Текст книги "Не мой, не твоя (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Глава 15

Тимур

В полной прострации я шёл по коридору, с трудом передвигая ноги, которые стали как чугунные. Шёл будто в вязком гулком тумане – никого вокруг не видел, ничего не слышал, ни на что не реагировал. Кто-то попадался мне навстречу, что-то говорил, но я смотрел сквозь них, не улавливая смысла слов, не различая лиц. Да что там, даже если бы кругом полыхали пожары и рушились стены, я бы не заметил. Потому что настоящий апокалипсис творился у меня внутри.

До сих пор не хватало воздуха, словно легкие скукожились. Да и сам воздух как будто наполнился крошевом битого стекла. Каждый вздох – через боль, через силу. А мозг и вовсе превратился в адский котел.

Мысли, отрезвляющие и страшные, разрывали голову: почему Марина всё это хранила? Вместе с документами, вместе с вещами своего ребенка, что для нормальной матери – святое, даже я это понимал. Хранила как реликвии.

Впрочем, она же сама так и сказала охраннику, что в коробке самое ценное. И если то дурацкое кольцо, которое я скрутил ей из проволоки, было для нее ценным, то значит… она любила меня? На самом деле любила? Да так и есть. Потому что ну кто в здравом уме будет подобную ерунду хранить? Никто…

Грудь заломило с новой силой, как будто на меня упал кусок скалы. И с каждым шагом, пока я брел до своего кабинета, в висках стучало рефреном: любила… любила…

Тогда зачем она все разрушила? Зачем наговорила о себе всякое дерьмо?

Меня словно отшвырнуло на семь лет назад. Каждое ее гребаное слово вспомнил. Впрочем, я и не забывал. Но сейчас точно в прошлое окунулся – так живо увидел, как она сидела в кресле, произносила те гадские фразы и старательно не смотрела на меня. Опускала глаза, отворачивалась, но пару раз я всё же поймал её взгляд, полный боли. Тогда я подумал, что она меня жалела, и это окончательно добило. Но сейчас вдруг понял – она страдала сама. Это ей было больно. А наговаривала на себя, потому что её вынудили. И я даже знаю, кто…

Она ведь накануне очень долго беседовала о чем-то с отцом в его кабинете. Только как он её заставил?

Впрочем, оно и так понятно. Скорее всего, купил. Предложил денег, чтобы она смогла расплатиться с теми отморозками. Или, может, сказал, что сам всё утрясет, если она меня оставит. А если не оставит, то мог пригрозить, что сдаст или что-нибудь в этом духе. Всё это очень даже похоже на отца. Она ведь сразу ему почему-то не понравилась. С первого взгляда он принял ее в штыки, ещё тогда, в лагере…

Ну почему она мне ничего не рассказала? Вместе бы мы смогли…

Хотя чего уж, ясно, почему – запугивать отец всегда умел. И я, как никто, знаю, что его угрозы – не пустой звук.

С ним у нас ещё будет сегодня разговор, но, главное, как я сам мог быть так слеп и так чудовищно туп? Год, целый, сука, год, пока лежал, прикованный к кровати, пережевывал постоянно, по минутам, тот разговор, и ни разу ничего не заподозрил, не увидел того, что сейчас, казалось, просто бросалось в глаза. Ей было больно все это говорить! Не меньше больно, чем мне…

Я же тогда, наоборот, выискивал признаки ее лжи, которые раньше якобы не замечал. Клял себя, что был идиотом и доверился ей. А я и правда идиот, только как раз потому, что так легко поверил, что она дрянь…

Окаменев, я сидел в кресле, в своем кабинете, смотрел невидящим взглядом перед собой и, как мазохист, перебирал в памяти всё то, что было, и что, оказывается, до сих пор не отболело.

И ведь Марина в минувшую пятницу сама сказала, что те её слова – неправда, что ей пришлось так сказать… Пятница!..

Меня тут же как ледяной водой окатило, а сердце, ухнув, упало вниз. Черт! Что я наделал… что натворил… Я же так унизил её и оскорбил, а потом вышвырнул вон как дешевую проститутку. А во вторник ещё и добил, будто мало было. Вспомнить бы точно, что я ей там наговорил… Нет, не помню… Но я себя знаю – если уж делал больно, то от души. Чертов идиот!

Во рту сделалось солоно – оказывается, я прокусил губу и не заметил.

Тем временем первый шок вместе с оцепенением постепенно отпустили, и вот тогда меня накрыло по-настоящему. За всю свою жизнь я не испытывал такого ужаса. Ужаса от себя самого. А я много кому делал больно. Порой очень больно. Кому-то – нечаянно, кому-то – намеренно. И никогда не жалел, даже если перегибал палку. Не мог, не умел испытывать ни вину, ни сожаление, да вообще ничего.

Даже всепрощающая Юлька порой нудила после какой-нибудь выходки:

– Шергин, у тебя вообще есть совесть? Бездушная ты скотина.

– Так чего же ты трешься рядом с такой скотиной? – отвечал ей я.

Хотя её я все-таки жалел, изредка, когда она ревела. Но та жалость, или что я там к ней временами ощущал, не шла ни в какое сравнение с тем, что буквально в клочья разрывало меня сейчас. Я даже не представлял, каким острым и невыносимым может быть чувство вины.

Как вспышка полыхнула перед глазами сцена: она вышла из ванной, утопая в белом халате, такая худенькая, хрупкая, улыбнулась мне нежно, что-то про ужин спросила, а я ей… я её… Даже подумать тошно, каково было Марине в тот момент.

Я зажмурился, сжал лицо ладонями, стиснул зубы до скрежета, услышал вдруг собственный глухой стон. Горечь и стыд выжигали внутренности. Потом подскочил, прошел к окну. Немного постоял, снова вернулся на место, но не высидел и минуты. Налил себе воды, в два глотка опустошил стакан, но внутри пекло и лихорадило не меньше. А от нестерпимого желания вернуть всё обратно и хоть что-то изменить назойливо ныло под ребрами, сводя с ума. Многое бы я отдал за это. Только ничего уже не изменить и не исправить…

Я злился на отца так, что темнело в глазах. Еле сдерживал себя, чтобы не помчаться к нему немедленно, но сам же понимал – не он, а я втоптал в грязь женщину, которую любил больше жизни. Не он, а я – конченый мудак и, действительно, бездушная скотина.

Только что теперь делать? Просить у нее прощения? Да разве такое можно простить?

Гудок селектора вывел меня из раздумий.

– Тимур Сергеевич, к вам посетитель, – сообщила Ульяна, когда я принял вызов.

– Я занят, – отрезал я. Думать ещё о чем-то я сейчас был просто не в состоянии.

Спустя минут десять секретарша осторожно постучалась и вошла уже сама.

– Что тебе? – мрачно спросил я.

– Я на подпись… папку с документами принесла… сейчас четыре… извините, если отвлекаю… – заикаясь, пролепетала она.

Да, я ей сам велел в четыре приносить мне все документы на подпись. Выходит, уже больше двух часов рефлексировал?

– Положи на стол и иди.

Она мелкими торопливыми шажками процокала к моему столу, пристроила на край папку с бумагами. А затем, помешкав, сунула мне чью-то визитку.

– А это ещё что?

– Там… – она оглянулась на дверь. – Попросили… Посетитель к вам… Я ему передала, что вы занят! Но он настаивает. Говорит, что он министр…

У меня уже была готова сорваться грубость, но тут я взглянул на визитку.

Тиханович Ю. И. Заместитель министра образования…

– Пусть войдет, – велел я секретарше.

В кабинет вальяжно шагнул старик, прошел, устроился в кресле. Ну ладно, не старик, пожилой мужик.

– Добрый день, Тимур Сергеевич. Что-то не слишком вы гостеприимны, – хмыкнув, типа пошутил он. – Юрий Иванович Тиханович, замести…

– Ещё один Тиханович?

В свидетельстве о разводе имя было какое-то другое, насколько я помнил.

– В смысле – ещё один? – озадачился старик.

– Что вы хотели?

– Боюсь, в двух словах не скажешь. У меня к вам, Тимур Сергеевич, дело довольно щекотливого характера. У вас, как я знаю, работает Марина Владимировна Филатова.

– Ну.

Выдержав небольшую паузу, он заговорил чуть тише. Этаким доверительным тоном.

– У меня к вам огромная личная просьба.

– Со всякими просьбами – это точно не ко мне.

– Вы послушайте сначала. Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы нашли способ ее уволить. Желательно, если приказ на увольнение будет от сегодняшнего числа. Я был бы не просто признателен, а очень благодарен. А благодарить я умею.

– С какой стати мне ее увольнять?

– Повторюсь, я умею быть благодарным. Готов вам за эту небольшую услугу хорошо заплатить. Ну или же предложить ответную услугу. Чтобы вы лучше понимали, у меня есть связи практически во всех госструктурах. Я сам работаю в министерстве. Поэтому если вам понадобится какое-нибудь разрешение, подпись или, не дай бог, возникнут проблемы с налоговой или ещё что-нибудь в этом роде… только позвоните мне, и всё будет решено.

– Свои проблемы я всегда решаю сам, – процедил я, с трудом сдерживая желание обложить этого старикана матом и вышвырнуть вон. Нет, ну каков хрен! Увольте ему Марину.

Однако мне очень хотелось узнать, что вообще за фигня у них происходит. В общих чертах я уже и сам понял – Марина судится со своим бывшим за ребенка. Только этот старик тут при чем? Или он для сына бегает старается?

– Иногда бывают такие проблемы, что самому их решить не под силу…

– Так почему я должен уволить Филатову? – перебил его я.

Он снова завис на паузе, потом все-таки разродился.

– Как я уже сказал, это очень щекотливое дело. Для меня – особенно, так как она – моя бывшая невестка. И её позор лег на нас. Отмыться бы…

– Вы вообще о чем?

– Марина Владимировна, скажем так, женщина с… подпорченной репутацией. Прежде она работала в школе. Работала до тех пор, пока не стало известно, что она снималась в порнофильмах.

– Чего?! – я аж приподнялся с места. – Ты что, бредишь? Что за ересь?

– К сожалению, нет, – оскорбился старик, вытянул физиономию, губы поджал. Не знаю уж, на что больше он обиделся – на «ересь», или на то, что я перешел на «ты». Но потом продолжил: – Для всех нас это тоже было огромным потрясением, когда кто-то, уж не знаю кто, может, какой-нибудь дружок юности, слил эту мерзость в сеть. Она ведь эти свои делишки от всех нас скрывала. И дальше бы никто ничего не узнал, если бы не тот шантажист. Марина говорила, что он сначала деньги просил за видео. Ну а в итоге вот что вышло… Не верите? Хорошо.

Он достал из портфеля флешку, положил на стол.

– Посмотрите как-нибудь на досуге. Много нового узнаете о Марине Владимировне. Мы тоже ни о чем подобном и подумать не могли. Вот такой она нам всем сюрприз преподнесла. Большой был скандал. Я чуть должности не лишился. Столько грязи на нас вылилось. Её, конечно же, уволили из школы по статье. И если б не Казаринов…

– Что – Казаринов? Он здесь при чем?

– Да он папаша одного хулигана из той школы, где Марина работала. Пацана хотели исключить за драку, а она его выгородила.

– Ясно.

Под ребрами снова едко зажгло.

– Я рад, что вы всё понимаете, – продолжал шелестеть старикан. – Только вот в чем проблема. У Марины и моего сына есть общая дочь. Малышке всего два годика, ребенок больной, требует особого ухода. А какой уход может дать вот такая мать? Органы опеки вообще сочли, что оставлять ребенка с ней опасно. Определили нас опекунами, на время, до решения суда… Но судья-то не знает всю подноготную. У них оставлять ребенка матери, говорит, в приоритете, и плевать ей на то, что из себя эта мать представляет. А вот если Марина будет без работы… понимаете? Тогда суд точно примет правильное решение. Оставит Олю с отцом. У которого и работа, и свой дом, и положение, и деньги… Ну так что, Тимур Сергеевич, вы скажете на мою просьбу? Мы договоримся…

– Договоримся? – оборвал его я. – Да ты уже договорился. А ну пошел отсюда на х*р… министр.

Старик сморгнул пару раз, рот его беззвучно дернулся. Но потом все же голос прорезался:

– Вы что себе позволяете?!

– Тебя вывести или сам дверь найдешь?

– Ещё никто не смел со мной так разговаривать! – кипятился старик. – А чтоб какой-то мальчишка… Думаешь, тебе это с рук сойдет? Ошибаешься. Я такое не спускаю! Откуда только такое хамло берется?

Я медленно встал из-за стола, направился к нему. Он, не переставая сыпать угрозами, тоже поднялся и попятился.

– Я все связи свои подниму…

Я прихватил его за лацкан пиджака и поволок к двери.

– Отпусти! А ну отпусти! Я сам уйду.

Я распахнул дверь и вытолкнул его в приемную.

– Вызови охрану, – велел я секретарше. – И чтоб этого министра больше сюда не пускали.

Старик, раскрасневшийся и взъерошенный, пыхтя, поправил пиджак, пригладил седые волосы. Затем схватил с вешалки пальто и начал суетливо одеваться.

– Я на вас найду управу! – клокотал он, никак не попадая рукой в рукав. – Камня на камне от вашей шарашки не оставлю! Я всем вам тут устрою веселую жизнь. И вам, Тимур Сергеевич, и этой порноактрисе Филатовой. Вы ещё не знаете, с кем связались!

Я развернулся и снова двинул на него, чувствуя, как горячо и бешено заколотилась в висках кровь.

Старик, так и не справившись с рукавами, тотчас бегом метнулся к выходу из приемной, где его тут же приняли подоспевшие охранники. Подхватив под руки, они потащили его по коридору.

– Отпустите меня, идиоты! Дуболомы! – доносились его удаляющиеся крики.

А я ещё несколько секунд стоял, тяжело дыша, посреди приемной, постепенно приходя в себя и осознавая, что не подоспей охрана, то я бы сейчас его если не убил, то уж точно покалечил. Потому что такой дикой, необузданной ярости я не испытывал, не знаю уже сколько лет…

Потом перевел взгляд на секретаршу. Она испуганно таращилась на меня.

– Ты ничего не слышала, поняла? Или…

– Поняла, – поспешно кинула она.

Глава 16

Тимур

Все дела, что запланировал на вечер, я отменил. Толку от меня всё равно никакого. Сейчас я не мог себя заставить хотя бы попытаться вникнуть в работу. Всё отодвинулось на задний план. Даже этот старый хрен, министр, который довел меня до бешенства. К нему, решил, вернусь позже. Пока же я мог думать только о том, что случилось семь лет назад.

Я прокручивал в уме то, что все минувшие годы ожесточенно вытравливал из памяти, но так и не смог забыть – те несколько дней, пока Марина жила у нас, до приезда отца. Несколько дней одуряющего счастья, а потом… потом целый год кромешного ада, да и после этого – если оглянуться назад – всё казалось каким-то искусственным и плоским. Будто не жил настоящей полноценной жизнью, а существовал по инерции.

А ведь у нас с ней могло бы быть по-другому. И ей бы не пришлось сейчас через это дерьмо проходить – я бы этого попросту не допустил.

От этого «могло бы быть» сердце скулило как подбитое. Хотелось пойти к ней немедленно и сказать: «Я всё знаю, прости, давай забудем, что было, и попробуем сначала». Хотелось так, что аж подгорало.

Но я понимал, что это невозможно. Глупо даже надеяться. Я сам убил это «могло бы быть». Теперь Марина смотрит на меня с ненавистью, как на врага, и она в своем праве.

Я поехал домой. К отцу у меня тоже имелись вопросы. Может, сейчас и я всё разрушил, но семь лет назад мы расстались из-за его вмешательства.

Правда, сразу поговорить не получилось – когда я приехал, он спал. Тоня пожаловалась, что его опять мучили боли в спине. А это значит, он срывался на всех. Уколы отец делать не любил – говорил, что после них у него туман в голове и хочется спать. Соглашался только тогда, когда, видать, терпеть становилось совсем невмоготу.

– С утра нас всех тут гонял, – причитала Тоня. – Перебил столько посуды… суп весь на пол вылил… эту бедную девочку, сиделку, снова до слез довел, думала, вообще поколотит… она уйти хотела, насилу ее уговорила остаться. А потом Сергею Михайловичу позвонили. Он долго разговаривал, уж не знаю, с кем. Но после этого сразу присмирел, согласился на укол и вот теперь спит.

Проснулся отец только под утро, сразу огласив весь дом отборной бранью. Но когда я вошел в его комнату, он сразу успокоился. Даже подобрел, пробормотав с улыбкой: «О, сынок».

И пока я сидел в кресле, пережидая, когда сиделка доделает все их утренние процедуры, он покорно терпел, не шпынял ее, как обычно, только слегка покряхтывал.

Я же ничем не выдавал своих намерений. Но как только сиделка, закончив свои манипуляции, ушла, я сразу спросил его в лоб:

– Это ты тогда заставил Марину уйти? Только не ври.

Странно, но отец как будто даже и не удивился моему вопросу. Разве что малость погрустнел.

– Ну?

Тяжело вздохнув, он посмотрел на меня с досадой и кивнул.

– Да как ты мог?! – вскочил я с кресла и стал кружить по комнате. – Какого черта ты влез куда не просили?

Он хмурился и молчал.

– Ты хоть понимаешь, что натворил? Ты же… ты же нам с ней жизни переломал! Допустим, до нее тебе дела нет. Но ты и мне всю жизнь к херам испоганил.

– Я не думал, что у тебя к ней так серьезно было…

Я заставил себя сесть и чуть сбавить тон.

– Да я тогда жить не хотел, когда она меня бросила. Да меня до сих пор корежит, когда ее вижу. А ты знаешь, почему я купил этот гребаный завод? Думаешь, я такой энтузиаст и мне в кайф было нырнуть в это болото? Да ни черта подобного. Просто она там работала. Работает. Только из-за нее. Как думаешь, серьезно у меня к ней было или не очень? Да и вообще, какая нахрен разница, серьезно или несерьезно? Это была моя жизнь, мой выбор. Ты вообще не должен был влезать!

– Ты, сынок, тоже не должен был влезать, если так посудить.

– Ты о чем? – раздраженно спросил я.

– Помнишь, Жанну?

Я даже не сразу сообразил, о ком он. С трудом переключился со своей волны, но все же вспомнил.

– Это та шлюшка, на которой ты хотел жениться?

– Именно.

– Так ты жалеешь, что не женился на ней?

– Не жалею. Но у меня хватает ума и честности признать, что ты поступил тогда хоть и жестоко, но правильно. Так вот и ты, может, когда-нибудь меня поймешь.

– Никогда не пойму! И вообще, к чему эта аналогия? Как ты можешь сравнивать эту тупую шлюху и Марину?

Отец ответил не сразу, видно было, что он колебался.

– А ты думаешь, эта Марина так уж от нее отличается? – прищурился он. – Думаешь, она чиста и невинна?

– Ты сейчас поосторожнее выбирай слова, – тихо предупредил я, чувствуя, как в груди начинает припекать.

– Я говорю то, что есть. То, что знаю. А я знаю, что твоя Марина лет этак десять назад снималась в порнофильмах.

Я снова вскочил, опрокинул кресло.

– Да что ты несешь?! У тебя от твоих лекарств совсем мозги заплыли?

– Не горячись, – посмотрел он на меня снизу вверх. – Я говорю только то, что знаю точно. Я своими глазами видел порнушку с её участием.

– Ты реально думаешь, что я в этот бред поверю?

– Тимур, ты выслушай спокойно, а потом уже делай выводы, рви и мечи.

Несколько секунд я нависал над отцом, тяжело и шумно дыша, испепеляя его взглядом. Он, хоть и нервничал, но глаза не отвел.

– Ладно, говори, – процедил я через силу, хотя рвать и метать хотелось немедленно. Снова уселся.

– Так вот, когда вы встряпались в эту историю с Яшей Черным, я попросил Юру всё о ней разузнать. Мало ли, вдруг эта девица какая-то аферистка.

Юра – это отцовский эсбэшник. Хотя какой он Юра, ему лет уже за шестьдесят. Сколько себя помню, он всегда был с отцом. И всегда мне не нравился. И матери тоже, её он вообще пугал. Жилистый, с абсолютно голым черепом и с прозрачными, белесыми глазами. Похож на кота сфинкса. Такой же тощий, безбровый, лысый и взирающий на всех с лютой злобой. Ну, кроме отца, разумеется. Ему он был предан до гроба.

– Так вот Юра и нашел это видео. И узнал, что она снималась в порно за деньги. Там даже договор был, чтоб ты знал. Юра раньше работал у одного… не будем называть имен, все равно он давно уже в Москве, чуть ли не в правительстве там кто-то. Но когда еще здесь жил, время от времени пользовался услугами одной конторы. Тонкостей я не знаю, но как понял, там снимали фильмы на заказ. Сам понимаешь какие фильмы. Заказчики могли и актрис по своему желанию выбирать, у них там целый огромный каталог с девочками был. И с мальчиками тоже. На любой вкус. И эти девочки-мальчики шли туда работать добровольно, потому что платили хорошо.

Я слушал отца, а про себя упрямо повторял: бред, дикий бред…

– Клиенты могли заказывать что-то конкретное, воплощать любые свои фантазии на экране. Вплоть до всяких извращений.

Отец брезгливо передернулся.

– Контора была довольно закрытая, фильмы снимали только для частной коллекции, за бешеные бабки, новых клиентов брали только от проверенных, давних заказчиков. Сам можешь представить, что за люди были их клиенты. И Юрин бывший хозяин в свое время частенько туда наведывался. Ну и Юра, получается, тоже. Кого-то из своих знакомых или родственников он даже пристроил туда в охрану. Связи остались. Вот и там пробил её на всякий случай. Ну и принес мне то видео.

– Да ну, это ересь какая-то, – мотнул я головой. – Чтоб Марина снималась для каких-то извращенцев?

– А ты у нее спроси. Говорю же, я видел собственными глазами.

Вспомнился ни к месту Тиханович. Он тоже нес какую-то пургу про порно.

– Нет, не знаю, что ты там видел, но лучше молчи. Не хочу больше ничего слушать.

– Я видел её, – твердо повторил отец, – во всей красе. Говорю тебе, она работала на эту контору. Будь это все неправдой, она бы и не ушла тогда от тебя.

Я задыхался. Воздух как будто сгустился и стал раскаленным. Голова сделалась чугунной и пустой. Только пульс в затылке и висках стучал набатом. С минуту или дольше я сидел в каком-то отупении, отца уже не слушал – все его слова слились в монотонный гул, пока меня не пронзила догадка.

– Так ты ей пригрозил, что покажешь мне то видео? Поэтому она ушла?

Отец молчал, но я и так всё понял. Тяжело, как будто тело налилось свинцом, поднялся и пошёл к дверям.

– Тимур, куда ты? Постой. Что ты хочешь делать? Тимур! А что бы ты делал на моем месте? Ты мой единственный сын! Ни один отец в здравом уме не пожелает, чтобы его ребенок связался с какой-то порнушницей.

– Она тебе не порнушница, – оглянулся я.

– Тимур, я же твой отец, я же всё для тебя… ради тебя…

– Вот только потому, что ты мой отец, я просто уйду и всё.

– Куда? Тимур! – кричал отец вслед.

Я спустился вниз, нашёл на кухне Тоню.

– Собери, пожалуйста, мои вещи. Я позже за ними кого-нибудь пришлю.

– Как? Куда же ты, Тимур? – расстроилась она. – Вы с Сергеем Михайловичем поругались? Прости его, да вообще не обращай внимания. Он же болен, вот и злится. Что бы ни говорил, он любит тебя…

– От такой любви сдохнуть хочется.

На завод я приехал уже после обеда весь какой-то полубольной. По дороге я обдумывал рассказ отца. И вроде глупо о таком врать – проверить же недолго. И вообще слишком уж сложно для вранья, сочинить такое у отца и фантазии бы не хватило, да ещё этот старик-министр… в общем, всё одно к одному. И тем не менее не мог я поверить или же отчаянно не хотел.

В конце концов решил спросить у Марины прямо. Правда, как такое спрашивать? По ходу, решил, разберусь. Вызвал её через секретаршу, но спустя минуту мне позвонил кадровик.

– Тимур Сергеевич, Филатовой сейчас нет. Она отпросилась у меня на полдня. Ещё за неделю. У нее сегодня какие-то дела. К вечеру, сказала, вернется. А у вас что-то срочное? Давайте я или Люда сделаем, вы только…

Я положил трубку без всяких объяснений. Значит, вечером вернется. Может, оно и хорошо. Я остыну, придумаю, как вообще завести этот разговор. Однако главный вопрос, который меня терзал, и на который никак не мог для себя ответить: а что если это окажется правдой? Что тогда?

И тут взгляд упал на флешку.

«Не верите? Посмотрите на досуге» – сказал вчера тот старикашка и подсунул её мне.

С минуту я колебался: смотреть или нет.

Умом понимал, что надо, конечно, знать точно, но, с другой стороны, малодушно хотелось выбросить эту флешку, забить на всё, что отец мне понарассказывал, и ни о чем не думать. Вроде как, если не знаешь чего-то наверняка, то можно сказать себе, что этого и не было. И не париться.

Но я так не мог…

* * *

На флешке старика оказался всего один файл – этот чертов видеоролик, от которого меня уже заранее мутило. Наведя курсор на ярлык, я вновь завис. Рука на мышке взмокла. Сердце то ухало вниз, то подскакивало и судорожно пульсировало у самого горла.

Может, ну его нахрен, это видео? Как же не хотелось узнать такое вот о Марине. И не хотелось – это ещё очень мягко. Я боялся этого. Боялся так, что волнами накатывала тошнота, а в желудке образовался ледяной ком, от которого поднимался вверх парализующий холод. Впервые в жизни я страшился и всеми силами не хотел узнать правду. И в то же время понимал, что не смогу просто забыть и успокоиться. Будет же постоянно свербеть: она или не она? Снималась или нет?

В конце концов я щёлкнул по значку.

На экране развернулось окно, а у меня возникло ощущение, что я шагнул в пропасть и стремительно лечу хрен знает куда.

Сначала секунд пять шла заставка – мелькающие голые девки, а потом на экране появилась комната с круглой большой кроватью посередине. На кровати лежала девушка, абсолютно раздетая. Как-то странно лежала, ничком и не шевелилась. Типа, это она спала, ну или в чем прикол?

Волосы полностью закрывали ее лицо, и я услышал собственный шепот: может, это не она? Хоть бы не она!

Потом к ней сзади подошёл какой-то хрен, здоровый, накачанный и тоже голый. Встал на кровать коленями прямо над ней, затем грубо схватил за волосы и оттянул голову назад. Камера постепенно приближалась, и я поймал себя на мысли, что не дышу. А потом и вовсе будто умер. Сердце окаменело, я сам окаменел, а за грудиной такая чернота расползлась…

Это была Марина. Её профиль, её родинки на шее…

Затем этот козлина перевернул Марину на спину, и на несколько секунд на экране появилось крупным планом её лицо. Но и как будто не её.

Может, в пореве я и не большой спец, хотя что-то когда-то, конечно, смотрел, но зато уж точно знаю, какая она, Марина. Знаю, какое у неё выражение, когда она грустит, радуется, сердится, знаю, каким становится её лицо от желания. А то, что я видел сейчас, походило на неё мало, да вообще никак.

Это была как будто ее оболочка – те же черты, но одеревеневшие, те же глаза, но застывшие. Однако в то же время в них таился ужас. Словно она адски напугана, но нет сил ни шевельнуться, ни моргнуть, ни даже простонать. Да и ворочал её этот урод, как набивную куклу. А Марина такой никогда не была.

Нет, она точно не в себе. Может, под чем-то?

В следующий миг этот упырь, подхватив её под коленями, рывком придвинул к себе, навис и… я выключил. Не смог больше. Казалось, внутри меня что-то надломилось и треснуло. В порыве я смахнул со стола стакан с ручками, лотки, бумаги. Сам вскочил, перевернув кресло. На грохот сунулась секретарша, но тут же скрылась, когда я рявкнул: «Уйди».

Нет, я понимал, что случится, точнее, уже случилось много лет назад, понимал, что этого уже никак не изменить, а все равно смотреть дальше было невмоготу. Больно так, словно бритвой изнутри располосовали. Убил бы всех. А её… её лучше бы вообще никогда не знал, всю душу она мне уже вывернула, всё сердце изодрала.

Я метался по кабинету, как в агонии, снёс несколько стульев, да вообще всё разгромить хотел, но заставил себя остановиться. Вернулся на место, рухнул в кресло, почувствовав вдруг себя каким-то выжженным.

Марина, Марина… как же это… почему… Упершись локтями в стол, я сжал в ладонях голову. Нет, всё это у меня никак не укладывалось. Даже не потому что я отчаянно не хотел верить в рассказ отца и Тихановича, не потому что искал любые зацепки, лишь бы не принимать такую «правду». А потому что с ней явно было что-то не то. Конкретно не то. А вот что…

Загудел селектор, оборвав мою мысль. Секретарша доложила:

– Тимур Сергеевич, вы просили сегодня вызвать Филатову. Она уже на рабочем месте. Её пригласить?

Да, чуть не вырвалось у меня. Потом подумал – нет, не могу сейчас. Что я ей скажу? Я видел, как ты… как тебя… Рот сразу наполнился горечью, и непроизвольно вырвался тихий полурык-полумычание.

– Тимур Сергеевич, с вами все хорошо? Я не поняла вас…

– Нормально все. Никого приглашать не надо, – выдавил я.

* * *

В кадры я всё же спустился, но уже после шести. Так и не придумал, как завести разговор. В лоб спрошу, решил. А как ещё?

Но зашел, увидел её, и вся решимость куда-то делась.

Марина сидела за столом, уткнувшись лицом в ладони.

«Плачет?» – растерялся я.

На миг она подняла на меня глаза и тут же снова бессильно уронила голову. И столько горести, столько боли было в её взгляде, что под ребрами защемило. Да и сама она как будто вся съежилась…

Я смотрел на ее макушку, на поникшие плечи и не мог произнести ни звука – горло перехватило от нахлынувшей жалости. Молча присел на край стола второй кадровички, не сводя с Марины взгляда. Я не знаю, что нужно говорить в таких ситуациях, и нужно ли вообще что-то говорить. У меня так точно слов не находилось. И со своими вопросами я, наверное, зря сейчас пришёл, не вовремя.

Спустя минуту-другую она выпрямилась и снова посмотрела на меня с какой-то усталой обреченностью.

– Вы что-то хотели, Тимур Сергеевич?

Меня и раньше раздражал этот официоз, а сейчас и вовсе резал слух.

– Что с тобой? Какие-то проблемы?

Она покачала головой.

– Ну я же вижу.

– Я просто устала, – сухо ответила она.

Ну какой там «просто устала»? Она выглядела как человек, у которого вся жизнь под откос. Хотя с таким свекром неудивительно.

– А с жильем как? Нашла что-нибудь?

Она неопределенно повела плечами. Потом все же ответила:

– Нашла, благодарю за беспокойство. Вы за этим пришли или что-то хотели? – холодно спросила она, показывая, что откровенничать не собирается и вообще беседовать со мной ей неприятно.

Этим тоном, да и всем своим видом она старательно выстраивала барьер между нами. Наивная, не понимает разве, что плевать я хотел на её барьеры? И если надо, в два счета смету их к чертям.

Я пересел на её стол, сбоку. Она, явно не ожидая этого, заметно смутилась и чуть отъехала в кресле назад. Ну вот, холодной чопорности и как не бывало.

– За этим, – отставив одну руку и опершись ею о столешницу, слегка наклонился к ней я. – А ещё хотел сказать, что вчера меня посетил один товарищ. Какой-то там министр по фамилии Тиханович. Знаешь такого?

Марина так страшно побледнела, буквально на глазах. Бросила на меня затравленный взгляд снизу вверх, потом опустила глаза и глухо произнесла:

– Да, я знала, что он собирался к вам. Он рассказал вам про… видео?

Я кивнул, отгоняя всплывшие в мыслях мерзкие кадры. Не надо сейчас об этом думать, иначе снова меня понесет и точно никакого разговора не получится. Только вот как об этом не думать? Это ведь не просто засело в голове, оно намертво въелось.

Марина встала, отошла к окну. Я молча наблюдал за ней, призывая себя оставаться спокойным, не подходить к ней, не горячиться, а так хотелось выплеснуть всё, что кипело внутри…

– И что теперь? – наконец повернулась ко мне она и, сверкнув взглядом, спросила с вызовом. – Уволите меня? Или сначала поглумитесь?

– Да с чего бы? – удивился я. – Даже мысли не было.

– Ну а что тогда? Что вы хотите?

– Хочу понять, как такое вообще могло с тобой произойти. Ты же… ты ведь не такая.