Текст книги "Лидия"

Автор книги: Элейн Каннингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

– И сколько же вам платят, Лидия?

– Шестьдесят баксов в неделю – а работа-то не бей лежащего. И любая кормежка в придачу. – Мы уже оба приступили к еде. – По-настоящему прекрасные люди, да, сэр.

– Не сомневаюсь. Кто, по-вашему, украл это колье, Лидия?

Она тупо уставилась на меня и улыбнулась.

– Вы поняли, о чем я вас спросил?

– О да, сэр. Я просто не смогла бы говорить – кто. Они тут все были такие замечательные. Такие люди. Они не смогут красть никаких колье.

– А вы, Лидия?

– Я?

– Вы бы тоже не смогли?

– Господи всемогущий! Нет, конечно!

– У вас здесь работы невпроворот, Лидия?

Она помотала головой, с полуоткрытым ртом.

– Мне нравится ваша стряпня, Лидия, – сказал я. – Не всякий сможет приготовить такую вкусную яичницу. Почему-то считается, что это очень просто, а ведь это совсем не так. Я и сам не могу понять, почему у одних всегда все спорится, а у других, наоборот, из рук валится. Пять лет назад я женился на девушке, которая вообще не умела готовить. Правда, расстались мы с ней не из-за этого, а из-за сотни других причин. В основном, по моей вине. Промучились месяца три, а потом решили – все, хватит. С тех пор я плачу ей алименты -полсотни в неделю. Она спуталась с одним актером. Он, правда, работает всего пять-шесть недель в году, так что жениться им не на что. Они существуют только на мои полсотни. Знаете, порой я думаю об этом и просто лезу на стенку от злости: так становится жалко своих кровных, что хоть плачь. Но такое случается лишь изредка. В остальное же время я даже по-идиотски счастлив. Эти еженедельные полсотни – единственное в моей бесцельной жизни, что имеет хоть какой-то смысл. Все остальное – абсолютно бессмысленно. Иногда по ночам меня мучает бессонница и я задумываюсь о бренности своего бытия. Больше всего меня мучает мысль: а на кой черт я вообще живу? Разве это жизнь? Скорее – просто каждодневное существование. Изо дня в день, изо дня в день... Меня просто тошнит от этого. Вы понимаете, что я пытаюсь вам сказать?

Лидия посмотрела на меня непонимающим взором и напомнила:

– У вас уже яйцы похладели, мистер. Они уже невкусные, если холодеют.

– Я просто пытаюсь объясниться, Лидия. Для меня это очень важно. Я понимаю – вам, наверное, скучно, но мне это и вправду очень важно. Дело в том, что, найдя украденное колье, я получу за него пятьдесят тысяч долларов! Да, да, пятьдесят тысяч – двадцать процентов от страховой суммы. Пусть мне даже придется с кем-то поделиться – все равно, останется вполне достаточно. Сейчас я живу в тюрьме. Я заперт в ловушке. Возможно, такое может сказать про себя любой, но я не в состоянии выручить всех. Да, я в тюрьме и, чтобы вырваться на свободу, должен заплатить. Вот для чего мне необходимо это колье. Но мне бы очень не хотелось, чтобы вы из-за него пострадали.

– Почему, мистер? – невинно спросила Лидия. – Я ровным счетом ничего не поняла, но скажите – почему вы не хотите, чтобы я пострадала?

– Не знаю, – медленно ответил я. – Все пытаются из себя что-то строить. Я, например, стараюсь казаться грубым и беспринципным. Это мой защитный панцирь, моя броня. Так же, как ваша маска – образ глупой девчонки с Юга. Не знаю, как я к вам отношусь, да и отношусь ли вообще хоть как-нибудь, но мне бы и в самом деле не хотелось, чтобы вы пострадали. Вот что меня сейчас заботит.

– Вы покушали очень хорошо, мистер – теперь лучше, что вы пойдете.

– Нет, – твердо сказал я. – Не так сразу, Лидия. Не понимаю, как, черт побери, вам удалось играть тут свою роль целых восемь месяцев! Вы, наверное, старались, по возможности, лишний раз не раскрывать рта. Только это могло вас выручить. Я, конечно, не считаю себя специалистом в американских диалектах, но вы все перепутали. Такой акцент скорее можно услышать в Вирджинии, нежели на Юге Техаса. Ваши грамматические ошибки совершенно неестественны, они надуманные. Идиотское выражение на лице не может сочетаться с прекрасной координацией движений. Босиком ходят в горных районах, а не на техасском побережье. Я понимаю, трудно играть непривычную роль. Возьмите, например, местоимение "я" – вы произносите его как "йо". Одно это должно было вас сразу разоблачить. Я не раз бывал в Техасе, а мелочи подмечать давно приучен. Южный акцент – дело непростое. В юном возрасте я путешествовал автостопом по южным штатам и развлекался тем, что сравнивал местные диалекты...

– Вы просто уходите, мистер, – медленно произнесла Лидия. Голос звучал спокойно и бесстрастно. И в самом деле, на редкость крепкая девка, подумал я. Такую так просто не прошибешь.

– Подумайте над моими словами, Лидия. Я убежден, что вы обладаете трезвым и аналитическим складом ума, так что подумайте спокойно. Одолеть меня вам не удастся, а раз так – значит, нужно искать другие способы. Вы это отлично понимаете. Я знаю, что вы не тот человек, за кого себя выдаете, и, стоит мне сообщить о своих выводах в полицию – вам придется несладко. Поэтому для вас было бы куда разумнее поговорить со мной, а не пытаться меня выставить, на что, впрочем, вы имеете полное право.

Лидия с минуту подумала, потом встала, взяла в руки кофейник и, даже не извинившись, заговорила без своего идиотского акцента:

– Еще кофе, мистер Крим?

– Да, пожалуйста.

– А вам и в самом деле нравится подогретый кофе?

– Да.

Лидия налила нам по чашечке.

– У вас есть сигареты? – спросила она.

Курю я редко, но пачку сигарет ношу с собой всегда. Я угостил девушку сигаретой, предупредив, что она не первой свежести.

– Каков кофе, такова и сигарета, – усмехнулась Лидия.

Я поднес ей зажигалку, девушка закурила и, откинувшись назад с закрытыми глазами, погрузилась в раздумья. Потом отпила кофе и произнесла:

– Я не слишком люблю людей, мистер Крим, и разбираюсь в них слабо. Особенно я не верю в святош и правдолюбцев. Что вы за человек?

С закрытым ртом она смотрелась куда лучше. Нет, красавицей я бы ее все равно не назвал, но взгляд от нее не уставал.

– Я уже говорил вам это.

– Со мной вы держитесь совсем не грубо. Почему?

– Сам не знаю.

– Что вы имели в виду, сказав, что если сообщите о своих выводах в полицию, то мне придется несладко. Насколько я знаю, выдавать себя за уроженку Техаса – не преступление. Разговор с южным акцентом, пусть даже с таким скверным, как мой, тоже уголовно не наказуем. Кстати, никому, кроме вас, он слух не резал. Пусть меня даже уволят, ну и что? Это не преступление.

– Кража колье стоимостью в триста пятьдесят тысяч долларов – уже преступление.

– Вы думаете, что его украла я?

Я кинул на нее изучающий взгляд, потом кивнул.

– Да, думаю. Вы его украли?

– Если вы уже так уверены...

– Я задал вам вопрос, Лидия. Я могу по-прежнему называть вас Лидией? Или – мисс Андерсон?

– Лидия.

– Тогда не называйте меня мистером Кримом. Меня зовут Харви.

– Да, вы уже говорили. Только разница в том, что я простая горничная, а вы – частный сыщик.

– Не будем спорить. Не хотите звать меня Харви – не надо. Как вам удобнее.

– Хорошо – Харви, так Харви, я не против. Нет, я не крала колье. Но вы все равно мне не поверите.

– Не поверю.

– Почему? Вы можете доказать, что я украла его?

– Нет.

– Интуиция, Харви?

– Частично. Но, в основном – логика. Вы прослужили у Сарбайнов уже восемь месяцев. За это время вы могли хоть сто раз похитить это колье. Однако вы прождали до прошлого воскресенья – а почему? Чтобы совершить идеальное преступление. Очевидно, что кражу должен был совершить кто-то из своих – вы слишком умны, чтобы взламывать замки или отмыкать наружные двери. Вы выжидали, пока подвернется такой случай, чтобы подозрение пало сразу на многих лиц, любое из которых могло умыкнуть колье. Лейтенант Ротшильд из местного полицейского управления назвал эту кражу идиотской. Идеальной по глупости и ротозейству. Я не согласен с ним. Мне кажется, что это одно из самых хитроумных преступлений из всех, с какими мне доводилось сталкиваться. Более того, я думаю, что вы провернули его именно потому, что по всем канонам логики все указывает именно на вас.

Лидия откинулась на спинку стула и улыбнулась. Приятная улыбка, открытая и немного мальчишеская. Потом встала и убрала со стола. Поставила масло и сало в холодильник. Затем снова улыбнулась и сказала:

– Признайтесь, Харви, вам не стыдно? Ведь у вас логика первокурсника. Смотрите, что получается: вы сразу приводите основную предпосылку, затем выстраиваете логическую цепочку – вполне добротную, тут вам не откажешь, которая вращается вокруг вашего исходного тезиса. И, разумеется, вы его с легкостью доказываете. Отличная работа. Вы никогда не хотели стать учителем?

Я со вздохом покачал головой.

– Нет, вот это мне еще в голову не приходило.

– А жаль – у вас определенно талант. Но ваша хитроумная логическая схема рассыпается в пух и прах из-за простого факта: не крала я это колье. Вы ведь не докажете, что я виновна в том, в чем я невиновна – не так ли, Харви?

– Почему, порой случается и такое, хотя и не в моей практике. Лично мне претило доказать даже то, что вы виновны в том, в чем вы виновны. Я не легавый. Как преступница вы меня нисколько не интересуете. Мне нужны бриллианты и только бриллианты.

– Громко сказано – преступница! Это слово ко многому обязывает, Харви. На самом деле я вовсе не преступница и я никогда не лгу.

– Все лгут, Лидия. Вы это сами знаете. Даже взять вашу работу здесь она вся замешана на лжи и притворстве.

– Это другое дело. Вы задали мне вопрос и я ответила вам совершенно правдиво. В словах я всегда искренна.

Я потряс головой.

– Это не пройдет.

– Неужели вы и в самом деле уверены, что колье украла я?

– На все сто. – Сказав это, я устремил на девушку внимательный взгляд. Лидия даже ухом не повела. Она выглядела совершенно невозмутимой, как будто я даже не задел ее самолюбие. Я спросил, почему это так.

– Мы ведь уже достаточно разоткровенничались, Харви. Почти что на дружеской ноге. Потом вы испытываете такую нужду...

– В чем?

– В этих пятидесяти тысячах. Вам и вправду кажется, что эти деньги многое изменят?

Я пожал плечами.

– Во всяком случае, я смогу купить все, что мне нужно.

– А что вам нужно?

– Сразу не скажешь. Нужно думать.

– А думать легче, когда денежки уже лежат на счету в банке, так, Харви? Что ж, если вы так уверены, что колье украла я, то скажите – где оно?

– Я бы предположил, что оно где-то здесь, в этой квартире.

– Но полицейские уже обыскали квартиру, Харви, – улыбнулась она.

– Я знаю, но...

– Но это всего лишь факт. Ваша исходная предпосылка существует независимо от фактов.

– Лидия, я хочу сделать вам предложение. Отдайте мне колье, а я поделюсь с вами своим вознаграждением – вы получите двадцать пять тысяч долларов.

Она тихонько присвистнула.

– Это – большие деньги, Лидия.

– Как я могу быть уверена, что вы сдержите обещание?

– А как другие бывают уверены? Честное бойскаутское. Если я даю слово, я разобьюсь, но сдержу его.

Лидия задумчиво разглядывала меня бездонными синими глазами. Мне показалось, что она оценивает меня, одновременно взвешивая мои слова. В конце концов она призналась, что так и не решила, как ей следует ко мне относиться.

– Должно быть, Харви вам свойственно производить на людей именно такое сложное впечатление. У вас щедрая душа. Я поразилась, когда вы предложили мне половину своей премии. Вполне могли отвалить десять тысяч, или пять... С другой стороны, вам ничего не стоило загнать меня в угол, пригрозить выдать меня полиции, чтобы признание вырвали из меня под пыткой...

– Что за дурацкие шутки?

– Это не шутки – наши полицейские скоры на расправу. Я. правда, никогда с ними не сталкивалась – только читала. Но от меня они не добились бы ровным счетом ничего. Почему? Да потому, что не крала я этого колье, и даже не представляю, где оно находится. Это чистая правда и мне наплевать, верите вы мне или нет.

– Хорошо, тогда приготовьтесь к худшему. Но не забывайте – мое предложение всегда остается в силе.

– Я не забуду, Харви, хотя...

В этот миг трижды подряд звякнул колокольчик над входной дверью. Лидия встала со стула, сказав, что должна подойти к домофону.

– Стойте! – резко приказал я. – Это условный сигнал от консьержа – мы уговорились, что он предупредит меня о приходе Сарбайнов. Может быть, это только его жена. Давайте условимся так: я сейчас перейду в гостиную и подожду там. Когда вы откроете хозяевам, скажите, что я пришел несколько минут назад и жду их в гостиной. Ни слова о нашем разговоре – понятно?

– Конечно, Харви. Но вы меня озадачили. На чьей же я стороне?

– На обеих. Делайте, как я сказал.

Я перебрался в гостиную. В этой роскошной раззолоченной зале, уставленной старинной французской мебелью и украшенной картинами знаменитых мастеров, вполне можно было летать на вертолете. Среди многих других я разглядел большое полотно Брака, приличного Пикассо, Миро. Впрочем, это ничего не значило. Полотна могли быть позаимствованы из какой-нибудь коллекции, или давным давно заложены и перезаложены. Некоторые люди еще на этом зарабатывают: приобретают дорогие картины, а потом завещают их какому-нибудь музею. Эти суммы вычитаются из налогов – очень выгодно. Как бы то ни было, наша компания их не страховала. Я мысленно взял себе на заметку, что нужно выяснить, кто их страхует.

В дверь позвонили и Лидия пошла открывать. Я услышал резкий, почти визгливый голос миссис Сарбайн:

– Черт побери, Лидия, я тебе тысячу раз говорила, чтобы ты не расхаживала по квартире босиком. Если не хочешь, чтобы я тебя уволила, оставь свои пастушьи привычки.

Подвывая и идиотски коверкая слова, Лидия проныла, что она была дома одна, никого не ожидая, а тут пришел какой-то мужчина из страховой компании, который сейчас ждет в гостиной.

– Что ему нужно?

– Ей-богу, не знаю, миссис Сарбайн, чтоб я провалиться! Он говорить...

Парой секунд спустя миссис Сарбайн влетела в гостиную с двумя картонными коробками из модных магазинов. Поставив коробки на белое с золотом фортепьяно, она мило улыбнулась и извинилась за тупость Лидии.

– Я даже сама не пойму, почему до сих пор держу ее. Впрочем, вы ведь сами знаете, что в наши дни прислугу найти непросто, мистер...

– Крим, – подсказал я. – Харви Крим.

Я вручил ей удостоверение. В отличие от Лидии, читать она явно умела, но не стала. Высокая, стройная, очень привлекательная и очень холеная блондинка, из числа тех, на которых неизменно оглядываются любые мужчины, независимо от возраста или здоровья. Дорогая женщина, даже не пытающаяся скрывать свою цену. Лишь очень богатый мужчина может позволить себе владеть такой, в той же мере, как только богач приобретает "роллс-ройс" или, скажем, бриллиантовое колье. Ум подобным женщинам не обязателен. Их ценят по размерам, качеству и отделке.

– Значит, вы из страховой компании, – улыбнулась она, возвращая мне удостоверение, так и не удостоив его даже мимолетным взглядом.

– Да, мисс Сарбайн.

– Вы, должно быть, знаете, что ваша компания еще нам так и не заплатила?

– Да, миссис Сарбайн, знаю. Но с момента кражи прошло всего три банковских дня, а на улаживание всех формальностей обычно уходит от семи до десяти дней.

– Мне это непонятно, мистер Крим. Присядьте, пожалуйста. Выпить хотите?

– Нет, благодарю вас. Дело в том, миссис Сарбайн, что четверть миллиона долларов – сумма довольно значительная, даже по меркам такой крупной компании, как наша. В подобных случаях мы обычно предпринимаем некоторые шаги по расследованию обстоятельств страхового случая.

– Садитесь же.

Я сдался и пристроился на изящном позолоченном стуле, обтянутом голубым атласом. Блондинка налила себе чистого виски и отпивала из стакана, как будто в нем было обычное вино. Потягивая виски, она пыталась уверить меня, что четверть миллиона долларов, даже на ее взгляд, на дороге не валяются.

– Жаль, конечно, но придется примириться с этой потерей. Я ведь люблю красивые вещи, мистер Крим.

– Да, я вижу, – кивнул я, обводя глазами увешанные картинами стены.

– Для меня эта пропажа – тяжелый удар, мистер Крим. Это колье для меня значило очень много.

Я снова кивнул, наблюдая, как она поглощает виски.

– К бриллиантам у меня вообще отношение особое. Они, как бы вам объяснить – волнуют меня. Даже возбуждают.

Еще бы, подумал я. А вслух сказал, что, принимая во внимание ее слова, несколько удивлен, что она так небрежно бросила футляр с колье в спальне.

Блондинка неспешно допила свой стакан. Виски ее явно оживило. Она налила себе еще. Тепло буквально на глазах разливалось по ее крепкому, ладно сложенному телу. Как ни странно, она меня не возбуждала; я относился к ней, как к породистой кобыле – с интересом, но даже без малейшей примеси чувственности.

– Потому что они живые! – выпалила она.

– Извините, я не совсем понял.

– В сейфе или в банковском хранилище они были бы мертвы, мистер Крим. Этого, должно быть, ждала от меня ваша компания – чтобы я хранила их в сейфе?

– Сейчас уже поздно обсуждать, чего бы от вас ждала наша компания, миссис Сарбайн. Колье украдено. Меня интересует только одно – выяснить, кто его взял.

– Боже, как это скучно. Полицейские уже замучили меня своими расспросами.

– Я знаю. Однако я отношусь к несколько иной категории. Я вовсе не стремлюсь вершить правосудие. Меня интересует только украденное имущество. Я прекрасно понимаю, что при полицейских, которые цепляются за каждое ваше слово, вы не стали бы высказывать никакие предположения. А при мне не попытаетесь?

– Не хотелось бы, – с улыбкой ответила она.

– То есть, если бы вам захотелось, то вы бы ответили?

– Бросьте, мистер Крим, – усмехнулась она. – Я не вчера родилась и кое-что знаю про страховые компании. Как и мой муж, кстати говоря. Ваша компания набита деньгами. Если в нее ткнуть ножом, то из раны потечет золото. Что для нее какие-то жалкие двести пятьдесят тысяч?

– Двести пятьдесят тысяч – большая сумма, миссис Сарбайн, – возразил я. – А ваше заявление я могу расценить как провокацию.

Она вскинула брови.

– Это шутка?

– И да и нет. Однако мне кажется, что при желании вы и впрямь могли бы мне много порассказать.

Внезапно она посерьезнела. Игривого зверька и след простыл. Приблизившись вплотную ко мне, так что я даже ощутил запах перегара, она процедила:

– Хватит с тебя, дешевка. Проваливай отсюда. Я вовсе не обязана перед тобой откровенничать.

– Это верно, – согласился я.

Я уже шагал к двери, когда расфуфыренная красотка завопила:

– Эй, Лидия, выпроводи нашего страхового мальчика!

Лидия услужливо распахнула передо мной дверь. На ее ногах уже были туфли, а на губах играла злорадная улыбка.

Глава пятая

Когда я вернулся в свою контору, располагавшуюся в доме 666 по Пятой авеню, на моих часах было уже почти четыре. Всю дорогу, топая пешком с Парк-авеню, я перебирал в уме сведения, которые мне удалось раздобыть за последнее время. Они постепенно начинали складываться в весьма интригующую картинку-головоломку. Одни к ней подходили, другие, правда – не очень. Впрочем, меня интересовала вовсе не эта картинка, а вполне конкретное бриллиантовое колье.

Едва я успел позвонить по внутреннему телефону Мейзи Гилман, которая сказала, что кое-какое досье на Дэвида Гормана для меня подготовила, как в дверь просунулась голова Хантера и мрачно спросила, где колье. Или великий и неподражаемый Харви Крим сел в лужу?

– Дайте мне срок до конца недели, масса Хантер, сэр, – попросил я.

– Ты пьешь мою кровь, Харви.

– Вот уж вряд ли, – покачал головой я. – Хотя, если призадуматься, странная получается штука. Похоже, в нашем замечательном, блистательном и процветающем обществе мозги вообще ни во что не ставят. Ведь что получается? Все служащие нашей дурацкой компании днями напролет елозят на задницах, протирая портки, и только и умеют, что отдавать приказания. Ни один даже не пытается созидать. Случись так, что для спасения компании любому из вас потребовалось бы на скорую руку сляпать какое-нибудь стихотворение или придумать мало-мальски сносную мелодию, и – все: компания ухнула бы в небытие, как Римская империя. Кстати, вы догадываетесь, почему я разговариваю с вами в таком тоне?

– Нет, Харви, скажи мне.

– Скажу, не бойтесь. Потому что я вам необходим. Потому что без меня вы потеряете уйму денег и вылетите в трубу. На всю компанию у вас не наскребается и дюжины извилин. Вот почему вы вынуждены торчать здесь и безмолвно выслушивать, как я вас поношу. И поделом вам! Сказать по чести, Хантер, меня от вас блевать тянет. Вот ей-ей!

Он велел мне катиться к черту и отвалил, хлопнув дверью. Что ж, если не считать знакомства с Лидией, то это было моим первым по-настоящему приятным достижением за весь день. Увы – оно оказалось недолговечным. Да, я одержал победу, наорав на Хантера. Да, меня не уволили и даже посулили пятьдесят тысяч за вырученное колье. Но, чем больше я думал, тем более нереальной и недостижимой начинала мне казаться эта проблема.

Вошла Мейзи Гилман и с места в карьер заявила, что, нахамив Хантеру, я здорово усложняю жизнь остальным сотрудникам.

– Как насчет хоть капельки сочувствия к мелкому люду? – спросила она.

– Не к мелкому люду, а к мелким умишкам, – огрызнулся я.

Мейзи кивнула и сказала, что еще мне это припомнит.

– Почему ты не женишься, Харви? – спросила она. – Вокруг столько прекрасных девушек, которые приучили бы тебя более приветливо относиться к окружающим. А у тебя под рукой всегда будет объект для порки, на котором ты сможешь срывать свой дурной нрав.

– Твои шутки с изрядным душком, кроме того – я уже был женат. Выкладывай, что там у тебя на Дэвида Гормана?

– Тебе известно, что он уже окончательно умер?

Признаться, я постоянно сомневаюсь насчет Мейзи – то ли она и впрямь полная дурочка, то ли прикидывается. Правда, в толике здравого смысла я бы ей точно не отказал. Я признал, что смерть Гормана новостью для меня не является.

– В прошлом июле ему исполнился семьдесят один год. Тихий и скромный был старикан, мухи не обидит. Родился в Лейпциге, в Германии. В двадцать два года переехал в Берлин. Написал три пьесы, из которых одна имела шумный успех. В Первую Мировую войну служил солдатом. Затем стал театральным режиссером, а потом и продюсером. Весьма удачливым...

– Откуда ты все это почерпнула?

– От его знакомой, Сейди Клингер. И еще из "Истории берлинского театра" Гуттермана. А также...

– Понятно, продолжай, – кивнул я и почти сразу припомнил, что Сейди Клингер была дизайнером, и что она также присутствовала на злополучном званом ужине у Сарбайнов в тот воскресный вечер.

– В двадцать седьмом году женился. Жена умерла от рака. У них был один сын, который погиб в результате несчастного случая. Жутко невезучая семья, Харви. Как и многим другим евреям, ему пришлось бежать из Германии. В тридцать седьмом году он перебрался в Англию, без гроша в кармане. Целый год перебивался с хлеба на воду, затем поставил пьесу "Лимонно-желтый", которая его сразу прославила.

– Нищий продюсер?

– Да, Харви. В тридцать восьмом переехал в Америку. Поставил одиннадцать пьес. Названия нужны?

– Нет. Совершал ли какие-то сделки с Сарбайном?

– Нет. Во всяком случае, пока я ничего не откопала.

– Враги? Завистники? Недоброжелатели?

– Пока ничего. Я позвонила некоторым его знакомым. Отзываются все очень хорошо – милый, добрый, славный и все в этом роде...

– Женщины? Пороки?

– Харви, будь человеком, – взмолилась Мейзи. – Дай мне хоть чуточку времени!

– Конечно, конечно – ты и так уже прыгнула выше головы. Молодчина. Вот только у меня времени кот наплакал. Рыбка ускользает прямо из моих рук.

– Какая рыбка?

Позвонил телефон, избавив меня от необходимости вдаваться в объяснения. Звонил Джек Финней, режиссер – еще один гость с той памятной вечеринки. Он сказал, что узнал от Хелен Сарбайн о том, что расследованием похищения колье занимается наша страховая компания, и, позвонив сюда, чтобы поговорить с тем, кто ведет это дело, получил от какой-то девушки мой телефон. А звонит он потому, что располагает кое-какой полезной информацией.

Я попросил его не вешать трубку, а сам попытался угостить Мейзи поцелуем, от которого та ловко увернулась, так что я чмокнул лишь мочку уха.

– Бессовестный, – укоризненно сказала Мейзи. – Звонит, небось, какая-нибудь девица, а ты ко мне пристаешь. Тебе лечиться надо, вот что. Мне продолжать собирать сведения про Гормана?

– Да, пожалуй.

– Тогда подожди до завтра. Мне пора домой.

После ее ухода я спросил в трубку:

– Знаете, значит?

– Что именно? – недоуменно переспросил Финней.

– Где находится колье.

– Нет, – ответил он. – Хотя всякое может быть. Я хотел бы поговорить с вами.

– А почему не с полицейскими?

– Во-первых, потому что я не знаю того, что интересует их, а, во-вторых – я их на дух не выношу. Так вы готовы со мной встретиться?

– Я просто сгораю от нетерпения. Примчусь с высунутым языком. Где мы можем встретиться?

– Вам придется приехать ко мне. У меня сейчас идет репетиция. Это в студии Ромберга, на углу Девятой улицы и Второй авеню. Поднимитесь на второй этаж. В шесть у нас будет перерыв и я смогу уделить вам один час времени – мы перекусим и поговорим. Если хотите, приезжайте сразу и подождите в зале.

Десять минут спустя я уже сидел в такси, а в половине шестого был на углу Девятой улицы и Второй авеню. Поднявшись на второй этаж допотопного трехэтажного здания, я очутился в комнатке размером примерно в тридцать пять квадратных футов. Сквозь высокие окна, прорезанные в дальней стене, прорывался шум со Второй авеню, а возле противоположной стены были расставлены складные стулья. Пол был размечен мелом, а декорациями служили другие складные стулья и карточный стол. В углу разместился еще один стол, за которым со сценариями в руках сидели Джек Финней и какая-то девица с соломенными волосами. Четверо из семи актеров держали в руках бумажки с ролями, из чего я заключил, что работа над пьесой еще только начинается.

Финней оказался коренастым, крепко сбитым рыжеволосым мужчиной, примерно моих лет. Его проницательные беспокойные глаза оценили меня сразу, едва я переступил порог. Финней поднялся со стула, на цыпочках приблизился ко мне и прошептал, чтобы я посидел у стены, а он только закончит сцену, и на этом прервет репетицию. Меня это вполне устроило. Я никогда не присутствовал на театральных репетициях, поэтому в течение последующих десяти минут сидел, завороженно следя, как семеро актеров поочередно устраивают душевный стриптиз, соревнуясь друг с другом по глубине морального падения.

– Любопытная пьеса, – сказал мне Финней, возвестив перерыв. Настроение, правда, не поднимает, но зато заставляет задуматься.

– Если есть о чем задуматься.

Финней пожал плечами и промолчал. Мы спустились на первый этаж, зашли в располагавшийся там дневной еврейский ресторанчик и уединились за угловым столиком. Финней заказал картофельный суп – фирменное блюдо – и блинчики со сметаной. Я последовал его примеру. Мы еще немного поговорили о театре и о пьесе. Когда подали суп, Финней заметил, что я совершенно не похож на сыщиков, которых ему доводилось видеть и о которых он читал.

– Я не сыщик. Я – духовник мелких воришек.

– Несколько необычный взгляд на вашу профессию, – сказал Финней. – Я думаю, что вы и вправду заинтересованы в том, чтобы найти колье?

– Да!

– Откровенно говоря, я ровным счетом про него не знаю... Если не считать кое-каких мыслей.

– А я-то рассчитывал, что вы принесли его с собой, и готовы вручить мне.

– В свое время, быть может. Нет, я и в самом деле не знаю, где находится колье, но зато располагаю сведениями о том, кто убил Дэвида Гормана... Кажется.

Я чуть призадумался, потом сказал:

– Почему – кажется? Можно ли утверждать, что вы знаете, кто убил человека, не будучи уверенным в своих словах?

– У меня нет доказательств.

– Мне по-прежнему кажется, что вам следует обратиться в полицию.

– Не пойду я в полицию, Крим. Если хотите меня выслушать – слушайте. Я понимаю – вас заботит колье, но моя история в некотором роде связана и с колье.

– Я – весь внимание, – сказал я. – Только хочу, чтобы вы знали следующее: меня интересует только колье, а не убийца Гормана. Если же вы поделитесь со мной какими-либо сведениями об этом убийстве или несчастном случае – не знаю, что это такое, – я буду вынужден сообщить о нашем разговоре в полицию.

– Это убийство.

– Тем более. Я могу прикрыть от закона вора, но не убийцу. Я не имею права скрывать от полиции какую бы то ни было информацию об убийстве.

– А если это вовсе не информация, а просто некие предположения?

Я пожал плечами.

– Посмотрим. Выкладывайте, что у вас там про Гормана.

– Хорошо. Видите ли, Дэвид приходился мне очень близким другом... Он был для меня как отец, и я его очень любил. Это он помог мне стать режиссером. Он в меня верил. Именно он обучил меня всему, что я умею. Такой был всегда добрый и внимательный. Не знаю, знакомы ли вы или хотя бы общались с какими-нибудь бродвейскими продюсерами? Среди них попадаются любые люди, но Дэвид Горман выделялся особой честностью. Я бы мог порассказать вам о пьесах, которые шли с аншлагами по два сезона, а инвесторы получали потом по двадцать центов за каждый вложенный доллар. С постановками Гормана такого не случалось ни разу. Инвесторы всегда с лихвой окупали вложенные средства и срывали крупные барыши. С актерами он обращался по-человечески и вдобавок обладал одновременно вкусом и здравым смыслом – редкостное, даже уникальное сочетание в нашей театральной жизни. Не хочу вас разочаровывать, но нью-йоркский театр это большая вонючая клоака, скопище проходимцев и бездарей. Вот почему мы так много потеряли со смертью Дэвида Гормана.

Ну да ладно, я отвлекся. Так вот, после той памятной воскресной вечеринки мы с женой и Дейвом сели в одно такси и Дейв высадил нас у нашего дома. И вот тогда он обронил какую-то фразу про это колье. Ничего особенного, я даже толком не помню его слов. Кажется, он спросил меня, не хотела бы Джин, моя жена, обзавестись таким украшением? Бриллиантовым колье. Джин посмеялась и сказала, что наверняка продала бы его, чтобы мы могли обеспечить себе безбедную старость. Дейв, по-моему, с ней не согласился – точно не помню. Я не вслушивался.

Это было в воскресенье. На следующий день, то есть позавчера, Дейв позвонил мне и сказал, что хочет поговорить со мной по поводу этого колье. Больше ничего – просто поговорить. Правда, потом добавил нечто, показавшееся мне странным – спросил, не кажется ли мне, что Марк Сарбайн немец? Имея в виду, что, будучи коренным американцем, я легче различу иностранный акцент, чем он сам. Я не говорил вам про его прошлое? Нет? Дело в том, что Дэвид Горман был евреем немецкого происхождения, и он хлебнул немало горя, спасаясь от фашистов. Я это, правда, слышал от других, а не от него. Я просто вспомнил об этом, когда он задал мне вопрос про Сарбайна. Я пытался припомнить насчет акцента, но точно сказать не мог, хотя, мне кажется, едва уловимый акцент в его речи прослушивался. Сарбайна я знал плохо – до этого мы встречались лишь однажды, – но он относится к тем людям, которые любят вращаться в театральных кругах. Нас с Джин он пригласил через Хартманов, которые финансируют мою постановку. Хартманы, если помните, тоже были на той вечеринке. Так вот, я ответил, что не знаю немец Сарбайн или нет.