Текст книги "Ночь огней"
Автор книги: Элис Хоффман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)
Сидя в сарае с включенным на всю мощь керосиновым нагревателем, Андре делает вид, что работает над «дукати», мотоциклом, который он хотел так сильно, что согласился заплатить непомерную цену. На самом деле он читает книгу из списка Вонни, которую взял для нее в библиотеке. Это книга о панических атаках, и, по правде говоря, ему самому немного страшно. Они уже одолели несколько частей программы, и стало ясно, что панацеи нет. Вонни нужно тренироваться, ставить себе много маленьких целей, использовать такие методики, как фокусирование и релаксация, во что Андре вообще не верит. Ему хочется пива, но неохота возвращаться в дом. Он уверен, что еще наплачется с этим лечением агорафобии. Проще самому съездить в магазин или забрать Саймона из школы, чем заниматься с Вонни. Он прочел все, что нашел, но до сих пор не понимает, почему Вонни не может сесть за руль и куда-нибудь поехать. Иногда ему хватает смелости признать, что он не так уж сильно хочет, чтобы она вылечилась.
С тех пор как начались панические атаки, Вонни полностью зависит от него. Андре понимает, что он ее единственный «уютный человек». Если больной фобией найдет нового «уютного человека», замкнутый круг зависимости начнет рушиться. Андре испытывает странную жгучую ревность, когда пытается представить, кем может оказаться этот новый «уютный человек». Ему кажется, что его уже предали. Он выключает нагреватель, застегивает молнию на куртке и относит книги в дом. Он зажигает плиту, чтобы подогреть кофе, и слышит бормотание релаксационной кассеты в гостиной. Андре открывает шкафчик в поисках сахара, но сахарницы нет. Он наливает чашку горячего кофе, выбрасывает гущу в мусорное ведро и рывком распахивает холодильник. Молока нет. Раздраженный, он захлопывает дверцу и пьет кофе стоя. Вонни выключает магнитофон и заходит на кухню. То ли у Андре разыгралось воображение, то ли она выглядит напуганной даже на собственной кухне. Они должны забросить Саймона к школьной подруге, чтобы Вонни могла потренироваться в вождении. Ее цель – парковка перед утесами в Гей-Хеде. Андре предпочел бы остаться дома, принять душ и посмотреть телевизор.
– Готова? – спрашивает Андре.
– Наверное, – отвечает Вонни. – Вряд ли я смогу подготовиться лучше.
Это значит, что она напугана. После двух недель тренировки Вонни снова может ходить в магазин, но только если Андре ждет снаружи. Она два раза отвозила коробки с керамикой, но потом ее сердце колотилось так сильно, что она отказалась возвращаться в Эдгартаун. А теперь, пока все нормальные люди ужинают, они будут ездить взад и вперед, без конца проверяя, полегчало ли Вонни.
– Саймон, – зовет Вонни, снимая свое пальто и куртку сына с вешалки у двери.
Она раскраснелась, но Андре не знает, от возбуждения или от страха. Саймон едет ужинать к своей подруге Таре, и Вонни приготовила сэндвичи с индейкой, которые они с Андре съедят в машине во время перерыва. Вонни подходит к подножию лестницы.
– Саймон! – зовет она.
У себя наверху Саймон читает крольчихе Доре книгу, которую знает наизусть. Недавно он попросил Андре сделать для его комнаты табличку с надписью «Не беспокоить».
– Сейчас! – кричит Саймон матери.
Он продолжает читать крольчихе.
Вонни кажется, что все сговорились, чтобы помешать ей водить. Она идет в кухню, но не садится, опасаясь, что не сможет встать. Что-что, а уклоняться она умеет.
– Сделай что-нибудь, – просит Вонни мужа.
Андре подходит к кухонной двери и кричит:
– Считаю до трех.
Саймон захлопывает книгу, виновато смотрит на крольчиху и сбегает вниз.
– Я просто хотел побыть один, – говорит Саймон, забирая у Вонни куртку и рюкзак.
Забавно, что пятилетний сын Вонни хочет именно того, чего она больше всего боится. Она уже не помнит, хотела ли когда-нибудь побыть одна. Ей кажется, что она не существует, если ее никто не видит. Ей кажется, что ее кожа – прах, а кости – головоломка, которую способны сложить лишь опытные руки.
– Слушай, а может, останемся дома? – предлагает Вонни.
– Решайте скорее, – досадует Саймон.
Андре кладет руку на спину Саймона и проводит его к двери.
– Так мама едет или нет? – спрашивает Саймон.
Вонни хватает пакет с сэндвичами, подходит к двери и обнимает сына. Он кажется на удивление плотным, когда она притягивает его ближе. На улице Саймон забывается и берет мать за руку. По дороге к Таре они слушают радио. Вонни целует Саймона на прощание и смотрит, как Андре ведет сына к желтому дому с зелеными ставнями. Когда дверь открывается, мать Тары машет Вонни, но Саймон заходит в дом, не оглядываясь. Вонни знает, что детям необходимо заявлять о своей независимости. Она смотрит, как сын вбегает в дом, и последнее, что она видит, это его голубой нейлоновый рюкзак. В пикапе холодно, и Вонни дрожит. Андре садится на водительское сиденье и захлопывает дверцу. Вонни прочищает горло.
– Мы же договорились, что я поведу, – напоминает она.
– Точно, – соглашается Андре.
Он выходит, и Вонни садится за руль. Андре не по себе от перспективы ездить с человеком, подверженным приступам паники. Он возится с радио в поисках хорошей станции. Вонни выжимает сцепление, запускает двигатель и давит на газ. Она не водила почти пять месяцев. Неужели сцепление всегда было таким тугим, а руль – расхлябанным? Сегодня вечером Андре рядом, и силовое поле не должно возникнуть. Но в груди Вонни нарастает волна упреждающей паники. Она знает, что должна глубоко дышать или даже положить руку на живот, чтобы проверить, поднимается ли он во время вдохов. Она проделывает это у знака «Стоп», и ей становится немного легче.
После центра Чилмарка дорога идет в гору. Справа – болота, залитые водой, аза ними – бухта Менемша. Из-за высокого тростника неясно, где можно пройти, а где камнем пойдешь ко дну.
Вонни поворачивает налево, на безлюдную дорогу Мошап-Трейл, которая идет вдоль океана. У Вонни сводит живот. Она натянута, как струна. Индейцы назвали эту дорогу в честь легендарного великана, который хотел попасть за Гей-Хед, на остров Номанс-Ленд. Во время отлива великан бросал огромные валуны в океан, но потом, как рассказывают, устал. Он не смог покинуть свой остров. Край земли, думает Вонни. Последний оплот перед бездонным океаном. Паника поднимается снова, на этот раз в горле. Вонни останавливает машину на обочине, как прочитала в книге, и ждет, пока страх утихнет. Потом она попробует еще раз, не желая просто сдаться.
Андре наблюдает за ней, но ничего не говорит. Он протягивает руку к бумажному пакету с ужином, достает сэндвич и начинает его разворачивать.
– Это обязательно? – спрашивает Вонни.
– Не в обертке же мне есть.
Вонни выключает радио и слушает ветер и шорох целлофана. Небо темнеет. Ей тридцать четыре года. Она боится пустой дороги.
– Вылезай, – внезапно говорит Вонни.
Андре прекращает разворачивать сэндвич и смотрит на жену с удивлением.
– Может, я не прав, но разве не ты завернула чертовы сэндвичи в два слоя целлофана?
– Вылезай, – повторяет Вонни.
– Не надо так нервничать, – говорит Андре. – Я не позволю тебе вести машину, если ты будешь нервничать.
Вонни злобно смеется.
– Ты мне не указ.
– Я этого не говорил.
– Ладно, – совершенно спокойно произносит Вонни. – Садись за руль.
Андре бросает сэндвич в пакет, выходит, плотно захлопывает дверь и обходит автомобиль сзади. Вонни чувствует, как накатывает волна, скорее ярости, чем страха Она не будет так жить. Не будет считать секунды, мили, шаги. Если силовое поле убьет ее, так тому и быть. Пусть Андре воспитывает Саймона, пусть он снова женится, на ком-нибудь помоложе, кто не боится темноты. На стюардессе. Автогонщице. Цирковой акробатке.
Вонни видит в зеркале заднего вида, как Андре обходит пикап. Он – мазок черной краски, тень поверх ее тени. Ее нога, такая слабая, делает нечто поразительное. Она со всей силы давит на газ. Прежде чем Андре берется за ручку дверцы, Вонни трогается с места. Она едет к горизонту. Паника поднимается выше, прямо в голову. Вонни мельком смотрит в зеркало заднего вида и видит Андре. Пакет с ужином накреняется, и все высыпается на пол. Сигареты летят с приборной панели, как шрапнель. Вонни смотрит на спидометр и видит, что выжимает шестьдесят пять миль. Ее охватывает возбуждение или ужас – она уже не различает симптомы. Ее сердце колотится, а руки потеют, но голова приятно кружится. Так вот как это может быть! Вонни издает горлом звуки, как будто двигает машину силой воли. Она одна во всем мире, и ей это нравится. Она не боится заблудиться, потому что ей некуда возвращаться. На границе силового поля Вонни давит на тормоз. Начинает подниматься паника, и Вонни говорит себе, что бояться нечего. Она проехала четверть мили зимним вечером и бросила мужа на дороге. Она разворачивается на сто восемьдесят градусов.
Когда она останавливается рядом, Андре распахивает дверь и выдергивает ключи из зажигания. Глаза Вонни сияют. Она не отпустит руля.
– Ты рехнулась? – вопит Андре.
Он вытаскивает ее из машины. Отходит в сторону, затем поворачивается к ней.
– Никогда так больше не делай, – хрипло говорит он. – Ты меня слышишь?
Вонни откидывает голову назад и пытается разглядеть небо. Завтра она начнет потихоньку садиться в пикап, просто сидеть, затем пятиться по подъездной дорожке. Ей посоветовали ставить маленькие цели, и теперь она понимает, что могут пройти недели, прежде чем она вывернет на улицу. Она будет хранить в карманах куртки леденцы; она обязательно возьмет карту и зальет полный бак бензина. Она вернется сюда рано утром и на этот раз будет готова.
Глава 7
Разговоры с незнакомцами
Всю весну Элизабет Ренни наблюдает, как соседка катается взад и вперед по подъездной дорожке. Шины убаюкивающе шуршат по грязи и гравию, пока Элизабет Ренни развешивает простыни на веревке, сыплет корм в птичьи кормушки, сражается садовыми ножницами с непокорной сиренью, которая уже начинает голубеть. Время от времени Элизабет Ренни машет рукой, но чаще всего просто не обращает внимания на соседку. Разве можно вежливо спросить у Вонни, какого черта она проделывает колеи в своей подъездной дорожке и тратит море бензина?
Элизабет Ренни недавно сделала нечто ужасное. Она изменила завещание и все оставила Джоди. Разумеется, наследство не слишком велико: небольшой сберегательный счет, личные вещи и то, что удастся выручить за дом. Адвокат приехал в назначенное время, но прежде чем позволить подписать бумаги, трижды спросил:
– Вы уверены?
Раньше наследницей была Лора; после ее смерти остатки наследства поделили бы все три внука. Элизабет Ренни соглашается с адвокатом, что новое завещание несправедливо. Она решила, что имеет право поступить неправильно. В конце концов, это ее деньги, ее дом, ее смерть.
Ни дочери, ни Джоди она ничего не сказала и говорить не собирается. Новое завещание ее изменило. Она больше не верит, что сумеет обмануть смерть, сама выбрав время и способ ухода из жизни. Она хочет видеть, как взрослеет Джоди. Теперь, когда уже почти поздно, Элизабет Ренни хочет просыпаться по утрам. Она старая женщина, которая скоро может совсем ослепнуть. И она хочет жить. Она чувствует, как все внутри замедляется. Странное чувство, как будто время сместилось. Она знает, что умирает. Нелепая смерть. Ее погубит не болезнь или несчастный случай, а это замедление. Она по-детски боится, что, когда ее не станет, мир исчезнет. Птицы, деревья, небо – все испарится в час ее смерти. Она никогда не считала себя особенной, но теперь убеждена, что весь мир содержится в ней.
Она решает привести дом в порядок. Нанимает старьевщика расчистить чердак, выбрасывает старые бусы и обколотые тарелки. Джоди целую неделю убирает во дворе каждый день, но Элизабет Ренни все еще недовольна. Хотя в сосне живет дятел, она хочет срубить полумертвое дерево, прежде чем оно рухнет на ее дом. Нужно, чтобы дом был пригоден для продажи, когда придет время. Она подходит к пикапу на холостом ходу и застает врасплох Вонни, которая поспешно переключается на нейтральную передачу и хватается за ручной тормоз.
– Я вас не слышала.
– Наверное, вы уже каждый дюйм дорожки изучили, – говорит Элизабет Ренни, давая соседке шанс объяснить, чем это она тут занимается уже не первую неделю.
Вонни смеется, ничего не объясняет и достает сигарету из пачки на приборной панели.
– Я хотела бы срубить сосну в этом году, – говорит Элизабет Ренни. – Если вы не против.
– Ни капельки, – отвечает Вонни.
– Хорошо, – говорит Элизабет Ренни и из чистой вежливости добавляет: – Заходите как-нибудь на чай.
– Не могу, – быстро отвечает Вонни, начиная паниковать.
Она еще ни разу не была в чужом доме без своего «уютного человека».
– Да, конечно, – соглашается миссис Ренни. – Вы так заняты.
Миссис Ренни медленно идет через лужайку обратно, и Вонни хочется ее догнать. Отчего бы не зайти к соседке на чашку чая? Почему она так боится, что с ней случится приступ паники в присутствии старой дамы? Почему уверена, что силовое поле лязгнет, как стальные ворота, едва она сделает шаг к соседскому дому? Она чувствует себя ребенком, не способным о себе позаботиться. Хотя она заботится о Саймоне, но только притворяется взрослой. Это ей необходимо держать кого-нибудь за руку. Ей знакома отчаянная детская нужда в родителе, и во рту у нее горький привкус.
Ночью Вонни снится, что она снова стала ребенком. Она ищет клад на своем заднем дворе. Небо темное, но черный железный фонарь льет желтый свет. Вонни без труда копается в земле, затем встает на четвереньки. Она заглядывает в яму и видит рубиновое бабушкино кольцо. Ее ничуть не удивляет, что кольцо надето на руке, торчащей из земли. Белая рука манит ее за собой.
Вонни просыпается в поту, ее футболка и трусы прилипли к телу. Через час пробуждается Андре и видит, что Вонни стоит у окна и прикидывает расстояние между их домом и соседским.
– Все в порядке? – спрашивает Андре.
Вонни кивает. Когда она в последний раз смотрела на сирень, на кусте были только почки. А теперь появились листья.
– Конечно, – говорит Вонни.
Андре встает с кровати, натягивает джинсы и подходит к жене. За прошлый месяц Андре и Вонни сблизились. Работая по утрам в гараже, он знает, что она ждет его. Иногда на подъездной дорожке он замечает, как жена отскакивает от окна. Ее лицо искажено стеклом, призрачное, но такое родное. Ужасно, но это исцелило его от Джоди. Он видит, что и Джоди больше не больна им. Завидев его, она кричит: «Привет, Андре!» – и улыбается, как будто раньше вела себя глупо.
Андре и Вонни возвращаются в постель и занимаются любовью, впопыхах, на случай если Саймон проснется. Вонни ловит себя на том, что прислушивается к гулу самолета высоко над головой. Она уже думает о том миге, когда пикап вывернет с подъездной дорожки. Этот миг настает, и Вонни машет рукой у задней двери. Нельсон бежит за автомобилем до дороги, и, когда пес возвращается, Вонни впускает его в дом и вытирает ему лапы полотенцем. Последняя неделя мая, земля еще не просохла, и Вонни надевает высокие ботинки. Она натягивает через голову черный свитер, надевает плащ, затягивает пояс. Стоя у двери, закуривает, затем садится за стол и слушает звуки дома. Где-то хлопает о дранку разболтанная ставня. Вода течет по чугунным трубам. Нельсон стучит когтями по полу, подходя, кладет голову на колено Вонни и тихо скулит. Она гладит пса по голове и называет хорошим мальчиком.
Вонни думает о своем сне, потом вспоминает, как стояла на заднем дворе и отец показывал ей Сириус. Он рассказывал, что когда-то моряки прокладывали курс по красной звезде, но однажды звезда стала обычной, белой. Вонни была поражена, узнав, что звезды могут менять цвет. Сейчас ее пронзает чувство утраты, словно она только что узнала о смерти отца. Стараясь не думать об этом, она роется в карманах и проверяет, все ли взяла: леденцы, сигареты, спички, ключи. Пристегивает Нельсона к поводку и идет к задней двери. На улице пахнет сыростью. Как только Вонни распахивает дверь, Нельсон натягивает поводок, учуяв запах затаившегося во дворе кота. Вонни видит, что защитник из Нельсона никудышный. Она отстегивает поводок и запирает пса в доме. Выходит на крыльцо и съедает два вишневых леденца. Ей хочется бежать, чтобы поскорей покончить с этим, но она знает, что не должна торопиться. Если придется, она остановится и попробует еще раз.
Деревянные перила крыльца шатаются, пора менять. Вонни спускается по ступенькам, в горле у нее нарастает ком. Она говорит себе, что сама создала силовое поле, сама и уничтожит его. Она идет через двор. На полпути к соседскому дому уровень паники начинает резко расти без видимых причин. Первый уровень – самое начало – потные руки и бабочки в животе. Десятый – мощный приступ. Она уже на пятом уровне, сама не зная почему. Для приступов достаточно малейшей ерунды, например карканья ворон. Или того, что по дороге пронеслась машина, чуть быстрее, чем следует. Уровень паники растет стремительно. Ей отчаянно хочется бежать. Она – лиса, готовая отгрызть себе лапу, чтобы вырваться из капкана. Вонни прислоняется к сосне и решает досчитать до пятидесяти. Если после этого все равно придется побежать, она побежит. Считает она слишком быстро. Поэтому пытается сосредоточиться на пряном запахе смолы, думает о том, что плащ у нее слишком теплый. Роется в карманах и пересчитывает ключи на кольце. У нее до сих пор лежит ключ от маминого дома во Флориде. В саду ее матери растет имбирь, шалфей и лимонная мята. Еще там есть апельсиновое дерево и альпийская горка с суккулентами…
Она замечает, что досчитала до ста. Единственный оставшийся симптом – жжение в животе. Поскольку Вонни как раз на полпути до дома миссис Ренни, она медленно идет вперед. Она не будет думать о том, что рано или поздно придется возвращаться. Если понадобится, она вызовет полицию, чтобы ее проводили домой. Вонни дважды стучит в дверь, не зная, что будет делать, если миссис Ренни нет дома. Она снова начинает считать и доходит до двадцати, прежде чем хозяйка выходит. Миссис Ренни моргает на свету.
– Я не могу остаться, – вместо приветствия говорит Вонни и покрепче затягивает пояс плаща.
– Хорошо, – говорит Элизабет Ренни.
Она ничего не понимает и решает, что они договорились о встрече, о чем она совершенно забыла.
– Наверное, я не смогу остаться, – поправляется Вонни.
Пока миссис Ренни ставит воду для чая, Вонни выглядывает в окно, пытаясь оценить, насколько далеко ее дом. Миссис Ренни спрашивает, какой сорт чая она предпочитает. Вонни называет традиционный английский утренний, но в конце концов пьет китайский. Миссис Ренни угощает ее фунтовым кексом [14]14
Фунтовые кексы – кексы, для приготовления которых используется по одному фунту основных ингредиентов (муки, масла, яиц и сахара).
[Закрыть], покупным, но тем не менее вкусным.
– Может, снимете плащ? – предлагает миссис Ренни.
– Спасибо, нет, – отвечает Вонни. Она пробует кекс. Потом говорит: – Со мной что-то неладно, – и быстро умолкает, в ужасе от собственных слов.
В заказанной по почте программе говорится, что страдающие фобиями должны рассказывать окружающим о своей проблеме. Никто не захлопнет дверь перед ее носом, никто не уставится на нее как на психованную. В противном случае они гроша ломаного не стоят. Именно это и беспокоит Вонни.
– Тогда, конечно, не снимайте. – Элизабет Ренни решает, что у Вонни какая-нибудь кожная болезнь.
– У меня панические атаки, – сообщает Вонни не своим голосом. – Я никуда не могу ходить без Андре.
Элизабет Ренни, которая не привыкла выставлять свои проблемы напоказ, отрезает еще кусочек кекса. Вонни не умолкает.
– Поверить не могу, что со мной такое случилось, – говорит она. – В моем-то возрасте.
Элизабет Ренни, которая больше всего на свете хочет быть в ее возрасте, недоумевает еще больше.
– Вы боитесь выходить из дома?
Вонни кивает, встает и убирает со стола. Андре вернется из Винъярд-Хейвена в лучшем случае через час. Ее дом становится еще немного дальше.
– Но вы же здесь, – удивленно замечает Элизабет Ренни.
– Ну да, – говорит Вонни. Дорога сюда, которая была столь колоссальным достижением, теперь кажется пустяком. – Я должна тренироваться и с каждым днем ходить все дальше.
Элизабет Ренни понимает, что дело серьезное. Только что Вонни выглядела вполне нормально, и вдруг ее лицо перекосилось. Элизабет вспоминает, что может прогуляться по дороге в любой момент. На свете есть вещи пострашнее деревенской дороги, обсаженной виргинской сосной и дубами.
– Давайте вместе прогуляемся, – предлагает Элизабет Ренни.
Вонни поворачивается к ней, при этом спиной прижимается к раковине, и на плаще проступает влажное пятно.
– Я очень медленно хожу, – предупреждает Элизабет Ренни. – Спортсменка из меня никудышная.
– Я не могу, – с трудом произносит Вонни.
Миссис Ренни встает и берет тонкий свитер, накинутый на спинку стула.
– Серьезно, – говорит Вонни. – Не могу.
Миссис Ренни берет ключ от дома из тарелки на стойке.
– Наверное, я не смогу пройти дальше своего дома, – говорит Вонни.
– Не знаю, зачем я вообще запираю дверь, – замечает Элизабет Ренни.
Вонни выходит на крыльцо и ждет миссис Ренни. Та слишком долго вставляет ключ в замок. А вдруг Вонни поймет, что у нее проблемы с глазами? Но когда Элизабет Ренни поворачивается, она видит, что Вонни упражняется в глубоком дыхании.
Они медленно трогаются в путь, пересекают лужайку, утопая в грязи. Проходят мимо дома Вонни, преодолевают подъездную дорожку.
– А если мне придется бежать? – спрашивает Вонни.
– Как прекрасно уметь бегать! – вздыхает Элизабет Ренни.
Миссис Ренни останавливается три раза, и каждый раз Вонни внимательно разглядывает маленький кусочек дороги, пересчитывая муравьев и камни. Она знает, что сосредоточенность на чем-то внешнем должна удержать ее в настоящем. Так она не будет представлять и, возможно, провоцировать паническую атаку. Она знает, что, если начнется приступ, первыми откажут ноги. Кто отнесет ее домой? Кто спасет ее?
– Вы видите отсюда магнолию? – спрашивает Элизабет Ренни.
Вонни обнаруживает, что они почти дошли до Фридов. Их дом всегда заперт до Дня поминовения, так что Фриды не видят свое дерево во всей красе. Окна закрыты ставнями и заколочены на случай шторма. Качели сняты и хранятся в гараже.
– Да, – отвечает Вонни. – Я вижу дерево.
Магнолия усыпана лилово-белыми цветами. Вскоре Элизабет Ренни начинает различать лилово-белое пятно, как будто на дороге перед ней повисло облако. Здесь она ждала мужа с работы летними вечерами. Держала дочку за руку. Мимо проезжает машина, и Вонни отводит миссис Ренни к обочине. Плащ развевается за спиной Вонни, когда она помогает миссис Ренни перебираться через колдобины. Женщины по лодыжки вымазались в грязи, зато отсюда прекрасно видно магнолию.
Чудесный день, намного теплее, чем ожидалось, и в машине Андре опущены все окна. Когда он подъезжает к изгибу дороги перед владениями Фридов и видит на обочине Вонни и миссис Ренни, ему кажется, что у него галлюцинации. Как Вонни смогла уйти так далеко от дома без него? Андре давит на тормоз и оставляет пикап на холостом ходу. Он не сразу понимает, что миссис Ренни только что стала вторым «уютным человеком». Андре делает глубокий вдох. Он знает, что должен радоваться. Женщины не видят его, хотя он стоит не так уж далеко от больших круглых цветов, которые ко Дню поминовения опадут на заросший газон.
Они никогда не говорят о будущем. Иногда они одновременно встают, чтобы запереть двери или опустить жалюзи, как будто это может защитить. Но спасения нет. Джоди знает, почему именно она всегда приходит в его дом, почему они не ходят в кино и почему у них никогда не будет друзей. Она видела, как люди останавливаются у лотка и заглядывают в лощину. Она сама так делала.
Влюбиться в великана – все равно что упасть в омут. Мир выворачивается наизнанку и растворяется. У него дома Джоди на самом деле забывает о его росте. Комнаты такие маленькие, что любой покажется громоздким; и они много времени проводят в постели, где легко забыть о чем угодно. Она вспоминает о том, что у них не может быть будущего, в самые неожиданные моменты: когда захлопывает железный шкафчик в физкультурной раздевалке; когда вынимает голубые простыни из его шкафа; когда целует на прощание бабушку и бежит по дороге туда, где великан ждет ее, прячась в темноте.
У нее больше нет друзей. Она не может рассказать Гарланд, в кого влюблена, и не может ей лгать, поэтому избегает подруги. Еще труднее не разговаривать с Вонни, особенно теперь, когда Вонни приходит в гости к бабушке. Вонни и Элизабет Ренни гуляют несколько раз в неделю. Однажды, пока Вонни ждала миссис Ренни, она внимательно изучила Джоди и объявила:
– Ты влюблена.
– Не-а, – сказала Джоди.
– Еще как влюблена, – настаивала Вонни. – Ты словно светишься изнутри.
– Я на диете, – сообщила Джоди. – Возможно, дело в этом.
Вонни понизила голос.
– Надеюсь, ты не беременна?
– О господи, ты совсем как моя мамочка, – простонала Джоди.
– Вот как? – уязвленно отозвалась Вонни.
– Я принимаю таблетки, ясно?
– Это твое дело. Забудь, что я спросила.
– Слушай, – сказала Джоди, – тебе больше не о чем беспокоиться.
– А о чем я должна была беспокоиться раньше? – спросила Вонни.
Они услышали, как Элизабет Ренни задвинула в кабинете ящик бюро.
– Ни о чем, – ответила Джоди, имевшая в виду Андре.
– Ясно, – сказала Вонни.
Неужели единственное, что у них было общего, – это любовь к одному мужчине? Джоди больше не напоминает Вонни ее саму в молодости. Вонни видит совсем другую женщину, едва ли знакомую.
Перед уходом Вонни быстро обняла Джоди.
– Не надо меня сторониться, – сказала она.
– Конечно, – согласилась девушка, хотя обе знали, что Джоди превратилась в незнакомку.
Единственный, с кем Джоди может обсуждать великана, – это Саймон. Сперва она избегала его, но Саймон все время мчался к ней через лужайку. Он хочет знать все. Джоди забавляет, что такой малыш, как Саймон, может быть настолько дотошным. Какой у великана размер обуви? Он может достать до неба? Какого он был роста в пять лет? Джоди не уверена, что Саймон правда верит в великана. Возможно, он считает, что им снится одинаковый сон. Она рассказывает ему, что в десять лет великан уже был ростом со взрослого мужчину. Рассказывает, что он может достать до облаков. Разговоры о великане странно успокаивают Джоди, даже когда она превращает его в сказку. Время от времени она рассказывает Саймону частицу правды. Курицы во дворе у великана рыжие; латук и горох в огороде уже пустились в рост; его серый дом стоит на Саут-роуд, но прячется в низине, за белыми акациями с перистыми листьями.
Всю весну Джоди не вылезает из постели великана. Она покидает бабушкин дом вечером в пятницу и возвращается только утром в понедельник. Они не пытаются понять, что с ними происходит, не спрашивают друг друга, надолго ли это. В последнюю неделю учебы Джоди может говорить только шепотом. Ее волосы сбились в колтуны. Она прячет шапочку и мантию на чердаке. Выпускной помечен в ее календаре как последний день жизни. Ее вытолкнут в неведомое будущее. Ее чувства к великану станут болезненным воспоминанием. Она не говорит ему о конце семестра в надежде, что он не заметит ее терзаний. Наконец она сообщает великану, что не сможет с ним встретиться в выходные.
Он не спрашивает почему.
– Разве ты не боишься, что я пойду на свидание с другим? – интересуется Джоди. – Может быть, я уже не вернусь.
– Я не могу тебя заставить, – говорит великан.
– Нет, можешь, – возражает Джоди. – Если тебе не все равно.
Великан сидит на кровати, отвернувшись от Джоди. Девушка смотрит на его спину и понимает, как ранила его. Она ужасна. Она чудовище. До встречи с ним она не понимала, что такое красота.
– У меня выпускной, – объясняет она. – Родные приедут.
– Жаль, я не могу пойти.
– Не много потеряешь, – заверяет Джоди.
Лора и братья Джоди приезжают поздно вечером в пятницу. Отец Джоди и его подружка Робин останавливаются в гостинице «Келли-хаус» в Эдгартауне. Лора знает об этом, и чем больше пытается скрыть свое расстройство, тем оно заметнее. Она привезла два больших чемодана, в каждом по восемь смен одежды. Она сделала мелирование, и Джоди не рискует говорить, что светлые пряди похожи на проседь и только делают ее старше. Джоди везет как утопленнице – именно на ее выпускном мать впервые встретится с подружкой отца, которой двадцать восемь лет.
Лора входит в дом и цепко оглядывается по сторонам. Она протягивает Джоди коробку, обернутую розовой бумагой. Внутри – подарок на выпускной, платье, купленное в Бостоне. Джоди благодарит мать и, когда Лора обнимает ее, понимает, что мать вот-вот сорвется. Марк и Кит заразились ее напряжением и только подливают масла в огонь. Они без умолку препираются и все делают наперекор. Джоди приготовила на ужин жаркое в горшочках, но никто не ест.
– Я не буду осуждать вашего отца, – говорит Лора детям.
– Мудро, – одобряет Элизабет Ренни.
– Вот мерзавец! – вырывается у Лоры, как только мальчики поднимаются наверх.
Она опускает голову, слезы капают на тарелку.
– Не плачь, мама, – просит Джоди.
– Я не плачу, – рявкает Лора.
Джоди смотрит через стол на бабушку.
– Надеюсь, у нее роман с мужчиной лет на двадцать младше Гленна, – говорит Элизабет Ренни.
Лора смеется, ее голос осекается.
– Между прочим, он винит меня за то, что Джоди не собирается в колледж.
В попытке спрятаться Джоди относит тарелки на стойку. Она отскребает их дочиста и складывает стопкой.
– Ты не можешь остаться здесь навсегда, – говорит ей Лора.
– Можно прожить и без колледжа, – замечает Элизабет Ренни.
– Ну конечно, – вскипает Лора. – Ты хочешь, чтобы она осталась. Как хотела, чтобы я осталась, и плевать тебе было, чего хочу я.
Обе знают, что это неправда, но Элизабет Ренни задается вопросом: не ее ли вина, что Гленн спит с двадцативосьмилетней девушкой?
– Извини, – говорит Лора.
Остаток вечера они ведут себя как ни в чем не бывало. Но когда Джоди поднимается наверх, она едва сдерживается, чтобы не вылезти из окна и не побежать к великану. Она заставляет себя переодеться в ночную рубашку, затем идет чистить зубы. Распахнув дверь ванной, она видит, что ее младший брат Кит скорчился над унитазом. Его рвет. Джоди подходит и кладет ему руку на спину. Она чувствует сквозь тонкую пижаму, как он дрожит, напрягается и желудок у него еще раз выворачивается. Джоди не убирает руку, когда брат встает и нажимает на спуск.
– Наверное, съел что-нибудь не то, – говорит Кит, но Джоди знает, что он вообще ничего не ел.
– Мама тебя доводит, – говорит Джоди.
Странно, что у них одни и те же родители.
– Угу, – соглашается Кит и добавляет, защищаясь: – Вообще-то она ничего.
Джоди одалживает ему зубную пасту и щетку, потому что свои он забыл дома.
