Текст книги "Любовь слепа"
Автор книги: Элеонора Глин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)
ГЛАВА XIV
Ванесса остановилась на последней ступеньке. Она все еще чувствовала себя во власти оскорблений, и при виде Губерта, снова танцующего с герцогиней, гнев с новой силой охватил ее. Ральф испугался, увидев выражение ее глаз. Он подошел к ней и со свойственной ему милой манерой старался смягчить ее настроение. Он не отходил от нее до конца – до тех пор, пока все не пожелали им покойной ночи.
Следующий день был одним из самых жарких дней этого года. На поле, где происходила выставка лошадей, царила страшная духота. В большую палатку, где был накрыт завтрак, воздух, казалось, проникал прямо из раскаленной печи. Ванесса с трудом переносила это, лица расплывались перед ее глазами. Губерт совсем не говорил с ней. Они случайно встретились, когда все выходили из дому, и холодно посмотрели друг на друга. Сейчас Ванесса сидела возле самого знатного вельможи графства, а Губерт имел по одну сторону важную старую даму, а по другую, конечно, Алису Линкольнвуд. Когда он наклонялся вперед, он мог видеть профиль Ванессы. Она же намеренно не смотрела в его сторону. Он был глубоко встревожен и обозлен всем происходившим. Он злился на то, что могло казаться, будто Алиса завладела им, и на то, что не мог уклониться от этого, так как ранг обязывал ее сидеть по правую руку хозяина! Он злился потому, что все страшно запутано, и его отношения с Ванессой стали такими натянутыми, что они, по-видимому, уже просто не могли говорить друг с другом. Что из всего этого выйдет?
Зачем он был вчера такой ревнивой скотиной? Он знал свет и понимал, что ухаживания Чарльза Ланглея не имеют серьезного значения. Он видел, как подобным же образом Чарльз вел себя по отношению к двадцати различным женщинам, и всегда смеялся над ним. Почему же он так рассвирепел, когда дело коснулось его жены? Губерт признался себе, что вначале, когда Ванесса еще ничего не значила для него, он никогда не обратил бы на это внимания.
Алиса утомляла его своей болтовней, которую раньше он так легко слушал.
День кое-как прошел, а вечером был бал, традиционное празднование «наступления возраста» по поводу совершеннолетия в Лилиесфилде.
На Ванессе было платье из пунцового тюля и бриллиантовая корона, подаренная отцом. Своей изысканной, экзотической красотой она затмевала всех остальных дам, а надменные манеры, которыми она прикрывала свои поруганные чувства, дополняли облик молодой королевы из сказки.
Губерт трепетал от восторга, но мысль, причинявшая ему огорчение, не давала покоя: почему она никогда не надевает ничего из его фамильных драгоценностей?
Вечер подходил к концу. Губерт наблюдал за каждым движением Ванессы – с кем она танцует, где стоит, а она была уверена, что каждый раз, когда его не видно, он с герцогиней!
Наконец они столкнулись – Ванесса опять с Чарльзом Ланглеем, Губерт с Алисой…
Губерт твердо решил избавиться от ревности к старому приятелю, но сейчас почувствовал, как она снова закипает в нем…
– Давайте поменяемся дамами, Чарльз, – сказал он с легкомысленным видом. – Я ужасно надоел ее светлости… – он протянул руки к Ванессе.
– Идемте, мистер Ланглей, – насмешливо сказала герцогиня, – Губерт прав.
Чарльзу отчаянно не хотелось уступать Ванессу, но что было делать!
Когда они остались вдвоем, Ванесса с ледяным выражением продолжала смотреть на танцующих. Ей было очень досадно чувствовать себя пешкой в игре окружающих ее людей.
– Я хочу танцевать с вами, – сказал Губерт.
– А я не желаю.
– Почему? Потому что это со мной?
– Вероятно.
– В таком случае вы будете танцевать! – его голос звучал свирепо. Он обнял ее за талию, и так как невозможно было устраивать сцену на виду у всех, Ванесса вынуждена была танцевать с ним, но они еще не прошли и одного круга, как смертельная усталость охватила ее. Губерт внезапно почувствовал, что ее тело отяжелело, повиснув на его руках.
– Что с вами? – вскричал он и почти вынес ее на балкон, где уложил на диван.
Что-то очень странное случилось с Ванессой. Это не была потеря сознания – она почувствовала под сердцем какой-то странный трепет, движение чего-то, принадлежащего не ей, а какому-то другому существу. На одно мгновение явилось чувство ужаса, но тут же безотчетный восторг вытеснил его: перед ее огромными глазами, похожими на полночное небо, пронеслось какое-то туманное, неземное видение. Лицо Ванессы стало белым, как цветы у ее пояса. До нее донесся, как будто издалека, голос Губерта:
– Ради Бога, Ванесса, что с вами? Что случилось?
Она заставила себя очнуться, но лицо ее хранило необычайное выражение.
Губерт смотрел на нее, и вдруг ему показалось, что он из мира реальности переносится в совсем другой мир. Прошедшее и настоящее, и дни, которые еще придут, – все, казалось, растворилось в наступившем, трепещущем, звонком молчании, и он с упоением почувствовал себя во власти чар…
Ни один из них не знал, что их сейчас связало первое земное движение их ребенка, они ощутили только, что новый удивительный магнетический поток несет их друг к другу.
И в следующее мгновение Губерт схватил бы ее в свои объятия. Но, как это часто случается, ничтожное обстоятельство повернуло шаги судьбы…
Какой-то молодой джентльмен, преследуя с видом охотника на лисиц вдову с хорошим приданым, выскочил через балконную дверь и почти споткнулся о маленькие ножки Ванессы. Он рассыпался в извинениях, но чары были нарушены, ворвавшаяся обыденность вернула их к действительности.
– Это ничего, благодарю, – сказала Ванесса. – Я устала и не хотела бы больше танцевать. Пожалуйста, отведите меня к старой леди Бекфорд – я должна поздороваться с ней.
– Охотно! – и он подал ей руку. Они больше не говорили и только по возвращении в Сент-Остель обменялись холодно-вежливым «покойной ночи» в общем зале, в толпе.
Но когда Губерт остался один в своей комнате в западном крыле дома, он глубоко задумался… Что это было? Что это значит? Через открытое окно он видел луну, склонявшуюся к западу, – скоро рассвет. Он вышел на террасу и, стоя на старинных плитах, между которыми пробивалась молодая травка, смотрел в глубину парка. Страстное желание заставляло его трепетать: если бы они могли полюбить друг друга. Если бы…
Горячий сладкий запах гелиотропа донесся до него с ближайшей клумбы, вдруг зачирикала птица. Но странный шорох, раздавшийся в кустах позади, произвела не птица! Он вскочил и напряженно прислушался, пошел вперед, заглянул за лавровые кусты – ничего не было видно, всюду царила тишина.
Его мысль задержалась на этом: звук был сильнее того, который мог бы произвести заблудившийся кролик, утром он поговорит с главным садовником. Сторож сообщил ему недавно, что шайка браконьеров появилась возле поместья Лилиесфилд, примыкающего к Сент-Остелю. Но что мог искать браконьер так близко к дому? Вероятнее всего, он ошибся, и это попросту ласка или горностай. Мысли Губерта вернулись к Ванессе. Прекрасное, мраморно-белое, желанное создание!
Их брак с самого начала был ужасной ошибкой. Почему он не встретил ее в обычных условиях, без предвзятого мнения, не ослепленный предрассудками?.. Увы! Она была его идеалом женщины – он осознал это теперь – и она была его женой. Но впереди еще долгие годы, он научит ее любить его, еще не слишком поздно. И он стал мечтать о том, как будет чудесно, когда наконец наступит этот день… Утро застало его смотрящим в сад, на лице его был восторг.
Придя в свою китайскую спальню, Ванесса бросилась в кресло – странное трепетание у нее под сердцем возобновилось. И сейчас внезапная мысль осветила все – она поняла! Она еще никогда не додумывала этой мысли до конца, отбрасывала ее от себя, как нечто неправдоподобное, слишком странно было думать об этом. Она отдалась во власть новых глубоких чувств.
– Губерт, – позвала она тихо, – Губерт!
Но никто не ответил.
ГЛАВА XV
На следующий день большинство гостей снова отправилось на выставку лошадей, но Ванесса осталась и Ральф Донгерфилд остался с нею. Она сослалась на то, что хочет посмотреть, как все будет устроено для танцев. Ванесса была рада нескольким часам покоя. Ральф на своих костылях приковылял с ней к столу, и она села, вытянувшись в кресле. Она чувствовала, что не должна больше поддаваться слабости и тоске, иначе время, оставшееся до конца приема, покажется ей слишком тяжелым.
Ральф наблюдал за Ванессой, его добрые глаза были полны симпатии к ней. Может ли иметь в глазах мужчины хоть малейшее значение вопрос о происхождении по отношению к такому дивному созданию, как Ванесса? Какое значение имеет то, что она еврейка? И что ее отец банкир?
Каждая черта ее лица выражала силу характера. Линии рта были тверды и в то же время чувственны… Форма лба – чистая и благородная, а глаза поистине прекрасны. Но трагедия таилась в них…
– Разве не чувствуется в воздухе что-то странное, кузен Ральф? – спросила Ванесса с легкой дрожью. – Что-то давящее, хотя на небе нет ни тучки?
Ральфу нравилось, когда она называла его «кузен Ральф» – он просил ее при их первой встрече называть его по имени, и для бедного прелестного ребенка это было большой поддержкой.
– Я думаю, есть невидимые силы в воздухе, которые могут каким-то образом влиять на нас, – согласился он, – в один прекрасный день наука откроет это. Ваши глаза полны тайны, Ванесса.
Она повернулась и посмотрела на него – все страдание ее души, казалось, отразилось в этом взгляде.
– Дитя, скажите мне, что смущает вас?
– Ральф, я ненавижу герцогиню Линкольнвуд. Почему она всегда рядом с моим мужем?
Ральф не знал, что ей ответить. Он и сам в глубине души не был уверен в характере отношений Губерта и Алисы. Если он рассеет, или, по крайней мере, постарается это сделать, тревогу в душе Ванессы, это может оказаться только временным средством утешить ее… Как же лучше поступить?
– В вашей жизни, Ванесса, может быть много интересного, помимо Губерта и его старых приятельниц. Я хотел бы, чтобы вас интересовало все то хорошее, что стало вам доступно благодаря вашему высокому положению.
– Я стараюсь это делать, но здесь, в вашем свете, меня не любят – я здесь чужая.
– Чепуха! Всякий, кто вас знает, полон восхищения.
– Я слышала на балу в Кингсборо, как меня назвали «дочь еврея-ростовщика»…
Ральф дымил своей папиросой.
– А если так, то победа вашей обаятельности над всеми предрассудками – тем большее достижение, – ведь легко дающиеся вещи не имеют цены в наших глазах.
Ванесса вздохнула, мысли ее блуждали. Ей казалось, что в настоящую минуту ничто, кроме любви Губерта, не имеет для нее реального значения. Он был началом и концом всех вещей. Какой смысл в ее жизни, если все долгие годы она проведет одинокой и жаждущей любви, наблюдая в лучшем случае его полное к себе равнодушие, а в худшем – еще и привязанность к другой женщине.
Тогда она подумала о тайне, которую хранила. Свойственная ей застенчивость, результат сурового воспитания мадам де Жанон, не позволяла Ванессе открыть тайну Ральфу – единственному на свете человеку, к которому она чувствовала симпатию. Отца, конечно, это сильно заинтересовало бы и, может быть, родственников Губерта тоже, но самого Губерта?.. Какой интерес может испытывать он к ребенку от женщины, которую презирает? Вероятно, ему будет даже досадно. Какой во всем этом смысл? Почему он женился на ней? Почему оставляет ее с тех пор одну? И почему он так груб с ней в эти последние дни?
Ванесса была слишком неопытна, чтобы делать правильные выводы из того, что видела, чтобы понять, что необузданная ревность отнюдь не означает безразличия. Она считала настроение Губерта следствием его гордости и не подозревала, что в нем горит любовь к ней. Она вспоминала, каждый раз со свежим уколом в сердце, его слова о ее поведении «дурного тона», и о том, что «к несчастью» она его жена. Значит, он жалеет, что связан с нею… Нет, совершенно невозможно говорить об этом – все должно быть предоставлено судьбе. Она слишком утомлена и подавлена, чтобы дальше выносить оскорбления. Она только надеется, что Бог, не ограничивающий себя какими бы то ни было религиями, сохранит ее дух достаточно сильным, чтобы она осталась самой собой, даст ей мужество продолжать жить, нелюбимой и презираемой, жить для ребенка от любимого человека.
– Ванесса, о чем вы думаете, моя маленькая дорогая кузина?
Она чуть не подскочила при звуке голоса Ральфа – так далеко были ее мысли.
– Может быть, я молилась, кузен Ральф… Давайте поговорим о новых книгах об античной цивилизации, которые вчера прибыли из Лондона.
– Высокой стеной ограждаетесь вы от всех.
– Так лучше. Вы можете смеяться, потому что думаете, что я еще так молода, но я твердо знаю, что если хочешь выиграть, нужно все решать самой и переносить все также только самой.
Ральф исполнил ее желание, и они заговорили о книгах, но у него осталась на душе тяжесть какого-то зловещего предчувствия, особенно когда вся компания возвратилась с выставки, а Губерт отправился с Алисой играть в теннис, снова оставив Ванессу совершенно одну.
Губерт не заметил этого.
Удачной уловкой – сказав, что они должны получить реванш у Чарльза Ланглея и кузена Губерта, которые накануне победили их, – герцогиня буквально заставила Губерта пойти играть. Он же в действительности желал одного – оставаться возле Ванессы и постараться изменить тон, установившийся между ними. Ему и в голову не приходила мысль, что она ревнует его к Алисе, ведь все это время он не видел от Ванессы ничего, кроме ледяной холодности.
– Какой сегодня зной, как душно, – сказала герцогиня, сбрасывая свою элегантную спортивную куртку, – можно подумать, что надвигается гроза.
– И ни одной крошечной тучки на этом скверном небе, – отозвался кузен, посылая мяч прямо над головой Губерта.
Ванесса – она стояла вдалеке, под буками, где собрались гости, – чувствовала, что каждый ее нерв дрожит в отдельности. Почему, почему ею всегда пренебрегают и оставляют в стороне – ведь она хозяйка дома. Герцогиня даже не спросила ее, можно ли им играть сейчас или нет, она пришла с этим планом, совершенно игнорируя Ванессу, и захватила в свои руки Губерта, как будто он принадлежит ей одной.
Их радостный смех доносился с лужайки, они были такими веселыми и дружными, и так свободно общались друг с другом, без этой церемонной вежливости, с которой обходилось с нею большинство мужчин.
«Они знают, что он презирает меня, и потому ведут себя так, – думала Ванесса, чувствуя себя совершенно несчастной. – Они берут пример с Губерта. Если бы он любил меня, и они знали об этом, они были бы совсем другими».
Не было ничего определенного, на что она могла пожаловаться. Вся компания, исключая Алису, выказывала ей уважение, но была какая-то тень, какое-то неуловимое «нечто» в их обращении с ней.
Ральф видел, что она страдает, но ничего не мог поделать. Когда партия в теннис окончилась, четверо игроков присоединились к остальной компании, пившей под деревьями прохладительные напитки. За столом велся общий легкий разговор. Чарльз Ланглей рассказывал, что, как говорил один человек на выставке, прошлой ночью в Лилиесфилде была горячая погоня за браконьером, расставившим силки на молодых куропаток. Губерт прислушался и вспомнил о шуме в лавровых кустах. Ванесса наблюдала за ним. Никогда еще он, казалось ей, не выглядел таким привлекательным, как сейчас в теннисном фланелевом костюме. Прирожденное изящество движений, отточенное благодаря спортивной тренировке, придавало всему его облику особое обаяние. Легкий румянец на загорелом лице и ясные синие глаза всегда вызывали восхищение женщин, а его равнодушие делало его еще более желанным.
Ванесса, глядя на него тайком, трепетала от любви и горя. Ведь он принадлежит ей по закону, ей, а не герцогине! Все, что здесь происходит, – позор. Она больше не могла этого вынести и, возвратясь наконец в дом, бросилась к окну в своей комнате. Здесь, стоя у окна за сетчатой занавеской, она смотрела на лужайку, где Губерт, растянувшись на траве у ног герцогини, с беззаботным видом трепал за уши свою собаку.
Потрясающий порыв страсти охватил Ванессу.
– Я убила бы ее, если бы могла, – шептали ее дрожащие губы, – он мой, а не ее!
ГЛАВА XVI
В этот вечер Ванесса более, чем всегда, походила на королеву в своем платье, шитом золотом и серебром; ее великолепные волосы были переплетены жемчугом, а на руке она держала подарок отца – пламенеющую китайскую шаль.
Обед прошел вполне спокойно, а затем в течение часа Ванесса и Губерт стояли, встречая гостей, приглашенных на танцы. Они не говорили друг с другом – холодное выражение лица Ванессы, казалось, замораживало слова, готовые сорваться с уст Губерта. Затем, когда танцы были в полном разгаре, они смогли наконец оставить свое место, и Губерт со вздохом облегчения направился в зал. Как это все тяготит его; завтра, когда разъедутся гости и они останутся вдвоем с Ванессой, – завтра он заставит ее заговорить и начнет постепенно разрушать, вставший между ними, барьер. Лучше всего, если он определенно покажет Алисе, что она надоела ему и что он не намерен в будущем принимать ее коварные заигрывания. Это была слабость с его стороны, что он позволял ей вести себя так глупо сентиментально, как она это делала в последние дни.
С таким намерением он направился к герцогине. На ней тоже было серебряное платье, и он не мог не подумать, насколько лучше выглядит Ванесса.
Мелкое тщеславие Алисы нашло удовлетворение в том, что она бесцеремонно завладела шалью Ванессы. Она завернулась в нее, и когда Ванесса вышла в зал из зеленой гостиной, где принимала гостей, первое, что она заметила, были ее муж и герцогиня, выходящие через балконную дверь на террасу.
Ее страстная итальянская натура заглушила в ней все остальное – безумное чувство ревности завладело ею. Она должна пойти за ними, должна узнать, каковы их отношения!
С хитростью отчаяния Ванесса вернулась через боковой ход и, схватив темно-синий плащ, завернулась в него – вся ее тонкая фигура в блестящем платье скрылась под ним, затем выскользнула через боковую дверь и очутилась на террасе.
Если она проберется по узенькой тропинке к лавровым кустам, она сможет совсем близко подойти к ротонде, куда, очевидно, направляются Губерт и Алиса. Она видела, как шаль, – ее шаль! – наброшенная на серебряное платье Алисы, отсвечивает в лунном свете.
Ярость сотрясла ее – зубы стучали, руки стали влажными и холодными; она остановилась в узкой аллее и, прижавшись к стволу кедра, могла издали видеть, как те двое вошли в ротонду и облокотились о балюстраду.
Сердце Ванессы так отчаянно билось, что она едва дышала. Она видела, как герцогиня бросилась к Губерту и обняла его за шею. Она задрожала от безумной ревности, но тут же увидела, как Губерт резко вырвался из обхвативших его рук и с совершенно недвусмысленным пренебрежением почти оттолкнул от себя герцогиню. Тогда, с чувством неизъяснимого облегчения, Ванесса пришла в себя. Жгучий стыд за свой поступок, за то, что она подсматривала за ними, охватил ее. Подлую и жалкую вещь она сделала, как низко пала она, Ванесса!
Она повернулась, чтобы броситься назад, в дом, и в этот момент раздался выстрел. В ее сознании промелькнуло смутное воспоминание о рассказе Чарльза Ланглея, что-то о браконьерах.
Дорожка делала здесь крутой поворот, и прежде чем Ванесса повернула за угол, какой-то человек выскочил из лавровых кустов и, уронив на землю револьвер, исчез в кустах, растущих по другую сторону тропинки.
Однако ничего этого Ванесса не увидела и не услышала – ее мозг был поглощен мыслью об ее собственном недостойном поведении. Она остановилась, чтобы перевести дыхание, на том самом месте, где лежал револьвер. И вдруг увидела, что Губерт бежит к ней из ротонды.
Он заметил, что она подсматривала за ним, о Боже! Какой стыд! Она бросилась бежать, но в пять шагов он настиг ее и грубо схватил за руку.
– Вы ревнивая, злая женщина! – его голос звучал хрипло от боли и ужаса. – Как вы могли это сделать?
Издали они услышали шум голосов.
– Идите, уезжайте поскорее на автомобиле, пока кто-нибудь не заметил, пока вас не заподозрят, – я скажу, что ваш отец заболел и прислал за вами… Вы опозорили мое имя и мой дом, ступайте!
– То, что я сделала – гадко, я сознаю это, но я обезумела от ревности, я люблю вас… – ее мягкий, нежный голос сейчас звенел и стал почти резким от страсти. – Вы измучили меня, вы свели меня с ума, а теперь выгоняете меня из дому, меня, вашу жену… и нашего еще неродившегося ребенка…
Губерт зашатался и выпустил ее руки.
Но Ванесса не медлила. Она бросилась бежать от него и, никем незамеченная, достигла дома. Сбросила в холле плащ и меньше чем через четверть часа, протелефонировав в гараж, что отец ее заболел и она должна немедленно ехать к нему, уже неслась в Лондон в своем собственном автомобиле.
