Текст книги "Тайна деторождения: практика и теория (СИ)"

Автор книги: Елена Саринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

Глава 11

Чайки с криками носятся над бликующей под солнцем рекой и желтым песком пляжа, спрятанного за зарослями ив-плакальщиц. И не лень им, чайкам, гонять очумелых от жары бабочек и стрекоз? Конец мая и толи еще будет, а мне уже «лень». Так лень, что жаль собственных сил перевернуться со спины на живот. И вернуть глаза в толстенный учебник по алхимии, который я сейчас успешно использую в качестве подушки… И вот бы знания из него сами текли… прямо через затылок… Текли и… расплывались… Расплывались и…

– Агата, ты обгоришь, – вялый голос Софико справа сносит теплым порывом ветра. – Ты меня слышишь? – зевает она. – У тебя живот красный.

– Ага-а… Сейчас.

– Синий йод.

– Что ты, Ксю, сказала? – вопрошает она удивленно.

Моя левая соседка по покрывалу авторитетно поясняет:

– Hyacinthum iodum и все дела. Проверенное алхимическое средство. Клин клином, как говорится… Агат, у тебя еще и нос обгорел.

– Ага-а… Тогда мы с ним и животом все остальные части тела подождем. Чтоб уж не мелочиться… в росписи.

– Ой, да ну вас с вашей алхимией! Мне и своих «латыней» хватает. Экзамен завтра, а в голове, кроме «Diu vivere in iustitia!», ничего.

– «Да здравствует справедливость»? – заливается смехом Ксю. – Вот с этого завтра и начинай. Сразу от двери.

– Если я с этого завтра начну, то, боюсь, воодушевлю нашу госпожу…

– А на латыни как будет слово «помолвка»?

– «Помолвка»?.. «Proelio». Кажется, так.

– А «невеста»?

– «Sponsam». Тебе зачем? Замуж собралась?

– Я? – хмыкает Ксения. – Я то, нет, а вот наша Агата теперь точно «sponsam». «Proelio sponsam». Ник ведь у ее отца вчера руки дочери попросил.

– Неа. Часть речи то другая и звучит, как: «sponsam sponsus». Потому что…

– Вам двоим больше не о чем поговорить?

– Ну, почему же, «не о чем»? – рывком перекидывается Ксю на живот. – О вашей предстоящей свадьбе, например.

– О-о. Нам – по шестнадцать и кадетам вообще жениться нельзя. Так что, данное мероприятие откладывается на далекое-далекое будущее.

– А вот я нашу с Годардом свадьбу уже точно представляю, – неожиданно присоединяется к Ксении Софико. – Она будет в строгих…

– Моральных нормах?

– Нет, Ксю. Классических тонах. Иначе мои родители не разрешат. Они и так при каждой встрече интересуются у Годы: когда он сострижет свои вихры.

– Они у него от природы торчат. «При любой длине и направлении ветра», – с улыбкой цитирую я Ника, прислушиваясь к их с Годой и Ло воплям с воды.

– Угу. Вот и я – о том же, – вздыхает через паузу «аристократическая дочь». – А они все равно.

– Значит, на вашу свадьбу подарят вам станок, – хмыкает Ксения и добавляет. – для бритья… А вот моя будет точно знатной: много-много гостей, я – в пышном платье и фате, чтоб четыре пажа ее несли. И жених – в белоснежном фраке.

– И гости тоже все «пышно-белые»? – уточняю, не разлепляя глаз, я.

– А, не знаю. Здесь – без разницы. Лишь бы – много, чтоб и подарков тоже – много.

– Станков для бритья? – не удерживается Софико.

– Он у нее заранее лысый будет, – вношу я предположение. – Ксю ему своими запросами еще накануне «знатную» плешь проест.

– Ой, да ладно тебе, – смеясь, пихает она меня горячим локтем. – Я буду милой и ласковой, как и подобает невесте. А скажите: какой бы вы свадебный подарок хотели получить больше всего?

– Я? – задумчиво замолкает моя правая соседка. – Свой дом. Потому что с жалованьем рыцаря Прокурата на него служить и служить.

– Это – точно. А ты, Агат?

– Ой, да отстаньте от меня обе… Не знаю.

– Не знает она, – вздыхает Ксю. – Зато я, знаете, что знаю?

– Знать не знаем, – вот ни учить, ни отдыхать не умеют. И другим не дают.

– Какие подарки на свадьбу дарить категорически нельзя.

– Да что ты? – ухватившись за мою руку, подпрыгивает на бок Софико. – И какие это?

Нет, ну точно: ни одно, ни другое. А ведь так здорово всё началось… Свободных два дня. Погода – прекрасная. Колено после ристалища уже не болит. Ник с самого утра…

– Привет.

– Ни-ик, – наконец, открываю я глаза под накрывшей сверху лицо тенью. – У тебя с волос и носа вода капает прямо на меня.

Тот, усугубляясь, трясет своей мокрой гривой. И вот теперь с покрывала срываемся мы все трое. С визгом (Ксю и Софико) и воплями (я, конечно):

– Ты что делаешь то?!

– Уже ничего, – еще с колен, с прищуром глядит он на меня. – Я – за тобой, Агата.

– А я не хочу, – подбочениваюсь в ответ я.

– Почему? – сдвигает Ник брови. – Вода сегодня – теплая.

– А-а просто…

– Понятно. Рычаг нужен, – и рывком, подрывается с колен.

– Ник!.. А-а-а!

От нашей лежанки до кромки воды – пять ярдов, не больше. И я истошно ору, вцепившись в мокрые его русые лохмы. Наглец, рискуя их потерять, на ходу отдирает меня от себя и с усилием подбрасывает… Ну, уж нет! Воздушник я или кто?! И через долю секунды зависаю в полете:

– Сам ныряй! – ногами в лицо ему брызги.

О-о, связаться с магом воды?! Две встречные волны с обеих сторон, не дав раскинуть рук, схлестываются в аккурат на мне, вмиг накрыв с головой. И через мгновенье летят уже в Ника. Нарвавшись на пущенную от него. Да мы так речку всю вдвоем…

– Рыбу, баламуты магические, мне спужнёте! – трясет на нас рукой дед-рыбак с того берега. – Чего творите на пару?!

– Агата?! – сквозь шум падающей вниз воды кричит мне Ник.

– Кхе-кхе!

– Агата, – и, рванув вперед, притягивает меня, продирающую глаза и горло, к себе.

– Ага, – обхватываю я его руками и ногами. – Кхе-кхе… Ник?

– Что… любимая? – слово это, произнесенное им впервые, звучит, будто тайную дверцу настежь распахнули. Да и не закрыли.

– А просто меня попросить?

– А ты бы пошла «просто»? – упирается он своим носом в мой.

– Неа, – смеюсь в ответ я.

– В том то все и дело. А теперь, набери в грудь воздуха. И-и…

– Ник!!! Да чтоб тебя!!!..

– Ник! – и, уже наяву в постели выдыхаю…

С одной стороны от меня – Варя, лежа поперек с ладошками под щеками. С другой – сама причина «ора», стоя и низко склонившись:

– Доброе утро, любимая, – с сосредоточенным прищуром изрекла она. – Что, опять тот самый сон? И я тебя снова топлю?

– Ага, – прихлопнув рукой рот, зевнула я. Хотя мы в реальности просто целовались тогда. Вроде как.

– Тетя Катаржина говорит: у нее этот… «типичный предсвадебный манраж».

– Мандраж, вероятно, – скосился на Варвару Ник. – Агата, что: так плохо?

– Ох, как плохо, Ник, – с надеждой заныла я.

– Ничем не могу помочь, любимая. А ты, Варвара?

– И я, – сдула та с лица густую прядь. – Агата, вставай. Мне идти скоро, а я еще не заплетена.

– О-о, вы меня оба нисколько не любите.

– Мы тебя любим. Поэтому собрались на свои службы сами. Почти собрались. А ты вставай – пора за стол завтракать и плести Варю. У нее сегодня пять уроков, так что из гимназии ее надо будет забрать…

– Я помню. В двенадцать, сорок.

– Так точно. А еще у тебя…

– Пара у шестого курса, свадебный салон и…

– И-и?

– Вечером – семейный ужин в Гусельницах.

– Молодец!

– А за это поощрить? – воздела я вслед развернувшемуся мужчине руки.

Тот, не оборачиваясь, распрямил плечи:

– Хорошо. Давай!

– Даю! – и, поддернув сорочку, запрыгнула на него со спины.

– А я?!

– И ты – давай, – поймал Ник в объятья Варвару. – Поощрительный заезд с остановками по требованию! Готовы?

– Ага!

– По-ошли!.. – и так почти каждое наше утро. Марта месяца 2572 года.

Первый месяц весны обозначился на улицах нашей столицы пока лишь темными проединами в снегу на тротуарах, да осевшими сугробами в городских скверах и дворах. Но, пахло уже по-особенному: влажной корой, талой водой и, отчего, не пойму, набухшими почками верб. Хотя до них еще… Минимум, две недели. Как до моей с Ником свадьбы. Две недели… А единственное желание сейчас: застыть, уткнув нос в небеса и в таком «стихийном» виде дышать…

– Варенька! Варежки свои брось на решетку камина. Пусть просохнут, – вот чем еще весна моя сейчас пахнет – мокрыми шерстяными варежками Варвары. Запах – из собственного детства. – Агата! От окна оторвись. Мы с Гортензией новый список гостей написали.

– Опять?

– Последний, – скрипнула старым креслом моя тетка. – Куда уж тянуть-то? – и, хмыкнув, добавила. – Я и сама, честно сказать, не ожидала, что у нас столько родственников в наличии. Мозг вывернуть.

– Так, может, не стоит? – хлопнулась я на стульчик рядом с ней. – Не знали их, и жили ведь как-то?

– Нет, доча, – поддернула мама на переносице очки (наверняка, для важности нацепила – магу и в очках?). – Традиция.

Ох уж эти мне «традиции». Напасть данная имеет свойство «проявляться» в самых неподходящих (и без того ответственных) семейных делах, еще больше их усугубляя собой. Мы, когда в первый раз с Ником эту «тайну ритуала» постигли… в общем, ломанулись с места и одновременно прямиком наверх в библиотеку деда с оригиналом рассказ мамы сверять. В итоге оказалось страшней во много раз:

– Я не буду делать этого! Не буду и все!

– Чего именно? – оторвался мой жених от книги «Свадьба через миры и века».

– Выслушивать твой бред на этих, как их? – и снова зашарила по мелким буквам пальцем, – «заручинах». Что это за текст: «Не имеете ли вы для продажи телки? Не пропала ль курица у вас? А нельзя ль гусыню купить?»

– Ну, так, любимая, – почесал тот пятерней свой затылок. – Вряд ли в хозяйстве держали раньше «зорек ясных» или «немеркнущих звезд». Хотя, я где-то подобные клички слышал. У коров.

– Я тебя сейчас пришибу, ценитель «скотской красоты».

– А я-то здесь причем? – взъелся тот. – Ваши ведь семейные традиции. У нас – все гораздо проще: пришли, руки пожали и ушли.

– Ага-а, – протянула я, вспомнив, и в правду, потрясенные лица родителей Ника, оставшиеся внизу. – Все равно, не буду.

– Ну, как зна… а если я отредактирую текст?

– В каком смысле?

– Ну, кое-что заменю, сглажу?

– О-о… Я не знаю, – закатила я к световому шару глаза. – А дальше?

– Что, «дальше»?

– Ну, если невеста соглашается, то ставит на стол к принесенной сватами водке рюмки, все дружно ее пьют и едут смотреть хозяйство жениха.

– Как это? Куда… едут?

– Видимо, в Бадук. Не в пещеру же твою? Хотя, я б туда, честно говоря, не заезжая в другие места.

– Угу, – прищурился мой жених. – Ты это – серьезно?

– Серьезно… Так что с «хозяйством» то?

– Ну, раз надо. Предупрежден, значит, вооружен, – мужественно выкатил Ник грудь.

И в результате, действительно, «кое-что отредактировал»:

– А не в этом ли доме живет… птичка?

– И что за «птичка» сия? – игриво уточнила у него моя тетка.

Отец Ника, господин Роберт, с благородной проседью в бакенбардах и гриве, замер, скосясь на впряженного в это дело за компанию Году. Тот уверенно скривившись, взмахнул рукой. Мой жених воодушевленно изрек:

– Точно, не курица и не гусыня, – разнос с пустыми рюмками в моих руках угрожающе брякнул. – А многокрылая! Та, что счастье мне принесет. Я ее из клетки выпустить пришел.

– Ну-у, – подбоченилась вошедшая в раж тетя Гортензия (с ней у меня после отдельная беседа была). – Эту птичку в клетке и семья удержать не смогла. Уж больно у нее клюв крепкий. И лоб. А ты, славный молодец Николас, и подавно.

– А у нас новая клетка есть – моанитовая! – смело уточнил Года.

– Мы ее будем прикармливать, – пообещал господин Роберт, видно, имея в виду кулинарные таланты сына и свой в Бадуке ресторан.

– И чем именно? – сглотнул слюну отлученный с утра от стола папа.

– Чем именно? – прошелся по «фамильному» затылку отец Ника. – Соленый язык, грибочки по-тинаррски, куриный рулет с зеленью, сыр во фритюре, паштет из печени…

– А мороженое с черничным вареньем и мармеладом у вас есть? – пискнула с рук мамы Варвара, обтирающая платочком ее слезу (вот почему та молчит).

– Это – конечно, Варюша! Так, может сразу тогда к нам?

– А чего тянуть?

– Людвиг?! – заговорила.

– Гортензия? – с мольбой в глазах всем нашим скопом.

– О-ой, – растерялась та от поворота в сюжете. – Так а…

– Я замуж согласна!

– Уф-ф! – это мой жених отчего-то громко выдохнул.

– Так стоим то мы тогда что?! – пристукнул своей тростью Года.

В общем, про меня с пустыми рюмками в итоге все позабыли. Почти все:

– Любимая? Как тебе «часть первая»? – со смехом протолкался ко мне сквозь толпу отбывающих в Бадук Ник.

– Как? – тоже выдохнула я. – Выпить… хочется. Давай с тобой?

– А, давай. Потом их нагоним, когда про нас вспомнят.

На этом «фольклорную часть» свадебного забега все посчитали закрытой. Оставив из нее лишь «самую пару крупиц» (это – мамины слова) без всяких отсылов к теме хозподворья (мое главное условие). А вот что касается остального…

– Вы не знаете, к чему снится, что тебя топят?

– Нет, Катаржина, дядя Горн из Лучей, это не тот, который в детстве в молотилку упал, а… что ты, Агаточка, сказала?

– Доча, ты о чем? – взглянула на меня поверх очков мама.

– Ну-у, мне в последний месяц часто сон снится, будто Ник меня пытается утопить. Не по-настоящему, а в шутку. А до этого мы с ним обязательно силами меряемся.

– Силами?

– Ага.

– Та-ак, – и вовсе стянула мама свои линзы. – Давай, рассказывай всё.

Ну, я им и рассказала. Зато выводы получила совсем не те, что ждала:

– И не мог он тебя в Море радуг утащить, – мечтательно вздохнула моя тетка, а на мой немой вопрос снизошла. – Купаться, плескаться со своим возлюбленным в чистой, до того, как вы ее сами сбаламутили, воде, значит… о-о, погрузиться в пучину страсти. Это – хорошо, Агаточка. Это – очень хорошо.

– Ага? А вот…

– А меня вот, другое больше интересует, – вступила со своим анализом моя мама. – Обычно сон повторяется либо, как предвестник определенного события, либо в виде предупрежденья. То есть, знака. И в твоем случае, я думаю, имеет место второе.

– Ага? Это…

– В следующий раз надо слушать и глядеть по сторонам во сне внимательно. Где-то он обязательно должен быть.

– Кто? – открыли мы вместе с теткой рты.

– Твой знак. Где-то ты его, доча, просвистела.

– Ага… – а вот с управлением снами у меня всегда был напряг. И во время учебы и сейчас.

Да я вообще не про то хотела. Это – отступление. Есть у меня заботы и по круче иллюзорных волн. И основной из них была – Варя.

Сразу после возвращения из Джингара камушек ее трофейный с геройским папашей внутри был под подпись сдан в Прокурат и отчасти забыт. А какой смысл мусолить эту тему в семье, если она – жутко болезненная? Выводы сделаны, признания и откровения – произнесены. Остается лишь жить дальше, имея все вышесказанное в виду (раз в неделю личные занятия по управлению энергией у канцлера Исбурга). Но, это – одна часть забот. Второй неожиданно стало снятие над Варварой госнадзора. И вот тут мне открылась самая большая «неожиданность» – место повышения по службе рыцаря Ксении Штоль. Нет, не до этой «дальнозоркой» структуры, а гораздо ощутимее.

– И что теперь нам с Ником делать со всем этим – ума не приложу, – приложила я ладонь к пылающему вместе со щеками лбу.

Канцлер Исбург, сидящий в своем неизменном, весьма вышарканном мускулистой хозяйской спиной и задом кресле, скривился в пасмурное окно:

– Да, дело сложное.

– Но, почему?

– Да потому что, Агата – межгосударственное. Мать Варвары – гражданка Бередни и осуждена была на ссылку в Грязные земли по решению их суда.

– Но, за убийство нашего гражданина, – прихлопнула я ладонь к столешнице. – Разве не так? Нет убиенного – нет состава преступления. К тому же, за убийство демона ни в одном государстве Алантара даже в каталажку не потащат, а, наоборот, руку пожмут. В худшем случае.

– «В худшем случае», – не отрываясь от голых деревьев за стеклом, повторил канцлер. – В худшем… Что Николас говорит?

– Николас? – вспомнила я и слова его, и сжатые кулаки, да и постеснялась повторять – бывший мой педагог, все ж. – Я боюсь, как бы мне накануне собственной свадьбы без жениха не остаться, – лишь выдохнула зло и ожесточенно заскребла ногтем чернильное пятнышко на красном сукне стола. Вот сколько лет стол этот помню, оно – всегда на месте. Тоже, видно… «традиция»…

– Да-а… – вздохнул тем временем ее ценитель и, вдруг, неожиданно выдал. – Агата, а ты прессу читаешь?

– Что? – удивленно сузила я глаза. – Не-ет… А зачем?

– В сегодняшнем «Куполградском фонаре» на второй странице статья интересная есть, – уткнув взгляд в тоже пятнышко, буркнул он. – Занимательная статья. Обязательно ее прочитай. А потом мы с тобой снова… увидимся. Когда у нас следующее занятие с Варварой?

– В следующую среду, – совсем опешила я. – Так, а…

– О, а я и забыл: ты ведь теперь здесь работаешь. Вот же… и самому в отставку пора. Значит, завтра и приходи, как прочитаешь. И скажи: как тебе в родном заведении?..

А как мне «в родном заведении»? Недурно. Если отбросить соседство по преподавательской с престарелой госпожой Лэшок (ехидство которой до сих пор – в цвету) и все перипетии с тоже бывшей моей «родной конторой». И вот уж мне этот канцлер Исбург, педагог-иносказатель! Это Нику хорошо такие намеки на обстоятельства с умным видом втирать. Он, в отличие от меня, прекрасно в столичной «мути» гребет. А вот я…

А я так и сидела сейчас с этой статьей, перегнутой пополам и отброшенной на самый край стола, в зале для кадетов таверны «Бесхвостый дракон». Вот эту «традицию» можно теперь и нарушить. Да только не тянет меня в соседнюю, «преподавательскую трапезальню». Здесь как-то уютнее, что ли: и стол родной, с теми же, семилетней давности, бороздами, и зал сейчас, в разгар утренних занятий, почти пуст.

– Доброго дня! – вот насчет «пустоты» я точно, съурочила:

– И тебе того ж. По старой памяти меня нашел? Я ведь…

– Угу, больше на меня не работаешь, – упал Глеб на противоположную скамью от стола. – А что, так просто нельзя? Может я соскучился?

– Ты?.. Тебе скучать некогда. Ты у нас – весь в политике, чтоб ее.

– У-ух, – демонстративно выдохнул некромант, повернув голову к моей свежей прессе, и удивленно хмыкнул. – Читала?

– Ага, – ткнула я вилкой в кусок мяса.

– И что?

– Да ничего. Не поняла там ничего.

– А что надо было там понять?

– Глеб, я в тебя сейчас этим куском вместе с вилкой запущу.

– Да ладно тебе, – на всякий случай откинулся назад некромант. – Лучше, давай: спрашивай меня.

– Спрашивать? – а что, в самом-то деле? Если он мне не объяснит, то кто тогда лучше?.. И спросила. – Вот скажи мне: какая связь между воссоединением алмазной корпорации «Грань» и снятием с Варвары госнадзора?

– «Какая связь»… – с расстановкой повторил за мной некромант и неожиданно хмыкнул. – Представь себе, Агата, не такая уж и длинная. Я сейчас расскажу, – и качнулся ко мне через стол. – В чем все дело… «Грань» эта, лет сто, как процветающая по всему нашему континенту, прошлым летом, вдруг, дала внутри себя трещину. И развалилась на две составляющие ее семьи. Тут же подоспели конкуренты, скупившие под эту ситуацию часть вполне перспективных в плане добычи алмазов шахт и, ей бы и вовсе сгинуть, если б не этот торжественный момент, как раз описанный в данной статье.

– Так она семейная получается? – брякнула я вилку обратно в тарелку.

– Угу. Еще какая.

– А почему тогда распалась?

– Видишь ли: одна из ее сторон, вдруг, перестала внушать доверие своим постоянным покупателям. Оскандалилась, попросту. А в деле, где часть договоров годами заключается под одно «честное слово», это – непростительный ляп.

– Глеб, я все равно ничего не поняла.

– Слушай дальше, – взмахнул он рукой. – Почти полгода ушло на восстановление доброго имени. Сколько алмазов ради этого продали по дешевке, я не знаю, но, наконец, свершилось и «Грань» воссоединилась под прежним общим клеймом. Аллилуйя!

– Не богохульствуй. И-и?

– И теперь – главное. Фамилия одной из сторон – Бенгальские. А другой – Сирок… Тебе она ни о ком не…

– Сирок? – выдохнула я. – Тысь моя майка. Ну так… а как же он?

– Не он, а его родной брат.

– Родной брат бывшего Верховного рыцаря Прокурата?

– Совершенно верно, Агата.

– Того, что в спешке ушел в отставку после инцидента с Велиаром?

– Угу. Но, это еще не все, – довольно откинулся на спинку скамьи Глеб. – Ты знаешь, как звучит девичья фамилия матери Ксении Штоль?

– Неужели? – выкатила я глаза.

Некромант скрестил на груди руки:

– Тоже Сирок. Она – их двоюродная сестра.

– Чтоб меня демони супрезел аних.

– Аних, аних, – зашёлся в смехе Глеб. – А теперь представь себе картину: дело инкуба Ясона всплывает на пересмотр, причем, межгосударственный. Вслед за ним непременно туда же – его бывший «мутный» покровитель. И всё вновь повторяется для только что, с таким трудом воссоединенного общего семейного «блага»… Ксения Штоль решает: давать ли ему ход?

– Ага, – почесав лоб, выдохнула я. – Она. В ее компетенции рассмотрение данного…вопроса… Да, тысь моя майка! Глеб!

– Что, ненавистница политики, преследуемая ей?

– А делать то теперь нам…

– Сложно.

– Будто я сама то не знаю. И… – вдруг, дошло до меня. – Ник…

– Конечно, он – в курсе. И, видимо, «кипит»?

– Еще как «кипит». Боюсь, как бы «крышку»… не сорвало. Вот теперь, по-настоящему боюсь, – потрясенно глянула я на Глеба.

– Та-ак, – медленно поднялся тот из-за стола. – На какое число вам назначили оглашение вердикта?

– Что? – рассеянно прищурилась я. – А, на двадцатое марта. Через день после свадьбы.

– Понятно, – протянул некромант. – Я-то на нее…

– Тебя повторно пригласить? С поклонами?

– Не надо, – оскалился Глеб. – Открытки достаточно. И мой тебе совет.

– Как моего «дважды бывшего начальника»?

– Как «погруженного на дно политики некроманта». Забудь.

– Что?

– Пока забудь. И готовься к своей свадьбе. А я попробую… по своим каналам. И… ты сейчас никуда не спешишь?

– Тысь моя майка! – подорвалась я из-за стола, зашарив по карманам. – Мне ж Варю из гимназии через пять минут! У нее танцы вот-вот… О-о!

Глеб, глядя на меня, лишь кудрявой головой покачал…

«Забудь»… Забыть… Всю следующую неделю у меня этот процесс получался с трудом. Хотя некромантский совет слово в слово был повторен и канцлером Исбургом. А потом жизнь нас с Ником так закрутила, что…

– А как меня зовут?

– Ты меня пугаешь, любимая. Вставай.

– Тысь моя майка.

– Что?.. Платье? Туфли? Серьги?..

– Не-ет… Сегодня же…

– День нашей свадьбы. И мне уже пора. Осталось лишь последнее.

Вот ради этого «последнего» я окончательно все на свете забыла. Ради одного этого поцелуя. Утром, наспех, уже убегая, чтоб больше никогда в жизни не расстаться…

– Я тебя никому не отдам.

– Ух ты… Вообще то, это – мой текст. Зато теперь я спокоен.

И ушел прямо в рассветную мартовскую муть.

Но, сам день нашей свадьбы выдался на удивление солнечным. И родственники мои, два дня, как оккупировавшие все этажи нашего родового гнезда, тоже лучились и переливались яркими тонами своих праздничных нарядов, но краше всех была Варвара, которая, кажется и спала всю ночь в обнимку с корзиной «цветочницы». Ей в пару был срочно выдвинут и «паж», серьезный Ников кадет, Игнат, прибывший сразу после казарменной побудки. И дети сейчас, едва познакомившись, путались у всех под ногами. Один – с подушечкой для обручальных колец. Другая – со своей, пока пустующей, корзинкой. Пока Софико не увлекла их в самый дальний уголок накормить (спасибо ей, а то я сама… н-да).

– Деточка, счастья тебе, – подхватила меня за длинный кружевной подол старушенция с красными намалеванными губами.

– Спасибо… мама, а кто это?

– Ой, я вас не успела познакомить. Это – твоя двоюродная бабка по отцу из Медянска, Доротея.

– А-а.

– Чтоб здоровья на много чад и в доме без чада, – подмахнул к нам крепыш с глазами, скошенными прямиком в курносый нос.

– И вам… спасибо.

– А это – твой дядя по моей линии, тот, который в детстве в молотилку упал. Он плохо слышит… Мы потом все вместе их с женихом поздравим!

– Мама! Я-то слышу хорошо.

– Ой, а ты пойди пока куда-нибудь, не провоцируй народ своим… с-своим…

– Мама!

– Я не буду, доча. Не буду…

– Тетя Катаржина, вам платочек принести?

– Ох, Варенька… Софико! А где те розы, что надо срочно на лепестки Вареньке порвать?

– Славек и Кети этим как раз занимаются!

– Агаточка, дай ленточку в волосах поправлю. И вообще, переплести бы их еще раз.

– Тетя Гортензия, кыш! Фу!

– Едут!.. Едут!!! – я еще удивиться успела, до того, как сердце мое упало вниз на два этажа, что самым первым этот факт разглядел мой дядя из молотилки. Да, тьфу! А откуда он? – Приехали! Вы-во-ди!..

Ник, внизу, у самого основания нашей скрипучей лестницы, показался мне рыцарем-спасителем в своих надраенных до блеска черных доспехах, а глаза его, гранитно-серые, которые вечно смеются… и почему я так долго к этому мигу шла? Да ради одного этого зрелища…

– Ты – прекрасней всех на свете. И… я тебя никому не отдам.

– Ага, – с последней ступени уткнувшись в его холодный после улицы нос. – Теперь это – твой текст… Веди.

От Гусельниц до Бадука – всего тринадцать с половиной миль. Мы их промахнули в одно морозное дыхание на двоих. Вдвоем в украшенной цветами и лентами крытой коляске. А у входа в городское здание бадукской управы нас уже ждал коридор из выстроенных в струнку рыцарей Прокурата. Вся родная комтурия Ника со своими пафосными шлемами в одной руке и вскинутыми в салютах мечами – в другой. И как же это… красиво. До того красиво, что весь наш семейный «шабаш» моментально проникся и притих (может, боялись, что мечами зашибут?). А вот нотариус, ждущий нас в большом гулком зале, струхнул не таясь. Но, Года его плечом поддержал (или путь заслонил до спасительной внутренней двери). Так, что ритуал бракосочетания начался без заминок: гости вдоль узкой дорожки, Варвара, сеющая лепестки роз, Игнат, строевым маршем с подушечкой и заключающими – мы с папой, тихо шмыгающим носом. Ах, да, еще – музыка. Но, я музыкантов не разглядела.

– Вы что-то имеете сказать своему жениху?

– Имею. Вообще-то, по традиции, он мне должен первым сказать.

– Ах, извините… Вы что-то имеете сказать своей…

– И таки я ей скажу, – под хихиканье Вари, болтающей уже пустой корзиной. – Любимая, клянусь тебе в своей преданности. И обещаю оберегать от всех несчастий.

– Ты еще хотел…

– Что, Варя?

– Ты еще…

– Я помню. Агата, ты – моя Дама сердца навеки.

– У вас – всё?

– Я могу еще…

– Я понял. А вы теперь имеете…

– Да. Я теперь «имею» все, чего только хотела. Ты со мной и это – самое главное. Все остальное мы разделим напополам, но, душа моя без остатка – твоя… Ма-ма…

– Я не буду, доча, не буду…

– Тетя Гортензия, тетя Нинон, тетя Софико… у меня столько платочков нет…

– Ну а теперь, пока мы не потопли в общем море восторга и умиленья, поставьте свои подписи вот здесь и здесь, обменяйтесь кольцами и… а… ну… можете и с заключительного поцелуя начать… Чего уж там? И так не свадьба, а полная оккупация города…

– Ну, хватит вам опять целоваться… Как всегда…

Как вместил нас целиком, всей «оккупацией» ресторан родителей Ника – загадка, но, танцевали мы в шатре во дворе. Кстати, во время танцев всплыла очередная наша семейная традиция, оглашенная мамой. Я весь процесс еще пыталась… нет, не контролировать, просто, отмечать, но вот момент ее появления почему-то просмотрела. Просто, вынырнула прямо ниоткуда и заголосила:

– А теперь платный танец!

– Кому мне заплатить?!

– Людвиг, не со мной танец, а с Агатой. И… не мешай. Кто первый?!

– Мама?

– Доча, традиция… Так-так, господа, в очередь.

И куда это Ник теперь делся? Это ж – беспредел. Но, танцевать, все ж, пришлось. И, если бывшие коллеги мои это делали без ущерба для ног, то вот с родственниками пришлось потерпеть. Зато в конце концов, познакомились (дядя мой, тот, что в детстве упал, из Либряны оказался. Ювелир… хороший, наверно). А когда очередь дошла и до Глеба…

– Вы позволите мне?

И вот как же хорошо, что он меня в этот момент поддержал. Буквально. Потому что тот, кто стоял сейчас при полном параде, улыбаясь самой модной в Ладмении улыбкой, мог одним видом скосить не хуже чумы.

– Да-а.

– Добрый вечер, Ваше Величество, – сделал некромант учтивый шаг в сторону и назад, оставив меня дурой торчать перед ним.

– Вы меня извините, я – без приглашения, – выдало Оно… Его в накрывшей, кажется весь Бадук тишине. – Но, с подарками. За танец с вами ведь платить надо?

– Да-а, – дура, рот закрой!

– Так я заплачу! – развернулся Василий Второй на каблуках. – Господин Главный канцлер! – тысь моя ма-майка, и этот тоже здесь. – Мою папку… Так. Во-первых, указ о повышении в ранге рыцаря Прокурата, Николаса Подугора до звания «Старший рыцарь» с назначением его на должность начальника пятой комтурии!.. А где он сам?

– Временно отсутствует, – прищурился в замершую разноцветную кучу Глеб.

Его Величество понятливо оскалилось:

– Бывает… Во-вторых, заверенная копия письма из береднянской госканцелярии о снятии с гражданки этой страны, Стэнки Дивнич, судимости, а так же полном восстановлении ее «доброго имени»! И, в-третьих, – неожиданно понизил он голос. – Лично для вас, госпожа Вешковская-Подугор. Дарственная на дом в нашей столице. Я думаю, вы примете от меня этот знак признательности за проявленные вами и вашим супругом заслуги? Ведь, вы его примете?

– Да-а… Спасибо, Ваше Величество, – не то прошептала, не то прошипела.

Однако он расслышал:

– Вот и замечательно. Я танец ваш заслужил?.. Кстати, а где музыка?

И хорошо, что музыканты наши оказались на высоте. В смысле, духу у них дуть в трубы хватило. У меня вот на танец этот… уж лучше бы по лесу от дрибз. Или…

– Мне жаль, что вы, Агата, решили оставить свою службу.

Вблизи он оказался не таким уж и высоким. Так что вопрос прозвучал в аккурат в мое ухо.

– Я уверена, что не пожалею… Ваше Величество.

– В жизни всякое бывает, госпожа Вешковская-Подугор.

– Но, есть ценности, в которые…

– Хочется верить, как в вечные? – насмешливо выдул он мне туда же.

– Да.

– Вы еще слишком юны и полны идеалов. Но, если, вдруг, разочаруетесь, знайте, что у вас есть преданный друг, благодарный вам. И где его найти, вы, Агата, знаете.

Тысь моя майка…

– Тысь моя майка… – несколькими минутами позже выдохнула я, стоя между канцлером Исбургом и некромантом, и потрясла головой. – Тысь моя…

– Я знаешь, что сейчас думаю? – сосредоточенно почесал за ухом Глеб.

– Что? – подняла я на него шальные глаза.

– Если отбросить все наши обстоятельства и мотивы… хорошо, что ты из Главной канцелярии ушла… Подальше тебе надо быть.

– От чего?

– От королевского гнева и королевской милости, – буркнул канцлер. – Полностью с вами согласен, господин Анчаров… Полностью.

– Вы меня сейчас так не… Ник! Где ты был?!

– Я? – недоуменно оглядел весь притихший шатер мой муж. – А что здесь… мне кто-нибудь расскажет?

Еще через несколько минут мы, расширившейся на одного компанией, сплотившись за столом, пили вино. И осмысливали… Но, потом…

– Доча! Счастье-то какое! Николас! Я вас так… поздравляю!

– Агаточка, а чего сидите то? Давайте дальше гу-улять?

А потом мы на это дело плюнули… и продолжили гулять. Вплоть до последнего раунда семейных традиций. На этот раз – раздачи подарков молодым.