Текст книги "Эликсир от бессмертия"

Автор книги: Елена Клещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

И если книгу заносят в этот список, то издатели уже не решаются к ней подступаться, чтобы конкуренты по судам не затаскали. Книге остается один путь: в легенды современной литературы. Точнее, в мифы. В сказки-страшилки.

Логично, справедливо, но... Юджин однажды прочел одну из этих книг. Друг давал. Это было... она была как из другого мира. Иначе не скажешь, при всей нелюбви к пафосу. Для автора не существовало стандартов, он не находил нужным применяться к чужим правилам игры. Он не оглядывался ни на издателей, ни на массового сетевого читателя. Нет, не притворялся, что ему плевать – так-то многие могут, это притворство тоже входит в правила. Он действительно не думал об этом. Писал, как ему было надо, как он считал необходимым и правильным. Где-то пускался в подробные описания (в пятьдесят раз подробнее, чем принято, но почему-то было не скучно), а где-то, наоборот, выпускал ключевой эпизод, и как радостно было понять, что там у них произошло... Удивительно.

Друг был немногословен, однако кое-что лишнее все же сказал. А Юджин, так уж получилось, некоторое время профессионально занимался сетевым поиском. Найти спрятанное от простых граждан, узнать, где люди берут эти книги, и при этом самому не засветиться – посложнее, чем отследить, как писатель сам себя хвалит, но возможно. Вечером того же дня Юджин, войдя под чужими параметрами с терминала в отдельной кабинке интернет-кафе, просматривал белый список. Никаких аннотаций, естественно, только имена и названия. Сапиенти сат. Вот, например: Павел Богдановский, «Ваятель черепов». Должно быть, хороший человек, раз Хайяма читал

Встречу ему назначили по соседству, в «Лавке чудес».

Где читать то, что остроухая сунула в сигаретную пачку, вопроса не было: к Соло пойти, он примет. Юджин и раньше бывал у него, и Соло Юджина за что-то отличал.

Кто бы спорил, у Соло был стиль. Соло носил серую сюртучную пару, а под сюртук – черную майку с цветным портретом своего тезки. Соло жил вдвоем со своей Ларой в огромной квартире внутри бульварного кольца и принимал гостей почти в любое время дня и ночи. У Соло в одной из комнат, с восхищением рассказывали гости, устроена библиотека бумажных книг. Настоящая, как в играх и кино, – ряды стеллажей от пола до потолка, разноцветные корешки и такая специальная лесенка на колесиках, чтобы снимать книги с верхних полок, и он каким-то образом помнит, что у него где на этих полках. Спросишь у него книгу, он сразу идет и эту книгу выносит. И читать позволяет, но только на месте, с собой не дает.

Соло был отключен от Сети, то ли годов на двадцать, то ли вообще пожизненно. Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться – за что. Это не мешало ему быть знаменитостью в литературных кругах обеих столиц. И вообще, кажется, не мешало. Ни в каком отношении.

Звонок был старинный, не полифонический. Юджин вызвонил «Хабанеру», открыл сам Соло в домашнем френче.

– День добрый.

– Заходи. По делу или так?

– Соло, мне бы почитать одну штучку. На несетевом компе.

– Что-то интересненькое?

– Белый список, – небрежно сказал Юджин. Соло уважительно поднял брови.

– Пошли.

Гостиная здесь называлась провинциальным словом «зала», которое вдруг обретало свой первоначальный смысл. Лепнина на высоком потолке, низко висящая лампа с абажуром из темно-золотистых кружев, в углублении окна-эркера – большое кресло. В кресле угнездились две девчонки. Одинаковые челочки, одинаковые очки в толстых черных оправах, но не двойняшки – одна побольше и потолще, другая помельче. Девочки, голова к голове, склонились над одним экранчиком. «Погоди ты, не верти! – А ты читай быстрей!..» Дуры, скопировали бы файл, подумал Юджин. Потом вспомнил, где находится. Зачем малолеткам лишняя статья?

Соло вышел из библиотеки, протянул Юджину старомодную «ладошку» с облезлыми кнопками.

– Держи. Порт вот здесь, втыкай в своей удовольствие. Можешь списать в память, я потом тоже посмотрю. Нам терять нечего.

...Через час или два Юджин поднялся с диванчика и вышел на кухню. Очкастые девочки ушли, он и не заметил, когда. Юджин налил себе воды из пузатой зеленой бутылки и стал пить маленькими глотками, глядя в окно, затененное кленом. День клонился к вечеру, темно было в пятом этаже двора-колодца, как в подводном царстве.

За спиной у него в кухню вошел Соло.

– Ну как? Дочитал?

– Дочитал. Знаешь, старею я, что ли... Не понимаю, за какие заслуги этого Богдановского загнали в белый список. Книга как книга. Или я дурак?

– Богдановского? – нараспев спросил Соло. – Так это у тебя книга Богдановского? А зовут его как?

– Павел.

– Павел... Ох и ничего себе дела. Дай парабеллум.

Юджин отдал ему «ладошку». Соло пощелкал кнопками, в черно-серебряной бороде его зашевелилась редкой зловредности улыбочка. Он положил локти на стол и взглянул на Юджина поверх своих окуляров, по-мефистофельски задрав бровь.

– Есть такая птичка, – с преувеличенной серьезностью сообщил он. – Маленькая птичка из отряда воробьиных. Что ей свойственно: гнездится она исключительно на ивах и ветлах. И за то ее зовут – на-ив-няк.

– Ну, объясни наивняку, в чем правда жизни, – Юджин обиделся. – Эта книга не из белого списка?

– Из белого, белей некуда. Только, как бы это тебе...

Соло помолчал и вдруг спросил:

– Ты никогда не задумывался, на что живут распространители запрещенных книг?

Юджин открыл рот, сказать, что еще вчера утром он вообще не задумывался о распространителях запрещенных книг, а уж о том, что они пишут в налоговой декларации, подавно... и тут до него дошло.

– Намекаешь, что это... что... – Ведь и в самом деле, остроухая со товарищи не взяли с него ни копейки! Он почему-то подумал, что это бескорыстие.

– Я не намекаю, я тебе прямо говорю: часть книг попадает в белый список за взятки. Небольшая часть, процентов этак пять, по моим подсчетам. Тебе просто не повезло. Некоторые писатели платят непосредственно чиновникам в министерстве, другие – экспертам, которые на этих чиновников работают, третьи – мелкой сошке вроде тех, с кем ты общался. Первое и второе существенно дороже, потому что в этих случаях книгу действительно вносят в БС, и пойманных читателей отрубают за нее тоже по-настоящему. В третьем варианте ее только выдают за белую, зато и тебе, если поймают, ничего не будет. Но первые два варианта лучше. Для писателя, я имею в виду.

– А смысл?

– А как ты думаешь? Ты бы стал читать какого-то Богдановского, если бы нашел его не в белой базе? Вот то-то. Свою следующую книгу он понесет в любое издательство, и его там примут с распростертыми. Или, если его волнует только слава, выложит за бесплатно. Доказать подлог невозможно, если ты не стоял у Паши за плечом в момент перевода денег. Искусствоведение – дело тонкое, рецензия эксперта, подтверждающая высокое качество этого самого «Ваятеля» и необходимость запрета, наверняка существует. Такие дела.

Соло прислушался к тишине, воцарившейся на кухне, и потряс Юджина за плечо.

– Эй, ну ладно. Я пошутил. Только что все это сам придумал, слышишь? Извини.

– Соло, – сказал Юджин. – Дай мне что-нибудь почитать. На твой выбор.

Хулиганка

Посвящается Сьюзен Гринфилд, автору книги «Tomorrow’s People»

– Ты... Но ты...

Даже в сумраке видно, как побледнел. Прыгающие губы, круглые глаза – сам на себя не похож. Пальцы вцепились в край цветастой простыни.

– Да! Что ты так перепугался?! Ты же сам этого хотел! Попробуй только сказать, что нет!..

Трудно ли комнату превратить в тюрьму? Комнату, улицу, коридор, лекционный зал? Легко. Я теперь сама себе тюрьма. Подходишь к любому компу, кладешь палец на тач-энтер – и мерзкие багровые вспышки в глазах. «Личный вход закрыт до вынесения приговора».

Я имею право свободно перемещаться по территории компании «Арником» и квартала, где живут сотрудники. Со мной здороваются, называют по имени, сочувствуют – и убегают, как только им кажется, что я могу заговорить об этом... о том самом. И правильно: беседовать с обвиняемой обо всяких гадостях – дело судебного психолога, долговязой Ольги Леонидовны.

Майкл – тот просто отвернулся. Посмеяться бы, а я чуть не заплакала. Обиделся? Или думает, что я его сдала? Не дождется. Я все сделала сама.

– Я все сделала сама.

Ольга Леонидовна качает головой.

– Позвольте вам не поверить, Вероника. Я не подвергаю сомнению вашу квалификацию, но осуществить взлом такого уровня... Потом – это уж, извините, по моей части, – женщины крайне редко развлекаются подобным образом, это мужская забава. Скорее даже мальчишеская.

– А я ненормальная женщина.

– Вика, ваша агрессия – напускная. Должна сказать, что вы напрасно покрываете того, кто дал вам информацию. Во-первых, следствие его все равно выявит, во-вторых, ему ничего серьезного не грозит. Его проступок – в сущности, мелочь.

Поняла. Его проступок – мелочь по сравнению с моим. Но я его не сдам.

– Хорошо, давайте сменим тему. Не говорите вслух. Могу я задать вам еще несколько вопросов? Скажем, относительно более ранних эпизодов вирт-общения в вашей жизни?

А что изменится, если я скажу «нет»? Но вы же серьезная женщина на казенном окладе – охота вам в десятый раз выспрашивать про Люка Скайуокера! Покажите мне девчонку, которая никогда не грузилась киногероем либо музыкантом! Романтические сказки, боевики, мелодрамы, все темпераменты и типажи, ляльке попроще – ровесники в тряпках от Дольче и Габбана, барышне с запросами – потрепанные жизнью мудрецы... Ну, был у меня Скайуокер. Почти год был. Мне уже семнадцать исполнилось, но мы с ним ничего нецензурного не делали. Только болтали и целовались. А во время экзаменов, когда вирты нам отключали, переписывались. Ну и что – это преступление? Скайуокера каждый день грузят миллионы соплячек!

– Вспомните, пожалуйста, как это было. Вы уже тогда выбирали реальное окружение?

А, вот вы к чему подводите. Что ж мне было выбирать – допотопную бутафорию «Звездных войн»? Ну да, некоторые малолетки любят облачаться в белый скафандр и достраивать сюжетные линии. А по-моему, полнейшей дурой надо быть, чтобы скакать с бластером наперевес по пластиковым джунглям и портить сказку тупыми репликами. Мы встречались у меня. Он учил меня поражать цель с закрытыми глазами. Была у него в тогдашней майкрософтовской версии эта опция, не знаю, как сейчас. Мне даже казалось, что я вот-вот научусь. Кто смеется, тот дурак. – А я его учила работать с экраном и тачем. Все эти сценаристы и декораторы столько пыжились изобразить будущее, а элементарных вещей не придумали! Про шлем-сетку я ему не рассказывала. Язык не поворачивался.

– То есть вы испытывали чувство дискомфорта, неловкости, когда занимались вирт-общением?

– Да нет! – от обиды я заорала вслух. – Почему сразу неловкости?! Просто, ну... это исказило бы... впечатление...

Ольга Леонидовна со значением покивала. Щеки у меня горели. Нарочно она, что ли?! Вправду не понимает или притворяется? Если говорить вирту, что он результат тонкого воздействия электродов на зрительные, слуховые и прочие участки коры твоего мозга, – на кой тогда вообще этим заниматься? Грузить компьютерную копию героя, настраивать ее под себя и потом разъяснять ему, что он не герой никакой, а вирт, кукла... Не знаю. Я, конечно, не судебный психолог, но вот это, по-моему, и есть извращение.

– Вы не отключайтесь, Вика. Мне очень интересно, что вы думаете. Если я правильно поняла, вы уже в юности стремились выстроить виртуальную среду в соответствии с логикой реальности. Давайте посмотрим, к чему это привело. Вы заботились о том, чтобы персонажи ваших игр ощущали себя частью реальности. Вы создавали для них эту реальность. Я посмотрела в вашей медицинской карте некоторые выборочно сохраненные сценарии, они необычны и очень изобретательны. В прежние времена вы могли бы стать каким-нибудь сочинителем или версификатором. Писателем – кажется, так это называлось.

А не пошла бы ты, тетка!.. Нет, не включу адаптер, и не проси. По крайней мере, пока не перестану думать в таких выражениях. Какое они право имели, гады?!.. Ах да, я же правонарушительница. Злостная хулиганка.

– Знаете, Вика, ведь ничего бы не случилось, если бы вы хоть малую толику той заботы, с которой опекали ваших виртов, перенесли на живого человека. Вашего коллегу, вашего наставника. Неужели вы не думали, какую травму наносите?.. Ах вот как. Ну, я вижу, вы еще не готовы к диалогу. Если вы не против, продолжим позже.

Я все-таки включила адаптер. И судебного психолога, значит, можно пронять, если правильно подбирать в уме слова.

А насчет моей квалификации вы заблуждаетесь. Если вы прочли у меня в запароленной зоне хоть что-то, кроме мантры «я-все-сделала-сама», то я английская королева. Ждите теперь, пока ваше следствие выявит Майкла!

Наша с Майклом совместимость еще в школе не бывала ниже семидесяти. А когда мы оба попали в «Арником», стала еще выше. Никакой мистики – если двое работают в одной и той же компании, все тест-программы добавляют им очки. Считается, что сексуальные связи укрепляют сотрудничество, и наоборот.

Майкл никогда не скрывал, что грузится мной. В реале ни с кем не встречался, хотя это и мешало карьере: ограничивать сексуальную жизнь виртом – инфантилизм и скрытая неуверенность, о руководящей должности мечтать не приходится. Он меня уговаривал и так, и эдак, на последний день рождения сам принес компакт со своей собственноручно записанной версией, говорил, что там уйма опций, все мои мыслимые и немыслимые желания. Я не проверяла. Какие опции не включи, все равно: Майкл – это Майкл. Мало ли с кем у меня семьдесят процентов!

Месяц назад он заявился ко мне в видеочат с бутылкой водки. Попросил привата и, хохоча как больной, еле выговорил: «Знаешь, кто еще тобой грузится?! Садись, Вичка, а то упадешь!»

Это полный бред – но я сразу подумала, что Майкл сейчас назовет его имя.

Каким путем Майкл его засек, как взломал и раскодировал приватную зону, понятия не имею. Для бешеной собаки, по его собственным словам, тысяча километров не крюк. У меня руки похолодели, горло сжала судорога, но я сразу, через хи-хи-ха-ха, стала выспрашивать детали. Спросят, когда и как я замыслила свое циничное хулиганство, – честно отвечу: не помню. Само замыслилось.

Наш начальник, у которого мы оба готовимся к магистерскому званию, действительному во всех отделениях «Арникома». Алекс, или, ежели за глаза, – Санечка. Старше меня на десять лет. Совсем не Люк Скайуокер и даже не старый Ди Каприо. Худощавый, на висках залысины. Физиономия лукавая, глаза грустные. С ним у меня всего двадцать процентов, даже с учетом сотрудничества в фирме. Вот и выходит, что мотивация моего аморального поведения нулевая. Ничего, кроме цинизма и антиобщественных наклонностей.

Он здравомыслящий гражданин. В реале держался строго официально, может, тоже тестировался на совместимость со мной. Однако это не мешало ему грузить меня по ночам и в выходные. Не в смысле загружать работой.

Не знала, что можно быть такой счастливой и в то же время так злиться! Майкл отхлебывал из горла и выкладывал все новые подробности. Кое-что привирал, как я потом выяснила. Но в главном не наврал: Санечка мне прописал максимальный уровень неопределенности. Наверно, тоже не любит приказывать виртам и хочет, чтобы все было как в реале. Вот только... Ну ладно. Короче: вирт-Вика в пределах действующего законодательства могла вытворять что угодно.

Например, появиться незваной (то есть как бы из фонового режима, а не после команды). И войти через балконную дверь, и пресечь вопрос поцелуем. Где он живет, я узнала еще раньше: в четвертом корпусе, на последнем этаже. Взломать чердачный замок мне с моим наладонником как два байта переслать – тлетворное влияние Майкла и его братьев по разуму, что умею, то умею. И спускаться по веревке тоже умею, это еще Люк научил. Специально для тех, кто сомневается: навыки с героями ЗВ грузят реальные. Не знаю, правда, как насчет боя с закрытыми глазами...

Он бы ничего не заподозрил. Он был в шлем-сетке, и она была включена. Сначала, правда, удивился, дернулся проверить – идет ли загрузка вирт-Вики и когда, дескать, он ее запустил... Но я не позволила.

Кто мог знать! Это была ночь на 17 июля. Всякое вероятное событие когда-нибудь случается, даже если вероятность так низка, как уверял потом господин мэр. Обесточили весь квартал, происходило черт знает что – люди сидели в лифтах, ничего нельзя было ни продать, ни купить, ни выйти в чат... Но наряду со всеми этими общественно вредными событиями произошло одно общественно полезное. Изобличение злостного, этически неприемлемого хулиганства – покушения на личное пространство человека.

Погас угловой светильник. Схлопнулись оба экрана, исчезли световые индикаторы. И зеленый светлячок у него над ухом тоже погас. А я осталась. Его кожа, глаза, обоняние продолжали принимать сигналы, которые не могли идти с электродов.

Он шарахнулся от меня, ударясь локтем о стену. Как-то по-бабьи натянул простыню до подбородка – можно подумать, у него еще было чего стесняться! Нет, он-то считал, что я вирт, и вдруг оказался голым перед реальной женщиной. И все, что было перед этим, было в реале. Есть от чего свихнуться?

– Ты... Но ты...

– Да! Что ты так перепугался?!..

Это было прекрасно – орать на него. А потом силой отводить его руки от лица, целовать в зажмуренные глаза... пока не вспыхнул свет и в комнату не вбежали спасатели. По его пульсу и адреналину подумали, что здесь будет как минимум инфаркт.

Больше ничего прекрасного не ожидается. Из компании меня уволили, черная метка в медицинской карте обеспечена, на штраф придется работать пару ближайших лет. Если будет ребенок, мне его не оставят. Как реагируют мама с папой, не знаю и знать не хочу. Хорошо, что письма пока отсекают.

Я только про одно сейчас думаю. Ведь он обрадовался, что я не исчезла. В смысле, первые четыре секунды, пока до него не дошло: вздохнул, улыбнулся и обнял меня за плечи. Может, он... Нет, об этом не надо. Но, может, он хотя бы не станет взыскивать компенсацию за моральный ущерб?

Сказки для научных сотрудников

Дети и демоны

Утреннее солнце светило сквозь кроны, грело затылок и спину. Сразу стало легче идти и дышать. Ночью было холодно – зверски, до судорог в мышцах, будто сентябрь, а не июль на дворе. Или, может, Вит так ослаб после всего, что случилось с деревней и с ним.

С тех пор как он надел кольцо, прошло много времени, полночи и утро. Но он не рискнул уходить, пока небо не забелело. Знал, что к деревне псы не сунутся – чуют беду, сволочи, и боятся. Сидел под дубом, сжавшись в комок, сунув руки под мышки и натянув на колени меховую безрукавку, и все равно трясся крупной дрожью. На ходу ему полегчало, зато пальцы от холода занемели. А потом и солнышка дождался. Вот и ладно. Ноги у Вита длинные, впереди целый день. За один день с голоду помереть нельзя, а вечером он будет у входа. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить.

Между стволами берез завиднелись густые заросли отравника. Вит обрадовался, будто поляне с грибами. Когда он выспрашивал у Айгена, как добираться до того входа —на всякий случай, мало ли, – Айген десять раз ответил, что Виту ходить туда не надо, и не будет надо, и не может быть надо, а на одиннадцатый фыркнул, махнул рукой и сказал: «Ну уж если, чего доброго, придется, двигай вдоль Бурого ручья, это самое простое. То есть не вдоль, там берег отравником зарос, а рядом. Вниз по течению. Ручей выведет».

Натянув рукава рубахи на кулаки и стараясь дышать пореже, Вит проломился сквозь отравник. Зубчатые листья закрывали небо, зеленая стена казалась непреодолимой, но толстые мохнатые стебли, если их придавить ногой, с хрустом ломались. Главное, чтобы по лицу не хлестнуло.

Точно, вот он, Бурый ручей, катит прозрачную воду по ржавым камешкам, посверкивает на солнце. Вит сначала напился – во рту, оказывается, пересохло, – потом сорвал травинку, бросил в ручей. Ага, туда.

Из зарослей он выбрался благополучно, не обжегся ни разу, и в груди не зачесалось. И под ногами появилось что-то вроде тропинки: пролысины в траве. Значит, люди ходили! А что редко ходили, так это понятно.

Вит прибавил шагу. Над головой у него то и дело перелетали стайки синичек, перезванивались, будто денежки пересыпают из горсти в горсть. Он не то чтобы повеселел, но как-то забылся на ходу и чуть было не запел в голос: «Кора-аблик поднял якоря...» И тут же осекся. Спятил, что ли – петь в Хозяйском Лесу.

Справа от тропы начался малинник. Спелые, налитые соком ягоды попадались редко, больше было зеленых и розовых, но Вит обрывал все, какие отделялись от стерженьков, и горстями запихивал в рот.

Впереди, совсем близко, что-то прошуршало. Хрустнула ветка.

Забыв дожевать малиновые зерна, Вит замер и прислушался. Все было тихо, только ветерок шелестел и птички как ни в чем не бывало продолжали петь. Но кто-то там все-таки есть! Волк или пес, или... еще кто-нибудь. А я, считай, голый, как демонская задница, всего оружия – нож в кармане.

Вит прочистил горло и громко, отчетливо произнес первый ключ. Он не было уверен, работает ли здесь первый или пришло уже время для других. – «А чего ж не проверил, болван?» – поинтересовался ехидный голосок в голове.

– Не надо! – тоненько вскрикнули впереди. У Вита отлегло от сердца.

– А ты вылезай, нечего прятаться! – строго приказал он. – Ну?

– Куда вылезать?

– На тропинку.

– Куда?!

– К ручью, от тебя вправо.

В малиннике снова захрустело. Выбравшись первым, Вит посмотрел, как она продирается сквозь колючие стволики, и не сдержал ухмылки. Наконец девчонка встала перед ним. Глядит настороженно, теребит подол безрукавки из пестрого кошкиного меха. Юбка бурая, рубашка тонкого полотна, в мелкую складочку. Ткачихи у пореченских – мастерицы. «Были», – уточнил поганый голосок.

– Ты кто?

– Яна. Из Поречного.

– Ваши тоже это... под землю?

– Да. Ночью. А ты кто?

– Вит с Южного Холма. Нас – в полночь. Я один остался.

– И я. Наверное. Я в лесу была.

– Ждала кого-нибудь?

– Нет, – Яна нахмурилась, и он смутился. – Травы собирала.

– А ваш Хозяин что же?

– Не знаю. Может, он не смог ничего сделать. А ваш?

– А нашего убили! – отрезал Вит. И отвернулся, потому что губы у него задергались и в носу стало горячо.

– Так это ваши сделали?! – голос у девчонки стал другой, низкий и резкий, будто молотком о железо ударили.

– Нет! Не знаю. Какая теперь разница.

Он врал. Половина Южного Холма слышала, все поняли, что случилось, а толку-то?! Леха-башмачник как раз напротив них жил, так что Вит еще и видел, как это было. Леха застал свою Вету с кузнецовым подмастерьем. Леха был хворый, его в детстве прокляли, а жена у него была стерва. И что она гуляет, все давно знали, кроме мужа. А может, и он давно знал, просто в этот раз конец пришел его терпению. Подмастерье убежал, а Леха стал орать на Ветку-стерву. Она тоже не молчала. Визжала как резаная, на всю деревню разобъяснила, почему Леха сам виноват. В ответ им собаки залаяли, тетка выбежала, стала Вету стыдить. И тут Леха, саданув калиткой о забор, вывалился на улицу, рухнул на колени и принялся орать запретные Слова. И раз проорал, и два, и про Ветку кричал, и про ее мужиков, и опять... Главное, трезвый был. Он вообще не пил. Вит и дядька ринулись за ним, дядька дал Лехе поленом по затылку, тот упал и замолчал. Да поздно было. Если бы сразу, до второго раза или хотя бы до третьего, тогда, может и обошлось бы.

Вит передернул плечами, вспомнив, как оно было. В сумерках не сразу и разглядишь, но вот этот шорох в ушах и дрожь земли... улица превратилась в зыбучий песок, закачалась и провалилась сама в себя, и рвалась гнилой тряпкой зеленая шкура травы... прямо под ногами у дядьки, и дома начали валиться и рушиться, и Вит, не помня себя, несся вдоль тележной колеи – трава между колеями, будто шов на тряпке, еще держалась, бежал на голос Айгена, который не его звал, а орал противоклятья...

Он перевел дыхание и взглянул на девчонку. Она не плакала, смотрела куда-то через его плечо, совсем спокойно, только тонкие пальцы, бурые от загара, вырывали клочья шерсти из безрукавки.

– Ваших никого не осталось? – спросил он.

– Не знаю. А ваших?

...Страшный вопль, заглушаемый землей; и кто-то визжит, еще не засыпанный, падает в провал – человек или лошадь? Нет, перед этим, еще до того, как он с разбегу перемахнул через трещину в земле, – в обычное время он и на краю-то побоялся бы встать, а тут как бежал, так и прыгнул, и оказался на островке, который прежде был пригорком по пути к лесу... вот тогда – он слышал, как батюшка Олег через две улицы кричит, вызывает людей из домов...

– Не знаю. Может, кто и ушел.

– Так мы ваших пойдем искать?

– Где их искать? И зачем, главное?!

– Все-таки с людьми... проще, если что.

– С людьми проще, если что, снова в беду вляпаться, – зло ответил Вит. – Здесь тебе не твой огород, а Хозяйский Лес.

– А ты, что ли, Хозяин?! – Наверное, она хотела спросить насмешливо, а получилось – с надеждой. – Слова знаешь, и вот... – она показала на кольцо.

Вит отвел глаза.

–Не совсем. Ученик.

Если честно, то и не совсем ученик. Айген никогда не называл его учеником, да и дядька никогда не отдал бы племянника в ученики к Хозяину. Но Айген его учил. А теперь у Вита и кольцо было. Лучше бы не было.

...Он допрыгнул, и островок накренился и зашатался, пригорок под ногами поплыл обратно к лугу, как тонущая лодка, оседая с каждой пядью, и Вит снова прыгнул, теперь вверх, изо всех сил оттолкнувшись, и вылетел на надежный берег. И упал ничком, рядом с Айгеном. Только Хозяин Южного Холма лежал наоборот, головой к трещине, и руки его вцепились в оборванный травянистый край земли, будто Айген пытался стянуть разрыв. Вит разглядел рану у него на лбу. Охотничьим топором, наверное, но сам топор свалился в пропасть.

Кому померещилось, что Хозяин может не отвращать, а кликать беду... или просто от злости, что у него-то земля под ногами не расползается... и верно: какая теперь разница. Кто бы ни был тот дурак, метнувший топор, Айгена он пережил ненадолго.

Трогать землю Словами Вит не решился. С собой у него был только дядькин ножик. Перед тем, как началось, Вит выскочил во двор в его безрукавке. Ножик оказался в кармане, маленький – лезвие с палец – и не больно острый. Могилу таким не выкопаешь, а сбрасывать учителя в глубокую трещину Вит не хотел. Нашел другую, узкую и короткую – она концом упиралась в корни дуба, и стенки ее уже начали осыпаться. Кольцо снялось неожиданно легко: Айген носил его на мизинце, Виту пришлось на средний. И тут-то, когда он сжал в ладонях холодную руку Айгена и растопыренные пальцы не сжались в ответ, – тупое удивленное внимание сменилось болью... Было бы время плакать. Он чуть не сломал нож, вырезая на стволе дуба крест и имя, а Хозяйский знак так и не получился – грубые куски коры мешали, и это почему-то было очень досадно.

– Так что же делать? – снова заговорила девчонка. – Может, землянку выроем?

Женский ум, что с нее взять.

– Где ты хочешь землянку рыть? – с ласковой яростью спросил он. – Здесь?! Вырыли нам уже... на две деревни.

Увидел ее глаза и пожалел о сказанном.

– Нельзя тут землю трогать, – продолжил он мягче. – То есть не знаю, можно или нет, но пробовать не хочу. Отсюда уходить надо.

– Куда?

– Туда, – он показал вдоль ручья. – Там, к западу, за Лесом, живет один... сам себе Хозяин. Он мощный очень. Захочет – поможет, и если кто живой из наших или ваших остался – найдет. Хозяева должны друг другу помогать, такой у нас закон.

– Как найдет? – недоверчиво спросила Яна.

– Он знает как.

– А если не захочет помочь?

– А хуже не будет, – успокоил ее Вит. – Ночь, псы... демоны... Это холм наш был спокойный, там Слова полной силы не имели, а тут Лес. Мы уже далеко в него зашли. Нелюдское место, поняла?

Почему-то теперь, объясняя этой бестолковой девице, что к чему, он сам почти перестал бояться. И в самом деле – если бы он сдуру в Лес сунулся, как некоторые, тогда бы да, тогда верная гибель. А он-то ведь понимает...

– А далеко он живет? Ну, этот... сам себе Хозяин?

– День, ночь и еще день. Может, меньше.

– Ночь?!

– Не трусь. Ночь переночуем в надежном месте. Там, ниже по ручью, вход есть.

– Куда вход?

– Куда надо, – важно сказал он. – Идешь со мной?

– Иду, если зовешь.

– Тогда пошли.

Он обошел ее и двинулся дальше по еле заметной тропинке. Услышал, что она идет за ним, и улыбнулся.

Солнышко пригревало все жарче. Синички смолкли, тихо стало в лесу, только кузнечики пели в траве да какая-то птичка посвистывала, будто звала Вита по имени. Лес был смешанный, перепутанный: под березами лежала хвоя и куски оранжевой сосновой коры, в колючих ветвях одиноких елей висели сухие березовые прутики. Радостно цвели в тонкой лесной траве иван-да-марьи, летние цветы.

От ручья прилетали стрекозы, пахло таволгой. Сладкий запах усиливал жару. Спина у Вита под безрукавкой стала совсем мокрой. Яниных шагов позади он почти не слышал, несколько раз оглядывался – девчонка не отставала, каждый раз улыбалась ему. Молча улыбалась, говорить не смела.

– Устала? – наконец спросил он с надеждой.

– Нет, ничего, – шепотом ответила она.

Как это так ничего, про себя возмутился он, я уже еле ноги тащу, а ей ничего... Но пригляделся и заметил, что лоб у нее вспотел, платок с шеи она стащила и несет в руке.

– Устала, – сказал Вит. – Ты не бойся, времени у нас много. До заката дойдем. Давай посидим в тенечке, передохнем. Вон там.

Потом тяжелее будет. На голодный желудок отдыхать – затея дурацкая, лучше бы идти, пока идется... однако ноги уже двигались с трудом, и в голове мутилось, а это было плохо.

Яна не стала спорить, сразу уселась на поваленную сосну. Перед сосной было кострище – маленькое, плоское черное пятно, вбитое в землю дождями; трава начала прорастать сквозь черноту. Но значит, и тут еще люди ходят?

Вит произнес запирающий ключ, обвел чертой кострище, сосну и их обоих – не в воздухе, а сучком по земле, засыпанной хвоей, чтобы видно было.

– Теперь можешь говорить.

Присел рядом, искоса посмотрел на Яну. Губы у нее бледные, чуть розовые, как давешняя малина. Волосы в тени вроде бы русые, а на свету вспыхивают рыжим. Веснушки, если и были, утонули в загаре. Но брови и длинные ресницы – не черные, а того же цвета, что волосы. Стало быть, все-таки рыжая.

– У меня хлеб есть.

– Хлеб?!

– Немного, два куска. И еще вот.

Она развернула платок: на нем лежали четыре крупных подберезовика.

– Ну ты сильна, – Вит и обрадовался, и немного обиделся. Он-то шел первым, и тоже, между прочим, думал о грибах – если с вечера не есть, поневоле задумаешься, – но ни одного не увидел, а она шла второй, и в сторону не отходила, и не отставала... Правду сказать, такая история с ним повторялась каждый раз, как шли по грибы. – Ты сама не Хозяйка, часом?