Текст книги "Вторая звезда (ЛП)"

Автор книги: Элиза Б. Шейнмел

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Он не дает мне никакого объяснения – будут это дни, недели, месяцы? Мне по-прежнему разрешено начать учебу в колледже в сентябре? Я хочу спросить, но чувствую, как пульс стучит в висках и уверена, что если открою рот, ничего кроме рыданий оттуда не выйдет.

Я прошу Нану идти со мной в комнату, но, даже оказавшись внутри, она держится на расстоянии от меня. Не могу сказать, что виню ее. Я мельком увидела свое отражение в зеркале: я не похожа на себя. Не могу точно сказать, что во мне изменилось; мои волосы того же цвета, глаза той же формы. Кожа загорела, я полагаю. Есть кое-что еще, нечто более глубокое, что изменилось. Я по-прежнему похожа на себя, но не как раньше. Как в возрасте десяти лет на несколько дней.

Или, может быть, это просто потому, что я так много плакала, мое лицо стало пустым, сухим и соленым, как пустыня.

Глава 22

Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем боль пришла. Что-то помимо головной боли и пролитых слёз, боль где-то глубоко в груди, которая исходит из центра к моим суставам так, что я не могу повернуть шею или сжать карандаш. Я хочу закричать, но мне не хочется заставлять Нану бояться меня больше, чем она уже боится. И мне также не хочется, чтобы родители прибежали. Как может быть так больно? Я приняла наркотики только один раз. Неудивительно, что мои братья вернулись к Джесу и попросили еще. Неудивительно, что Пит не смог убедить моих братьев остановиться.

Вдруг, я чувствую умопомрачительный холод, зубы начали стучать. Это то, что люди имеют в виду, когда говорят, что у них течет холодная кровь. Это холод, который исходит изнутри, словно мои кости превращаются в лед. Я ныряю под одеяло; животное в спячке на всю холодную зиму. Но мой сон прерывистый и, когда я вижу сны, это всегда Кенсингтон. Я вижу Беллу в воде, летящую над волной как будто у нее есть крылья – иногда у нее действительно появляются крылья – и вскоре я не помню, видела ли ее серфинг или это просто приснилось. Она такая крошечная, в конце концов; конечно, если бы она занималась серфингом, океан бы полностью ее поглотил. Как они говорят о моих братьях. Мне это снится или я просто вспоминаю? Как сидя на руле велосипеда, еду вниз по склону холма, проскальзывая в дверь особняка. Должно быть, это был сон. Я бы никогда так не поступила в реальной жизни.

Мне снится дом с белой плиткой, что, кажется, она светится в свете луны, как мальчишки возвращаются с пляжа, но не следят песком по всему дому. Мне снятся волны, которые приходят в совершенное множество, с симметрией и изяществом, что ошарашило ученых, которые настаивают на том, что в природе не существует совершенства. Мне снится такой мягкий песок и такой теплый солнечный свет!

Мне снится высокая фигура с красивыми глазами, чья кожа была сухой, чье дыхание было холодным как зима, и чей голос звучал как дождь. Мне снится, что он полетел по волнам на доске для серфинга, как будто доска была каким-то дополнением его ног, частью его тела. Или, может быть, мне не снится. Может, я просто волнуюсь и ворочаюсь всю ночь. Или день. Так трудно говорить об этом здесь, в стеклянном доме, где никогда не темнеет.

И мне снится мальчик по имени Пит: высокий и худой, и покрытый веснушками. Мальчик, который выглядит так, будто смеется, потому что от уголков его глаз протягиваются линии загара. Мальчик, чьим рукам мои подходили идеально, мальчик, чей смех звучал как зов ворона-вестника утром. Мальчик, который прижал меня к своей груди и обещал помочь. Мальчик, который привел меня к океану и помог взлететь. Я никогда не могу сказать с уверенностью, память он или сон.

Родители постоянно твердят мне, что это было галлюцинацией. Когда она обыскивала мою сумку, мама забрала мой блокнот, тот, куда я записывала все свои исследования.

Я ищу песок в простынях, но его нет. Не знаю, почему рассчитываю найти песок в кровати – я не была на пляже уже неделю, не выходила даже из дома с тех пор, как вернулась. Но каждое утро я просыпаюсь разочарованной. Моя мама думает, что помогает мне, когда каждый день сбрасывает с постели простыни и стирает их. Ни один из нас не понимает, почему я плачу каждый раз, когда проскальзываю в свежевыстиранные простыни, простыни без следа моря в них, нет даже шепота океана – только запах моющего средства и намек на мамины духи.

– Это прошло, – шепчу я.

– Что прошло, милая?

Смотрю на нее: ее глаза такие печальные и далекие, суженные от беспокойства.

Я качаю головой:

– Может быть, этого никогда и не было, начнем сначала.

– Это верно, милая, – говорит она, и я пытаюсь не думать о морщинах вокруг ее глаз, которые углубились от большого количества слез. Как раз наоборот, глаза мальчика с морщинками вокруг них, как будто он всегда улыбается. Даже когда я кричу на него. Что, вероятно, я и делала до того, как бросила его.

Почему этих людей нет, и я скучаю по этому месту, будто оно мое. Каждую ночь в моих снах Джес и Пит. Образы такие яркие и сильные, что, я думаю, они, по крайней мере, должны быть в памяти. Потому что, если они не настоящие, тогда почему мне их так не хватает?

А потом, внезапно, однажды утром боль ушла. Я проснулась голодной. Мой желудок сжимает еду в тиски, и я думаю, что никогда снова не заболею. Я почти не пропускала душ и мыла волосы три раза, втираю мыло в кожу, пока оно не выглядит как пена.

Пит как-то сказал мне, что серферы дышат кислородом из пены, которую оставляет гребля на краю волны, когда они взбивают воду и не могут вывести на поверхность. Он сказал, что они называют это мылом. Это всплывает в памяти, как вспышка молнии и, так же быстро, исчезает. Я качаю головой и мою голову четвертый раз. Мне надоело пахнуть, как моя кровать: холодным потом, кислотой и болезнью. Я хочу выглядеть и пахнуть как раньше, чтобы Нана больше не смотрела на меня с опаской, словно я самозванка в теле ее лучшего друга. Когда выхожу из душа, начинаю загружать белье. Включаю компьютер и открываю e-mail из Стэнфорда, извещающее о направлении, в котором говорится о моем общежитии “Брэннер Холл” и что мою соседку по комнате зовут Сэди. Здесь список рекомендаций, что нужно взять с собой: от дополнительных полотенец до фонариков, и я распечатываю его. Мама и я можем поехать позже в магазин, приобрести все из этого списка и кое-что еще. Я чувствую себя как маленький ребенок, который вот-вот пойдет в первый класс, жаждущий быстрее собрать свой рюкзак со школьными принадлежностями.

Ближайшие несколько дней проходят нормально; поездка в торговый центр с мамой, смех во время визита к Фионе. Однажды, я спрашиваю: что, если Фиона и я съездим вниз на пляж, и мои родители выглядят немного паникующими до тех пор, пока Фиона не влезает и говорит, что ей не хочется. Она избегает солнца этим летом, – говорит она, хотя ее загар говорит о другом. У одной ее тети был диагностирован рак кожи, – утверждает она. Вместо этого мы смотри фильмы и папа покупает китайскую еду.

Родители, кажется, почти пришли в норму; папа каждый день ходит в офис, а мама надевает платья почти каждый день. Тоска по-прежнему еще есть в доме, но она ощущается как-то легче, с меньшей вероятностью, что она разрушит стены и окна.

Может быть, это все для моего же блага; может быть, мои родители думают, что это их вина, что я сошла с ума, потому что они были так погружены в свои собственные потери, что забыли уделять внимание мне. Это такое облегчение, что мои родители вернулись, несмотря на все остальное.

В среду, во второй половине дня мой отец вежливо стучит в мою дверь, принося порыв холодного воздуха вместе с собой в комнату. Я открыла окна, чтобы позволить сухому Калифорнийскому воздуху заполнить мою комнату, несмотря на жару в этот день. Остальной дом закрыт и заполнен искусственным охлаждённым воздухом.

– Эй, папа, – говорю я, протягивая новый список перед собой; не могу остановиться делать список школьных принадлежностей, последние вещи, которые осталось сделать. – Думаешь, мама поедет в “Кровати, ванные и другое” сегодня?

Он смотрит на список, как будто это бред, и смотрит на меня так, будто я говорю по-гречески.

– Давай, у меня осталось всего лишь несколько недель, чтобы запастись, – это только у меня и возникла идея проверить дату в это утро. Технически, это шесть недель, поскольку учеба в Стэнфорде начинается в середине сентября.

– Венди, – говорит он мягко. Я сижу за столом, и он подходит ко мне до тех пор, пока не становится надо мной. Мой отец невысокий мужчина, но тем не менее я съеживаюсь под его тенью. – Я понимаю, что эта вещь затерялась в твоей памяти, но ты, наверное, помнишь…

– Помню что?

– Нам звонили из Монтаны. Несколько дней назад.

– Что в Монтане?

– Центр.

Медленно я опускаюсь на свою кровать. Они по-прежнему посылают меня туда? Я, в самом деле, думала, что они забыли об этом сейчас. Я уже в норме. Даже Нана вернулась спать в кровать со мной, прижимаясь рядом и покрывая поцелуями.

– Монтана?

Он кивает.

– Пап, я в порядке. Это было только один раз. Конечно, вы ребята, видите, что теперь?

Отец качает головой.

– Они рассказали нам, что это лучшее место.

– Кто вам рассказал?

– Мы сделали много исследований для тебя, милая. Мы хотели найти лучшее возможное для тебя место.

Какие исследования они могли сделать? Они даже никогда не слышали о пыли, так откуда они знают, что это лучшее место для реабилитации? Если только они не думают, что употребление наркотиков – всего лишь одна из моих галлюцинаций, они, конечно, так и думают. Они должны думать, что я другая, то, что они слышали и видели, скрывает правду.

– Лучшее место для меня здесь, – говорю я, начиная потеть. – Если хочешь, я поговорю с терапевтом здесь.

Он смотрит в окно, грустный, но с твердым выражением лица.

– Посмотри на меня, пап, – говорю я, пытаясь, чтобы мой голос не дрожал. – Посмотри, насколько лучше мне стало.

Отец покачал головой.

– Твои галлюцинации по-прежнему тебя преследуют. Ночью, тебе снились…

– Сколько ты знаешь?

– Ты кричала во сне. Имя, место. Я не знаю.

– Какое имя? – я думаю Джон или Майкл.

– Пит. Каждую ночь ты зовешь кого-то по имени Пит. Венди, кто такой Пит?

Качаю головой.

– Я не помню, – говорю в конце. Это точно не ложь.

Глава 23

Мои глаза с трепетом открываются в середине ночи. Его аромат – соленой воды, океана и пива, и голубые глаза заполняют мою комнату. Я, должно быть, сплю. Но они говорили, что я звала Пита во сне, а не его. Окна всё ещё открыты, в комнате сейчас прохладно после нескольких часов без солнечного света. Единственный звук – постукивание по стеклу; я смотрю в окна, ожидая не увидеть ничего, кроме ночных огней сияющего города, но вместо этого мальчик скребёт стекло, как кошка просящая впустить её внутрь. Мальчик высокий и мускулистый надавливает на окно и, открывая его ещё больше, забирается в комнату.

Нана застывает рядом со мной на кровати. Я ожидала, что она будет лаять, рычать, может быть, даже набросится на незваного гостя. Но ей, должно быть, нравится его запах, потому что она спрыгивает с кровати и встречает его одним из своих огромных поцелуев. Я не собираюсь делать то же самое. Не с человеком, чьи наркотики держали меня в состоянии болезни в течении недели, который убедил моих родителей в безумной идее – отправить меня подальше, и из-за него моих братьев выгнали из дома Пита – дома, о котором я всё ещё думаю, как о безопасном месте, даже после всего случившегося.

Я встаю с постели и пробегаю мимо него к окну: ищу лестницу, канат, кучу простыней, связанных вместе. Как его занесло сюда? Наш дом стоит на склоне крутого холма и сделан из стекла. Здесь точно не за что удержаться.

Когда он говорит, его голос хриплый, словно от напряженных лет глотания песка и соленой воды.

– Венди, – это всё, что он говорит. Застенчивость в его голосе трудно совместить с его лазерно-острыми глазами. Или с тем фактом, что он просто лез по стене и забрался в мою комнату.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Ты слышал когда-нибудь о телефоне?

– У меня нет твоего номера.

Я киваю и отступаю от него, спотыкаясь об Нану, и практически падаю на кровать.

– О чём ты хочешь со мной поговорить?

– Помнишь, что ты говорила той ночью?

Я качаю головой, садясь. И тотчас же жалею, что села не за письменный стол, а на кровать. Сидеть на моей кровати, когда Джес находится в комнате, кажется слишком интимным.

– Я многого не помню. Это иногда приходит, появляется вспышками, но я не могу сложить всё воедино.

– Это похоже на тебя. Попытайся разобраться с этим, как с пазлом.

Я опешила.

– Откуда ты знаешь, что это похоже на меня?

– Мы провели некоторое время вместе, Венди.

– Да, хорошо, тогда я точно была не в себе, – я делаю паузу. – Сколько именно?

Я никак не могла выяснить, сколько дней я была под наркотиками, прежде чем оказалась на подъездной дорожке Фионы.

– Около двух дней. Ты так далеко зашла, что не засыпала сразу, – отвечает Джес, и я удивлена, что он не сомневается и не пытается приукрасить.

– Что на счет тебя?

– Меня?

– Ты спал?

Он качает головой:

– Кто-то должен был присматривать за тобой.

– Как же закончилось тем, что я оказалась у дома моей подруги?

– На второе утро ты попросила меня проводить тебя домой. Мы были примерно на полпути туда, когда у тебя началась паника.

–Из-за чего?

– Из-за лжи, которую ты, должно быть, рассказала родителям. Поэтому ты сказала, что должна быть с Фионой. Так что я оставил тебя там с твоей машиной и автостопом вернулся в Кенси.

Я киваю.

Как будто понимая, он добавляет:

– Даже под кайфом от пыли ты волновалась о правде. Никогда не видел такого прежде.

– Мои братья совсем не были заинтересованы в честности? – выплёвываю я осуждающе.

Джес печально качает головой:

– Ты много рассказывала о своих братьях, когда была в моем доме, – говорит он.

– Правда?

Он кивает, всё ещё улыбаясь.

– Ну, может быть, не рассказывала. В основном, ты кричала.

– Это совсем на меня не похоже.

– Ты была не совсем в себе.

Я разозлилась.

– Спасибо тебе. За плату за вход.

Его улыбка исчезает.

– Мне жаль, – говорит он. – Люди, которые приходят на эти вечеринки, обычно знают, что получают.

– Они знают о последствиях? – Хотя я чувствовала себя лучше уже долгое время, моя комната всё ещё наводит на мысль о болезни, как будто стены насыщены этим запахом.

Джес не отвечает. Во всяком случае, он не лжёт.

Наконец, он говорит:

– Думаю, я могу помочь найти твоих братьев.

– Что? – спрашиваю я, садясь прямее.

– Я знал их, – говорит он, проводя руками по волосам и делая большие шаги по комнате – словно зверь в клетке, для которого размер в два шага слишком мал. Его кожа буквально светится от огней, отражающихся от города.

Я сажусь на руки.

– Я знал их, они были постоянными покупателями. Вплоть до нескольких месяцев назад – января, полагаю.

– Января, – повторяю я. Это, когда Мэтт сказал Питу выгнать мальчиков.

– Я, честно говоря, так и не думал о них после, пока ты не пришла на мою вечеринку, выкрикивая их имена и что-то о “Ведьмином Дереве”.

– Белла сказала, что когда они уходили, они сказали ей о том, что направляются туда.

Джес кивает:

– Оно сломалось в начале этой зимы. Зимняя волна – самая большая из них – поднималась и опускалась здесь, на побережье.

– Таким образом, ты говоришь мне, что их там не было? Они бы давно ушли?

Джес качает головой.

– Обычно, да. Но большая северо-западная зыбь нарастает у побережья штата Орегон. Раньше этого никогда не было, не в это время года. Там собираются сёрферы со всего мира.

Мой пульс учащается.

– В том числе и мои братья?

Джес пожимает плечами:

– Не могу этого обещать. Но они могут быть там. И я… – он замолкает, перестает шагать и смотрит на меня. – Я знаю больше, чем просто о лучших местах для сёрфинга на побережье, Венди. Я знаю правильные места, чтобы найти…

Я заканчиваю предложение за него:

– Правильные места, чтобы найти детей, которые могли бы искать другие вещи.

По крайней мере, он, похоже, не гордится тем, что такой эксперт в этом.

– Волна снова не будет разбиваться до зимы, если разбивается весь год, – говорит он. – Ни одна из этих больших волн. Это я точно могу сказать. Я не знаю, когда тебе выпадет другой такой шанс.

Между нами воцарилось молчание, пока я обдумывала его слова.

– Почему ты здесь? – спрашиваю я, наконец.

Джес моргает; когда его глаза закрылись, комната, кажется, стала темнее.

– Я рассказал тебе. Потому что думаю, что могу помочь.

– Да, но почему тебя заботит помощь мне?

Джес медлит, прежде чем отвечает:

– Я могу сказать, что ты не собираешься сдаваться, пока не найдешь их, – говорит он, наконец.

– Как ты можешь сказать? Просто потому, что ты провёл несколько дней со мной, когда я была вдребезги пьяна, не значит, что ты меня знаешь.

Джес кивает:

– Когда ты рассказывала о них, у тебя на лице был тот же взгляд, как когда ты решала брать следующую волну.

Я качаю головой.

– Откуда ты знаешь, как я выглядела, когда брала волну?

Он замолкает, затем выглядит почти робко, когда отвечает:

– Я наблюдал за тобой. Утром. Когда ты вышла, чтобы заниматься сёрфингом самостоятельно.

– Ты наблюдал за мной?

– На всякий случай. Знаешь, ты была новичком, а вокруг никого не было. Я просто хотел убедиться, что ты в порядке.

Мне следует чувствовать себя оскорблённой. Парень шпионил за мной каждое утро, когда я думала, что была одна. Каждый раз,когда я брала свою доску в то время как Пит, Белла и другие ребята спали. Но нет – вместо этого я даже рада, что он был там. По крайней мере, он не пытался меня остановить, не спускался вниз на пляж и не говорил, что мне не следует заниматься сёрфингом одной, не следует пытаться брать большие волны, что я должна ждать только наиболее спокойные. И я рада, что он знает обо мне что-то, чего не знает никто: у меня была смелость брать волну за волной самостоятельно.

Вдруг, Джес говорит:

– Я сожалею о твоих братьях, Венди. Когда я продавал им пыль … Я имею в виду, я никогда не хотел, чтобы они пропали без вести.

– В отличие от тех детей, которым ты продаешь пыль, и которые потом возвращаются домой к своим матерям? – спрашиваю я.

Кое-что в его приходе сюда меня поощрило. Мне следует его бояться. Но я не боюсь. И, к моему удивлению, он краснеет под моим взглядом.

– Идем со мной, – говорит он, наконец. – Позволь помочь твоим братьям. Позволь помочь тебе.

Я открываю рот, чтобы спросить о других ребятах, которых нужно спасти от пыли, но он говорит прежде, чем я что-либо произношу.

– Пожалуйста, – шепчет он.

Нана не сильно лаяла, когда я последовала с Джесом из окна, взобравшись к нему на спину, и сползла вниз по склону стеклянного дома. Не успела я моргнуть, как уже залезла в грузовик, который он мыл в тот день нашей с ним встречи. Сейчас грузовая платформа была заполнена досками для сёрфинга, водными лыжами и резиновыми тросами.

На самом деле, я не могла сказать “нет” на его предложение. Остаться дома, означало ехать в Монтану, закрытую от океана, находящуюся за миллион миль от пляжа Кенсингтон и, возможно, от моих братьев. Да, этот парень – наркоторговец; кто знает, сколько денег он получает от продажи пыли ничего не подозревающим детям; получая их зависимость, они губят их жизни – если не убивают. Я много думаю об этом, судя по виду этого грузовика, досок в грузовой платформе за нами. Но он предложил помощь, а я не собираюсь отказываться.

Сидя настолько далеко от Джеса, насколько это вообще возможно, моё тело прижимается к пассажирской двери, я закрываю глаза и позволяю нахлынуть воспоминаниям – воспоминаниям, которые, на этот раз я уверена, не сны: подбородок Пита на моей пояснице, как мы гребём, пытаясь взять волну. Доска с липким воском подо мной, как я подтягиваюсь вверх, чтобы встать. Океан опускает нас вниз, и мы скользим вместе с доской на гребень волны. И чувство полёта, невесомости и беззаботности – нет никого на планете, кроме меня и Пита, никого другого, кто знает, на что это похоже. Я открываю глаза. Джес едет быстро, слева от нас океан, и я слышу волны, просыпаясь в середине ночи.

Реальность никогда не была такой кристально чистой.

Глава 24

Мы ехали около пятнадцати минут, когда Джес начал говорить:

– Итак, во всяком случае, расскажи мне о своих братьях.

Я качаю головой, всё ещё полная решимости собрать улики.

– В отличие от меня, ты видел их совсем недавно. Поэтому ты расскажи мне о них.

Он меня игнорирует.

– Ты, должно быть, действительно их любишь, поэтому ищешь, не покладая рук.

– Я их старшая сестра. Дело не в том, как сильно я их люблю. Просто…

– Просто это твоя работа, – заканчивает Джес за меня, и я киваю.

– У тебя есть родные братья или сестры? – спрашиваю я.

Я пытаюсь представить его с семьей, но не могу, я вижу его только в том образе, в каком он сейчас – наркоторговец, сёрфер, преследующий свою следующую волну.

– Не совсем, – отвечает он. – Расскажи мне о взрослении Джона и Майкла.

Когда я молчу, он добавляет:

– Это долгая поездка в середине ночи, Венди. Думаю, это поможет мне не уснуть.

Прекрасно. Я могу просто притворяться, что разговариваю с кем-то ещё.

– Они всегда казались в два раза больше меня, хотя я и была старшей. – Я замолкаю, улыбаясь. – Джон всегда разговаривал со мной таким способом, что заставлял чувствовать себя ребёнком в семье.

Джес смеется; его смех искренний, и, кажется, машина вибрирует.

– Он действительно был похож на хулигана, – продолжаю я, немного смеясь про себя. – Они оба были. Видел бы ты их на пляже. Они бы взяли любую волну, какую только захотели, волны, которые были в два раза больше этих детей. Однажды Майкл даже вышел на бой с одним сёрфером – вроде, взрослым сёрфером – утверждая, что один из них оборвал по пути его волну. Я думала, что он собирается ударить парня в лицо, если бы, конечно, он мог до него достать.

– Что произошло?

Я пожимаю плечами.

– По правде говоря, не знаю. К концу дня он занимался сёрфингом рядом с ним, поднимая указатели от него влево и вправо. Может, это был их совместный план.

– Похоже, они были довольно смелыми.

Я качаю головой.

– Не совсем. Я имею в виду, да, они были смелыми на пляже. Но дома – это другой случай.

– Чего они так боялись?

Я закрываю глаза, вспоминая.

– Они боялись темноты. Однажды мы играли в прятки – двое против меня – они спрятались в шкафу и оказались запертыми изнутри. Шкаф – это единственное место в доме, где становится действительно темным-темно.

– Сколько им было?

– Четыре? Пять? – я удивлена, что не могу вспомнить точно. Я помню звук их воплей и как дразнила их через дверь, что отказываюсь играть.

Я помню, как потянулась к ручке, крича, что нашла их и помню, что как бы сильно не крутила ручку, дверь просто не открывалась. Я помню, как плакали родители, когда пришли и вытащили их. Позже, когда отец их освободил, сняв дверь с петель, они, в первую очередь, ругали меня за то, что попали в ловушку. В ту ночь мама впервые рассказала нам, что огни города были нашим собственным ночным светом. Даже если они и были на меня в обиде, Джон и Майкл спали тогда в моей комнате.

– Что ещё? – спрашивает Джес.

– Хмм? – я чувствую сонливость. Не подумала бы, что буду в состоянии спать – не рядом с этим незнакомцем, не с адреналином, который пробегает по венам с той минуты, как его нога ступила в мою комнату. Но мой голос чувствуется мягким во рту; я перемещаюсь на сидении, опираясь щекой на кожаный подголовник.

– Что они ещё боялись? – напоминает Джес.

– Элементарных вещей. Землетрясений. Огня. Один раз я высмеяла их за это; им было одиннадцать. Как они могли быть такими смелыми в воде и так бояться земли?

– Звучит словно то, что их пугало, не существовало в воде.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. Такое чувство, что мои веки весят тысячу фунтов.

– Ты не волнуешься о землетрясении и огне, когда находишься в воде.

– Что насчёт темноты? Там темно.

– Да, но они всегда занимались сёрфингом, когда светило солнце, не так ли?

Я киваю, вспоминая, как Пит говорил, что в воде он чувствует себя, как дома больше, чем на суше.

– Я думаю, да.

– Сколько им было, когда они начали заниматься сёрфингом?

– Девять.

– Счастливчики.

– Сколько было тебе?

Джес не отвечает, поэтому я пытаюсь задать другой вопрос.

– Как ты учился? Мои родители записали мальчиков на занятия, но они учились довольно быстро.

Джес отводит глаза от дороги, чтобы взглянуть на меня.

– Почему ты так много хочешь знать обо мне?

– Почему нет? Как ты сказал – это длинная поездка в середине ночи. Ты тоже не должен дать мне уснуть.

Джес смеётся.

– Просто, на самом деле, я не думал о своём прошлом уже очень долго. Иногда я думаю, что не помню свою жизнь до того, как начал заниматься сёрфингом.

Я киваю; могу сказать, что Джон и Майкл сказали бы то же самое. Бог мой, они ненавидели уроки, на которые родители их записали. Ненавидели методику обучения на сухом песке, когда они жаждали нырнуть в океан. Тем не менее, они не могли отрицать, что узнали много нового, и что это пригодилось им позже. Уроки были дорогими; может быть, семья Джеса не могла себе такое позволить. Может быть, поэтому он стал дилером. Может быть, когда он отправился в Кенсингтон, когда встретил Пита, когда между ними началась война. Может быть, эти “может быть” заполнили мою голову, и все эти вопросы… Я слишком устала, чтобы спрашивать.

Веки становятся настолько тяжёлыми, что невозможно держать их открытыми. Я пытаюсь некоторое время – моргаю одним открытым глазом и затем другим, но в итоге, сон одолевает меня .

Я просыпаюсь в пустой машине. Я на стоянке. Я отстегиваю ремень безопасности, оборачиваюсь и вижу мигающий знак, который гласит “ВАКАНСИЯ”. Мотель. Достаю телефон из кармана: 4:14 утра. Мы были в дороге три часа. Невозможно, чтобы мы могли добраться до “Ведьминого Дерева” всего лишь за три часа. Смотрю поверх телефона; Джес идет из вестибюля мотеля к машине. Когда он замечает, что я смотрю на него, то улыбается.

– Доброе утро, – говорит он, открывая для меня дверь. – Идём.

– Куда? – я хочу сказать, что никуда с ним не пойду, но как он может в это поверить, видя, как далеко я уже ушла с ним?

– Я снял нам комнату. Ты уснула пару часов назад, и я не могу бодрствовать так долго.

– Разве ты не привык иногда не спать всю ночь? – спрашиваю я, думая о тех ночах, когда он был со мной, в то время, как вылезаю из грузовика.

Джес поднимает мой рюкзак с вещами со спины и перекладывает на плечо, так легко, словно он наполнен воздухом. Он не отвечает мне, просто идет в сторону мотеля. В этом здании только два этажа, и Джес уже идёт вдоль первого, мимо затемнённых окон. Интересно, свет выключен потому, что люди внутри спят, или потому, что комнаты пустые. Наша машина практически единственная на стоянке, и я уверена, что мы находимся в неизвестно каком месте, хотя в это время трудно сказать.

Я иду следом за Джесом вверх по лестнице на второй этаж, глубоко дыша. Где бы мы ни были, мы рядом с океаном. Я чувствую запах водорослей, чувствую солёный воздух на коже. Открытый коридор едва освещён, но я вижу песок по всему полу. И слышу шум океана, волны ударяются о берег всего в двух шагах от мотеля.

– Где мы? – говорю я в спину Джеса.

Он отвечает, не поворачиваясь:

– На полпути к Ведьминому дереву.

– Ведьмино дерево, – бормочу я. – Кто назвал волну “Ведьмино дерево”?

– Там мертвое кипарисовое дерево на Пескадеро Пойнт, – говорит Джес, всё ещё не смотря на меня. – Ты сможешь увидеть его из воды. Заколдованное дерево.

– Ну, кто же захочет заниматься сёрфингом под заколдованным деревом?

Теперь Джес останавливается и оборачивается.

– Ты хочешь заниматься сёрфингом там, где есть волны, Венди. Это просто. – Он выглядит таким серьёзным, что это заставляет меня покраснеть. Я пытаюсь не разорвать зрительный контакт с ним. – Тебе понравится лучшая из них – Мейврик. Волна рядом с Холф Мун Бэй.

– Почему?

– Согласно легенде, Мейврик была названа в честь собаки.

Я улыбаюсь, вопреки себе.

– Правда?

– Да. В шестидесятые какие-то парни занимались там сёрфингом, и один из них привел свою собаку, которую звали Мейврик. Видимо, собака училась плавать без парней, так что, даже если они и оставляли его на суше, он всё время пытался их поймать. Но условия были для него слишком жесткими, поэтому хозяину пришлось привязать собаку на суше.Они назвали её “Мейверик”, и название прижилось.

Глубокий голос Джеса приобретает нежный тембр, когда он рассказывает о собаке, плавающей и гоняющейся за хозяином, и я улыбаюсь, пытаясь представить, что бы делала Нана, если бы увидела меня, плавающую в море, находящуюся под сорока, пятидесяти, шестидесятифутовыми волнами. Конечно, она бы погналась за мной. Она хочет быть рядом со мной в любом приключении. Я хочу, чтобы она могла быть со мной сейчас. Внезапно, я ужасно скучаю по дому.

Джес продолжает идти.

– Какой породы был Мейверик? – спрашиваю я вдруг.

– Белая немецкая овчарка, – отвечает он.

– Откуда ты знаешь?

Джес пожимает плечами, мышцы на его спине видно даже через футболку.

– Я не помню время, когда не знал эту историю, – говорит он задумчиво.

Джес останавливается перед дверью с номером 30. Когда он вставляет заржавевший ключ в замок, моё сердце начинает колотиться. Я правда собираюсь идти за этим незнакомцем – нет, хуже, чем незнакомцем, потому что я знаю, чем он занимался – в тёмную комнату мотеля, который находится неизвестно где? Даже если он может показать, где найти моих братьев, и предложил помощь? Даже если он ехал всю дорогу в середине ночи в то время, как я спала?

Он удивляет меня, обернувшись перед тем, как открыть дверь.

– Не волнуйся. Я взял комнату с двумя кроватями.

Киваю. Я хотела уже сказать – спасибо, но сразу передумываю; он не заслужил моей благодарности. Пока нет.