Текст книги "Седьмая принцесса (сборник)"

Автор книги: Элеонор (Элинор) Фарджон

Глава XX. ЧЁРНЫЙ БЕСЁНОК

Все замерли – недозаперев двери, недозаклеив замочные скважины, не дозамазав щели. Однако ставни были уже плотно закрыты, и в детской царила кромешная тьма. Откуда же доносится это мерзкое хихиканье, от которого стынет в жилах кровьи останавливается сердце?

– Хи-хи-хи!

Ваза, которую Кухарка недавно водрузила на верхушку праздничного торта, вдруг заалела, точно внутри неё разгорелось пламя, а потом – словно уголёк из печи – оттуда выпрыгнул препротивный чернющий бесёнок. Противней ни король, ни придворные в жизни не видали. Положив ногу на ногу, бесёнок уселся на веточку из слоновой кости, а потом, бешено вращая хвостиком, спрыгнул на пол.

– Вот и я! Вот и я!

– Кто ты такой? – требовательно спросил Нолличек и раздвинул занавески, чтобы получше рассмотреть непрошеного гостя. – Кто ты такой?

– Чур, я не подсказчик!

– Так чего ж тут подсказывать? Скажи своё имя, раз пришёл!!

– В том-то вся и беда, – всхлипнула Долл. – Имя у него есть, и назови я его сейчас – никакая беда нам бы уже не грозила. Я должна угадать это имя с трёх раз, и тогда бес будет надо мной не властен.

– С трёх раз? – Нолличек просиял. – Это же чепуха! С трёх раз что угодно угадать можно… Его зовут…

– Только не спеши! – умоляюще воскликнула Долл, – Не угадаешь – потеряешь и меня, и ребёнка.

– Хорошенького, голубоглазенького детёпыша, – подхватил бес. – И миленькую, красивенькую жёнушку!

Он заглянул в колыбель и потянулся приподнять вуаль, твёрдо зная, что ни за три, ни за тридцать три, ни за триста тридцать три попытки его имени никому не угадать.

Все женщины бросились на защиту ребёнка.

– Руки прочь! – прикрикнула на беса Нянька, и под её взглядом он съёжился и даже попятился. Она была, видно, из тех нянек, которым ие смеют перечить даже бесы. Нолличек тем временем перетряхивал содержимое своих карманов.

– Отдать тебе моего ребёночка? Отдать тебе мою Доллечку? Всё что угодно проси, но их не отдам, – бормотал он и вдруг подскочил к бесу: – Слушай! Хочешь корону? Хочешь скипетр? Хочешь перочинный ножичек с тремя лезвиями? Всё забирай и уходи подобру-поздорову. Ишь, какой выискался! Хапуга!

Бес осклабился, услышав про корону, ухмыльнулся, услышав про скипетр, и презрительно фыркнул, услышав про перочинный ножичек. Потом он бешено завертел хвостом-веретеном и завопил:

– Не на того напали! Я не тот! Это точно, как то, что зовут меня…

– Как? – спросил дружный хор.

– Я не дурак! И зовут меня неважно как! – издевательски захихикал бес.

Тут к нему подбежала Джен и плюхнулась на колени:

– Я отдам тебе все мои цветные ленты и серебряную монету – четыре пенса – в придачу, – сказала она. – Только убирайся куда подальшеу чтобы духа твоего здесь не было.

Бес осклабился, услышав про ленты, ухмыльнулся, услышав про четыре пенса, и, подкрутив хвостик, сказал:

– Не уйду.

Тут, размахивая медной кастрюлей и деревянной ложкой, к нему протопала Кухарка.

– Вот, – сказала она. – Забирай! Это моя лучшая кастрюля и почти лучшая поварёшка. Забирай! И мотай отсюда, да побыстрее.

Бес осклабился, услышав про кастрюлю, ухмыльнулся, услышав про поварёшку, и, подкрутив хвостик, сказал:

– Не уйду.

Вперёд выступил Дворецкий.

– Что ж, – сказал он. – Тебе, должно быть, понравится вот этот штопор моего собственного изобретения. Могу ещё налить тебе бокал шампанского. Соглашайся, поганый бес, и убирайся куда подальше.

Бес ухмыльнулся, услышав про штопор, презрительно фыркнул, услышав про шампанское, и, подкрутив хвост, сказал:

– Не уйду.

– Тогда, – обратилась к нему Мегги, – ты, верно, не откажешься от моих лучших лопаточек для сбивания масла и от доброй миски свежайшего творога. А хочешь – сыворотки попей. Только побыстрее! Бери и – уматывай, чтоб глаза мои тебя больше не видели.

Бес осклабился, услышав про лопаточки, ухмыльнулся, услышав про творог с сывороткой, и, подкрутив хвостик, заявил:

– Не уйду.

Тут его принялся увещевать Садовник.

– Послушай, – сказал он, – будь благоразумен. Я предлагаю тебе очень ценные вещи: мою лопату, совок и картофелекопалку. Лучше во всём Норфолке не сыщешь. Забирай и проваливай, мерзкий ты, мерзкий бес!

Но бес осклабился, ухмыльнулся и фыркнул, услышав про лопату, совок и картофелекопалку. Лихо подкрутив хвостик, он сказал:

– Не уйду.

– Да пропади ты пропадом! – взъярилась Мамаша Кодлинг. – Забирай дедову пивную кружку и бабкин бронзовый напёрсток, забирай, поганец, только чтоб духом твоим здесь больше не пахло.

Но бес осклабился, ухмыльнулся, фыркнул, подкрутил хвост И снова сказал:

– Не уйду.

Вперёд дружно вышли Эйб, Сид, Дейв и Хэл с мешками на плечах.

– В этом мешке лыко, – объявил Эйб.

– А в этом – ячмень, – сказал Сид.

– А в этом – овёс, – сказал Дейв.

– А в этом – прекрасный навоз, – сказал Хэл.

– Все мешки доверху набитые, – добавили они хором. – Хватай, бесёнок, и бери ноги в руки!

Бес ухмыльнулся, осклабился, фыркнул и, волчком закрутившись на хвосте, промолвил:

– Я не уйду!

Последней вперёд выступила Нянька – с пустыми руками и крепко сжатыми кулаками.

– Ну, а ты что хочешь мне предложить? – спросил её бес, но на всякий случай попятился.

– Я тебе сейчас уши надеру! – грозно сказала Нянька. – И отшлёпаю хорошенько. Прочь с глаз моих, а то узнаешь, где раки зимуют!

– Прочь! Прочь! – закричали все. – А то узнаешь, где раки зимуют!

Но бес ухмылялся по-прежнему, крутил хвостом быстрей прежнего и уходить даже не думал.

– Не уйду я? Я не тот! – хихикал он. – Это точно, как то, что зовут меня…

– Как? – закричали все хором.

– Нет, врасплох меня не застать! Имя вам не угадать! – Он фыркнул и одним махом вскочил на подоконник, к Доллечке, которая всё сидела у окошка, с надеждой глядя вдаль.

Глава XXI. ТРИ ПОСЛЕДНИЕ ПОПЫТКИ

– Время вышло, Додл Кодлинг, – провозгласил Прядильный бес. – Называй моё имя!

– Где же моя сестричка? – в отчаянье прошептала Долл. – Полл, где ты?

– Не видать тебе её во веки веков, – захихикал бес. Обернувшись к людям, что растерянно толпились вокруг с отвергнутыми подношениями, он ткнул пальцем в каждого по очереди и с издевательской ухмылкой повторил:

– Назови моё имя!

– Не торопи нас! – раздражённо сказал Нолличек и принялся задумчиво расхаживать взад-вперёд и скрести затылок в поисках разгадки. Остальные же сбились в кружочек вокруг сидевшей у окошка Долл и стали шёпотом совещаться.

– Ну, и как вы считаете? – спросила Мамаша Кодлинг.

– А вы-то как считаете? – спросил её Дворецкий.

– По-моему, Никодемус.

– Нет, он не Никодемус, – сказала Долл. – Я это имя вчера пробовала.

– Может, Зеведей? – предположила Кухарка.

– И Зеведея я пробовала, – сказала Долл. – Тоже неправильно.

– Хаздрубала называла? – спросила Мегги.

– Да. Только он не Хаздрубал.

Услышав, что и это имя не подходит, все схватились за головы и стали судорожно перебирать в памяти всё, что знали. Думанье, однако, было для них делом непривычным и шло туго. Вдруг Нолличек, размышлявший в одиночку, торжествующе уставил на беса указательный палец и воскликнул:

– Тебя зовут Софонизба!

– Это раз! – довольно хохотнул бес.

 
Раз – ха-ха!
Че-пу-ха!
 

– Эх ты, дурья твоя башка! – возмутилась Мамаша Кодлинг. – Софонизба! Тоже, выдумал!

– Софонизба – женское имя, – вставила Кухарка.

– А может, он женщина? – ответил Нолличек.

– Ну, уж нет, – со знанием дела сказал Садовник. – Кто угодно, только не женщина. Значит, выходит, мужчина.

– Почему меня, как всегда, никто не предупредил?! – Нолличек обиделся и надулся.

– Вечно ты торопишься, торопыга, – упрекнула его Нянька. – Бросился вперёд, точно бык на красное! Мы из-за тебя целую попытку проиграли.

– Ничего, две ещё осталось, – угрюмо сказал король. – За два раза что угодно угадать можно.

– Можно. Если ты помолчишь, – твёрдо заявила Нянька.

Нолличек зажал рукою рот и отошёл, всем своим видом обещая быть паинькой. Остальные же снова принялись совещаться – голова к голове.

Садовник задумчиво промолвил:

– А вдруг Мафусаил.

– Я тоже так решила, – сказала Долл. – Но попала пальцем в небо.

– А я убеждён, что – Навуходоносор, – сказал Дворецкий.

– Меняйте свои убеждения, – ответила Долл.

– По-моему, он смахивает на Марка, – сказал Эйб.

– Нет, на Савла, – сказал Сид.

– Нет, на Билла, – сказал Дейв.

– Нет, на Неда, – сказал Хэл.

Но Долл замотала головой:

– Все эти имена я пробовала. Мимо.

На этом их мысли кончились. Мужчины чесали в затылках, женщины били себя по лбу, одни искали ответ на полу, другие – на потолке. Тут уж Нолличек не выдержал. Решив, что все уже сдались, он подскочил к бесу и закричал:

– Тебя зовут Эсмеральда!

– Два – хи-хи! – захихикал бес.

 
Два – хи-хи!
Простаки!
 

– Теперь он Эсмеральду выдумал! – ахнула Нянька. – Ух, розги по тебе плачут!

Нолличек разгневанно притопнул ножкой:

– А почему не Эсмеральда?

– У тебя что, глаз нету? Этот мерзкий бес мужского рода!

– Могли бы и раньше подсказать. – Нолличек снова надулся.

– Полл, Полл, Поллечка, где же ты? – шептала Долл, ломая пальцы от горя. С каждой новой ошибкой надежд на спасение оставалось всё меньше и меньше. Её близкие тоже стали потихоньку отчаиваться, хотя продолжали бормотать друг дружке на ухо:

– Понял! Это…

– Нет, – я уверен, это…

– Голову даю на отсечение, это…

Нолличек, в полной уверенности, что на сей раз угадал верно, снова рванулся к бесу.

– Тебя зовут, – произнёс он громким-прегромким шёпотом, – тебя зовут…

– Остановите его! – завопила Мамаша Кодлинг.

Нолличеку не дали упустить их последний шанс – Дворецкий схватил короля за шиворот и зажал ему рот рукой, а Нянька грозно сдвинула брови на румяном и морщинистом, точно печёное яблоко, лице и, подойдя к воспитаннику вплотную, скомандовала:

– Шагом марш в угол! Живо!

И Нолличеку – хочешь не хочешь – пришлось выполнять приказ.

Бес глядел на него с издевательской ухмылкой. Так избежавший наказания озорник злорадствует над тем, кто попался с поличным. А разобиженный Нолличек, уткнувшись носом в угол, уговаривал себя: «Ничего, я им ещё покажу! Я им докажу! Я им задам!»

Но никто больше не обращал на него никакого внимания. Они с жаром шептались, то и дело перебивая друг друга. Каждый старался высказать свои соображения первым.

– Если хотите знать моё мнение… – говорила Кухарка.

– Никто не хочет знать твоё мнение, – обрывала её Нянька.

– Эй, послушай, мамань, – говорил Эйб.

– Послушай, мамань! Послушай, мамань! – бормотали Сид и Дейв.

– Послушай, мамань, – вторил им Хэл.

– А ну, выводок, помолчите, – шикала на них Мамаша Кодлинг и добавляла: – Лучше меня послушайте…

Но тут Мамаше Кодлинг случилось обернуться. И она заметила, как бес подзуживает короля, выманивает его из угла, и Нолличек, готовый позабыть о наказании, шаг за шагом придвигается к бесу – неудержимо, как иголка к магниту.

– Остановите его!

И все бросились в погоню за королем. Обежав детскую раза три, они загнали его наконец обратно в угол и засунули ему в рот красно-зелёный платок Эйба – вместо кляпа. Бес же, чувствуя, что победа близка, скакал и приплясывал посреди комнаты и кричал:

– Ну что, сдаётёсь? Сдаётесь?

– Разумеется, нет! – сурово ответила Нянька.

– Тогда говорите имя! – проверещал бес. – Сейчас или никогда!

– Погоди ещё хоть минутку взмолилась Мамаша Кодлинг. – Дай чуток подумать.

– Ни минуточки, ни секундочки, – ответствовал бес. – Время вышло. – И он протянул чёрные паучьи лапы к колыбели.

Долл, потеряв последнюю надежду, простонала:

– Полл, Полл, где ты? Полл?

И тут окно вдруг распахнулось, и в проёме возникла Полл, в рваной чёрной коже, с подтёками слёз на грязном лице, со спутанными волосами, запыхавшаяся от безумного бега. Собрав последние силы, она прошептала, свирепо и грозно:

 
Нимми-нимми-нот!
 

Под её горящим взглядом бес отшатнулся.

– Коротышка, – прошипел он. – Проклятый Коротышка!

Глава XXII. «НИММИ-НИММИ-НОТ!»

Полл медленно перекинула ноги через подоконник, соскользнула на пол и шаг за шагом приблизилась к бесу. Колени ее устало дрожали. Всего час или два назад бес издевался над нею, беспомощной в Ведьмином лесу. Теперь же её мучитель скорчился съёжился, хвост его поник. Бес понял, что проиграл.

– Нимми-нимми-нот! – снова повторила Полл, – Тебя зовут…

И вдруг она заметила, что бес прижимает к себе ребёнка, их драгоценного, бесценного ребёнка, прижимает крючковатыми пальцами к своей поганой шкуре!

Усталость у Полл как рукой сняло. Наскочив на беса, с криком:

– Не тронь нашего ребёнка! – она выхватила малышку из цепких лап и, наставив на беса палец, проговорила:

 
Нимми-нимми-нот!
Тебя зовут Том Тит Тот!
 

И Том Тит Тот взвыл, закрыв лицо руками.

Тут Нолличек решил внести наконец свою лепту в игру-угадайку, которую Полл только что выиграла за всех. Он тоже наставил на беса палец и торжественно, будто открывает миру великую истину, провозгласил:

 
– Нимми-нимми-нот!
Тебя зовут Том Тит Тот!
 

– Том Тит Тот! – наперебой закричали все.

 
– Нимми-нимми-нот, тебя зовут
Том Тит Тот!
 

Слыша своё имя снова и снова, Прядильный бес съёживался всё больше и больше и выл всё громче и громче. С одной стороны на него наступали Нянька, Мамаша Кодлинг, Китти, Мегги и Джен. С другой стороны подступали Дворецкий, Садовник, Эйб, Сид, Дейв и Хэл. Ещё шаг, рывок – и с бесом будет покончено.

Но они не успели. Ударил гром, сверкнула молния, раздалось шипение, и на месте, где только что стоял бес, закурился сизый дымок. Прядильный бес исчез из их жизни навсегда. Только грязное пятно на ковре оставил.

А рядом с пятном на ковре сидела разом обессилевшая Полл. Она тихонько покачивала ребёнка и, всхлипывая, шептала:

– Привет… Я твоя тётя.

Глава XXIII. ШКАТУЛКИ ФЕЙ

– Хватит реветь, глупая, – сказала Мамаша Кодлинг.

Но Полл, переполненная страхом и радостью, ужасом и счастьем, ие могла остановиться. Сама она не объяснила бы, почему плачет, даже если б очень постаралась. Когда Долл наклонилась, чтобы забрать у неё ребёнка, Полл прижала его к себе так крепко, словно никому другому не доверяла теперь эту хрупкую, драгоценную жизнь.

А вокруг неё всё шло своим чередом. Подготовка к крестинам возобновилась ровно на том месте, где прервалась. До всех ушей снова донёсся колокольный звон, притихший было, пока младенцу грозила опасность. А тут ещё затрезвонил колокольчик у парадной двери дворца. Джен высунулась в окошко

– Гости! – воскликнула она и побежала открывать.

– Какие гости? – крикнул ей вслед Нолл.

– Очень важные. У них за спиной крылья, – ответила Горничная уже из коридора и мигом слетела по лестнице – словно у неё тоже прорезались крылья.

– Это крёстные! – взволновался Нолличек. – Нянюшка, скажи, у меня корона не набекрень надета?

Все засуетились, бросились убирать и прихорашиваться. Дворецкий замер у двери в почётном карауле, Нолл уселся на трон, а Долл снова протянула руки, чтобы забрать у сестры ребёнка.

– Да хватит реветь-то! – повторила Мамаша Кодлинг. – Вон крёстные пожаловали. А ты в каком виде?! Рваная да грязная, точно пугало огородное. Постыдись! Что феи-то подумают?

Мамаша Кодлинг решительно забрала ребёнка у Полл и передала его Долл, а та стала ворковать и баюкать, как умеют только матери, хотя тётки, говорят, тоже порой справляются с этим весьма неплохо. Тут подоспела Кухарка с мокрой губкой и полотенцем и начисто оттёрла с лица девочки следы грязи и слёз. А Мамаша Кодлинг тем временем ловко орудовала щёткой и расчёской, приводя в порядок спутанные дочкины волосы. Просто удивительно, как много можно успеть, пока гости поднимаются по лестнице всего лишь на второй этаж. Полл была вполне готова, когда Дворецкий объявил:

– Госпожа Утренняя фея!

Первая крёстная вошла, и в детской точно занялась рассветная заря. В руках у гостьи была рубиновая шкатулка. Эйб проводил фею к самому трону, и она, поцеловав ребёнка, опустила шкатулку на колени королевы.

– Что там внутри? – поинтересовался Нолличек.

– Принцесса получает в дар доброе сердце, – ответила Утренняя фея.

– Вот как? – удивился король. – Спасибо. Может, и пригодится.

Благословив ребёнка, Утренняя фея отошла в сторонку, а Дворецкий уже объявлял следующую гостью:

– Госпожа Полуденная фея!

Вошла вторая крёстная, и детскую залили потоки солнечного света. В руках у гостьи была золотая шкатулка. Сид торжественно подвёл гостью к трону, она поцеловала младенца и положила шкатулку на колени Долл.

– Есть там внутри что-нибудь? – осведомился Нолличек.

– Конечно, – ответила Полуденная фея. – Я дарю принцессе весёлый нрав.

– Да?.. – слегка разочарованно протянул король. – Ну ладно, девчонкам это не вредно.

Полуденная фея поцеловала ребёнка и заняла место рядом со своей нежно-румяной сестрой.

– Госпожа Сумеречная фея! – громогласно объявил Дворецкий.

Вошла третья крёстная, облачённая в дымчато-голубые одежды. В руках она держала шкатулку из сапфиров. Дейв поспешил ей навстречу и подвёл гостью к трону.

– Надеюсь, она не пустая? – обеспокоенно спросил Нолличек, когда Сумеречная фея, поцеловав ребёнка, передала родителям шкатулку.

– Здесь хранится дар вечной красоты, – ответила фея.

– Правда? Это принцессе наверняка понравится, – сказал Нолличек.

Сумеречная фея благословила, ребёнка, отошла, и… Воцарилась тишина. Дворецкий молчал.

– Все гостьи здесь? – спросил Нолличек.

– Все, – ответил Дворецкий.

– Но я приглашал четырёх крёстных, – сказал Нолличек – Где четвёртая?

– Пришли только три, – пояснила Джен.

– А я приглашал четырёх, – упрямо сказал Нолличек – Верно, Нянюшка? И четвёртая обещалась быть. Где Полуночная фея? Мы не можем идти на крестины без неё.

– Ой! Глядите! – прошептала Полл.

Все проследили за её взглядом, обращённым на верхушку торта. Красивый сахарный венец, который, спрыгивая с торта, разрушил Том Тит Тот, снова блистал и искрился, точно лунная дорожка на глади моря. Из цветов появились вдруг серебристые крылья, все поначалу приняли их за птичьи, но когда серебристое существо, точно лунный лучик, скользнуло на пол, все увидели несказанной красоты женщину. В руках она держала серебряную шкатулку.

Опешивший от такой красоты Хэл, спотыкаясь, приблизился к гостье, чтобы проводить её к трону. Но она не дождавшись его, направилась прямиком к Полл, которая не сводила с феи изумлённых глаз. Она узнала фею, да-да, узнала, но изумление её было от этого ничуть не меньшим. —

– Моя серпоклювка, – прошептала Полл. – Моя Серебрянка!

Серебристое существо – то ли женщина, то ли птица – опустила свою шкатулку в руки Полл.

– Это мне? – растерянно пробормотала Полл.

– Что там? Что там? – заинтересовался Нолличек.

Полуночная фея только улыбнулась, глядя Полл прямо в глаза. Ответ же донесся от окна. И голос отвечавшего показался Полл удивительно знакомым. Она знала его так хорошо!

– Волшебство, – сказал голос Чарли Луна. – В шкатулке, подаренной Полл, хранится волшебство.

Полл обернулась к окну. Чарли стоял на подоконнике, но не в привычных рыбацких лохмотьях, а в сверкающих, серебристых, как у Полуночной феи, одеждах. Голос его звенел, а глаза были ярки, точно звёзды. Он протянул руку фее и сказал:

– Что ж, милая, пора домой.

Фея – или птица – вспорхнула на подоконник к Чарли и, расправив крылья, устремилась вместе с ним в небесную высь, которая вдруг, среди бела дня, стала по-ночному глубокой и тёмной, с искрящейся россыпью звезд.

– Чарли! Чарли-и-и! – закричала им вслед Полл. – Чарли-и-и, неужели ты тот самый Человек С Луны?

– В церковь! Все в церковь! – скомандовала Нянька.

Детскую снова заливал ясный дневной свет, женщины завязывали ленты шляпок, и никаких чудес никто, кроме Полл, не заметил.

Торжественную процессию возглавляли Нолл и Долл сноворождённой принцессой на руках. За ними шли крёстные, а следом все остальные – сообразно своему чину и положению. Только Полл, которой надлежало идти впереди, плелась позади всех, стирала слёзы, которые снова навернулись на глаза, и прижимала к груди свою серебряную шкатулочку.

Принцессу крестили в главном Норичском соборе и нарекли именем Джун.

Глава XXIV. НАПЕВЫ МОРСКОЙ РАКОВИНЫ

Всё было позади.

Кончился счастливый день крестин. Позабылись опасности и страхи прошедшего года. Праздничный торт разрезали на уски и съели до последней крошки, а потом все танцевали, взявшись за руки, вокруг пустого блюда. Танцевали до упаду, а когда упали, разошлись спать, пожелав друг другу спокойной ночи.

Да, всё было позади… Так ли?..

Все во дворце крепко спали, кроме Полл. Серебряная шкатулочка лежала у неё под подушкой, и девочка придерживала её рукою, боясь выпустить хоть на миг. Другой рукой она прижимала к уху заветную раковину. За окошком плыл по сапфирному морю чёлн – остророгий месяц. А вокруг серебряными трелями рассыпались мириады звёзд. Они пели, им глухо вторил океан, и вместе у них получалась бесконечная песнь обо всём, что было когда-то… Сперва Полл не различала слов, но чем тяжелее становилась её голова, чем путаней – мысли, чем сонливей – веки, тем яснее доносилась до неё песнь моря и звёзд: им подпевала раковина, что лежала у самого её уха.

 
Человечек с Луны:
Упал с вышины,
В графство Норфолк он тут же направился.
Съел холодный пирог —
Сильно горло обжёг.
Только поспел от боли избавился.
 

Этот нехитрый стишок помпит любой норфолкский ребёнок. Полл знала его, верно, с самого рождения. Но дальше раковина напела ей о Человеке с Луны незнакомую, неслыханную прежде песню:

 
А с колокольни Норичской
Несётся перезвон..
Так тает он, так манит он —
Динь-дон-динь-дили-дон.
Там в Норфолке, там в Англии
Напева слаще нет,
Чем колокольный благовест,
Он звонок, точно свет,
Он ясен, точно лунный лик
Над гладью водяной,
И Человечка на Лупе
Он вдаль зовёт с собой.
 

Что же такое происходит там, на Луне? Погодите, не Чарли ли это в серебряных одеждах стоит на самом краешке, готовый спрыгнуть на Землю и идти в столицу Норфолка, в город Норич? А не Полуночная ли это фея рядом – не пускает его, старается удержать? Что там поёт раковина?..

 
А подружка рассердилась:
«Нет! И нет! И нет!
Спятить надо, чтоб стремиться
На звенящий свет.
На Луне у нас с тобою
Тишь и благодать.
Позабудь о перезвонах,
Хватит горевать!»
 

Но тщетны были её мольбы. Норичскне колокола манили его на Землю. И ракушка снова запела:

 
«Если ты меня покинешь,
Я погибну от тоски.
Лучше следом за тобою
На прибрежные пески
Я слечу пером сребристым,
Легкой тенью, быстрой птицей
На зыбучие пески…
Только знай: вдали от дома
Лунного
Ты себя найдёшь другого
Неразумного,
А меня и вовсе потеряешь…
Счастья, видно, своего не понимаешь!»
И вот уж он катится
Кубарем, кубарем
Прямо на Землю с Луны,
Рассудок теряет и
Дурнем он, дурнем он
Падает с вышины.
И вот уж летит она
Быстрой зарницею
Прямо на Землю с Луны
И серпоклювою Птицею, птицею
Падает с вышины.
Нашёл он те колокола,
Что звали и манили,
Из сердца Норфолка окрест
О счастии звонили.
Но уплыла за горизонт
Луна его родная.
О чём-то помнит он…
О чём? Он сам порой не знает.
В чужих волнах его челнок,
Он мнёт ногой чужой песок…
Лишь лунной ночью станет вдруг
Всё ясно и понятно:
Он видит добрый лик Луны
И хочет он обратно.
«Ах родная, мы вернёмся,
Мы уже в пути.
Жди, чтоб прялка прясть устала,
Сказка чтоб короче стала,
Досказать её пристало,
Уж потом уйти,
Мы вернёмся, дорогая,
Мы уже в пути…»
 

Что же такое происходят? Сонные мысли девочки путаются всё больше, точно клубок шерсти, с которым поиграл котёнок. Всё тут вперемешку: беляши и утиные яйца, колокола, зовущие разом на свадьбу и на крестины, ведьма с черпаком в лесной чаще и фея с серебряной шкатулочкой у колыбели, прялка с веретеном и рыбачья лодка с вёслами, плачущая Долл и лепечущий ребёнок, серпоклювка, сидящая в клетке, и серпоклювка, расправившая крылья над морем и лесом… И раковина, что напевает ей в самое ухо голосом Чарли Луна:. – «Однажды жил да был на Луне человечек… И была у него на Луне подружка… А Луна была чудесным, самым прекрасным на свете местом, куда лучше, чем Земля… И вот однажды…»

 
И вот уж взлетает
Всё выше он, выше он,
В лунную даль, в пустоту.
Мгновенье – и канет,
Незримый, неслышимый,
Ум подхватив на лету.
А следом взлетает
Сребристая птица
Прямо с Земли на Луну,
Чтоб в женщину снова
Навек превратиться.
Стать верной подругой ему.
 

– Чарли-и-и! Эге-гей! Чарли-и-и! Серебрянка-а-а! Ау! – Неужели всё? Всё кончилось? Слушай! Раковина поёт последнюю песню…

 
Среброликая красавица Луна
Выплывает по ночам гулять одна,
На рыбачьем на убогом челноке
Вниз до моря по извилистой реке.
Эту реченьку соткали ей из звёзд
Три кометы, накрутивши свет на хвост
Только нам с тобой Луны не увидать
Веки смежены, и надо крепко спать.
 

Мысли у Полл путаются, сбиваются. Нет, не могло всё так кончиться, они не могли так улететь, любой конец – это начало, начало… Они вернутся, они подойдут через полчаса, они подходят каждые полчаса…

Девочка крепко спит.