Текст книги "Ночь огней"
Автор книги: Элис Хоффман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Теперь Джоди видит, что букеты цветов – разных оттенков желтого, от золотистого до цвета слоновой кости. Лоток стоит перед темным прохладным сараем, в котором лежат дыни и тыквы. Джоди тянется мимо жестянки с деньгами к корзинке коричневых яиц. Или она так нервничает, что ее ладони пышут жаром, или яйца еще теплые. Неужели она способна разрушить чужую семью? Возможно, всем станет легче. Может быть, Вонни мечтает вернуться в Бостон и признание станет актом милосердия? Джоди идет по тропинке в лощину. Яйца в корзинке стучат друг о друга. Она больше не слышит работающего вхолостую мотора автомобиля Грега и гула машин на шоссе. Трава здесь странно мягкая и бледная; ее никогда не стригли. Джоди видит дом, он слишком мал для гипотетического великана. Она только взглянет на него одним глазком, чтобы рассказать Вонни правду. Она подходит к дому, недавно выкрашенному в серый цвет. Фундамент сложен из коричневого и красного камня. Дверь, в которую никогда не стучат гости, – цвета крови. Джоди заглядывает в переднее окно. Она тяжело дышит; ничего не разобрать, стекло в окне старое, из тех, что искажают картину. Кажется, она видит каменный камин, синий диван, старый деревянный стол. Потом она слышит кудахтанье кур и обходит дом. За домом – солнечный огороженный загон с несколькими курятниками. Курицы, яйца которых она унесла, – рыжие бентамки. Их перья блестят на солнце. От крика петуха у Джоди волоски на руках и ногах встают дыбом. Она смотрит на курятники и видит рядом с ними великана. Он не в силах пошевелиться или хотя бы вздохнуть, с тех пор как она вышла из-за дома. Он сидит в железном кресле, в руке у него чашка кофе, на коленях – газета. На нем бежевые брюки и белая рубашка. Его волосы, которые он вымыл в кухонной раковине, все еще мокрые и зачесаны назад, сохнут на солнце. Рукава белой рубашки закатаны. Оттуда, где стоит Джоди, не видно, насколько он высок, но его старые рабочие ботинки просто огромны. Джоди в жизни не видела человека прекраснее. По сравнению с ним все остальные кажутся уродами. Джоди неуверенно наклоняется и, не сводя с него глаз, ставит корзинку украденных яиц на землю. Затем поворачивается и убегает. Она чуть не падает, взбираясь по склону лощины. Великан хотел бы ей помочь, но не осмеливается выпрямиться перед ней во весь рост. Подросток подходит к краю лощины и бросает в великана два острых камня, но тот не трогается с места. Наконец девушка одолевает склон. Когда она скрывается из виду, великан встает и медленно собирает яйца.
Такие дела. Голубое небо, октябрь. Твоему сыну скоро исполнится пять, месяц назад он пошел в школу, но ты ни разу его не отвезла. Ты не была в его классе, не смотрела, как он играет на детской площадке. Утром ты собираешь ему обед и улыбаешься. Кладешь в пакет двойные сэндвичи, печенье с изюмом и глазурью, морковные палочки, дольки апельсина без косточек. Машешь вслед, стоя у задней двери, как примерная мать.
Ты читала о силовых полях в научной фантастике, и теперь сила, которую ты полагала выдумкой, воздвигла стену вокруг тебя. Если приблизиться к границе силового поля, скажем, выйти на крыльцо, в горле возникнет комок размером с грецкий орех. Если прорвать силовое поле, поставив ногу на ступеньки, тебя отбросит назад. Ты чувствуешь, как силовое поле пронзает твое тело. Ты не можешь идти дальше. Нельзя придумать ловушки надежнее, даже если при каждой попытке выйти из дома тебя будет бить током. Надо сохранять благоразумие, не то поверишь в злых духов. Что есть свобода воли, если невозможно выйти на собственную улицу, а при мысли о магазине тошнит так сильно, что нужно прилечь? Ты бы душу продала за сигарету, но не куришь, потому что не можешь дойти до магазина. Больше всего на свете ты боишься, что круг продолжит сжиматься. Возможно ли жить на диване? Возможно ли распасться на мельчайшие части и поместиться в бокале, ложке, наперстке?
Каждый день ты говоришь себе, что сегодня все изменится. Сегодня ты поцелуешь мужа на прощание и повезешь ребенка в школу. Восхитишься рисунками сына на стенах класса. Поболтаешь с другими матерями на парковке. По дороге домой опустишь окна и подставишь щеки холодному ветру. Завернешь в незнакомый магазин и купишь пачку сигарет. Если будет солнечно, остановишься на обрыве над морем. Туристов в это время года нет, и все будет принадлежать тебе одной. Ты вернешься домой кружным путем и нажмешь на гудок, чтобы муж знал: ты вернулась.
Но поскольку этот день еще не наступил и ты по-прежнему не можешь выйти из дома, ты часами пытаешься понять, откуда взялось силовое поле. Ребенком ты была похожа на маленького взрослого; если бы в восемь лет тебе выдали права, ты бы отправилась прямиком в Калифорнию. Ты жила одна и с любовниками, в городе и в деревне. Ты родила ребенка ноябрьской ночью, когда луна была оранжевой, а снега выпало на целый фут. Конечно, ты всегда боялась мостов. Если хорошенько постараться, можно припомнить и другие приступы страха. Однажды ты испугалась в переполненном вагоне метро на Манхэттене, в другой раз – когда парень из Бостона назвал неправильный адрес и ты сидела на незнакомом крыльце, не в силах пошевелиться от нахлынувшего ужаса. Во время беременности ты смертельно боялась, что поскользнешься на льду или грязи и погубишь ребенка. Скоро ты поймешь, что ворошить прошлое бесполезно. Какова бы ни была причина, вокруг тебя – силовое поле.
К несчастью, ты замужем за мужчиной, который не верит в страх и наверняка уже подумывает тебя оставить. Ты хранишь свои страхи в секрете и попытаешься преодолеть силовое поле, лишь когда будешь уверена, что никого нет дома. Ты попытаешься сделать самое страшное: сесть в пикап и куда-нибудь поехать. Тебя будет тошнить все утро. Ты выпьешь три чашки кофе, о чем немедленно пожалеешь. Наконец ты возьмешь ключи, которые висят на железном крючке рядом с буфетом. Твое сердце забьется быстро-быстро, а ведь до границы силового поля еще так далеко. Ты откроешь заднюю дверь и услышишь злорадный гул. Выйдешь на крыльцо, где твои легкие заболят и сожмутся. Может, здесь нет кислорода? Надо только вырваться за пределы силового поля, и ты бежишь. Ты бежишь и понимаешь, что силовое поле – невысокая стена от земли до неба. Оно безбрежно, как океан. Оно бесконечно. Ты по-прежнему в самой гуще его, когда садишься в машину. Но все равно заводишь мотор и ставишь ногу на сцепление, хотя ноги уже такие тяжелые, что ими почти невозможно шевелить. Ты доезжаешь до конца грязной подъездной дорожки и внезапно больше не можешь дышать. Ты даешь задний ход. Если бы кто-нибудь стоял сзади, ты бы переехала его без раздумий. Теперь ты видишь, что никогда туда не доберешься. И даже не знаешь куда, потому что забыла выбрать место назначения. Ты криво паркуешь пикап. Выдергиваешь ключи из зажигания. Острый край ключа от дома оставляет на ладони длинную тонкую царапину.
И ты бежишь. Вибрирующее силовое поле слабеет. Твои ноги наливаются силой. На кухне ты склоняешься над раковиной, затем выпиваешь стакан холодной воды. Половина десятого утра. Ты смотришь в окно и с удивлением понимаешь, что небо такое же безоблачное и голубое, как и до того момента, когда ты вышла из дома.
Саймон ходит в школу с удовольствием. На этой неделе его назначили смотреть за хомячками. Он следит, чтобы в клетку не провалились карандаши или кусочки пазла. Но самое замечательное, что ему разрешат взять хомячков домой на выходные в День Колумба [13]13
День Колумба – праздник в честь прибытия Колумба в Америку, отмечается во второй понедельник октября.
[Закрыть]. Родители уже согласились.
Одноклассники вроде бы не замечают, что Саймон не похож на других. По их мнению, из необычного в нем только щедрость. Но старшие ребята на детской площадке придумали ему кличку – Пальчик. Хотя Саймон не понимает, что это сокращение от Мальчика с пальчик, все равно обидно. На площадке он держится особняком, а когда возвращается в класс, то помогает строить дороги из кубиков, рисует пальцами и оставляет отпечатки рук на цветной бумаге. Маленькая девочка по имени Тара, почти такая же маленькая, как Саймон, выбрала его своим другом. В свою очередь, Саймон разрешает ей лить воду в бутылочку для хомячков. Тара и вполовину не такая интересная, как Саманта Фрид, которую он не забыл, хотя не увидит до следующего лета. Но Саймон все равно сидит рядом с Тарой, когда учительница читает сказки.
Сегодня очередь одной из его любимых сказок, он знает ее наизусть. Маленький волшебник по имени Фишер учит волка хорошим манерам. Огромный волк сидит в деревянном кресле, по его морде течет молоко. На нем дурацкий колпак. Фишер стряпает зелье, чтобы превратить волка в джентльмена. Дети покатываются со смеху при виде картинки, на которой Фишер, зажимая нос, готовит зелье в блендере: клубничный сок, огуречные очистки, полчашки соленой воды, кусок пиццы. Фишер такой крошечный, что ему приходится забраться на стол, чтобы достать до пасти волка. Вот бы придумать зелье, от которого родители станут счастливыми! Если Саймон слишком долго думает о родителях, ему начинает казаться, что это он во всем виноват. Его родители ведут себя как чужие. Когда Саймон капризничает, они не кричат на него, а устало уступают. Это он виноват, что мама плачет, готовя ужин? Это из-за его ошибки папа стал таким далеким?
После школы он и Тара наперегонки бегут к парковке, но Саймон останавливается, как только видит отца, и Тара опережает его. Когда Тара прощается, Саймон не слышит ее, и она кричит: «Скажи мне «до свидания», Саймон!» Он машет рукой и размышляет, что именно положить в зелье: апельсиновый лимонад, ванильное мороженое, перышко лазурной птицы, красный травяной чай. Раньше Саймон бежал к отцу, завидев его на парковке, но теперь стал осторожнее: идет, а не бежит. Забравшись в кабину, он просится в магазин.
– Зачем? – спрашивает Андре.
– За едой, – отвечает Саймон.
Они заезжают в «Эллис», и Андре бродит за сыном по проходам, потом оплачивает на кассе апельсиновый лимонад, мороженое и пачку сигарет для Вонни. В ожидании сдачи он держит руку на голове Саймона. Мальчика пора подстричь, и хотя его волосы все еще шелковистые, они начинают меняться, становиться грубее, не такими детскими. По дороге домой Андре спрашивает про хомячков, и Саймон говорит, что в пятницу за ним надо приехать пораньше, чтобы погрузить в пикап клетку и запас корма. Мороженое тает, и, как только они входят в кухню, Андре убирает его в холодильник. Саймон вешает куртку, ставит коробку для школьного обеда на стол и ведет Нельсона на прогулку. Пес не сразу поднимается с пола, Саймону приходится несколько раз свистнуть, чтобы привлечь его внимание. Хотя Саймон тренируется, подражая старшим мальчикам с площадки, его свист пока больше похож на шипение.
Андре слышит шум на веранде. Иногда Вонни только притворяется, что работает, но сейчас действительно скрипит гончарный круг. Сперва Андре думал, что жена узнала о его неверности. Такое бывает: просто чуешь измену, и все тут. Андре не особенно жалеет, что был с Джоди; вообще не понимает, что на него нашло. Он не раз спрашивал себя, хочет ли повторения. Но по-настоящему он хочет, чтобы они с Вонни только что познакомились. Хочет вернуть ту первую ночь, когда она пришла в его квартиру и осталась на три дня. Хочет заниматься любовью в тишине. Хочет избавиться от чувства разочарования.
Он проверял Вонни, упоминая Джоди. Никакой реакции. Когда Джоди звонит и предлагает посидеть с ребенком, Андре внимательно слушает, но не находит даже тени подозрения в голосе жены. Иногда ему кажется, что всему виной отец Вонни. Иногда – что трещина между ними пролегла из-за тревоги о росте Саймона. Он никак не может понять, разочарована ли Вонни. Ему приходится неполный день работать в гараже в Винъярд-Хейвене. Это не то, на что он рассчитывал, и, уж конечно, не то, на что надеялась Вонни. На работе Андре почти не разговаривает и знает, что его уже уволили бы, не будь он таким хорошим механиком. Они с Вонни никогда не говорят о работе. Он исчезает по утрам и раз в неделю привозит чек.
Сперва ему казалось, что он слишком остро на все реагирует, потому что донельзя унижен работой. Он старался верить Вонни. Она подвернула лодыжку. У нее болит голова. Она не хочет мокнуть под дождем. Теперь он ей не верит. Андре знает, что она лжет, утверждая, будто навестила подругу, пока он был в гараже в Винъярд-Хейвене. Он проверял – ни Джейн, ни Пегги не видели ее с лета. Когда они звонят, Вонни всякий раз говорит, что занята и не может взять трубку. Неверен был он, а лжет она. Осознав, что Вонни не выходила из дома два месяца, Андре чувствует страх. Он пытается соблазнить ее, предлагает сходить в кино или провести выходные в гостинице в Бостоне. Он еле выдерживает ее отговорки. Она пытается отвлечь его улыбками, как будто он идиот и совсем ее не знает. Андре не рискует спорить из опасения, что она уличит его в измене. И потому тянет время в надежде поймать жену на лжи.
Саймон тащит стул к холодильнику, чтобы достать мороженое. Андре выходит на веранду, думая: «Пожалуйста, солги мне». Законченная ваза сохнет на керамической подставке. На Вонни желтый халат поверх свитера и потертые голубые джинсы. Под ногтями у нее глина, как и на пятках кед. Вонни смотрит на мужа в дверях и улыбается.
– Как дела? – спрашивает Андре.
– Отлично, – отвечает Вонни. Она встает и сбрасывает кеды, чтобы не наследить в доме. – Я даже не слышала, как вы приехали. Саймон на кухне?
– Давай забросим его к Мэтту и поужинаем в ресторане, – предлагает Андре. – Например, в «Менемша».
Вонни морщит нос. Ее волосы заколоты наверх, обнажая шею.
– Я бы лучше осталась дома, – говорит она. – Поставила цыпленка размораживаться.
Андре помнит, что купил цыпленка на прошлой неделе, когда Вонни сказалась простуженной и не поехала в магазин. Они проходят в гостиную, слышат шум блендера, и Вонни бежит на кухню посмотреть, как там Саймон. Она застает сына за смешиванием молочного коктейля оранжевого цвета и смеется, несмотря на беспорядок. Саймон одновременно удивлен и рад ее смеху.
– Что это? – спрашивает Вонни.
– Перекус, – отвечает Саймон. – Для вас.
Вонни и Андре обмениваются взглядами. Общение без слов. Раньше Саймон чувствовал себя чужим в такие мгновения. Но теперь он рад. После того как родители выпили молочный коктейль, Саймон внимательно следит за ними. В отличие от волка, который превратился в джентльмена, мама и папа на вид остаются прежними. Но перед сном Вонни читает Саймону две сказки и трижды его целует. Даже у Андре появляется надежда. Когда Вонни моет посуду, он встает у нее за спиной, обнимает и целует в шею. Он чувствует, как жена прижимается к нему. Около полуночи они занимаются любовью, и Андре убеждает себя, что может держаться подальше от Джоди. Его брак еще не поздно спасти. Но после секса Вонни начинает трясти. Она отталкивает мужа.
– Что случилось? – спрашивает Андре, когда она садится на краю кровати.
– Ничего, – уверяет Вонни. – Просто перепила кофе.
Он так легко не сдастся.
– Почему ты не выходишь из дома? – продолжает допрос Андре.
– Не понимаю, о чем ты.
– Ты уже не первый месяц не выходишь из дома.
Он давно хотел это сказать, но боялся давить на жену.
– Ты рехнулся, – произносит Вонни.
Она вылезает из кровати и берет сигарету из пачки на комоде. Как долго она сможет притворяться? Когда Андре узнает, в чем дело, он ее бросит. Конечно, она и раньше воображала его уход, но всегда считала, что Саймон останется с нею. А теперь знает, что не сможет быть с сыном. Она не сумеет о нем позаботиться, не способна даже отвезти его в школу. Ужасно сознавать, как сильно ей нужен Андре.
Она выдыхает дым прерывистой струйкой.
– Я беспокоюсь о тебе, – говорит Андре.
– Кончай уже нести бред, – огрызается Вонни.
Она тушит сигарету, надевает голубую ночную рубашку и уходит. В темноте спускается на первый этаж и включает свет на кухне. Она знает, что сделала тактическую ошибку, и надеется, что муж уснет. Завтра она сможет его успокоить. Она попробует поехать с ним, когда он повезет ее керамику в Эдгартаун.
Вонни слышит шаги мужа на лестнице. Ее подташнивает. Она достает замороженный шоколадный торт из холодильника и разрывает коробку. Андре входит на кухню в одних джинсах.
– По-твоему, это я рехнулся? – произносит он.
Вонни знает, что лучше всего – не обращать внимания.
– Докажи, – говорит Андре. – Сходи куда-нибудь прямо сейчас.
– В три часа ночи? – Вонни спокойно нарезает шоколадный торт. Она уверена, что все кончено. Силовое поле вибрирует за дверью. Она облизывает нож. – Хочешь кусочек?
– Ну же, – настаивает Андре. – Слабо выйти из дома?
– Ты разбудишь Саймона, – говорит Вонни.
Андре распахивает заднюю дверь. Он не обязан с ней возиться. Он может уехать во Флориду. Сбежать с семнадцатилетней девчонкой, которая без ума от него. Если только Вонни пройдет мимо него во двор и надменно скажет: «Вот видишь, ты все выдумал». Но она прислонилась к стойке. Сквозь ее ночную рубашку видно все тело.
– Выходи. Покажи мне, что я не прав.
Вонни презирает его. Она пересекает кухню и выходит во двор. Ее трясет еще сильнее, чем обычно. Нет ни звезд, ни ветра Вонни не останавливается, даже когда силовое поле смыкается вокруг, давит, сжимает грудь. Андре смотрит, как она идет через темноту в одной ночной рубашке. Вонни поворачивается к нему. Ее лицо белое, как луна.
– Вернись, – говорит Андре.
Вонни не двигается. Андре выходит на улицу и сбегает с крыльца.
– Со мной что-то неладно, – признается Вонни.
Андре боится, что она отпрянет, когда он обнимет ее, но она не двигается. Она стоит с ним посередине силового поля. Наконец они осторожно возвращаются в дом.
В доме Элизабет Ренни слишком многолюдно. Двум мальчикам, братьям Джоди, придется спать на чердаке. Мать Джоди ляжет на диване. Выходные, День Колумба. Гости приехали уставшие. Лора забыла заранее заказать место на пароме, и пришлось три часа стоять в очереди в Вудс-Хоуле. Лора в последнее время сама не своя. Они с Гленном уже пять месяцев официально проживают раздельно, и это совсем не то, на что она надеялась.
Едва зайдя в дом, десятилетний Кит и тринадцатилетний Марк бегут на чердак искать летучих мышей. Лора обнимает мать и ахает при виде Джоди.
– Ты так выросла! – В голосе Лоры слышен невольный укор. Она обнимает Джоди и делает шаг назад, чтобы рассмотреть дочь. – Ух ты!
Джоди приготовила на ужин лазанью, и Лора с мальчиками поверить не могут, что она умеет готовить.
– Без нее я бы не справилась, – говорит Элизабет Ренни.
Джоди смотрит в стол и улыбается. Почему-то ей нравится такое внимание. Ее братья еще недостаточно обвыклись, чтобы вредничать. Они молча наблюдают за Джоди. Обычно они так ведут себя со взрослыми. После ужина мальчики поднимаются наверх. Они расстилают спальные мешки с роботами и носятся по чердаку, заглядывая в углы с фонариками. Джоди на кухне моет посуду. Ее мать поражена, что Джоди вообще знает, для чего существует «Фейри».
– Я сейчас рухну в обморок, – говорит Лора.
– Может, хватит? – смеется Джоди. – Лучше посиди. Не мешай мне работать.
Лора идет в гостиную, где ее мать пьет китайский чай с сахаром и лимоном.
– Не знаю, что ты сделала, мама, – говорит Лора. – Она стала другим человеком.
– Вряд ли, – отвечает Элизабет Ренни. – Просто повзрослела на год.
Каждый раз, как Элизабет Ренни ставит чашку на блюдце, фарфор тихо звякает. Когда Лора предложила приехать, ее первым побуждением было отказаться. А теперь она нервничает, и тем сильнее, чем больше Лора ее хвалит.
– Ты молодец, – говорит ей Лора. – Если бы мне пришлось терпеть выходки Джоди во время расставания с Гленном, я бы рехнулась.
У Лоры светлая кожа и недовольный рот, как у Джоди. Время от времени у нее проскальзывают интонации маленькой девочки, и тогда она как бы поскуливает.
– И все же ей здесь не место. Я хочу другой жизни для нее.
Лора мечтала сбежать с Винъярда в большой мир, а именно – в Бостонский колледж. Элизабет Ренни смутно помнит, что это ее ранило. Они с дочерью были близки, но внезапно стали врагами. Когда через пять лет после отъезда Лоры в колледж муж Элизабет Ренни умер, беседы стали даваться им с огромным трудом. Поверить невозможно, что эта женщина сорока с лишним лет – ее маленькая девочка. Элизабет Ренни не в состоянии представить, что когда-то была замужем и двадцать восемь лет засыпала, обняв мужа. Ей нужно бы пожалеть Лору – они обе потеряли мужей, обе вынуждены иметь дело со взрослыми дочерьми. Но она ничего не чувствует. С какой стати Лора с ее неудавшимся браком и невоспитанными сыновьями настаивает, чтобы Джоди подала заявку в колледж? Элизабет Ренни кажется, что Джоди имеет право делать со своей жизнью все, что захочет. Она считает Лору эгоистичной матерью, при этом, правда, совершенно не задумываясь о собственной эгоистичности. Ведь всякий раз, как Джоди вылезала из окна спальни в полночь, Элизабет словно следовала за ней, осторожно шагая по наклонной крыше.
– Джоди сама должна решать, где ей жить, – говорит Элизабет Ренни.
– Конечно, – соглашается Лора.
– Тебе сейчас надо подумать о собственной жизни, – продолжает Элизабет Ренни.
– Именно этим я и занимаюсь, – рявкает Лора. – Именно это и пытаюсь сделать. – Она смеется и наклоняется к матери. – У меня вся жизнь впереди.
Слабеющее зрение Элизабет Ренни смягчает черты ее дочери. Лицо Лоры кажется бледным и бесформенным. В детстве у нее была прелестная, всегда румяная кожа.
– Подойди ближе, – просит Элизабет Ренни.
Лора озадаченно встает и подходит к матери. Она неуверенно стоит перед креслом Элизабет Ренни, не зная, что делать с руками, и в конце концов скрещивает их на груди.
– Я глупо себя чувствую, – признается Лора.
Наверху чудовищно грохочут мальчики, пугая друг друга в темноте.
– Послушай моего совета, – говорит Элизабет Ренни. – Не суетись вокруг Джоди.
– О господи, мама, уж я-то знаю, как вести себя с собственной дочерью! – восклицает Лора.
Элизабет Ренни жалеет, что о ней нельзя сказать то же самое. Она никогда не знала, как вести себя с Лорой. И до сих пор боится ее оскорбить, сделать или произнести что-нибудь не то. Позже, когда Элизабет Ренни отправляется в кабинет спать, Джоди заходит в гостиную и помогает Лоре застелить диван потертыми розовыми простынями.
– Мы скучаем по тебе, – небрежно говорит Лора. – Думаю, ты в курсе, что я хочу, чтобы ты вернулась и закончила школу. Возможно, подала заявку в Бостонский колледж. Или Коннектикутский, если не хочешь уезжать из дома. Твой отец заплатит за обучение, никуда не денется.
– Мама, – прерывает ее Джоди.
Лора прикусывает язык. Она до сих пор не верит, что ее муж жалеет денег на детей. Надо быть осторожнее, перестать поливать его грязью, не то Джоди попросит ее заткнуться, как делают мальчики.
– Я не пытаюсь на тебя давить. – Лора натягивает наволочку на пуховую подушку. – Просто хочу, чтобы ты вернулась домой.
Джоди тянется за тонким хлопковым одеялом.
– Я бы предпочла остаться. – Она отводит глаза.
– Уверена, завтра будет слишком холодно для пикника, – поспешно произносит Лора. – Не припомню, когда в последний раз на День Колумба была хорошая погода.
Лора и Джоди берут одеяло за углы. Со своей медицинской кровати Элизабет Ренни видит, как одеяло взмывает в воздух и плавно опускается на диван. Элизабет Ренни почти перестала думать о зиме или о своем слепом глазе. Она знает, что некоторые птицы всю жизнь живут во тьме и пьют нектар ночных цветов, ведомые одним лишь ароматом. Когда она только поселилась в этом доме, то часто ставила летними ночами на подоконники блюдечки с медом. Всякий раз мед исчезал к утру. Его вполне могли съедать белки или мыши, но ей нравилось считать, что фарфоровые блюдечки находили ночные птицы.
Саймона будит странный звук. Мальчик всплывает из глубин сна, напуганный скрипом металлического колеса. Он забыл, что на комоде стоит клетка с хомячками. Теперь он знает их тайну: днем они прячутся, а ночью занимаются спортом. Во вторник Саймон перестанет присматривать за хомячками; за выходные надо с ними попрощаться. Он подтаскивает к комоду стул. Один хомячок бежит в колесе, другой восседает на кофейной банке в ожидании своей очереди. Или они не видят Саймона в темноте, или им все равно, даже когда он прижимает лицо к стеклу.
Горит ночник; свет из коридора сочится сквозь дверь спальни. В доме так тихо, что даже страшно. Саймон знает, что родители спят. Он начал питать надежды на их счет. Иногда он заходит в комнату, а они увлеченно разговаривают и смотрят на него как будто с удивлением. Он уверен, что к его дню рождения все вернется на свои места. Может, ему даже подарят кролика, о котором он мечтает. Заботясь о хомячках, он старается доказать, что готов завести свою собственную зверюшку. Он два раза почистил клетку, помыл латук, отмерил корм наперстком. Если он получит кролика, то научит его спать у себя на подушке. И смастерит ему ошейник из бусинок и ершиков для чистки трубок.
Он отмеряет еще немного корма и открывает проволочную заслонку на верху клетки. Хомячки посматривают вверх, пока Саймон насыпает корм, после чего возвращаются к своим занятиям, как будто его не существует. Он еще немного смотрит на них, затем слезает и оттаскивает стул от комода. Жалюзи на окне подняты, и по дороге к кровати Саймон видит полную луну и застывает на месте, не в силах оторвать взгляд. Небо темно-синее; деревья, красные и желтые днем, кажутся черными на фоне неба.
Саймон засыпает на ходу. На нем фланелевая пижама-комбинезон с молнией и пластиковыми подошвами. Пижама теплая, и оттого спать хочется еще сильнее. Луна, скрип колеса, лучи света из-за двери – может, все это только снится? По соседскому двору идет великан. У него светлые волосы и темная куртка, слишком короткая, с короткими рукавами. Великан встает у сосны, и Саймон замечает, что ему приходится наклонить голову, чтобы не задеть нижние ветки. Саймон трет глаза, но великан не исчезает. Что у него под мышкой? Говорящая арфа? Мешок золота? Саймон зачарованно смотрит. Он не шевелится, как и всегда, когда наблюдает за муравейником. Хомячок в колесе начинает сбавлять ход. Часы на каминной полке в гостиной бьют четыре раза. Если бы Саймон не был таким уставшим, он остался бы следить за великаном. Но во дворе темно и плохо видно, так что Саймон ложится в кровать и накрывается одеялом. Утром он не сможет вспомнить, что видел во сне, а что на самом деле. Когда подойдет проверить хомячков, они будут спать. В соседском дворе брат Джоди, Кит, опрокинет корзину коричневых яиц, когда побежит к машине за своей коллекцией роботов. Целехонькие яйца раскатятся по траве и будут лежать, пока Джоди не соберет их, сидя на корточках и натягивая ночную рубашку на колени.
