Текст книги "Под сенью Дома Блэк... (СИ)"
Автор книги: Елена Керасова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
А профессор Снейп до печенья и не дотронулся.
В его руках была большая кружка кофе, от которой вверх подымался дымок. Что-то подсказывало Гермионе, что кофе имеет связь с символикой "Нескафе" на "ее" кружке. Это тоже не укладывалось в рамки мира, столь привычного для нее. За столом царило напряженное молчание. Гермиона не подымала глаз от своей кружки, а профессор не спешил. Он молчал и смотрел в сторону, куда-то за плечо девушки, будто обнаружил очень интересный объект для наблюдения.
– Я не буду спрашивать вас, мисс Грейнджер, как и почему на вашей руке оказалось это кольцо, – наконец нарушил молчание зельевар, отставив кружку. – Я задам иной вопрос. Вы знаете, что это за кольцо?
– Это чары, которые из-за особенности построения приняли вид кольца. Оно не совсем материально и я не могу его снять, – тихо ответила Гермиона.
– Верно. Не можете. Оно сцеплено с вашей аурой, а через нее с вашим магическим ядром. Если мы попытаемся избавить вас от него – вы просто погибнете. Это понятно, надеюсь?
Гермиона кивнула, не смея смотреть на учителя.
– Это все, что вы знаете о кольце? – вновь спросил профессор.
– Оно... как-то связало меня с... мистером Блэком? – с трудом спросила Гермиона.
Снейп замер на минуту, а потом вскочил из-за стола.
– Проклятье! Я не могу говорить с вами об этом! – вспыхнул он. – Я, черт возьми, мужчина! Сидите здесь!
Он выскочил из маленькой гостиной, оставив Гермиону одну. Она почувствовала, как на глаза вновь наворачиваются слезы. Допить кофе стало совершенно невозможно. По щеке покатилась слеза...
– Мама... что я натворила?
И только тут она наконец полностью осознала, что ее мама и веселый, задорный отец мертвы. Мертвы окончательно и бесповоротно. У нее больше не дома. Она больше никогда не услышит их голоса! Слезы градом потекли по лицу. Гермиона пыталась удержать их, ведь профессор сейчас вернется, но не смогла. Сдавшись, она съежилась в кресле, закрыла лицо руками и расплакалась. Сколько она проплакала, трудно сказать, но в какой-то миг чьи-то руки ласково прошлись по каштановым волосам. От этой нехитрой ласки, Гермиона расплакалась еще сильнее.
– Ну, полно плакать... Все не столь ужасно, как расписал этот черствый человек, – мягко сказал женский голос.
– Спасибо, Нарцисса... – с непередаваемым сарказмом отозвался голос профессора Снейпа.
Плакать на чужих глазах было стыдно, и Гермиона сделала над собой отчаянное усилие, чтобы подавить слезы.
– Простите, я...
– Ничего, я понимаю, – в руки сунули белоснежный платок, который неуловимо пах розами.
Через пару минут девушка все же смогла взять себя в руки и посмотреть на женщину, что сидела рядом на небольшом старом диванчике. Красивая, светловолосая женщина средних лет задумчиво и чуть сочувственно смотрела на нее. Однажды Гермиона уже видела эту женщину. Вот только где?
– Извините, – смущенно сказала Гермиона.
– Не стоит извиняться, – ответила ей женщина. – Я знаю, что вы недавно потеряли свою семью. Примите мои соболезнования. Мне искренне жаль. Терять родных очень больно. Уж поверьте, я это знаю.
Гермиона была не в силах что-то ответить. Все, что она могла – это только кивнуть, хоть как-то обозначив благодарность за сочувствие.
– Гермиона... Вы же позволите мне называть вас так? – спросила женщина.
– Да, конечно... леди...?
– Леди Малфой, но вы, Гермиона можете называть меня Нарциссой. Это вполне удобно для родственников.
– Для родственников? – растерянно переспросила Гермиона.
– Именно. По воле моей тетушки, Вальбурги Блэк, мы теперь связаны этими узами. Впрочем... Гермиона, скажи, откуда у тебя эта цепочка на шее?
– Это от моего дедушки, Марка Грейнджера. Он подарил ее мне, когда мне было семь.
Нарцисса задумчиво коснулась губ тонким пальчиком.
– До моего замужества у меня была точно такая цепочка с небольшим кулоном из кошачьего глаза. И у моих сестер так же они были. Цепочки и кулон зачарованы особенным образом – если кто-то подольет тебе любовное зелье, то твой напиток мгновенно покажется тебе отвратительным. Гермиона, я бы хотела убедиться, что это точно такая цепочка.
– Нарцисса, я не понимаю к чему это, – раздраженно заметил Снейп.
– Северус, это оттого, что вы мужчина, – снисходительно улыбнулась Нарцисса и вопросительно посмотрела на Гермиону. Странная просьба, но одновременно такая мелочь... Девушка расстегнула цепочку и протянула ее Нарциссе.
– Вот. Возьмите.
Нарцисса протянула руку и цепочка струйкой упала на ее ладонь.
– Гермиона, а вы уверены, что ваши родные магглы? Согласитесь, довольно странно, что ваш дедушка подарил вам цепочку, которую обычно дарят всем девочкам из чистокровных семейств перед школой? Откуда он мог ее взять?
– Это действительно странно... Мисс Грейнджер, скажите правду.
Гермиона возмущенно вскинулась, а Нарцисса с досадой взглянула на Снейпа.
– Северус, это возмутительно. Ваши обвинения не обоснованы и поспешны.
– Я не вру! – горячо сказала Гермиона.
– О, я надеюсь, что Северус не это имел в виду, – поддержала ее Нарцисса. – Северус, ты обещал мне одно зелье. Может, ты пока сходишь за ним?
Это был настолько прозрачный, а оттого грубый намек, что профессор возмущенно вскинулся. Нарцисса безмятежно посмотрела ему прямо в глаза и мягко, примиряюще улыбнулась.
– Могли сказать просто – подите вон, – прошипел мужчина, оскорбленный в лучших чувствах.
– Это было бы грубо, – спокойно отвечала Нарцисса. – Северус, вы и впрямь мне обещали. Ну, неужели мы с Гермионой не можем немного поболтать без вас?!
Снейп раздраженно закатил глаза, резко кивнул и вышел из гостиной. Гермиона и Нарцисса, могли поклясться, что слышали его шипение, перед тем как закрылась дверь:
– Женщины...
Глаза Нарциссы смеялись.
– Ах, какие гордецы эти мужчины, а Северус гордец из гордецов! Как впрочем и мой муж, и мой сын, и мой кузен Сириус. Это так естественно для них. Что же, пока Северус отсутствует, мы можем поговорить откровенно. Прежде всего, Гермиона, должна сказать, чтобы вы себя не винили за кольцо на руке. Если тетушка Вальбурга приняла решение, то так тому и быть. Откажи вы ей надеть его, и, на следующее утро, вы проснулись бы с ним. Уверена, что Сириус, это прекрасно понимает, и не будет особо винить вас. Сейчас он зол, но зол скорее на свою мать, а не на вас. Она выбрала вас и, судя по всему, у нее были веские на то основания.
– Но почему? – вырвалось у Гермионы.
– Почему? Милая, я наслышана о вас. Вы самая одаренная ученица за последние десять лет. Мой муж попечитель школы и часто, после собраний Совета, говорит о вас. Он весьма недоволен...
– Потому что я грязнокровка...
– Нет, Гермиона, вы дважды неправы. Он недоволен потому, что Драко не может сравниться с вами. Это главная причина его недовольства. Гордость, помните? Это самое слабое место любого мужчины. Им жизненно необходимо гордиться чем-то. Драко, к сожалению, редко дает мужу повод гордиться им. А еще Совет Попечителей самым лучшим выпускникам Хогвартса выдает премию и грант-рекомендацию, с помощью которой можно легко поступить на службу в Министерство. Люциусу бы хотелось, чтобы Драко сам сделал себе карьеру в Министерстве. Согласитесь, куда больше уважения достоин человек, который своим трудом и упорством добился получения гранта и сделал карьеру, чем тот, за кого просили родственники. Буквально год назад Люциус негодовал, что последний грант был вручен Персивалю Уизли. Кажется, этот юноша, уже секретарь у министра Фаджа. И я уверена, что вы, Гермиона, вполне могли также получить этот грант.
– Я никогда не слышала о подобном... – растерянно сказала Гермиона.
– А большинство первокурсников не слышало о Шляпе Годрика Гриффиндора, и они уверены, что на распределении будет тролль. Об этом не говорят, но об этом знают все. Но я отклонилась от темы. Тетушка, в этом я уже уверена, скорее всего, знала о том, что вы – самая лучшая ученица школы, а это говорит о том, что вы и магически сильны. Кроме всего прочего... Эта ваша цепочка... которую вам подарил дедушка. Подобные вещи, как я уже говорила, дарят девочкам из старых семейств. Цепочка может иметь разное плетение. У нас, Блэков, плетение цепочки всегда было одинаковое. Точно такое, как у вашей цепочки. Понимаете, к чему я веду? Ваш дедушка...
– Вы тоже считаете, что я вру?
– Нет, но ваш дедушка был связан с нашей семьей.
– Вы хотите сказать... Мой дедушка Блэк? Но это смешно!
– Нет, не смешно, – покачала головой Нарцисса. – У моего отца был старший брат – Мариус. К сожалению, он родился с Даром, но... увы, не мог им пользоваться. Он не был сквибом, хотя большинство сочло его именно им. До трех лет дети не покидают дома из-за своей уязвимости. Их легко проклясть, что и произошло с Мариусом. Его родители долго верили, что найдется способ ему помочь. Способ не нашли, а значит он не мог стать наследником семьи. В пятнадцать лет Мариус официально отправился в путешествие и не вернулся. Так это было представлено свету, но слухи говорили иное.
– Его убили? – в ужасе спросила Гермиона.
– Мерлин и Моргана, что за мысли? Убийство родного по крови – это предательство крови! Это не прощается и не смывается поколениями!
– Я думала, что предатели крови – это те, кто общается с магглами...
Нарцисса в шоке смотрела на нее.
– Кто сказал тебе эту глупость?
– Мой друг... Рон Уизли.
– Ах, Уизли... Понятно. Видимо, стыд в этой семейке все же присутствует, раз такие нелепицы идут в оправдание. Мой дядя Альфард постоянно общался с магглами. Он работал в Министерстве в отделе по связям с магглами и был вынужден часто пересекаться с ними. И никому в голову не приходило назвать его подобным образом! Предатель крови! Это же надо!
Нарцисса возмущенно качнула головой.
– И вот еще одно доказательство нашего родства. Вы очень похожи на мою старшую сестру.
Первая, о ком подумала Гермиона – это Белатрикс. Все газеты пестрели колдографиями сбежавших узников Азкабана. Вид у Белатрикс был откровенно безумный – волосы дыбом, глаза навыкате, лицо искривлено в яростном крике. Гермиона похожа на нее?!
Нарцисса поняла, о ком подумала Гермиона.
– Нет-нет, – грустно сказала она. – Вы, Гермиона, похожи на Андромеду. Она старше меня на три года и младше Белатрикс на два. Хотя... Многие говорят, что мои сестры очень схожи меж собой, но по мне они, как день и ночь. Но поставь тебя рядом с ними, и все скажут, что родство меж вами бесспорно. А вот я всегда вызывала сомнение.
Горечь сквозила в словах Нарциссы. Признание, бывшее истинной правдой, задевало ее. Так уж вышло, Нарцисса была копией матери из рода Розье. Тоненькой, изящной блондинкой, не унаследовавшей от Блэков ничего, кроме глаз. И это всегда все отмечали, что ставило незримый барьер между младшей сестрой и старшими. И чем старше они становились, тем сильнее становилось отчуждение. Все кончилось тем, что Андромеда, не сказав ни слова, сбежала из дома, как только стало известно о помолвке меж ней и Малфоем. Тогда, в прошлом, когда Нарцисса была представлена заменой сестре, это больно ее ранило и заставило вычеркнуть сестру из списка близких людей. Белла насмешливо сказала после ритуала помолвки, что Нарциссе повезло – Люциус красавчик поболе нежели старик Руди...
А Нарциссе хотелось плакать от обиды...
Было в этом нечто унизительное.
И было ей не многим больше, чем самой Гермионе.
Нарцисса вновь и вновь вглядывалась в негаданную родственницу, стараясь скрыть свой пристальный интерес за их разговором. А ведь ей, Нарциссе, и в самом деле повезло. Пусть была заменой сестре, но Люциус старше всего на пять лет, и он постарался заинтересовать собой Нарциссу. Через месяц помолвки Нарцисса благодарила Предков, что оказалась связана именно с ним. Немного внимания, чуть понимания и ненавязчивые букеты цветов – вот так Люциус завоевал ее. И пусть влюбленность, которую он вызвал так и не переросла в любовь, более близкого человека для нее после сына не было.
Сможет ли Сириус, ее непутевый кузен, последовать примеру Люциуса? Он такой порывистый, такой непостоянный, упрямый... а Гермиона младше на двадцать лет. Какие отношения у них будут?
Что же ты надела, тетушка Вальбурга?
Да, теперь, возможно, у семьи Блэк будет будущее, но не сделала ли она несчастными и Сириуса, и Гермиону? Не будет ли их брак наполнен слезами, скандалами и обидами?
Будет ли иметь этот брак смысл? Даст ли он продолжение роду Блэк?
Нарцисса на миг помрачнела. Нет, она постарается привязать к себе эту девочку. Этот брак не станет бессмыслицей, а уж она присмотрит за ребенком Сириуса и Гермионы, случись что.
Ведь завтра может произойти все что угодно...
Ах, Северус, знал бы ты, что за план родился у меня.
Уж точно меня сюда не позвал.
Нарцисса улыбалась Гермионе.
– ...Так что, кровь Блэков говорит в вас достаточно ярко. И я рада, что познакомилась с тобой, Гермиона. Уверена, мы сможем подружиться в обход наших мужчин... Для чистокровных нет ничего дороже семьи, а мы, моя дорогая, принадлежим к одной семье.
Если бы Гермиона была чуть старше и мудрее, то мурлыканье, до которого опустился голос Нарциссы, насторожило бы ее. Но сейчас, несмотря на то, что Гермиона была наслышана о семействе Малфой, она думала о том, что все эти слухи малодостоверны. Уж леди Малфой, такая добрая и красивая, не виновата, что замужем за Люциусом Малфоем, который является Пожирателем Смерти. Жена за мужа не отвечает, верно же?
– Нашим мужьям лучше оставаться в неведении. Они всегда все портят...
Мозг Гермионы выхватил из мурлыканья пугающее слово.
– Мужья? Я... что значит мужья?
Нарцисса удивленно моргнула. Она что, не знает?
– Разве тебе не сказали, что ты теперь связана с Сириусом?
– Да, но я не понимаю... Почему? И почему вы говорите, что он мой муж?
– Видишь ли... – тщательно подбирая слова, начала объяснять Нарцисса, – это кольцо является знаком того, что женщина является женой главы Рода. Обычно его надевают во время свадьбы. Нет, подожди! Не перебивай! Что такое свадьба? Это торжество, во время которого двое приносят клятвы друг другу. Но у Блэк все немного иначе. Если невеста одевает кольцо, значит, она согласна с клятвами, и озвучивать их не надо. Ты надела кольцо, а значит, уже поневоле должна принадлежать Сириусу. Если в ближайшие два дня вы не подтвердите брак, то чары кольца накажут тебя. Они могут убить тебя. Честно говоря, кольцо – это гарантия, что новоявленная леди Блэк не сбежит и не предаст мужа.
– Значит, я... теперь леди Блэк? – прошептала Гермиона, побледнев. – И я... с мистером Блэком... то есть с Сириусом... должны... переспать?
В конце Гермиона едва шептала.
– Это на самом деле не так ужасно, как кажется, – пробормотала Нарцисса. – Все проходят через это. Впервые это кажется стыдным, быть обнаженной перед мужчиной... Мне было ужасно неловко. Прикосновения неприятны и хочется закрыться, но... Мерлин, это стоит два флакона Феликса...
– Простите?
– Так, мысли вслух. Воспоминания... Первый раз действительно малоприятен. Даже болезненный. Ты же девственница?
Гермиона отчаянно покраснела.
– Это хорошо... Мужчины любят быть первыми... О чем я говорила? В первый раз будет больно. Терпимо, но больно. Но только в первый раз. Дальше, со временем, ты привыкнешь. Тело станет получать удовольствие. Ты, главное, не бойся, хорошо? Помни, все через это проходят впервые. Это только кажется ужасно страшным, а бояться особо нечего. Слышишь, Гермиона?
У Гермионы голова шла кругом. У нее только и хватило сил, что кивнуть Нарциссе.
– Кх-м... Надеюсь, вы закончили свой разговор? – хмуро спросил профессор Снейп, появляясь в дверях.
– Да, закончили. Была рада с тобой познакомиться, Гермиона. Если что, шли мне сову, хорошо? Я всегда буду рада тебе помочь.
– Да, я тоже была очень рада...
Нарцисса встала, взяла протянутый Снейпом флакон, и, попрощавшись, вышла из гостиной. Профессор вышел вслед за ней.
– Нарцисса, что за бред по поводу родства? – тихо спросил он, перед уходом леди Малфой.
– Ты ошибаешься. Это истинная правда. Не могу сказать, что внучка сквиба или порченного – это радость для меня, но... Спасибо, что позвал.
– Не стоит благодарности, – кисло отвечал Северус. Значит, Грейнджер тоже Блэк? Замечательное открытие! И что ему с этим делать?
Нарцисса аппарировала, и профессор вернулся обратно в гостиную. Ему еще нужно было пережить день с девчонкой. Впрочем, все обошлось благополучно. Он всучил девчонке одну из книг и предложил прочесть ее, чтобы успокоиться и занять время. Грейнджер, предсказуемо, не отказалась. До самого вечера Снейп ее не видел. Только в обед заглянул в ту спальню, где расположилась девчонка. Все же законы гостеприимства требовали ее накормить... Но она спала, и Северус не решился ее будить.
А вечером...
– Приготовьтесь аппарировать, мисс... миссис Блэк, – процедил он, беря ее за руку. Девчонка вздрогнула на такое обращение, но промолчала. Что же, теперь ей придется привыкать.
На Гриммо, естественно, их встретил Блэк.
– Снейп... и почему всегда ты? – поприветствовала его псина, даже не взглянув на стоящую рядом девчонку.
– Не рад видеть, пес? – не сдержался Снейп.
– Буду рад видеть тебя в могиле! – прорычал Блэк.
– А ты уверен, что мертвецы могут видеть, пси..
Но закончить он не успел. Блэк решил от него избавиться. В одно мгновение и в него брошено невербальное проклятье. Он едва смог отбить летящий луч, когда вмешалась девчонка.
– Хватит! Прекратите! – девчонка встала между ними, подняв руки. – Профессор уходите!
Отчаянная решимость горела на ее лице.
– Уйди с дороги! – рявкнул за ее спиной Блэк.
– Обидишь ее и Поттер узнает, – тихо предупредил Снейп, резко развернулся и, не оглядываясь, покинул Гриммо.
Оставляя девчонку один на один с разъяренным Блэком.
Глава 6
Снейп всегда оставляет последнее слово за собой.
– Обидишь ее, и Поттер узнает, – говорит он, и у меня нет малейших сомнений, что так и будет.
Но нет никаких гарантий о том, что Гарри не обрадуют ложными обидами девчонки. Нет, Гарри никогда не поверит Нюнчику, но... если скажет о них кто-то иной? Например, Дамблдор? Мальчик верит ему безоглядно, как верил в свое время Джей. Если вдруг на одной стороне буду я, а на другой Грейнджер? Кого выберет Гарри? Какой восхитительно простой способ настроить мальчика против меня!
Дверь хлопает, за сбежавшим Снейпом, и я в ярости смотрю на нее. Руки чесались проклясть его в спину, но передо мной замерла эта девчонка, прикрывая его отступление. Какого демона она вмешалась? С языка так и рвется приголубить мою женушку "ласковым" словом и она это прекрасно понимает. Вон как смотрит, будто ждет, что я ее покусаю.
Всего два шага и я останавливаюсь рядом, столь близко, что буквально чувствую напряжение меж нами. Она замирает, а я склоняюсь над ней, к трогательно открытому ушку. Вот его мне, вдруг, хочется прикусить до крови.
– Не смей становиться меж нами. Не провоцируй... – ровно, едва держа себя в руках, говорю я. Она вздрагивает, прядка волос прыгает перед глазами, падая и пытаясь прикрыть ушко и я, подчиняясь порыву, мгновенно прижимаю ее к себе. Одна рука зарывается в пушистые волосы, чей аромат кружит голову пряным ароматом специй и ванили. Нежное, белое, мягкое, беззащитное ушко... и я прикусываю его. Нет, я кусаю его – сильно, будто желая прокусить насквозь. Ее вскрик, как молния прошивает меня насквозь, а солоноватый привкус крови на языке растекается сладостью. В грудь упираются ладошки, в жалкой попытке оттолкнуть меня. Но я сильнее, гораздо сильнее, и я не думаю ее отпускать. Нет, только не сейчас. Хочется продолжить.
Я играю. Наслаждаюсь. Посасываю мягкую мочку, провожу языком по изящному канальцу уха, целую его...
– Сириус, пожалуйста... отпустите...
Дрожащий, испуганный лепет заставляет меня поморщиться. Но все же я прихожу в себя. Не в коридоре же, в самом деле?
– Иди в свою комнату, – говорю я, отступая.
Ее лицо горит румянцем, когда она послушной мышкой проскальзывает мимо к лестнице. Я перевожу дыхание. Все внутри горит предвкушением. Приятным предвкушением. Беззащитность ее заводит, заставляя чувствовать каждой клеткой тела собственное превосходство. Пьянящее чувство, от которого кружится голова и которым хочется упиваться.
Именно это мне нравиться.
Всегда нравилось.
Это то, чего всегда боялся Рем. Опасался...
– Долго будешь меня игнорировать?
Ноль внимания. Даже не двигается. Только пальцы сильнее сжимают обложку книги, а тонкие губы смыкаются в линию.
– Рем... ну, хватит злиться... – мурлычу я и сажусь прямо на стол рядом с ним. Хватаю за книжку и силой тяну, заставляя опустить на стол.
– Сириус, мне надо заниматься, – ровно, не глядя на меня, выговаривает Луни.
Я неодобрительно цокаю языком.
– Тебе это надо?
– Представь себе, – голос дрожит злостью и обидой.
– Луни, это бесполезно...
– Неправда! – вспыхивает он отчаяньем и Реми, наконец-то, смотрит на меня. Он знает мою правоту, чувствует ее, осознает, но упрямится. А глаза выдают полную беспомощность изменить эту правду. От него веет такой обреченностью и беззащитностью, что я аж плыву от нее.
Это опьяняет. Я теряю голову.
Он не может избежать захвата. Я вцепляюсь в волосы, тяну, запрокидываю его голову, так сильно, что на тонкой шее выделяется кадык. Роспись шрамов, белесо выделяются на коже, расчерчивают шею, ныряют за воротничок рубашки. Чтобы не упасть, он слепо хватается одной рукой за меня, а другой за лавку.
– Пусти.... Блэк...
О, нет, только не сейчас...
Как волнующе дрожит горло. Кожа чуть солоновата и я с истинным удовольствием провожу языком по всей длине его горла. Он судорожно сглатывает...
– Бродяга...
А бугорок на шее так и манит, сомкнуть вокруг губы, прикусить...
– Пусти... – жалобно тянет он, и его голос срывается на вой, а меня перетряхивает. В висках стучит кровь. Я точно знаю, что в этот закуток библиотеки вряд ли кто-то заглянет. Рем слаб, как котенок. Он сам себя травит вытяжкой аконита на протяжении всего месяца. Его часто тошнит и шатает. Вид всегда бесконечно больной. Никто не удивляется, почему он попадает в Больничное Крыло аккурат в полнолуние. Но сейчас я думаю только одно...
Я могу сделать что угодно...
И Рем никому ничего не скажет.
Джей не поверит. Никогда. Питер? Ох, не смешите... этот только сочувственно скажет, что у меня такие шутки... а взрослым, преподавателям, Рем никогда ни в чем не жалуется.
Он слабо дергается в руках, а я выцеловываю его шею, оставляя засосы, ставя метки, подтверждая свою силу над ним. После я сам буду шутить, какие страстные у него девчонки. Рем будет вспыхивать, но продолжит хранить тайну, кто их оставил.
– Сириус...
Но от этой просьбы все внутри охвачено удовлетворением. Нет, я ни капли не хотел его трахнуть. О нет... Это трудно понять, но тьма во мне жадно требует чужой слабости. Ее не насыщает ни секс, ни победы в квиддиче и в дуэлях. Удовлетворить ее аппетит может только чужая беспомощность. Это как яд, как наркотик, отравляющая кровь, и требующая каждый день новую порцию. Я не могу с этим бороться. Когда я понимаю, что "голоден" я начинаю охоту. Обычно я говорю Джею, что мне скучно. Он знает, что мне нравиться. Шутки над другими, балансирующие на грани унижения. Которые срываются в унижение. Он сам того не понимает, но инстинктивно выбирает в жертвы неприятных ему личностей. Тех, кого не жалко.
Например, Снейпа...
Моего братца...
Или младшего Лестрейнджа...
О, последний был столь же сладок, как первый...
Вот только после шутки над Снейпом в Хижине, пришлось залечь на дно. Месяц я терпел, боясь привлечь внимание директора. Он знает, наверняка, о той тьме, что внутри меня. Но я самоотверженно направляю ее только на слизеринцев, на темных, с жаром говоря, как ненавижу их тьму...
Это единственный способ усыпить его бдительность.
Да вот беда, это воздержание в целый месяц, сорвало неприкосновенность с друзей. Только Джею ничего не грозило, – он неприкосновенен, – а Питер и Рем прочувствовали мой голод полностью. Питер слова поперек не говорит, только жалко улыбается и готов из кожи выпрыгнуть, лишь бы я был доволен. Рем же избегал меня. Джей верил, что он обижен на меня. Из-за Снейпа. Но это было глупо. Я знал, что Рему ничего не грозит, даже если Нюнчик пострадает, то директор прикроет нашего Луни. И Снейпа заставит молчать. Так и вышло. Молчит, только глазами зыркает из под сальных волос.
Нет, Рем избегал меня не из-за него.
Он понял, что я гораздо темнее его самого. И, в отличии от Луни, я своего зверя сдерживать не собираюсь. Я сам это ему объяснил. Подробно. Что во всем мире для меня важны только Джей с его семьей, принявшие меня и защитившее перед семейством Блэк; он, Ремус, и Пит. Я всегда буду защищать их, но вот других – никогда. Мы четверо одна стая. Все остальные не имеют значения. Нужна Джею Эванс для счастья? Я ему ее достану. Чары наложу, зелье подолью – но она будет его. Надо будет убить ради Джея или Рема – я убью. Потому что остальные чужие для меня.
И Рем испугался.
Дурачок... я никогда не перейду грань. Я никогда его не обижу. Я за него горло кому угодно перегрызу. Я твердил ему это вновь и вновь, а он нервничал и держал дистанцию. Это бесило.... А тут еще невозможность сбросить напряжение, голод...
Сорвался...
Я с досадой отстраняюсь. Рем смотрит с опаской, судорожно дышит и наверняка мечтает сбежать. Я устало вздыхаю:
– Ладно тебе, Луни... Ты сам виноват.
– Да?!
– Мы одна семья, стая, а ты бегаешь...
– Мы не животные!!!
– Скажи это другим! Сможешь, а? Сказать всем, кто ты? Что они скажут? Животное...
Рем белеет до невозможности, застывает...
– Все тебя погонят. Для них ты темная тварь.
Его трясет...
– А твой отличный аттестат отправит директора в Азкабан. Он же притащил тебя, зверя, сюда.
– Прекрати!
Я хватаю его за плечи, он вырывается, а я рычу ему в ухо:
– Только для нас ты человек! Слышишь?! Только для нас! Не смей нас игнорировать! Джей переживает...
– Сволочь...
Я довел его тогда до слез.
– Ты нужен только нам с Джеем. Только нам. Не смей нас игнорировать, защищать Нюнчика! Он тебя сдаст при первой возможности! Он просто грязный, трусливый подлец! Чтобы он сделал, не будь Дамби? А, Рем? Ты знаешь...
– Я чуть не убил его!
– Такие не тонут! Его надо было пугнуть. Теперь он отстанет от тебя. Я не стал бы рисковать тобой.
Рем тогда так мне и не поверил до конца. Но сдался. Я делал вид, что нормально, что все как прежде. Джей витал в облаках из-за Эванс, а Питер-крыса все метался меж нами, пытаясь сгладить углы. Крысы не любят опасности, напряженности, волнений. Они любят безопасность, а какая безопасность, когда вокруг разлад?
Но видно я все же перегнул палку. Что-то изменилось во мне. Сорваться на Рема в очередной раз оказывалось все проще, а он терпел эти вспышки. Иногда я ловил себя на том, что вновь хочу увидеть оттенок страха в его глазах. Мы стали отдаляться друг от друга. После школы это только усилилось, но благодаря начавшейся войне наша стая еще держалась. Я в это верил...
В чем-то моя вина обусловлена моим зверем, моей тьмой. Ведь не зря я похож на гримма?
Не хочу думать об этом.
Проклятые воспоминания.
Встряхиваю головой, прогоняя их остатки. Сейчас прогнать их легче. В Доме стало легче дышать. Или дело в девчонке? Я чувствую довольство, хоть оно и притравлено пеплом воспоминаний. Это наводит на размышления. Я прислушиваюсь к себе. Я хочу продолжения. Пес в нетерпении, а то, что является моей истинной сутью, этого требует.
И я знаю, что выполню требование. Мне не нужны срывы. Зверь будет сыт, но... я постараюсь, чтобы девчонка тоже получила часть удовольствия. Тогда она не посмеет жаловаться. Гарри не в чем будет меня упрекнуть. Я не могу его потерять. Хватит, что я потерял его отца.
Я прихожу к девчонке ночью, в десятом часу. Именно в это время она всегда укладывается. Момент подгадал удачно – она сидит на краешке кровати, в ужасно нелепой, забавной пижаме на которой изображены рыжие кошачьи фигурки и их мордашки. Она расчесывала волосы до моего прихода. Стоило войти и она замерла, с щеткой в руках, испуганно смотря на меня.
– Боишься? – тихо спрашиваю я, подходя и опускаясь рядом.
О, да, она боится.
– С-сириус...
– Тш-ш-ш, – я прижимаю палец к ее губам.
Щетка летит на пол. Я мягко провожу пальцем по ее губам, подбородку, спускаюсь по тонкой шейке вниз, к плечу. Я ловлю ее паникующий взгляд и все внутри довольно оскаливается. Рука зарывается в ее волосы и аромат специй вновь кружит голову. Наклоняюсь, она вздрагивает, но я не даю отклониться. Целую, долго, смакуя мягкие, нежные губы, пробую на вкус. Тихая дрожь ее тела вызывает во мне волну жара. Тьма, дай силы сдержаться!
Нельзя ничего испортить...
Но соображаю уже с трудом. К горлу подымается животный рык, рвется наружу. Какая же она... сладкая. Беззащитная. В моей власти всецело. Обрываю поцелуй, короткий взгляд в большие шоколадные глаза. Мои пальцы пробегают по пуговкам детской пижамки. Всхлип.
– Сириус...
Мой поцелуй пресекает попытку что-то сказать. Я заставляю ее лечь, прижимаю телом и целую со всей властностью, со всей страстью. Мне нравиться ее дрожь. Ее испуг. В ладони так уместно чуть сжать ее аккуратную, небольшую грудь. Поцелуи спускаются по шее, языком касаюсь ложбинки, а руки уже внизу, оглаживают ножки. Она крепко зажмуривается, но стоит мне прикусить ее сосок, такой трогательной капелькой приманивавший взгляд, и она охает, распахивая их.
Пес внутри довольно порыкивает, а тьма в нетерпении. Руки сдергивают пижамные, короткие штанишки вместе с тонкими трусиками. Она зажимается, испуганно всхлипывая, пытается выскользнуть из под меня.
Ну, уж нет, детка!
– Посмотри на меня! – рыкаю я и она замирает, смотря на меня своими почти черными от волнения и страха глазами. Ее сердце так стучит, что мой слух с легкостью различает каждый его удар.
Вновь ее целую, пытаясь показать, что сопротивление бесполезно.
– Доверься мне, – шепчу в тоже ушко, и до ужаса хочется вновь попробовать его на вкус. Не отказываю себе в удовольствии...
Ласково, настойчиво поглаживаю ее бедра, ножки и в награду она чуть расслабляется. Достаточно, чтобы скользнуть пальцами в шелковистый треугольничек. Я едва сдержался, когда она вновь зажалась. С силой прикусываю уголок ее губ.
– Расслабься! Впусти меня... – голос сел и теперь в нем отчетливо перекатывается рычание.
Она дрожит, но я почти уверен, что уже не от страха. Не только от него...
Я касаюсь сокровенного бугорка меж ножек девчонки. Ласкаю его, с должной силой провожу по нему, играю с ним. Дыхание девчонки сбивается, она выгибается, всхлипывает. Нравиться. Это ласка всем нравиться... Очень скоро она мечется подо мной и в этот миг я забываю о том, что ей пятнадцать. Передо мной лежит женщина. Моя женщина.
