Текст книги "Под сенью Дома Блэк... (СИ)"
Автор книги: Елена Керасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)
Когда он убрал руки, то я увидел его. Краше в гробу покойники бывают. Серый от измождения.
– Ты же оборотень... – потрясенно говорю я.
– Да, я темная тварь, знаю, – устало и горько ответил он. Ни капли злости, а у меня язык отнимается.
Мерлин, да что же это такое? Это же бред, сущий бред... может он и патронус вызвать способен?
– Патронус можешь? – спрашиваю я.
Он настолько без сил, что целую минуту пытается понять мой вопрос.
– Не сейчас, – выдает он.
– Значит, можешь, – резюмирую я обреченно.
Либо я сошел с ума, либо мир сошел с ума... Либо Люпин уникум, либо... либо он просто потомок легендарных дерини, которых темные уничтожили еще в десятом веке. А ведь Основатели Хогвартса были именно из этого племени. И школу они создали для защиты и обучения своих детей, а рассорились из-за того что Гриффиндор принял в школу детей волшебников, протянув руку мира. Салазар этого не оценил. Правда об этом почти никто уже не помнит...
Когда-то в детстве я заслушивался рассказами матери о великих дерини, светлых волшебниках и целителях. В библиотеке Лестрейндж-холла даже были старые свитки, которые, якобы, принадлежали им. Где сейчас эти свитки?
А мать уверяла, что кровь дерини была уничтожена, а небольшое число выживших бежало с островов на материк, но и там на них велась охота. И вот, пожалуйста! Передо мной вервольф, темная тварь, которая может творить светлое волшебство, вызывать защитника и исцелять... Я не могу объяснить этот феномен иначе. Бывает, очень редко, что кровь пробуждается при определенных условиях, стрессах, в минуты смертельной опасности. Может наследие предков пробудилась, когда его укусили? Это бы объяснило его странности.
Мерлин, о чем я думаю? Я в руках врага, который может сделать со мной все, что захочет, а я рассуждаю о странностях вервольфа-дерини! Я чокнулся, точно чокнулся... еще чуть-чуть и стану как Белл!
Истерика накатывала все сильнее. Смех раздирал грудь. Оборотень вначале растерянно застыл, а после помрачнел. Я пытался взять себя в руки, объяснить, но говорить связно не получалось.
– Ты дерини! – сообщил я ему. – Дерини, мать твою... я калека, а здесь Блэк! А я думаю... что ты вервольф-дерини! Мать твою...
Хлесткая пощечина оборвала мой бред. Он встряхнул головой, с силой потер лицо и... виновато посмотрел на меня. Удивительно. Я его довел своим смехом, а он винит себя. Свет его р-р-раздери!
– У тебя истерика. Извини, – напряженно выдавливает он, и я замечаю в его глазах обреченность. Ожидание... понятно чего.
Я хмыкаю. Нет, оскорблений ты от меня не дождешься. Вас истинно светлых трогать себе дороже. Мерлин, какой парадокс и нелепица! Истинно светлый в шкуре вервольфа! Такие не способны ненавидеть, не могут убить... разве лишь случайно. И верят, что в каждом есть частица Света. Но при этом убеждены, что внутри них живет страшная Тьма... которую надо подавлять, не давать ей выхода, контролировать. Они боятся даже тени Тьмы! Винят себя даже за самые слабые отрицательные эмоции. Этот явно не исключение. Как он дожил до своих лет? Чудо, не иначе...
– Забудь, – отвечаю и вижу откровенное облегчение в его глазах. Невесело. – Мне бы выпить чего...
– Кажется, у меня есть успокоительное, – выдает он.
Тьма и Свет! Светлые все безнадежны! И этот не исключение!
Оставалось только смириться и проглотить это успокоительное. Огневиски у этого выпросить явно не получиться. Но зелье помогло, вправило мозги на место. Светлый, застрявший в шкуре перевертыша, это шанс. Реальный шанс выбраться из этого дома. Он не может не видеть, кем является Блэк. Тот же Темный до самого конца. Предать-не предаст. Светлый же! Но выбраться может и поможет... если я не сделаю глупость и завоюю его доверие.
Это не должно быть трудно.
В каждом есть Свет... и он в это точно верит. Главное показать, что я не опасен и не зло во плоти.
Как показало время, я был прав. Люпин верил, что истинное зло заключено внутри него. Иногда мне на стенку лезть хотелось, когда я открывал для себя очередную грань его самомнения. Мерлин и Моргана! Я не встречал человека, столь критично смотрящего на себя! Который столь стыдится самого себя!
Но он не был безнадежен. Я с удивлением обнаружил, что иногда он способен быть почти нормальным. На мои провокации он изредка позволял себе резкость и действие. До пощечин уже не доходило, но прогресс был! И знаете, это откровенно радовало...
Он нормально говорил, позволял себе ругательства и вел себя решительно, но... только пока не приходил Блэк. И все заканчивалось. Односложные фразы-ответы, молчаливое согласие и полное бессилие в глазах, когда Блэк приказывал уйти. Я все понимал. На нем ошейник, он не может перечить ему, но... что надо было сделать, чтобы довести человека – да, проклятье, человека! – до такой покорности?! Почему он так его боится?!
А все просто... я мог бы догадаться сам.
– Почему ты терпишь это?! – спросил я однажды, не выдержав. – Почему?!
Люпин молча разглядывал свои руки.
– У меня больше никого нет, – наконец тихо ответил он. – Но я бы ушел. Ушел бы, это не трудно. Но не могу.
– Почему? – он что, о самоубийстве думал?
– Потому с ним Гермиона. Понятно? Я не могу уйти, зная, что она беззащитна перед ним. Она ведь даже не знает, какой он на самом деле. Я... могу... отвлечь его на себя. Только так я могу хоть как-то помочь ей... Думай, что угодно.
Очень хотелось ругаться...
– Убить его ты, конечно, не думал? – спросил я, прекрасно зная ответ.
– Я не убийца! Да, я тварь, урод, животное, но не убийца!
– Угу, – издевательски ответил я на этот крик души. – Ты не убийца. Ты не желаешь причинять кому-то вред. Избегаешь конфликтов, боясь сорваться, дать волю своему зверю, так?
– Да... – эхом ответ.
– А я не боюсь хомячков. И никто не боится! Ты разыгрываешь из себя жертву, отвлекаешь Блэка, а тебя считают тряпкой!
Люпин бледен.
– Тряпка? – от его голоса меня передергивает. – Пусть так...
– Так ты ей не поможешь! – кричу ему вслед, а он выходит, плотно закрыв дверь.
Он никогда не признает мою правоту.
Только смерть Блэка была бы благом. Но Рем светлый, а значит, этот вариант для него невозможен. Если Блэка не убьют, мы останемся его игрушками на целую вечность. А это в мои планы не входит. Нет иного выхода, как сжать зубы и ждать... ждать, пока тело придет в норму. Вот тогда я медлить не стану.
Я отпугнул Люпина своими необдуманными речами. Идиот. Ведь понятно было, как он отреагирует! Шанс перетянуть его на свою сторону стал почти призрачным. Но хуже того стало то, что он почти перестал говорить со мной.
Через неделю мне хотелось на стену лезть от беспросветности своего положения. Закончив свое "лечение" Люпин молча уходил, Блэк будто забыл про мое существование. Четыре стены и потолок, который я до последней трещинки в штукатурке изучил. Будучи узником в Азкабане я, по крайней мере, мог хотя бы ходить по своей камере, переругиваться через стенку с Белл, а здесь...
А впрочем, хорошо, что здесь нет дементоров, нет Белл, Лорда...
Ах, да... здесь тепло и я изредка вижу мельком Гермиону – это явный плюс.
Терпимо, очень даже терпимо... просто скучно.
В один из вечеров Ремус не пришел. Зато пришла она – Гермиона.
– Ремус сказал, что вам нужно после ужина выпить эти зелья, – сказала она ровно, ставя на тумбочку у кровати поднос с едой. Пюре, курятина, молоко... хорошая диета, ничего не скажешь. А на десерт эти два флакончика редкостной дряни. Лечебной, но дряни. В который раз убеждаюсь, что жизнь замечательная штука...
Неудобное это дело – есть лежа. Она старается не смотреть в мои глаза, но спешит помочь, как только я пытаюсь подтянуть неуклюжее тело вверх. Левая сторона вполне чувствительна и управлять ей можно, так что мне не составляет труда подтянуться самому и сесть в кровати. Но приятно, дракл меня раздери, чувствовать ее тонкие, нежные пальчики на своем плече. Она склоняется так близко, что прядь ее волос падает мне на грудь и аромат корицы с медом обволакивает меня. И одновременно тянет чихнуть – смешно возможно, – но ноздри щекочут ее волосы...
И улыбка, упрямо, изгибает губы...
Она поправляет подушку за моей спиной, чтобы мне было удобнее. Меня охватывает острое разочарование, когда спустя миг она отстраняется, чтобы взять поднос. Но в следующий миг на ее лице растерянность – что делать? Водрузить его ко мне на колени? А могу ли я есть сам? Или мне нужна помощь?
Коварное желание овладело мной.
– Боюсь, я сам не справлюсь... – тяну насмешливо и яркие пятна краски на ее щечках. Что-то внутри меня пустилось в пляс.
В следующую секунду она решительно чуть вздергивает носик и берет вилку в руку. Я торжествую. Немножко пюре, после кусочек мяса, затем вновь пюре. Я счастлив. Доволен, как сытый дементор (если эти твари способны быть сытыми). Впервые я могу рассмотреть ее как хотелось. Жадно оглядываю каждую черточку ее лица – ямочку на подбородке, розовые губки, чуть вздернутый носик, румяные от смущения щечки, аккуратные бровки...
– Это неприлично, так рассматривать человека – чуть дрогнувшим голосом замечает она.
– Так поступите неприлично в ответ, – живо откликаюсь в ответ. – Вот он я, перед вами. Всецело, полностью, мое ТЕЛО в вашей власти... исследуйте его...
Мерлин мой, как она невинна! Ее смущение, ее румянец... и это принадлежа Блэку! Как это возможно?! Но какая же она прелесть...
– Вы... да вы... вы издеваетесь надо мной! – несчастно говорит она, чуть не плача.
Ну нет, я совершенно не хочу видеть твои слезы, милая моя!
– Нисколько. Право, поверьте! Я смутил вас? Простите... но смотреть на вас приятней, чем на кого либо в этом доме.
И по давней привычке свожу все в самом конце к шутке:
– И вы уж всяко лучше потолка. На нем, должен сообщить, ровно дюжина прескучных трещин...
– Нет, вы все же издеваетесь! – укоризненно-обиженно и твердо говорит она. – Ремус прав. Вы совершенно невыносимы!
– Я могу быть и "выносимым", если позволите, – весело замечаю я.
Она сердито протыкает оставшийся кусочек курицы вилкой и довольно резко-грубо тыкает мне в губы. Я усмехаюсь и... одними зубами снимаю этот кусочек с вилки медленно, не отводя глаз от ее глаз. Ее щеки горят еще сильнее.
А после (левая рука меня все же не так отвратно слушается, как кажется) я стремительно хватаю ее за ручку. Вилка летит на покрывало, а я целую свою добычу – жарко, пылко, со всей нежностью...
А после я с сожалением отпускаю ее и шоколадный вихрь срывается с места. Молоко и поднос летят на пол, а она исчезает за дверью.
Никогда мне не было так хорошо. Никогда и не с кем. Безумие, но неужто нельзя потешить себя мечтами-грезами? Представить нас вдвоем...
Блэк неправ. Я не бревно. И хорошо... что левая рука работает.
Глава 16
Быть женой, матерью, хозяйкой дома, чьи интересы лишь дети и муж, дом, наряды, да балы... для многих этого довольно, чтобы быть счастливой.
Но ей... Хотелось большего. Силы. Власти. Уважения в глазах мужчин. Ведь все женщины созданы по их мнению для трех вещей... дети, дом, постель, а на большего у женщины разума не хватит. Ей же хотелось доказать – она не хуже их, мужчин.
И Лорд дал ей шанс. И за этот шанс она ухватилась с благодарностью.
– На что ты готова?
– На все! Убить... кого угодно – все, что угодно! Только позвольте... позвольте сражаться! За нас! За магов!
– Твой отец против. Не женское это дело... Твой удел кружева... платья... да младенцы.
– Нет! Я умоляю вас!
– Что же... я позволю тебе доказать. Показать всем, на что ты способна. Перед тобой будут склонять головы, признавая твое превосходство... но ты должна порвать со своей семьей. Семья – ценность и слабость обычной женщины. Ты готова уйти из Рода?
Белла замирает.
– Предать семью?
– Предатели мне ни к чему... я желаю их уничтожить. Они подобно гнили, что должно выжигать огнем. Нет, Белла... мне не нужно твое предательство. Я хочу подарить тебе независимость от своей семьи. Они меня разочаровали, признаюсь... Пока ты Блэк, тебе не позволят жить, как ты желаешь.
– Я бы желала лишь одного!
– Не сомневаюсь. Из вас выйдет прекрасный боец. Блэк лишатся своей власти над вами, стоит вам войти в другой род. О нет, это не будет брак... в полном смысле этого слова. Ваш "муж" не посмеет приказывать вам. Вы будете свободны. Вы будете принадлежать только нашему делу...
Руди...
Он так и не стал ей мужем, хоть и пытался. Да и сейчас...
Беллатрикс равнодушно посмотрела на стоящего у камина, задумчивого мужчину.
– Не стоило тебе с Люци... павлин, он и есть павлин.
– Он задел тебя, – отстраненно заметил Рудольфус, явно больше будучи в своих думах, нежели с ней. – Приличия...
– К демонам приличия! – фыркнула Белла раздраженно. – Когда ты только прекратишь?! Делать вид примерного муженька... хватит! Слышишь, Руди? Хватит! Смешно же, право слово!
– Вся жизнь не более чем фарс... гротескный и уродливый в своей основе... – Лестрейндж меланхолично пожал плечами. Помолчал, и вдруг сказал: – Раби не откликается.
Белла неопределенно хмыкнула.
– Но он жив?
– Верно.
– И он не у светлых... иначе трезвона было... неужто у зверьков клыки прорезались?
– Дело не в них, – Рудольфус сел в кресло рядом. – На тот притон вервольфов была облава. Раби успел уйти оттуда. Вместе с одним из... "зверьков". Группа авроров перехватила их в маггловском районе Лондона. Завязался бой. Рабастан убил одного и смертельно проклял другого. Сам он, судя по всему, тоже пострадал, но смог ускользнуть. Это все что я смог узнать...
– И ты не можешь найти его? Даже с помощью крови?
– Она говорит, что он все еще жив. Это все.
– Тоже, что и с Реджи...
– Причем здесь твой кузен?! Мне нет до него дела!
Белла презрительно фыркнув, встала и направилась к дверям.
– Да, дорогой Руди... – сказала она, перед тем как выйти из комнаты. – В этом все и дело, верно? Твой брат и мой кузен... две разные вещи. Живы, но не досягаемы... какое совпадение, а?! Прям душу греет!
Дверь зло захлопнулась за ней, и Рудольфус яростно выругался.
Горечь удушливым комом в горле. Беллу трясет от злости. Казалось бы, что случилось? Просто слова... в которых и обиды-то разве что капля, но... взять себя в руки не получается. Совершенно. Плохо. Это плохо. Она уже видит в ЕГО глазах презрение.
Надо что-то делать...
Ему не нужны сломанные куклы...
Куклы...
Она бездумно смотрит в темное отражение овального зеркала, против всяких правил висевшего на стене в коридоре. Смотрит на мертвенно бледную куклу с горящими глазами и темными кругами под ними. Как же нереально... живая кукла. Мертвая кукла... а разве куклы бывают живые-мертвые?
Белла ловит себя на том, что всерьез думает над этим и из ее горла вырывается полубезумный смешок, эхом раздавшийся в темноте коридора Малфой-мэнора.
– Заме-ча-тель-ноо... – тянет она, с удовлетворением отмечая собственное безумие.
Темнота.
Пустота.
Никого...
Как же хочется вырваться!
Забыться...
Просто забыться...
– Белла? Что ты здесь? Что-то случилось?
Она вдруг осознает, что стоит в комнате сестры, прислонившись к косяку дверей и смотрит на разряженную Нарси, что испуганно-нервно взирает на нее, комкая в руках белоснежные митенки.
Как она здесь оказалась?
Она не помнит...
Белла спешит оставить эту мысль.
– Красивое платье... – улыбается она и сестра нервно поводит плечами, отводя взгляд. – Хоть на бал...
– У Кроули вечер... – будто оправдывается Нарси.
Белла кивает.
– Ты не против? – вдруг спрашивает она. – Здесь тошно, Нарси...
Нарси возражает, отчаянно взывая к ее благоразумию. Но Белла насмешливо дергает головой, отметая возражения. Кончилось благоразумие... давно кончилось. С меткой кончилось. Со свободой от семьи кончилось. Но сестре не объяснишь... а мольбы Нарси раздражают. И Белла не думая взмахивает рукой, желая чтобы она умолкла. Желание...вдруг исполняется. Нарси пытается что-то сказать, но понимает, что голос пропал. Испуганно взлетает рука, а голубые глаза вдруг, на короткий миг, вспыхивают обидой, неверием. Отчего-то Белле она в этот миг кажется красивой, как легендарная Моргана... холодная, прекрасная... наверно Люци нравиться ее целовать.
Она делает шаг и заключает Нарси в круг объятий, тянется и... целует, замершую в удивлении и замешательстве Нарси.
Ничего.
Пусто...
Колет разочарование.
– Я иду... одену маску. На-а-рси-и... там не будет авроров. Не бойся. Вели подать сестренке платье. Одолжишь ведь?
И у Нарциссы обреченно опускаются плечи.
– Белла... прошу... не делай глупостей... прошу...
Белла обещает и тут же забывает. Ей хочется забыться. Кто она... Где она... Кто эти люди вокруг в шумном зале, наполненном светом свечей. Блестящие кавалеры, в элегантных мантиях, целуют ручку... отчего хочется безумно рассмеяться. Ведь смешно же, верно?
Ручку целовать...
И на танец приглашать...
И комплименты говорить... банальные от века!
Она руку подает, не отказывает от круга танца и улыбается на комплименты. И смеется. И ее находят очаровательной. Она пьет шампань, и кружится голова. Кажется, ей не следует пить... ее переполняет легкость, веселье, которое кончается в единый миг.
Она видит его.
Брат.
Сири...
Сири, мелкий, семилетка, нервно трет пальцы и в нетерпении кусает губы.
– Ну... ну давай же! Бе-е-лл! Давай его!
Она усмехается и достает из банки с помощью палочки и простеньких чар мерзкую тварь, суетливо перебирающую лапами.
– Смотри какой... жирный... ядовитый. Один укус и ты парализован. Темная тварь... поджарим?
– Да!
Ей весело от нетерпения братца. Такой смешной!
Она медленно левитирует паука к горящему камину и паук бьется, извивается все отчаянней.
– Чувствуешь, Сири? Чувствуешь? Он боится!
– Да... – шепчет мальчик и его глаза горят синевой, глубокой и темной. Он прерывисто дышит и смотрит так жарко, что ей глаз от него не отвести. Какой же он хорошенький... – Поджарь его, Белл! Я хочу... хочу...
Он лихорадочно дрожит и облизывает губы, как будто хочет пить.
– А почему мы его поджарим? – торжественно спрашивает она.
Ведь они не просто играют... она преподает ему урок.
– Блэк обид не прощают!
– Верно! – восклицает она: – Гори, тварь!
Паук страшно бьется в пламени, выгибаясь от боли. В воздухе тяжелой пеленой разлита эманация боли и ужаса, сгорающего живьем, простейшего существа. Живого существа. Который медленно умирает, пожираемый огнем. И его страдания не трогают жалостью сердца детей. Белла смотрит на семилетнего Сири и не может глаз отвести, а он весь поддался вперед, к огню и жадно смотрит на смерть...
– Что вы делаете?! Мама! Матушка! – голос Реджи врывается в сознание, разрушая очарование.
Но она пытается удержать это таинство меж ними, не смотря на малыша Реджа.
Она смотрит на него. Сириуса...
Паук сгорает и в глазах Сириуса загорается горечь. Он с досадой вздыхает, и обижено смотрит на нее.
– Все... – тянет он. – Все...
– Все, – подтверждает и она.
И наваждение спадает. И они понимают, что больше не одни. В дверях стоит Вальпурга, и к ней жмется Реджи, с ужасом смотря на них. Вальпурга смотрит на них так, будто видит впервые. И ее тихие слова помнятся и поныне:
–... печать безумия страшней проклятья... Встали! Вы больше не будете играть вместе!
И они больше не играли...
– Сири... – тянет она, смотря на него с другого конца залы, а он не видит ее.
Он разговаривает с хозяином дома.
Далекий...
Безмерно далекий.
Недосягаемый.
И понимание, что она гнала от себя накрывает с головой.
Бокал с недопитым шампанским падает на паркет, разбиваясь веером блестящих искр, а она бросается прочь. Вылетает из залы и несется по коридору подальше, чувствуя, как задыхается. Сердце заходится и она останавливается, посреди коридора, зябко обхватив себя руками. Переводит дыхание, приходя в себя от приступа боли-отчаянья.
– Больно?
– Больно... – шепчет она и в ту же секунду понимает, что вопрос адресован не ей.
Голос, участливый, мягкий, приятный, слышится из-за приоткрытых дверей рядом.
– Кажется... я потянула лодыжку, – смущенно отвечает тихий голосок. Девичий голосок.
– Ты позволишь, я посмотрю? – спрашивает мужчина.
– Ремус, я... – Белла физически чувствует смущение девушки.
– Я не целитель, Гермиона, но боль снять могу, – мягко отвечает мужчина.
Белла шагает вперед и толкает дверь рукой.
В небольшой комнатке с высокими окнами и тяжелыми портьерами, на мягком диванчике сидит молодая Андромеда, а рядом, опустившись на одно колено, стоит мужчина. Русоволосый, худощавый... и бережно держит в ладонях маленькую ступню, сидящей девушки.
Рыцарь и принцесса...
Белла замирает, впитывая с себя нежность, щемящую интимность, сего момента, их положения, отстраненно смотря, как лицо мужчины, вдруг будто загорается светом, изнутри, невидимым, но ощутимым всем существом.
– Ох, Ремус! Вы настоящий волшебник! Боль ушла. Возможно, вы и есть легендарный дерини?
– Гермиона, – мягко упрекает, качая головой, мужчина со шрамами на лице. – Прошу, хоть вы не издевайтесь! Какой же я дерини?
– Увы! – вздыхает юная Андромеда. – Если бы я знала что-то о них! Я бы сказала какой... вы расскажете мне, Ремус?
– Нам надо возвращаться...
– Пара минут ничего не изменит. Да и Сириус не заметит нашего отсутствия. Так какие они, легендарные дерини? Я не нашла о них ничего в нашей библиотеке! Расскажите, прошу вас!
– Дерини – племя волшебников-целителей. Их магия была отлична от той, которой ныне владеют маги. Их сила и дар зависели от их внутренней сути. Чем светлее была душа дерини, тем сильнее он был. Их магия была сплавом души и разума. Им ни к чему были палочки. Ибо чары, которыми они владели, были иного порядка. Чуждыми для нас, обычных магов, что вызвало зависть. Поэтому их уничтожили. Всех. Ибо светлым дерини претило убийство и они только защищались. Инквизиция... именно она сделала всю грязную работу за магов. Мы же не пострадали...
– Кто вы? – мужчина по имени Ремус, смотрел на нее с опаской, стоя перед девушкой, будто неосознанно пытаясь закрыть.
Белла рассеяно-задумчиво стояла, смотря на него.
– Оборотень... ты ведь оборотень, верно?
– Вы не ответили. Кто вы?
Белла будто не слышала его.
– И ты исцелил ее... темное существо... – Белла скользнула к нему, пристав на цыпочки, заглянула в его глаза: – "И глаза янтаря с золотом света, что с укором смотрят мягким... и сила, что светом, озаряет лицо. Его узнаешь по состраданью тьме... ибо он не ответит ударом, за зло почитая себя..."
Белла засмеялась отступая, в удивленье качая головой.
– Кровь... кровь всегда проявит себя! Так вот почему ему позволили! Позволили дружить с тобой!
