Текст книги "У Вечной реки."

Автор книги: Елена Сенявская

Вместо эпилога
ПАДАЮЩАЯ ЗВЕЗДА

 
Когда встречались мы?
      В каких мирах туманных?
В каких веках,
      отброшенных во тьму?
Ты вечный мой мираж,
      мучительный и странный…
Но без тебя,
      мой призрак безымянный,
Тоскую я, —
      не знаю, почему…
 

* * *

Я держу на ладони браслет из голубого металла, какого нет на Земле, – единственное подтверждение тому, что все это мне не приснилось. А впрочем, кто знает…

* * *

Мерное постукивание ходиков на стене. За окном падают хлопья снега. И твои глаза – у самого лица. И голос, который я напрасно пытаюсь забыть…

– Я видел немало миров, по-своему прекрасных и пугающих, но покидал их без сожаления, потому что там не было тебя…

Я хочу засмеяться – и не могу. Слишком серьезно то, что мы говорим друг другу. Ведь это – в последний раз.

– Мне иногда кажется, что я тебя придумала…

– Это не сделало бы чести твоему воображению, – теперь улыбаешься ты, но горечь в твоей улыбке.

– Значит, это ты придумал меня…

– Быть может… Ты слишком похожа на мечту, – слышу в ответ и чувствую, что сейчас разревусь, потому что никогда больше тебя не увижу…

* * *

Браслет из голубого металла тускло поблескивает на руке.

Не гадайте на падающих звездах…

ЭЖЕН И ЭЛИАНА
Сказка для недогадливого друга

 
Соскучились пальцы
        по трепетным струнам,
Душа стосковалась
        по ласковой песне.
Я снова вздыхаю
        о рыцаре юном,
Но помнит ли рыцарь
        о юной невесте?
 
 
В далеком краю,
        за холодным туманом,
Быть может,
        горячее сердце остыло,
И ты, увлеченный
        недолгим романом,
Улыбку мою
        вспоминаешь уныло…
 
 
За новою страстью
        былая забыта,
А помнить о прожитом —
        только обуза…
У новой принцессы —
        почетная свита,
А старой на память —
        стеклянные бусы.
 
 
Я знаю, любимый,
        что в странствии этом
Сражения всюду
        и всюду соблазны.
Кому ты теперь
        посвящаешь сонеты?
Кого, усмехаясь,
        Зовешь безобразной?..
 
 
Но если вернешься,
        судьбу проклиная,
Которая душу твою
        изломала,
Отвечу, что тоже
        была не святая.
Смеялась и пела.
        А плакала мало.
 
 
И если в ответ
        не услышу упрека,
Воскликну, последней
        надеждой рискуя:
«Мы сами себе
        выбираем дорогу.
Скажи, ты меня
        принимаешь – такую?..»
 
 
И он улыбнется
        устало и грустно:
«Ты раньше меня
        по-другому встречала.
Взрослеет с годами
        наивное чувство.
Любовь – обручила,
        судьба – обвенчала…
 
 
Из ревности мы
        изменяли друг другу,
Но я о тебе
        тосковал перед битвой.
И снова целую
        знакомую руку
И милое имя
        твержу, как молитву.
 
 
Прости и забудь,
        если это возможно.
Останутся в прошлом
        грехи и обиды…»
И падают на пол
        звенящие ножны,
На старые,
        мохом поросшие плиты.
 
 
Смыкаются руки…
        Сливаются губы…
Теснее объятия…
        Полночь немая…
Каким бы ты ни был —
        жестоким ли, грубым,
Каким бы ты ни был —
        тебя принимаю!..
 

Пролог

Это был кусок янтаря величиной с ладонь с вырезанным на нем объемным изображением рыцарского замка. Великолепная камея. Ее подарил мне друг, вернувшись недавно из Прибалтики. Янтарь он нашел сам, а рисунок выполнил по заказу его приятель, бывший студент худграфа, отчисленный за хроническую неуспеваемость. Впрочем, на камее это не отразилось: замок был как настоящий – стены, башенки, флажки, бойницы, ров с водой и подъемный мост… Присмотревшись, можно было увидеть каждый камушек в кладке. Для полной иллюзии реальности не хватало, пожалуй, фигурки всадника перед воротами, да так, чтобы его горячий конь беспокойно бил копытом…

Наглядевшись вдоволь на подарок, я отложила его в сторону и задумалась. Что бы это значило? За пять лет нашей дружбы – первый символический жест в мой адрес. Если бы еще разгадать эту символику… Пока дальше братского поцелуя в щечку дело у нас не продвигается, и у меня есть серьезное подозрение, что уже не продвинется. Слишком давно мы знаем друг друга и успели привыкнуть, как привыкают к старым друзьям, с которыми можно делиться любыми тайнами, в том числе и любовными. Боюсь, что для Женьки я так и останусь «своим парнем», хотя он для меня значит гораздо больше.

«В неудачное время я родилась, – мелькнула банальная мысль, навеянная красивой безделушкой. – Вот в средние века он бы у меня запел по-другому!..» – и я невольно улыбнулась, вообразив себе романтическую сценку: коленопреклоненного рыцаря в блестящих доспехах и неприступную красавицу, снисходительно протягивающую руку для поцелуя… Взгляд скользнул по янтарной камее, и тут я, кажется, изо всех сил зажмурилась и замотала головой, отгоняя наваждение: подъемный мост был опущен, решетка медленно ползла вверх, а перед ней стоял крошечный всадник, с нетерпением дожидаясь, когда можно будет въехать в ворота замка… Голова у меня закружилась, перед глазами поплыли радужные круги, и я почувствовала, что лечу, проваливаюсь куда-то, но не было сил закричать… А вокруг звучала странная музыка, похожая на древнюю балладу.

Песнь первая

Никто уже не помнил, с чего началась вражда двух королевских домов, которая продолжалась более ста лет с редкостным ожесточением. Войны вспыхивали так часто, что к ним привыкли, как привыкают к плохой погоде. Сколько копий было сломано и доспехов порублено, никто не считал. Борьба велась с переменным успехом, и обычно каждая схватка кончалась тем, что и победившая сторона, и побежденная расползались по домам зализывать раны и готовиться к новой битве, столь же бессмысленной, как предыдущая. Эти два королевства были настолько малы, что легко могли стать добычей хищника покрупнее. Но борьба карликов забавляла соседей, и они снисходительно наблюдали за ней, не соблазняясь разоренными землями вконец обессиленных драчунов. Короткие передышки наступали, когда менялся глава одной из враждующих династий. Король умирал, на престол садился его наследник, считавший своим долгом поддержать семейную традицию, и, едва обескровленное войско успевало прийти в себя, объявлял новую войну. Чего на сделаешь ради чести рода!

Впрочем, это лишь предыстория к нашему рассказу.

* * *

Королю Эжену исполнилось семнадцать лет. Отца он совсем не помнил – тот скончался от ран, когда сыну было два года. Но еще ребенком усвоил Эжен внушенную опекунами мысль, что должен отомстить королю-соседу. Правда, теперь на троне сидел племянник того, с кем когда-то воевал отец, но это не имело значения. Не ему, безусому юнцу, менять вековые порядки. И поэтому, достигнув совершеннолетия, юный король поступил именно так, как предписывалось обычаем. Многочисленные предки, сложившие головы на поле брани, могли быть довольны достойным своим отпрыском. Эжен объявил войну королю Бернару и во главе войска перешел границу его владений.

Король Бернар был вдвое старше своего воинственного соседа. За пятнадцать мирных лет, миновавших с начала его правления, он успел обзавестись женой и дочерью, овдоветь и утешиться, привыкнуть к делам, далеким от военных, и начисто забыть о династической вражде. Поэтому к войне он отнесся совсем не так, как относились его предшественники, знавшие толк в традициях. Нападение соседа король посчитал преступлением и отправился на битву с твердым намерением раз и навсегда положить конец кровавому обычаю. Но прежде он пожелал избавить от возможных случайностей военного времени маленькую дочь и послал ее вместе с нянькой в охотничий домик, скрытый в лесной чаще от посторонних глаз.

* * *

Свой лагерь Эжен разбил на равнине, где за последние сто лет произошло немало решающих сражений. Он не стал продвигаться в глубь страны, но поджидал противника на открытом месте, чтобы помериться силами в честном бою. Засады были противны его натуре. Он считал, что, прибегнув к ним, покроет позором свое имя. Победа того не стоит.

Итак, оставив свои войска в поле, Эжен решил прогуляться верхом по окрестностям. Не слушая благоразумных советов, беспечный, как дитя, в полном одиночестве он отправился в путь. Пыльная дорога тянулась между холмами, затем свернула к реке и, оборвавшись возле брода, «вынырнула» на другом берегу, поманила в лесные заросли. Юноша тронул поводья, и зеленый шатер сомкнулся над его головой… Лес был глухой и мрачный, в нем легко могла укрыться огромная армия, но король не думал об опасности, а судьба благоволила к нему: ни одна стрела не вылетела из кустов, не пробила его доспехи.

Заехав довольно далеко, он уже подумывал, что пора возвращаться: солнце клонилось к закату, а на равнину хотелось выбраться засветло. Но тут его лошадь встала, чутко поводя ушами. Прислушавшись, Эжен различил насторожившие ее звуки: где-то совсем рядом тихо плакал ребенок. Юноша соскочил с седла и раздвинул густые заросли, стеной подступавшие к дороге. У подножия старого дуба, сжавшись в комочек от холода и страха, сидела девочка лет десяти в пышном розовом платьице, изрядно помятом и испачканном, но подтверждающем ее знатное происхождение. С зареванным личиком, растерянная и несчастная, она была трогательна и прелестна. И Эжен, не колеблясь ни минуты, взял ее под свое покровительство. Присел рядом, провел ладонью по спутанным волосам… Вскрикнув, она отшатнулась, но мягкий голос незнакомца, так неожиданно оказавшегося рядом, успокоил ее.

– Не надо плакать, – ласково сказал Эжен, укутывая ее своим плащом. – Ты, наверное, заблудилась?

Девочка кивнула, размазывая слезы по щекам, но мокрое личико уже прояснилось. Она потянулась к юноше, почувствовав в нем спасителя и защитника, обеими руками ухватилась за его ладонь.

– Ты не оставишь меня одну, правда? – шепнула наивно и доверчиво и призналась, потупив глазки: – Я так боюсь…

– Волков или разбойников? – спросил он, раздумывая, как поступить в столь щекотливом деле.

– Нет… – она энергично замотала головой и произнесла с пугливой серьезностью: – Короля Эжена…

Юноша вздрогнул от этих бесхитростных слов.

– Неужели он так страшен, что им пугают детей? – сказал тихо, впервые усомнившись в том, что был прав, начиная эту войну. – Как тебя зовут? – оборвав затянувшееся молчание, спросил маленькую незнакомку.

– Элиана, – откликнулась девочка и первый раз улыбнулась.

– Как ты попала сюда? – принимая решение, он хотел знать все.

– Отец приказал няньке отвести меня в охотничий домик – подальше от войны, – отвечала она, глядя испуганно в его посуровевшее лицо.

– Твой отец… Кто он? – Эжен задал вопрос без умысла, не догадываясь, с кем свела его судьба. Тем неожиданнее прозвучало для него ненавистное имя:

– Король Бернар, – солнечное затмение потрясло бы его меньше. А Элиана, не давая прийти в себя, уже спрашивала с тревогой и сомнением, заметив тень в его глазах: – А ты? Скажи, кто ты?

Эжен опомнился. Улыбнулся девочке побелевшими губами:

– Твой верный рыцарь, моя принцесса, – серьезно сказал он. – Когда я рядом, ты можешь никого не бояться.

– Даже короля Эжена? – в детском голосе еще звучал страх.

– Даже его, – мягко ответил Эжен.

– Ты отвезешь меня к отцу? – не выпуская руки юноши, с надеждой спросила принцесса.

Он кивнул:

– Мы поедем туда, где встретим его непременно.

Легко, как пушинку, поднял на руки и понес к дороге, усадил на лошадь впереди себя. Она прижалась к нему доверчиво и вскоре задремала, согретая плащом, склонившись головкой на грудь своего спасителя. Юноша пустил коня шагом, боясь потревожить девочку и глядя на нее с досадой и нежностью…

К лагерю он вернулся уже за полночь. Незаметно миновав часовых, отнес спящую Элиану в свою палатку. Уложил поудобнее, несколько мгновений вглядывался в усталое детское личико, потом тихо повернулся и вышел на воздух.

– Ваше Величество! – негромко окликнул его знакомый голос. Граф Робер, молочный брат короля, бесшумно оказался рядом. – Вы живы, слава Богу! Разве можно быть таким безрассудным?! Завтра – битва. Кругом – враги. Мы уже хотели искать вас…

– Я вернулся, и хватит об этом, – жестко прервал его Эжен, не терпевший нравоучений.

– Вы вернулись не один, – не желая отступать, заметил Робер.

– Это касается только меня, – против обыкновения, король был холоден и сдержан со своим другом. – Есть ли известия от короля Бернара? Когда он намерен сразиться? Долго ли нам ждать?

– Взгляните туда, Ваше Величество, – Робер указал на костры, горевшие в отдалении. – Неужели, возвращаясь, вы ничего не заметили? Я боялся, что в темноте вы свернете к чужому лагерю…

Глядя на мерцающие огни, король не ответил. Он стоял в глубокой задумчивости, словно забыв о своем собеседнике. Прошло томительно-долгое время, прежде чем граф услышал его печальный голос:

– Итак, на рассвете… Взойдет солнце, и мы пойдем убивать друг друга.

Робер посмотрел на него с изумлением, но лицо короля было в тени, свет костров отражался только в его доспехах.

– Иди спать, брат мой, – с неожиданной мягкостью сказал Эжен, положив руку на плечо графа. – Ты должен отдохнуть перед битвой.

– Вы тоже, мой государь, – ответил юноша, понимая, что король желает остаться один и до утра не сомкнет глаз. Но, понимая, впервые не смел разделить с ним смятение и тревогу. И подчинился, вспомнив слова: «Это касается только меня…»

Когда граф с поклоном удалился, Эжен присел у входа в свою палатку и, погруженный в ему одному известные мысли, дождался исхода ночи. Лагерь еще спал, окутанный предрассветным туманом, когда он поднялся и, подойдя к погасшему костру, возле которого вповалку лежали воины, разбудил одного из них. Потрясенный оказанной честью, моргая заспанными глазами, воин последовал за государем, отозвавшим его в сторону.

– Готов ли ты послужить мне, не щадя живота своего? – тихо спросил Эжен, убедившись, что никто их не слышит.

– Ваше Величество сомневается в моей верности? – с обидой воскликнул латник.

– Тише! – легкая улыбка тронула губы юноши. – Я не позвал бы тебя, если бы усомнился. Ты будешь моим послом, – сказал он повелительно. – Ты оставишь оружие здесь и поедешь в лагерь Бернара. И скажешь, что привез послание от меня, но передать его должен в руки самого короля. А когда убедишься, что перед тобой в самом деле он, вручи ему это, – Эжен протянул воину измятую розовую ленту, которую поднял в лесу, – и скажи, что я желаю видеть его до начала битвы. Место укажет он сам. Я приеду один и жду его одного… Запомни, никто, кроме нас, не должен знать об этом. Если часовые тебя заметят, скажешь им: «Приказ короля!» Ступай. И постарайся вернуться с ответом до восхода солнца.

– Все исполню, мой государь! – воин поклонился и побежал седлать коня, торопясь выполнить тайное поручение. Оно не казалось ему странным: он привык подчиняться, не рассуждая, а может быть, мысли о щедрой награде вытеснили все остальные. Будь на месте его Робер, не уйти бы королю от вопросов… Поэтому и выбрал себе Эжен другого гонца.

* * *

Когда Бернар увидел в руках посланца ленту дочери, лицо его стало пепельно-серым, потускнели живые глаза. Он еще не знал, что нянька не довела Элиану до выбранного им убежища, что девочка, заигравшись, убежала далеко в лес, а глупая старуха не сумела ее отыскать. Он не знал, похищена ли принцесса по дороге или ее выкрали из охотничьего домика, но понял одно – Элиана во власти врага, который собирается диктовать ему свои условия. И выхода нет. Король выполнит любой ультиматум, который ему предъявят. В эту минуту он был только отцом, и, потребуй Эжен корону в обмен на девочку, отдал бы ее тотчас, не считая, что это большая цена за жизнь и свободу дочери.

…Два всадника с разных сторон приближались к подножию холма, одинаково удаленного от двух лагерей. И вот уже они стоят рядом, разглядывая друг друга, – два короля – мужчина и мальчик, два врага перед смертельной схваткой.

– Где моя дочь? – глухо спросил Бернар. Отчаяние и тревога застыли в его глазах.

– В моем лагере, – тихо ответил Эжен и добавил, словно оправдываясь: – Я нашел ее в лесу. Она сказала, что заблудилась.

– Чего же… вы… хотите?.. – с трудом выдавливая слова, спросил Бернар, в ярости от того, что бессилен против мальчишки и вынужден подчиниться любому его требованию.

– Пришлите своих людей и увезите ее подальше отсюда. Война – зрелище не для детских глаз, – сказал юноша, и король посмотрел на него с изумлением – трудно было предполагать такую развязку.

– Я не ослышался? Вы звали меня только за этим?! – в голосе его звучало недоверие.

– За чем же еще? – пожав плечами, искренне удивился юноша, похоже, не понимая, в каком коварстве был заподозрен. И уже поворачивая коня, оглянулся и сказал смущенно: – Девочка ни о чем не догадывается. Я боялся ее напугать… Не говорите ей, у кого она была…

«Боже! Какой он еще ребенок! А я-то думал…» – и Бернар вздохнул с облегчением, почувствовав к юноше что-то вроде симпатии.

– Постойте! – окликнул он Эжена, который еще не успел далеко отъехать. – Я сам заберу дочь.

И два всадника поскакали рядом.

Не правда ли, такое доверие врагу – достойный ответ на его благородство?!

* * *

В лагере Эжена все были уже на ногах и готовились к битве: седлали коней, облачались в доспехи, проверяли оружие. Узнавая государя, шумно его приветствовали, не обращая внимания на незнакомца, едущего с ним бок о бок.

Но вот, наконец, и палатка юного короля. Недавний гонец стоит на страже у входа, оберегая покой маленькой гостьи, которая сладко спит.

Эжен собственноручно откинул полог, впуская Бернара. Войдя следом, остановился у порога. Он видел, как смягчилось лицо врага, когда тот склонился над спящей дочерью, тронул рукой золотистую прядку волос. И юноша вздрогнул, вспомнив о скорой битве, не представляя, как поднимет меч на отца Элианы.

Потревоженная ласковым прикосновением, девочка открыла глаза, узнала отца, с радостным восклицанием обняла его за шею.

– Нам пора, Элиана, – тихо сказал Бернар, подхватив ее на руки и так сильно прижимая к груди, будто боялся, что принцессу могут отнять. Только теперь он снова взглянул на Эжена – тревожно и ожидающе.

Юноша посторонился, давая ему дорогу, и заметил не без смущения обращенную к себе улыбку девочки.

– А ты, мой рыцарь? Разве ты не едешь с нами? – спросила она застенчиво и лукаво.

Приняв, как должное, появление отца, обещанное ей вчера, девочка не рассчитывала так скоро распрощаться со своим спасителем.

– Я должен остаться здесь, моя принцесса, – после минутной растерянности отвечал Эжен, но, заметив обиду и огорчение на лице Элианы, добавил с учтивой поспешностью: – Я провожу тебя… Если Его Величество позволит…

– Ты позволишь, отец? – ее затуманившиеся было глаза просияли.

И король молча кивнул, понимая, что Эжен хочет вывести их из лагеря сам, чтобы избежать возможных случайностей.

Провожаемые недоуменными взглядами воинов, Эжен и его спутники двинулись в обратный путь. Элиана сидела на лошади впереди отца и с любопытством разглядывала воинский стан, не подозревая о том, кому он принадлежит… Наконец, часовые остались позади. Бернар мог теперь обойтись без провожатого.

– Пора прощаться, моя принцесса, – тихо сказал Эжен и улыбнулся печально: все возвращалось «на круги своя», больше ничто не могло помешать сражению.

– Уже? Так скоро?.. Почему ты должен вернуться? – в голосе ее задрожали слезы. – Мой рыцарь, я не хочу тебя отпускать!

Оба короля растерянно переглянулись. Несколько мгновений юноша молчал, раздумывая. Потом сказал ласково, но твердо:

– Я провожу тебя до того холма, моя принцесса, и там ты отпустишь меня.

Она кивнула, закусив губу и опустив глаза.

Лошади двинулись шагом. Но скоро был пройден и этот отрезок пути.

– Прощай, – Эжен, не сходя с седла, поцеловал протянутую ему маленькую ладонь.

– Но я еще увижу тебя? Потом? – не стесняясь отца, с надеждой спросила девочка.

– Когда-нибудь… Быть может… – очень тихо ответил он.

– Ты уходишь на битву? – недетская тревога звучала в ее словах.

– Я воин, моя принцесса, – он старался не смотреть на окаменевшее лицо Бернара.

– Тебя могут убить? – прошептала она с испугом.

Эжен не успел ответить. Небольшой отряд всадников показался из-за холма. Он мчался во весь опор со стороны чужого лагеря. И юноша невольно потянулся к рукояти меча. Бернар остановил его спокойным жестом. И оба – один напряженно, другой с нетерпением – стали поджидать приближающихся кавалеристов. Элиана, ничего не понимая, переводила взгляд с одного на другого, но они, казалось, совсем забыли о ней.

– Ваше Величество! С вами ничего не случилось?! – воскликнул, едва успев осадить коня, разгоряченный всадник.

Остальные остановились поодаль, склонив почтительно головы.

– Вы здесь, маркиз… Прекрасно! – сдержанно ответил Бернар и повернулся к другим придворным: – Все вы приехали очень кстати, господа! Отвезете принцессу в замок и будете ее охранять, – и, не давая им возразить, добавил: – Думаю, вам следует поторопиться.

– Будет исполнено, государь! – уныло ответил маркиз, огорченный, что не придется принять участия в битве, но не смея перечить своему королю.

Бернар поцеловал Элиану в лоб и передал ее придворному.

– До скорой встречи, дочка! Будь умницей, не шали! – голос короля был спокоен и весел.

– До свидания, отец, – она улыбнулась, помахала рукой. – До свидания, мой рыцарь, – шепнула чуть слышно, взглянув на Эжена светлыми, печальными глазами.

– Прощай, моя принцесса, – так же тихо ответил он, и горькая улыбка тронула его губы.

Кони с места взяли в галоп, и только пыль заклубилась по дороге…

Некоторое время два короля стояли молча, глядя вслед ускакавшему отряду. Наконец, юноша спросил, опустив глаза и испытывая неловкость, в причине которой еще не мог разобраться:

– Итак, когда вы намерены начать сражение?

Эти слова вернули Бернара к жестокой реальности, напомнив ему, что рядом стоит враг.

– Через час, – твердо ответил он, но не хотелось верить, что это утро закончится именно так. И он добавил негромко, с тайной надеждой: – Еще не поздно остановиться, пока не пролилась кровь…

– Поздно… – после паузы очень тихо сказал Эжен. – Не мы правим колесницей судьбы, это она правит нами… Меня не послушают бешеные кони… – и закончил сурово, отрезая себе путь к отступлению: – Значит, через час!

– Жаль, – вслух заметил Бернар, и лицо его снова закаменело. – Через час! – сухо бросил он и пришпорил своего скакуна.

Эжен резко рванул поводья. И два всадника поскакали в разные стороны – готовить к битве свои войска.

* * *

– Безумец! – кусая губы, шептал Эжен и гнал нещадно коня. – Тебе предлагали мир, но ты отказался! Так не смей пенять на судьбу, какой бы она ни была!

Он проклинал себя за то, что бессилен повернуть назад армию, которая жаждет войны и легкой добычи. Что не властен над теми, кто зовет его государем. Все его колебания они посчитают трусостью и не простят ее своему королю…

Оказавшись возле палатки, он соскочил с седла и постарался придать непроницаемость своему лицу. Не хотелось, чтобы Робер догадался о том, что его мучит. А граф уже ждал, взволнованный, нетерпеливый, не понимая, как можно быть таким беспечным перед решающей битвой, и обиженный тем, что у Эжена появились тайны от него.

Король не позволил ему задать ни одного вопроса. Не утруждая себя приветствием, приказал коротко:

– Выводи войско в поле. Сражение – через час, – и, заметив в глазах друга обиду, добавил мягче: – Сейчас не время для разговоров. Прости меня, брат…

Робер ничего не ответил и побежал отдавать распоряжения. Но неотступная мысль продолжала сверлить мозг: «Кто тот человек, с которым встречался король? И откуда во взгляде Эжена столько смертной тоски?..» Даже ему, Роберу, стало не по себе от этого странного взгляда.

* * *

До самого вечера за холмом звенели мечи. Храпели раненые кони, и люди захлебывались кровью, принимая в горло клинок.

Два короля сражались в гуще битвы, но, вопреки обычаю, не искали встречи друг с другом, намеренно избегая поединка.

Победа медленно, но верно склонялась на сторону Бернара. Воины Эжена падали один за другим. И когда он понял, что проиграл, ему оставалось одно – погибнуть с честью, положив конец вековой вражде, ибо был он последним в роду и некому отомстить за него…

– Берегись, государь! – отчаянный крик Робера возвестил об опасности.

Но было уже поздно. Могучий удар врага пробил королевские латы, острие меча вошло в тело. Падая навзничь, вспомнил Эжен тревожный голосок Элианы: «Тебя могут убить?» И губы шевельнулись для ответа: «Могут, моя принцесса…»

В глаза хлынула тьма. Резкая боль погасила сознание.

* * *

С горечью смотрел Бернар на поле битвы, покрытое мертвыми телами. Победа не радовала его. Слишком нелепой казалась ему война после встречи с Эженом. И винил он себя за то, что не смог заключить мир, не убедил упрямого мальчишку. И пролилась кровь, которой могло не быть. И где-то в сухой траве лежит теперь юнец с раной в груди, и нужно его отыскать и похоронить с королевскими почестями.

Десятки воинов разбрелись по всему полю, чтобы подобрать раненых. Немногочисленных пленников уводили в сторону замка. Убитые могли подождать до утра. Но король не желал ждать. Он должен увидеть Эжена сегодня, сейчас! И убедиться, что все кончено – смерть врага поставила точку в последней войне…

Конь Бернара осторожно ступал среди иссеченных доспехов, испуганно косясь карим глазом на мертвецов. А король вглядывался в гербы на одежде убитых, ибо только так мог опознать юношу: лицо рыцаря в бою закрыто забралом шлема.

Уже смеркалось, а тело Эжена все еще не было найдено. И когда Бернар, наконец, решил отложить поиски до рассвета и повернул коня, он заметил на шлеме воина, распростертого у самых его ног, султан из белых перьев. Повинуясь неясному побуждению, король соскочил с седла, склонился над поверженным рыцарем, откинул забрало… Бледные бескровные губы, закрытые глаза, прядь волос, прилипшая ко лбу… Трудно было узнать в застывшем лице черты живого Эжена.

– Бедный мальчик! – с невольным сожалением вырвалось у короля. – Видит Бог, я не хотел этого…

Шорох за спиной заставил его оглянуться. Перед ним стоял, шатаясь, Робер – смертельно бледный, с окровавленной головой, сжимая в руке обломок меча. Бернар отступил на шаг, выхватывая из ножен оружие, но тотчас опустил его: раненый был слишком слаб, чтобы представлять опасность. Последние силы он истратил на то, чтобы подняться с земли, но взгляд его выражал отчаянную решимость сражаться и умереть за своего короля, не дать врагу надругаться над телом друга. Юноша знал, что не продержится долго, что хватит одного удара его свалить. Он приготовился к неизбежному концу и первым шагнул ему навстречу.

– Ты, кажется, ищешь смерти, – тихо сказал Бернар, подождав, пока он приблизится вплотную, и, легко обезоружив его, закончил сурово и сдержанно: – Не торопись. Сегодня ты уцелел. Живи долго!

– Я… не просил… пощады… – хрипло выдохнул юный граф, чувствуя, что сейчас упадет. Качнулась земля под ногами… Бернар едва успел подхватить мальчишку, и он бессильно повис на его руках.

«Еще один упрямец!» – мрачно подумал король, осторожно опустил раненого на траву рядом с Эженом и обернулся посмотреть далеко ли отстала свита: придворный лекарь был бы теперь очень кстати.

Сдавленный стон коснулся его слуха. Не скрывая сочувствия и тревоги, Бернар склонился над юношей. Стон повторился. Но стонал не Робер, а тот, кого король посчитал мертвым, и был не так уж далек от истины: дыхание чуть теплилось в груди Эжена, а душа блуждала во тьме.

Бернар вздрогнул, медленно выпрямился, вытер ладонью вспотевший лоб.

– Живой… Тем лучше… – прошептал, не узнавая собственный голос, с трудом привыкая к мысли, что жизнь врага всецело в его власти.

Подоспевшие воины, повинуясь приказу государя, подняли обоих раненых и понесли к дороге. Так для Эжена и его молочного брата начался плен. И никто не знал, куда теперь свернет колесница судьбы…

* * *

Сначала была боль, она расползлась по всему телу, отзываясь резкими толчками на каждый удар сердца. Потом возник свет – просочился сквозь сомкнутые ресницы. Медленно возвращалось сознание. Еще расплывалось, словно в тумане, склоненное над Эженом лицо, но он уже узнавал его и смог, наконец, прошептать, едва шевеля губами:

– Робер… Где мы?.. Хочется пить…

– Очнулся! – радостно выдохнул знакомый голос.

– Слава Богу, – отозвался другой. – Кризис, кажется, миновал. Пойду доложу государю.

Несколько глотков воды освежили грудь, режущая боль отступила, стало легче дышать. Мысли постепенно прояснялись, но слабость мешала вспомнить случившееся.

– Робер, – тихо позвал он брата. – Почему ты мне не ответил? Где мы? Я должен знать…

Граф накрыл ладонью руку Эжена, хотел что-то сказать, но отвернулся, пряча глаза. Рука короля дрогнула под его пальцами.

– Молчи… Я понял, – лоб покрылся испариной, скулы заострились, упрямая складка залегла у рта. – Как долго я был без памяти? – он продолжал спокойно, но это давалось ему с трудом.

– Две недели, государь, – откликнулся верный друг печально и виновато.

– А ты? – мягко спросил Эжен.

Кому было знать лучше него, что брат никогда не сложит оружие, если в силах его удержать?!

– Моя рана почти зажила, государь, – чуть слышно промолвил юноша. – Мне позволено остаться с вами.

Горькая улыбка скользнула по губам Эжена.

– Король Бернар очень любезен, – сквозь зубы выдавил он. – Передай ему мою… благодарность…

– Я думаю, мы можем обойтись без посредников, – звучный голос Бернара раздался у входа в покои. – А вам, граф, следовало бы отдохнуть. Сколько ночей вы не спали у постели Его Величества?

– Я никуда не уйду, – вскинув голову, ответил Робер, и глаза его упрямо блеснули.

Повисла томительная пауза.

– Вы забыли, кто вы? – спросил, наконец, король холодно и сурово. – Я приказываю вам удалиться. Идите к себе. Вас позовут, когда сочтут нужным.

До крови кусая губы, юноша вышел за дверь.

– У вас хороший друг, Эжен, – с улыбкой заметил победитель, присаживаясь у изголовья раненого. – Он даже на минуту боится оставить вас одного, считая меня чудовищем, жаждущим вашей гибели.

– Вы хотите сказать, что счастливы видеть меня живым? – борясь со слабостью и вновь подступающей болью, насмешливо спросил Эжен.

– Во всяком случае, ваша смерть не доставит мне удовольствия, – глядя ему в глаза, серьезно ответил король.

Сердитое лицо лекаря просунулось в дверь:

– Ваше Величество! Мой подопечный очень слаб. Не утомляйте его долгой беседой.

– Уже ухожу, – послушно поднялся Бернар и обронил напоследок, будто случайно: – Элиана желает знать, где ее рыцарь. Что передать принцессе?

На этот раз юноша ничего не ответил – то ли притворился, то ли в самом деле снова впал в забытье.

* * *

Шло время. Эжен поправлялся. Положение пленника, само по себе унизительное, не тяготило его: король Бернар обращался к юноше с неизменным уважением и деликатностью, рядом был Робер – верный и заботливый друг. Даже горечь поражения постепенно сглаживалась и уходила вместе с болью: раны заживали. Оставалось чувство вины, не до конца осознанной, но несомненной, – перед теми, кто пал жертвой обычая, столь жестокого и бессмысленного, орудием которого оказался он, Эжен, не сумевший подняться над предрассудками.