Текст книги "Седьмая принцесса (сборник)"

Автор книги: Элеонор (Элинор) Фарджон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

ПОКРОВ ИРАЗАДЫ

– А силачей ты когда-нибудь нянчила? – спросил – Роли. Нянюшка готовилась рассказать сказку и выуживала из корзинки чулок, который можно было ещё спасти.

– Может, я самый сильный? – настойчиво продолжал Роли.

В последнее время он очень возгордился своими спортивными успехами. Упражнения с гантелями и впрямь давались ему лучше, чем Ронни.

– Вог с тобой, конечно, не ты. Тебе до них пока далеко. Самым сильным был Геракл. А может, Самсон. Оба крепышами уродились! Помню, я любила этих младенцев гостям показывать…

– А кто самая красивая из тех, кого ты нянчила? – спросила Дорис. Она, разумеется, вопросов в лоб не задавала, не уточняла «Может, я?», как делали братья, но втайне надеялась, что Нянюшка признает её самой красивой. Ведь люди про неё часто говорят: «Какая хорошенькая девочка!».

– Кто краше всех, я тебе наверняка скажу, – промолвила Нянюшка и принялась за штопку.

– Самой красивой из тех, кого я нянчила, была персидская принцесса Иразада. Вот все твердят о Елене Прекрасной, из-за которой Троянская воина затеялась, но я-то знаю, что принцесса Иразада краше всех цариц и королев, вместе взятых. Так она была хороша, что на неё и глядеть было опасно. Люди за ней, совсем ещё крошкой, толпами ходили. Бывало, падут слуги ниц на ступенях дворца и ждут: вдруг Иразада покажется хоть на минутку, вдруг им удастся взглянуть на неё украдкой. Отец её, Шах, бросал государственные дела и смотрел на дочь с утра до ночи. Покажись она на улицах города – народ валом валил следом, провожая принцессу до самого дворца. Даже в отцовский сад, где она сидела одна-одинёшенька среди тюльпанов, вечно слетались птицы – взглянуть на её несказанную красоту.

А когда Иразада подросла, все принцы и короли принялись наперебой предлагать ей руку и сердце. Никто из них не видал Иразады, но слухами о её красоте полнилась земля. Её восхваляли люди, воспевали птицы, небесные ветерки шелестели о ней, волны нашёптывали о красоте Иразады прибрежным камешкам. В назначенный день со всех концов света, с востока и с запада, съехались во дворец персидского Шаха короли и принцы, чтобы Иразада выбрала среди них мужа.

Принцесса вошла – и все сердца захолонуло от её невиданной красоты. Она же стала вглядываться в лица, но стоило ей остановить на ком-нибудь взор, соперники тут же убивали счастливца из ревности – чтоб не добился он благосклонности Иразады. В конце концов зал наполнился мертвецами. Два последних принца одновременно вонзили друг в друга клинки.

Однако и теперь ничто не изменилось. Во всех странах на престол взошли новые цари и короли и опять пожелали заполучить в жёны персидскую принцессу. Очень мы тогда растревожились. Напуганный Шах предрекал:

– Они опять друг друга порешат! Один взгляд на мою Иразаду – и любой человек помутится рассудком от любви!

Наконец мы надумали спрятать красоту Иразады навеки. Спрятать от всех – даже от мужа, чтоб любовались либо все, либо никто. Так-то в мире поспокойнее будет. И когда новые короли приехали в Персию предлагать Иразаде руку и сердце, она вышла к ним, сокрытая покровом. Никто не мог рассмотреть её лица.

– Вот моя дочь, – сказал персидский Шах. – И пусть тот, кого она выберет себе в мужья, поклянётся, что никогда не взглянет на её лицо и никому не позволит снять покров – вовеки, покуда она жива. Так кто тут хочет жениться на Иразаде?

Сперва один, потом другой, а потом и все короли растерянно посмотрели на укутанную фигурку принцессы и зашушукались. Им совсем не понравилось условие персидского шаха, их одолевали сомнения.

– Может, это вовсе не Иразада, – рассуждал один. – Под покрывалом они подсунут нам любую уродку.

– Даже если там Иразада, – рассуждал Другой, – откуда нам знать, что она и впрямь такая красавица? Может, она страшна, как ведьма?

– Пускай она и вправду Иразада, – рассуждал третий. – Пускай она красива, как твердит молва. Но какой же муж но доброй воле откажется от красоты жены своей? Кто пожелает жену под вуалью?

Поговорили-поговорили да и разошлись. Зал опустел. Слух о шахском условии облетел всю землю, и с тех пор уже никто не просил руки персидской принцессы Иразады.

Шли годы, умерли отец и мать Иразады, Персией правил теперь другой шах, старые придворные сменились новыми. А Иразада всё жила во дворце, в своих покоях, и никто, кроме меня, её не видел. Красота сделала её бессмертной, но лишь я знала, что там, иод покровом, Иразада по-прежнему молода и прекрасна. Все думали, что Иразада превратилась в ветхую старуху. Красота её к тому времени стала легендой.

А потом Персию покорили враги; завоеватель выгнал из-дворца-всех персов, а с ними и принцессу под покровом. Куда она ушла, неведомо никому. Но я-то знаю: не может сгинуть такая красота, по-прежнему блуждает где-то моя Иразада, сокрытая покровом от людских глаз.

ЛАПЛАНДЕЦ ЛИПП

– А кто был самым маленьким из тех, кого ты нянчила, – спросила у Нянюшки Дорис. – Наверно, китайская принцесса?

– Нет, – ответила Старая Нянюшка, Она искала дырки в носочках Мери-Матильды. – Принцесса и вправду была крошечной. Но Липп и того меньше.

– Какой такой Липп? – спросил Ронни.

– Лапландец Липп, родом из Лапландии. По крайней мере, мне так объяснили. Меня тогда спешно вызвали и сказали, будто в Лапландии родился ребёнок, да такой крошечный, что его родная мать найти не может. Поезжайте, мол, ради Бога, помогите. Я и поехала. Только я его тоже не нашла.

– И что было дальше? – спросил Роли.

– Ничего.

– Ну а где же сказка про Липпа?

– Нету про Липпа никакой сказки, – ответила Нянюшка и таинственно добавила: – Я думаю, что и Липпа-то никакого на свете не было. Вот и дырок у Мери-Матильды я отыскать не могу. Их, верно, тоже нет. Ума не приложу, как эти носочки ко мне в корзинку попали?

ДЕРЕВЦЕ НА КРЫШЕ

– Вот и у старшей девоньки дырка в чулке нашлась, – сунув руку поглубже в корзинку, Нянюшка вынула оттуда чулок Дорис. – Я вам, милые, расскажу сегодня сказку про одну девочку из Швейцарии. Когда я её нянчила, я и чинила чулки, и штопала, и вязала!

Звали ту девочку Лизель, и была она Лесниковой дочкой. Ее батюшка жил на склоне горы, в чудесном домике неподалёку от хвойного леса. Лес укрывал беломраморную гору, точно лохматая медвежья шкура. А в вышине, над верхушками деревьев, блистали освещённые солнцем льды. Порой они сумрачно темнели под густыми грозовыми тучами, но чуть покажется солнце – льдистые пики заблистают вновь. А иногда гор и вовсе не было видно, их скрывали густые туманы.

Лизель знала огромный лес как свои пять пальцев. Сестёр-братьев у неё не было, и друзьями её детских игр стали лесные травы да деревья. Самое высокое дерево она прозвала в честь отца Лесником, а маленькую пушистую ёлочку величала Лизель. И каждый день – а то и не раз – бегала поболтать с ёлочкой подружкой, проведать, как ей живётся-можется. Однажды на прогулке вытянула Лизель розовую ленту из косы и говорит:

– У меня два банта, а у ёлочки Лизель ни одного. Я ей подарю! – И привязала на самую макушку розовый бант.

Наутро чуть свет бегом к ёлочке – проверять, не сдул ли ветер её подарок. Вернулась радостная: бант по-прежнему красовался на макушке. Но на другой день вернулась в слезах.

– Что стряслось, Лизель? – спрашиваю. – Неужто ветер стащил-таки твою ленточку?

– Ой, Нянюшка, – всхлипывает Лизель. – Всё хуже, намного хуже. Ленточки нет, и ёлочки тоже нет. Её кто-то срубил!

Насилу я мою Лизель утешила. Тут приходит её отец, Лесник, видный такой мужчина. И приводит с собой пригожего парня, сынка Петера Гимзеля. Эти Гимзели жили в долине под горой и были богатеи. Как раз возводили под крышу второй дом. Предназначался он Гансу, когда тот женится да остепенится. Крышу намечалось крыть на следующий день, и Ганс теперь звал Лесника на пир, который Петер Гимзель хотел задать для работников и друзей.

Такой уж у них в Швейцарии обычай. Дом – под крышу, плотникам да каменщикам стол, накрывают пей, гуляй; а друзья приходят благословить новосёлов, и пожелать им счастливой жизни под новой крышей. Называется праздник «Венчанье крыши».

Ганс был добрым парнем. Увидев заплаканную Лизель, он наклонился к ней с ласковой улыбкой:

– Не плачь, маленькая. Хочешь завтра на пир пойти?

– Ну ты чудила! – сказал Лесник, – Там только детей не хватает!

Но грустные глаза Лизель радостно засветились от доброты Ганса, и парень, принялся уговаривать Лесника:

– Всем место найдётся – и старым, и малым. Приведите её, Нянюшка, и сами приходите.

Я пообещала привести девочку, а потом увести спать, ведь пир наверняка затянется за полночь. Наутро мы все принарядились: Лесник надел зелёный камзол с галунами и сунул в шляпу орлиное перо; я надела темно-красное шерстяное платье с чёрным фартуком и накинула на плечи цветастую шаль. А уж Лизель наша была просто загляденье: пышная белая блузка, короткая голубая юбчонка и чёрный бархатный поясок. А на шее позванивают серебряные цепочки, теряются под вышитым воротником. И вот, разодетые, отправились мы вниз, в долину. Там уж народ вокруг нового дома толпится; внутри и на улице длинные столы, всякой снедью уставлены; скрипач весёлую песенку наигрывает, кругом разговоры, смех, танцы и повальное обжорство. Увидев нас, из-за стола выбрался высокий, широкоплечий Петер Гимзель:

– Добро пожаловать, Лесник, добро пожаловать!

А юный Ганс подбежал к нам и взял за руку Лизель:

– Добро пожаловать, маленькая. Погляди-ка вверх – мы только что деревце на крыше приладили, как по обычаю положено!

– Ой _тНянюшка, – охнула девочка. – Это же ёлочка Лизель!

– Твоя ёлочка? – переспросил Ганс. Пришлось объяснять ему, что это за ёлка такая.

– Ну, прости, маленькая, прости, что поселил твоё деревце на своей крыше. Только ты сама виновата: я же самое красивое выбирал, а ты на свою ёлочку розовый бант повязала. Конечно, я его и выбрал. Думал, мне феи подсказывают лучшее в лесу деревце. Ну, прощаешь?

Моя Лизель покраснела и с робкой улыбкой вымолвила:

– Прощаю. Пускай ёлочка Лизель принесёт вашему дому счастье, господин Ганс.

Так и вышло. Ведь шесть лет спустя, когда Лизель стукнуло шестнадцать, а Гансу двадцать два, он привёл её в этот дом невестой. А в день свадьбы Лизель вплела в волосы ту самую розовую ленту, которую повязала когда-то своей ёлочке. Ганс хранил её в кармане все шесть лет, пока Лизель подрастала.

КИТАЙСКАЯ ПРИНЦЕССА

– А теперь и у младшей моей голубушки дырка протёрлась! – с этими словами Нянюшка вынула из корзинки носочек Мери-Матильды. – У нашей малютки и дырки-малютки. Да и немудрено – ножка-то у тебя не больше, чем у Китайской Принцессы.

Китайскую принцессу я нянчила в стародавние времена. Англия в ту пору была ещё безымянным островом на краю света. До Принцессы я нянчила её маменьку, вдовствующую Императрицу.

Принцесса росла самой очаровательной крошкой в мире – легкая, точно бабочка, и хрупкая, как стеклянная подвеска. Бывало, дашь ей на обед ложку риса – она и сыта, а скажет: «Нянюшка, пить хочу!» – так я налью молока в напёрсток – Принцесса напьется да ещё и оставит половину. Спать я её укладывала в шкатулке с нитками, в уголке, а на простыни разрезала свой носовой платок – получилась как раз пара.

Слыхали когда-нибудь, как ударяют о стеклянные колокольцы дождевые капли? Точно так смеялась моя Принцесса, А когда ходили мы с ней на прогулку, уж как я её потерять боялась! Посажу в кошелёк, ие закрываю его – так и несу. Идём мы по пекинским улицам, она то и дело выглядывает и сокрушается:

– До чего же много в мире великанов!

Зато в рисовых полях Принцесса глядела на порхающих бабочек и радостно приговаривала:

– Какие милые маленькие создания! Отчего они не приходят в гости во дворец?

Вот однажды получила Императрица депешу, что, мол, Татарский Хан желает взять в жёны её дочь, Китайскую Принцессу. Узнав об этом, малютка засыпала меня вопросами:

– Нянюшка, далеко ли Татарское ханство?

– Мне там понравится?

– А люди там большие или маленькие?

– А сам Хан какой?

– Я его полюблю?

– Он очень большой?

– А может, он маленький и хорошенький?

– А как он одет?

Не на все вопросы нашлась я, что ответить; но, услыхав последний, сказала:

– В пурпурной мантии. Непременно в пурпурной мантии, как всякий порядочный хан.

– Пурпурная мантия, – повторила Принцесса. – Красиво! Теперь как увижу, я его сразу узнаю. Мой милый, маленький Пурпурный Хан! – и Китайская Принцесса захлопала в ладоши.

Очень она ждала своего Императора, а в день его приезда вдруг сказала:

– Нянюшка, мне нужно новое платье!

– Да Бог с тобой, куколка, у тебя их семь сотен, и все новые!

Ведь я принялась за шитьё, как только узнала о свадьбе, и шила не покладая рук.

– Да не эти! – топнула ножкой Принцесса.

Стояла она в это время на ногте моего большого пальца и топнула по нему пребольно.

– Мне нужно платье, достойное пурпурной мантии Хана.

– Где же его искать прикажешь? – спросила я.

– В рисовых полях.

Я посадила её в кошелёк, и мы отправились в поля. День выдался знойный, над полем порхали бабочки, а за ними гонялся маленький китайчонок в голубой хлопковой рубахе. Бабочек он ловил прямо руками. Мы подошли уже совсем близко, когда он прихлопнул какую-то бабочку слишком сильно, и нежное, как цветок, чудесное созданье упало мёртвым к нашим ногам. Принцесса рыдала безутешно.

– Пускай постопт смирно, я оттаскаю его за полосы! – в гневе потребовала она.

Мальчишка приблизился и покорно склонил голову, а Принцесса ухватилась за два волоска на его макушке и потянула изо всех сил – маленький китайчонок даже сморщился от боли.

– Ну вот! – утомлённо сказала принцесса. – Ступай теперь прочь! И на глаза мне не попадайся!

Мальчик ушёл, а Принцесса попросила:

– Нянюшка, дай мне бедняжку!

Я подобрала бабочку. Принцесса погладила её пёстрые бархатные крылышки и, немножко всплакнув, улеглась в обнимку с бабочкой в самой глубине кошелька.

Я решила оставить её в покое – пускай погорюет вволю – и отправилась искать тень, чтобы переждать зной и Принцёссины слёзы. Устроилась я под деревом, бабочки мельтешили в жарком мареве, – а один мотылёк просто не отставал: так вокруг нас и вьётся, так и танцует. Краше бабочки я прежде не видывала. Сидела я тихонько, неподвижно, и мотылёк, осмелев, уселся прямо на мой кошелёк. Долго сидел, смирно, только усики длинные туда-сюда шарят. Мне померещилось даже, будто он говорит что-то, только – вот беда! – уши мои для тех речей непригодные, ничего я не разобрала.

Потом я то ли задремала, то ли забылась…

А может, просто клюнула носом разок-другой.

Но открываю глаза и вижу: мотылёк расправляет крылья, лететь хочет, а рядом другая бабочка – поменьше, пёстренькая, точь-в-точь как та, которую мальчишка убил.

Взлетели они вместе, крылышками друг друга касаясь, устремились из тени на солнце, покружили и скрылись вдали.

Пора было возвращаться – вдруг Татарский Хан уже приехал? Я шепнула в кошелёк:

– Эй, куколка, пойдём-ка домой. – Принцесса не отозвалась. Я решила, что она спит, и направилась во дворец. Шла не спеша – чтоб не разбудить малютку.

На пороге меня встретила королева:

– Нянюшка! Скорее! Хан въезжает в город, а вы куда-то запропастились! Ни тебя, ни Принцессы!

– Вот она целёхонька, в кошельке сидит, – сказала я.

Открыли мы кошелёк, а он пуст, точно воздушный шарик! Мы все уголки в кошельке обшарили, все рисовые поля обежали – всё высматривали Принцессу в придорожной пыли. Хотя она никак – ну никак! – не могла у меня по дороге выпасть! Под деревом, где я отдыхала, каждую травинку перебрали. Принцесса исчезла без следа. Лишь бабочки вернулись и доверчиво уселись сперва ко мне на ладонь, а после – к Императрице. Та, что поменьше, встряхнула крылышками, словно говорит:

– Гляди, Нянюшка, на моё новое платье!

И тут меня осенило.

– Как эта бабочка называется?

А Императрица ревёт в три ручья:

– Нянюшка, ну при чём тут бабочки? Не знаю я названий! Хотя та, что побольше, кажется, Пурпурный Хан. Ох, вечно ты невпопад спрашиваешь!

– Вытри-ка слёзы, – говорю. – Искать нам больше некого. Принцесса покинула нас без возврата. – Стряхнула я с руки бабочек и повела королеву домой.

У дворцовых ворот гудела толпа: в столицу приехал сам Татарский Хан, а невесты нет! Но, завидя нас, толпа загудела:

– Вон они! Вон Приицессина нянька идёт!

Хан, высокий красавец в пурпурнои мантии, сбежал по ступеням нам навстречу. Он направился прямиком к Императрице и, обняв её, воскликнул:

– Моя Принцесса! Моя невеста! Моя красавица!

Императрица онемела от изумления. Да и я, признаться, тоже. Впрочем, вскоре Императрица пришла в себя и подала мне знак: молчи, мол. Император обнял её снова, а я тем временем махнула толпе: молчите, мол. Люди вмиг всё поняли, стоят – точно языки прикусили. Император повёл невесту во дворец. Так всё и сладилось. Да и что стал бы он делать с моей малюткой Принцессой? В кошелёк посадил бы? Так что ему, считай, повезло…

– Ох, я все боялась, что сказка окажется короткой, – сказала Дорис. – Ведь у Мери-Матильды совсем крошечная дырка.

Твоя правда, – ответила Нянюшка. Но штопать маленькую дыру – непросто. Тут нужна сноровка. А поспешишь – людей насмешишь.

ЗОЛОТОЙ ОРЁЛ

– Вечно у вас, мальчишек, коленки разодранные, – сказала Нянюшка, вынимая из корзинки ёщё пару чулок. – Ведь только что зашивала! Верно, опять по деревьям лазили. Точь-в-точь как Дионелло, тот, что лазил на отцовскую оливу, чтобы золотого орла поймать.

– А кто был этот Лионелло, расскажи, Нянюшка! – попросил Роли. – Хватит про него сказки, чтоб эту дыру заштопать? – Роли очень надеялся, что сказка окажется длинной – дырка-то была огромной. Нянюшка просунула в неё целый кулак!

– Пожалуй, хватит. Моего Диопелло как раз хватит на твою дырку…

И, заправив нитку в штопальную иглу, Нянюшка начала:

– Диопелло жил в Италии, отец его служил садовником в господском доме, где я детей нянчила. – Самого-то Лиоиелло я не нянчила, но всё про него знала, он у меня на глазах рос. Весёлый такой мальчонка, удачливый, и выдумщик в придачу.

Сады в поместье разрослись чудесные. Хозяином у нас был граф – тихий такой человечек, незаметный, прошмыгнёт как мышка, и нет его; зато Лиопелло важно, по-хозяйски расхаживал среди роз и фиговых деревьев, меж статуй и фонтанов, будто он тут самый главный. И я частенько слышала, как он говорил своим маленьким приятелям, крестьянским ребятишкам:

– Эх, не видали вы нашего сада! Фиги у нас огромные, точно дыни, а каждая, роза – будто целый букет. Из фонтанов у нас ее вода бьёт, а шампанское! А таких красивых статуй у самого итальянского короля в саду пет!!!

В нашем саду, мол, и то и сё, и пятое и десятое. Сейчас и не припомню всех небылиц, которые он про этот чужой, графский, сад выдумывал.

Но это так, к слову, просто чтоб вы знали, какой он был выдумщик.

Как-то раз встречаю его в дальнем конце сада, возле отцовской сторожки, у них там свой клочок землицы был – граф отдал садовнику под грядки. В руке Лионелло держал сачок и шёл такой смелый, решительный, никого вокруг себя не замечал.

– Эй, Дионелло, – окликнула я. – Ты словно с драконом сражаться идёшь!

– Нет, – отмахнулся он. – Я иду ловить золотого орла.

– Да ну! А где ж ты его найдёшь?

– У отца, на оливе, – ответил Лиоиелло. – Они всегда там сидят.

Он отправился дальше, а я – за ним. Очень уж любопытно мне стало. У оливковых деревьев я остановилась, и вдруг из листвы клёкот, хлопанье крыльев и Лионелло кричит что-то. Короче, неразбериха такая, что сразу ясно: на орла охота идёт.

Я поближе подошла, тут Лионелло как раз и спустился; рубашка разорвана, в чулке дырища, на щеке царапина, а под мышкой – матушкина жёлтая наседка, курица старая.

– Что, – говорю, – Лионелло, поймал своего золотого орла?

– А то как же! Ну, пошла, – и он отбросил наседку прочь. – У нас тут столько золотых орлов развелось – тьма тьмущая. Прямо не знаем, куда деваться.

Но и это так, к слову, просто чтоб вы знали, что Лионелло мой на выдумки горазд.

Из графского дома я ушла, когда Лионелло был ещё мал. Довелось мне тогда отправиться к королю-людоеду – людоедиков нянчить. Но несколько лет спустя случилось мне заехать в те края, и я навестила графских деток – ведь я своих питомцев никогда не забываю. Графские дети уже выросли, и молодой граф как раз собирался жениться на самой красивой девушке в округе. Я посмотрела на невесту и вмиг её вспомнила: она в детстве такая хорошенькая, ладная девчушка была.

Я её поцеловала и благословила. А потом спрашиваю:

– Что с Лионелло сталось?

– Жив-здоров, всё в той же сторожке, – улыбается графский сынок. – Он теперь у нас садовником, отец-то его умер. Кстати, Лионелло женился на прошлой неделе.

– Да ну! И на ком же?

– На Аните, дочке торговца углем.

– Помню-помню, – обрадовалась я. – Хорошая девочка, большеротая такая, курносенькая.

Попрощалась я со счастливыми женихом и невестой и пошла в дальний конец сада, к Лионелло. Он как раз поливал розы возле сторожки, узнал меня издали и весело так закричал:

– Нянюшка, привет!!! Как я рад тебя видеть!

– И я тебя рада видеть, Лионелдушко, рада, что не забыл старую.

– Тебя разве забудешь! Да ты и не изменялась совсем. Сам-то он стал теперь пригожий, статный парень, но я говорю:

– Ты тоже ни капельки не изменился! – Он, конечно, и выше стал, и в плечах шире, но всё такой же весельчак, и глаза блестели так же ярко, как бывало в детстве. Он от моих слов развеселился не на шутку:

– Ой, Нянюшка, ой, уморила! Не изменился!!! Нет, шалишь! Изменился, да ещё как! Помнишь, как я сам себе голову морочил? Гонялся за наседкой и называл её золотым орлом? Ха-ха! Помнишь? Я-то думал, я обманываю тебя, а на самом деле только себя и дурачил.

– Зато был счастлив.

– Ещё как! Впрочем, я и теперь счастлив. Я теперь даже счастливей прежнего. Он взглянул – на меня, широко улыбнулся и радостно выпалил: – Я на прошлой неделе женился!!!

– Что ты говоришь!

– Да-да! И как ты думаешь, на ком? Ну же, Нянюшка, догадайся! Красивей девушки, во всей Италии не сыщешь!

– Неужели?

– Правда-правда! И знаешь что? Молодой граф теперь тоже женится. Раньше всё решиться не мог, а потом я женился на Аните, и он вдруг понял, что самую-то раскрасавицу из-под носа увели. Ну, он и взял вторую по красоте. Она, конечно, хороша, только жене моей и в подмётки не годится. Пойдём, я тебе Аниту покажу.

Шла я в сторожку вслед за Лиоиелло и всё думала, как же простушка, какой Анита в детстве была, смогла в красавицу вырасти? Тут и сама Анита на пороге показалась, подбежала к нам, улыбается: мне – радостно, а Лионелло – и того пуще.

Лицо девушки осветилось улыбкой, и не беда, что осталась она прежней курносой простушкой. Лионелло просиял и шепнул мне на ухо:

– Видишь, Нянюшка! Что я тебе говорил? Краше во всей Италии нет!

С этими словами Нянюшка закрепила нитку и оторвала хвостик.

– Ой, Нянюшка! – воскликнул Роли. – Неужели заштопала? Так быстро… Дыра же была такая огромная!

– Верно, мой милый. У некоторых на коленках такие дырки, что вовек не заштопаешь. Вот и приходится заплатки ставить.