Текст книги "Песня моей души (СИ)"

Автор книги: Елена Свительская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Алина сделала пару глотков из кружки. Когда смотрел на неё, она не смотрела в мою сторону, но, когда мне что-то было нужно, обычно девушка почти сразу подавала это мне. Она наблюдала за мной, когда я не смотрел на неё. К Эндарсу Алина относилась чуть спокойнее, отстранённее.

Я часто видел её задумчивой. И почти никогда не видел весёлой. Да и было ли у неё что-нибудь, чему можно радоваться? Вряд ли. Здесь редко радовались. И почти всегда радовались чужому горю. О я никогда не замечал, чтобы её радовало чужое горе. Никогда не замечал, чтобы девушку интересовал кто-то из мужчин. Хотя многие поглядывали на неё. Даже схлопотав испепеляющий взор её брата, идущего рядом. А брат её весьма оберегал. Разве что нас с Эндарсом на постой пустил, но, думаю, тут виноваты были деньги: он нам нарочно такую большую сумму заломил, чтоб мы переругались и ушли, но мы с магом не сговариваясь полезли за кошелями – и увидев в точности сколько требовал, Роман нас выгонять передумал. Хм… или он мечтал найти ей богатого мужа?..

Но, впрочем, мне надо было где-то отлежаться, покуда снова не окрепну. Так что это место, что другие – без особой разницы. Да и… Алина совсем не походила на Зарёну: ни внешне, ни характером. И так же помогала на время отвлечься. Но, впрочем, поговорю о ерунде, окрепну – и уйду. Тем более, что долго тут не продержусь. Надоело уже мясной пищи избегать, которой меня то и дело угостить пытаются.

Мне казалось странным, что Алина вдруг влюбилась в меня. Что сделал для неё я? Почти ничего. Так, поддержал только раз. Но ведь обычное дело – поддержать попавшего в беду. Помог и ушёл. И всё.

Она не должна была узнать меня при следующей встрече, да и, вообще, мы не должны были встречаться ни в первый раз, ни во второй. Однако мы встретились. И оба раза случайно. И она как-то сумела меня узнать. Даже определила, что я оказался почти без иллюзий. Она полюбила меня. Она почему-то полюбила меня… Всё-таки, это даже приятно – быть любимым, хотя теперь никакая иллюзия не скроет меня от неё. Но… это был глупый выбор любви. Зачем я в жизни Алины? Да и зачем мне отвлекаться от моей цели?

А впрочем, в то, что любовь – разумная и способная выбирать с каким-то особым практичным расчётом, не верили уже давно: уж слишком часто она выбирала людей по многим признакам несоединимых. Она своими приходами и уходами, своим подбором пар или навязанной кому-то одному тягой к другому плевала на многие человеческие обычаи и законы. Люди плевались на неё за её своеволие и выли от её поступков уже не одну тысячу лет. Много людей. Собственно, и другие Основные народы эта участь не минула…

Алине придётся смириться с моим уходом. Не буду её обманывать, не буду ей ничего обещать. Я давным-давно мечтаю об одной лишь мести. Меня ничто не сумеет остановить. Того огня, в котором я едва не сгорел заживо, и Чёрную чашу, поднесённую моим родителям, я никогда не забуду! И пусть у меня обычная магия, а у защитников Хэла – древняя. Наплевать, что со мной сделают, если схватят.

Точнее, я так себе говорил не один десяток лет. Говорил, что мне всё равно, как со мной расправятся, когда схватят. А теперь мне почему-то стало не всё равно. Отчего-то мне вдруг захотелось жить. Жить не в одиночестве, а как-то иначе.

Рана, как назло, заживала медленно. К моей досаде, эту рану получил не в бою, не в очередном поединке, затеянном для испытания моей силы, а из-за негодяя, внезапно подкравшегося ко мне со спины. Разворачиваясь и отшвыривая его заклинанием, не знал, кого ненавидел в тот миг больше: себя или его? Столько лет учился драться с оружием и заклинаниями, столько поединков выдержал, и из-за какого-то трусливого воришки…

Ну, вот, снова теряюсь среди отчаяния, злости и ненависти. Нужно взять себя в руки, нужно успокоиться. Если бы ещё знать, как успокоиться?.. Мятный отвар сегодня нисколько не помогает. Только греет тело. Отчего-то мне очень холодно.

Большими глотками опустошаю чашку и тихо ставлю на широкий стол. В день нашей первой встречи мне тоже было плохо, но я как-то сумел успокоиться.

Заглядываю в кувшин и вижу последние капельки отвара да дно.

– Прости, Кан, пока нет горячей воды, – тихо сказала Алина.

Да, она всегда внимательно наблюдает за мной. Мне… отчего-то греет душу мысль об этом.

А ещё она почему-то упрямо звала меня настоящим моим именем. Сначала брат её смотрел на меня волком из-за этого, ведь имена сокращённо использовали только для близких, а с чего бы нам близкими быть?.. Но она часто ошибалась, а я слишком часто проявлял много эмоций, когда меня неожиданно звали родным именем. Эндарс, приметив, сам стал упрямо звать меня Каном. Раз пошутил, что я как ребёнок радуюсь именно этому имени, а больных надо радовать почаще, чтоб благополучно и в ближайшее время поправлялись.

Словом, из-за Алины ко мне спустя несколько десятилетий вернулось моё родное имя. То, которое исчезло с обвинением родителей и тем страшным пожаром. Вначале оно слишком волновало меня, и я даже злился. Даже срывался на Алину, мол, всю жизнь был Канрэл и давайте-ка без панибратства. Однако она опять случайно назвала меня моим истинным именем. И я в тот раз невольно улыбнулся. Уже и Роман заметил, проворчал, что имя действует на меня будто заклинание. И Эндарс упрямый опять влез, мол, тогда точно мне здоровья намагичат. И через несколько дней моё настоящее имя осталось со мной. Не Канрэл. Только Кан.

Конечно, я волновался, как они не выяснили, откуда я родом, особенно, дотошный Эндарс. Но, к счастью, в эльфийском народе часто дают детям короткое имя. Что-то там связано с традициями Жёлтого края. То ли остроухих предок был оттуда, то ли связи давнишние между мастерами искусств… Словом имена из трёх букв, очень часто повторяются. А отличаются имена семьи и рода, длинные и поэтические. У рода своё, которое принимаем как подаренное предками. Для семьи зарождающейся жених и невеста вдвоём выбирают своё имя. И имена семьи крайне редко повторяются. И ещё надобно каждому эльфу отличиться хоть в каком-нибудь деле. Так что даже если настырный Эндарс и поймёт, что я из Эльфийского леса – Канов там много. А имени семьи и рода я ему не сказал. Ладно, в крайнем случае, можно врать, что я полукровка, да ещё и внебрачный ребёнок. Тогда понятно, почему живу вне Эльфийского леса. А эльфы полукровок не любят.

– Всё в порядке, Кан?.. – взволнованно уточнила девушка, не дождавшись моего ответа, – Ты плохо себя чувствуешь?

Улыбнулся ей:

– Не нужно. Просто наполни мне кувшин холодной водой. Прости, мог бы сам подняться и наполнить, но…

– Пустяки, ведро ко мне ближе.

Не справедливо заставлять её подходить к ведру. Но эта проклятая слабость мешает мне даже подняться с лавки. Кан, ты ведь и сам понимаешь, какое никчёмное у тебя оправдание. Но делать лишние движения сегодня не хочется.

Через несколько ударов сердца девушка опустила наполненный холодной водой кувшин передо мной. Подтянув к себе свою сумку, вынул из мешочка несколько щепоток сухой мяты, бросил в воду. Затем прижал ладони к горшку и мысленно проговорил заклинание. Хорошо, у меня сейчас есть крыша над головой. В таком состоянии противно идти под дождём. Вот когда спокоен, дождь редко раздражает…

Кувшин вместе с водой быстро нагрелся, затем начал покусывать руки. Горячо, но так хочется погреть ладони, не отрывать их от глиняных боков.

– Тебе холодно? – спросила девушка встревожено.

– Наверное, – смущённо улыбнулся.

– Принести одеяло?

Почему её так заботит моё состояние? Ведь от меня ей никакой пользы, лишь страдания.

Проворчал:

– Не надо, обойдусь.

А она не отставала, чрезмерно заботливая:

– По-моему, тебе нужно согреться.

Какой прок мне от шерстяного одеяла? Разве может какой-то кусок ткани согреть душу?

Пока прижимал ладони к перегревшемуся горшку, пытаясь хоть как-то отвлечься, Алина успела сходить за одеялом. Оно неожиданно накрыло мои плечи. И стало легче.

– Так лучше? – тихо спросила девушка.

– Лучше. Спасибо тебе.

В ответ робкая улыбка. Мне захотелось чего-нибудь сделать для неё. Как-нибудь развлечь, помочь забыть о скучной жизни. Без обмана, без того, чтобы ранить её чувства. Впрочем, у меня есть один способ.

Улыбнувшись, спросил:

– Тебе нравится слушать легенды?

– Да, – она улыбнулась мне, – Но я нечасто слышу их.

– Хочешь, расскажу мою любимую легенду?

– Расскажи, – девушка тут же уселась напротив меня.

Для Алины старался рассказывать как можно лучше. Ей очень понравилось. Начал рассказывать вторую легенду, досказав, начал третью. Было непривычно столько говорить, было непривычно иметь заинтересованного слушателя.

К обеду добавился второй слушатель: сонный светловолосый маг. К вечеру добавился третий: брат Алины. День как-то быстро закончился, как-то очень уж поспешно спустилась на город темнота. Когда нам всем захотелось спать, мы разошлись по комнатам. Точнее, Алина направилась в свою, а мы втроём – в комнату Романа.

Прячась под старым одеялом, с улыбкой думал о прошедшем дне. Вроде бы ничего особенного не случилось, но почему-то на душе было легко и радостно. Мои планы о том, как отомстить, как-то неожиданно куда-то расползлись. Я ровно ничего не сделал сегодня для того, чтобы приблизить исполнение мести, но почему-то это совсем не расстроило меня. Странно. Да ладно, Кан, этот день почти закончился. О мести и планах успею подумать завтра. Но… где твоё упорство и стремление к цели, Кан? Ну, вот, пристал к себе с вопросами, вместо того чтобы выспаться.

С блаженством потянувшись, пихнув кулаком подушку, чтобы моей голове было удобнее на ней лежать, растянулся на спине. Сомкнув веки, какое-то время чётко видел перед собой сестру Романа, а потом…

Я стал мальчишкой семи лет, Алине было примерно столько же. Мне всё равно, что она родилась намного позже меня, и мы не могли одновременно быть детьми.

Взявшись за руки, мы бежали по большому лугу... Бежали в рассветных лучах... Нас окружал медовый запах трав: сладкий, чуть терпкий запах цветущей пижмы и немного горький запах тысячелистника. Вокруг на стеблях и листьях искрились и переливались капельки росы. Луг раскинулся широко. Казалось, он никогда не закончится…

Мы бежали, не останавливаясь. Порой переглядывались и весело смеялись. Наш смех летел над лугом. Летел далеко-далеко…

На следующий день опять рассказывал им легенды. Какие-то вспоминал, какие-то придумывал. Эндарс с раннего утра сидел на кухне со мной и Алиной. Вроде бы он ещё недавно бросал на меня задумчивые взгляды, а теперь отчего-то заинтересовался легендами. Да даже если его и не злила моя драка с приятелем, я и иначе мог его заинтересовать. Похоже, кроме нас в столице Светополья магов не было. А он, кстати, тоже притворялся обычным перед другими.

Меня не мучила совесть, что столкнулся с Вадимом. Не он первый и не он последний, с кем дрался. Я и сам часто пытался разозлить кого-то, чтобы помериться силами. Я доставал и обычных воинов, и магов: чем больше опыта в поединках и драках, тем лучше. Единственное, что в том состоянии лучше было бы постараться просто уйти от наглеца. Так скорее бы оправился. Может, вообще бы больше не попадался на глаза Алине. Сердце бы ей не бередил. Но, впрочем, женщины сами любят мечтать. Их сложно остановить. Вот, в меня даже под некрасивой иллюзией иногда влюблялись или просто заинтересовывались, видя, что ладно дерусь или защитил кого-то однажды. Сестра одного из учителей… Но зачем мне отвлекаться на них?.. Погубить Хэла или искалечить, чтобы и ему остались шрамы от встречи со мной – вот моя цель.

А Алина, кстати, осмелела, заулыбалась. Уже не отводит и не опускает взгляд, когда я смотрю на неё. Наши взгляды встречаются всё чаще и чаще. Её синие глаза искрятся любопытством. О, какая она красивая! Особенно, когда живо заинтересована в чём-то, когда выглядит счастливой.

Невольно улыбнулся ей – она ответила улыбкой.

– Так всё-таки, откуда появился третий Основной народ? По этой версии? – вклинился в наш немой разговор второй постоялец, – Если та девушка, не найдя взаимности у своего вождя, ушла в лес в когти диким зверям?

Он, кстати, выглядел мрачным. Неужели… ревнует? А, хм, и такое может быть! Алина красавица.

Улыбнулся – и продолжил легенду о Голубой лилии:

– Ушла Лиса в лес. Думала, хоть звери дикие прельстятся. Ей ж жизнь с той поры стала не мила. Да только пела она, губителей лесных поджидая. А они голос её услыхав, восхитились. Да, такой вот у неё был дар петь: даже зверьё лестное умилилось и полюбило её. Охраняло. Таскало ей что-то покушать: то зайца пожирнее, то орехов, то к малиннику её водило. Время маленько залечило рану. И решила Лиса сотворить что-то необычное. И чтоб мир её услышал, помог в затее, стала только растительной пищей питаться. Девица помнила старые легенды о том, что прежде люди никого не убивали: ни своих, ни зверья какого-либо. Растительным когда-то питались. И было то миру их в радость: он, мир, точнее, она, Мириона родимая, не хотела, чтоб люди себе или зверью вредили. Ну, а что зверьё зверью вредит, так тут уж ничего не поделаешь: так уж зверьё Творцом устроено.

– Постой, Кан! – Алина вмешалась, – Ты ж вчера легенду рассказал, что когда-то давным-давно, ещё во времена Первого народа, и звери других зверей не ели? Что они тоже питались только плодами да травой?

Задумчиво отхлебнул из кружки, потом серьёзно изрёк:

– На сей вопрос менестрели и древние летописи расходятся во мнении. Кто-то говорит, что для порядка и круговорота жизни кто-то должен падаль поедать, кто-то – что клыки волкам и тиграм даны неспроста, и они изначально охотились за другими. Но кто-то говорит, что то из-за нарушения страшного в природе случилось. Возможно, когда наступила первая зима.

– Ну, вот эти вот остроухие бредни я слушать не хочу, – проворчал Эндарс, – Давай, дальше про Лису рассказывай.

Усмехнувшись, продолжил:

   – Пару лет жила она в лесу, ведая только одно горе: неразделённую свою любовь. Думаете, зимой мёрзла, без шубы-то? Ан нет, зверьё преданное её отогревало. Да и сама она поздоровела, окрепла. Похорошела. Здоровье-то оно украшает. Поскольку травой не мазалась, то окрепла. И зверьё как-то по-особому понимать стала. Да и тайны трав, прежде неизвестные, ей приоткрылись более чем другим людям. Вообще, в ту пору уже и драконы появились. Но им тайны трав так же не открывались, как и людям…

– Но ты же говорил, что драконы эльфов и людей намного в науках превосходят! – возмутилась Алина.

– По части траволечения – нет, – ответил парень вместо меня, – Кстати, если ты так будешь с вопросами его перебивать, то мы до возвращения Романа легенду о Голубой лилии не дослушаем. А он придёт – и попросит ему с самого начала всё рассказать.

– А я ещё послушаю, – Алина улыбнулась, – Кан так рассказывает, что его приятно переслушивать.

– А у меня ещё дела в городе есть, – вздохнул Эндарс.

– Если сегодня не успею, то в другой раз тебе лично расскажу, – подмигиваю ему.

– Ну, тогда ладно.

Отпил ещё немного мятного отвара и продолжил:

– Пожила Лиса ещё с год в лесу – и иных растений ей тайны открываться стали. Да по родным девица так соскучилась! И вернулась в родные места. Там её уж и не ждали. А вдруг она пришла. Ещё красивее. И в рукоделии она ещё лучше стала. И лечить травами могла. И в прочих-то своих умениях превзошла былую себя – не просто так в лесу сидела, а тренировалась. В общем, зауважали её, что свои, что чужие. И женихов с сотню понаехало. Да только такую уважаемую особу уже родителям замуж против её воли не спихнуть. Решили: пусть сама дочка выбирает. А ей только один Сокол и люб. А что Сокол? А ему она что рыжая, что намазанная в светловолосую и белокожую – всё одно не мила. Из-за не любимого цвета глаз. Вот ведь дурень, а! Всем завидно, что Лиса только на него и смотрит, а он и не рад её вниманью. Ему всё б с голубоглазыми, светловолосыми, белокожими и стройными развлекаться! Не, признаюсь, фигурка у Лисы нашей округлилась где надо – уж и без валиков очень хороша. Ан не мила ему.

Алина вдруг вздохнула, подпёрла голову рукой, унылый взгляд в окно устремила. А Эндарс как-то уж очень внимательно на неё посмотрел. Я ухмыльнулся: точно ревнует. Только сам теперь запутался к кому. Впрочем, они ждут историю.

Я продолжил:

– А девица наша, невеста без жениха, всё продолжала растительным питаться да к миру взывать. Года два взывала. Сокол всё ещё не женился: воевал, торговал, спал, ел да с красотками водился. И прониклась наконец Мириона. Спросила у влюблённой девушки, что за помощь ей надобна. А она к тому времени так умна стала или сердцем чутка, что услышала голос своего мира…

Вечером, лёжа в темноте, долго представлял себе лицо Алины. Вспоминал, как она просила сказать моё имя в первую нашу встречу. Я не жалею о том, что его сказал. Вспоминал бледное лицо и жажду жизни в синих глазах, когда она ела траву, особо не обращая внимания, что ест… Хорошо хоть до ядовитой травы не дотянулась. Ту, которую примял, торопливо проползая, тощий уж. Его она, к счастью, не заметила. И меня, когда, переместившись и заметив её, я несколько мгновений смотрел на неё. Вспоминал благодарность, зажёгшуюся в синих глазах, когда Алина поняла, что я и в правду хочу ей помочь…

В тот вечер не хотел думать о чём-то грустном, не хотел мстить. Было непривычно спокойно на душе. Засыпая, пытался представить себе Алину, представить разные мелочи, с нею связанные, её заботливые руки, накрывающие меня одеялом. Ночью, она опять появилась в моём сне…

Вначале я искал Алину среди высокой и душистой шуршащей травы на лугу. Снова мальчишка. Она опять девчонка. Кажется, мне было восемь. Уже прошёл тот страшный день. Странно, память о нём сохранялась, но боль как будто пропала. Бескрайнее море надежды на что-то светлое плескалось в душе.

Найдя девочку, я протянул ей руку:

– Побежим опять, а?

Она кивнула, улыбаясь. Я помог ей подняться, и мы опять побежали. Казалось, мы не бежим, а летим над землёй, над неожиданно уменьшившимися травинками…

Мы смеялись. И вдруг и вправду полетели. Высоко-высоко. В голубое, покрытое пухлыми облачками небо…

Мы бежали в небе. А под нами тянулась такая красота!.. Вдогонку за нами бежал наш счастливый смех. Свобода… от бед… от грусти… от прошлого… только небо. И её синие-синие глаза…

Незаметно для меня жизнь заискрилась новыми цветами. Казалось, годы прошли зря, но за пару дней я стал по-настоящему счастлив.

Прошёл день, прежде чем вспомнил о моих родителях, о моём горе. Спокойствие во мне вступило в поединок с ненавистью. Оно немного охладило ненависть, а потом почти исчезло. Я не решался ни отвергнуть прежние планы, ни выбрать новые. Мне не хотелось срываться с места и одновременно тянуло отомстить. Сам себе сказал когда-то: не полезу во дворец, пока не стану искусным воином и магом, а пока я не понимал, достаточно ли выучился, чтобы пойти и осуществить месть. Ни придумывать, ни рассказывать легенды мне уже не хотелось. Каждое слово отпускал неохотно. Кажется, за годы одиночества отвык говорить и лишь ненадолго изменил своей привычке. Всё-таки, вредно слишком долго молчать: велико искушение в какой-то миг сорваться и очень трудно потом остановиться, пока не выговоришься. Но, впрочем, я и с Зарёной много говорил: много ей об остроухом народе рассказывал. Нет, о дочери моего врага вообще не хочу вспоминать! Я её забуду. Я себе обещаю. Если… если можно такое обещать.

Ночью этого дня не смог уснуть. Наверное, устал за несколько десятков лет, проведённых в поисках противников, устал за время изучения заклинаний и боя с оружием, потому и не хочу больше двигаться вперёд. Хотя вот и матери Зарёны Хэл жизнь сломал. Вроде даже к лучшему, если бы он сам вкусил страданий от моих рук? Но мне сегодня совсем не хочется переться в Эльфийский лес и кого-то мучить. Странно…

Вырвали меня из мучительных раздумий и борьбы с самим собой полоски света, начавшие пробиваться в щели между ставнями.

Скоро проснутся Алина и Роман. Девушка начнёт готовить своему брату еду, отодвигая прилипшие ко лбу прядки левой рукой, будет вопросительно заглядывать ему в глаза, может, улыбнётся в ответ на его шутку. Отщипнёт кусочек хлеба и торопливо засунет в рот. Непременно отщипнёт именно от корочки, причём от верхней корочки. Ей отчего-то нравятся верхние корочки хлеба. Хлеб она частенько ест с нижней корочки, оставляя верхнюю напоследок.

Когда на кухне появится Эндарс, ему она только кивнёт, как и мне, когда войду на кухню. Светловолосый маг умоется, сядет за стол спиной к окну. Я, как обычно, уже буду сидеть напротив неё. Эндарс начнёт задумчиво вертеть в пальцах широкий медальон, с которым никогда не расстаётся, а я продолжу размышлять о чём-то своём, иногда выплывая из дум, и, незаметно для них всех, стану заглядывать в её синие глаза.

Осознание случившегося вспыхнуло неожиданно. Какие-то звуки сонной столицы, звуки дыхания Романа и Эндарса, даже звук моего дыхания я в какой миг перестал слышать, пронзённый новой мыслью, объяснявшей странности недавних дней.

Никогда не ожидал, что когда-нибудь кого-нибудь полюблю! Жил себе, почти не задумываясь, что же такое любовь. Размышления, тренировки почти не оставляли времени подумать о ней. Ненависть, даже затухая, почти не пускала каких-либо иных чувств в моё сёрдце. Победы в поединках давно уже не радовали меня. Иногда прорывалось нечто прежнее, неизменное: какой-то цветок, вид, необычный закат привлекали мой взгляд. Некоторый интерес вызывали легенды разных народов и стран, да и, вообще, красота какого-то искусства, сошедшая из рук какого-то особого одарённого творца. Да и просто красота всегда притягивала мой взор: то звучала, прорываясь сквозь наносное, песня моей крови, песня крови моих предков.

Я был растерян, не знал, что же делать с этим чувством, с моей жизнью?.. Когда-то решил отомстить, а теперь вдруг захотел постоянно быть рядом с ней, видеть синие глаза, ставшие такими родными.

Когда я в то утро вошёл на кухню, Алина уже была там, в дневном платье, косу доплетала, сидя напротив окна, в которое заходило солнце. И я вдруг запнулся о порог. И устоял едва.

Солнце всходило над городом, проникая сквозь низкие из домов, да в щели между них, видные с этого окна. И лучи сияющие обнимали Алину сияющим ослепительным ореолом. Даже её русые волосы, казалось, блестели. Словно золото, чуть загрязнённое от времени, но всё ещё способное быть ярким, завораживать своими бликами.

И её руки тонкие, их плавные движения… Но, впрочем, молодость и здоровье сами по себе красивы, а Алина уже оправилась.

Она вдруг подняла синие глаза на меня. Взгляды наши соприкоснулись. У меня отчего-то перехватило дыхание. Мне невольно вспомнился день, когда расстался с Зарёной. Точнее, ночь. И маленький круг света вокруг пламени догорающей свечи. Отблески на её волосах. Но сегодня я видел Алину, охваченную светом. Яркую, словно само солнце. Солнце, которое вставало над столицей Светополья, наполняя светом улицы, да ещё ярче грязь на мостовых и стенах подчёркивая. В солнечных лучах всё становилось ярче…

– Хорошо спалось? – робко спросила она, нарушив хрупкий миг очарования.

– Благодарю, хорошо, – ответил, торопливо пройдясь к вёдрам с водой. Радуясь, что она сама же и отвлекла меня от этого глупого волнения и любованья ею. А то бы глупость бы выкинул какую-то.

За завтраком мне всё они мерещились. Эти двое. Ночь, рыжеволосая Зарёна, да тусклое пламя свечи. Рассвет, раннее утро, русоволосая Алина, охваченная солнечными лучами. А впрочем… Нет, всё кровь то эльфийская. Потому что сами мгновения были красивыми. Если бы я больше любил рисовать, ещё с детства, я бы их обеих стал рисовать. Хотя бы попытался. Потому что женщины красивы какой-то иной красотой, более нежной и мягкой, чем мужская. Или, просто… просто надо краски и всё остальное купить и попробовать?.. Тьфу, что за бредовые мысли ходят в моей голове?! Я воин, я выжил ради мести!

Целый день прислушивался к себе и с удивлением не обнаружил желания исполнять ни один из моих давних планов мести. Ничего страшного, жестокого делать не хотелось. Лишь напомнить о себе, отобрать у проклятого короля какую-то дорогую ему вещь. Настолько дорогую, чтобы месть за родителей показалась бы мне исполненной. Теперь даже взрослым родственникам Хэла мстить не хочу, хотя когда-то решил не трогать только детей. Тьфу, сам себе стал противен с этой местью.

Вечером начал придумывать, какую бы вещь короля испортить. Ненависть, чей голос то пропадал, то снова слышался, предлагала одно и то же, чего, по сравнению с другими вещами бывшего моего короля, трогать было совсем уж дерзко. Голос разума прорывался: если осмелишься его испортить, то тебе придётся насовсем отказаться от родной магии, чтобы никто никогда не смог тебя найти, ведь такое не только король, но и весь твой народ не простит. К тому же, мне не было известно ни единого заклинания, каким бы можно было сотворить такое.

Ну, ничего, чего-нибудь да и придумаю. Вернусь сюда, научусь какому-нибудь ремеслу и останусь простым Каном. Накоплю денег, построю дом, женюсь на Алине. Если она меня любит, то вряд ли откажется стать моей женой. Думаю, знания о целебных травах не буду скрывать: они мне когда-нибудь пригодятся. Хм, а тихая жизнь мне по душе! Не надо будет ни с кем сражаться… Интересно, у наших детей будут её глаза или мои?.. Эх, забыл, в какой стране нахожусь! Тут тихо жить и ни с кем не сражаться не удастся. Но об этом поразмышляю потом: пока нужно придумывать подходящее заклинание или создавать сочетание заклинаний для мести. Будет нелегко.

Если мы поженимся, то у нас когда-нибудь родятся дети. Раньше почти не думал о том, что у меня когда-нибудь будут дети. Теперь буду ждать их рождения вместе с моей любимой. Родятся, чуть подрастут – и начну рассказывать им легенды перед сном, стану понемногу учить разбираться в целебных травах. Правда, сам сказок почти не знаю. Мама знала мало сказок и редко рассказывала их мне. А, придумаю сам. Так даже интереснее: придумывать самому сказки для своих детей.

Внезапно возникшая мысль сдула с меня спокойствие. Одежду родного народа я давно не одевал, говорить как простые люди научился, многие законы моего народа, которые когда-то возненавидел, не соблюдал. Однако было то, чего изменить в себе мне бы никогда не удалось: кровь предков текла в моих венах. Если быть честным с самим собой, своих предков я уважал. Только вместе с нитью поколений передавалась с их кровью определённая сила. Сила влияла на всех нас с того самого года, когда впервые была обнаружена первым из нас. Мы могли не учиться использовать её, но она всё равно была в нас. Вместе с силой передавалось долголетие. Мы не были крепче остальных, мы были примерно так же уязвимы, но мы могли жить две или три сотни лет. А моя любимая из простых людей. Она не проживёт так долго.

Раньше родовые способности и привычки мне не мешали. Я мало помнил из уроков, полученных в детстве. Зато я более-менее выучил новую магию. Но теперь я возненавидел дар, полученный от предков. Увы, отказаться от него было невозможно. Впрочем, по легендам, кому-то из потомков древних магов удавалось отказаться от силы и долголетия, но, к несчастью, о том, как это удавалось, легенды умалчивали либо врали. Был ли среди забытых всеми законов мира тот закон, который бы помог мне всё изменить, или не был? Были ли сами забытые законы или они тоже являлись чьим-то вымыслом?

Мир никогда не представлялся мне мрачным, наоборот, он вызывал у меня восхищение. За прожитые десятки лет уже убедился: моё мнение о мире, о нерукотворных картинах Творца – пейзажах мира – не изменится. Вот только сейчас мне стало не до красоты и не до восхищения. Мир стал мрачным, и не было никакой надежды…

Любимая с тревогой наблюдала за мной, но спрашивать чего-либо боялась. Роману и Эндарсу было, в общем-то, всё равно. Ну, замолчал – и замолчал. Мало ли о чём я размышляю?

Не решившись заговорить о том, что мучило меня, Алина попросила научить её отличать хотя бы десять целебных трав. К своему удивлению, я сразу согласился. Рассказал о тех, которые носил с собой, рассказал о тех, которые нашёл около дома. Мы умудрялись разговаривать об одних только целебных травах, не говорить ничего о мучавшем меня, том, что было на душе у неё, и при этом быть хоть сколько-нибудь счастливыми.

– Завтра вы уходите, да? – когда начало темнеть, спросил брат Алины. Тон его менял смысл слов: «да» превращалось в нечто вроде «завтра вы обязаны уйти».

– Уйдём, потому что мы обещали пробыть в вашем доме неделю, – невозмутимо отозвался Эндарс.

Итак, предстояло решить как вести себя дальше. Завтра я покину этот дом, но, может, мне задержаться в Дубовом городе ненадолго? А ведь собирался осуществлять месть. Но, пока я не уверен, достаточно ли у меня сил, чтобы отомстить, чтобы столкнуться с теми, кто научился использовать нашу силу.

Эндарс не мог уснуть, поэтому через некоторое время отправился на кухню при свете звёзд и полной луны готовить какой-то отвар. От моей помощи отказался, хотя мои отвары, лечащие кашель, пил. Там возился подозрительно долго.

– Он, похоже, на полу в коридоре заснул! – сонно проворчал Роман, который, как оказалось, сражался с бессонницей молча.

Спустя пять ударов сердца в кухне глухо стукнула об пол какая-то деревянная вещь, затем упало что-то большое и тяжёлое. Пока я вслушивался, ожидая каких-либо иных звуков, почувствовал, как нагрелся мой Определитель магии: на кухне или на улице за стеной кухни появилось заклинание.

– Или он отравился? – предположил брат Алины и, выбравшись из кровати, пошёл проверять.

Я отправился следом. Заклинание, которое зависло недалеко от меня, напрягало.

Увиденное несколько меня потрясло: свечка, явно принесённая Эндарсом, догорала на столе в металлическом подсвечнике, а сам маг без чувств лежал на полу. Чуть поодаль валялась его деревянная дорожная кружка. На полу и на животе Эндарса поблёскивали пролитые капельки отвара. Большую часть отвара он выпил.

– И это «замечательный рецепт»? – съязвил Роман.

– Видимо, он чего-то перепутал.

Заклинание находилось совсем близко от меня. Или… смесь заклинаний? Она была так ловко составлена, что их можно было принять за одно единственное заклинание. Хм… как будто магией веет от свечи?.. Но свечку то заколдовывать зачем? Так, а Эндарс?..

Присел, поднёс руку к его лицу. Потом опустил ладонь ему на грудь.

– Он дышит. Не слишком часто и не очень глубоко.

– Может, уснул, выпив свой отвар?

Да, светловолосый мужчина уснул. Так крепко, что не проснулся, когда его начали тормошить.