Текст книги "Зимняя мантия"

Автор книги: Элизабет Чедвик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Глава 17

Было уже поздно, но Джудит никак не могла заснуть. Она выбралась из постели и встала на колени у аналоя, молитвенно сложив руки перед образом Пречистой Девы Марии. Но сегодня молитва не утешала ее. Уолтефа не было уже десять дней, он таки решил принять участие в свадебной церемонии Ральфа де Гала и Эммы Фитц Осберн. Он не прислал ни одной весточки, она тоже не пыталась с ним снестись. Для него это было не обычно, и она начала беспокоиться. Верно, перед его отъездом они поссорились, но они ссорились и раньше, и он всегда возвращался, смиренный, с подарками, просил у нее прощения. Она догадывалась, что ее одобрение уже ничего для него не значит. Последние месяцы он перестал стричься и брить бороду – явные признаки того, что ее влиянию на него приходит конец.

Она вздохнула и поднялась с коленей. Сегодня милость Богоматери не снизошла на нее и не покрыла Джудит тихим голубым покровом мира. Она налила себе вина из графина, отпила глоток, скривилась и позвала служанку.

– Это вино прокисло, – набросилась она на прислугу. – Немедленно принеси свежего вина, я обязательно утром пожалуюсь на тебя управляющему.

– Слушаюсь, миледи. – Заспанная девушка вышла из опочивальни.

Джудит ходила по комнате, зажигала свечи, разгоняя тени в углах. Она услышала, как в соседней комнате заплакал кто-то из детей. Матильда, подумала она со стыдом и раздражением. После отъезда отца девочка плохо спала, а днем была необычно тихой. Дуется, решила Джудит, и она резко разговаривала с дочерью. И когда она ее ругала, ей казалось, что все повторяется – так же и ее мать ругала ее.

Она услышала, как мужской голос стал нашептывать ласковые слова ребенку. Джудит уже было раздвинула занавесь, но появился Уолтеф с кувшином вина в руке.

– Я встретил служанку по пути сюда, – объяснил он входя. – Матильда успокоилась и спит. Я не хочу ее будить.

Джудит смотрела на него с изумлением и растущим испугом. Она знала, что он бы не появился в такое время, если бы не было беды. Да и вид у него был соответствующий – темные круги под глазами, крепко сжатые зубы. Казалось, со времени их последней встречи он постарел на десять лет.

– Что случилось? – спросила она. – Что ты делал?

– Именно такого теплого приема я и ожидал, – с горечью ответил он, налил вина в глубокий кубок и выпил залпом. – Ничего я не делал, и я сильно подозреваю, что это будет моим падением. – Он внезапно сел на кровать, как будто ему отказали ноги.

– Что ты хочешь сказать? – Джудит уперлась руками в бока. От него неприятно пахло потом и перегаром. Туника была вся в пятнах и сильно истрепана.

– Боюсь, что я нарушил слово, данное твоему дяде. – Он допил вино и уронил голову на руки.

– Что? – Сердце Джудит начало бешено колотиться.

Уолтеф проглотил комок в горле. Он не смотрел на нее, взгляд скользил, как ноги по льду.

– Ральф де Гал и Роджер Фитц Осберн намереваются пригласить Кнута Датского на наши берега и предложить ему стать королем, – сказал он. – Они повернулись спиной к Вильгельму за то, что он сделал с англичанами и бриттами.

– Господи милостивый! – Джудит смотрела на него с нарастающим ужасом.

– Уже собирается датский флот, чтобы отплыть в Англию. Ральф и Роджер пользуются широкой поддержкой в Англии и Британии. Я должен буду помочь им.

– Это же измена! – Сердце Джудит упало.

– Знаю. – Уолтеф застонал. – Роджер отправился домой собирать войско, Ральф тоже. Я должен собрать своих людей и присоединиться к ним.

Джудит едва владела собой. Гнев ее был так велик, что она схватила чашу и выплеснула вино ему в лицо.

– Дурак! – взвизгнула она. – Ты полный идиот! Что на тебя нашло? Что теперь со всеми нами будет?

Он машинально отшатнулся, когда она плеснула ему в лицо вино. Красные струи потекли по лицу и шее, темные капли сверкали в волосах.

– Я думал… – Голос его прервался, и она с ужасом увидела слезы в его глазах. – Ты сильная. Я подумал, ты знаешь, что нужно делать…

Джудит едва поборола желание бросить ему в лицо и чашу. Она осторожно поставила ее на сундук. Живот болел так, будто он ее ударил под дых.

– Что именно ты пообещал? – спросила она голосом, дрожащим от отвращения.

– Не знаю… – Он вытер слезы тыльной стороной ладони.

– Не знаешь?

– Я… я был пьян.

Джудит закрыла глаза. Она могла представить себе эту сцену. Сборище мужчин, общие интересы. Парочка красноречивых заговорщиков типа Ральфа де Гала и Роджера Херефордского. Да Уолтеф среди них как ягненок в волчьей стае. Она не должна была отпускать его. Теперь уже поздно.

Он громко шмыгнул носом.

– Кажется, я пообещал не стоять у них на пути… и, если все пойдет хорошо, я к ним присоединюсь.

– Значит, готовится очередная попытка свергнуть моего дядю с английского трона, и ты в это ввязался.

Уолтеф кивнул.

– Помимо моей воли. Я пытался спорить, но они не хотели слушать. – Он умоляюще взглянул на нее. – Если бы я не согласился, меня бы живым оттуда не выпустили. Я попал в ловушку.

– Если бы ты уехал, как только они заикнулись об этом, ты бы не попал в такой переплет, – огрызнулась она. – Или тебе понравилась идея? Ведь в последний раз ты присоединился к датчанам, разве не так?

– Все было по-другому! – Лицо его потемнело от гнева.

– Как же это было? – выпалила она, поняв, что попала в цель. – Тебя всегда тянуло к народу твоего отца. Мы спим на языческой кровати из-за этого, и ты не расстанешься с этим проклятым плащом, как будто он – твоя вторая кожа. Милости, которыми осыпал тебя мой дядя, не имеют значения. Ты все отдашь ради какого-то викинга-пирата, потому что в нем течет датская кровь. И… ради хитрого бритта, который одурманил тебя своими сладкими речами.

Пока она укоряла и бранила его, он сидел, опустив голову на руки. Но при ее последних словах вскочил на ноги.

– Попридержи язык, сука! – прорычал он, подняв сжатый кулак.

Она отшатнулась, но не дождалась удара. Она увидела выражение ужаса на его лице. Кулак разжался, он умоляюще протянул к ней руку.

– Джудит, пожалуйста… – прошептал он. – Дорогая, я не хотел…

Она отступила и одернула платье, будто даже его прикосновение к ее одежде было ей противно.

– Я умываю руки, – хрипло сказала она. – Между нами все кончено. Пусть я твоя жена, но жить как твоя жена я больше не хочу. – Она скрестила руки на груди, подобно монахине, приносящей клятву Богу. – Утром я уеду в свое поместье в Элстоу, и ты не последуешь за мной…

– Джудит, не уезжай… Ты мне нужна… Она сжала губы и выпрямилась.

– Это ты меня бросил, когда поехал на свадьбу Ральфа до Гала. Теперь иди к нему и жалуйся. Не сомневаюсь: он найдет для тебя какую-нибудь английскую или датскую шлюху, что бы ты мог удовлетворить свою похоть. Если ты затеваешь предательство, жена-нормандка тебе без надобности. – Ее голос дрожал, она даже на мгновение испугалась, что заплачет.

– Я не собираюсь к ним присоединяться, клянусь.

Он умолял ее, как умоляет о прощении нашкодивший ребенок. Но дело было слишком серьезным.

– Если ты немедленно не отправишься к дяде и не расскажешь ему о случившемся, тогда проклятие падет на твою голову, – заявила она, не оборачиваясь.

– Я… я дал слово де Галу…

– Ты поклялся королю! – Ее затошнило, и она едва успела подойти к горшку, как ее начало рвать, – она думала, что все внутренности вывернутся наизнанку.

Она слышала, как он встал и пошел к выходу такими шаркающими шагами, будто ноги его были в кандалах. Наконец он ушел. Джудит опустилась на пол, задыхаясь от слез. Живот скрутила опоясывающая боль, затем внезапно хлынули воды и кровь. Она отвергла Уолтефа. Теперь ее тело отвергает его ребенка.

Когда она закричала, зовя служанок, ей хотелось умереть.

– Что я натворил? – спросил Уолтеф у Улфцителя.

Стояло славное сентябрьское утро, они сидели в скромной гостиной аббата, пили эль и смотрели через открытые ставни, как мимо проплывают белые облака.

Монах вздохнул и покачал головой.

– Мне жаль, сын мой, но я не знаю, – сказал он. – Наверное, многие уже сказали тебе, что ты совершил глупость.

– Только жена. Я никому больше не рассказывал. Несколько моих людей извещены, но я доверяю им безоговорочно.

Монах строго взглянул на Уолтефа.

– Похоже, безоговорочное доверие – одна из причин твоих неприятностей, – возразил он. – Только Господь достоин такого доверия.

Уолтеф поморщился.

– Я знаю, святой отец. – Он вздохнул и провел ладонью по лицу. – Я дал клятву Вильгельму, я женился на его племяннице, в жилах моих детей течет нормандская кровь, но…

Аббат тоже вздохнул.

– И ты позволил отдаленной мечте, вину и ловкому языку другого человека увести тебя от реальности. Я знаю тебя лучше, мой мальчик, чем ты сам себя знаешь.

– Мне следовало остаться здесь, в монастыре, и постричься в монахи, – пробормотал Уолтеф. – Мне кажется, моя жизнь имела смысл здесь, в Кроуленде.

– Да, возможно, тебе следовало остаться с нами, – мягко согласился Улфцитель и положил ладонь на плечо Уолтефа, успокаивая его. – Но раз уж ты не остался, тебе придется пожинать бурю, которую ты поднял.

Уолтеф подергал себя за бороду.

– Как? – спросил он. – Что я должен делать?

Монах минуту молчал. Потом произнес:

– Это дело твоей совести. Я не могу решать за тебя.

– Но посоветуйте. – Он умоляюще взглянул на монаха. – Я знаю, слабость моя в нерешительности и неумении предвидеть. Что бы вы сделали – окажись в моем положении?

Монах крепче сжал его плечо.

– Я бы спросил себя: что в этом мире для меня важнее всего? А затем задал бы себе вопрос: что мне надо делать, чтобы это защитить?

– Мои дети. Они – главное.

– И как же ты заботишься об их будущем?

Улфцитель говорил мягко, но в его словах была твердость железа. Как он защитит своих дочерей? Одну он уже потерял. После их ссоры, четыре дня назад у Джудит случился выкидыш. Еще одна девочка. Он сам похоронил ее. Он вспомнил о клятвах, данных им разным людям. Каждый раз по принуждению. И обещание, данное маленькой дочке.

– Я… я поеду к Вильгельму, – сказал он. – Попрошу его о милосердии, если понадобится, буду умолять. – Его передернуло только от мысли об этом.

Монах облегченно вздохнул.

– Это – твое решение, и я рад, что ты его принял, – сказал он. – Но я бы посоветовал тебе не обращаться к Вильгельму напрямую. Тебе нужен посредник. Обратись ь архиепископу Ланфранку, исповедуйся ему и попроси его ходатайствовать за тебя.

– Вы считаете меня неспособным изложить свое собственное дело?

Аббат долго смотрел на него, и Уолтефу стало стыдно.

– Да, вы правы, – вздохнул он. – Я не умею выбирать наиболее безопасный путь.

– Я напишу архиепископу и расскажу о твоих неприятностях. Напомню, что когда-то ты предназначался для служения церкви, что в тебе нет зла, только безрассудство.

– Огромное безрассудство, – согласился Уолтеф. – Надо было мне остаться в монастыре. – Он уже не первый раз говорил об этом. При очередном кризисе в своей жизни он жалел, что покинул обитель, но никогда еще это чувство не было таким острым, как сейчас. Он опустился на колени перед аббатом.

Аббат Улфцитель почувствовал прилив нежности и сочувствия, когда возложил руки на склоненную голову Уолтефа. Он был таким уязвимым перед внешним миром, и монах боялся за него.

Когда вернулся отец, Матильда была в саду, разглядывая росток, который дала ее яблоня. Услышав скрип калитки, она оглянулась и увидела направлявшегося к ней отца. Лицо его было мрачное, будто он собрался ее ругать, но, по мере приближения, на нем появилось некоторое подобие улыбки, и она поняла, что он не сердится. Она побежала навстречу, он ее подхватил и, как обычно, подбросил в воздух. Потом прижал к себе так крепко, что она едва не задохнулась и начала вырываться. Он опустил ее и присел рядом на корточки.

– Почему ты плачешь? – Она потрогала влажные полоски на его лице. – Тебе грустно?

– Немного. Я сделал глупость и теперь попытаюсь все исправить.

Она нахмурилась.

– Эх, ты еще мала, не поймешь, и, может, это к лучшему. – Он погладил ее по голове.

– Хочешь посмотреть на мое дерево? – спросила она, словно почувствовав, что отца нужно отвлечь от плохих мыслей. Схватила его за большой палец и потащила туда, где бодро тянулся вверх крепкий зеленый росток.

Уолтеф, конечно, восхитился им, но глаза его снова наполнились слезами, и пришлось отвернуться, чтобы вытереть их рукавом.

– Он превратится в большое сильное дерево. Ты тоже вырастешь и станешь прекрасной женщиной, – сказал он. – Я горжусь тобой и всегда буду гордиться.

Матильда подняла на него глаза. Что-то было не так, она не могла понять, в чем дело.

– Завтра я поеду к одному важному священнику, а затем в Нормандию, чтобы навестить короля Вильгельма, дядю твоей мамы. Какое-то время меня не будет дома. Я хочу, чтобы ты вспоминала обо мне, когда станешь ухаживать за этим деревом. И когда мама или Сибилла поведут тебя в церковь, я хочу, чтобы ты вспоминала меня в своих молитвах.

Матильда кивнула.

– Я всегда молюсь за тебя, папа. – На этот раз она не кричала и не падала на землю, стуча ногами. Завтра еще так далеко. А сегодня он с ней.

– Давай пойдем и бросим для эльфа монетку в колодец.

– Давай, почему бы и нет.

Он взял ее за руку, которая полностью утонула в его огромной ладони, и почувствовал томящую боль в сердце.

Глава 18

Руан, Нормандия, осень 1075 года

Сокола Симону подарил Вильгельм, по достоинству оценив его службу как в походе, так и при дворе. Крылья молодой птицы были цвета сланца, на груди переплелись голубые и кремовые перышки. Симон назвал ее Женевьевой, потому что для него она была королевой. Он учил ее охотиться и теперь проводил все свое свободное время за этим занятием. Она должна была привыкнуть к его руке, поэтому он брал ее с собой на прогулки, чтобы она привыкла к звукам и видам двора, не пугалась собак, и лошадей, и человеческих криков. Сначала она в панике махала крыльями, пыталась высвободиться, но постепенно привыкла. Теперь она сидела неподвижно на его руке, вцепившись блестящими когтями в перчатку.

Сабина, дочь сокольничего, стояла рядом. В темноте ее глаза сверкали, как черное стекло. Как полагалось, она носила косынку поверх черных кос, но он помнил эти волосы па ощупь, потому что вчера уговорил ее распустить их – мягкие, черные, густые. Потом он видел такие сны, за которые надо каяться на исповеди.

– Жаль, что вы не можете остаться, – сказала Сабина, посмотрев на него сквозь густые черные ресницы.

Симон огляделся. Они были одни, ее отца нигде не было видно.

– Почему вы решили, что не могу? – спросил он и смело притянул ее к себе – губы к губам, бедра к бедрам. Он забылся в сладости поцелуя и огне, пробежавшем от губ по всему телу. Он ощутил вожделение. Потянулся к зовущей мягкости ее грудей и пожалел, что их прикрывают платье и сорочка. Сабина вскрикнула и выгнулась, прижавшись к нему еще теснее. Но через мгновение она вырвалась и оттолкнула его.

– Мне кажется, тебе нельзя, потому что у короля гость, – проговорила она задыхаясь. – Он может в любой момент позвать тебя и велеть накрыть стол. Говорят, у короля в свите нет никого, кто бы умел так красиво нарезать мясо, как ты.

Симон снова прижал ее к себе и прикоснулся губами к ее шее в том месте, где отчетливо пульсировала кровь.

– Найдут другого, – сказал он, зная, что обманывает себя. Он был одним из старших слуг, и младшие всегда обращались к нему за помощью и советом. Да и Вильгельм захочет, чтобы именно он нарезал поданное к столу мясо. Разумеется, все зависит от ранга гостя. Если это кто-то незнатный, то справится и младший слуга. – Ты знаешь, кто приехал?

– Да. – Она запрокинула голову, подставляя ему шею для поцелуев. – Я его видела много лет назад, когда была маленькой, а при дворе жили английские заложники. Не помню, как его звали, но у него волосы медного цвета и желтая борода.

Симон замер и посмотрел на нее прищуренными глазами.

– Сеньор Уолтеф?

– Да, он… Что-то не так?

Симон поморщился.

– Все нормально. Я-то думал, это будет последнее место, куда он приедет.

– Почему?

– Потому что в Англии снова беспорядки.

– И ты мне ничего об этом не расскажешь, даже если я тебя привяжу к насесту и принесу королевского орла, чтобы он выклевал тебе глаза?

Симон невольно рассмеялся.

– Нет, не расскажу, – согласился он. – При дворе и так полно сплетен, и я не хочу болтать, разве что прикажут. Всегда выгодно знать, что происходит в королевских покоях, но я не запачкаю свою честь и доверие короля, распуская слухи. Мне надо идти. – Он поцеловал ее в щеку.

– Возвращайся поскорее, – улыбнулась она.

Симон кивнул. Это было частью игры, в которую они играли. Сабина была умной девушкой. Она знала, что стоит ей рассказать о госте, как ему придется уйти, и она сможет остановить их любовные утехи, пока они не зашли слишком далеко. Он подумал, что ее сообразительность манила его к ней не меньше, чем ее тело.

– Как только смогу, – бросил он через плечо. Один Бог знает, когда это случится.

Когда Симон шел к башне, его хромота была практически незаметна. Он окреп, упражняясь, а также во время похода. Он шел и думал: зачем Уолтеф приехал в Нормандию?

Вильгельм получил письма от архиепископа Ланфранка, в которых тот сообщал о восстании в Англии бриттов во главе с Ральфом де Галом и Роджером Херефордским. В письмах говорилось, что восстание подавлено, и нет нужды в поспешном возвращении короля в Англию. Регулярно прибывали посыльные. Ральф Норфолкский бежал из Англии. Графа Роджера схватили и бросили в тюрьму, где он ждет решения Вильгельма. Похоже, что, хотя Уолтеф в восстании и не участвовал, он знал о намерениях бунтовщиков и не помешал их силам объединиться. Архиепископ писал, что Уолтеф горько сожалеет о своем поступке, но Симон сомневался, что это оправдает Уолтефа. Он не знал, что почувствует, когда увидит его – человека, который вытащил его из-под копыт взбесившейся лошади, который был с ним рядом в самые его тяжелые дни, который помог ему встать на ноги. С его стороны будет неблагодарностью назвать его предателем и глупцом, но именно так Симон о нем и думал.

Он задержался у входа в большой зал, чтобы умыться, затем прошел к возвышению, где за большим столом сидел Вильгельм в окружении знати и чиновников. Уолтеф сидел с ним рядом, и, хотя атмосфера была несколько напряженной, они, похоже, мирно беседовали. Уолтеф снова подстригся на нормандский манер и сильно укоротил бороду. Их обслуживали двое младших слуг, подавая вино и сушеные фрукты.

– Никогда не видел человека такого смелого и такого глупого, как Уолтеф Сивардссон, – пробормотал отец Симона, проходя мимо него. – Могу признать, что на его месте я бы сбежал в Данию вслед за Ральфом де Галом, а не приехал с повинной в логово льва.

Симон оглядел собравшихся.

– И он получил прощение?

Отец пожал плечами.

– Мне кажется, Вильгельм еще не принял решение. Он тянет время, а на месте Уолтефа я бы действовал очень и очень осторожно.

Симон поморщился.

– Он этого не умеет.

Подойдя к возвышению в конце зала, Симон взял у парнишки, который обслуживал стол, большую бутыль и салфетку и принялся за дело сам. Когда он наклонился, чтобы наполнить чашу Уолтефа, тот ему неуверенно улыбнулся.

– Приятно снова тебя видеть, Симон, – сказал он, но без своей обычной сердечности.

– И мне вас, милорд, – вежливо ответил Симон. Вильгельм отказался от вина, накрыв широкой ладонью свою чашу.

– Симон – прекрасный слуга, – сказал он. – Я полностью ему доверяю, потому что он никогда меня не предавал. – Король говорил, ни к кому не обращаясь, но Уолтеф принял это колкое замечание на свой счет.

Он покраснел.

– Я делаю все возможное, чтобы загладить свою вину, – тихо произнес он. – Признаю, я совершаю ошибки.

– Ошибки ошибкам рознь. И бесполезно их признавать, если вы на них ничему не учитесь. И такая ошибка, как измена, не идет ни в какое сравнение с разбитой чашей или неправильно нарезанным мясом.

Симон двинулся дальше. Он не хотел, чтобы сочли, что он задержался дольше чем необходимо, тем более что разговор ожидался тяжелый, с взаимными упреками. Ради Уолтефа он не должен был слушать. И все же ему хотелось знать, что тот скажет в свою защиту.

– Я не совершал измены, сир. Более того, я приехал к вам, дабы вы могли убедиться в моей верности.

– Я должен сделать такой вывод из вашего присутствия здесь?

– Я очень на это надеюсь, сир. Кроме того, архиепископ Ланфранк прислал письма в поддержку моей просьбы.

– Архиепископ написал, что вы покаялись и раскаиваетесь, а это не одно и то же.

– Я признал, что поступил глупо, но я не предатель, сир. Я привез золото и хочу отдать его вам, а не вашим врагам.

Вильгельм фыркнул.

– Кровавые деньги… Ведь так вы, англичане, это называете?

– Это предложение мира, сир.

Вильгельм нахмурился.

– Предложение мира… – повторил он. – Слишком легко вы хотите отделаться. Мне что, сомневаться в вас каждый раз, как датчане соберутся отправиться к нашим берегам? За золото нельзя купить доверие или заставить забыть о провинности. – Он потер щетину на подбородке. – На данный момент вы должны остаться при дворе, а я тем временем решу, как с вами поступить.

Уолтеф выпрямился, глаза его сверкали.

– Вы делаете меня пленником? Я честно пришел к вам.

– По поводу вероломства, – парировал Вильгельм. – И радуйтесь, что я всего лишь сажаю вас под домашний арест. Роджер Херефордский с удовольствием поменялся бы с вами местом содержания.

Кувшин опустел. Симон спустился с помоста, чтобы взять новый, так что ему не удалось услышать конец разговора.

Однако позже его призвал к себе Вильгельм и сообщил, что на время пребывания Уолтефа в Нормандии тот назначается в его свиту.

– Ты его знаешь, ему с тобой спокойнее, и, как я уже говорил, я тебе доверяю.

– Слушаюсь, сир. – Симон уставился себе под ноги.

– В чем дело, парень? Посмотри на меня.

Симон встретился взглядом с королем.

– Сеньор Уолтеф тоже мне доверяет, – сказал он. – Если мне придется обмануть это доверие, чтобы услужить вам, я это сделаю, но это оставит дурной привкус у меня во рту.

Вильгельм кивнул.

– Я знаю, чего ты стоишь, юноша, и я рад, что ты честен со мной. Если Уолтеф не скажет тебе, что собирается ночью убить меня, а я уверен, что он этого не сделает, тогда в остальном ты можешь положиться на свою совесть. – Он махнул рукой, разрешая Симону удалиться.

Симон поклонился и с заметно улучшившимся настроением отправился по своим делам. Несколько молодых придворных стояли группой, перебрасываясь шутками. Когда Симон проходил мимо, Робер де Беллем элегантно выставил ногу в красном чулке и намеренно зацепил Симона, причем тяжелый сапог попал прямо в место старого перелома.

Симон упал – острая боль пронзила левую ногу.

– Ты никогда не сможешь быстро реагировать, де Санли, – ухмыльнулся де Беллем. – Можно оторвать крабу клешни, и все равно он будет передвигаться быстрее тебя.

Симон с трудом поднялся, изо всех сил стараясь скрыть боль. Остальные молодые люди наблюдали, но не вмешивались. Пока издеваются над кем-то другим, они могли чувствовать себя в безопасности.

Симон повернулся и зашагал прочь, стараясь, несмотря на боль, хромать не больше обычного. Де Беллем что-то сказал своим приятелям, все громко засмеялись, и этот хохот провожал Симона до выхода. Он знал – они смеялись над ним.

Уолтефа он нашел в отведенной ему маленькой комнате. Недалеко вертелся охранник. Свиту поселили в одном из сторожевых помещений, а оружие конфисковали.

Уолтеф встретил Симона улыбкой, хотя юноша сразу понял, что ему меньше всего хотелось улыбаться. Симон поставил на стол кувшин с вином и блюдо с медовыми вафлями, которые принес с собой, и налил вина в кубок.

– Каким же я был дураком! – с горечью воскликнул Уолтеф. – Не надо мне было ездить на свадьбу Ральфа де Гала. – Он схватил кубок и осушил его в несколько глотков. Симон внутренне поморщился. Пытаясь утопить печали в вине, не заставишь их исчезнуть.

– Тогда зачем вы поехали? – Симон зажег еще одну свечу, чтобы в комнате стало светлее.

Уолтеф шумно выдохнул.

– Потому что он был моим другом. Потому что его общество я предпочитал обществу своей жены. Потому что он понимал, что значит иметь английскую кровь и быть чужим на своей земле… – Уолтеф покачал головой. – Я знал, что он честолюбив, но не сообразил, насколько высоко он метит, а потом было уже поздно. Он попросил меня помочь ему, и из дружбы и по глупости я не отказал ему прямо. Теперь я попал в петлю, затянутую собственными руками, и не знаю, как снять ее со своей шеи.

Симон промолчал. Ему нравился Уолтеф, но он не переоценивал его способности политика.

– Король не говорил, как долго он собирается меня здесь держать?

– Нет, милорд. Но велел мне служить вам все это время.

Уолтеф внимательно посмотрел на него.

– И я этому рад, – произнес он глухим голосом и выпил вино с отчаянием человека, жаждущего забыться. – Только бы я предпочел, чтобы это было при других обстоятельствах.

– Я тоже, милорд, – смущенно признался Симон. Уолтеф опустил кубок на колено.

– Мне кажется, что не было времени, когда бы я не был чьим-то пленником или заложником, – грустно заметил он. – Разве что когда я был еще очень молод и отец хотел отдать меня церкви. Когда он умер, я попал под oneку Годвинссонов, а когда они погибли, их место занял твой король.

Симон отметил, что Уолтеф сказал «твой» король.

– Почему ты на меня так смотришь?

– Я удивляюсь, почему вы так поступили… впутались в заговор Ральфа де Гала.

– Я был пленником, который постоянно дергал дверь темницы в надежде вырваться. Кто-то предложил мне ключ, я его взял, но оказалось, что он от другой темницы, еще более мрачной. – Он поморщился. – Я не жду, что ты поймешь, что значит жить день за днем, как бык в ярме. Иметь власть феодального сеньора и быть бессильным перед произволом нормандских шерифов и чиновников. Быть незваным гостем в собственном доме.

– Но вы же родня Вильгельму по браку, – напомнил Симон, – Это наверняка что-то да значит.

Уолтеф вздохнул.

– Мой брак напоминает великую битву при Гастингсе, когда не брали пленных и не проявляли милосердия, – мрачно пояснил он.

Симон покачал головой. Он был свидетелем тайных встреч Уолтефа с Джудит. Возможно, их отношения испортились, но он точно знал, что когда-то им отчаянно хотелось стать любовниками.

– Хотя… у меня есть дочери, – мягко добавил Уолтеф. – Я никогда не пожалею, что дал им жизнь. И я действительно любил их мать, да и сейчас еще что-то осталось, хотя сомневаюсь, что в ее сердце сохранились какие-либо чувства ко мне, кроме презрения. А, хватит. – Он сделал нетерпеливый жест. – Не хочу говорить о руинах, в которые я превратил свою жизнь. Как твои дела? Когда ты станешь полноправным рыцарем?

Симон любезно рассказал о своей жизни, но не так, как раньше, а без энтузиазма, и, хотя Уолтеф внимательно слушал, Симон понимал, что на его словах он не может сосредоточиться.