Текст книги "Самый лучший праздник"

Автор книги: Элисон Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Первое, что увидел Дункан, войдя в дом на десятый день Рождества, была Брук Бейли.

Она стояла возле задней стены ниши, освещаемой крошечными электрическими свечками на елке. Света было достаточно, чтобы подчеркнуть ниточки цвета полуночной синевы, украшающие ее черные волосы. Достаточно, чтобы ярко осветить изгибы, усилить тени и заставить Дункана опять задать самому себе вопрос: что находится под пуговицами ее излишне просторной, сливового цвета блузки, заправленной в темно-зеленые слаксы? Теперь он знал каждый сантиметр ее кожи, ее запах, помнил тяжесть ее волос, завязанных сзади золотистой лентой.

Он никогда раньше не замечал, какие у нее длинные ноги. Никогда и не представлял, что, увидев ее на расстоянии, застынет как вкопанный.

Что она здесь делает, нарушая привычный ход его жизни, заставляя его думать, заставляя его чувствовать!

И что она положила в его носок?

Он прислонился плечом к дверному проему, скрестил руки и откашлялся. Занятая своим делом настолько, что даже не услышала, как хлопнула входная дверь, Брук от неожиданности подпрыгнула. Если только не притворялась, что, как он полагал, маловероятно.

Ему вообще нравилась в ней эта сосредоточенность на каком-то деле. Нравилось то, что она вся была как на ладони.

Прижав одну руку к сердцу, Брук повернулась, спрятав что-то за спину. Ее голубые глаза сверкнули насмешливым гневом.

– Ты не считаешь, что нехорошо подсматривать за помощниками Санта-Клауса?

Он с трудом сдержал улыбку.

– А я думал, ты Мисс Веселое Рождество!

– Нашелся, – с милой улыбкой произнесла она.

Он вытер ботинки и вошел в комнату. Она смутилась и сделала шаг назад. Он остановился, вопросительно подняв брови.

– Или ты нервничаешь из-за меня, или что-то скрываешь!

– Конечно, я что-то скрываю, – не без раздражения произнесла она. – Сегодня же 22 декабря!

– Забавно, – сказал он и протянул руку. – Дай взглянуть.

Сделав большие негодующие глаза, она сказала:

– Закрыто!

– Открыто! – ответил он, но она упорно покачала головой. – Я думал, Санта-Клаус не набивает носки до сочельника.

– Это не Санта-Клаус! Его помощники могут сделать все, что хотят!

– Не скажи! – Положив руки на бедра, он пробежал глазами по ряду носков, развешенных вдоль полоски панельной обшивки стены. – Сдается мне, у Санта-Клауса чересчур много помощников!

– Чем тебе мешает изобилие помощников Санта-Клауса? – Она шлепнула рукой по лбу. – Ах, да! Я почти забыла, с кем говорю.

Он подошел поближе.

– Ты ужасно нахальна для женщины, которая прислонилась к стене, что-то пряча в руке.

– Ты мне угрожаешь?..

– Опять забыла, с кем говоришь? – Он подошел настолько близко, насколько осмеливался, не рискуя ненароком наградить ее дерзким поцелуем.

– Нет. Вовсе не забыла. – Ее дерзкий тон куда-то пропал, свободной рукой она коснулась его лица.

– Хорошо, – сказал он, довольный тем, что она не забыла.

Он вспомнил, как тогда впервые дотронулся до нее, вспомнил, что для него значило ее прикосновение, вспомнил, как она позволила ему прикоснуться к ней.

– Ты в порядке?

Услышав ее тихий вопрос, почувствовав ее руку, скользящую по его лицу, он поднял глаза.

– Со мной все прекрасно. А что? Она пожала плечами.

– Ты выглядел… растерянным. Погруженным в свои мысли. Я подумала, может быть, у тебя был неудачный день. В госпитале.

– Нет. День прошел прекрасно.

Она слишком хорошо умела залезть ему в душу. Он это признавал, но решил поразмыслить над всеми «почему» позже. Когда Брук не будет так близко. Когда его не будет мучить непреодолимое желание дотронуться до нее.

Черт возьми, а когда он не испытывал непреодолимого желания дотронуться до нее? В ее глазах промелькнуло сомнение.

– Ты думал обо мне? И о себе! Одновременно!

– И ты придаешь этому какое-то значение? – И, так как она молчала, сказал: – Думаю, мы оба понимаем, что здесь ничего нет.

– Разумеется, ты прав.

На ее лице мелькнуло то ли облегчение, то ли разочарование – точно сказать он не мог. Но почему-то он ожидал чего-то другого, не такого спокойствия.

– Отвернись!

Он поднял брови.

– Что?

Она сделала жест рукой.

– Отвернись! Я должна закончить работу помощника Санта-Клауса.

Он повернулся на месте. Нет, слишком близко. Она приложила ладони к его спине и подтолкнула.

– Ну, двигайся же!

Дункан сделал шаг, но очень маленький, борясь с улыбкой, вызванной ее раздражением. Отступив в проем ниши, он освободил ей место, которое ей требовалось, облокотился плечом о стену, избегая омелы, по-прежнему висящей в центре.

Тот поцелуй чуть не погубил его. Просто безумие, что один поцелуй смог настолько на него повлиять!

– Вот так-то лучше, – раздалось из-за спины. – Санта-Клаус будет доволен!

– Сомневаюсь, что ему до моих подарков есть хоть какое-то дело. Славный малый в красном одеянии, с которым меня ничто не связывает!

С минуту она молчала. Затем протяжно и глубоко вздохнула, и Дункан приготовился к тому, что сейчас произойдет.

– А связывает ли тебя вообще что-нибудь с кем-нибудь в этой жизни, Дункан?

Черт возьми! Мисс Веселое Рождество? Скорее уж Мисс Пронырливое Рождество!

– Конечно, Брук! С Джеймсом мы дружим уже двадцать семь лет. Нас с ним многое связывает.

– Но не с твоей семьей? – спросила она как-то странно.

– У меня есть родители, – мрачно произнес он.

– А братьев и сестер нет?

Это его рассмешило.

– Кровных родственников? Нет. Но очень много молочных. У моих родителей было, да и до сих пор есть религиозное призвание делать добро как можно большему числу людей. Я всегда считал, что они слишком близко приняли к сердцу золотое правило и забыли о том, что надо заботиться и о собственном доме.

– Тогда ты уже давно начал самостоятельную жизнь.

Он не станет утомлять ее деталями.

– Я рано понял: единственное, что мне нужно, – это я сам.

– Каждый человек нуждается в ком-то еще.

Вот в этом-то она ошибалась! Он осмотрел прихожую, молитвенную скамейку, стеклянную входную дверь.

– Не каждый.

– Тогда ты сильнее, чем все, кого я знала. Я бы никогда не смогла так сдерживать свои чувства, как ты. Мне обязательно нужно кому-то их излить. Или поделиться ими. Сдержанность – лучшая часть гордости.

– Звучит очень по-женски.

– Нет, Дункан, – тихо возразила Брук. – По-человечески.

– Закончила?

Она что-то пробормотала.

– Значит, я могу посмотреть?

– Нет, если хочешь жить!

Он засунул руки в карманы и улыбнулся.

– Ты и свой носок тоже набиваешь?

Она с минуту подумала – о его вопросе, о его глазах, – затем медленно и задумчиво отступила к елке. Он повернулся.

– Сегодня мне не пришлось этого делать. У меня ведь есть еще один помощник Санта-Клауса. Но я привыкла. За долгое время.

Интересно!

– Даже когда ты была ребенком?

– Да, подростком.

– Почему?

Она коснулась одного из бантов цвета слоновой кости, прикрепленных к елке. Движения ее рук говорили о многом. Он спрашивал себя, знает ли Брук, что иногда кажется, будто она думает руками.

– Бейли никогда особенно не любили семейные сборища, – сказала она наконец.

Это его удивило.

– Разве что на Рождество, так ведь?

Он тут же хотел было сказать ей, что не собирается начинать очередной праздничный спор, но она продолжила:

– Рождество в нашей семье ничем не отличалось от других дней. Пока я не сделала этот день особенным. Мне хотелось жить в мире прекрасной мечты. Наина, моя бабушка, это знала. Она единственная это знала. И единственная придавала этому значение.

Дункану хотелось узнать больше, но он не смел перебивать ее, поэтому продолжал стоять на месте, скрестив руки и наблюдая, как она поправляет украшения на елке.

Движения ее были почти гипнотическими. Помогают ли они ей привести в порядок мысли? Его-то самого они легко успокоили. И это удивительно!

– Наина помогала мне, – произнесла она, приложив палец к кончику одной из свечей. – Сначала праздники были скромными, но с годами становились все более и более пышными. Они стали известны как «Вечеринки Брук». – Она бросила на него беглый взгляд. – Может быть, Салли об этом рассказывала?

Он кивнул.

– Я думала, что делаю это ради всего семейства Бейли. А это оказалось не так.

Дункан не нашелся что ответить. Если ей нужен совет, то он не мог его дать. Но он сделал то единственное, что мог сделать.

Он подошел поближе, зашел сзади и положил руки ей на плечи. Она прислонилась к нему, очень естественно, привычно, как-то по-домашнему.

– Мои родители всегда были так заняты, – сказала Брук, подняв одну руку и сцепив свои пальцы с его пальцами. – Они никогда не бывали дома в праздники, дни рождения, не посещали мои школьные праздники. А могли бы. И это не повредило бы их карьере. – Она оборвала фразу, и Дункан напрягся. – Я их очень любила. Они меня хорошо обеспечивали, но меня никогда не интересовала материальная сторона жизни. А если мне хотелось душевного тепла, что ж, у меня всегда была Наина!

– Тебе ее не хватает, да?

Ее пальцы сжались.

– Этого надо было ожидать. Это первое Рождество…

Дункан никогда не думал, что его может что-нибудь так тронуть.

Он повернул Брук, поцеловал в лоб, в губы и сказал:

– Мне кажется… тебе надо… проверить твой носок, помощница Санта-Клауса!

Она подняла взгляд, и глаза ее вдруг повеселели.

– Что вы знаете о моем носке, доктор Кокс?

– То же, что и все здесь!

– Не больше?

Он дал ей честный ответ. Но не полный.

– Может быть, немного больше, но только потому, что я знаю Джеймса, Джеймс знает Салли, а Салли знает тебя.

– И, очевидно, вы трое говорите обо мне за моей спиной?

– Но разве друзья не должны говорить друг о друге? – спросил он.

Она улыбнулась.

– Друзья? Да. Это мне нравится.

– Проверь же свой носок!

– Не терпится? – спросила она, и он подумал о записке: не проверяет ли она, что ему известно на самом деле? Насколько грубо он прокололся?

Он ждал. Ждал терпеливо. И как раз тогда, когда он собирался повернуться и уйти, она схватила его за руку и потянула назад.

– Ладно, – сказала она. – Я проверю.

Внутри у него все напряглось. Скорее бы уж наступал двенадцатый день. Они оба смогут вернуться к своей обычной жизни. Если смогут. После того, что было.

Она извлекла из носка простенький белый конверт, и он затаил дыхание.

– Как много в этом смысла, – сказала она, прижимая конвертик груди. – Вчера девять танцующих фей. Сегодня десять танцующих мужчин. Как замечательно!

Замечательно? Он снова мог дышать.

– Что это?

– Два билета на балет. На «Щелкунчик». На сегодняшний вечер. – Когда он встретился с ней взглядом, в ее глазах блеснул озорной огонек. – Итак, дружочек, ты ведь пойдешь со мной?

– Ума не приложу, что надеть. Что он наденет?

Брук перебирала свои платья, висящие в шкафу. В конце концов, это просто смешно!

Она оденется в первое попавшееся платье, и все! Кому какое дело, что наденет он? Он будет выглядеть шикарно в любом наряде!

Кроме того, у них с Дунканом чисто дружеские отношения. Его не очень-то волнует, что будет на ней. Так зачем же делать из этого мировую проблему?

Она застонала. Громко.

Салли сидела, положив ногу на ногу, на середине широкой постели, покрытой цветастым покрывалом, и пристально разглядывала Брук.

– Брук, лапочка! Не делай из этого проблему! Тебе совершенно не обязательно одеваться в тон ему.

– Я знаю. – Она толкнула вешалки влево. – Я смешна, да? – Она толкнула вешалки вправо.

– Я бы сказала, ты очаровательная четырнадцатилетняя девочка!

В конце концов Брук вытащила из шкафа черный шелковый брючный костюм и посмотрела на подругу.

– Четырнадцатилетняя? Ха! Мне по меньшей мере шестнадцать, и ты это знаешь!

Салли засмеялась.

– Так вот что! У тебя свидание?

– Свидание? С Дунканом?

Свидание ли у нее с Дунканом? Брук со вздохом вернула брючный костюм в шкаф. Им почему-то удалось избежать этой стороны отношений между мужчиной и женщиной. Сначала они были просто знакомыми, потом друзьями, потом двумя телами, прижимающимися к стенам и друг к другу.

Они определенно пропустили несколько этапов. У них не будет свидания, потому что у них нет будущего. И потому что они просто друзья.

– Нет. У меня не свидание с Дунканом. Друзья не назначают свидания.

– С каких это пор?

– Ты знаешь, что я имею в виду. Друзья не назначают романтические свидания.

– С каких это пор?..

Раздражение охватило всю ее с головы до ног.

– Забудь об этом, Салли! Никакого свидания у нас нет.

– Значит, сегодня у вас не свидание?

– Нет! – с пафосом подтвердила Брук. – Сегодня два друга идут на балет.

– На свидание!

Брук глухо застонала.

– Вы такая красивая пара! – не унималась Салли.

Брук медленно повернулась, вспомнив, как она подумала то же самое о Джеймсе и Салли. Как она оказалась права!

– Почему ты это говоришь?

– Это так очевидно, что меня удивляет сам твой вопрос.

– Что ж, прекрасно. – Брук захлопнула дверцу шкафа. – Мое любопытство достигло апогея, а ты не можешь объяснить. – Брук провела руками по волосам и привычно потянула за них. – Если я стану лысой, виновата в этом будешь ты!

– Это же твои руки в твоих волосах, лапушка!

– Я знаю. – Брук плюхнулась на подушки позади Салли. – Я почти готова испытывать к нему какие-то чувства, Сал! Хотя я не так проста.

– Он хороший человек, Брук.

Хороший человек? Она не знала, встречала ли когда-нибудь лучше.

– Да, ты права.

– Брук, дорогуша, я не хочу тебя обидеть, но не все так ревностно относятся к Рождеству, как ты.

– Да ладно, Сал. Поверь мне, Рождество даже не предмет спора. Если его как-то и можно назвать, то это симптом.

– Ого! Я потрясена!

– Это тебе не ракетостроение. Люди не так точны и предсказуемы.

– Отношения тоже.

– Я ничего не предсказываю в наших отношениях.

Разумеется, она не могла предсказать то, чего у нее не было.

– Кроме того, что у вас с Дунканом нет будущего?

– Это не предсказание, а заключение, основанное на очевидном. Этот человек женат на своей карьере.

– А если этот факт спорный? – спросила Салли.

Возможно, все дело в воспитании Дункана? Как много взрослых решений ему пришлось принять в детстве? Как часто у него возникала потребность к кому-то потянуться, но рядом с ним не находилось ни одной родственной души?

Он ничтожно мало рассказал Брук о своем детстве, но все же она сделала вывод, что его родители испытывали потребность искать смысл жизни в чем-то другом, только не в семье. Поэтому он напускал на себя бесчувственность. Самый легкий способ избежать боли.

Странно, что он выбрал профессию, которая больше, чем какая-либо другая, требовала человеческого сострадания.

Да, он хороший человек. Но не для нее. Она хотела человека, который не боялся бы чувствовать. Все остальное было неприемлемо.

– Брук? – спросила Салли.

– Это неважно, Сал. Он целиком поглощен своей карьерой.

Она имела в виду, что семья для Дункана всегда будет на втором месте. Если не на третьем или еще более скромном, усмехнулась она. В детстве ей уже довелось это пережить. Она нуждалась в безопасности, стабильности, надежном доме и нуждается в этом до сих пор.

Но недавно она обнаружила, что с тем же успехом может найти все это с друзьями, а не только в семье.

Так почему же часть ее существа тянется к Дункану Коксу?

Брук вздохнула. Затем вздохнула Салли.

– Тогда тебе остается только одно!

– Что же именно? – спросила Брук.

Салли перевернулась на живот и оперлась локтями о постель.

– Разодеться в пух и прах и пойти на балет! И пусть Дункан поймет, что быть женатым на своей карьере – не то, ради чего стоит жить!

Брук перевела взгляд с подруги на балдахин, свисающий над панельной обшивкой.

– Я не хочу, чтобы он менялся ради меня, Сал.

– Разумеется, нет. Если он и изменится, то только ради себя. Но ты можешь стать катализатором.

– Это подразумевает ответственность. А я не уверена, что хочу ее.

– Это подразумевает только то, что ты хочешь, – сказала Салли, потянув Брук за прядку волос. – И, уж конечно, это касается только тебя и Дункана.

– Между мной и Дунканом ничего нет.

– Да, сердце у тебя явно не в ладу с головой!

Повернувшись к подруге, Брук пристально посмотрела на нее.

– Знаешь, Сал, мы обе слишком углубились в психологию.

– Что делать, берем пример с этих медицинских типов!

Брук усмехнулась.

– Мне по душе то объяснение, что мы обе смышленые, умные женщины!

– К тому же независимые и умеющие ясно мыслить!

– А также самоуверенные и слишком сообразительные, чтобы использовать женские хитрости против самых смышленых мозгов!

– Или достаточно сообразительные, чтобы понимать, что эти женские хитрости каждый раз только усиливают потенцию! Таковы уж мужчины. А теперь… – Салли встала и помогла подняться Брук. – Давай подумаем о твоей смекалке и твоих хитростях и решим, что мы можем сделать, чтобы свести Дункана с ума!

Салли наблюдала, как Дункан взял Брук под локоть и пара вышла из парадной двери. Она вздохнула.

Джеймс нежно обнял ее и притянул к себе.

– Не волнуйся, Сал! Я серьезно поговорил с Дунканом. Он доставит ее домой до наступления комендантского часа.

– Какая забота с твоей стороны!

– Да, я пока что не совсем зачерствел. Я по-прежнему обычный, средний врач, специализирующийся в пластической хирургии.

Уж в ком, в ком, а в докторе Маккее не было ничего обычного. И они оба прекрасно это знали.

– Так куда вы теперь меня поведете, доктор?

– Тебе выбирать. К тебе… или ко мне!

– И что мы будем там делать?..

Он невинно пожал плечами.

– Мы могли бы посмотреть телевизор. Подождать, пока вернутся наши несмышленыши.

Салли заставила себя зевнуть.

– Полагаю, у меня найдется свободная минутка. Я всегда беру свободный вечер, когда хочу отпраздновать получение какого-нибудь нового благотворительного взноса.

Он резко повернул ее лицом к себе. Голубые глаза и ямочки на щеках засияли.

– Ты получила взнос для больницы?

Она кивнула.

– Тогда, будь добра, соверши еще один акт благотворительности, Салли Уайт, – засмеялся Джеймс. – По отношению ко мне.

Салли решила, что ее квартира ближе. Она сэкономит несколько шагов, и это будет единственный акт благотворительности, который получит от нее Джеймс Маккей!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Брук поднималась на второй этаж очень медленно. Тому было несколько причин. Первая причина – разрез ее платья. Перебрав все содержимое шкафа, они с Салли остановились наконец на восточном наряде.

Желтовато-зеленый шелк плотно облегал фигуру, высокий, стоячий, мандаринового цвета ворот заставлял держать голову надменно и высоко; рукава плотно стягивали плечи. Глубокий разрез ворота застегивался крошечными, обтянутыми тканью пуговками. Юбка доходила до икр и была очень, очень узкой.

Любое передвижение в таком платье требовало особой сосредоточенности. А подъем по лестнице к тому же и крепких нервов. Особенно если сзади поднимался Дункан Кокс – вот еще одна причина, по которой Брук шла по лестнице очень-очень медленно.

Сегодняшний вечер прошел чудесно. Она хотела и дальше вечно чувствовать себя принцессой из волшебной сказки.

Человек, с которым она сидела на балете, был загадочным принцем, а не тем сухим и черствым доктором Коксом, которого она успела узнать. И полюбить. Полюбить как друга, тут же пояснила она сама себе.

Брук ошибалась, думая, что Дункан не способен на эмоции. Сегодня вечером, пока сахарные феи вращались по сцене, она исподтишка поглядывала на него. Он не сидел бесчувственным болваном. Было видно, что и музыка, и разворачивающееся на сценке действо трогали его так же, как и ее. Он сбросил оболочку, под которой до сих пор с таким упорством скрывался.

Салли оказалась права. Она, Брук, послужила катализатором, предоставив Дункану возможность проявить свои чувства, о которых он раньше и не подозревал. Показав ему, что именно человеческие чувства – главное в жизни.

Она знала, что идет по канату. Ведь Дункан по-прежнему предан своей карьере, и в этом смысле ничего не изменилось. И не должно измениться. Во всяком случае, не из-за нее.

Да, он переделал свое расписание, чтобы сегодня сопровождать ее на балет. И, кажется, сделал это очень охотно. И теперь она досадовала на себя за то, что неверно истолковала его вежливый жест. Она больше никогда не будет неверно истолковывать его поступки.

И все же, зная, против чего она восстала, признавая силу того, что стояло между ними, она не собиралась его отпускать. Во всяком случае, сегодня вечером.

И когда они добрались до ее квартиры, Брук пригласила его войти.

– Если тебе не надо рано вставать, – поспешно добавила она. – И не надо возвращаться домой.

– Нет, – сказал он, беря ключ у нее из рук. – Я с удовольствием.

– Замечательно! – Она улыбнулась и глубоко вздохнула.

Она вошла первой, он последовал за ней и закрыл дверь.

В квартире было почти темно. Крошечный лучик света исходил лишь от лампочки над плитой. Она включила торшер, стоящий в углу гостиной. Лампочка щелкнула и… перегорела.

– Прости. Я сейчас заменю, – сказала она, бросая на бар вечернюю сумочку.

– Все в порядке. Давай лучше выпьем кофе.

Брук на минуту остановилась.

– Для тебя лучше кофе, чем свет? – Когда он кивнул, она сказала: – Хорошо, – и вышла в кухню готовить кофе.

Лампочка над плитой бросала тусклый лучик света и в гостиную, и Брук увидела, как Дункан сел в ее большое мягкое черное кресло, положил ногу на ногу. Она не могла разглядеть только его глаза. Но она их чувствовала. И оставалась на месте – смотрела на него поверх стойки бара, пока варился кофе.

Воздух постепенно пропитывался тем чудесным ароматом, который она так любила. Брук вздохнула. Да. И Дункан был здесь. И теперь, пока она варила кофе, наблюдал за ней из соседней комнаты.

Она сглотнула, думая о том, что нужно бы включить верхний свет. Но тогда он обнаружит, что она очень возбуждена. Брук перевела дыхание. Чем это объяснить? Ведь он даже не дотронулся до нее, не заговорил до тех пор, пока они не вошли в ее квартиру. Да и потом они обменялись лишь несколькими словами, когда он попросил ее заварить кофе, а не заменять лампочку.

Почему тогда ее всю колотит от возбуждения? Ответ был только один: это Дункан. И она хочет, чтобы он снова ее поцеловал! Дотрагивался до нее снова и снова!

Кофе вскипел, и она волевым усилием отогнала от себя все свои дурацкие мысли и фантазии. Она угостит его кофе, а потом отошлет восвояси. Через два дня закончится Рождество. Ей больше не придется играть роль Мисс Веселое Рождество. А ему – ходить с ней на балет. Они будут лишь соседями. Как и раньше. Просто добрыми, вежливыми соседями.

– Как ты пьешь кофе? – спросила она голосом более хриплым, чем ей бы хотелось, но с интонацией, соответствующей ее настроению, и, не дождавшись ответа, предложила: – У меня есть сахар, заменитель сахара, нежирное молоко. У меня даже есть вкуснейшие пирожные с кремом!

Он по-прежнему не произнес ни слова. Но пошевелился. Встал. Казалось, занял собой все пространство гостиной. Брук стало тяжело дышать.

На нем были черные слаксы, – темная спортивная куртка и на тон светлее льняная рубашка без ворота. Она встретилась с ним в фойе театра и до сих пор не могла забыть этот момент. Брук всегда считала его элегантным, но в тот момент поняла, что дело не в его одежде, а в импозантности и уверенности, которые от него исходили.

В слабом свете блестели его кофейного цвета глаза, пряди светло-каштановых волос казались темнее, чем обычно. Она снова подумала, что эта цветовая гамма напоминает оперение какой-то хищной птицы. А сегодня она чувствовала себя добычей. Особенно из-за затуманенного взгляда, который он искоса бросал на нее из-под длинных ресниц.

– Кофе почти готов, – бодрым тоном произнесла она.

Он остановился в проеме кухни. Его куртка свободно свисала, очертания рубашки подчеркивали стройность спортивной фигуры.

Именно тогда она повернулась, чтобы взять две чашки с верхней полки встроенного шкафа. И тут же услышала его. Прозвучал четкий звук шагов по кафельному полу. Затем она почувствовала его прямо у себя за спиной, на расстоянии нескольких дюймов или даже меньше. Почувствовала его запах, когда он наклонился вперед, увидела, как он обеими руками оперся о стойку бара.

Оставалось только ощутить его, Брук содрогнулась от желания соприкоснуться с ним губами.

– Я передумал, – сказал он, обдавая теплым дыханием ее кожу.

– Насчет кофе? – спросила она.

Он кивнул, коснувшись губами ее волос и мочки уха.

– У меня есть чай, – выдавила она из себя. – Сельтерская. И пиво.

Он лишь отрицательно качал головой при каждом предложении, все приближаясь к ней. Ее колени враз ослабели, как и ее решимость.

– Так ты ничего не будешь пить?

– Выпью, – пробормотал Дункан. – Но попозже.

Попозже? Значит, он собирается остаться? На ночь?

– Дункан?

– Ммм?

– Что мы будем делать?

Мгновение-другое он оставался на месте, молча стоя у нее за спиной. Слишком близко и слишком далеко для того, чтобы она могла насладиться им.

– У тебя есть музыка?

Музыка? Она кивнула.

– В шкафу. В гостиной.

– Тогда потанцуем, – предложил он.

Обхватив своей большой рукой ее запястье, которое никогда еще не казалось таким маленьким, он повел ее в окутанную темнотой гостиную.

Он очень плавно двигался. И при этом держал ее, словно хозяин, по-собственнически – или это от отчаяния? – касаясь бедрами и коленями.

Они медленно танцевали под тихую, завораживающую мелодию.

Брук чувствовала запах кофе. Легкий интригующий аромат, к которому примешивался его теплый, такой уже знакомый запах, а также запах нагретой хвои и темно-красных свечей, которые она зажигала днем.

Брук прильнула к нему, и в ответ он прижал ее еще теснее, пока она не потеряла способность отличать его дыхание от своего. Пока ее пульс не забился в унисон с тяжелым стуком, глухо звучащим в его груди.

Дункан сжал ее пальцы одной рукой, и кожу стало покалывать от возбуждения. А другая ладонь, которую он держал у нее на спине, двигалась все ниже и ниже – с каждым тактом музыки и с каждым их шагом.

И где-то между Генделем и Чайковским, между ее вздохом и его то ли стоном, то ли еле сдерживаемым криком Брук окончательно влюбилась в Дункана! Сварливого, черствого, заботливого, чуткого доктора Кокса.

Уткнувшись лицом в его шею, она легко поцеловала его, слегка коснувшись губами кожи над воротником рубашки. И тут же почувствовала, как он напрягся.

Когда кончилась музыка и сменился диск, когда зазвучала следующая мелодия, она принялась полушептать-полупеть «Рождественскую песню».

– Я хочу слышать, как ты поешь, – хрипло произнес он.

– Я не пою, – покачала она головой, зная, что он слышал ее пение в душе.

– Да нет же, ты поешь, – мягко возразил он, взял ее за руку и потянул за собой.

Брук послушно последовала за ним, точно зная, куда он направляется, куда они направляются и что там произойдет.

Она отбросила в сторону все трезвые доводы и логичные возражения, возникшие у нее в подсознании. Сейчас не время думать .Сейчас время чувствовать. Она хотела, чтобы Дункан унес ее туда, где она еще никогда не была.

Он направился на свет в коридоре, который просачивался из-под плохо прикрытой двери ванной комнаты. Этого было достаточно. Она видела, как его глаза засверкали от возбуждения, когда он открыл дверь в ванную и потянул Брук за собой. Зайдя ей за спину, он развязал ленту, и ее тяжелые черные волосы упали на плечи мягкой волной. Это было странное чувство. А потом, когда его пальцы скользнули по ее голове, оно стало совершенно необузданным и бешеным. Дункан поцеловал ее.

– Я хочу слышать, как ты поешь!

Она слышала музыку, доносящуюся из гостиной. Он слегка коснулся губами ее губ.

– Спой мне, Брук!

Как она могла петь, когда его губы так близко? Когда ей так хотелось поцеловать его?

Она обняла его за плечи, но он отступил.

– Спой мне!

– Сейчас? – пробормотала она, растерянно глядя на него.

– Сейчас, – кивнул он. И Брук запела.

Одно, другое слово… Еще одно… Она хваталась за слова, доносящиеся из другой комнаты, словно за спасительную соломинку. Мелодия была легка, но проклятые слова словно ускользали от нее.

Однако вскоре Брук поняла, что слов и не нужно, что Дункан больше всего на свете хотел слышать ее голос. Пусть фальшивящий. Пусть без слов…

Он слушал, закрыв глаза, запустив руки в ее волосы, улавливая губами смысл слов, слетающих с ее уст. Значение имели только звуки. Ее шепот. Ее тревожные стоны. Ее хриплый шепот.

А потом последовал самый сексуальный поцелуй, который она когда-либо знала.

И стало еще лучше, когда Дункан отпустил ее и наклонился, чтобы повернуть кран. Он взял гель для душа, пахнущий цветами, и пустил струю в текущую воду. Запенились пузыри, и комната наполнилась паром и ароматом цветущего луга.

Брук едва могла дышать.

Дункан сбросил свою куртку, швырнул ее на спинку стула, расстегнул две верхние пуговки рубашки и две верхние пуговки платья Брук. Потом он развернул ее, снова притянул к себе и с силой поднял ее подбородок.

Она посмотрела в зеркало. На чуть запотевшем стекле проявилось их отражение: его лицо рядом с ее. Его глаза блестели, ее – еще больше. Одной рукой он обнял ее за талию, а другая приблизилась к третьей пуговке ее платья. Приблизилась и остановилась.

Его взгляд в зеркале встретился с ее взглядом.

– Я знаю, что ты умеешь петь, Брук. Я слушаю тебя. Каждое утро. Ставлю будильник, чтобы встать в это время.

– Я тоже слышу тебя, – прошептала она. – Слышу, как ты входишь в ванную и выходишь из нее. Слышу, как ты задергиваешь занавеску. Слышу, как ты пускаешь воду.

Он посмотрел на ряд пуговок и принялся медленно их расстегивать. Извлек одну из петли, перешел к следующей и продолжал, пока ее лиф не распахнулся, открыв обнаженные груди с темными сосками, ярко выделяющимися на фоне бледной кожи.

Их глаза снова встретились в зеркале. Затем она посмотрела на его руку, обхватившую ее правую грудь.

А когда его ладонь приняла форму чаши, Брук застонала, сначала тихо, затем громче.

– Ну же, Брук! Спой мне, – сказал он, разжигая огонь в ее теле.

Эту песню она могла спеть. Ее голова опустилась ему на плечо. Какое новое, совершенно неожиданное чувство, думала она по мере того, как возрастало ее возбуждение. Никогда, никогда, никогда она не чувствовала ничего подобного!

Ее тело болело, желая чего-то неизвестного. Сердце бешено забилось, словно только что вернулось к жизни.

Дункан положил руки ей на плечи и стал медленно стягивать с них платье. Шелк слегка касался ее бедер, и, как только он сделал шаг назад, ткань скользнула на пол.

Она стояла, отражаясь в зеркале, только в кусочке красного атласа и черных туфлях на каблуках. Его взгляд блуждал по ней, руки проделывали тот же путь, едва касаясь кожи.

Ах, какое же наслаждение доставлял он ей! Она внимательно наблюдала за его глазами в зеркале, пока сам он следил за движениями своих рук по ее телу.

Эротизм этого мгновения не ускользнул от Брук. Какая-то часть ее существа отрешенно смотрела, как Дункан ласкает женщину в зеркале. Это возбуждало ее, добавляя аромат запретности.