Текст книги "Злые куклы"

Автор книги: Елена Юрская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

Глава 19
КОГДА-НИБУДЬ БУДЕТ ЛУЧШЕ

Глебов всегда запрещал ей материться. «Это не украшает ни женщину, ни язык. Ни тем более будущего законодателя». Глебов запрещал ей курить, красить волосы и носить костюмы с блестками. Он делал из нее крысу. И до поры до времени она соглашалась, что надо именно так. Что только так и надо.

Но были дни и были часы, когда она снова возвращалась к себе самой – закрывалась в ванной и орала во всю ивановскую, орала так, что не дай бог кому услышать. Она редко покупала книги. Но среди ее любимых был Лимонов и словарь ненормативной лексики. Лимонов и редактор словаря были самыми близкими друзьями. Они ее понимали…

Но с матом или без ситуацию нужно было брать в свои руки. Сраная интеллигенция могла только выдувать шары. Все остальное ложилось на их плечи. На рабочие, на татарские. Глебов рассказывал ей как-то о большой роли татарского народа в освоении России. Да чего уж там стесняться. Такой вот народ. Лихой. Лишь бы не до инсульта. Лишь бы не дядя Кондратий. Лишь бы довести начатое до конца. И Катя-Катенька… Ох…

Она – врач, дипломированный специалист. Она – большой начальник. Но если она – врач, специалист и начальник – грохнется на улице прямо здесь, то заберет ее «скорая» с пьяным фельдшером и сестрой-потаскухой. И куда ее отвезут? И куда положат? В голове стучали молоты, звенели колокола и путался какой-то Иван Петрович с неуточненным диагнозом. Куда ее положат? Да куда надо!!! Разденут и увидят – педикюр, трусы за сто долларов, грацию, выбритые подмышки, запах духов. Даже без сознания она будет иметь внушительный вид, так что шанс выжить у нее есть. А у всех остальных…

– Козел, – бормотала про себя Наталья Ивановна. – Ну какой же козел… Какой же гад! Какой гад придумал эти маленькие телефончики… – Те, первые мобильные, были такими огромными, что в кнопку можно было попасть головой и с разбега. А эти – разве можно набрать номер трясущимися пальцами? Разве можно вообще что-то увидеть, когда в голову наплывает тьма, а стук в ушах становится нестерпимым. Надо было остаться у Жанны. Надо было… Но – невозможно. – Алло, Кирилл? Это Амитова. Ты один? Работников из органов нет? Еду. – Она с облегчением отключилась и на минуту прикрыла глаза. Там, в глубине сумки, были припрятаны таблетки – раунатин, адельфан, что-то еще… Если принять их сейчас, то все остальное она сделает спокойно. Наташа опустила тяжелый зад на лавку и нащупала рукой пластинку. Повоюем. Я – не дедушка Ленин. Теперь, кроме стука в ушах, был еще и горький привкус во рту. Но это все ненадолго. Ненадолго.

Наталья Ивановна успокоилась и стала дышать ровнее. Как советовала секретарша, недавно уволенная в запас. Она была такой умной и так часто голодала по Брэггу, что ей стоило завести своего стоматолога и вылечить желудок. Дикая вонь изо рта. Просто дикая. Но дышать – она умела. Вздымала отсутствующую грудь, томно прикрывала глаза и действительно успокаивалась. Но вот Амитовой не так легко было перевести дыхание. Первые шаги дались с трудом. Она отвыкла ходить по асфальту, она отвыкла ощущать притяжение земли, больше полагаясь на мраморную плитку и ковровые покрытия. Стоило вызвать машину… Но ей не надо было быстро, ей надо было умно. И спокойно. При этом еще и не умереть.

Она с удивлением посмотрела по сторонам. Ничего не изменилось. Надо же. Те же деревья, беленные чуть не от корня, милые беззубые бордюры, щербатые клумбы прямо посреди проезжей части. И она сама та же… И судьба опять била ее по башке. Ну допустим, она-то привыкла, но теперь ударило по девочке. По Катеньке… Что же это? И почему все женщины ее семьи становились просто запасными аэродромами, а все женщины Глебова – настоящими возлюбленными? Почему? Наказание, что ли, это? Или знак? Или предупреждение? Часы Руслана и размытые очертания, эта мерзкая постельная мягкость, разогретость, уютность безумной девки… Лялечки-младшей. Господи, куда же Катька-то смотрит? Известно куда…

Ничего не изменилось. Улица, двор, поворот, если через садик, то быстрее, если через улицу, то чище. Ничего не изменилось. Только вместо нее, Натальи Ивановны, теперь ее Катя. А может, там уже и ребеночек завязался… Чтобы снова – две сестрички, чтобы история эта не закончилась никогда…

А вот странное дело: зла на Ляльку-младшую так и не было. Ярость, шум в ушах, стыд, будто подсмотрела что-то нехорошее. Но зла почему-то не было. Если бы тогда, возле морга, Наташа дала добро, то ее бы просто не было бы на свете. Но она появилась. И была вроде крестной дочери. Вроде своей… Так известно – и не чужая ведь. А потому зла и не было. Вот такое оно Толиково семя, давшее плод хитрый и туповатый. Это была не Ляля, а просто проблема, которую надо было решать немедленно.

И до счастья ли теперь? И до молчания ли?

– Я это, открывай, не бойся. Ордер принесут позже. – Наташа запыхалась. В этих чертовых домах никогда не работали лифты. – Открывай!

– Привет, – сказал Кирилл, одетый к выходу, в рабоче-молодежное, джинсовое. – Проходи. Кофе, чай? Водички? Водочки?

– Ты собрался куда? Или вернулся? – подозрительно щурясь, спросила Наташа.

– Дела. – Кирилл развел руками и спокойно взглянул на нее. Спокойно и по-кобелиному вызывающе. Наташа, которая никогда не считала его ни мясом ни рыбой, ни тем более мужиком, опешила и чуть отпрянула назад. – Дела. Вот, жену потерял. Хлопоты.

– Ты где был, спрашиваю? Потому что интерес у меня не простой, а золотой. Конец тебе, Кирюха… – улыбнулась она и расправила плечи.

– Полнеешь? – сочувственно спросил Кирилл. – Смотри, пузо какое. Ко мне на занятия не хочешь? – Он слегка приобнял Наталью за талию и потащил в гостиную. – А я могу помочь, – игриво добавил он.

– Уже, – успокоила его Наташа и плюхнулась на диван. – Польский? По скрипу чую. Хороший человек сядет, срань эта и гикнется…

– О боже, какие слова… Какие шутки. – Кирилл стоял рядом. Не стоял даже, а возвышался. Ничего, сядет еще. И ляжет. Наконец перестало шуметь в ушах, и инсульт, о приближении которого она иногда думала, был отложен. Ничего.

– Ты, пожалуй, тоже сядь, голубь, – предложила Наташа и скрестила на груди руки.

– Прямо кустодиевская мадонна. – Кирилл осторожно опустился на ковер и вдруг ни с того ни с сего обхватил руками ее ноги. – Ну, хороша ведь. Не удержусь я, все-таки вдовый человек…

– Не удержишься, – согласилась она. – Тебе удобно, тогда держи. А вот отвечать, милый, придется. И за Катю, и за другое…

– Тогда водки, – тихо сказал он. – Только водки. – И в наигранной веселости его проскочили нотки скрываемого страха. Конечно, кому охота связываться с Дамиром… Никому. Он парень простой, недавно в интервью спутал Цицерона с Церетели и родил нового философа – Цетерона, так и это ему сошло. А уж смерть Кирилла сойдет легко, тихо. Никто и не узнает.

– Ты лежать где хочешь? – спокойно спросила Наташа. – Рядом с Дашей? Или с Ларисой? Или, может, Феня тебя зовет? Прикидывай по-быстрому, потому что времени у нас – в обрез.

– Царствие им всем Небесное. – Кирилл разлил водку по большим граненым стаканам, которые придумал Маленков, и протянул один Наташе. – Осилишь?

– Пригублю, – сказала она, вспомнив об адельфане, раунатине и нездоровых сосудах головного мозга. – Пусть пухом земля.

Они замолчали. Наташа не хотела спешить. Все нужно было сделать чисто, красиво и без улик. Шалой Катьке не под силу будет объясняться с дядюшкой. Значит, этого не должно произойти.

– Публичный дом – твоя затея? Или Афина подсуетилась? И что у тебя есть на мою? Отвечай быстро. – Наташа открыла сумку и вытащила из нее небольшой, но убедительный пистолет. – Стрелять буду плохо, но часто, – на всякий случай предупредила она.

– Да брось ты, выдумки все это. Плоды больного воображения Петрова…

«Еще и Петров. Кузя, что ли? – с горечью подумала Наташа. – Слишком много людей… Слишком много тех, кого знает брат. Ужас. И что интересно, я ведь не промахнулась. Затейник чертов».

– Давай рассказывай. – Она потрясла пистолетом и свела брови к переносице. Глебов говорил, что с таким лицом она могла бы позировать для Челубея, который задрался с Пересветом. Кто это? И почему быть похожим на Челубея стыдно, а на урода Бельмондо – почетно?

– Нечего рассказывать. Нечего. Все закрыто, заколочено и уничтожено. Я – не самоубийца, – быстро сказал Кирилл и мягко улыбнулся.

– Это ты пока не самоубийца. А потом от горя по ушедшим от тебя женам… Слушай, а ты сказку про Синюю Бороду знаешь? По-моему, он плохо кончил.

– Зато часто, – усмехнулся Кирилл и снова налил водку в свой стакан. – Больше не пей. Ты, я вижу, на работе… Кстати, Наташа, ты знаешь, что такое предохранитель?

– Гондон? Презерватив в смысле. – Она даже зарделась. Не от его наглости, а от удовольствия. Можно ругаться сколько душе угодно. Полное счастье.

– Ага, так вот, если он есть, то ни родить, ни убить нельзя. А что касается дела, по которому ты пришла, то запомни – ничего не было. Никогда и ничего…

Он тихо выпил и некрасиво, так, как часто делала она сама, утер рот тыльной стороной руки. Она посмотрела, а он, проследив за ее взглядом, усмехнулся.

– Мы с тобой одной крови: ты и я… Тебе придется мне поверить…

Кирилл снова оказался сидящим на полу. В молодежно-рабочем джинсовом прикиде. Его шальные руки попытались погладить там, где нельзя. Пистолет в ее руке задрожал и чуть не выпал. А если бы выпал, то прямо ему на голову, на будущую лысину. Это было бы и смешно, и больно. А главное – нелепо. И от этой нелепости Наташа вдруг рассердилась.

– Что еще за штучки? – Она нахмурилась и толкнула Кирилла округлым коленом. – Я к тебе по делу пришла, а не сопли утирать. Ясно?

– Ясно-ясно. – Он отодвинулся и сложил ноги в позу то ли лотоса, то ли турка. И оттого показался Наташе старым и неприятным. Она не любила тех, кто не умел жить в своем возрасте, тех, кто пытался гнаться за поездом, который уже тю-тю. – Но по-моему, мы уже решили: никто никогда ничего не узнает. По крайней мере, от меня. Слушай. – Он помолчал и хитро улыбнулся. – А может, ты Петрова убьешь? А то он там накопает сорок бочек арестантов, всем мало не покажется.

– Хорошо, что ты мне веришь, – спокойно ответила Наташа.

– А я тебе всегда верю. С давних пор, – тоже спокойно и твердо сказал он.

– Да? И почему это? – Она улыбнулась одними уголками губ, на миг стала красавицей, но передумала и нахмурилась.

– Да потому. Ты и я – одной крови. Маугли. Ты вот, например, заметила, что я к тебе никогда не приставал. Даже не пытался. Вообще – ни-ни.

– А с меня взять тогда было нечего, – усмехнулась она.

– Ну, кое-что у женщины всегда есть. – Кирилл задумчиво провел рукой по волосам. – Вот не знаю, может, под дулом пистолета стоит исправить эту ошибку… А? – Он смотрел на нее вызывающе и игриво. Господи, как давно все это было в ее жизни. Да и было ли? Ну, ребенка родила, на ноги поставила. Толика потеряла. Потому что если бы не потеряла, то жить было бы не на что… И с тех пор ни с кем ничего. И в мыслях не держала. И не потому, что не хотела, а потому, что возраст уже не тот, не девица, чтобы так вот позориться. Ей было и странно, и жутко. И стыдно. Потому что если теперь вот считать вместе с ней, то все они с Кириллом… того, ну, этого…

Это не важно, что ничего не произошло. Но правду себе говорить надо. Как по башке ее треснуло этим взглядом. И слова куда-то пропали. И мысли. И смятение такое в груди, что хоть плачь, хоть беги. И ни одной слюны-слюночки, чтобы ее так… Чтобы глотать было чем. Может, это раунатин. Да нет. Куда там… А он, гад, все смотрит, как ощупывает. Толик в этом вопросе был полный дурак. И она не знала, что так бывает, что так вот исподволь может выходить ум, причем выходить-то через срамные места… Через… И вдруг она поняла свою Катьку… Потому что если у нее первым был не такой, как Толик, то и удержу в ней не было. Потому что кровь – одна… Наша…

А он все смотрит, все улыбается… Плейбой. Слово не наше, но лучше, чем кобель. Хотя по смыслу – то же. Интересно, на Жанку он вот так же смотрел или как-то по-другому… Та, конечно, была привычной. Скольких мужиков перепробовала… А Наталья все мотала свое женское одиночество. Все думала, что с чужими мужиками как-то позорно… А Кирилл, хоть и мертвец, конечно, а не чужой человек. Свой, близкий, без стеснения всякого… Тем более, что рассказать кому – и не решится, и не успеет. Так, может быть?..

Наталья Ивановна Амитова, будущий депутат, мать и бабушка, тихо, почти неслышно застонала.

– Не могу, – пробормотала она, сжимая в руке рукоять и трогая пальцем курок. – Не могу…

Значительно проще было выстрелить именно сейчас… А там – выстраивалось. И Афина, и Дарья, и мотивы, и причины… Выстрелить, чтобы не буравил, чтобы не срамил на старости лет. Наташа зажмурилась, затаила дыхание и решительно нажала на спуск…

В голове грохнуло, и из носа полилась кровь. Из ее носа – ее кровь. Он, Кирилл, живой и невредимый, вдруг оказался рядом, навис, облапил, прижал к себе и пробормотал, касаясь губами ее руки у запястья:

– Я говорил, сними пушку с предохранителя… А теперь терпи. Считай, что это изнасилование… что теперь мы с тобой квиты. Будем. Минут через тридцать…

Она сжала зубы, потому что больше не могла думать о себе – старой развратной тетке, которая… никогда ничего не находила в Кирилле.

– А застрелишь ты меня потом, потом. Обещаю. – Его руки шарили по шее, сжимали, тискали, ныряли, как взбесившиеся. Наталья Ивановна была не в силах сопротивляться. Ладно, чуть позже она убьет его… И наверное, себя… Потом. Посмотрит, как оно, и убьет. А что – нажилась уже… Но это будет потом, потому что сейчас… пусть…

Она зажмурилась, сжала пальцы на рукоятке, зацепилась за мысль о том, что пистолет – единственное, что невозможно потерять сейчас, а все остальное пусть горит синим пламенем. И провалилась в обморок, позор, гипертонический криз и сладкий вкус фруктового мороженого. На некоторое время она просто отключилась.

В голове рассыпались звезды, проплыли планеты, засеменили ежики в тумане – все было так прекрасно, что сознание отказывалось возвращаться к ней.

– Нет, это уже слишком, – раздался противный голос то ли апостола Петра, то ли архангела Гавриила. Во всяком случае – голос сверху, это точно. – Это уже слишком. Снова труп, снова кровь. Так вы еще и некрофил, гражданин Матвеев?

Это было очень обидно. Обидно, что она, врач по образованию и атеист по воспитанию, так толком и не поверила, а главное, не проверила теорию доктора Моуди о жизни после смерти. Так что ж, лежать теперь дурой и не шевелиться? Кто бы знал, что покойник все слышит, все понимает. Вот и Толичек тоже… А сколько ж плохого она тогда на гроб ему выплеснула. Хотя и плакала как полагается. Старалась. А он, бедный, все знал, все чувствовал.

Нет, определенно это было обидно. Тем более, что Кирилл – экий шельмец, все же убил ее… Воспользовался слабостью и убил. Обхитрил, стало быть… Однако и это было хорошо: спокойно, приятно, без проблем и мучений… Все уже случилось. Жаль, что она была трупом, потому что больше всего на свете ей хотелось улыбаться…

– А пистолет, значит, ей в руку. И опять – самоубийство. Интересный у вас подход, гражданин Матвеев. Третья жертва за неделю. Боитесь не успеть? Кстати, а где Артемова? Уже? И хватит глумиться над телом. Наденьте штаны, пока я не вызвал наряд.

«Надо же, ну все как у нас, – подумала Наталья Ивановна. – А про какой это он наряд? Неужели про милицию? И голоса такие же противные… Только почему-то лица не видать… И вообще, где девочки? Почему не встречают? Неужели в раю? А я тогда где?» Привычка заседать в VIP-ложах уже успела испортить поколение молодых реформаторов в возрасте за сорок и старше. Причем испортить до такой степени, что каждый из них видел себя в особой ложе даже в другой, загробной жизни… От возмущения некорректным приемом Наталья Ивановна гневно захрюкала. Хотя ей по-прежнему хотелось улыбаться.

– Жива? – настороженно спросил голос, и что-то теплое, но липкое и потное коснулось руки.

«Неприлично дергаться, когда тебя трогает ангел, – решила Амитова и мужественно стерпела. – А если я жива, то в следующий раз он меня уже запомнит и отправит не туда, куда надо. Значит, это предбанник». Она замерла и затаила дыхание…

– Жива, вся в крови, значит, я вам помешал, господин Матвеев? Ладно, будем составлять протокол. Кажется, я на этот раз подоспел вовремя. Спасибо, дверь не закрыли, а то опять Сидни Шелдон – фен и усыпальница.

– А иди ты…

Голос Кирилла показался абсолютно родным. Живым, узнаваемым… Легкая хрипотца, насмешка, и в тон этому всему паровозный скрип «молнии». Теперь Кирилл разговаривал с кем-то, будучи в штанах. Жаль, что она не увидела его голым. Все-таки интересно, все ли мужчины одинаковы или только те, что на картинках?

– Иди, кому сказал… Жива она, и кровь тут ни при чем… Это у нее из носа пошла…

– Да уж, конечно, из носа…

Теперь Наталья не только слышала голоса, ощущала липкое прикосновение, она даже чувствовала дыхание – запах спирта, явно зажеванный каким-то «Диролом». Значит, она жива и валяется здесь на глазах у двух одетых мужчин. Интересно, что сказал бы по этому поводу Дамир? Или, скажем, Глебов? А если Кирилл привел в дом шантажиста? Господи, вот неудача… Придется убить сначала шантажиста, а потом, ближе к утру, и Кирилла. Все-таки совратил он ее Катеньку на такое позорное дело… Осрамил… В общем, к утру – Кирилла, а этого сразу… Наташа сжала рукоятку и чуть шевельнулась.

– Наташа, он все еще у тебя на предохранителе. Я отойду, а ты снимай и стреляй в этого идиота. Хватит уже, намучались. – Голос Кирилла отдалялся и отдалялся, а Наташа все не решалась ни открыть глаза, ни спросить, где в пистолете предохранитель. В кино об этом ничего не говорится.

– Вот эта красненькая штучка, Наталья Ивановна, вы ж на ощупь не сможете, надо глазки открыть и ответить на вопросы следствия. – Нахальный визитер уже дышал над ней вовсю. Она уже догадывалась, кто это, а потому стрелять было даже жалко.

– Петров, отойди в сторону, сделай вид, что тебя здесь нет, и ты останешься в живых, – предупредила Амитова. Она почти пришла в себя.

– Я понял, вы хотите одеться. Но поверьте, вам очень идет нагота. Жаль, что я не художник. Но я очень и очень рад, что застал вас именно в таком виде… Боже мой, какое совершенство, какие формы. Вот только кровь…

– Ты пьяный, что ли? – Наташа совсем собралась с мыслями, открыла глаза, подтянула ноги и подумав немного, села на диване. Не стесняясь. А чего… Трупы же оба, считай, трупы… А с покойниками – какой стыд, пусть хоть полюбуются. – Ты пьяный, говорю?

– Да, – гордо ответил рыжий, как будто свежевыкрашенный Кузьма Григорьевич. – Из-за ваших убийств у меня неприятности в семье…

– Так ты компенсации хочешь? И сколько я тебе должна? – хмыкнула Наташа. – Только ты учти, что я расплачиваюсь в национальной валюте.

– В смысле пулями? – икнул Петров.

– В смысле дурами, – рявкнула Наташа.

– Ну, так это мы поняли, что дурами… Очень полезно… И дур у кого-то меньше, у кого-то, – Петров поднял глаза к потолку, – больше… И вообще, Наталья Ивановна, я вам только что буквально жизнь спас, а вы… вот как… Обидны мне ваши слова. Но с паршивой овцы хоть шерсть клок. На суде будете свидетелем.

– Чего? – изумилась Наташа, доселе считавшая, что жизнь спасли совсем другому человеку, и то ненадолго…

– Да это же элементарно. – Слово «элементарно» Кузьма Григорьевич произнес с третьей попытки и был несказанно горд. Обычно тест на трезвость в виде «сиреневеньких элементарных синхрофазотронов» не давался ему в течение недели после большой пьянки. А тут на тебе – удача. – Так вот. Всех вас убил Кирилл. Потому что он – Синяя Борода. Это точно…

– А зачем? – заинтересовалась Наташа.

– А вы ему надоели. На фиг, сколько можно! И правильно, вообще, сделал, но…

– Ты полегче. – Наталья Ивановна почесала подмышку дулом пистолета и угрюмо направила ствол в сторону Кузьмы Григорьевича. – Все?

– Пока – да, но арестовать его нужно уже сейчас. Потому что вы еще живы и Жанна, может быть… То есть кое-что спасти можно. А когда арестуем, то и выясним мотив. Все-все выясним… – Кузьма Григорьевич вздохнул полной грудью, помолчал, справился со слезами. Ему было очень обидно. Ведь подошел же к главному, нашел его, почти задержал, а никаких тебе аплодисментов. А Леночка – просто Предатель. С большой буквы «П».

– Слушай, а он-то где? Кирилл-то? – всполошилась Наташа. Арестовать или нет, об этом еще нужно было думать. Главное, чтобы все были на месте. Не искать же его потом у мамочки на груди.

– Здесь, куда он денется. Я его наручниками к батарее пристегнул. В ванной, пока он мылся… Скользкий тип, между прочим…

– Отстегни и приведи сюда, быстро. – Наташа недвусмысленно нащупала красную кнопочку. – Будем разбираться. Быстро!

– Стреляй! – Кузя рванул на себе рубашку, и пуговицы, пришитые, казалось, намертво, посыпались на пол, как семечки. – Стреляй и помни: ты убиваешь закон. Я ведь здесь закон представляю, забыла? – Он замер и приготовился к худшему.

– Ладно, пошли в ванную. Только я оденусь. Холодно потому что…

– Так я не понял, мне отвернуться или так стоять?

– Так, значит, Синяя Борода? Синяя Борода… Боже мой… А кто его в конце концов на чистую воду вывел? – заинтересовалась Наташа.

– Да я и вывел. Я его вычислил. Путем сложных умозаключений.

– Разберемся. – Наталья медленно и царственно (откуда что взялось!) встала с дивана и распахнула дверцы шкафа. – Вещи покойницы хранить нечего… Нечего… Раздавать их надо. – Она внимательно осмотрела платья, висящие на плечиках, и наконец нашла то, что искала: кимоно. Размер Дашкин и расцветка слишком веселенькая, но… если человек уже не депутат, а гейша, то почему бы и нет? Лишь на минуту она остановилась у зеркала и обнаружила, что подлецу все к лицу. К встрече с Кириллом Амитова была готова.

И она, встреча, ее не разочаровала. Напротив, выяснилось, что одинаковы мужчины только на картинках, в жизни они – другие. У них не сияет кожа, не блестят глаза, мышцы у живых мужчин послабее, и все прочее тоже какое-то невпечатляющее, стеснительное, и ноги слишком волосаты, и грудь могла быть пошире. Но как ни странно, Кирилла это не портило. М-да.

– Рассказывай. – Наташа скромно потупила взгляд, направив на него пистолет. – Рассказывай, как дошел до жизни такой? Или я сама?

– Вы тоже смотрите эту передачу? – обрадовался Петров. – А мне не нравится.

А потом все замолчали. Наступила какая-то вязкая пауза, ждали чего-то важного. Наверное, со стороны они казались смешными. Голый Кирилл, Наташа в трескающемся кимоно и пьяный Петров в форменном кителе… Наверное, это было смешно. Но все они вдруг подумали, что в этой ванной, вот тут, где они толкутся, не так давно умерла Даша. Каждому из них стало не по себе.

– А что рассказывать? Насколько я понимаю, с пистолетом сюда пришла ты?

– Да? – оживился Петров. – Вот как? Тогда у нас уже две версии. Очень хорошо. Только, может, начнем по порядку. Сначала выясним, зачем своих жен и любовниц убивал Кирилл, а потом перейдем к Наталье Ивановне и зададим ей те же вопросы. И посмотрим, у кого получится лучше.

– Наташа, пусть меня раскуют, – взмолился Матвеев. – Пожалуйста… И вообще, вы нормальные люди? Вы сами-то слышите, что говорите? Ну ладно, я – законченный эгоист, где-то даже бабник, которому живые нравятся больше, но даже мне погибших жалко, а вы – радетели справедливости? Кто-то из вас ведь клятву Гиппократа давал.

– Ой, пристыдил, – прыснула Наташа. – Все, пристыдил насмерть.

– Кого? – снова оживился Петров. – Кого насмерть!!! Опять насмерть!!! Да что такое, в конце концов? Да сколько это может продолжаться?

– А нисколько, – усмехнулась Амитова. – Все кончилось, правда, Кирилл? – Она выпустила улыбку, поиграла ямочками и окаменела. – Хватит, ребята, пожили, как говорится, как умели, и будет.

Она все еще не могла решить, что выгоднее, что нужнее ей и ее семье в этой ситуации: арестовать или убить. Предположим, его арестуют. Спишет ли Дамир его мерзкие рассказики о Катеньке на желание отомстить?

– Кирилл, где вы были в ночь убийства Афины Наливайко? – спросил Петров и вытащил из-за пазухи блокнот, на котором был пропечатан ностальгический ценник – 10 копеек. – И заодно, где вы были в день убийства вашей жены?

– Говорить? – Кирилл развернулся, насколько позволял наручник, застегнутый на руке. – Говорить, Наташа, за кем я ездил и кого искал?

– Мне – безразлично. – Она слегка пожала плечами. – Делай, как считаешь нужным.

– Слушай, Кузя, ну и бабье пошло. Переспать – как плюнуть. Не говоря уже об убить…

– Забирай его в комнату. Буду сдавать преступника властям. А если он, преступник, будет болтать, то мы будем бить его по морде. По наглой рыжей морде… То есть не по рыжей, извини, друг Петров. Заканчиваем водные процедуры. Все… – Наталья помрачнела.

Она устала. Она просто смертельно устала. Принимать важные решения, воплощать их в жизнь, когда ей не хватает ни образования, ни умения, ни желания… Все, чего она действительно хотела, – это внучка и новые итальянские сапоги, каждую зиму чтобы новые. А глобальные проблемы пусть решает Дамир. Катю жалко, Катю она спасет, но глобальные проблемы… Она очень устала. Носить в себе столько, знать об этом столько лет… И молчать из-за глупой детской клятвы «счастьем в жизни». Нет, хватит.

– У него был мотив убивать, – тихо сказала Наташа, когда мужчины, теперь скованные одной цепью наручников, вошли в гостиную. – У него были для этого причины… Кирилл, скажи мне честно и откровенно, ты знал, что Ляля не твоя дочь?

– А чья? – спросил Петров.

– Повторяю вопрос…

– Не надо, я понял… – Кирилл убрал со лба мокрую прядь волос и улыбнулся. – Кузя, вот если бы ни одна тетка не сделала от тебя аборта, ты бы заволновался?

– А надо ли? – философски откликнулся Петров. Он даже засмущался. – А надо ли нам так много знать о себе?

– А говоришь – понял. – Наташа нахмурилась и почувствовала, что давление опять скачет; опять появилась навязчивая мысль об инсульте.

– Да, я знал, – угрюмо, быстро выговорил Кирилл. – У меня вообще не может быть детей.

– Значит, Афинку – тоже не ты… – изумилась Наталья.

– Ну конечно не я. Это было самоубийство. Говорю же, той ночью я был страшно занят.

– И сын у Афинки – не от тебя, – продолжала гнуть свое Наталья. И кто бы мог подумать, что мыслить – это гораздо тяжелее, чем существовать?

– Нет, не от меня… Последствия свинки… – спокойно и почти без смущения констатировал Кирилл. – Так, может, пойдешь за меня?

– А теперь главный вопрос – как давно ты узнал о том, что Ляля не твоя дочь?

– Наталья Ивановна, а вы не хотите работать в нашем отделении? Ну конечно, если с депутатством не получится? – радостно спросил Петров. – У вас так здорово работают мозги. Мы были бы как Малдер и Скалли…

– Заткнись, а? – вполне мирно предложила Наталья Ивановна. – Так когда? И от кого?

– Все правильно. Я узнал об этом давно, в деревне Холодки. Когда Лялечка меня уже разлюбила, когда брак наш фактически распался. Я узнал об этом накануне ее смерти…

– И кто отец ребенка, ты узнал тоже?

– Да, – сказал Кирилл и опустил голову. – Да…

– Но разве за это убивают? – воскликнул потрясенный финалом Петров.

– За это – только такие, как Отелло, другие убивают за бабки… За деньги… Скажи? – Наталья Ивановна подошла к Кириллу и нежно погладила его по волосам. – Бедный ты… А потому – жадный… Храните деньги в сберегательной кассе по фамилии Глебов…

– Нет, нет. – Он вдруг отчаянно затряс головой. – Нет, я не мог, я не виноват… Я не делал этого, вы слышите?

– Тихо, тихо, уже поздно… Поздно… Теперь нужно вести себя тихо. – Наташа приложила палец к его полным искусанным губам. – Разумно и тихо… Виноват не виноват – какая разница…

– Да, наказания без вины не бывает, – поддакнул обрадованный Петров, отчаянно пытаясь отвести от себя наваждение с милым названием Холодки…