Текст книги "Лидия"

Автор книги: Элейн Каннингем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Каннингем Элейн
Лидия

Каннингем Э.

Л И Д И Я

Перевел с английского А. Санин

Глава первая

Когда Алекс Хантер, мой босс, пригласил меня зайти в его кабинет, я нисколько не удивился. Более того, я этого уже ждал, о чем ему и поведал.

– Что у тебя с делом О'Лири? – спросил он.

– Можно считать его почти закрытым, – бодро отчеканил я. – Во всяком случае, никаких сложностей я больше не ожидаю. Я передал досье Харольду и сказал, что, по вашему мнению, будет лучше, если до конца его доведет он сам.

– Но это же бессовестное вранье! – взвился Хантер.

– Вероятно, – преспокойно признал я. – Я ведь люблю приврать.

– Ты вообще ведешь себя нагло и вызывающе. Мне это не по нутру, Харви, и я тебя честно предупреждаю: как только я подыщу тебе замену, ты будешь немедленно уволен. Более того, я попытаюсь внести тебя в черный список, чтобы, уйдя от меня, ты не сумел устроиться на более выгодную должность. Ты – развязный, гнусный, ненадежный и абсолютно беспринципный субъект. Единственное, что тебя хоть немного оправдывает – так это голова на плечах. В смекалке тебе не откажешь, это верно. Садись.

Я уселся в просторное черное кресло, стоявшее сбоку от его письменного стола, и принялся наблюдать за боссом. Хантер на меня никогда не кричал, но он и вообще отличался тем, что не кипятился и не повышал голоса ни в каких случаях, даже в самом раздраженном состоянии. Хотя внутри гнев ожесточал его, снаружи это никак не проявлялось. И еще одна особенность: сердясь, он всегда говорил правду. Меня он недолюбливал – по причинам, которые назвал сам, и которые, я должен признать, были не лишены оснований. Что касается моего к нему отношения, формулировать его я не готов, да это и не важно. Алекс Хантер – коренастый и курчавый крепыш со светло-русой, начинающей седеть шевелюрой и маленькими холодными голубыми глазками – с подчиненными он держался сухо и отчужденно, что оправдывал принципиальностью и чувством долга. Однако я считал, что принципиальности у него не больше, чем у бойскаута, и именно поэтому при всем желании так и не смог заставить себя уважать его. Впрочем, я вообще отношу себя к тем людям, которые мало кого и что уважают.

– Голова на плечах, говорите? – произнес я. – Смекалка? Вы и вправду так считаете? И где же она? Мне ведь уже тридцать пять, а я до сих пор числюсь всего лишь сыщиком в страховой компании за каких-то дохлых десять тысяч долларов в год...

– Не считая расходов.

– Не считая расходов, добавляет мой шеф, готовый скорее сжечь свою левую руку, чем оплатить мне жалкую поездку на такси.

– Черкани мне прошение, – вздохнул Хантер. – Или ступай на свое место и подай заявление на увольнение. Как тебе удобнее.

– Да, с наемными работниками разговор у вас короткий, – кивнул я. Так что вам угодно, мистер Хантер?

– Колье Сарбайна, разумеется. Неужели ты сам не догадался?

– Отчего же – догадался.

С минуту мы молча сидели, пока он пожирал меня своими глазками-бусинками. Поскольку спокойно сидеть, пока тебя испепеляют свирепым взглядом – удовольствие небольшое, я не выдержал и спросил его, какова сумма страховки.

– Ровно четверть миллиона, – с готовностью ответил Хантер. – Двести пятьдесят тысяч долларов.

– В одном полисе? Выданном нами?

– Да, в одном. И – именно в нашем.

– Но в нем ведь предусмотрена хоть частичная отсрочка платежа?

– Спроси у ребят наверху! – отрезал Хантер. – Какое мне, к чертовой матери, дело до отсрочки? Я знаю только, что через две недели моей компании придется выписать мистеру Марку Сарбайну чек на четверть миллиона долларов.

– Мое сердце обливается кровью при одной мысли о нашей компании.

– Не можешь без ехидства, – в тонкогубой улыбке моего босса было что-то змеиное. – Вот ведь язва!

– Я вовсе не язвил.

– Эх, скинуть бы мне годков десять, – вздохнул он.

– Да, сэр. И что бы вы тогда сделали? Собственноручно отыскали колье Сарбайна?

– Нет, Харви. Я бы лично вышиб из тебя дух.

– Вот как? Это несложно. Вы же знаете – я не мастак драться. Вам даже не придется скидывать десять лет, сэр. Валяйте. Раз уж это доставит вам истинное наслаждение...

– Спасибо, Харви, – коротко кивнул он.

– Если верить газетам, то колье тянет на триста пятьдесят тысяч.

– Кто, черт побери, знает, сколько оно стоит на самом деле? Рыночной цены на такие изделия просто не существует. На прошлой неделе в "Парк-Берне Галериз" устроили распродажу драгоценностей камней, на которую выставили бриллиант "Ломас". Прилетевший из Чикаго Гольдберг предложил за него сто десять тысяч, а достался камешек Питеру Суини из Бостона – за сто семьдесят! Оценивают все по-разному, но в колье Сарбайна есть один камешек, которому "Ломас" и в подметки не годится. Я клоню к тому, что подлинной стоимости колье не знает никто, но застраховано оно на четверть миллиона зеленых, и именно эту сумму нам предстоит выплатить.

– А почему его не застраховали покруче?

– Спроси Сарбайна.

– Я спрашиваю вас, – настаивал я.

– Я не люблю играть в "угадайку". Страховой взнос на такую сумму и так довольно значителен. Возможно, они не могли себе позволить внести больше.

– Это Сарбайн-то не мог?

– Ты подсчитывал его доходы, Харви. Я – нет.

– Бедняки такие безделушки не покупают.

– В самом деле? Очень меткое замечание, но в данном случае оно не по адресу. Марк Сарбайн не покупал это колье. Оно принадлежало Ричарду Коттеру, который, в свою очередь, унаследовал его от матери, Энн Фредерикс. Ее отец, Алан Фредерикс, южноафриканец британского происхождения, приехал в Штаты в тысяча восемьсот восемьдесят втором году. Главный алмаз он привез с собой не ограненным, и, насколько я знаю, целых десять лет копил деньги на поездку в Амстердам, чтобы отдать камень в огранку. Похоже, ему посчастливилось раздобыть третий или четвертый по величине алмаз за всю историю. Удайся огранка на славу, цены бы этому бриллианту не было, однако в процессе обработки случились довольно значительные потери, и пришлось изготовить колье. Все одиннадцать бриллиантов происходят из одного алмаза.

– Сколько же весил алмаз? – полюбопытствовал я.

– Сейчас мы точно не знаем, как не знаем и того, каким образом он достался Алану Фредериксу. Но уж безусловно – несколько сот карат в нем было. Впрочем, это ни о чем не говорит. Если верить португальцам, то в их сокровищнице покоится алмаз "Бонанза", который весит 1680 карат. Однако они отказываются показывать его специалистам, что рождает подозрения – вдруг это вовсе не настоящий алмаз, а белый топаз. Этот камень мы не застраховали бы даже на тысячу долларов, а вот у Сарбайна охотно приняли бы полис на все четыреста тысяч, вздумай он застраховаться на столько. Впрочем, я знавал немало алмазов по пятьсот карат, из которых не удалось бы изготовить колье, даже близко похожее на сарбайнское. Алмаз Фредерикса сразу разрезали на бриллианты, а это значит, что каждый алмаз огранили по плоскостям и снизу и сверху. Получали камни с так называемой экваториальной плоскостью. Над этой плоскостью делают тридцать три грани, а еще двадцать пять граней шлифуют сзади. Всего у такого бриллианта, таким образом, пятьдесят восемь граней, а результат – замечательное произведение ювелирного искусства.

Да, в камешках, он разбирался, но мне никогда не доставляло удовольствия казаться глупее, чем я есть, особенно – с учителем вроде Хантера. Я спросил его о качестве алмаза.

– Яхерсфонтейн, – ответил он.

– То есть, кимберлитовый, – кивнул я. – По меньшей мере не хуже, а то и лучше других знаменитых алмазов. Но, если он из Яхерсфонтейна – значит, старый Фредерикс попросту спер его.

– Кто его знает, – вздохнул Хантер. – Сейчас уже всем на это наплевать. Главное, да и единственное, что меня сейчас заботит, это – как заполучить сарбайнское колье назад.

– И раздобыть его должен не кто иной, как Харви Крим! Спасибо, сэр, масса Хантер. Сейчас прошвырнусь туда-сюда, а потом принесу вам в зубах доброе старое колье целехоньким и невредимым.

– Если я способен терпеть твое нахальство, Харви, то только до определенных пределов, – серьезно сказал Хантер.

– Обязуюсь, сэр, никогда и ни при каких обстоятельствах за эти пределы не выходить, – смиренно произнес я, кротко потупив взор. – Но вы так и не сказали мне, сколько Сарбайн заплатил за свою безделушку.

– Строго говоря, он не заплатил за нее ни единого цента. И тем не менее оно обошлось ему в двадцать пять тысяч долларов.

– А-аа, – понимающе протянул я, хотя ровным счетом ничего не понял. Выгодная покупка, ничего не скажешь.

– И не говори! Если бы ты слушал хоть кого-нибудь, кроме себя самого, то уже давно зарубил бы себе на носу, что Сарбайн не покупал колье – оно, как я безуспешно пытался тебе втолковать, принадлежало Ричарду Коттеру. Пару лет назад Коттера крупно подставили. Ты что-нибудь про него слышал?

Мне пришлось помотать головой. Не подумайте, что Алекс Хантер был ходячей энциклопедией, вовсе нет – но как босс, он распоряжался довольно многочисленным персоналом, который послушно совал нос в любую указанную боссом дыру, чтобы отработать жалкие несколько долларов, выплачиваемые компанией. Итак, он поведал мне, что Ричард Коттер возглавлял строительную фирму, которая возвела в Нью-Йорке полдюжины многоквартирных домов (а домов таких было тогда раз два и обчелся), после чего стала сдавать их в аренду. И вот тут-то у него и начались неприятности. Судебные иски следовали один за другим. В одном доме произошел пожар, другой сдали недостроенным, какой-то подрядчик улизнул с деньгами и так далее. Словом, человек дошел до ручки.

– Его грубо подставили, – заключил Хантер. – В сфере операций с недвижимостью такие случаи – вовсе не редкость. Особенно в строительном бизнесе.

– Да, со мной такое тоже случается, а ведь я пока ничего не строю.

– Прими мое сочувствие. Как бы то ни было, Коттер дошел до ручки и испытывал острую нужду в деньгах. Ему прежде уже доводилось иметь дело с Сарбайном и тот согласился ссудить Коттеру двадцать пять тысяч под залог бриллиантового колье. На год.

– Умница этот Коттер. Вместо того, чтобы запросто продать колье за астрономическую сумму, он закладывает его за двадцать пять тысяч!

– Он не мог продать колье. Кстати, это была их фамильная драгоценность. Дело в том, что его жена завещала колье их дочери.

– Разве колье принадлежало не ему?

– В свое время, – кивнул Хантер. – Потом он подарил его жене. После ее смерти колье отошло к дочери.

– Поэтому ни один банк не принял бы от него это колье, и он решил тайком от дочери обратиться к Сарбайну, – догадался я. – Но ведь любой суд мог бы признать эту сделку недействительной и вернул бы колье дочери.

– Это не совсем так, Харви, – произнес Хантер, снисходительно улыбаясь. – Во время заключения сделки его дочь еще не достигла совершеннолетия, и он официально был опекуном. Как опекун, Коттер имел право распоряжаться имуществом дочери по своему усмотрению – продавать, закладывать, спекулировать... Все, что душе угодно. Таков закон. Ему было достаточно только вести бухгалтерский учет и демонстрировать честность своих намерений. Итак, он отдал колье Сарбайну, но вскоре после этого окончательно разорился и пустил себе пулю в висок.

– А-аа...

– Да, вот, представь себе. Знаешь, Харви, когда ты произносишь таким тоном: "А-аа", меня начинает мутить. Кто ты такой, чтобы судить человека, которого так подло подставили?

– Я вовсе никого не сужу. Я просто спокойно произнес: "А-аа".

– Я понимаю. Меня с тебя просто воротит, Харви. Как бы то ни было, я тебе все рассказал.

– А какая судьба постигла девочку?

– Какую девочку?

– Дочь Коттера.

– А тебе какое дело?

– Сам не знаю. Просто здесь какая-то неувязка, а я не люблю неувязки.

– Извини, пожалуйста, – Хантер низко склонил голову. – Я забыл, что у тебя артистическая натура. Разумеется, ты не любишь неувязки. Так вот, девочка мертва. Это тебя устраивает?

– Не совсем. Когда и почему она умерла?

– Я не знаю ни того, ни другого, – уныло процедил сквозь зубы Хантер. – Более того – мне глубоко наплевать на это.

– Значит, вы просто забыли отдать соответствующее распоряжение о расследовании, – безжалостно подытожил я. – Вы стареете.

– Должно быть, – согласился Хантер. – Ты, видимо, прав, Харви. Только поэтому я и терплю твои выходки. Вместо того, чтобы вышвырнуть тебя вон. Или уволить ко всем чертям.

– Не только поэтому. Вы еще хотите наложить лапы на это колье.

– Да, Харви, я и в самом деле не прочь был бы получить это колье.

– Так я и думал. Скажите, масса Хантер, сэр – вознаграждение для того, кто его найдет, предусмотрено?

– Ты работаешь на нашу компанию, Харви!

– Безусловно. Но ведь найти колье может и кто-то другой?

– Мы еще не приняли решения на этот счет.

– А если обстоятельства вынудят меня предложить вам сделку?

– Если нас и впрямь вынудят обстоятельства, Харви, то нам придется согласиться.

– Сколько?

– Я уверен, что компания не станет возражать против выплаты премии в размере, скажем, десяти процентов... если иного выхода не будет, разумеется. Мы не благотворительный фонд и не правоохранительное учреждение. Наша цель – получить большую прибыль и, по возможности, сократить расходы. Ты поражаешь меня, Харви. Мне казалось – ты знаешь это, как "Отче наш".

– А как насчет двадцати процентов?

– Пятьдесят тысяч? Боюсь, что нет, Харви.

– Вот как? С каких это пор вы отвергаете четыре пятых пирога?

– Ты, конечно, в своем деле дока, Харви, но ты сперва найди пирог, а уж потом нарезай его.

– Я хочу услышать ваш ответ.

– Почему? – спросил Хантер голосом, внезапно ставшим жестким, как наждак.

– Потому, что мне нужны эти деньги.

– В самом деле? – уже почти промурлыкал мой босс. Уж слишком нежно тут он перестарался. Уж я-то знал, что внутри он кипит, как чайник. – А ты не забыл, Харви, что работаешь на нашу компанию?

– Нет. Этого я ни на минуту не забываю. Ваша грязная жалкая работенка внушает мне отвращение. Я торчу здесь только потому, что не могу подыскать ничего более стоящего. Вы вот упомянули, что у меня есть голова на плечах. Это довольно относительно. Те интеллектуалы, которым вы платите жалованье, не в состоянии самостоятельно отыскать свою тень в солнечную погоду. Но это вполне нормально. Для большинства ваших дел годятся и такие придурки. Теперь же – дело другое. Такого случая я ждал слишком давно и у меня нет уверенности, что он не последний.

– Понятно, Харви. Значит, ты выжидал. А с какой целью, позволь узнать.

– Я хочу получить это вознаграждение.

– Вознаграждение, – шепотом повторил он. – А какое именно вознаграждение?

– Двадцать процентов. Пятьдесят тысяч долларов.

– Понимаю. Что ж, ты, я вижу, мыслишь по крупному.

– А почему бы и нет. Я потратил целое утро, изучая все материалы по этой краже. Это был крутой налет, как окрестили его на телевидении. Простой, умелый и четкий. Возможно, даже не спланированный заранее. Такие кражи – самые тяжелые; ни подготовки, ни следов отступления. Как правило, они остаются нераскрытыми. Ни следов взлома, ни улик, ни свидетелей, ни даже отпечатков пальцев; если вы даже и верите в эту ерундистику с отпечатками пальцев. Словом, такие преступления не раскрывают. Если не верите, поройтесь в полицейских досье – там почти все такие кражи проходят как висяки.

– И мы заплатим тебе пятьдесят тысяч долларов, чтобы ты ее раскрыл?

– Нет, масса Хантер, сэр – вовсе нет. Вы заплатите мне пятьдесят тысяч после того, как я вручу вам колье.

– А-аа!

– Когда я вот недавно произнес "А-аа", вы устроили мне выволочку...

– Я был не прав, Харви, прости меня.

– Спасибо, сэр. Вам, должно быть, придется поставить этот вопрос перед Советом директоров? Все-таки, пятьдесят тысяч – не мелочь.

– Нет, Харви, не придется, – спокойно ответил Хантер.

– Вот как? Тогда я не понимаю...

– Можешь не договаривать, Харви. Мы не выплачиваем своим сотрудникам страховое вознаграждение. Так просто не принято.

– В самом деле? Значит, это ваше последнее слово?

– Нет. Вовсе нет. Я добавлю еще, что ты мне до смерти надоел.

Тогда я это стерпел. Сразу, во всяком случае, не взорвался. Оснований для этого было предостаточно, но я даже бровью не повел; чем и по сей день горжусь. Я только мысленно проворачивал в голове убийственные реплики. От самых мягких, вроде: "Ну и поищите себе другого дурачка, мистер Хантер" до коротких и колких, например: "Баста – с меня хватит!". Или даже: "Возьмите эту вашу работу и засуньте себе в...". Вы поняли – куда. Однако босс опередил меня, спокойно произнеся:

– Если ты хочешь уволиться, Харви, то я бы на твоем месте не беспокоился...

– Нет уж, сэр, я не могу не беспокоиться.

– Право, не стоит, Харви. Дело в том, что с тобой уже все кончено. Ты уже целых пять минут здесь не работаешь. Иными словами – ты уволен.

– До чего же вы все-таки жалкая личность, – только и выдавил я в ответ. – Не дали мне потешить собственное самолюбие и выйти отсюда с гордо поднятой головой. Вполне ведь могли уступить. Так нет, вам непременно нужно было меня унизить.

– У меня тоже есть самолюбие, Харви. Кстати, сегодня вторник, так что тебе причитается жалованье за два дня. Тем не менее мы вышлем тебе чек за целую неделю. Я лично за этим прослежу. Надеюсь, ты сейчас пойдешь и очистишь свой стол. И последнее: если хочешь что-нибудь еще сказать, говори сразу, чтобы я побыстрее начал наслаждаться мыслью, что больше никогда тебя не увижу.

– Трудно быстро подобрать подходящие для такого случая слова...

– Попытайся, Харви.

Я чуть пораскинул мозгами, потом устало промолвил:

– Идите в задницу.

– Спасибо, Харви. До свидания.

– До свидания, масса Хантер, сэр, – попрощался я.

* * *

Признаться, я не слишком спешил, освобождая свой стол. В нем, собственно говоря, не было ничего такого, чем бы я дорожил или хотел взять с собой, но я не мог допустить, чтобы меня так запросто вышвырнули с места, где я провел три бесцельных и скудно оплачиваемых года.

Офис, в котором мы располагались вдвоем с Харольдом Хопкинсом, бездарным страховым сыщиком с интеллектом ящерицы и рвением прыщавого подростка на первом свидании, представлял из себя перегороженную на две половинки каморку площадью примерно в девять квадратных футов. Учитывая, что в клетушках размещались два стола и три картотечных шкафа, места для людей оставалось с гулькин нос; приличная кошка и та разобиделась бы не на шутку. Впрочем, наша компания страховала имущество, а не людей, поэтому и поступала соответственно. Харольда на месте уже не оказалось – он отправился на поиски улик в закопченный от пожара цоколь дома О'Лири; компания пыталась доказать, что пожар, за который ей предстояло выложить две с половиной тысячи долларов страховки, на самом деле – не что иное, как поджог, учиненный владельцем. Впрочем, зная способности Харольда, я прекрасно понимал, что О'Лири ровным счетом ничего не грозит – уличить хозяина в преступлении он смог бы только в том случае, если бы О'Лири сам отвел его в сторонку и показал, как и когда поджег свой дом.

Оставшись в одиночестве, я немного посидел за столом, измышляя прощальную реплику, которая бы сразила неблагодарного Алекса Хантера наповал. Так уж я устроен, что всю жизнь придумываю всякие умные слова, которые, к сожалению, приходят ко мне в голову лишь после того, как мои собеседники уже и думать забывают про наш разговор. Что мне стоило сказать, например: "Мистер Хантер, я счел за честь работать с таким вздорным, самоуверенным и напрочь лишенным обаяния человеком, как вы. Жаль, что больше мне не доведется столкнуться с таким боссом."

Да, это звучало вполне достойно и цивилизованно. Выкладывая из ящиков расческу, зубную щетку с пастой и пинтовую бутылочку виски, я искренне недоумевал, почему не додумался до такой реплики сразу. Записная книжка, несколько карандашей и ручек – вот и все мои нехитрые пожитки в этой конторе. Впрочем, ручки с карандашами я вернул в ящик – некоторые из них принадлежали компании.

Я еще сидел и перебирал свой жалкий скарб, когда дверь моей конуры распахнулась и влетела Джоси Моррис, служившая секретаршей сразу для шести наших сыщиков – руководство нашей экономной компании считало, что нам и этого много. С места в карьер Джоси запричитала, правда ли то, что она только что услышала, и неужели такое может случиться.

– Правда, – подтвердил я.

Волосы у Джоси были кукольные – крашеные в светло-пепельный цвет. Кукольной выглядела и прехорошенькая мордашка с ярко-голубыми глазищами. Однако теперь они метали молнии, а маленький ротик изрыгал богохульства по адресу Алекса Хантера, посягнувшего на лучшего сыщика всех времен и народов.

– Полностью с тобой согласен, – кивнул я. – И еще – я очень растроган, Джоси. я даже не представлял, что так тебе дорог.

– Как они посмели! Знаете, мистер Крим, я такого порасскажу вам про этого подонка, Алекса Хантера...

Рассказать про этого подонка она не успела, потому что распахнулась дверь, и в проеме возник сам Хантер. Метнув на Джоси змеиный взгляд, он холодно поинтересовался, почему, вместо того, чтобы заниматься важными делами, она проводит время с личностями, которые перестали принимать участие в укреплении благополучия и процветания нашей компании.

– Если вы хотите мне что-нибудь поручить, мистер Хантер, – отчеканила Джоси тоном, свидетельствовавшим о немалой отваге, – или недовольны моим поведением, то вы найдете меня за моим письменным столом.

С этими словами она протиснулась мимо него к двери и вышла, громко стуча каблучками. Хантер проводил ее ледяным взглядом и уставился на жалкую кучку лежавших передо мной вещей.

– Ты собрался, Харви?

– Почти. Кстати говоря, я тут припомнил кое-какие слова, которые собирался вам высказать, но, подрастерявшись, не успел. У вас найдется минутка?

– Прибереги свои колкости на черный день, Харви. Мистер Смидли хочет побеседовать с тобой, прежде чем навсегда обречь на попрошайничество.

– Неужели?

Смидли – президент нашей компании. Пару раз за два года я мельком видел его издали, но никогда прежде он не изъявлял желания перекинуться со мной хоть одним словечком.

– Да, вот тебе и "неужели". Послушай, Харви, мы никогда не могли с тобой ни о чем договориться. Сделай одолжение, не раскрывай рта, пока мы идем в кабинет Смидли.

– Как изволите, – согласился я.

Хотя наша компания размещается в здании современной постройки, кабинет мистера Смидли отделан ореховым деревом и обставлен мебелью, придающей комнате старомодный, но дорогой вид – не лишнее, конечно, для создания облика процветающей страховой компании. Сам мистер Смидли плюгавенький тщедушный седоволосый человечек с крючковатым носом и невыразительными серыми глазками, вечно прячущимися за пенсне. Удостоив меня кислым взглядом, он кивком указал мне на стул напротив себя. Мистер Хантер опустился на другой стул, расположившийся в торце стола.

– Значит, вы – Крим, – безжизненным тоном изрек Смидли. Спорить я не стал. – Мистер Хантер, присутствующий здесь, зарекомендовал вас как нашего лучшего сыщика.

– В прошлом. Он уже меня уволил.

– Да, мне это известно, – кивнул Смидли. – Он поступил в интересах компании. Да будет вам известно, мистер Крим, что я всецело поддерживаю это его решение. Как руководитель отдела, он пользуется моим полным и безграничным доверием. Однако, обсудив с ним все подробности этого дела, я счел необходимым переговорить с вами. Вы не возражаете?

Я пожал плечами. Я уже смекнул, что сейчас получу встречное предложение, а это делало мою позицию достаточно сильной.

– Он сказал мне, – спокойно продолжил Смидли, – что вы потребовали вознаграждение за то, что отыщете и вернете компании колье Сарбайна.

Я кивнул.

– Совершенно верно.

– Но вы знаете, что наши правила запрещают выплачивать вознаграждения своим сотрудникам?

– Да, знаю.

– Значит, вы отдаете себе отчет в том, что ваши требования беспрецедентны. Лично я отстаиваю точку зрения, что хорошие работники на улице не валяются, и их следует ценить и поощрять. И относиться к ним нужно бережно. Иными словами, мистер Крим, я пригласил вас сюда, чтобы попытаться прояснить и, по возможности, исправить некоторые недоразумения. Вам нравится ваша работа?

– Иногда.

– Вы считаете, что вам платят недостаточно?

– Да, – сухо сказал я.

– Мы вас понимаем. Честолюбивые люди нередко выражают недовольство по поводу финансовой оценки своих услуг. А что, если я предложу вам поднять ваше жалованье на десять процентов?

Я помотал головой.

– Нет. Мне не нужна прибавка.

– А что вам нужно, мистер Крим? – холодно спросил он.

– Я уже объяснил это мистеру Хантеру.

– Но позвольте, – мистер Смидли снисходительно улыбнулся, словно напоминая, что мы с ним взрослые люди и понимаем всю нелепость моих требований. – Вы же не можете всерьез требовать выплаты пятидесяти тысяч долларов? Если бы это даже и не противоречило нашим правилам – сумма-то просто абсурдная!

– Допустим. Но лишь на одну пятую столь же абсурдная, как тот чек, который вам придется выписать по истечении двух недель, если вы не найдете колье.

– А почему вы так уверены, что найдете его сами?

– Не знаю. Как не знаю и того, со сколькими людьми мне придется поделиться своим вознаграждением. Хочу только заранее подстраховаться.

– И вы считаете, мистер Крим, что ваше требование стоит того, чтобы потерять положение и работу?

– У меня здесь никакого положения, мистер Смидли. Только работа причем оплачиваемая примерно так же, как труд забулдыги-слесаря. Такое вознаграждение – это пять лет моей работы здесь.

– Понимаю. А что, если вместо вознаграждения, мы выдадим вам премию в размере пяти тысяч долларов?

Я помотал головой.

– Вы понимаете, мистер Крим, что такое пятьдесят тысяч долларов?

– Не совсем, – признался я. – Но, положив их на свой банковский счет и потратив пару бессонных ночей на то, чтобы досчитать до пятидесяти тысяч, я свыкнусь с этой мыслью. Я вообще быстро приспосабливаюсь. Я способный.

– Понятно, – вздохнул мистер Смидли, переплетая пальцы. – Я хочу, чтобы вы поняли следующее, мистер Крим: я ставлю интересы компании выше амбиций и даже выше устоявшихся традиций. Согласись я с тем, чтобы вышвырнуть вас вон, я бы потешил свое самолюбие, но поступился интересами компании. Только давайте сразу жестко договоримся: если колье будет найдено сотрудниками полиции, ФБР или каких-либо иных организаций и правоохранительных органов здесь или в другой стране, никакого вознаграждения мы вам не выплатим. Деньги вы получите только в том случае, если найдете колье сами... или с помощью воров, скупщиков краденого и прочего сброда. Вы согласны?

– Да, сэр. Но я хотел бы получить также письменное подтверждение.

– Я продиктую условия секретарше, и вы заберете контракт с собой. И учтите, мистер Крим, лично вы и ваши методы мне не нравятся. Надеюсь, мне понравятся ваши результаты.

– Я тоже надеюсь, сэр.

Он вызвал секретаршу и надиктовал ей договор. Я дождался, пока его напечатали и подписали, после чего, унося в руке бумажку стоимостью в пятьдесят тысяч долларов, позволил себе гаденько ухмыльнуться в лицо массы Хантера.

Глава вторая

С годами у меня выработалась особая манера работать, которая отличается от методов полиции прежде всего полной противоположностью целей, которых мы добиваемся. Полицейские ловят воров. Меня интересует только застрахованное нашей компанией имущество. Если попутно с возвращаемым имуществом удается прихватить и вора, я не слишком возражаю против временного пребывания в ранге ревностного блюстителя законности; аналогичным образом полицейские, изловив вора, с готовностью возвращают похищенное законному владельцу. Есть и некоторые другие различия. Полиция, например, обладает неограниченными возможностями и колоссальной разветвленной организацией, раскинувшей свои щупальца по всему свету. Если в кое-каких подобных организациях мне и готовы изредка оказать поддержку, то при этом там ни на секунду не забывают, что ради спасения страховки я всегда готов пойти на любую сделку как с самими жуликами, так и с укрывателями краденого. В договоре, который вручил мне Смидли, об этом, естественно не было и речи; более того и он и Хантер поклялись бы на стопке библий, что не знаются с ворами и мошенниками. Тем не менее, когда мы, сыщики, вступаем в контакт с такого рода публикой, наши боссы закрывают на это глаза. Для пользы дела.

Так что работаю я по-своему; иногда у меня это выгорает, а порой и нет. О том, как это сработало в деле Лидии Андерсон (а именно под таким именем оно навсегда запечатлелось в моей памяти), вы узнаете, дочитав до конца эти записки.

Колье было украдено в воскресенье вечером, а описанные выше события происходили во вторник утром. Из всего, что я прочитал по поводу этой кражи, я заключил, что будет лучше, если до четверга с этим делом провозится полиция, промолов его через все свои жернова. Скорее всего им не удастся обнаружить ни вора, ни колье. В противном же случае, я все равно ничего не добьюсь, если и буду путаться у них под ногами. Да, колье меня интересовало – даже очень, на целых пятьдесят тысяч долларов, – но только в том случае, если я найду его сам. Поэтому я решил временно оставить полицию в покое, а сам пока прогулялся в доннеловское отделение нью-йоркской библиотеки. Если вы рыщете в поисках каких-то экзотических фактов, то, разумеется, лучше Центральной библиотеки, что на Сорок второй улице, вам места не найти; правда, порыться на полках вам просто так не разрешат, да и кучи всяких формальностей не оберешься. Поскольку мне требовался всего-навсего выпуск "Кто есть кто" пятилетней давности, я решил довольствоваться доннеловским филиалом, где можно неспешно полистать любой справочник в тишине и покое.

Кроме того, здание доннеловской библиотеки удобно расположено на Пятьдесят третьей улице, прямо напротив Музея современного искусства, в котором можно совершенно потрясающе пообедать по самой обычной для Нью-Йорка цене. Я посещал местную столовую уже без малого десять лет и давно проникся уверенностью, что ничто так не красит человека, как способность создавать шедевры искусства.

И еще в этой библиотеке работает моя знакомая, Люсилла Демпси – без нее это учреждение нельзя и представить. Как-то раз я пригласил ее на свидание, после которого проникся болезненным ощущением, что в Люсилле сочетаются наихудшие представления о пуританских приличиях наряду с неистребимым желанием покончить с моим грешным существованием и наставить на путь истинный. После этого неудачного свидания мы стали друзьями и, примерно раз в месяц, обедали вместе в заведении напротив библиотеки.

Люсилла встретила меня приветливой улыбкой. Еще не было и полудня, а пойти пообедать мы условились в половине первого. Люсилла приняла мое приглашение со вздохом. Есть такие женщины, которые всегда вздыхают, когда на что-либо соглашаются.