Текст книги "Удача – это женщина"
Автор книги: Элизабет Адлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)
Глава 30
1912–1917
Когда Гарри приезжал в Нью-Йорк, он всегда останавливался в отеле «Астор» на углу Бродвея и Сорок четвертой улицы. Ему нравилось Место, где располагался отель, так же как и аристократическая публика, которая его населяла, а зимний сад в «Асторе» он облюбовал для встреч с женщинами. Крытые гигантские теплицы изобиловали почти естественно журчащими ручьями, фонтанами, искусственными водопадами, небольшими уютными гротами, целыми полянами роскошных ярких цветов и заросшими плющом деревьями. Гарри сидел один, потягивая любимый им бурбон, когда увидел эту рыжеволосую женщину. Ее спутник стоял к Гарри спиной, поэтому им удалось незаметно обменяться взглядами, после чего дама кокетливо опустила глаза и, улыбнувшись краешками губ, послала Гарри еще один сверкающий взгляд, чуть приглушенный длинными ресницами. Гарри в ответ шутливо отсалютовал ей, приподняв стакан с бурбоном.
Затем он подозвал официанта и осведомился, как зовут незнакомку. «Это баронесса Магда Мунци», – последовал ответ.
Недолго думая, Гарри отослал с тем же официантом записку и с интересом наблюдал, как она читала ее. Закончив чтение, красавица одарила Гарри еще одной улыбкой, но сделала это так, что ее спутник ничего не заметил. Гарри показалось, что в улыбке содержалось приглашение к продолжению знакомства. Он выяснил, где она живет, и на следующий день послал ей букет цветов, а также приглашения отобедать с ним. Баронесса ответила согласием, и, когда они с Гарри наконец встретились наедине, тот уже был поражен ее чарами в самое сердце.
Магда была венгеркой, на несколько лет старше Гарри Помимо медно-рыжих локонов и сверкающих зеленых глаз, она обладала присущим ее нации огненным темпераменте и таким телом, от которого Гарри всегда сходил с ума, то есть состояла из округлостей и выпуклостей. В считанные дни Гарри совершенно потерял голову от ее налитой алебастрово-белой груди, крутых бедер, которые при ходьбе соблазнительно покачивались, и длинных изящных ног. К тому же, в отличие от Луизы, в ней определенно была здоровая женская сексуальность. Баронесса Мунци владела прекрасной квартирой в Нью-Йорке, по ее словам, оставленной ей покойным мужем. Меха же и ювелирные украшения она покупала столь же часто, как иная хозяйка овощи, – то есть почти каждый день.
Гарри напрочь забыл и о Фрэнси, и об Эдварде Стрэттоне – он был настолько увлечен Магдой, что без звука финансировал ее лихие налеты на «Люсиль», «Мейнбуше», «Картье», «Тиффани» и другие шикарные магазины, где продавались меха, драгоценности и прочие предметы роскоши. Он также купил дом из тридцати комнат на Саттон-плейс и предложил ей руку и сердце, разрешив обставить бракосочетание по ее вкусу. Когда же она сказала ему «да» он вообще позабыл обо всем на свете, включая «Хэррисон хералд» и концерн Хэррисонов, которым намеревался руководить. Он женился на Магде и в течение двух лет играл роль преданного мужа своей обворожительной «женушки», сопровождал ее на все мало-мальски стоящие вечеринки, пирушки и приемы на Манхэттене и стал завсегдатаем всех известных ночных клубов.
Затем в Магде заметно поубавилось любви к своему «муженьку», а как-то раз, когда Гарри, довольный и гордый, проснулся после ночи любви с законной супругой, она довольно равнодушно заявила ему следующее: «Мне скучно, Гарри. Я хочу с тобой развестись». Гарри в полном недоумении уставился на нее, но не увидел в ее глазах ничего, кроме абсолютного безразличия к его персоне, подобно ледяным струям водопада. Магда напоминала в этот момент бесчувственное мраморное изваяние, и только уголки ее губ кривились в легкой презрительной усмешке. И тогда Гарри не выдержал и ударил жену изо всех сил.
Магда не заплакала. Она даже не вскрикнула. Лишь прикрыла ладонью рассеченную губу и уже начинавший багроветь глаз и ровным голосом произнесла: «Что ж, Гарри, это влетит тебе в копеечку». Так оно и вышло. Гарри пришлось затратить еще два года жизни и почти половину своего состояния, чтобы купить молчание бывшей жены и спасти собственную репутацию. Магда получила развод и после войны отправилась в Монте-Карло с неким русским графом, бывшим белогвардейцем. Там она отлично устроилась и жила припеваючи на денежки Гарри, в то время как его собственные средства таяли.
Магда стоила Гарри огромных денег. Один дом на Саттон-плейс обошелся почти в десять миллионов долларов. Однако, несмотря на то, что над его отделкой трудились лучшие художники и дизайнеры, обставляя комнаты всевозможными древностями из Франции и украшая стены работами старых мастеров, дом все равно напоминал резиденцию дорогой шлюхи, «которой, – как с тоской и отвращением думал Гарри, – Магда, в сущности, и была».
В конце концов, он решил вернуться в Сан-Франциско. Хотя Гарри было всего двадцать восемь лет, выглядел он на десять лет старше. Тяжелыми мешками под глазами и помятым лицом Гарри напоминал сильно пьющего, усталого человека, который возвращается домой после мытарств и унижений. Однако и дома его ожидал неприятный сюрприз. Когда по пути с вокзала Гарри проезжал в машине по Калифорния-стрит, он с удивлением обнаружил, что всего в одном квартале от его собственного дома выросло новое, большое и красивое здание.
– Быстро построили, – лениво произнес Гарри, обращаясь к водителю. – Ты, случайно, не знаешь, чей это дом?
Шофер тактично не стал напоминать хозяину, что того не было в городе почти пять лет. Он отрицательно покачал головой и сказал:
– Не имею ни малейшего представления, сэр.
Но водитель лгал – ему просто не хотелось первым сообщать дурные новости. На самом деле он прекрасно знал, что дом построила скандально известная сестра мистера Хэррисона, там она и живет сейчас со своим сыном – шаловливым светловолосым мальчуганом. Кроме них, в доме поселились также мальчик китайского происхождения и китайский миллионер, которого называют Мандарином. К ним никто никогда не приходил с визитами – казалось, они живут в абсолютной изоляции. Да и сплетничали о них в городе мало, возможно, потому, что вся прислуга в доме состояла из китайцев. Тем не менее, мисс Хэррисон выглядела весьма элегантно и всегда доброжелательно улыбалась шоферу Гарри, если они встречались случайно на улице.
Водитель ухмыльнулся, лихо подкатывая к подъезду семейного владения Хэррисонов. Он отворил перед хозяином дверцу бордового «де кормона» и помог ему выйти. Навстречу Гарри уже спешил вниз по ступеням важный дворецкий, приветствуя его возвращение под родной кров. Шофер убрал машину от подъезда и с прежней ухмылкой поехал по направлению к гаражам, думая про себя, что хозяин лопнет от злости, когда узнает о том, кто его новые соседи.
Гостиная Фрэнси располагалась на первом этаже и окнами выходила на Калифорния-стрит. Она была не слишком велика и оттого казалась уютной, но и не очень мала, так что Фрэнси удалось без труда разместить в ней все необходимые для жизни и работы вещи: книги, письменный стол, удобные диваны и кресла. Однако они поселились тут совсем недавно, и поэтому гостиная выглядела пока слишком новой и необжитой.
Весь дом целиком нес на себе печать изящества и простоты. Он был построен из бежевого известняка в английском георгианском стиле и отличался простым, без колонн и орнамента, фасадом, в нижней части которого располагались четырехстворчатые деревянные двери, окрашенные в черный цвет. Над входом в массивном плафоне молочного стекла был установлен фонарь. Мрамор можно было обнаружить Лишь на ступенях лестницы и в кухне, где из него изготовили массивный стол для разделки мяса и рыбы. Полы в доме застелили паркетом из вяза и отполировали до нежно-розового оттенка, деревом же обшили стены в библиотеке, где требовалось поддерживать постоянные температуру и влажность. Изящная, но прочная «летящая» лестница без видимых опор Позволяла подняться из холла на второй этаж, в полукруглую галерею. Огромные окна наполняли весь дом светом. Английский архитектор, руководивший строительством, объяснил Фрэнси, что ее дом выдержан в духе самых современных течений в архитектуре, и его аналоги уже украшают респектабельнейший район Лондона «Мейфеар». Фрэнси была довольна, что ее особняк выгодно отличался элегантностью и простотой от чудовищного помпезного дворца, возведенного ее отцом и перестроенного братом, от этого памятника ее несчастьям, который она каждый день видела в окон своей гостиной.
Когда выяснилось, что Эдвард Стрэттон покинул ее, Фрэнси не стала плакать. Она даже не опустилась до унизительной жалости к самой себе, а тот факт, что Эдвард отказался на ней жениться, приняла как данность – ведь мог же он, в самом деле, передумать. Она бы сама рассказала ему правду, если бы Гарри дал ей такую возможность. Но он распорядился ее судьбой по собственному усмотрению, и оттого ее печаль превратилась в злость по отношению к брату, а затем обрела черты непреклонной решимости бороться с ним и победить, несмотря ни на что.
По мере того как поднимались стены дома, росла и ее уверенность в себе. «Л. Ц. Фрэнсис и компания» стала именоваться корпорацией Лаи Цина, и ее флот, бороздивший нынче просторы морей и океанов, вырос до семнадцати вымпелов. Суда корпорации перевозили товары, добираясь до Ливерпуля и Лос-Анджелеса, Бомбея и Сингапура, Стамбула и Гамбурга, а их названия значились в корабельных лоциях, ежегодно публикуемых в печати.
Лаи Цин обладал бесценным даром оказываться вовремя в нужном месте, и хотя у него по-прежнему не было друзей среди деловых людей Сан-Франциско и Гонконга, презрительное отношение к нему европейских и американских партнеров отошло в прошлое. Он никогда не носил европейского платья, и его длинные синие одежды придавали ему то спокойное достоинство, с которым нельзя было не считаться. К тому же вряд ли нашелся бы человек, который мог утверждать, что Лаи Цин плохо ведет дела или совершает противозаконные операции.
Из окна Фрэнси видела, как бордовый «де кормон» Гарри проехал мимо ее дома. Она даже различила за стеклом лицо брата, с любопытством рассматривавшего новое здание на Ноб-Хилле. Итак, Гарри вернулся. Прошло пять лет с того дня, как он походя разрушил ее жизнь, но, заглянув в себя, Фрэнси с удивлением обнаружила, что не испытывает по отношению к брату ничего, кроме равнодушия. Она наблюдала, как шофер распахнул перед Гарри дверцу автомобиля. Навстречу ему по ступеням заскользил дворецкий, а лакей принялся выгружать из «де кормона» багаж – Гарри в жизни и шага не ступил без прислуги, и Фрэнси иногда задавалась вопросом: сам ли он чистит зубы и бреется, или за него эти операции совершает кто-то другой. С припухшими глазами и заметно обозначившимся брюшком Гарри выглядел лет на десять старше своих лет.
Фрэнси пожала плечами и отвернулась от окна, думая о том, как он поведет себя, когда узнает, кому принадлежит дом по соседству, хотя по большому счету это не слишком ее волновало. Нет, теперь уж Гарри ничего не сможет с ней поделать. Возможно, ее личное состояние еще не сравнялось с фамильным, Хэррисоновским, но, если верить слухам, богатство Гарри постепенно таяло, в то время как ее собственное набирало силу. В газетах в разделе светской хроники немало сплетничали о том, что Хэррисону-младшему пришлось продать свою долю акций железнодорожной компании, чтобы откупиться от второй жены, а тираж его газеты продолжал катастрофически падать. Более того, Гарри уволил директоров, работавших еще на его отца, и с тех пор убытки стали нести и прочие семейные предприятия Хэррисонов.
Внизу, в холле, послышались возбужденные восклицания, и Фрэнси на время выбросила из головы и брата и его тающие миллионы. В гостиную ворвался тринадцатилетний Олли, который дома проявлял куда большую прыть, чем на уроках.
– Мам, можно мне пойти на склад с Филиппом? – нетерпеливо спросил он, дружески толкнув Фрэнси в бок.
Она вздохнула:
– А ты уже сделал домашнее задание?
– Ах, мамочка, ну, я сделаю его, только позже. – Сын улыбнулся ей своей самой обезоруживающей улыбкой и, как всегда в подобных случаях, напомнил Фрэнси о Джоше.
– Мам, я тебе обещаю – все будет в порядке. До скорого! Филипп Чен ждал его в холле.
– Он вернется часам к шести, старшая сестрица, – сказал Филипп, сопроводив свои слова вежливым поклоном.
Проводив мальчиков, Фрэнси остановилась на пороге, глядя им вслед.
Олли был высок и резв, словно жеребенок, а его роскошные светлые волосы непокорной копной спускались ему на глаза, серые, как у отца. Он почти бежал по улице, неосознанно наслаждаясь бурлившей в нем энергией, в то время как походка Чена была подчеркнуто спокойной.
Восемнадцатилетний Филипп Чен считался китайцем американского происхождения. Он получил западное воспитание и образование, коротко подстригал свои черные блестящие волосы и одевался на европейский манер, появляясь на китайских национальных праздниках в пиджаке и брюках. Мандарин предвидел, что с Филиппом должна была произойти подобная метаморфоза. По желанию Лаи Цина Филипп большую часть жизни прожил в китайской семье, изъявившей желание приютить сироту, и посещал китайскую школу, но при этом к нему каждый день приходил учитель и обучал его американской и европейской истории и основам западной культуры. В шестнадцать лет Филипп оставил школу и начал работать бок о бок с Лаи Цином, которого уважительно именовал «достопочтенный отец». С удивительным для его возраста тщанием он изучал все аспекты бизнеса, которым занимался Мандарин, часто сопровождал его в путешествиях на Восток, и Лаи Цин относился к нему как к собственному сыну. Между ними всегда существовали тесная привязанность и взаимопонимание.
Олли с обожанием смотрел на серьезное лицо Филиппа, пока они торопливо шли вниз по улице, чтобы сесть в трамвай, направлявшийся на Маркет-стрит. Филипп Чен был его идолом. Олли нравилась даже его внешность, хотя тот был невелик ростом и чересчур бледен. Продолговатые восточные глаза молодого китайца излучали особый свет, свойственный лишь представителям этой древнейшей нации. Он называл Олли «младший братец» и был загадочен и молчалив. Олли никогда не мог догадаться, о чем думает его старший приятель в ту или другую минуту. Скорее всего, полагал он, Филипп занят важными размышлениями, поскольку тот никогда не проявлял видимого интереса к бейсболу, не коллекционировал пустых пачек из-под сигарет и не испытывал желания прокатиться лишний раз верхом, когда они все вместе выбирались отдохнуть на ранчо. А Филиппу было о чем размышлять – например, о курсе валюты в Гонконге по отношению к американскому доллару или о тоннаже нового корабля, пополнившего флот Лаи Цина. Отчасти по этой причине Олли всегда с большим удовольствием сопровождал Филиппа в офис Мандарина – ему очень хотелось получше узнать, какими делами заворачивают Филипп и Лаи Цин. Он бредил морскими путешествиями, и ему безумно хотелось отправиться вместе с матерью, Мандарином и Филиппом куда-нибудь в Гонконг или Сингапур и понаблюдать, как разгружают большие морские суда. Впрочем, он готов был в любое время отплыть в любое другое место, при условии, разумеется, что его друзья и мать будут рядом.
Вообще-то Филипп был его единственным другом. Конечно, деньги сыграли свою роль, и Олли посещал одну из самых привилегированных школ в Сан-Франциско, но, в сущности, так и не пришелся там ко двору. И дело было не в том, что он не ладил с товарищами, отношения с мальчиками у него сложились прекрасные – они играли вместе в футбол и по-дружески болтали на переменах. Просто никто из них не приглашал его в гости. Олли догадывался, что его семья чем-то отличалась от прочих, и, хотя он гордился своими домочадцами, иногда ему становилось не по себе. И тогда он чувствовал себя одиноким, однако старался смотреть на вещи философски и внушал себе, что волноваться по этому поводу не стоит, тем более что на следующий год мать намеревалась отправить его в школу следующей ступени на Восточное побережье Штатов. Поэтому, когда китайский юноша по имени Филипп Чен перебрался к ним жить, Олли впервые обрел друга.
Влажный туман наползал на город с залива, и Олли глубоко втянул в себя влажный солоноватый воздух, словно моряк, ожидающий, когда задует ветер.
– Знаешь что Филипп, – заявил он приятелю, когда они подошли к деревянным дверям склада, – однажды я стану капитаном корабля. Это будет флагманский корабль нашего флота, и мы назовем его «Мандарин».
Филипп кивнул:
– Если таково твое желание, младший братец, я лично буду присутствовать в этот день в Гонконге и прослежу, чтобы твой корабль побыстрее загрузили.
– Когда я был совсем маленьким, – продолжал Олли, – я хотел быть морским пиратом, но Мандарин сказал, что это не слишком достойная профессия. Конечно, я и сам об этом догадывался, но уж больно все это здорово звучало.
Склад, около которого они находились, Лаи Цин купил много лет назад. Тогда это был небольшой сарай. Теперь же на его месте образовался целый городок из конторских и складских помещений, которые, правда, выглядели не слишком презентабельно – так, скопление деревянных строений под цинковыми крышами. Никто бы и не догадался, что тут располагается штаб-квартира могущественной компании, вполне успешно конкурировавшей с другими за обладание мировыми торговыми путями.
Как обычно, Лаи Цин находился в офисе. Он был одет в длинный просторный темно-синий халат, который обыкновенно носил в будни, а его кабинет являл собой образец простоты и аккуратности. На тиковом столе лежали его любимые деревянные счеты и стояла китайская чернильница. Рядом – стаканчик с перьевыми ручками, кисточками для туши. Прямо перед Мандарином лежали пачка деловых бумаг и большой гроссбух в красном кожаном переплете. Когда молодые люди постучали, он поднял голову от документов и пригласил их войти.
Филипп поклонился на восточный манер, и Олли последовал его примеру. Он не мог припомнить, чтобы Мандарин хотя бы один раз обнял и поцеловал его, даже когда Олли был совсем малышом. Мандарин придерживался китайской системы вежливости, которая сплошь состояла из всевозможных ритуалов и поклонов. Тем не менее, всякий раз, когда мандарин видел Олли, его глаза загорались, и Олли знал, что Лаи Цин рад его видеть.
– Добро пожаловать, Олли, – произнес он по-китайски. – Надеюсь, что та радость, которую ты доставляешь мне своим присутствием, не скажется на приготовлении домашнего задания?
Олли рассмеялся. Отбросив непокорную прядь светлых волос от глаз, он ответил тоже по-китайски:
– Нет, господин. Я обещал маме, что сделаю его позже. Мандарин кивнул:
– Если уж ты пришел, придется дать тебе работенку. Он протянул мальчику счеты и, пододвинув к нему конторскую книгу, предложил уточнить цифры на последней странице. Олли с удовольствием согласился. Цифры и слова были написаны по-китайски, и он знал, что Мандарин хочет проверить, насколько твердо он усвоил письменный китайский язык. Олли изучал китайский с пяти лет и почти так же хорошо говорил на диалектах «кантонский» и «мандарин», как и по-английски, но иероглифы знал не в пример хуже. Сунув толстенную книгу под мышку, он последовал за Филиппом в его крошечный кабинетик, чтобы там приступить к выполнению задания.
Через полчаса над окутанным туманом заливом проревел гудок парохода, входившего в порт. Олли инстинктивно поднял глаза к окну и неожиданно увидел человеческое лицо, прижавшееся к оконному стеклу с противоположной стороны. Бросив карандаш, мальчик выбежал на улицу, но никого не обнаружил.
– Что случилось? – обеспокоенно спросил Филипп, когда Олли вернулся.
– Так, ничего. Мне просто показалось, что за окном кто-то стоит и пытается заглянуть в комнату, но, возможно, я ошибся.
Филипп вернулся к прерванной работе, Олли тоже продолжил свои занятия и через некоторое время вернулся с конторской книгой в кабинет Мандарина. Тот опытным взглядом пробежал колонки цифр и слов, написанных по-китайски, и указал на одну небольшую ошибку.
– Ты делаешь успехи, Олли, – в устах Лаи Цина было наивысшей похвалой. – Но твоя мать уже, наверное, заждалась тебя, а свое слово надо держать.
Олли попрощался с Мандарином и вышел из кабинета. К выходу нужно было идти через складское помещение, и мальчик с удовольствием вдыхал запах свежих кофейных зерен, упакованных в джутовые мешки. Впрочем, аромат чая ощущался еще сильнее – он проникал даже сквозь крышки деревянных контейнеров, в которых чай хранился. А еще на складе вкусно пахло красным перцем и циннамоном, корицей и мускатным орехом, и Олли опять размечтался о будущих путешествиях в дальние экзотические страны, откуда прибыли все эти товары, где расцветают лотосы и за каждым углом поджидают приключения. Он не сомневался, что когда-нибудь обязательно поплывет туда на большом белом корабле во главе целой эскадры. Стоило ему закрыть глаза, и он уже слышал шум моря и крики чаек, летящих над водой.
Когда Олли вышел наконец на улицу, то обнаружил, что здорово похолодало. Густой туман в мгновение ока заставил его выбросить из головы мечты о путешествиях в жаркие страны и южные моря. Олли ускорил шаги, надеясь, что это поможет ему согреться. Он знал дорогу до остановки трамвая как свои пять пальцев, поэтому уверенно шел вперед, несмотря на то, что не видно было ни зги. Туман слегка приглушил все звуки, и поначалу Олли слышал только свои собственные шаги, но вот через некоторое время, ему стало казаться, что за ним кто-то крадется. Вспомнив лицо в окне, Олли с испугом оглянулся через плечо, но, насколько позволял видеть туман, улица за его спиной выглядела мирной и спокойной. Тем не менее, он побежал и успокоенно вздохнул, только когда увидел, как к остановке подходит освещенный изнутри трамвай. Олли вскочил на подножку, трамвай покатил в сторону дома.
