Текст книги "Не мой, не твоя (СИ)"

Автор книги: Елена Шолохова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Глава 3

С тяжелым сердцем я отправилась назад, в гимназию, не зная, что до моего краха остались не дни и даже не часы. Отсчет пошёл на минуты…

В приемной меня поджидали вчерашние родители. А я про них совершенно забыла. Попросила их немного подождать, а секретарше поручила вызвать физика.

Сама прошла в кабинет, рухнула в кресло как подкошенная. С минуту сидела, оцепенев, глядя невидящим взором перед собой. Свекор помогать не будет, это ясно. Да мне и не нужна помощь, то есть нужна, очень нужна, но от него мне требовалось совсем другое – обычная человеческая поддержка.

В приемной послышалось оживление. И тут же, приоткрыв дверь, заглянула секретарша:

– Марина Владимировна, все в сборе. Можно им войти?

Я кивнула. Она распахнула дверь пошире. Пока родители, их сын и физик рассаживались, я шевельнула мышку. Уснувший экран монитора вспыхнул, отобразив вкладку, которую я оставила открытой перед уходом – мою почту, точнее, папку «спам». За минувший час, пока мы со свекром беседовали, появилось ещё три новых сообщения. Два – обычный рекламный мусор. И одно, последнее, было от него, злосчастного танцора 75.

Сердце на миг застыло камнем, затем подскочило к самому горлу и заколотилось быстро-быстро, как подорванное. Они – физик, родители – что-то говорили, спорили, доказывали, я не слышала. Я вдруг как будто оглохла. Не дыша, открыла сообщение.

Текст был короткий:

«Пожмотилась? Думала, я шучу или понтуюсь? Получай. Это сейчас увидят все».

Во вложении был видеофайл. Мне и запускать его не требовалось, чтобы понять – тот самый. В ужасе я оторвала взгляд от экрана, посмотрела на присутствующих. Они тоже повернулись ко мне и что-то такое увидели в моем лице, что тут же все разом замолкли.

– Прошу прощения, – выдавила я, прерывисто дыша. Мне вдруг стало катастрофически не хватать воздуха, как будто из кабинета выкачали весь кислород.

Я поднялась из-за стола и вышла в приемную.

– Марина Владимировна, – подскочила секретарша. – Что с вами? Вам плохо? Воды? Врача?

Меня и правда шатало, даже пришлось придержаться за стену. И перед глазами плыло.

Секретарша подала стакан с водой, я машинально отпила несколько глотков.

– Может, вас проводить в медпункт?

Я покачала головой:

– Мне надо…

А куда мне надо? Меня подстегивала жгучая потребность куда-то мчаться, что-то делать, но куда и что – я и сама не знала.

Секретарша все-таки довела меня до медпункта.

– Что с вами, Марина Владимировна? – участливо спросил школьный фельдшер.

Я вдруг представило его лицо, если скажу правду, и ни к селу ник городу меня вдруг разобрал смех. Идиотский, до жути неуместный и неконтролируемый. Я зажимала рот, но смех прорывался наружу, сотрясал тело, раздирал грудь, а потом вдруг неожиданно перешел в плач. Такой же безудержный и неуправляемый.

Не знаю, что подумал фельдшер, но смотрел он на меня круглыми глазами. И это он еще не знал, из-за чего со мной эта истерика.

Впрочем, успокоилась я довольно быстро. Мне стало жутко неловко перед фельдшером за свою несдержанность. Не глядя на него, я пробормотала:

– Извините, нервы…

Он покивал, мол, все понимает, и накапал каких-то успокоительных, потом смерил давление. Охнув, сообщил, что оно у меня «запредельное». Заставил положить под язык ещё какую-то таблетку и настоятельно посоветовал идти домой, а лучше – в больницу.

Родителей семиклассника я сбагрила на завуча. Единственный урок всё-таки отвела сама, каждую секунду ожидая самого худшего, ну а потом отправилась домой.

Когда я приехала за Оленькой, свекра ещё не было. Может, это и хорошо, учитывая наш разговор в ресторане. Может, он хоть немного свыкнется и остынет.

Дома я старалась занять себя делами, чтобы не сходить с ума – готовила ужин, купала Оленьку, читала ей книжку. И всё равно меня ни на секунду не покидала чувство, будто вокруг шеи затягивается удавка.

А поздно вечером мне позвонила секретарша. Сто раз извинилась, потом никак не могла перейти от вступления к сути, но в конце концов выпалила:

– Там какой-то ролик все пересылают друг другу… – снизив голос до шепота, она уточнила: – Порнографический. Не знаю, от кого пошло… вроде кто-то из наших мальчишек где-то нашел, но это не точно…

Я слушала её в оцепенении, не в силах даже вдохнуть.

– В общем, говорят, что там вы. В молодости, конечно. Я им всем сказала, что это чушь. Просто похожая девушка, да? Мало ли на свете похожих людей! Но чтоб вы и такое – глупости же! Вы в институте учились, а не этим… промышляли. Замуж вышли… К тому же у вас свекор в министерстве. Будь это вы, стал бы он…

Потом ее слова слились в неразборчивый гул. В ушах грохотал пульс, и я больше ничего не слышала. Телефон выскользнул из руки. И сама я, внезапно обессилев, опустилась на корточки. Вот и всё. Это конец.

Вторую ночь подряд я провела совсем без сна. Первый шок и безрассудное, животное отчаяние схлынули. И теперь я думала, что со всем этим делать. С каким лицом завтра явиться на работу? Как в глаза смотреть людям? Хотелось, конечно, вообще из дома никуда больше не выходить и никого-никого не видеть. Но это, увы, невозможно. Придется вытерпеть всё: и косые взгляды, и насмешки, и открытое порицание. Наверняка среди коллег и родителей начнутся возмущения: как я могу учить детей с таким прошлым? У нас ведь и за меньшее готовы распять.

Стыдно-то как, ужас.

И раз за разом на ум приходили слова секретарши: это не вы, это кто-то похожий. Может, мне и правда заявить, что это не я? Ну кто докажет, что это я? Хотя я мало изменилась, конечно… Но и очень похожие внешне люди, действительно, не редкость. Сама таких не раз встречала. Я цеплялась за эту ложь, как за соломинку, но самой от себя почему-то становилось тошно.

На утро я по привычке отвела Оленьку к Тихановичам. Свекра опять не застала. Ну а свекровь смерила меня таким презрительным взглядом, что я сразу поняла – она всё знает. Юрий Иванович уже просветил. Хоть не высказалась – и на том спасибо.

Ну а в гимназию я ехала как на Голгофу. С первой минуты, едва я зашла в вестибюль, стало ясно, как поменялось отношение. В лицо мне, конечно, никто ничего не говорил, но это чувствовалось. Это буквально витало в воздухе. Охранник конфузливо прятал глаза, ученики перешептывались и хихикали, глядя украдкой, пожилая гардеробщица кривилась и качала головой.

Учителя хоть и здоровались вполне вежливо, но их лица были красноречивее любых слов.

Я старалась держаться так, как будто ничего не замечаю, как будто ничего и не случилось. Только секретарша продолжала наивно щебетать, что это не я, что все сошли с ума.

Ну а перед самым обедом мне позвонила дама из департамента образования и велела приехать. Незамедлительно. Раньше меня туда приглашали, рассыпаясь в любезностях. Сегодня же от холода в её голосе телефонная трубка едва не заледенела. Что ж, этого и следовало ожидать. Только я не думала, что так скоро.

* * *

Несмотря на приказ явиться срочно, меня еще около часа продержали в коридоре. Ну а затем разыграли спектакль как по писанному: отчитали, посрамили, затребовали объяснений, которые даже слушать не пожелали. Стоило мне сказать хоть слово, как они тут же перебивали, затыкали рот. Ну и в итоге объявили, что снимают меня с должности. Нет, даже не так – что увольняют, что таким, как я, не место в образовании.

– Приказ будет завтра, – процедил начальник департамента, который в предыдущую нашу встречу, всего несколько дней назад, называл меня Мариночкой и осыпал щедрыми комплиментами. – Свободны.

На ватных ногах я вышла в коридор. Порицание их я уж как-нибудь переживу, но этот начальник сообщил, что уволят меня по 81 статье, пункт восьмой. И куда я потом пойду с такой записью в трудовой?

В расстройстве я завернула в уборную. Плеснула холодной водой в разгоряченное лицо, немного продышалась. Нет, надо что-то делать!

Поколебавшись, я решила все же позвонить свекру. Увольняют – ладно, но пусть без этой позорной метки. Зачем вот так загонять человека в тупик?

Пусть поможет хотя бы в последний раз. Они его послушают.

Я набрала его сотовый дважды, но он не отвечал. Что ж, возможно, занят. Тогда позвонила на рабочий. Трубку взяла его секретарь.

– Я бы хотела поговорить с Юрием Ивановичем…

Тут в уборную зашла женщина, которая сидела там же, в комиссии, только по большей части помалкивала.

Я отвернулась к окну. Секретарь, между тем, сообщила, что у свекра совещание и когда закончится – неизвестно.

– Передайте, пожалуйста, что звонила его невестка, – удрученно попросила я.

Женщина из комиссии мыла руки и как-то странно на меня поглядывала, как будто сомневалась, сказать что-то или не говорить. Потом всё же решилась:

– Тиханович вам не поможет. Только между нами, это он попросил уволить вас срочно и именно по статье.

________________________

* статья 81 п.8 ТК РФ – увольнение сотрудника за аморальный поступок

Глава 4

Марина

Из департамента я помчалась прямиком к Тихановичам, но застала одну свекровь. Ладно, ему, решила, ещё успею все высказать. Пока я лишь хотела поскорее забрать у них Оленьку.

Вечно молчаливая свекровь вдруг встала в позу.

– Ну вот зачем тебе сейчас тащить ребенка с собой? Ты на себя посмотри. Тебя аж трясет всю.

– Мужу своему спасибо скажите.

– Причем тут Юра? Ты о ребенке подумай! – зудела она, пока я, сидя на корточках, надевала сапожки Оленьке. – Малышка и так все время неспокойная, а с такой нервной матерью…

Я выпрямилась, посмотрела на неё пристально, чуть прищурившись. Она замолкла. Боже, как же хотелось вывалить на неё всё, что я о них думала, но в последний момент прикусила язык. Черт ее знает, вдруг потом заявит, что я не в себе, что я неадекватна и агрессивна, что Оленьке со мной опасно. Вдруг, в кармане халата у неё спрятан диктофон, как у того семиклассника. Может, у меня, конечно, разыгралась паранойя, но лучше быть осторожной.

– А с чего вы взяли, Галина Алексеевна, что я нервная? Я – само спокойствие, – спросила я елейным голосом и ослепительно ей улыбнулась. Затем сразу же подхватила Оленьку и заторопилась к выходу.

Свекровь засеменила следом, приговаривая, мол, куда я так спешу, надо дождаться свекра, всё обговорить… Так распереживалась, что во двор, под дождь, выскочила за нами в одном халате и тапочках.

Но я, не останавливаясь и не реагируя на ее слова, устремилась к воротам и чуть ли не бегом понеслась домой.

В тот вечер свекор позвонил мне сам.

– Слышал про твое увольнение. Всё это плохо, очень плохо. Я постараюсь что-нибудь сделать, но ничего не обещаю. Слишком громкое и грязное это дело, – правдоподобно сокрушался он.

Я молча слушала его, гадая, как далеко он еще зайдет в своем вранье.

– Думаю, что Оленьке лучше сейчас пожить у нас. Пока у тебя всё утрясется. Знаю, знаю, что ты скажешь. Ты мать и всё такое… Но это всё лирика. А надо думать в первую очередь о ребенке. О ее интересах. И сейчас ей будет лучше с нами, уж поверь.

– Почему я должна вам верить? Говорите, постараетесь что-нибудь сделать? Да вы уже всё сделали, – начала заводиться я. – Я знаю, что это вы устроили мне увольнение по статье. Без вашего участия мне бы дали уйти по собственному желанию. Вы же меня просто потопили. За что? За то, что не оправдала ваши ожидания? За то, что когда-то надо мной надругались, а я, глупая, восемнадцатилетняя девчонка, постыдилась пойти в милицию? Да потому и постыдилась. Из-за таких, как вы, которые спешат заклеймить и отвернуться. Правда, вы пошли дальше всех. Вы не только отвернулись, вы мне попросту перекрыли кислород, не оставили ни единого шанса. И при этом продолжаете притворяться добрым и милосердным.

– Что ты такое говоришь?! Да как ты смеешь? После всего, что я для тебя сделал!

– Вы хотите остаться в сторонке чистеньким? Ну так и оставайтесь. И нас с Оленькой оставьте в покое!

Я выключила телефон, потому что чувствовала – меня вот-вот понесет, и я наговорю лишнего, о чем, возможно, потом придется пожалеть.

Весь вечер я Оленьку из рук не выпускала. Ее тепло, ее запах, ее пока не понятное воркование чудесным образом успокаивало меня.

Решила, что уеду с ней куда-нибудь, где меня никто не знает. Начну жизнь с чистого листа. Да, трудовая испорчена безвозвратно, но, может, не везде к этому так щепетильно относятся? А если уж совсем ничего не выйдет, можно найти подработку репетитором. Ну или няней…

Оленька, как чувствовала, сама льнула ко мне, касалась губками щеки, гладила мои волосы. Хотя обычно она лишь позволяет себя целовать и тискать, и то под настроение. А когда я укладывала её спать, поймала за руку и потянула к себе. Так мы и уснули вместе.

Утром по привычке я проснулась с мыслью, что надо быстро-быстро собираться на работу, отводить Оленьку к Тихановичам и мчаться в гимназию. Но потом воспоминания о вчерашнем дне отрезвили меня как ледяной душ.

Никуда больше мчаться не надо…

А с другой стороны, попыталась я развеять тягостное настроение, наконец мы с Оленькой проведем весь день вместе. И не один! Я же так этого хотела.

Мы с ней позавтракали, погуляли, порисовали, поиграли в кубики. Кукол она не признавала, а вот из кубиков строить башни могла часами.

Около шести вечера в нашу идиллию ворвался Тиханович. Увел меня на кухню поговорить. Сегодня он уже не изображал желание помочь. Смотрел на меня он жестко и говорил так же.

– Ты сама идешь ко дну и ребенка туда же тащишь. Какая ты после этого мать? Настоящая мать желает своему ребенку добра! А ты из своего эгоизма готова пожертвовать интересами ребенка.

– Меня вашими дешевыми манипуляциями не пронять. Я прекрасно знаю, что нужно моему ребенку. И дам ей это, чего бы мне не стоило. И вы слишком утрируете, Юрий Иванович. Ни к какому дну я не иду. Подумаешь, уволили из гимназии. Найду другую работу.

– Какую? С такой записью тебя только в дворники возьмут. Может быть. И на что ты собираешься растить ребенка? А мы ей дадим все самое лучшее!

Ещё четверть часа мы с ним препирались, пока ему не позвонили из министерства. Раздосадованный он вышел в прихожую. Но уходя, решил, видимо, окончательно отбросить все условности. Повернулся ко мне и с явной угрозой процедил:

– Не хочешь по-хорошему, значит, будет по-плохому.

Эти его слова меня не на шутку встревожили. Оленьку он любит. Ради нее на все готов. Раньше меня это трогало, а сейчас пугало. Объективно, я ведь не какая-нибудь гулящая алкоголичка, которая забывает про своего ребенка, а с другой стороны – зная его связи и настырность, всего можно ожидать.

Интернет тоже ничем не утешил. Начитавшись всяких диких случаев, я одела Оленьку, вызвала такси и отправилась на вокзал. А по дороге прикидывала, куда лучше купить билет. В Красноярск? Новосибирск? Владивосток?

В конце концов, взяла на послезавтра билет до Улан-Удэ. И ехать недолго – я ведь еще не знала, как Оленька перенесет дорогу. И подруга по институту там жила.

Вернувшись домой, я сразу взялась собирать сумки, а назавтра наметила себе съездить в гимназию забрать свои вещи и трудовую. Ещё в детскую поликлинику сходить, взять карточку. Словом, дел было невпроворот.

Но утром к нам пришли…

Они даже позвонили в дверь по-особому, не как гости, а требовательно. Или я уже накрутила себя до такой степени, что всего стала бояться. Хотя в этот раз мои страхи оказались не беспочвенны.

На пороге стояли две женщины средних лет. На мой вопрос сообщили, что они из органа опеки и попечительства.

– Будем делать проверку, – заявила одна таким тоном, будто тут шалман какой-то. И с таким же выражением лица она перешагнула через сумку, которую я как раз собирала к отъезду.

– В доме не прибрано, на полу валяются вещи… Снимай вот тут.

– Да где что валяется? Это же просто сумка…

Но тетка меня даже не слушала. Прошла, не разуваясь, на кухню. Осмотрела придирчиво каждый угол, даже под раковину заглянула. Потом открыла холодильник.

– Практически пустой! – обернулась она к своей напарнице. – Так и запиши – продуктов в доме нет. Ребенок голодает.

Конечно, нет, если мы собрались сегодня уехать. Но едва заикнувшись, я замолкла. Почему-то подумалось, что не стоит им знать о нашем отъезде.

– Ребенок не голодает, – взялась я спорить с ней. – Она питается, как положено. Ест только свежее…

Но и на этот раз тетка пропустила все мои слова мимо ушей и сунула нос в шкафы. Упаковки с макаронами и крупами проигнорировала, зато с такой радостью обнаружила давнишнюю початую бутылку Мартини. Я уж и не помнила, с какого торжества она тут стояла. Но эта… проверяльщица с ликованием достала ее и продемонстрировала напарнице, как будто там не несчастный одинокий запылившийся Мартини, а целая батарея пустых бутылок из-под водки скопилась.

– Алкоголь… ну ясно. Зачем еда, да, мамаша?

Я аж опешила от такого заявления.

– То есть вы не видите вот это, – я достала из шкафа пачку спагетти, – или вот это?

Я потрясла у нее перед носом коробкой «пять злаков».

– Мамаша ведет себя агрессивно, записывай, – глазом не моргнув, резюмировала тетка.

– Перестаньте называть меня мамашей.

Она в ответ лишь смерила меня презрительно-насмешливым взглядом.

– А как тебя называть? Ты радуйся, что пока еще мамаша.

Разумеется, их натравил свекор. Так что спорить сейчас было только себе во вред. И они, и я прекрасно понимали, что все это спектакль. И проверка эта чисто для проформы, чтобы потом… нет, я даже думать об этом не хочу!

Они составили свой липовый акт и удалились. Ну хоть Оленьку не забрали, слава богу.

Однако радовалась я рано. На следующее утро к нам снова явились из опеки…

И дальнейшее казалось просто немыслимым кошмаром.

Оленьку, девочку мою, уносила чужая тетка. Другая при этом совала мне в лицо какие-то бумаги, что-то говорила, я ничего не слышала. Я обезумела от ужаса. Я видела только перепуганные глаза моей Оленьки, личико в слезах, маленькие ручки, которые она тянула ко мне. Я рвалась к ней, билась, что-то кричала, но меня хватал и силой удерживал участковый, сопровождавший теток. Потом все же я вырвалась, опрометью сбежала по лестнице, выскочила из подъезда, но их машина уже отъезжала. Я бежала за ними, словно обезумев, пока они не скрылись из виду…

* * *

Это была самая страшная ночь в моей жизни. Я вернулась в пустую квартиру, где еще валялись ее игрушки, где постель хранила ее запах, где на вешалке висело крохотное пальтишко. Рухнула на колени прямо на пол, а потом рыдала как умалишенная, долго, в голос, пока совсем не выбилась из сил. А ночью лежала на детской кровати, сжимая в руках ее медведя, и шептала горячо: «Я скоро тебя заберу, моя маленькая. Что угодно сделаю, но заберу тебя…»

Утром, чуть свет, я буквально ворвалась в дом свекра. Тот, конечно, дальше порога меня не пустил.

– Где Оленька? Куда ты ее дел, мерзавец?

– У тебя нервный срыв. Тебе надо лечиться, – цедил он сквозь зубы.

– Я это так не оставлю!

– Да ты опасна, – нахмурился он. – Неадекватна и опасна.

– Оленька! Девочка моя! Это мама! – в отчаянии звала я.

– Я сейчас полицию вызову, – свекор стал выталкивать меня за порог. – И, кстати, съезжай из квартиры. Ее купил я. Для своей внучки. Так что будь добра, сегодня же освободи ее.

Наконец он выпихнул меня на улицу и захлопнул дверь. С минуту я стояла в оцепенении: куда идти? Что делать? Поехать в опеку? Посоветоваться с юристом? Это какой-то дикий абсурд! Ведь нельзя же просто так взять и отобрать ребенка у матери…

* * *

Следующие дни прошли как в жутком бреду. Мне казалось, что я бегаю по замкнутому кругу, и конца и края этому нет.

Из квартиры, по просьбе свекра, я, конечно, съехала. Сняла однокомнатную квартиру в том же районе. Благо кое-какие накопления остались, да и расчет пришел. Правда, надолго ли этих денег хватит, если срочно не найду другую работу…

За трудовой я поехала спустя пару дней после того, как забрали Оленьку. Меня уже мало волновало, что они там говорят про меня. Все мысли крутились только вокруг дочери. На всё остальное просто не хватало сил реагировать.

Когда я зашла в приемную, то застала там бывших коллег, а заодно ухватила обрывок разговора:

– А я говорила, что она – та еще штучка. Вот я совсем не удивилась, чего такого от нее и ждала. Только для гимназии, конечно, жуткий позор, – поцокала языком Галина Евгеньевна.

– Да, всех нас она запятнала, – поддакнула Нина, секретарша. – Странно, что вообще ее назначили. Почему не вас? Вы же самая достойная…

– Здравствуйте, – прервала я их беседу.

Они оглянулись. Нина смутилась, покраснела, тут же суетливо принялась что-то распечатывать на принтере, не поднимая глаз, ну а завуч вздернула подбородок повыше и прошла мимо, не поздоровавшись в ответ.

Остальные учителя, которых я встретила в коридоре и вестибюле, тоже предпочли притвориться, что меня не видят. Будто боялись, что дурная слава заразна.

Забрав документы и свои вещи, я как можно скорее покинула гимназию. А пересекая школьный двор, наткнулась на группку мальчишек из десятого. В отличие от учителей, они не стали делать вид, что не замечают меня. Наоборот. Развернулись, открыто меня разглядывая. Сначала бросил кто-то один:

– Она, она, сто пудов. Иначе бы не уволили.

– А прикольно было бы директрису отжарить. – хохотнул другой и тут же зачем-то громко окликнул меня. – Марина Владимировна!

– Рот закрой! – цыкнул на него третий. – Вообще отвали от нее.

– Да ты чего, Темыч?

– Ничего! Отвали, сказал. И не лезь к ней.

Я оглянулась. Это был тот самый Казаринов. Мне вдруг стало нестерпимо стыдно и горько, а я думала, что во мне все чувства, кроме тоски по дочери, умерли…

* * *

Хуже всего то, что я так и не знала, что с моей Оленькой. Несколько дней караулила у дома свекра – войти больше не могла, он теперь держал ворота закрытыми – но тщетно. Ни разу не видела ни ее, ни свекрови. Закралось подозрение, что они ее куда-то увезли.

В опеке тоже ничего толком не говорили. До руководства достучаться не получилось. Однако одна из сотрудниц, видимо, сжалившись, подтвердила, что кто-то сверху «настоятельно попросил». Собственно, я и так это знала.

– А мы же просто пешки, нам сказали – мы исполняем. Хотя вообще-то всегда стараемся оставить ребенка матери. Даем время исправиться, даже если что-то есть такое… Но тут прямо сразу в оборот… А вы знаете что? Вы найдите работу, официальную, и обязательно возьмите характеристики, ну чтобы было с чем в суд идти. И юриста хорошего наймите.

Уже наняла. И юрист советовал то же самое, но вот как раз с работой возникли ожидаемые трудности. Чертова запись в трудовой отпугивала всех, словно делала меня какой-то прокаженной. «Вы нам не подходите» – сыпалось отовсюду, куда бы я ни ходила на собеседования. Даже если поначалу меня хотели принять, позже перезванивали и отказывали.

Казалось, я тщетно пытаюсь пробить глухую стену. От безысходности порой просто не хотелось жить… И только мысли об Оленьке, хоть и раздирали сердце в кровь, но и заставляли как-то держаться.

* * *

Я зависла возле полки с детскими соками. Тыквенный – любимый у Оленьки. Рука автоматически потянулась за коробкой, но затем я опомнилась. И сразу же на глаза навернулись слезы. Так теперь случалось со мной иногда, не то чтобы часто. Но вот, бывало, какая-то мелочь напомнит о моей девочке, и сразу горло перехватит…

– Вам плохо, – кто-то тронул меня за локоть. А потом и вовсе назвал по имени-отчеству. – Марина Владимировна, вам помочь?

Я посмотрела на женщину. Лицо было знакомо, но смутно. Узнать ее во всяком случае я не могла, хотя точно где-то с ней виделась. Она, наверное, догадалась, потому что тут же представилась:

– Я мама Артема Казаринова. Помните? Вы на педсовете тогда выступили за него. Я никогда этого не забуду. Давно хотела вас поблагодарить, да сразу не получилось, а потом все как-то…

Она виновато вздохнула и улыбнулась.

Ах да, точно. Теперь и я ее вспомнила.

– У вас хороший мальчик, – выдавила и я в ответ улыбку, припомнив заодно, как он недавно вступился за меня перед одноклассниками.

– Да, спасибо. Я знаю про вашу ситуацию, мне Артем рассказывал, – помешкав, призналась она. – Говорят, и в школу вам теперь дорога закрыта. Так жаль…

– Если б только в школу, – горько усмехнулась я.

Она понимающе покачала головой. Может, не стоило было вот так чужому человеку жаловаться, но это ее сочувствие что-то во мне надломило. Да я ей была благодарна уже за то, что она не отвернулась брезгливо, как все прочие, а хорошие искренние слова я и вовсе забыла, когда последний раз слышала. Поэтому, наверное, так и размякла сразу.

– А вы оставьте мне свой номер. Как с вами связаться? Я спрошу у мужа, у них там вроде недавно искали кадровика.

– Спасибо, конечно. Вы, может быть, не знаете, но уволили меня по статье. Я не хотела бы подводить вас или вашего мужа.

Она пожала плечами. А телефон я всё-таки дала, ни на что, впрочем, особо не надеясь. Но уже на следующий день мать Казаринова мне перезвонила.

– Я поговорила с мужем. Да, им требуется кадровик. Про вас я ему рассказала, все нормально. Он попросит за вас, если что. Только сразу скажу, место это временное. Сотрудница ушла в декретный отпуск. Да и завод у них на ладан дышит. Вроде как хотят его не то закрыть, не то перекупить. В общем, там тоже всё очень зыбко, все на нервах, сокращения идут. Муж у меня сам переживает, что не дадут до пенсии доработать. Но кадровик там как раз нужен. Вы подумайте…

Что уж тут думать, когда выбирать не из чего. Я поблагодарила ее, записала под диктовку телефон и адрес.

– Завтра сможете подъехать?

– Смогу!

Господи, неужели хоть что-то наконец сдвинулось с мертвой точки?