Текст книги "Седьмая принцесса (сборник)"

Автор книги: Элеонор (Элинор) Фарджон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Глава VIII. ПОЛЛ ПРИ ДВОРЕ

Когда отыграли свадьбу и Долл стала королевой Норфолка, Мамаша Кодлинг продала мельницу и пекарню и обосновалась при дворе. За маманей последовала Полл, а за ней – Эйб, Сид, Дейв и Хэл. Целый месяц иенрикаянно слонялись они по дворцу, но не прижились.

Мамаша Кодлинг заскучала по кастрюлькам и сковородкам, поскольку на королевской кухне безраздельно хозяйничала Кухарка, – а двух хозяек, как известно, не бывает. Эйб, Сид, Дейв и Хэл заскучали по серпам и мотыгам. B конце-концов все пятеро вернулись на мельницу. Не за тридевять же земель! Всего-то несколько миль от дворца по дороге, что вдоль моря бежит. Чем скучать в чужих, немилых сердцу покоях, не лучше ли жить на любимой мельнице, а раз в неделю садиться в синюю таратайку с красными колёсами да приезжать к дочке и сестре-королеве на воскресный обед. Зимой там подавали на стол говядину и свинину с жареной картошкой и капустой, сыр и яблочный пирог. Летом угощали бараниной с мятным соусом, молодой картошкой и зелёными бобами, взбитыми сливками и пирогом с вишнями. На Михайлов день на стол ставили жареного гуся и пудинг с коринкой и черносливом. А на Рождество потчевали свиной вырезкой и сладкими пирожками. Пообедав на славу и дав хорошего храпака, семейка снова усаживалась в сине-красную таратайку, братья дружно кричали «Но-о-о!» серому ослику по кличке Доббин, который в будние дни возил тяжеленные мешки с мукой, и катили прочь. И надо признаться, что ноша у Доббина бывала по воскресеньям ничуть не легче, чем всегда: шутка ли – четверо парней и толстуха мать, да ещё с набитыми до отказа животами!

Полл же на мельницу не вернулась, прочно обосновавшись вместе с сестрой во дворце. И обе они были вполне счастливы. Долл могла бездельничать сколько душе угодно, так как добрая сотня слуг из кожи вон лезла, лишь бы предупредить любое желание королевы. Одна служанка расчёсывала ей косы, вторая – шнуровала туфельки, третья – пришивала пуговицы, четвёртая – размешивала сахар в каше. И для остальных девяноста шести тоже находилась работа: ведь мы выполняем за день ещё не меньше девяноста шести разных дел. Короче, Долл и пальцем шевельнуть не давали, и её это очень даже устраивало. Просьбы королевы слуги выполняли с радостью, поскольку она была со всеми мила, на диво хороша и всегда премного всем довольна. По утрам, когда надо было составлять меню на день, а Долл не могла выдумать ничего, кроме беляшей, Кухарка Китти помогала ей добрым советом. Садовник Джек посылал ей после завтрака самые красивые цветы, а Горничная Джен делала из них букеты и расставляла в красивые вазы в спальне королевы. Ровно в одиннадцать часов Дворецкий Джон приносил из винного погреба рюмку шерри, а Молочница Мегги прибегала с кружкой жирного молока. И чтоб никого не обидеть, Долл выпивала и то, и другое. А Нянька ежеутренне меняла простыни и наволочки на королевской постели и вешала свежие полотенца, поскольку бельевой шкаф – благодаря королеве-пряхе – был снова заполнен тончайшим льняным бельём.

Нолличек стал вдвое покладистей и добрее, чем в прежние, холостяцкие времена. Или, если угодно, он стал в два раза менее ершистым и несговорчивым, что, в общем, то же самое. В молодой жене он души не чаял, а она ему ни в чём не перечила, и тарарамы во дворце почти позабылись. Впрочем, иногда Нолличек бранился с Полл, так как оба они были отчаянными спорщиками. Порой эти споры перерастали в настоящие ссоры, и они обзывались обидными именами. Но бдительная Нянька никогда не позволяла им разругаться вконец: наказывала, разводила по углам, а потом посылала просить прощение – непременно до захода солнца, чтобы ие перенести ссору в новый день. На самом деле непримиримые спорщики, Нолл и Полл, друг дружке очень нравились, и Нолличек старался угодить не только жене, но я её сестрёнке. Долл нежилась на мягких перинах и подушках, красовалась в шёлковых платьях и в других радостях не нуждалась. Когда же король захотел порадовать Полл, она попросила подарить ей огромную птичью клетку, чтобы входить к Серебристой серпоклювке, словно в домик. И Нолличек повелел выстроить в саду, куда долетал солёный морской ветерок, огромную, выше человеческого роста, птичью клетку. Было в ней три помещения: устланная травой спальня, вокруг которой задёргивались занавесочки, ванная комната с бассейном, заполненным морской водой, и гостиная с галькой, песком и ракушками. Полл проводила здесь полдня, а то и полночи, кормила свою Серебрянку с рук, а та по-прежнему хворала, и ей не становилось ни лучше, ни хуже. Каждое утро Полл отправлялась на берег с корзинкой для свежей рыбы, мешком для песка и ведёрком для морской воды и водорослей. Уж очень ей хотелось, чтобы Серебрянка чувствовала себя в клетке как дома. От дворца до лачуги Чарли было куда дальше, чем от мельницы, и Полл встречала рыбака очень редко. А встретив, непременно спрашивала, скоро ли выздоровеет Серебрянка. Чарли же всегда отвечал одно: «Время покажет».

Полл любила свою Серебрянку больше жизни. Она мечтала её вылечить, но дня, когда крыло заживёт и птица от неё улетит, ждала со страхом и печалью. Девочка боялась, что не выдержит разлуки. В прочем, если Серебрянка так и не сможет летать, ей, Полл, будет ещё горше. Помимо ухода за птицей у Полл вскоре появилось много других занятий. Кухарка разрешала ей толочь орехи и чистить ягоды в жаркой кухне, Молочница дозволяла снимать сливки с молока в прохладной маслобойне, Садовник звал в солнечный сад полоть сорняки, а Дворецкий посылал в полумрак погреба нацедить пива на ужин королю. И все они охотно отвечали на её бесчисленные вопросы: отчего скорое тесто непременно сбивают на сквозняке; где у слепого червя голова, а где хвост; почему нельзя взбалтывать портвейн (а микстуру, наоборот, надо); почему сливки всегда оказываются поверх молока. Короче, на скуку у Полл времени не оставалось. А если приспичит ей вдруг в будний день увидеть родню, она могла оседлать королевского ослика по кличке Боббин и съездить по бережку на мельницу. Ну, а по воскресеньям маманя и братья – сами появлялись во дворце – неукоснительно, как часы.

Так, тихо-мирно шли недели и месяцы, а на исходе года Норфолкские колокола возвестили о рождении наследной принцессы. Нолличек на радостях повелел устроить ружейный салют, но Нянька сочла, что порох – детям не игрушка. Пришлось королю взять свой пугач и бабахнуть три раза с вершины утёса. А ещё через пару недель всё во дворце бурлило и кипело: здесь готовились к крестинам королевской дочери.

Кухарка испекла грандиозный пирог с ягодами, изюмом, миндалем, тмином, корицей и розовыми лепестками, покрытый сверху глазурью. Не пирог, а целое трёхъярусное сооружение. Первый, самый широкий ярус являл собой сахарный цветник, второй – голубятню с сахарными голубками, а верхний изображал часовенку, внутри которой стояла сахарная колыбель, а вокруг танцевали сахарные херувимчики. Когда Кухарка возвела наконец шпиль часовни, пирог измерили. Оказался он семи футов вышиной; а поднять его смогли только четверо здоровенных: мужчин, да и то – поднатужившись. Этой чести удостоились Эйб, Сид, Дейв и Хэл. Чтобы не опоздать на торжество, они прибыли во дворец накануне крестин.

Дворец гудел, точно пчелиный улей. Слуги носились взад-вперёд, вешали новые кисейные занавески, подвязывали их лентами, расставляли цветы, полировали до солнечного блеска всё, что могло заблестеть, таскали наверх бадьи с горячей водой, бутылочки с тёплым молоком, подносы с мылом и присыпками, пуховые подушечки с батистовыми оборками, маленькие костюмчики, шерстяные ботиночки, кружевные накидочки и папиросную бумагу – одним словом, всё, без чего никак нельзя окрестить ребёнка. А Нолличек непрерывно попадался всем под ноги, поскольку ходил, уткнувши нос в огромную книгу, которую, судя по всему, собирался прочесть от корки до корки.

Так он столкнулся на дворцовой лестнице с Полл. Она торопилась на берег за рыбой, водорослями, водой и песком для Серебрянки.

– Что ты читаёшь? – спросила девочка, потирая ушибленный локоть.

– Это Словарь Имён, – ответил Нолличек. – Тут собраны все имена, какие существуют на свете. Имя ребёнка тут тоже есть, только я его пока не нашёл.

– Обязательно надо искать? – удивилась Полл.

– Конечно.

– А нельзя выбрать на свой вкус?

– Но я же могу ошибиться. А у ребёнка должно быть единственно верное имя.

– Как это – единственно?

– Вот глупая! Каждому подходит только одно имя. Ты, допустим, можешь прозываться только Полл и никак иначе.

– Да, но…

– Никаких но! Ты Полл, и только Полл. Имя Джемайма, тебе, например, вовсе не подходит.

– Но окрести меня родители Джемаймой, мне бы пришлось это имя носить, хочешь не хочешь. Я бы, конечно, не хотела.

– Вот видишь! – воскликнул Нолличек. – Если человек не рад своему имени, значит, оно неправильное. А мой ребёнок, когда вырастет, будет своё имя любить.

– Тогда не называй её Джемаймой.

– А вот тут ты мне не указ!

– Почему это?

– Потому что не тебе решать!

– Но я её тётя!

– Тёти – не в счёт!

– Откуда ты знаешь? Ты же не пробовал быть тётей! – возразила Полл.

– И пробовать не хочу.

– А из тебя тёти и не получится, в крайнем случае – дядя!

– Не дерзи! – закричал Нолличек.

– А ну-ка, цыц! – приструнила их Нянька, приближаясь с медной грелкой, полной тлеющих угольков. – И кыш с дороги, а то обожгу ненароком.

Нолл вжался в стенку, пропуская старушку, а Полл побежала на море. На берегу Чарли Лун писал что-то на мокром песке острой палочкой.

– Привет, Чарли.

– Здравствуй, Полл.

– Здравствуй…

– Что ты пишешь?

– Не знаю. Волна всё стирает, никак не прочту.

– Пиши, где волна не достаёт.

– Не-е… Тогда придётся решить, что я всё-таки пишу. – Он отбросил палочку. – Как там Серебрянка?

– Вчера дважды подпрыгнула и пыталась расправить крыло. Может, пора снять повязку?

– Серебрянка сама подскажет, – ответил Чарли.

– Знаешь, я теперь тётя, – похвалилась Полл.

– Чья?

– Ребенка. Ты мне дашь рыбы?

– Для ребёнка, которому ты тётя?

– Для Серебристой серпоклювки.

– Пускай теперь сама за рыбой придёт. – Чарли наклонился возле прибоя и накатившая волна кинула ему в руки опаловую раковину. – Ha-ка, отнеси ей, напомни.

– О чём?

– Да хоть о чём-нибудь, откуда мне знать? Одному раковина одно нашепчет, другому другое.

– Красивая… – Полл нежно погладила глянцевитый перламутровый бок раковины и попыталась заглянуть в завитое нутро, – Вот бы поглядеть, что в нутри, в самой серединке.

– Эта раковина не для глядения, а для слушанья. Ладно, спеши-ка домой, а то сейчас с моря наволочёт туману.

– И луна скоро взойдёт, – мечтательно сказала Полл. – Сегодня полнолуние.

– Туман с луной, луна с туманом, – пробормотал Чарли и зашагал вдоль берега, напевая себе под нос.

 
Вчера я сети выбирал из моря сладких снов.
Ты знаешь, друг, какой вчера попался мне улов?
Зелёная русалочка с чешуйчатым хвостом
Сто песен подарила мне об этом и о том…
 

А Полл, прижав раковину к уху, побежала по мокрому песку в другую сторону. Там, куда она ступала, оставались ямки, и ямки эти тут же заполнялись морской водой.

Глава IX. Имя для ребенка

Полл успела домой как раз к купанью новорождённой. В этот час все во дворце старались под любым предлогом заглянуть в детскую, где сидела Долл, а на руках у неё, завёрнутая в толстое теплое полотенце, агукала крошка принцесса. После рождения ребёнка Долл вдруг обнаружила, что её не умеющие прясть руки умеют, а главное хотят намыливать, вытирать, присыпать и смазывать маленькое тельце, хотят засовывать маленькие ручки и ножки в распашонки и ползунки, хотят расчёсывать золотой пушок на головке, превращая его в сияющий ореол. И все это Доллечкины руки делали вполне расторопно. Нянька и Мамаша Кодлинг наперебой давали ей советы – одна под правую руку, другая – под левую, а Долл невозмутимо делала по-своему: щекотала, покуда дочка не улыбнётся, и баюкала, покуда та не заснёт, причмокивая губками во сне. Склонившись над младенцем, Долл ласково ворковала:

 
Дитятко родимое,
Самое любимое.
Пахнет сладко, как цветок,
Как бархотка-ноготок.
Как фиалка и мимоза,
Георгин и тубероза.
Как букет, её вдыхаю,
Щекочу и обнимаю…
 

Что она и делала в тот момент, когда Полл заглянула в детскую.

– На море была? – спросила Долл, увидев в руках у сестры перламутровую раковину.

– Да. – Полл подошла поближе и наклонилась к ребёнку. – Здравствуй! Я твоя тётя. Вот, послушай, как море шумит. – И она приложила раковину к ушку ребёнка.

– Убери эту грязь! – возмущённо воскликнула Нянька.

Полл смутилась:

– Простите, я больше ие буду.

– Море – самое чистое, что есть на свете! – заявила Мамаша Кодлинг. – А морская соль полезна для здоровья.

– Нельзя таскать ребёнку всякий хлам с берега, – не уступала Нянька. – И вообще, неизвестно, что там внутри.

– Внутри: раковины море, – сказала Долл. – Оно укачает мою доченьку на своих волнах.

– Полл, хочешь уложить ее в колыбель?

Полл радостно подставила руки, но Нянька тут же спросила:

– А руки у тебя чистые?

– Достаточно чистые, – ответила вместо Полл Мамаша Кодлинг.

– То, что достаточно для взрослых, вовсе недостаточно для младенцев.

Переспорить Няньку было трудновато.

– У-у, придира, – проворчала Мамаша Кодлинг.

Тут в детскую вошла Кухарка с тарелкой каши для Долл и перво-наперво поспешила к колыбели:

– У-тю-тюшеньки! Ты моя красавица!

– Не стой тут, не дыши на ребёнка, словно корова на лугу, – сказала Нянька.

– Что, уж и дышать человеку нельзя? – возмутилась Китти.

– Над младенцем нельзя!..

– Мне можно. Благодаря мне на крестинах у этого младенца будет самый развеликолепный торт, какой только видели в Норфолке.

– Он уже весь покрыт глазурью? – спросила Полл…

– Последний херувимчик остался…

– Можно, я ему крылышки покрашу?

– А лишний сахарок в рот положу, – благодушно договорила Кухарка. – Ладно уж, пойдём.

В дверях детской они столкнулись с Молочницей Мегги, которая принесла сливок для Доллечкиной каши. И уж конечно, она остановилась возле колыбели и пощекотала ребёнка под подбородочком:

– У-ти маленькая… У-ти сладенькая…

– Не трогай младенца своими ручищами, – сказала Нянька.

– Госпожа Нянюшка, ей же нравится! Глядите – улыбнулась!

– Младенцам не надо улыбаться, когда они переваривают пищу, – сердито проговорила Нянька и обернулась к вошедшему Дворецкому, – А тебе чего тут надо?

– Меня послал Его Величество! – торжественно сказал Джон и, опустив на стол поднос с толстой книгой, устремился к колыбели. Здесь он ещё торжественнее произнёс:

– Карамбакча-карамбукча!

– Нечего младенцу голову морочить, У него еще и мозгов толком нету, он твоей бессмыслицы не понимает.

– Что взрослому бессмыслица, то ребёнку самый смысл, – сказала своё слово Мамаша Кодлинг. – Только так с детьми и разговаривают! Скоки-поки-перескоки-трам-тром-трушки-трим-трам-тра! – И, дыша, как корова на лугу, она склонилась над внучкой и принялась щекотать, покуда та не засмеялась. После чего Мамаша Кодлинг решительно взяла её на руки.

– Положи обратно! – велела Нянька.

– Не положу! Я ей бабушка!

– А я ей нянюшка. А ну положи!

Мамаша Кодлинг смерила её гневным взглядом.

– Я моих детей всегда на руках укачивала!

Нянька в ярости завопила:

– А моих детей никто не смеет укачивать.

– К бабушкам это не относится.

– Ко всем относится. Как нянька скажет, так и будет.

Старухи взъерошились, точно бойцовые петухи: вот-вот сцепятся.

– И чего шуметь попусту? – пожала плечами Долл. – Иди-ка, маленькая, к маме.

Она забрала у бабки ребёнка, поцеловала и принялась укачивать. Мамаша Кодлинг торжествующе воззрилась на Няньку, а та сказала:

– Матери, безусловно, виднее. – Голос её дрожал от негодования.

Длить спор, однако, было бесполезно, и Нянька обратила наконец внимание на принесённый Дворецким фолиант.

– Зачем Нолличек прислал сюда этот источник пыли? Да ещё во время купанья? – спросила она, постучав костяшками пальцев по переплёту.

– Его Величество сейчас пожалует сюда, дабы выбрать имя, которым следует наречь ребёнка, – ответил Дворецкий.

– Я назову её Джун, – сказала Долл.

– Джун? – повторил появившийся в дверях Нолличек.

– Да.

– Просто Джун?

– Да.

– Почему именно Джун? – спросил Нолличек, усаживаясь возле колыбели.

– Мне так нравится.

– И мне тоже, – сказала Полл с порога, облизывая с пальцев сахарную глазурь.

Нолличек замотал головой:

– Не годится! Просто Джун не годится! Имя не должно состоять из одного слога! Что подумают о нас крёстные феи?

– Настоящие феи? – обрадовалась Полл. – И много их будет?

– Я пригласил четырёх, – ответил Нолличек. – Надеюсь, они примут приглашение, и надо подготовить крестнице имя, достойное столь знатных крёстных.

– А кто они? – спросила Полл.

– Утренняя фея, Полуденная фея, Сумеречная фея и Полуночная фея. Так что назвать ребёнка просто Джун никак нельзя.

– Не понимаю, почему! – сказала Полл.

– Мало-ли чёго ты не понимаешь. Ты не понимаешь, а ежу понятно.

– Почему – ежу?

– Потому что не крокодилу?

– Ну почему всё-таки ежу? Я не верю, что они хоть что-то понимают.

– Мало ли, чему ты не веришь. Ты не веришь, а черепаха верит.

Полл раскрыла рот…

– И не спрашивай меня, почему черепаха, – быстро добавил Нолличек. – Всё равно не скажу.

– Сам, верно, не знаешь!

– А вот и нет!

– Перестаньте ссориться, – подала голос Нянька.

– Ладно, – примиряюще сказала Полл. – Может, феи ещё откажутся быть крёстными, и тогда Долл сможет назвать ребёнка просто Джун.

– Имя ребёнка – Джун, и нечего тут обсуждать, – спокойно проговорила Долл.

В этот миг в окошко детской влетел почтовый голубь и, уронив к ногам короля четыре письма, унёсся прочь.

– Это, должно быть, ответы крёстных, – обрадовался Нолличек и вынул из розового конверта первое письмо. – Так, от Утренней феи. Она с удовольствием принимает приглашение. Хорошо. Теперь золотой конверт, от Полуденной феи. Она рада нам помочь…

Затем Нолличек вскрыл третий, голубой конверт.

– Сумеречная фея счастлива, объявляет о своём непременном участии.

– А четвёртый конверт чёрный, – заметила Нолл.

– Правильно. Его же прислала Полуночная фея. Она тоже прибудет.

– И больше там ничего не написано? – удивилась:. Полл.

– Нет. Просто: «Я прибуду». Ну вот, значит, у нашего ребёнка будет целых четыре крёстных. Джун отменяется! – твёрдо сказал Нолличек королеве Долл.

– Джун, – шепнула она младенцу.

– А ты какое имя предлагаешь? – спросила у Нолличека Полл.

– Многосложное, – изрёк он, открывая Словарь Имён. – Как минимум, из четырёх слогов, по одному на каждую крёстную. А, вот! Нашёл! Никодемус!

– Но это мужское имя, – возразила Мамаша Кодлинг.

– Ну и что?

– У нас девочка, – сказала Долл.

– Да? Почему мне об этом не сообщили?

– Говорили тебе, сто раз говорили, – проворчала Нянька.

– Правда? Что же, очень жаль. Никодемус – прекрасное имя. Но менять, верно, поздно?

– Что менять? – не поняла Полл.

– Девочку на мальчика.

– Ещё бы! – фыркнула Нянька. – Ищи другое имя.

– И искать нечего, – сказала Долл. – Девочку зовут Джун.

Глава X. ПЕРЬЯ И ЛЁН

Наконец, бабка и Нянька покинули детскую, унося лохань с водой и мокрое банное полотенце. У колыбели остались Полл, Долл и Нолличек, который с сожалением захлопнул толстенный словарь.

– Джун, – повторил он, словно пробуя имя на вкус. – Хм… Джун мне вовсе не нравится. Ну, да что ж поделаешь… Иди ко мне, иди к папе на ручки, – сказал он и, забрав ребёнка у Долл, придирчиво его осмотрел.

– Надо признаться, такое потомство делает мне честь, – промолвил он наконец. – Волосы светлые, точно лён, глаза голубые, как цветы льна, губы… Да, кстати, о льне, – сказал он, отдавая крошку матери. – Лен в этом году уродился на славу.

– Правда? – равнодушно сказала Долл и зевнула.

– Рекордный урожай собрали. Тебя такие вести должны радовать.

– Почему?

– Как это почему? Ты что, забыла, какой сегодня день?

– Годовщина нашей свадьбы, – сказала Долл. – Ровно год прошёл.

– Вот именно! – со значением произнёс Нолличек.

Долл ойкнула.

– Значит, не забыла! – довольно сказал Нолличек. – Да, моя куколка, ты права, что радуешься! Ибо лён собран – вдвое больше, чем в прошлом году, – и сейчас его перетаскивают в соседнюю комнату. Правда _:здорово? Так что давай-ка принимайся за работу, а то не сносить тебе головы.

– Я же теперь королева, – слабым голосом запротестовала Долл.

– Королевы должны держать своё слово. И подавать пример другим женщинам, – твёрдо сказал Нолличек.

– Но завтра крестины! – взмолилась Долл.

– Вот и спряди лён сегодня.

–} А если я ие смогу? – медленно сказала Долл.

– Придётся без тебя крестить, – вздохнул Нолднчек, – хотя мне, право же, будет очень жаль твоей прелестной головки.

– Нолличек, ты всерьёз? Что я тебе плохого сделала? – спросила бедняжка сквозь слёзы.

– Мне? Плохого? Ничего! Ровным счётом ничего! Да я горжусь тобой, словно ты сама царица Савская! Ты же у меня лучшая пряха в Восточной Англии!

– А я не хочу больше быть пряхой! – вспыхнула Долл. – Вот царицей Савской – другое дело! Её небось никто насильно за прялку не сажал! И вообще, я хочу быть цветком льна. Их-то никто на заставляет себя прясть, да ещё рекордный урожай! Это несправедливо! Это… это неразумно! Злодейство какое-то!

Король взвился под потолок.

– Злодейство? По-твоему, я злой? Да? Злой? Да как ты смеешь! Несправедливый – да, бывает. Неразумный – сплошь и рядом. У меня вообще с разумом плохо. Но злой? Да я самый добрый человек на свете!

Тут к нему подскочила разгневанная Полл:

– Вот она, твоя двойная натура! Добрый выискался! Достался зятёк на мою голову!

– А тебе вечно надо влезть но в своё дело! – взревел Нолличек. – Ты скудоумная Свояченица-яичница!

– Я не скудоумная! – топнула ножкой Полл.

– Скудоумная! – топнул ножкой король, – И ничего удивительного! Сидишь целыми днями со своей птицей, скоро последние мозги растеряешь! Я вообще прикажу зту птицу выкинуть!

– Не смей! Если ты её хоть пальцем тронешь…

– Да ни за что на свете! Не то что нальцем, даже щипцов для сахара пожалею.

– Нету у тебя щипцов ддя сахара!

– А я специально прикажу выковать, чтоб не трогать ими твою глупую птицу, Это ж надо целый год выхаживать, какую-то серпоклювку!

– Ей уже лучше.

– Ничуть. Ей всё хуже, хуже и хуже! И завтра она умрёт!

– Она вчера дважды подпрыгнула!

– Не подпрыгнула!

– Я сама видела!

– А я не видел!

– А тебя там и не было!

– Держишь птицу в идиотской клетке с дом величиной! – издевательски захохотал Нолличек. – Перья у тебя в голове! Пух и перья!

– А у тебя лён! И мозгов-то не осталось! Один лён! Лён!

– Перья, перья, перья!

– Лён! Лён! Лён!

Нолл и Полл затопали друг на друга ногами, и в детскую прилетела на шум Мамаша Кодлинг.

– Гоеподибожемой! – заверещала Она. – А ну перестань на мою девочку топать! Такой большой король вырос, а ума – что у младенца.

Однако Нолличек топал всё громче.

– Перья! – кричал он.

– Лён! – кричала Полл.

– Такой большой король! – кричала Мамаша Кодлинг.

В детскую вперевалку вбежала Кухарка с солонкой в правой руке и с сахарницей – в левой.

– Вы чего развоевались? – сказала о на. – У меня аж потолок на кухне трясётся и в голове всё путается. По вашей милости соль с сахаром смешала!

– Перья! – кричал Нолличек.

– Лён! – кричала Полл.

– Такой большой король вырос! – кричала Мамаша Кодлинг.

– Соль с сахаром смешала! – кричала Кухарка.

– Что тут происходит? – спросил с порога Дворецкий.

– Что тут творится? – спросил из окошка Садовник, привлечённый шумом, он приставил к стене дворца садовую лестницу.

– У него лён в голове! У неё перья в голове! – одновременно закричали Нолл и Полл.

– А такой большой король вырос! – в сердцах сказала Мамаша Кодлинг.

– Я из-за них соль с сахаром смешала! – пожаловалась Кухарка.

– Ну и дела! – протянул Дворецкий.

– Вот так-так! – сокрушённо сказал Садовник.

Следующие несколько минут шум в детской стоял невообразимый. Иногда вдруг можно было различить отдельные возгласы «Лён!» – «Перья!» – «Такой большой король вырос!» – «Соль с сахаром!» – «Вот так-так!»

– А ну, цыц!

Все расступились, и мгновенно воцарилась мертвая тишина. Посреди детской стояла Нянька и неодобрительно всматривалась в лица.

– Кто зачинщик?

Тишина.

Нянька окинула Нолличека цепким взглядом.

– Что ты можешь сказать в своё оправдание?

Нолличек обиженно ткнул пальцем в Полл:

– Она ногами топала…

– Кто начал-то? – возмутилась Полл.

– Ты!

– Нет, ты!

– Врёшь ты всё!

– Ладно, может, и я, – вздёрнула нос Полл. – Но ты обозвал меня скудоумной.

– Такая и есть! – сказал Нолличек.

– Нет!

– Да! – Нолличек топнул ножкой.

– Нет! – Полл тоже топнула ножкой.

– Ещё ты сказала, что у меня двойная натура! – захныкал Нолличек.

– А то какая же? – сказала Полл.

– Конечно, двойная!!! – сказали все таким дружным хором, что больше Нолличек спорить не мог.

Он зарделся, как маков цвет, и с плачем подбежал к Няньке:

_ Они меня ругают, а когда меня ругают, я очень ругаюсь.

– Иди прямиком в свою комнату, – промолвила Нянька самым суровым тоном, – зашторь окна, стань в угол и считай до тысячи.

Нолличек понуро побрёл к двери. А перед тем, как шагнуть за порог, обернулся, скорчил Полл рожу и прошипел:

– Перья!

– Лён! – завопила девочка.

– Цыц! – прикрикнула на неё Нянька. – Сама хороша! Иди к себе и считай до тысячи одного, и чур без пропусков, слышите – вы, оба!!!

И Нянька вытолкала их из комнаты. Следом исчезли Мамаша Кодлжнг, Кухарка, Дворецкий и голова Садовника в окне.

Долл осталась в детской вдвоём с ребёночком, который проспал весь этот тарарам, как сурок.