Текст книги "Эликсир от бессмертия"

Автор книги: Елена Клещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Да, – сказал Захаров. – Что странно, то странно. А у донора?..

– Ветер и бубен. У американки тоже ветер и колокол, а у него бубенчики. И еще у одного был ветер в лицо. Итого всего три совпадения! Не ветер это!

– Хорошо подумал?

– Долго думал.

– Ах, долго? – протянул шеф. – Долго это еще не хорошо. Про стихи, конечно, выяснил?

– Выяснил, – с готовностью ответил Ким. – Стихи известные, опубликованные. Вторая половина двадцатого века, автор... м-м...

– Бродский?

– Обижаете. Бродского я бы не забыл. Сейчас посмотрю.

– Оставь, не суть. Какие будут соображения?

– Из пятнадцати реципиентов, – четко, как на кафедре, заговорил Ким, – восемь описали зрительные образы, четверо упоминали понятия и вербальные конструкции, двое – звуки, в одном случае, возможно, мелодия, один – запах. Относительно образов в четырех случаях удалось найти привязку к личным воспоминаниям реципиента. Один или, возможно, двое цитировали стихи, один – Библию, еще один – английскую художественную прозу. Эмоции, связанные с экспериментом, оцениваются в основном как положительные, хотя некоторые упоминают и волнение, тревогу. Исключение – тот, кто воспринял цитату о «жизни вечной», но он скорее возмущен действиями экспериментаторов.

– Тоже не радует, но неизбежно. Перекрывания?

– Следовые. Ветер упоминается дважды, не считая донора, еще в трех случаях можно притянуть за уши – если корабль под парусами, так и ветер. Звон – один раз, музыка – три или четыре. Пасмурное освещение – четырежды, зато в трех других – яркое солнце. Шесть раз упоминаются растения... Здесь у меня полная таблица. Но если одним словом – хреново. Сдается мне, это в ста процентах случаев их персональные воспоминания, а не отклики на кандел.

– Еще что скажешь? – у шефа было экзаменаторское настроение.

– Два варианта, – послушно отозвался Ким. – Первый: статистические флуктуации. На сотню добровольцев обычно двадцать дают трудно интерпретируемые результаты, сейчас они вышли первыми... согласен, что чушь. Идея вторая: мы опять нарвались на код. Как с шахматами.

Добровольцам, далеким от шахмат, канделы задач и партий представали в самых причудливых видах. Кто-то начинал припоминать сюжет романа, персонажами которого ему казались фигуры, кто-то воспринимал эмоциональные составляющие позиции – азарт или угрозу, кто-то видел трапеции и треугольники, соответствующие «силовым полям» ферзей и слонов, а в половине случаев ассоциации казались необъяснимыми. Так возникло понятие о «коде»: контексте канделов, вне которого единичный кандел не читается. «Кодами» были языки, японские иероглифы, музыкальная грамота, всевозможные игры, в которые играют люди.

– Лучше, – одобрил Захаров. – С одним «но»: почему сам донор заявил, что образ ему непонятен и незнаком?

– Это не так уж невероятно. Люди забывают все, что угодно.

– А тебе не показалось странным, что код у него имел вид четкого зрительного образа? Что это за код такой, а?

– Почему бы нет? Если сущность понятия забыта донором или неизвестна реципиенту, субьективно он принимает его за что угодно. Как во сне: видишь чемодан и знаешь, что он изображает контрольную по математике. Я считаю, надо набрать побольше статистики, может быть, тогда станет ясно...

– Нет, друг ты мой. Набирать статистику мы погодим. Вернее, подождем другой статистики. Технику безопасности в нашей работе никто не отменял.

Ким молча наклонил голову.С добровольцами, воспринявшими чужой кандел, проект не терял связи: через месяц после опыта они в первый раз отвечали на вопросы анкеты.

Из пятнадцати участников серии «Ветер и бубен» двое оценили свое состояние как стабильное, с некоторыми изменениями к лучшему благодаря полученному гонорару, но никаких серьезных перемен не отмечали. Зато остальные...

Мария («листья сирени») влюбилась и готовится выйти замуж. Илья («иметь жизнь вечную»), во-первых, угодил в милицию за участие в уличной драке, а во вторых, взял отпуск за свой счет и начал писать теоретическую статью для «Успехов математики»; и то, и другое немолодой физик проделал впервые в жизни. Сергей («звезда в окне») работал в респектабельном еженедельном журнале, вдруг ушел оттуда и основал свой проект; ради начального капитала продал собственную квартиру в центре, а обитал теперь на неотапливаемой даче. Джейн («колокол над водой»), американская сотрудница проекта НВС, разорвала контракт и вернулась в свой Сиэтл; причины охарактеризовала как личные, подробности остались невыясненными. Виталий («гудок паровоза») развелся с женой. Андрей («лазурный свет») и Наталья («аккорды фортепиано») жаловались на депрессию, неверие в свои силы. Алексей («солнце на асфальте») начал ходить в церковь; между тем в анкете, заполненной до эксперимента, он игриво назвал себя христианином-заочником. Дмитрий, донор кандела «ветер и бубен», перевелся в Морской институт Дальневосточного отделения РАН, оттуда отправился в экспедицию; на звонки и письма не отвечал.

Было от чего запаниковать. Тринадцать человек из пятнадцати, с донором четырнадцать. Все, по уверениям психологов, вполне благополучны – и у каждого после опыта серьезные перемены в жизни. И у всех разные. Смена работы, дальние переезды, пертурбации на личном фронте, депрессии, обращение к вере – но все это были цветочки по сравнению с главной неприятностью. Ирина (21 год, «запах кофе и осенних листьев») находилась в больнице после попытки самоубийства.

Такого не бывало за всю историю проекта. Шеф постарел лет на десять, шутил машинально и невпопад, целыми днями пропадал то на коврах у разнообразного начальства, от спонсоров и международных руководителей проекта до следователя, намекающего на уголовное дело, то в больнице, где лежала бедняга. Врачи не радовали. Стоило снизить дозу успокоительного, девушка начинала рыдать и жаловаться на бессмысленность жизни. «Студентке промыли мозги!», «Жертва сумасшедшего ученого вскрыла себе вены!» – поддавала жару объективная и независимая пресса. Сумасшедшим ученым, само собой, был академик В.В.Захаров.

Кима все, начиная с шефа, ободряли. Словесно. А молча, при встречах в коридоре или институтском кафе – поглядывали на него, как на тихого, но опасного психа. Точно, люди, какой черный глаз и тяжелую руку надо иметь, чтобы вот так нарваться! Девятый год весь мир работает, ни с кем ничего, и вот на тебе – того гляди, русская часть проекта накроется большим медным тазом... С тем же успехом можно было бы винить группу психологов, подбиравшую добровольцев. Но Кима это не утешало. Он сам себя казнил.

Работа, конечно, не шла. Ким сидел за компом, просматривал все, что удавалось собрать об участниках серии, о кодах, о депрессиях и суицидальных синдромах, о ветре и бубне с точки зрения психологии... Его мучило отвратительное ощущение, что разгадка рядом, что он совсем недавно прочитал ответ на свой вопрос, только не среагировал.

Несколько раз открывал картинку, вынутую из папки с досье. Ирина, 21 год, студентка экономического факультета. Темные блестящие глаза, выпуклый лоб и острые, углом вылепленные надбровные дуги, острый ведьминский носик и мягкая линия щеки, маленький рот и заостренный подбородок. Пожалуй, хорошенькая, но до чего мрачная – даже фотографу не улыбается. На месте психологов ни за что бы ее не взял. Ах, Ирина, Ирина, и зачем тебя повело зарабатывать деньги и способствовать научному прогрессу! Сидела бы сейчас на лекции, конспектировала бы всякую нутоту о причинах экономического кризиса в России конца ХХ века, и мы бы забот не имели...

...Пока то же самое не произошло бы с другим добровольцем. Что бы ни значил проклятущий «ветер и бубен», ясно одно: значение у него есть.

Ким понимал, что задуманное им не только банально, но и глупо. Что эксперимент над экспериментатором не может считаться чистым. Что прививать кандел лицу, которое до мурашек в извилинах думает об этом канделе и, скажем честно, боится его, – прямой риск. Только он не видел другого выхода.

Взлом защиты занял некоторое время. Хакерство противозаконно, но вовлечение посторонних и деление ответственности – в данном случае просто мерзко. Ким переписал управляющие программы на ноутбук, подключил его к сетке. В боксе подготовил аппаратуру, протер дезинфицирующим раствором затылочную ямку. Включил камеры, микрофон. Лег в кресло, зафиксировал голову, ноутбук положил на грудь. Шприц-пистолет, заряженный псевдоцитами, тихо, на пределе слышимости, запел. От влажного холодка на затылке начинался озноб. (Выбрать) последняя серия (выбрать) программа (выбрать) пуск...

он бы засмеялся, будь он зрителем, а не сценой. Он тоже слышал ветер и бубен! Ветер выл долго, насколько хватало воздуху за пухлыми щеками; иссякнув и отдышавшись, заводил заново. Бубен размерял песню звучными ударами. Летящий воздух и человек на земле играли вместе: то, что было пустотой, становилось музыкой

...В папке с досье добровольцев он быстро нашел нужный телефон.

– Сергей? Снова беспокоят из проекта Эйч-Би-Си, Ким – я работал с вами, если помните.

– Помню, конечно, здравствуйте, Ким. Как ваши дела? Я видел в новостях про эту девушку...

Ким почувствовал, что не ошибается. В голосе журналиста не было ни фальшивого соболезнования, ни бодренькой цепкости профессионала. «Как ваши дела?» – так мог бы спросить доктор у больного.

– Я как раз об этом. Вы заинтересованы в эксклюзивной информации?

– Вероятно, да. – Он чуть задержался с ответом: явно не ожидал такого.

– Вы можете заработать эту информацию, – весело сказал Ким. Будто звал соседа потаскать мебель и потом угоститься пивком.

– Что вы имеете в виду?

– Давайте встретимся. Там, у больницы.

Неверно было бы сказать, что заведующий отделением посмотрел на них как на ненормальных. К пациентам он относился бережно и уважительно, насколько позволяли курсы лечения. Вменяемые бездельники, мешающие работать, раздражали его куда больше.

– Вас прислал Захаров?

– Нет, – ответил Ким.

– Тогда не понимаю, о чем я буду с вами говорить.

– О здоровье пациентки, – невозмутимо сказал Ким. – У меня есть основания предполагать, что повторная процедура ей поможет.

– Клин клином? – холодно усмехнулся врач.

– Приблизительно. Сергей – тоже наш доброволец, причем получилось так, что активацию кандела ему проводили дважды. После первой активации он жаловался на депрессию, снижение самооценки. После повторной – пришел в норму, сейчас активно работает. Если хотите, можете с ним побеседовать.

– Я бы разогнал всю вашу контору к чертовой матери.

– Вернемся к этому вопросу через десять лет, – предложил Ким. – Я правильно понял, что положительной динамики в лечении пока нет? (Врач не ответил.) Вы думаете, будет хуже, если мы это сделаем?

– Ну хорошо, – врач ткнул пальцем в монитор. – Как вас... Сергей? Давайте поговорим. Отвечайте только на мои вопросы. А вы пока выйдите, будьте любезны.

Они усадили Ирину на заднее сиденье Сергеева авто. «Глаз не спускаем, одну не оставляем ни под каким видом, в туалет провожаем до двери кабинки», – напутствовал их завотделением. Девушка, однако, не делала ничего ужасного: не визжала, не билась в конвульсиях, не пыталась выпрыгнуть на ходу. Она просто молчала – так мог бы молчать маленький ребенок, который устал плакать и понял, что мама никогда не придет.

В институте их ждали. Хакер из Кима оказался фиговый: система, хоть и с опозданием, но засекла несанкционированный опыт. Шеф прибыл, и Ким был немедленно приглашен к нему. Девушка и журналист остались в комнате отдыха.

Захаров не стал задавать риторических вопросов относительно того, что все это значит и было ли Киму до сих пор мало проблем. Он показал на кресло для посетителей и произнес:

– Слушаю тебя.

– Есть хорошая идея про «ветер и бубен». Я ее проверяю.

– На себе?

– На себе уже проверил. Виталий Васильевич, это не элемент кода, это ключ к нему. Ключ от личности. Детонатор, если угодно. – Ким покраснел.

– А без метафор?

– Сейчас скажу. Каждый человек имеет цель, верно?

– В каком это смысле? В религиозном?

– В психологическом. Вернее, человек в каждую минуту имеет много целей. От «пообедать» до «когда-нибудь жениться на прекрасной женщине и быть счастливым». Много целей, из них состоит жизнь. Но это все равно, что отмерять километр школьной линейкой. Много коротких векторов, легко запутаться.

– Ну-ну? Проще давай, яснее. Соберись.

– Я предполагаю, что данный кандел позволяет интегрально оценивать собственную жизнь. Такая формулировка подойдет? Запускается процесс, в результате которого начинаешь видеть события прошлого, причинно-следственные связи... как некий текст. Возможно, обширная активация коры. Мы ведь давно умеем стимулировать вычислительные способности, зрительную память, здесь может быть сходный механизм.

– Активизируются воспоминания?

– Да нет. Я и раньше склерозом не страдал, но теперь... я понимаю, что со мной было. Каждый эпизод – слово. Причем у каждого индивида свой язык. Это... вот как ребенок рассматривает печатный лист и как взрослый человек читает. Начертание букв не меняется, и все-таки для взрослого это больше... Читаешь свою память и понимаешь, как продолжать.

– Ага. Ты у нас, стало быть, отныне взрослый? Вышел на новую ступень развития? Просветлился? И вместе с тобой пятнадцать добровольцев?

– Десять, – поправил Ким. – Двое без изменений, у троих депрессия. А теперь смотрите: депрессия у тех, чей мозг выдал труднорасшифруемые сигналы. Не зрительный образ, а запах, обрывок музыкальной фразы, полузабытые стихи. То, что трудно воспринять, запомнить, повторить про себя... Представляете – включается режим поиска смысла жизни, а смысл не находится?

– Прошу прощения. Насколько я понял, твой любитель поэзии – вон за стенкой сидит, полон трудового энтузиазма!

– Виталий Васильевич, так Сергей получил кандел дважды! Вы обратили внимание – первый опыт был неудачен, мы грешили на сбой аппаратуры. Повторили на следующий день, а до повтора он крайне эмоционально выражал досаду, ругал себя никчемным тупицей, это есть в протоколе. Мы думали, что он шутит...

– А ты, стало быть, догадался, что у него развивалась депрессия. И решил, что повторная активация поможет и барышне? Так сказать, со второго раза поймет?

Иронизируя, он пытался скрыть растерянность. Этот парень – неглупый, но начисто лишенный хватки, вечный «талантливый исполнитель» – сейчас напомнил Захарову, страшно сказать, его собственного учителя. А Киму во взгляде шефа мерещилось сожаление. Мол, как это ты вдруг оказался таким кретином?..

– Делай. Под мою ответственность.

Ким крепко пожал руку, протянутую над столом. Слова тут не годились, а лезть обниматься с академиком было бы нарушением субординации.

– Ирина, постарайтесь ни о чем не думать. Мы начинаем. – Черные ресницы дрогнули, вместо кивка.

Три. Два. Один. Есть! Один. Два. Три... Восковое личико неподвижно, дыхание и пульс учащаются. Десять секунд...

– Она же под таблетками, —сказал Сергей, – может быть...

Ким, не оборачиваясь, махнул на него рукой.

пузырьки от кофейной пенки на маленьком белом блюдце. Кленовый лист описывает в воздухе неповторимую спираль, и пока он падает, части головоломки собираются, выступы входят в пазы, запах перекипевшего кофе соответствует голосу маминой сестры, забиравшей меня из школы, а полет листа – первому дню в Москве после каникул: полузанесенные песком обломки оживают, обращаются в корабль

Девушка улыбалась. Она в самом деле была очень красива.

Двое в аппаратной – долговязый научник в белом халате, с черными взъерошенными волосами, и элегантный господин в модном френче – переглянулись. И снова, как в первый раз, у больницы, каждый не увидел в другом ничего такого... никакого сияния или там белых лотосов, мужик как мужик. И обоих это успокоило.

– Все? Пойдем, выпустим ее?

На «ты» они перешли еще раньше, чем доехали до института.

– Не надо торопиться. Еще пару минут пусть побудет одна.

– Тогда можно три вопроса? – Журналист ловко выхватил комп, раскрыл его и приготовился включать микрофон.

– А я и забыл, с кем связался! – Ким начал смеяться, но окоротил себя, почувствовав, что на глазах выступают слезы. Тот еще выдался денек. – Давай.

– Остальных добровольцев с депрессией вы теперь тоже вызовете на повтор?

– Почему бы и нет? Если врачи не будут против.

– А что с теми двумя, кто не почувствовал изменений?

– Я бы не стал их беспокоить. Может, они невосприимчивые... а может – и без нас достаточно совершенны.

– Еще вопрос: что будет дальше? Микрохирургическая терапия, новый стимулятор?

Ким широко улыбнулся.

– Ну ты оптимист. Пока неизвестно, долго ли продержится эффект. Потом, не совсем понятно, что он собой представляет: писать в отчете, что открыли смысл жизни, как-то неловко, да? Неочевидно и то, что эффект позитивен: один жену бросил, другой подрался на старости лет, третий квартиру продал... (Журналист ухмыльнулся в холеную бороду.) Будет ли прекрасна жизнь в социуме, где каждый понимает, что должен делать, чего хочет и в чем нуждается – вопрос спорный. Вообще, знаешь, как наши студенты говорят: кесарю кесарево, слесарю – слесарево. Если человек потерял ключ от своего дома, слесарь может сделать ему новый. А остальное... Не спрашивай, что будет, спроси – чего бы я хотел.

Запрещенная книга

Авторам аннотаций и отзывов: все совпадения случайны и неумышленны. Кроме двух-трех коротких цитат, когда сказать лучше было технически невозможно.

Дожидаясь курьера, он полчаса торчал в сетевой кофейне «Лавка чудес», вместо кофе пил маленькими глоточками газированную лимонную воду, взятую в знак протеста, и думал, не уйти ли.

– Пра-астите, вы здесь ма-ахито с клубникой не заказывали? – детский голосок промяукал условленную фразу. У девчонки были треугольные меховые ушки и черные контактные линзы. Сплошь черные, во весь глаз. Как она что-либо через них видит? Наверное, полупроницаемые.

– Здесь не подают мохито, – сколько ни ждал, а сердце все равно забилось.

– А сига-аретку можно?

Не дожидаясь разрешения, девица протянула лапку к пачке «Кента», которую Юджин загодя выложил на стол. Слишком долго ковырялась в ней, или это Юджину от нервов показалось? Наконец отошла с сигаретой в пальчиках, унизанных разноцветными кольцами. Напоказ, чтобы обе потолочные видеокамеры отметили: остроухая разжилась сигареткой у прилично одетого парня. Но парень вроде не возражал, а значит, и гнать остроухую пока нет резона.

За то, что теперь лежит в сигаретной пачке, ему светят три года полного отключения, если кто-нибудь узнает и стукнет. Три года, блин... может быть, скомкать эту пачку да бросить в ближайший утилизатор? Нет, глупо.

А ведь как невинно и безобидно все начиналось!

Может человек скачать себе что-нибудь почитать? Конечно, может, и более того, должен. Культурные люди во всем мире ежедневно скачивают терабайты художественных текстов. Есть для этого на просторах Сети официальные магазины издательств, и книги у них гениально смакетированы под любой размер экрана, от карманного до настольного, мастерски проиллюстрированы, особо дружественны для глаз, а коллекционные издания вообще исполнены на веленевой бумаге с тактильным эффектом. Есть книги неизданные, выложенные в бесплатный доступ, сверстанные автором или же нарочито лишенные украшений, удобные для представления в любом пользовательском формате... Читай – не хочу.

«Мы давно этого ждали! Уже прочитали миллионы!» – Он тоже прочитал, а куда деваться. Но теперь хотелось чего-нибудь такого, что читают не миллионы, а тысячи. Или даже сотни. У писателей, чьих книг давно ждал лично он, ничего нового пока не вышло. Смотрим дальше...

«Необыкновенный роман. Наверное, гениальный. Текстов такого уровня уже и не пишут, потому что быть гениальным неприлично». – М-да, на мелочи не размениваемся. Можно полистать, но не хочется.

«Колыбель для сборки». Светлая и грустная повесть о сложностях человеческих отношений в большой семье, о равном праве на счастье в пятьдесят и в пятнадцать лет...» – Не сомневаюсь, что мило и психологично, но слишком уж сиропу много.

«Чудеса запечатления, фиксации. Где взять фотоаппарат, чтобы делал снимки в полной темноте? Вскользь, на самой грани бокового зрения, в bend sinister Набокова, говорится о самом важном. О том, что жизнь побеждает смерть». – Кто кого побеждает, дурища? Набокова знаем, а с падежами управляться не научились.

Особенно удручало то, что все эти книги сайт, где Юджин был постоянным посетителем, предлагал именно ему, под ссылкой «вам, возможно, понравится...» Все остальное, значит, не понравится наверняка. Юджин сердито покрутил головой и переместился из Большой Литературы в Альтернативную.

«Одна из пяти лучших вещей сезона. Выпить чашечку кофе со случайным знакомцем – дело безопасное вроде бы, но кто может знать, вдруг он окажется древним божеством? Разделить трапезу с богом – то еще развлечение, доложу я вам...»

«Представьте себе: вы проснулись, а у вас чужая голова. Голова дикобраза. Мысли в ней вроде бы ваши, но ни побриться, ни причесаться, ни кофейку попить...»

«Если в вашем компьютере каким-то чудом завелся этот файл, не поленитесь украсить его как следует. Пусть это будет египетский папирус, испещренный таинственными знаками. Или ломкая белая бумага Митиноку с иероглифами «дрожащей кисти», нанизанными на невидимые вертикальные нити. Или, куда ни шло, листок старинной тетради в клеточку, на котором оставил следы свинцовый карандаш. А потом заварите себе крепкий кофе, и вперед...» – Ага, уже бегу. Шнурки вот только поглажу, для полной аутентичности.

«Они работают в лаборатории, амплифицируют ДНК древних чудовищ и героев уголовных дел и заваривают свой кофе в огнеупорной колбе. Они поют под банджо и играют в скраббл. Они поздно просыпаются и уходят с работы в темноте, и живут не изо дня в день, а из ночи в ночь. Мелочь за мелочью, и вот ты уже не принадлежишь к числу нормальных людей...»

«Под этой ссылкой с любовью и тщанием собраны: песенка зяблика, запах кофе, солнечный зайчик на старинных обоях, шум моря и миллион тех бессмыслиц, из которых, собственно...» – Еще одно упоминание кофе, и меня стошнит. Нет, решительно ничего не греет.

Ладно, в конце концов, среди Развлекательной Литературы и прочих Низких Жанров тоже время от времени попадаются хорошие книги. Чем черт не шутит...

«Тайная карта Васко Нуньеса де Бальбоа, любовное письмо Колчака, золотые часы арабского шейха и секреты первых лиц империи – все смешалось...»

«Биография великой актрисы. Абсолютный бестселлер».

«Кто сумеет одолеть проклятие расстрелянного мага? Только смертный, которого неведомые силы сделали бессмертным. Скромному продавцу из провинциального секс-шопа суждено стать магистром ордена колдунов. Но пока он не нашел свою единственную любовь, ему не обрести могущества и власти...»

«Грядет Полный Конец Всему. Война восточной и западной империи закончилась хаосом. Голодные одичавшие жители США лавиной хлынули на просторы России, они готовы убивать за фляжку с водой и флешку с информацией о бомбовых полях. Новый бесчеловечный роман Алексея Топчанова».

Аннотации к женским книгам он не читал, только просмотрел обложки. Задержался на одной: девица в пурпурном вечернем платье на фоне ночного города. Красавелла, ничего не скажешь, только почему-то держится обеими руками за живот и зубки оскалены. Роман-катастрофа, что ли? О вирусе желудочного гриппа? Нет, эротика.

С ума я сошел, что ли – официальные анонсы читать? Какой торговец сам скажет, что халва у него несладкая?

Юджин плюнул и полез в книжные коммьюнитиз, для фанатов чтения вроде него. «Что почитать», «Книжный червь», «Библиотекарь Понго», «Радио Сарафан» – выручайте, люди. Читатель читателю брат, он не получает никакой выгоды от продажи книг, и врать друг другу нам ни к чему. Наверное.

Книги издательского дизайна, по уму, стоили тех денег, которые за них просили. Сколько в прежние времена магазины брали за хорошую бумажную книгу, или даже за несколько книг – от маленькой, какую удобно брать в путешествие, до огроменной, чтобы читать дома и любоваться? Тоже, наверное, рублей десять, вряд ли меньше. Другое дело, сегодня для толкового пользователя представить любой текст в удобном для чтения формате, пусть не изумительном, но и не ужасном – задачка на тридцать секунд. И среди писателей далеко не все стремились сотрудничать с издательствами. Велика ли разница, попадет ли роман к читателю в виде очень красивого или обычного файла? С тем же успехом можно разместить свое произведение на десятке легальных и полулегальных бесплатных ресурсов и получать по копеечке с баннера, а там, глядишь, и издатели заинтересуются. Так что критики и простые читатели на равных правах обозревали изданное и неизданное.

На «Библиотекаре» известная Мэриан хвалила ту самую книгу про пение зяблика с запахом кофе. «Исключительно вкусная книга. Необычный замес весьма нежной консистенции. Хорошо идет мелкими акуратными порциями. Более изысканного интеллектуального лакомства...» – Юджин не любил гастрономического направления в литературной критике, вдобавок Мэриан, насколько он помнил, участвовала в том же проекте.

На «Что почитать» лидировал некий роман, выложенный на личном сайте автора и богато разукрашенный. Каждая буква названия переливалась собственным цветом, а назывался роман «Никогда не отчаивайтесь». Сотни одобрительных отзывов: «читал всю ночь, не мог оторваться», «классно, всем рекомендую», и, само собой, «совершенно гениально». Юджин мрачно ухмыльнулся и запустил одну хорошую программку. Ну точно: все голосовальщики оставили отзывы в течение одного часа, и большинство писало с компьютеров Нормального политехнического колледжа. По удивительному совпадению, там же учился и автор романа.

То ли настроение у Юджина испортилось, то ли день был неудачный, но все остальные новые книги, получившие высокие оценки, тоже не внушали доверия. Вот, к примеру, Volverine2 пишет: «Мне понравилось. Рекомендую всем, кто не потерял вкуса к простым вещам и не страдает избытком снобизма» – а просмотр других отзывов мгновенно показывает, что избытком снобизма страдает давний последовательный оппонент Вольверина, которому назло и написан хвалебный отзыв. «Хорошая вещь, действительно хорошая», «по-настоящему мощно, редкость в нынешние времена» – друг автора, издатель автора. «Не знаю, обратил ли кто-нибудь внимание, но текст интересный», «в самом деле? а мне показалось, слабенький» «не скажи, есть интересные моменты», «мне тоже очень нравится, автору удачи!!!» – сам автор, сам автор, сам автор и... нет, четвертый кто-то другой, изо всех сил надеюсь, что не девушка автора. Да откуда девушка у такого недотепы. Скорее мама.

Юджин стер со стола клавиатуру и подтащил поближе пепельницу. Такое дело следовало перекурить.

Нет, разумеется, все книги Большой Литературы написаны умно и талантливо, Альтернативной – остроумно и не без блеска, а Развлекательной – не ниже базового уровня, с гарантированным содержанием шуток, потасовок и эротических сцен на лист. И наверняка среди этой уймы текстов найдутся и хорошие, и даже замечательные. Очень может быть, что замечательные книги были и среди тех, отзывы на которые он только что прочел. Но как это узнать? Если «раскручивание» книги давно превратилось из стихийного процесса в процесс производственный? Если независимые критики – сами или писатели, или издатели, или друзья одних писателей и враги других? Если хороших книг – то есть написанных хорошим слогом и без явных идиотизмов – ежедневно появляются сотни, и вокруг каждой стоит гвалт и гомон? Если грамотность в мире близка к поголовной (а кто не очень грамотен, тому поможет спелчекер), свободного времени у людей хватает и вынести творение на суд публики можно через минуту после того, как поставишь последнюю точку?

Оставались, конечно, проверенные способы. Десяток писателей, чьи книги не разочаруют, и пяток читателей – как критиков, так и просто сетевых знакомых, чьему вкусу и слову доверяешь. Еще что можно учесть: вокруг посредственной книги невозможно долго поддерживать гомон и гвалт. О какой книге спорят месяц, та и хорошая. Хотя... продолжительные споры в Сети тоже, говорит, проплачивают издатели.

Черт побери, да неужели я не могу сам найти, что мне почитать? Ума не хватит?

Есть еще один способ. Непроверенный, но известный с древних времен и, как в древние времена, сопряженный с риском. Дед Юджина в свое время был исключен из института только за то, что у него была копия одной из ТАКИХ книг. Бумажная копия, компьютеров тогда не изобрели, и тексты копировали всякими извратными способами. На копире, кажется, или фотографировали каждую страницу. Дед еще говорил – перепечатывали, то есть перенабирали на механических печатающих устройствах, которые делали (кто ж до такого додумался?!) не больше трех-четырех копий за каждый перенабор. Ну, это он что-то напутал, рассказ можно перенабрать, если фанатизма хватит, или стихотворение, но роман, целый роман пальчиками по буковке – это уже вранье, не бывает...

Под запрет, как дед объяснял, попадали книги, в которых было сказано что-то против режима, книги авторов, которые раньше что-то писали против режима (причем даже если потом они писали просто стихи про весну и море, и стихи их были запрещены!), книги авторов, которые уехали из страны, а еще почему-то книги, в которых было описание полового акта. То есть можно было намекнуть, что он у героя с героиней иногда происходил, но вот описание процесса, даже иносказательное и поэтическое, все на метафорах, не одобрялось. Юджин подумал, что это было как-то связано с религией, спросил у деда, тот хохотал, пока не закашлялся. А потом, отдышавшись, сказал: «Зато, спасибо им, тогда мы знали, кого именно следовало читать. Нет худа без добра, Женька, вам в этом смысле труднее». В самом деле: если человек слишком умен, чтобы смириться с дурацкими запретами, и слишком смел и талантлив, чтобы испугаться и бросить писать, – его книга с высокой вероятностью будет хорошей. Дед говорил, что в черных списках были всё лучшие люди, нынешние классики.

Дед, конечно, ничего не слышал про белый список. Откуда, в его-то годы. Про белый список и наши не все знают. Подумав так, Юджин ощутил гордость.

Книги белого списка, таинственные, полулегендарные, гениальные без кавычек творения постпечатной эры! За выкладывание их в Сеть полагается пожизненное отключение, за скачивание или хранение файла на любом носителе – срок. Книги, по нежеланию или неумению авторов не проданные издателям и в то же время достаточно хорошие, чтобы нанести ущерб интересам того или иного издательства. Средний читатель за определенный промежуток времени может прочесть ограниченное количество книг, и если появится такая книга, которую бросятся читать все – это значит, что множество читателей не купит книги с официальных сайтов. А допускать подобное нельзя. Иначе пострадают люди, занятые в издательском бизнесе, от директоров и топ-менеджеров до последней секретарши для голосового общения. Чем секретарша-то виновата?