Текст книги "Зимняя мантия"
Автор книги: Элизабет Чедвик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
Глава 40
Нортгемптон, март 1098 года
На солнечных часах сидела малиновка. Ее горлышко на фоне коричневых крылышек выделялось цветом раскаленного янтаря. Все в саду говорило о весеннем пробуждении. На яблоне уже показались зеленые почки.
Вокруг ствола бурно разрослись подснежники, которые Симон привез из Византии. Разглядывая коричневые луковицы, Матильда и подумать не могла, как пышно они зацветут, когда земля еще не окончательно простится с зимой. Они уже почти отцвели, осталось всего несколько цветков на более поздних всходах. Она пожалела, что Симона не было, когда они цвели.
– Ты готова? – спросила Джуди.
Она повернулась к сестре. Руки Джуди спрятала под плащ. Она всегда предпочитала прогулкам сидение у очага и вышивание. Темные волосы и карие глаза делали ее очень похожей на мать – это беспокоило Матильду, как укор.
– Да, – кивнула она, – я готова. – Потом нахмурилась. – Как ты думаешь, я правильно поступаю, что еду к Симону?
Джуди подумала и согласилась.
– Думаю, что да. Если бы наша мать следовала велениям своего сердца, она была бы гораздо счастливее.
Матильда улыбнулась, но она никак не могла избавиться от неуверенности. Желание поехать к Симону возникло из-за одиночества и тоски, ставших особенно острыми, когда она разбирала сундуки матери и раздавала их содержимое бедным. На дне одного из сундуков среди сухих лепестков роз она нашла вышивку, изображающую рыцаря с медного цвета волосами на гнедой лошади. За ним ехала на гнедой кобыле женщина с темными распущенными волосами. Глаза Матильды наполнились слезами. Это было подтверждением предсмертных слов ее матери. Она любила Уолтефа. Беда была в том, что она никогда не умела это показать, сдерживаемая своим долгом, нормандской кровью и разницей в характерах. Вот тогда Матильда и почувствовала неистребимое желание поехать к Симону. Забыть про различия в их характерах. Она боялась, но была настроена решительно. До ее возвращения за детьми согласилась присмотреть Джуди.
– Должна же ты увидеть Нормандию хотя бы раз, – говорила Джуди, когда они шли к садовой калитке. – Ведь мы же наполовину нормандки, и, я думаю, мать была бы довольна. – Джуди несколько раз пересекала пролив вместе с Ранульфом и была в восторге от аббатств и замков, какие ей довелось увидеть.
Матильда сомневалась. Хоть мать и гордилась своим происхождением, жить она предпочла в Англии и не выказывала ни малейшего желания вернуться в Нормандию. Но она ничего не сказала сестре, старающейся ее подбодрить и утешить.
Дети ждали во дворе с Сибиллой, чтобы попрощаться. Смахивая слезы, Матильда нежно обняла обоих и пообещала скоро вернуться. Уолтеф успокаивающе похлопал ее по плечу, что больше пристало сделать взрослому, а не девятилетнему мальчику. Его сестренка начала было хныкать, но быстро утешилась куском сот, который Сибилла всегда хранила про запас на такой случай.
Матильде помогли сесть в седло. Она потянула поводья и повернула лошадь к воротам. Ее охватило странное ощущение страха и свободы – вот так взять и уехать. Часть ее хотела повернуть назад, но то была меньшая ее часть, и она пустила лошадь рысью.
Новый замок Жизор представлял собой скопление каменных и деревянных строений среди поваленных деревьев и голой земли – коричнево-серую рану посреди весенней зелени. На стенах работали каменщики и строители, каждой новой плитой закрепляя власть Вильгельма Руфуса над этой территорией.
За милю до замка Матильда отправила посыльного с сообщением о своем приезде. Прищурившись, она оглядела мужчин у ворот, но никого не узнала. Нет ни Тюрстана, ни Токи… ни яркого синего с белым плаща.
Пришпорив коня, она въехала в ворота недостроенного замка. И наконец, увидела того, кого и ожидала здесь увидеть. Хью Лупуса, графа Честерского, который вышел поприветствовать ее. Огромный, как медведь, но походка легкая, темные волосы зачесаны назад.
– Леди Матильда, добро пожаловать, – приветствовал он, помогая ей спешиться.
В латах и плаще он казался еще больше, чем обычно. К двум подбородкам прибавился третий, на животе чуть не лопалась кольчуга.
– Лорд Хью, – ответила она с вежливой улыбкой. – Приятно снова вас видеть. – Она умела быть приветливой, смазанные оси колес всегда крутятся легче, чем сухие.
Он провел ее во двор. Для жителей замка были построены временные деревянные дома, пока вокруг возводились каменные стены. Кругом, подобно грибам, белели палатки. Она пробежала взглядом по флагам, развевающимся над ними, и, хотя некоторые из них узнала, флага Симона не обнаружила.
Хью, будто догадавшись, о чем она думала, объявил:
– Симон с отрядом вернется вечером или завтра утром.
В глазах Честера промелькнули раздумье, сочувствие и скрытое любопытство. У нее мурашки побежали по коже.
– Вы чего-то недоговариваете, верно?
Он молча провел ее к деревянному строению и, отмахнувшись от часового, толкнул дверь.
– Здесь обосновался ваш муж. Нам тут не до роскоши, но, надеюсь, вы будете удовлетворены.
Матильда пожала плечами.
– Я не из тех, кто жалуется на отсутствие комфорта, – возразила она. – Крестьяне выживают в значительно более суровых условиях. – Она посмотрела ему в глаза. – Надеюсь, вы мне скажете, если что-то неладно.
Он сложил руки на груди и уставился на толстый слой соломы, покрывающей пол.
– Зависит от того, что вы под этим подразумеваете. Как я уже сказал, Симон в походе. – Он откашлялся и покачался на каблуках. – Я знаю способности вашего мужа и не опасаюсь за него, так что и вам не стоит.
Матильда поразмыслила над его словами.
– Если моему мужу не грозит опасность, почему вы колеблетесь и не говорите все? – спросила она.
Честер бросил на нее быстрый взгляд из-под бровей.
– Не каждая жена последует за мужем через море на поле битвы, – произнес он, скорее укоряя, нежели восхищаясь.
Матильда гордо подняла голову.
– Я не каждая жена. Я почти два года не видела мужа. Даже когда он вернулся из Крестового похода, нам редко приходилось быть вместе. Мать заболела и умерла, потом его призвали на эту войну. – Она покраснела под пристальным взглядом Хью Честера. – Я приехала, чтобы успокоить мужа и успокоиться самой.
Теперь Честер выглядел еще более настороженным.
– Вы вполне можете достичь своей цели, – выдохнул он. – Но мне хотелось бы убедиться в вашем благородстве.
По его поведению ей стало ясно, что он чувствует себя неловко в ее присутствии и ее появление его раздражает.
– Я была бы признательна, если бы вы мне все рассказали и покончили с этим, – с достоинством произнесла она.
Честер вздохнул.
– Пойдемте со мной, – пригласил он. Он вывел ее из дома и провел к другому строению, где жил сам со слугами. Нырнув в дверь, он подвел ее к очагу и показал на женщину, кормящую спеленатого младенца.
– Это Алаиз, моя любовница, – прямо признался он. – Поскольку у нее много молока, она согласилась пока кормить ребенка вашего мужа.
Матильда оцепенела.
– Ребенка моего мужа? – беспомощно переспросила она.
– Мне жаль, что вы приехали, чтобы услышать такие новости, но… – Он пожал плечами.
– Но жены, которые следуют за своими мужьями, должны быть готовы к последствиям, – продолжила она резким голосом, который ей самой напомнил голос матери.
– Вот именно, – согласился Честер, радуясь, что она сказала то, чего он сказать не рискнул.
– Как этот ребенок может быть его? – со злым недоумением спросила она. – Он уехал только после Рождества.
Хью Лупус кивнул.
– А до того он был крестоносцем. Вы никогда не думали, что в пути он мог позволить себе некоторые удовольствия?
Матильда проглотила комок в горле.
– Я…
Подошел молодой солдат и сообщил графу, что необходимо его присутствие у главных ворот.
– Извините меня, – склонил голову Честер. – Я поговорю с вами позже. Если вам что-то потребуется, обратитесь к любому из моих помощников. – Он с явным облегчением зашагал прочь с легкостью, удивительной для такого грузного человека.
Матильда изо всех сил старалась сохранить достоинство. Взглянула на ребенка, которого женщина держала на руках. Очень темные волосы, но в остальном он удивительно напоминал ее собственных детей, когда те были маленькими. Как правильно сказал Честер, девять месяцев назад Симон вернулся из похода. Она вспомнила, как он избегал ее взгляда, рассказывая о прачке, которая так умело штопала его штаны. Уже тогда у нее появилось подозрение, но она предпочла не задумываться, но не забыла. Все осталось в прошлом. Но от ребенка нельзя отмахнуться. Как долго, подумала она, эта женщина была его любовницей?
– Вы знали его мать? – спросила она Алаиз. Она заставила себя заговорить с женщиной, хотя та была любовницей графа Честерского, и ей было неприятно и тяжело, особенно в свете последних новостей.
– Нет, миледи. Господин Симон привез ребенка вчера и попросил меня кормить его. – Женщина смотрела с сочувствием, но и с тревогой.
– Откуда?
– Из монастыря в Эвре, миледи.
– Милостивый Боже, так его любовница – монахиня?! – воскликнула Матильда. Она его убьет. Возьмет нож и вырежет ему сердце, но сначала отрежет член и скормит собакам.
Малыш вздрогнул от громкого голоса и захныкал. Женщина расстегнула сорочку и дала ему грудь.
– Я не знаю, миледи. Из разговоров я поняла, что она еще не приняла обет, но монастырь покидать не хочет.
Матильда смотрела, как младенец почмокал и ухватил сосок. Сын Симона от другой женщины – монахини. Обменивались ли они нежностями, когда лежали вместе, или это была лишь похоть?
Она, спотыкаясь, вышла из помещения и прислонилась к косяку, хватая холодный воздух открытым ртом. Она приехала сюда, мечтая о воссоединении с Симоном. Вместо этого она столкнулась с предательством с его стороны. Внезапно она поняла мать и ее чувства. Горечь, злость, стыд. В конечном счете остается только долг, потому что это единственное, что в ее власти.
Матильда поднесла чашу к губам и удивилась, обнаружив ее пустой. Она потянулась к кувшину, но и он был пуст.
– Пойди и принеси еще вина, – приказала она Элисанд, которая обеспокоенно наблюдала за ней.
– Миледи, но уже все закрыли. До утра мне ничего не дадут.
– Мне дадут… Я гостья… Я графиня…
Элисанд взялась за ручку кувшина.
– Все спят, – пыталась пояснить она. – Уже поздняя ночь. Мне придется поднять кого-нибудь с постели.
– Так иди и подними! – закричала Матильда. Она встала из-за низкого стола, за которым сидела и пила уже несколько часов, наступила на подол платья и упала.
Элисанд бросила кувшин и кинулась помогать ей подняться.
Матильда хотела оттолкнуть служанку, но ее руки были словно куски мокрой веревки. Она опустила голову и внезапно почувствовала себя очень плохо. Сообразительная Элисанд загодя высыпала яблоки из деревянной миски, стоявшей на столе, и теперь подсунула ее Матильде.
Рыдающую Матильду долго рвало. Никогда раньше она не выпивала больше половины кувшина зараз, и теперь ее организм бурно протестовал.
– Вот так, миледи, лучше отдать, чем удержать, – приговаривала Элисанд. – Скоро все пройдет.
– Ничего не пройдет, – захлебывалась слезами Матильда. – Никогда.
Морщась, Элисанд вынесла миску и, вернувшись, стала уговаривать свою госпожу лечь в постель. Матильда упрямо сопротивлялась.
– Только не туда, – заявила она, выпятив нижнюю губу. – Я не хочу спать в его постели.
– Так все лучше, чем на полу, миледи. Зачем наказывать себя за его слабости? – возразила Элисанд. – Он спал с другой женщиной, она родила ребенка. Это же не конец света.
– Он меня предал! – выкрикнула Матильда.
– Возможно, но от того, где вы заснете, ничего не изменится, – Элисанд слегка встряхнула ее, как будто пытаясь вразумить. – Да и не мог он спать с ней здесь. Три сезона назад Жизор вообще был лишь песчинкой в глазу Робера де Беллема. Пойдемте. – Обращаясь с ней, как с маленьким ребенком, Элисанд уговорила ее лечь в постель, разула ее, сняла платок и хорошенько укрыла. – Утро вечера мудренее, – пробормотала она.
– Ничего подобного, – решительно возразила Матильда. Сквозь пьяный туман ей привиделась Сибилла, обещающая ей, маленькой девочке, что отец обязательно вернется. Эти обещания убаюкивали ее, но при холодном свете дня оказывались пустым звуком. Отяжелевшие веки Матильды опустились, язык казался слишком большим для ее рта, а руки и ноги – чужими. Завтра. Она разберется во всем, когда наступит завтра. Но ничего хорошего она не ждала.
Матильда проснулась с такой сильной головной болью, что, казалось, она заполнила всю комнату. Она застонала и натянула одеяло на голову, но снова провалиться в темноту забытья ей не удавалось. Мочевой пузырь готов был разорваться, и от перемены позы легче не становилось.
С полузакрытыми глазами она прошлепала к сточной яме, с трудом задрала юбки и рубашку и присела. Снаружи доносились крики солдат, упражнявшихся с оружием, и скрип колес телег, на которых доставляли припасы. Похоже, день уже давно начался. Матильда решила, что принимать в нем участие она не намерена, и снова потащилась к постели.
– Миледи, вы проснулись? – Появилась Элисанд с дымящейся чашей какого-то травяного настоя в руке.
Матильда поморщилась.
– Если я сплю, то вижу кошмарный сон, – пробормотала сквозь зубы она и взяла чашу, вдохнув аромат ромашки. Она осторожно отпила глоток и почувствовала, что в питье добавлен мед, чтобы смягчить горечь. Она медленно пошла к постели и села на покрывало.
Элисанд вышла, но тут же вернулась с кувшином душистой воды для умывания.
– Эта женщина Честера спрашивает вас насчет ребенка, – сообщила она, протягивая Матильде льняное полотенце.
– Какого ребенка? – не поняла Матильда и тут же вспомнила. Губы ее сжались, сердце наполнила тоска.
– Она хотела бы знать, придете ли вы сегодня, чтобы посмотреть на него?
Матильда отпила еще глоток отвара и потерла лоб.
– Еще бы… – грубо ответила она и посмотрела на служанку. – Интересно, что бы сказал милорд, если бы, вернувшись из похода, застал меня с новорожденным младенцем на руках? Принял бы он его, как, он считает, я должна принять его сына?
– Скорее всего, нет, миледи, – заметила Элисанд, – но ведь мужчины – такие простые существа. Схвати их за мошонку и веди куда угодно. К тому же они всегда не прочь, чтобы их так ухватили.
– А женщины расплачиваются, – с горечью добавила Матильда. – Или добрым именем, или жизнью.
Элисанд склонила голову набок, как любопытная птица.
– Вы простите его, миледи?
– Пока не знаю, – ответила Матильда. – Ты спрашиваешь, заживет ли рана, которая сейчас кровоточит.
Когда отвар подействовал и голова перестала разламываться, она надела плащ, застегнула его брошью и направилась к жилищу Честера. Элисанд шла за ней, пока Матильда не обернулась.
– Пойди и найди моего грума и сэра Уолтефа. Скажи им, чтобы седлали лошадей и предупредили всех об отъезде.
– Мы уезжаем, миледи? – Элисанд искоса взглянула на нее. – Думаете, это разумно?
Матильда горько рассмеялась.
– Я больше не знаю, что разумно, а что нет. Одно знаю: я не успокоюсь, пока не побываю в Эвре и сама все не разузнаю.
– Миледи, я…
– И не спорь. Иди! – Глаза Матильды сверкнули. Элисанд сжала губы.
– Слушаюсь, миледи, – сказала она и присела в очень низком реверансе, чтобы продемонстрировать госпоже свое недовольство.
Матильда закрыла глаза, вздохнула и вошла в дом. Честера нигде не было видно, но Алаиз все так же сидела у очага и меняла пеленки младенцу. Матильда заставила себя взглянуть на него, потом взять на руки. Какими бы ни были обстоятельства его зачатия, он был невинен. Она должна принять его, чтобы он вырос в доме Симона. Только лет через семь-восемь его отправят учиться на рыцаря или священника, возможно, даже позже, если Симон захочет держать его при себе.
– У него есть имя? – спросила она любовницу Хью Лупуса, которая с опаской следила за ней, будто боялась, что Матильда швырнет младенца о камень.
– Мне кажется, его назвали в честь отца, миледи. Симон.
Сердце Матильды как ножом резануло. Чего, впрочем, она могла ожидать? Любовница должна назвать своего ребенка именем отца, чтобы напомнить о его обязанностях.
Кожа у малыша была нежнее лепестка розы. Хотя черты лица еще не определились, он уже был похож на Симона – его подбородок, рисунок губ. Сомневаться в его отцовстве не приходилось. Она осторожно положила ребенка на руки женщины.
– Вы когда-нибудь думаете о жене лорда Хью, когда спите с ним и рожаете ему детей? – резко обратилась она к женщине.
Женщина пожала плечами.
– Зачем? Раз я не живу под одной с ней крышей, она тем и довольна. У лорда ненасытный аппетит, а ее постель мало интересует. Их связывает только долг.
Долг, снова это слово. Матильда отшатнулась. А Симон с ней тоже из чувства долга?
– А вы спите с лордом Хью по любви? – съехидничала она.
Алаиз громко рассмеялась.
– Конечно, – призналась она. – Мне нравится старый дурак – это точно, да и, несмотря на его размеры, он знает, что надо делать в постели. Но я бы его так не любила, если бы не вот это и вот это. – Она приподняла подол своего богатого красного шерстяного платья и коснулась приколотой к груди золотой броши. – Мы довольны друг другом.
Может, поэтому Матильда видит сейчас ребенка, а не мать с ребенком? Может, Симон был неудовлетворен любовницей, и они разошлись?
Ей необходимо это узнать.
– Вот, – сказала она Алаиз, – протягивая ей серебряную монету. – Добавьте это к своей коллекции.
Глава 41
– Вина не желаете, графиня? Наверное, вы испытываете жажду с дороги. – Настоятельница подняла изящный серебряный кувшин. Матильде не очень хотелось пить вино с настоятельницей, но приличия надо соблюсти, прежде чем перейти к делу.
– Спасибо, – кивнула она. – Еще слишком рано для того, чтобы дорожная пыль запорошила мне горло, но я проехала длинный путь.
Настоятельница налила темное вино в два красивых кубка на серебряной подставке. Эвре богатый монастырь, подумала Матильда, сюда кого угодно не примут. Но любовницы знати – другое дело.
Матильда взяла тяжелый кубок, отпила глоток и, как подобает, восхитилась вкусом вина. Они поговорили о состоянии дорог и тех опасностях, которые поджидали путешественников. Потом замолчали, и Матильда решила, что наступил подходящий момент. Она поставила кубок на стол.
– Вы, верно, недоумеваете, что меня сюда привело, – начала она.
– Я знаю, почему вы приехали, но не знаю зачем. – Настоятельница склонила голову. – Знаете, когда ваш муж был здесь, он не упомянул, что вы в Нормандии.
– Потому что не знал этого.
Глаза настоятельницы расширились, прежде чем она опустила их, чтобы скрыть свое удивление. Ее лицо осталось спокойным. Выучка монахинь, подумала Матильда. Интересно, а пассия Симона тоже так умеет?
– Я собираюсь все с ним обсудить, как только он вернется из похода, – сказала она.
– Понятно, – пробормотала настоятельница.
У Матильды создалось неприятное впечатление, что эта женщина действительно все понимает, даже слишком хорошо.
– Я должна поговорить с матерью ребенка, – пояснила она.
Настоятельница отрицательно покачала головой.
– Я не уйду отсюда, пока ее не увижу, – решительно заявила Матильда. – Естественно, я готова стать щедрым благодетелем, если вы мне поможете. – Она поставила на стол сумку, которую привезла с собой, и достала оттуда тяжелый кошелек с серебряными монетами.
Ноздри настоятельницы раздулись.
– Вам не следует прибегать к взятке, графиня, – холодно заметила она. – Даже если бы я взяла ваши деньги, я должна была бы сказать вам, что сестра Сабина заплатила нам золотом. – Она встала. – Я спрошу, хочет ли она вас видеть, но, если она откажется, я не стану ее заставлять.
Матильде хотелось забрать деньги и залезть под камень от стыда, но было уже слишком поздно, ничего нельзя было исправить.
– Тогда раздайте эти деньги бедным, – сказала она. – Без всяких условий.
Настоятельница взяла кошелек и спрятала его в небольшой ящик, закрывающийся на ключ.
– Я сейчас узнаю, захочет ли Сабина встретиться с вами. Если пожелаете, в кувшине есть еще вино.
Она ушла, шурша шерстяными юбками. Матильда встала и прошлась по комнате. Ей казалось, что белые стены давят на нее. Глубоко дыша, она подошла к окну и выглянула во двор, где деревья уже одевались весенней листвой. Сабина. До этого Матильда не знала этого имени. Кто-то из знати или торгового сословия. И она заплатила Христу золотом – чьим? Своим или Симона? По дороге в монастырь она все время раздумывала: что сказать, о чем спросить? Сколько она сможет вынести? Чего ей лучше не знать? Ответов не было – одни вопросы и неуверенность.
Тихо открылась дверь. Она спиной почувствовала холодный сквозняк, но обернулась не сразу. Еще один глубокий вдох. Еще мгновение, чтобы утихомирить разбушевавшееся сердце.
Она медленно повернулась.
На пороге стояла молодая женщина. Аккуратное темное платье, к поясу прикреплены янтарные четки, на шее резной крест. Платок обрамлял бледное овальное лицо с тонкими чертами и прекрасными серыми глазами с жгуче-черными ресницами. У глаз мелкие морщинки, такие же у носа и в уголках рта. Матильда готова была увидеть глупую девицу с пышными формами, а обнаружила, что Сабина скорее одних лет с Симоном, старше ее.
Напряженный момент, казалось, длился вечно.
– Я не хотела приходить, – ровным голосом заговорила Сабина. – Но потом я подумала, что вы приехали издалека и будет невежливо и трусливо отказаться побеседовать с вами… и, честно говоря, мне было любопытно.
Она держалась с достоинством. Она не сделала реверанса, но и неучтивости в ее манерах не было. Хотя она явно знала себе цену.
– Любопытно? – Матильда холодно улыбнулась. Она чувствовала, как бурлит в ней вся ее нормандская кровь, озлобляя ее. Кровь матери, бабушки, Робера, герцога Нормандского, которого многие называли Робер Дьявол, влияние которых до сих пор сдерживалось добротой и силой, унаследованными ею от отца. – Наверное, не более любопытно, чем мне.
– Значит, он вам обо мне рассказал?
Ее выдержка была не такой твердой, как показалось вначале. Матильда видела, как крест на ее груди колышется от частого биения сердца.
– Он не рассказывал мне ничего, и он не знает, что я здесь. Но ваш и его сын лежит в корзинке в Жизоре, и от меня ждут, что я возьму его в свой дом. – Голос Матильды дрожал от гнева. – Я пришла посмотреть, что вы за женщина – благочестивая монахиня, чьей невинностью воспользовались, или подзаборная шлюха.
Глаза Сабины сверкнули, и Матильда поняла, что больно задела ее.
– Я не шлюха! – гордо заявила она. – Я не отдавалась никому, кроме моего мужа. Да упокоит Господь его душу…
– И моего! – перебила Матильда.
Сабина посмотрела на нее так, будто упрекала ее в несправедливости.
– И вашего, миледи, – подтвердила она. – Но не за деньги.
– Тогда почему? По любви?
Сабина поморщилась.
– Не будете ли вы так добры налить мне вина?
– Пожалуй, мне не хочется проявлять доброту, – холодно заявила Матильда, но все же отступила в сторону и жестом показала на стол.
Сабина подняла кувшин и налила вино в кубок, из которого пила настоятельница. Она сделала несколько глотков, и Матильда заметила, что руки ее дрожат. Она невольно ощутила сочувствие, хотя и намеревалась быть безжалостной.
– Я знала Симона с давних пор, еще со времен отца Руфуса, – произнесла Сабина и поставила кубок. – Я была дочерью одного из королевских сокольничих, а Симон тогда был королевским слугой. Мы не стали любовниками тогда, но заигрывали друг с другом. – Она прямо посмотрела Матильде в глаза. – Я пришла к моему мужу девственницей и никогда после не посмотрела ни на одного мужчину.
– Продолжайте, – резко оборвала ее Матильда. Сабина закусила губу.
– Заер умер во время похода, утонул, когда в гавани Бриндизи перевернулась галера. Я почти с ума сошла от горя. Симон приютил меня.
– В качестве прачки, – саркастически вставила Матильда.
На щеках Сабины появились красные пятна.
– И ничего более, миледи, – возразила она голосом, каким бы можно было точить ножи. – До того времени, когда он слег с распухшей ногой и едва не умер. К нему дважды приводили священника. – Она проглотила комок в горле, волнуясь все сильнее. – Я потеряла мужа и детей. Могла я позволить любви моей юности тоже умереть? Я боролась за него изо всех сил. То была тяжелая битва, но я победила. – На мгновение при этом воспоминании радость вспыхнула в ее глазах, но тут же погасла. Она сделала еще глоток вина. – Когда он набрался достаточно сил, чтобы радоваться жизни, мы отпраздновали его возвращение, и тогда это не казалось дурным поступком. Дом был так далеко, что уже почти ничего не значил. Казалось, нас несло без руля и ветрил. Я признаю: то была похоть. Но все же – больше чем похоть.
– А ребенок?
Неожиданно глаза Сабины налились слезами.
– Я не ожидала, что понесу, – пояснила она. – Но ведь я просила у Бога ребенка, именно поэтому мы с Заером и присоединились к крестоносцам.
– И все же вы его отдали.
– Я решила принять обет еще до того, как узнала, что беременна. Я не могу держать его здесь, тогда из него сделают монаха. Я хотела, чтобы у него был выбор… Потом я подумала, что будет справедливо, если он узнает своего отца, а его отец узнает его.
Матильда вгляделась в Сабину прищуренными глазами.
– Но зачем уходить в монастырь? – спросила она. – Разве вы не хотели остаться любовницей Симона? Тогда ребенок жил бы с вами.
Сабина больше не могла сдерживать слезы. Они ручьями текли по ее щекам.
– Ох, я и об этом думала, миледи, – призналась она. – Но разве я тогда обрела бы покой? Я бы хотела все, не половину, наверное, вы тоже так думаете. Все могло бы быть по-другому, если бы Симон не любил вас, но он любит, и очень сильно. С этим я не могу состязаться.
Матильда подняла брови.
– Он доказывает это несколько странным образом, – пожала плечами она. В душе ее все кипело. Откуда этой женщине знать, любит ее Симон или нет, если она сама этого не знает.
В заплаканных глазах Сабины мелькнуло нетерпение.
– Я не прошу прощения ни за себя, ни за него, – пожала плечами она, – разве что скажу, что в других обстоятельствах такого никогда бы не произошло. Я знаю, что во время нашего путешествия он не взглянул ни на одну женщину. Там было полно борделей, и единственный раз, когда он туда заходил, это только для того, чтобы вытащить оттуда за уши Тюрстана. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза рукавом. – Он купил вам цветочные луковицы в Константинополе и постоянно о вас думал. Не станете же вы его распинать за однажды проявленную слабость?
Матильда почувствовала, что и у нее глаза жжет от набежавших слез. Она приказала себе не плакать.
– Мне нужно было знать, что это была однажды проявленная слабость, – постаралась она произнести ровным голосом. – Мне нужно было узнать, почему вы предпочли монастырь и отдали ребенка.
Сабина принужденно кивнула.
– Я бы тоже хотела знать, – пробормотала она.
Они снова замолчали. Матильда разглядывала женщину, которая предпочла монастырь замку, а Сабина, присмотревшись к красавице с чертами викингов, поняла, что сделала правильный выбор.
– У меня только одна просьба. Давайте мне время от времени знать, как идут дела у моего сына.
Матильда кивнула.
– Даже если бы я вас ненавидела, я бы выполнила свой долг, – сказала она, – Вашего сына достойно воспитают, и он сам сможет выбрать, кем ему стать – рыцарем или монахом. И когда настанет подходящее время, ему расскажут о его матери.
– Спасибо. – В глазах Сабины светилась благодарность. – Так вы меня не презираете, правда? – осторожно спросила она.
Матильда пожала плечами.
– Я была к этому готова, – призналась она, – но не смогла. Я не могу сказать, что полюбила вас, но вы поймете почему.
– И вы не стали презирать Симона?
На губах Матильды появилась скупая улыбка.
– Это мы еще посмотрим, – сказала она.
