Текст книги "Маньяк по вызову"

Автор книги: Елена Яковлева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

Церемония представления возобновилась. Нинон во второй раз была поименована самой роковой женщиной Дроздовки, а я, соответственно, подругой этой самой роковой женщины. Мужеподобную девицу, позволившую себе по этому поводу откровенно скептическую ухмылку, поэт-песенник назвал почему-то уменьшительно-ласкательно Ксюшей, а пестрых девиц Люсей, Светой и Мариной. Немного помолчал и добавил с пафосом:

– Группа «Чернобурки». Ах, вот почему они показались мне знакомыми! Да ведь это те самые девицы, которые заводят заунывную фальшивую песнь, стоит только включить радио или телевизор. Слышать их сущая пытка, а видеть – и того хуже, – особенно когда они трясут своими худосочными прелестями и сучат тонкими паучьими ножками. Подумать только, группа «Чернобурки», надо бы глупее, да некуда. Правда, сколько я помню, мужеподобная Ксюша в рядах «Чернобурок» ни разу не наблюдалась. И слава богу, потому что даже нашей разнузданной эстраде такое зрелище может повредить.

Дальше события развивались следующим образом. Девицы устроились на складных стульчиках и принялись усердно крутить приемник, который притащили с собой из машины. После непродолжительных поисков они нашли то, что хотели, и из динамика вырвалась незамысловатая песенка в их собственном исполнении. Непосредственные «чернобурки» заметно оживились и принялись подпевать себе же неверными слабенькими голосами. Пока эти трое сами себя развлекали, мужиковатая Ксюша подошла к мангалу, постояла, сунув руки в карманы мятых штанов и покачиваясь с носка на каблук, а потом хмыкнула:

– Шашлык… Это хорошо… Я повернулась к Нинон, но рассмотреть выражение ее глаз за очками с затемненными стеклами было невозможно. На мой вкус, вечеринка начиналась как-то странно, а наше с Нинон участие в ней выглядело не совсем понятно. Особенно если учесть, что сам хозяин, поэт-песенник, заметно нервничал. Похоже, что-то шло не так, как он задумал.

Скоро все прояснилось. Я услышала, как он тихо и недовольно бросил Ленчику, ворочая шампурами:

– И зачем она притащила этих безмозглых девок?

– Но ведь ты, кажется, собирался с ними работать или я что-нибудь перепутал? – так же тихо отпарировал бодрый колобок.

Поэт-песенник смолчал, а я, склонившись к плечу Нинон, прошептала:

– Слушай, какого черта мы тут забыли? У них же здесь свои дела, а мы посторонние…

Нинон блеснула стеклами очков:

– Что ты ерзаешь, все нормально. Отдыхай себе спокойно.

И, демонстрируя полную невозмутимость, откинулась на спинку стула и подставила лицо ласковому закатному солнышку, словно предлагая последовать ее примеру. И я так и сделала, предварительно бросив взгляд в сторону «чернобурок», которые резвились, не обращая ни на кого внимания. Что касается Ксюши, то она шлялась по дачному участку Широкорядова, бесцеремонно заглядывая во все уголки и закоулки.

Поскольку, в отличие от Нинон, очков у меня не было, я закрыла глаза и попыталась абстрагироваться. Ясное дело, мысли мои тут же занял мужчина моих несбывшихся снов. А попробуй его забыть, когда чуть не каждый день он мозолит мне глаза, причем по самой что ни на есть уважительной причине. Надо же ему было, помимо всего прочего, оказаться еще и следователем по особо важным делам.

– Ау!

Я открыла глаза. На меня, приветливо улыбаясь, смотрел поэт-песенник, смотрел и протягивал бокал с белым вином.

Я поблагодарила его, приняла бокал и поднесла к губам. Снова опустила веки и стала медленно потягивать приятную, немного терпкую влагу. Покосившись на Нинон, я увидела, что она занята тем же. Напряжение мое начало мало-помалу спадать. Вечеринка как вечеринка. Да и чем бы мы с Нинон занимались, оставшись дома? Предавались воспоминаниям о юности, перемывали бы белые косточки Генки, оставшегося в Швеции, или в очередной раз отправились бы утешать овдовевшего банкира? Ну нет, только не это.

Через четверть часа была опробована первая порция шашлыка, и обстановка стала еще более непринужденной. Поэт-песенник, Ленчик и Ксюша уединились под яблоней, что-то живо обсуждая. При этом говорил в основном Ленчик, что именно, разобрать было трудно, но его монотонная речь напоминала жужжание трутня, кружащегося над цветком. Поскольку обрабатывал он в основном Ксюшу (Широкорядов со слегка отсутствующим видом время от времени кивал головой), то ей-то, по всей вероятности, и отводилась роль цветка, которой чисто визуально она очень мало соответствовала. Что до «чернобурок», то они перестали забавляться с приемником, целиком и полностью отдавшись шашлыкам. Их челюсти работали так проворно, что оставалось удивляться, как они не сгрызли шампуры.

Потом последовала новая порция шашлыков. Я уже начинала чувствовать себя удавом, проглотившим футбольный мяч. Нинон, разморенная не меньше моего, задремала, пользуясь тем обстоятельством, что очки не позволяли разглядеть, открыты ли ее глаза или закрыты. А сумерки постепенно сгущались и сгущались, пока не сгустились до полной темноты.

Поэт-песенник включил свет в окнах первого этажа, стало светлее, зато на нас напали кровожадные комары. Компания собралась передислоцироваться в дом, а мы с Нинон решили попрощаться, но именно в этот момент на сцене появилось новое действующее лицо.

Понятия не имею, откуда она взялась, эта странная девица, словно из-под земли выросла: невысокая брюнетка с нервным, я бы даже сказала, истеричным лицом.

– Ах ты, мерзавец, пакостная рожа, вот что ты здесь делаешь! Развлекаешься, а мне сказал, что у тебя деловая встреча! – заверещала она на всю округу.

Все замерли, а бедный поэт-песенник задрожал, как овечка.

– Это что, его жена? – шепнула я Нинон.

– Еще чего! – фыркнула она. – Широкорядов никогда не был женат.

– Тогда кто это?

Нинон передернула плечами:

– Наверное, одна из его пассий. Где он только нашел такую истеричку?

Слегка очухавшийся Широкорядов выругался:

– Какого черта ты сюда пришла? Разве я тебя звал?

Он взял девицу за плечо и попытался вывести за калитку. Та вырвалась и с диким визгом отпрыгнула в сторону. Вид у нее был ужасный: длинные черные волосы, щедро пропитанные гелем для укладки, отчего они казались давно не мытыми, растрепались, из глаз брызнули слезы, руки затряслись.

– Ты… ты!.. – снова заорала ©на, и это были последние членораздельные речи, которые мы услышали в тот вечер. Дальше был только вопль, низкий, протяжный, похожий на вой волчицы. У меня даже мурашки по коже пробежали, а Нинон приподняла очки на лоб и, сощурившись, уставилась на эту злобную фурию.

Ксюша презрительно отвернулась, «чернобурки» испуганно сбились в кучку, а посерьезневший Ленчик поинтересовался у Широкорядова:

– У тебя что с ней, серьезно? Поэт-песенник сделал страдальческую мину:

– С ума сошел? Зачем мне эта идиотка? Не знаю уже, как от нее отбиться…

– А папенька ее в курсе? Широкорядов скрипнул зубами:

– Папенька на нее давно рукой махнул. Только время от времени вытаскивает за уши, когда она вляпается в очередное дерьмо.

– И что теперь делать? – спросил Ленчик.

– Понятия не имею, – растерянно пробормотал Широкорядов.

Между прочим, в продолжение всего этого разговора истеричная девица продолжала вопить, не замолкая ни на минуту.

– Вот это дыхание! – восхищенно присвистнул Ленчик. – Ей бы в консерваторию. – А потом озабоченно добавил:

– Может, папеньке позвонить?

– Пожалуй, другого выхода нет, – согласился поэт-песенник, – правда, с ним связаться трудно – он ведь по всему свету мотается, но у меня есть номер его секретаря.

– Тогда звони, – коротышка взял со стола черную коробку мобильного телефона.

Поэт-песенник похлопал себя по карманам:

– Записная книжка… Кажется, я оставил ее в холле… Сейчас сбегаю.

– Давай побыстрее, – пробормотал Ленчик, не сводя глаз с истеричной дочери папеньки, который мотается по всему свету. – А то как бы она чего похуже не выкинула…

Опасения его оказались не напрасными, потому что брюнетка начала медленно и методично раздеваться, разбрасывая одежду по лужайке.

– Только стриптиза не хватало, – простонал Широкорядов, схватился за голову и скрылся в доме.

Через полминуты он уже нервно набирал номер, сжимая в руке мобильный телефон и глядя в записную книжку в рыжем кожаном переплете.

– Але, але… Игорь? Это Игорь? Широкорядов звонит… Десять минут назад у меня на даче, в Дроздовке, появилась Лиза… Да, Лиза. Нет, это не галлюцинация… Не знаю, где она должна быть, но сейчас она здесь… Что делает? – Широкорядов посмотрел на Лизу, которая успела снять лифчик и швырнуть его в сторону перепуганных «чернобурок» – те с визгом бросились врассыпную, – и проорал в телефон:

– Вот приезжайте и полюбуйтесь, что она тут делает.

Я стиснула локоть Нинон:

– Ну спасибо тебе, дорогая, ты обещала мне веселый вечер и, похоже, не ошиблась.

– Можно подумать, я знала, что будет такое, – огрызнулась Нинон.

Однако, как выяснилось в следующую минуту, зрелище практически голой, оставшейся только лишь в черных трусиках Лизы было отнюдь не последним. Шоу продолжалось. На этот раз расстаралась мужеподобная Ксюша. Она решительным шагом пересекла лужайку, подошла к девице, явно намеревавшейся избавиться и от трусиков, и влепила ей звонкую пощечину. Судя по тому, что на бледном, измазанном расплывшейся косметикой Лизином лице мгновенно отпечаталась багровая пятерня, рука у Ксюши была тяжелой.

Мы с Нинон, затаив дыхание, стаза» ждать, что произойдет дальше. Лиза буквально на несколько секунд прервала свой утробный вопль, а потом в ее темных, мутноватых глазах вспыхнули желтые огоньки. Она снова замычала, уставившись в одну точку, только выражение ее лица стало более осмысленным. У меня было такое чувство, словно она видит нечто, невидимое остальным. Я обернулась и прикусила язык: совсем недалеко, где-то возле дома банкира, в ночное небо поднимался густой столб дыма. И еще я услышала такой характерный звук – треск сухих веток в костре.

Я открыла рот, чтобы заорать, но Нинон меня опередила, издав душераздирающий крик:

– Пожар! Пожар!..

* * *

Нинон перевела дух с облегчением, когда, выбежав на улицу, мы разобрались, что горит не ее дача, а бывшая дипломатова, а теперь неизвестно чья, та, на которой работали шабашники-молдаване. Полыхал, впрочем, не дом, а строительный вагончик, но в любой момент, огонь мог перебраться на крышу коттеджа, а там рукой подать до участка Нинон, а также овдовевшего банкира.

Мы все – на даче поэта-песенника осталась только голая Лиза, – точно огнепоклонники, завороженно уставились на жадные языки пламени, лизавшие вагончик. Суетилась одна Нинон, встревоженно восклицавшая:

– Да ведь так весь поселок выгорит! Нужно в пожарку звонить.

А меня беспокоило другое: где сейчас сами строители, неужто в вагончике?

Только я так подумала, как из брызжущего искрами пожарища вырвалась горящая фигура. Полыхающий человек упал на землю и стал кататься. Мы стояли, не в силах сдвинуться с места, только Ксюша не растерялась – схватила кусок валявшегося возле дома брезента и, подбежав, накрыла им заживо горевшего человека. Потом повернула к нам искаженное гримасой отчаяния лицо и зло выкрикнула:

– Ну что стоите как истуканы, «Скорая» нужна, разве не видите?

Поэт-песенник начал хлопать себя по карманам в поисках телефона, который ему не понадобился, потому что совсем рядом раздался вой пожарной сирены. Мы не успели ничего сообразить, а пожарные уже разматывали свои шланги, бесцеремонно отпихивая нас в сторону. Потом подъехала «неотложка». Молоденькая докторша приподняла кусок брезента, глянула на лежащего под ним человека, поморщилась и скомандовала:

– Живо носилки!

На этот раз Широкорядов и Ленчик не растерялись – помогли погрузить пострадавшего в машину, только глаза у них при этом были совершенно ошалелые.

– В вагончике еще был кто-нибудь? – спросил один из пожарных, видимо, главный.

Ответила Нинон, в очках которой отражались языки пламени:

– Там… Там жили рабочие, они отделывали дачу, трое… то есть двое со вчерашнего дня. Один обгорел, а где второй…

– Вы хозяйка? – сурово уточнил пожарный.

– Н-нет, н-нет, – замотала головой Нинон, – хозяин здесь не живет, дача ведь не достроена. Приезжает иногда.

– Фамилия? – Пожарный достал блокнот.

– Я не знаю…

– А кто знает? – не унимался любознательный пожарный.

– Понятия не имею, – буркнула Нинон и потихоньку отошла в сторону. Пожар погасили довольно быстро, но от вагончика практически ничего не осталось, если не считать хлам, в котором тлели угольки, готовые в любой момент разгореться. Время от времени пожарные поливали их из шлангов, и тогда они шипели, как змеи в террариуме.

– Ну что, есть там кто-нибудь? – крикнул главный пожарный.

Тот, что поливал из шланга угли, глухо ответил:

– Сейчас ничего не разглядишь. Остынет – может, кого и откопают.

– Кошмар, – прошептала в двух шагах от меня Нинон. Галдящие, как галки, «чернобурки» окружили Ксюшу, которая повела их со двора, точно утка свой выводок. Широкорядов и Ленчик все еще тупо смотрели на мерцающую кучу углей.

Я покосилась на Нинон. Помнится, кое-кто обещал мне спокойный отдых на лоне природы.

Глава 14

Меня тормошила Нинон и делала это достаточно бесцеремонно.

Я перевернулась на правый бок и недовольно промычала:

– Ну что еще?

– От второго шабашника остались одни головешки! – выпалила Нинон. – Их кочергой выковыривали, как золу из печки.

– Умеешь же ты поднять настроение с утра пораньше, – вздохнула я и подняла голову с подушки.

– По пожарищу бродят милиционеры, – как ни в чем не бывало продолжала Нинон, – а среди них особо важный следователь…

Интонации, с которыми Нинон сообщила последнюю новость, показались мне подозрительными, и я невольно напряглась:

– Ну и что?

– Как что? – удивилась Нинон. – Это значит, что когда они вдоволь вымажутся в саже, то пожалуют к нам – снимать очередные показания.

– Какие еще показания? – С утра я не очень хорошо соображаю.

– Обыкновенные, свидетельские, – резонно рассудила Нинон, – мы же там были во время пожара. А поскольку погибли люди, будет расследование. Это в любом случае. Кроме того, нельзя забывать, что один из этих шабашников подозревается в убийстве Остроглазовой, а значит, интерес к пожару будет двойной…

– Ну ты даешь, – покачала я головой, – тебе бы самой в сыщики податься.

Нинон не обратила внимания на мой комплимент:

– Ты лучше вставай. Нужно позавтракать, пока они не явились, а то потом начнется… ассамблея.

Нинон отправилась на кухню греметь кастрюльками, а я уныло подумала, что мне ужасно не хочется встречаться с мужчиной моих несбывшихся снов и, как нарочно, этой встречи мне не избежать. Это значит, что мне придется снова лицедействовать, изображая полнейшее равнодушие, когда хочется рвать и метать. Может, мне все-таки вернуться в Москву? Впрочем, это вряд ли поможет, поскольку и там я останусь свидетельницей.

В очередной раз осознав горечь собственной участи, я позволила себе немного всплакнуть, потом припудрила покрасневший нос перед зеркалом и спустилась вниз.

Хоть близорукая Нинон и была без очков, это не помешало ей заметить произошедшую во мне перемену.

– Что это с твоими глазами? – бдительно осведомилась она. Я усиленно заморгала:

– С глазами?.. А, это мне в глаз мошка какая-то залетела…

Сказала и только потом вспомнила, что на «мошку» я уже, кажется, однажды ссылалась.

– Понятно, – изрекла Нинон, но, судя по ее голосу, она мне ни капельки не поверила. Ах, как обидно, что мне приходится врать подруге юности из-за какого-то кобеля.

Позавтракать, как и предполагала Нинон, мы все-таки не успели. Только мы принялись за трапезу, как я увидела в окно направляющуюся к дому процессию, которую и на этот раз возглавлял следователь Генпрокуратуры.

– Идут, – бросила я коротко.

– Ну и хрен с ними, – зло сказала Нинон, нервно запихивая в рот бутерброд с ветчиной.

Я отодвинула от себя тарелку: даже если бы я и чувствовала до этого аппетит, он бы у меня все равно пропал.

– Можно? – послышалось с террасы.

– Сначала приперлись, а потом спрашивают, – раздраженно пробурчала Нинон с набитым ртом. Эта недовольная тирада предназначалась исключительно мне. Громко же она сказала:

– Входите, входите!

– Опять мы не вовремя, – сокрушенно молвил мужчина моих несбывшихся снов, входя на кухню.

– А вы по-другому не умеете, – желчно заметила я, поймала на себе настороженный взгляд Нинон и поправилась:

– Ничего страшного, мы уже привыкли.

– Ну тогда, может, я попозже… – смутился мой коварный любовник.

– Нет уж, давайте сейчас, – сурово молвила Нинон, прожевав бутерброд, – чтобы у нас хотя бы остаток дня прошел спокойно. – И решительно взяла быка за рога:

– Вы ведь собираетесь спрашивать нас про ночной пожар?

– И про пожар тоже, – ответствовал Андрей, так и не дождавшись, когда сама хозяйка окажет ему любезность, предложив присесть. Зря рассчитывал – Нинон была не в том настроении. Что до меня, то, будь моя воля, я бы его вообще на пушечный выстрел не подпустила. Впрочем, он сел без приглашения.

Нинон отхлебнула глоток кофе из чашки и дернула плечом:

– А что тут рассказывать? На этот раз нас было много, так что мы не самые главные свидетели. Когда прибежали, вагончик вовсю полыхал. Минут через десять приехала пожарная машина… Да, перед этим из вагончика успел выскочить горящий человек, он жив?

– К сожалению, нет, – тихо отозвался Андрей, – у него был слишком обширный ожог, не совместимый с жизнью. Умер от шока, не приходя в сознание.

– Ужас, – охнула Нинон, – да что у нас тут творится? То убийства, то несчастья…

– Да, – согласился Андрей, – не повезло вам с летним отдыхом, – и одарил меня долгим взглядом.

Я демонстративно отвернулась и уставилась в окно, хотя рассматривать там особенно было нечего. Если только спины двух милиционеров, сопровождавших нашего «особо важного». Они почему-то не стали входить в дом и теперь молча курили на ступеньках террасы.

– И все-таки я попросил бы вас рассказать о пожаре поподробнее, – настаивал мужчина моих несбывшихся снов.

– Да что рассказывать-то! – Ниной всплеснула руками. – Что там можно было увидеть? Вагончик пылал, доски трещали, искры сыпались… Форменный кошмар, и только. Я потом, считай, всю ночь не спала.

– Понятно, – терпеливо кивнул Андрей, – а можно уточнить, кто там был, кроме вас?

Нинон сощурила глаза:

– Про это вы бы лучше Широкорядова спросили, потому что мы, если так можно выразиться, основных действующих лиц знаем очень мало. Нас пригласили на шашлыки, мы и пошли. А были там… Ну, этот… такой смешной коротышка, как его звали?..

– Ленчик, – хмыкнула я. Андрей заглянул в блокнот и уточнил:

– Леонид Бориславович Тимошук.

– Ну вот, вы же лучше нас знаете, – Нинон красноречиво посмотрела на меня. В ее близоруких глазах легко читалось: «Ну что взять с этого идиота?»

– И все-таки, – заупрямился Андрей, – я хотел бы все услышать из ваших уст.

– Ну хорошо, – пожала плечами Нинон и продолжила:

– Значит, там, кроме нас с Женей, был, само собой разумеется, хозяин, Широкорядов, этот Ленчик и четыре девицы, Ксюша и… Как звали еще трех, не помню – Люся, Марина, короче, эти… «Горжетки», ой, «Чернобурки». Да-а, ведь была еще и пятая, Лиза! – торжественно заключила Нинон.

– Лиза? – удивился Андрей и полистал свой блокнот. Похоже, Лиза в его списках не значилась. – Вы уверены, что там была еще и Лиза?

– Еще бы! – фыркнула Нинон. – Она там такое представление закатила, что я ее во веки вечные не забуду, просто «Мулен Руж». Кстати, она первая заметила пожар, правда, сомневаюсь, поняла ли, что происходит, хотя, постойте… – Нинон задумалась. – Вместе с нами она не побежала, осталась на даче Широкорядова. Интересно, куда она потом делась? – Нинон заинтригованно посмотрела на меня.

И в самом деле, что произошло с голой Лизой, закатившей публичный скандал поэту-песеннику, нам с Нинон было неведомо.

– Значит, Лиза? – повторил Андрей. – А фамилию этой Лизы вы случайно не знаете?

– Сожалею, но она нам не представилась, – с издевкой произнесла Нинон, – ей, видите ли, не до светских любезностей было.

– А до чего ей было? – в тон Нинон осведомился Андрей.

Нинон поняла, что сболтнула лишнее, и сдала назад:

– Вот про это вам тоже лучше спрашивать у Широкорядова, потому что он эту Лизу знает, а мы видели ее в первый раз и, дай бог, в последний.

– Ну и чем же вас поразила эта Лиза? – не унимался мужчина моих несбывшихся снов.

– Вот еще, – пробурчала Ниной, – стану я еще сплетничать. Я же вам сказала, спрашивайте у Широкорядова.

– Гражданка Поварова, – насупился Андрей, – должен вам разъяснить, что вы в корне неверно понимаете обязанности свидетеля. Ничего не утаивать от следствия – вовсе не означает сплетничать. Таким образом вы всего лишь выполняете свою прямую, можно сказать, священную обязанность. В противном случае вы можете даже угодить под статью.

– Под какую еще статью? – заволновалась Нинон. – Я никого не убивала и вообще не делала ничего плохого… Я сижу себе мирно на даче, отдыхаю, а вокруг творится такое… – Она поискала подходящее слово. – Черт-те что! Можно подумать, это я виновата, что у нас такая криминогенная обстановка! – выпалила она. Ясно, в чей огород должен был попасть последний булыжник.

«Особо важный» отнесся к откровениям Нинон со спокойным скепсисом и продолжал гнуть свою линию:

– Иногда препятствуют следствию не только преступники, но и граждане, скрывающие от следствия важные детали…

– Подумаешь, важные детали, – проворчала Нинон, – ну о-очень важные детали! Какая-то полоумная нагрянула на дачу Широкорядова в разгар вечеринки и устроила стриптиз!

– Стриптиз? – опешил Андрей и опять посмотрел на меня, словно желая услышать подтверждение из моих уст.

Я снова промолчала, предоставив Нинон самой выкручиваться из этой передряги. Я понимала, почему она заартачилась поначалу: ей не хотелось подводить поэта-песенника, водящего знакомство с истеричными Лизами, а потом зачем-то скрывшего этот факт от следствия.

– Ну да, – плаксивым голосом поведала Нинон, – эта ненормальная сначала орала на Широкорядова, потом стала выть, как волчица, а в конце концов принялась раздеваться и, между прочим, разделась до трусов, представляете? Неизвестно, что бы еще она выкинула, если бы не начался пожар!

– Выходит, эта самая Лиза появилась на даче Широкорядова незадолго до пожара?

– Ну да, минут за двадцать примерно… Точно я говорю, Жень? – Нинон поискала поддержки у меня.

– Наверное, – буркнула я. Андрей заскрипел ручкой, занося важные сведения, добытые у Нинон, в свой блокнот.

– И что с ней сталось потом?

– Потом? – Нинон наморщила лоб и тряхнула своей ржаной челкой. – Потом мы все побежали смотреть, что горит, а она осталась. Мы ее больше не видели.

– Ясно, – констатировал мужчина моих несбывшихся снов. – А хозяина дачи, на которой работали строители, вы в тот день случайно не видели?

– Не-а, – Нинон капризно надула губы. – Да он вообще никого в Дроздовке не жалует, такой нахал, даже не здоровается никогда. Я за все время его только пару раз и видела.

И тут я зачем-то ляпнула:

– Я его видела позавчера, совершенно случайно.

Кто меня, дуру такую, за язык тянул?

Мужчина моих несбывшихся снов сразу же целиком и полностью переключился на меня:

– При каких обстоятельствах вы его видели?

– При каких обстоятельствах? – хмыкнула я, вспомнив, как мы с Нинон баюкали безутешного банкира. – Из окна спальни Остроглазова.

Глаза моего подленького любовника полезли на лоб. Клянусь, я получила от этого истинное удовольствие.

Как назло, вмешалась Нинон, кто ее просил!

– Так это было тогда, когда он пытался повеситься?

Сообразив, что в очередной раз сболтнула лишнее, Нинон прикусила язык, да было поздно.

– Повеситься? Кто хотел повеситься? – Андрей напружинился, как борзая возле лисьей норы.

– Ну вот, – из близоруких глаз Нинон брызнули жгучие слезы, – я так и знала, я так и знала…

Пришлось мне выручать свою опрометчивую подружку:

– Повеситься хотел Остроглазов, но мы успели вовремя – так сказать, предотвратили попытку… Пошли его проведать и застали с петлей на шее…

– Та-ак, – сказал Андрей и уперся кулаками в свои колени. – А где сейчас этот склонный к суициду товарищ, вы не в курсе?

Мы с Нинон переглянулись:

– Должен быть здесь… По крайней мере, вчера он оставался здесь ночевать…

– Еще не легче! – воскликнул мой вероломный любовник. – Мы звонили, стучали – никто не открывает. – И, сорвавшись со стула, выскочил из кухни. Секунду спустя я уже могла наблюдать, как он озабоченно переговаривается с двумя милиционерами, терпеливо поджидавшими его возле террасы.

– Господи! – сказала Нинон убитым голосом. – Неужели же он, неужели он…

Я думала о том же.