Текст книги "Тайна деторождения: практика и теория (СИ)"

Автор книги: Елена Саринова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава 5

Сапожник из маленького городка на юге Бередни очень любил свое ремесло. И с ночи до утра долбил молотком по обувной деревянной колодке. Пожилая дама из здешней столицы раз в год возлагала цветы на могилу любимого мужа. Затем звучно рыдала на зависть неискренне скорбящим посетителям кладбища. Маленький мальчик из деревни в северном предгорье до того не переносил склок родни, что, стоило лишь одному поднять голос, стучал в смежную стену избы. Что между всеми ними общего? Они – обычные призраки. Каждый со своей миссией, «неуважительно» оборванной мною в разное время. Давно классифицированной и понятной миссией. Что же касается данного потустороннего «гостя»…

– Княжна Малинка сама ухаживала за ними? – оторвала я сосредоточенный взгляд от подоконника.

Худощавая экономка, стоящая рядом, скосилась туда же – в тонкий бледно-коричневый круг на доске. Один из трех, имеющихся в наличии:

– Близко к своим сокровищам не подпускала. Его светлость их из Тинарры привезли еще ростками. А потом тут такое выросло, прости Господи.

– Понятно, – и как знакомо. Со своей-то «доморощенной садовницей». – А теперь они где?

– Кто?

– Горшки с цветами, что стояли здесь, на подоконнике в ее комнате?

– А-а. Так Его светлость приказали их забрать. Давно уж. Пять лет тому как.

– И куда?

– В свою оранжерею. Куда ж еще-то?

– Ага-а.

– Я могу идти, госпожа? Вы ведь все помещения уже осмотрели?

– Нет. Она и осталась – оранжерея.

Лицо экономки вытянулось и вмиг побледнело:

– Хо-рошо. Вас туда… проводить?

– Чуть позже, – глянула я на закатное небо за окном. И, немного подумав, добавила. – Но, если вы мне кое-что проясните прямо ЗДЕСЬ, ваше личное присутствие ТАМ будет… не обязательно.

– Что вы хотите знать? – живо поинтересовались у меня.

– Самую малость. Вы ведь давно тут на службе?

– Да.

– И усопшую княжну знали хорошо?

– С трех лет, госпожа.

– Ага… Меня интересует период перед самой ее болезнью. Вы его помните?

– Естественно, – хмыкнула женщина и неожиданно смутилась.

Я в ответ… передернула плечами:

– И много было с ней… «странностей»?

– «Стран…» – мельком зыркнула та на дверь. – «Странностей» – не то слово. Вся тогдашняя весна была – одна сплошная «странность».

– И в чем она выражалась?

– А в чем?.. Днями – все как обычно. Его светлость – в трудах, княжна – в рукодельях и чтении. А ночами…

– Что было ночами?

– У нас в то время горничная одна служила. Та еще, блудованка, прости Господи за словцо, так даже она краснела под этой дверью. От охов и стонов за ней. И так – почти каждый Божий день. Точнее, ночь.

– Да неужели? – прищурилась я на настенный девичий портрет. – И кто сей «ночной гость»? Ведь должны же были его засечь после таких… звуковых эффектов?

– Так в том-то все и дело, – перешла женщина на шепот. – Его светлость самолично караулили, и посты выставляли в коридорах, под окнами и по парку.

– И что?

– И ничего.

– Вы хотели сказать: «никого»?

– Да нет, госпожа: что хотела, то и сказала. Потому как обычные ухажеры, перед тем, как в койку к зазнобе нырнуть, в комнату должны войти. А потом из нее выйти.

– А этот, значит, не сюда и не туда?

– Точно.

– Понятно… И сколько сие продолжалось? Всю весну?

– Угу. А потом, как-то враз стихло, и вскоре княжна Малинка слегла. И на этой же самой койке… – со свистом вдохнула экономка. – Так сейчас-то я могу идти?.. Госпожа?

– Что? – оторвалась я от «ложа буйной страсти». – А-а. Идите… И-дите. Моя ж ты мать! – и, профессионально прищурившись, пошла по второму кругу…

Вокруг было сумрачно и до испарины на лбу душно. Во влажном терпком воздухе кружили ночные бабочки и бились в высокие оранжерейные стекла, подсвеченные снаружи парковыми фонарями. А за спиной тихо журчала вода, падающая из раззявленной каменной пасти в прудик. В прудике, под огромными кувшинками, схожими с крутобортыми сковородами, спали перламутровые рыбы…

– А-а-а!!! Не дочь ты мне!

– Да чтоб тебя, – и резво подпрыгнула на бортике. – У-уф-ф.

Попугай, сдернув с ветки пальмы, унесся в темноту центральной оранжерейной аллеи, оглашаясь по пути:

– Не дочь ты! Изыди!.. Изыди! А-а-а!

Хотя беднягу даже жалко – жить в таких «стрессовых» условиях. И вот интересно: попугаи седеют?.. Будто больше нечем озадачиться? А ведь должна думать совсем о другом. О том, например, каким ветром задуло в этот огромный княжеский особняк противозаконного инкуба. Данные сущности от природы отнюдь не честолюбивы. Мало того, избегают больших скопищ людей в одном месте, так как пекутся о своем «инкогнито». А здесь тогда что? И бедная девочка – у нее практически не было шансов. Инкуб меняет «энергетическое блюдо» лишь в том случае, если оно ему самому надоест. Или когда найдет замену на другое. Одолеть же его обычными церковными средствами невозможно. Разве что окуриванием. Но, это уже из другой «песни». Да и то – мера временная (пока дымит). Зато потом можно огрести по полной от прокашлявшегося «демонического любовника». И в этой роли он мало отличен от обычного рассерженного мужика. С одной лишь разницей: синяки, оставленные инкубом, через определенное время имеют свойство исчезать. Что же касается магических средств защиты, то тут варианты, конечно, есть. Да только прибегнуть к услугам мага или некроманта в подобной «щепетильной ситуации» мало кто отважится. Взять хоть Его светлость… И невольно вспомнилось выражение на данном высокородном челе. Смесь трагизма с растерянностью (неужто до сих пор сомневается или элементарно боится, что узнаю больше, чем надо?).

– У меня к вам последний вопрос, Ваша светлость, – огласилась я тогда у самых оранжерейных дверей.

– Я вас слушаю, – в ответ замер он.

– Мне надо знать: какие цветы были в комнате вашей дочери и где они стоят теперь?

– Хм-м. Это уже два вопроса, госпожа Вешковская.

– Если принципиально, ответьте лишь на второй.

– Я отвечу на оба, – вздохнул князь. – Лианы – кувшиночники. Вы их легко опознаете по продолговатым пурпурным мешочкам на концах листьев. А стоят они все вместе в…

– Привет… А я тебя жду, – вернув свечение, машинально навесила я на себя защиту.

Женский мерцающий силуэт в паре ярдов левее, дернулся:

– О-о. Изыди, магиня.

– Вот ничего себе? – хотя чему удивляться? В Бередне даже призраки, и то – жутко набожны. – У меня к тебе дело есть… Ку-да?!

– Уо-уо-уо-о! – и погоня понеслась по недогромленной ночной оранжерее…

Бегать мне в итоге пришлось долго и неудобно: через кусты, скопища горшков и архитектурные композиции. А где-то на середине трассы к нам присоединился окончательно ошалевший попугай, на этот раз разнообразив свой лексикон отборными матами (неизвестно в чей адрес). И, наконец, минут через пять я ее словила-таки. Наброшенным заклятьем сетки. Сама же попыталась скоро отдышаться:

– У-уф-ф… Жарко-то как.

– Что тебе от меня надо?! – зависла столбом внутри ячеистого кокона Малинка.

– Я ж говорила уже – есть дело, – напоследок выдохнув, обтерла я лоб. – Успокоилась? Поговорить теперь можем?

– Тебе ли, магиня, не знать, что покоя у таких как я нет? – вздернула княжна свой фамильный орлиный нос. Ну, прям – родной папочка.

– А очень хочется?

– Чего?

– Так, покоя?

– Издеваешься? – прошипела она.

Я хмыкнула:

– Нет. Напротив, хочу помочь. И мало того, если ты пообещаешь больше не сквозить, уберу кокон. Ну, так что? – и скрестила на груди руки.

Княжна не на шутку задумалась:

– Как я могу тебе доверять?

– Да как хочешь. Мое дело предло…

– Ладно!

– Давно бы так, – и черкнула в воздухе знак.

Сетка мигом растаяла. Малинка так и осталась торчать над дорожкой:

– И это всё, магиня?

– Ага. Возвращаемся ко второй официальной части. Повторяю еще раз: есть дело.

– Какое? – отмерла, наконец, она.

– Какое?.. Ты ведь это здесь целый месяц искала?

Зажатый в моей руке пухлый кожаный конверт, извлеченный из заднего кармана штанов, оставил на призрачном лице лишь глаза:

– Откуда он у тебя?!

– Недалеко тут нашла.

– И где именно? – выказал призрак любопытство.

– В ближнем правом углу. Под зилийским идолом.

– Изыди!!!

– Заткнись! – синхронно гаркнули мы обе на попугая. – Значит, там?

– Так точно. Сильнейший языческий оберег от духов умерших – еще б ты до горшка дотянулась. К тому же Его светлость приказал перекрасить его вместе с остальными в тон общей островной тематики… Теперь о деле.

– Что ты хочешь, магиня, за то, чтоб вернуть эту вещь моему отцу?

– Так это значит, его «вещь»?

– Да-а, – уныло кивнул призрак.

– Ага… Тогда поступим так: ты рассказываешь, зачем зарыла ее в своем горшке, а я возвращаю пропажу хозяину. Договорились?..

Малинка, едва вновь не перейдя на вой, протяжно вздохнула…

Через полчаса я сидела в кабинете Его светлости. За круглым полированным столиком, перед лежащим прямо в его центре кожаным конвертом. Здесь, при нормальном освещении он казался жутко старым. И было удивительно: как без применения магии можно было вообще не истлеть? Возможно, все дело в масляной пропитке? Или в прочности швов?.. А бес его…

– Госпожа Вешковская? – князь, курсирующий от камина до книжного шкафа, в развороте замер. – Может, все же…

– Нет, спасибо, Ваша светлость, – мотнула я опущенной на сцепленные руки головой.

– А я еще выпью, – и широким шагом вернулся к разносу с бутылками. – У меня к вам вопрос, – сказал и усмехнулся. – Теперь – у меня к вам.

– Я вас слушаю.

– Вы утверждали, что она… моя дочь, возвращалась именно для того, чтобы вернуть мне пропажу?

– Так точно. Это была ее миссия. Теперь она ее выполнила и обрела покой. Хотя… – замолкнув, вздохнула я.

Мужчина развернулся с наполненной рюмкой в руке:

– Что вы хотели сказать?

– Вы знаете, не мне вам в этом плане давать советы, но… закажите по княжне церковную службу за упокой души. Ей там станет легче.

– Где «там»?

– Где? Вам лучше знать.

– А-а…А вот я не уверен… Вы же знаете, конечно, о том, что было до ее болезни?

– Да. И, если вы насчет демона, то, здесь ваша дочь была бессильна, уж вы мне поверьте. Бывали случаи и покруче. И даже на Святой монастырской земле. Она же, наверняка, поначалу боролась. Вспомните: ездила внеурочно в храм и расставляла по всей комнате иконы?

– Ну да, – наморщил мужчина лоб. – Что-то такое… припоминаю… А как вы узнали про конверт в горшке?

– Я ее вычислила. Она ведь в виде призрака сначала в свою комнату вернулась. Там еще свежая энергетика. А уж потом запустила ее фантом. И он мне все показал.

– И его? – скривился князь.

– Его?.. Нет. С ним – сложнее. Он лишь след от руки оставил на стене над кроватью. Да и то – большая удача. Инкубы ведь редко материализуются в «процессе» и обычно действуют лишь на уровне сознания, перед этим полностью лишая свою жертву воли. Создают его видимость, так сказать.

– Тогда в чем вы видите причину смерти Малинки? – опустился князь на противоположный стул.

– В чем ее причина? – глянула я на него. – Во-первых: энергетическое истощение. Если говорить профессиональным языком: пробитие всех семи чакр. Хотя, вам это знать…

– А, во-вторых? – мотнул он головой.

– На самом деле «крайняя меланхолия». Она по нему, действительно, тосковала. Потому что успела впасть в зависимость. Это – тоже во власти инкубов и не единичный случай.

– Ага… – глянул мужчина на конверт между нами. Потом перевел взгляд на так и не тронутую рюмку с янтарной жидкостью внутри и одним глотком ее осушил. – Госпожа Вешковская… Я ведь так вам и не сказал. Хотя, это обстоятельство могло заметно облегчить вашу, и без того, безупречную работу.

– Ваша светлость. Владение данной информацией не входит в мои должностные полномочия, – откинулась я на стуле. – И если моя работа, действительно, закончена, то… могу я быть свободна?

– Да, конечно, – удивленно посмотрел он на меня. – Конечно. И… вы позволите вас пригласить остаться со мной на празднование Нового года?

Моя ж ты мать! А я про него совсем позабыла!

– Благодарю вас, Ваша светлость, но у меня до этого праздника еще есть дела, – и резко встав со стула, подорвала вслед за собой князя…

«Ваша светлость, владение данной информацией не входит в мои должностные полномочия»… Пафосно сказано, агент Вешковская. Тем более, если учесть, что «данную информацию» вы накануне получили от дочери Его светлости:

– Он меня мучил, – заломив руки, выдохнула призрачная Малинка.

– Это – понятно, – согласно кивнула я.

– Вряд ли тебе, магиня, такое понятно. Полное повиновение. Будто ты не живешь, а лишь плывешь в глубокой огненной реке, где берегов нет. А потом…

– Что «потом»?

– Потом он приказал мне принести ему это. Этот конверт. Но, – вдруг, вскинула девушка глаза. – я решила прежде заставить его поклясться, что он за то меня освободит. Раз и навсегда. И спрятала конверт в горшке, полив сверху Святой водой.

– Ага… А он больше не появился?

– Нет, – мотнул головой призрак. – Не пришел. А про те письма я сама вскоре напрочь забыла.

– Те письма?

– Ну да. Там лежат письма от какой-то знатной ладменской дамы к моему отцу. Я ее видела однажды, когда мы с ним по дороге в Чидалию заезжали в Куполград. И, думаю, у них был роман. А месяц назад она стала требовать вернуть их. Для отца это – дело чести.

– И поэтому ты вернулась…

Вот значит, как? Обычная любовная переписка. Хотя, если учесть значимость обоих адресатов… Береднянский князь Драгомир Светич и ладменская баронесса Пион. Тогда еще – вполне свободная дама, обремененная лишь самую малость… близкой связью с Его Величеством, Василием Вторым. А сейчас, вот уж месяц как законная невеста вассального правителя, графа Курубы. Хотя, сия информация – уже «детали перед отъездом» от моего начальника…

И зачем баронессе срочно понадобились назад свои письма?.. И зачем эти письма срочно понадобились семь лет назад здешнему инкубу?.. Да нет… Хотя… Политика, чтоб ее…

– Ух, ты, Спас!

Мой подвал, нацеленный другим концом на дверь номера в «Радушном очаге», чуть не завершился весьма неожиданно – мечом в лоб. Мужчина, прокрутив оный в воздухе, сунул обратно в ножны:

– Здрава будь. Как оно?

– Нормально. А ты с утра пораньше упражняешься в коридоре?

– Угу… Значит, закончила? – вытер Спас рукавом пот. – И мы теперь можем…

– Спас, у меня к тебе просьба. Личная.

Мужчина усмехнулся:

– И какая?

– Мне нужно в Стожки. Это отсюда всего в трех с небольшим верстах.

– А что там, в тех Стожках?

– Там ответ на вопрос. Очень важный. И если ты согласишься махнуть до них со мной, я по дороге расскажу… Спас?.. Хотя, я могу и…

– Ладно, – кивнул башенник. – Когда выдвигаемся?

– Дай мне два часа на помывку и восстановление запаса. Это…

– Я помню, Агата. Не первый год с тобой знакомы, – и, круто развернувшись, запрыгал по лестнице вниз…

На рассвете тридцать первого декабря хлопьями повалил снег. Вмиг исчезли из видимости и высокие дорожные обочины, и притихший за ними лес. Да и сами мы со Спасом превратились в два сугроба на лошадиных, переступающих по дороге ногах. Одна радость – мороз сразу спал.

Однако вывернув из-за последних берез, разглядеть ее я все же сумела – деревню Стожки. Очень схожую сейчас с Вариной игрушкой – шариком. Сказка, да и только. Причем, новогодняя.

– Ага… Погост возле оврага я вижу. Дом Стэнки… правее развалин… вижу. Кстати, ты не знаешь, чьих именно развалин?

Спас, смахивающий с тулупа налипший снег, прищурился туда же, в низинную даль:

– А Бог его… Вроде как, семья там жила. Не то графья приезжие, не то князья местные. У них на погосте склеп есть семейный. Вот это я знаю – четыре года назад упыря вокруг него гоняли с Ильей.

– Понятно, – протянула я. Вряд ли «князья», конечно – уж больно плотная их численность получается на квадратную версту. Да это так – из чистого любопытства был вопрос. А, если по существу. – Спас, я личину наброшу. А то меня здесь узнать могут. Так что не шарахайся. И зовут меня теперь…

– Хе-х. Пашута, – с прищуром обозрел меня Спас – значит, и это помнит. – «Оригинал» в гробу не перевернется?

– Не должен, – оскалилась я. – Ну что, до дома Стэнки сначала? – и, сжав шенкеля, дернула свой «сугроб» за поводья.

Внизу избы, утонувшие в снегу, выглядели гораздо выше, не смотря на свои «пышные юбки», а окраинная улица, удивив своей предпраздничной пустотой и тишиной, вскоре круто взяла влево. И повела вдоль внешней изгороди к нужной нам цели. Ну, почти до нее. Потому что в самом конце пришлось пробираться сквозь снег…

Все-таки странное отношение у местных к нужным им людям. В который раз убеждаюсь. Захворали – бегут к травнице: «Пожалуйста, помоги». В глазах – мольба. В кармане – кукиш. А случилась с ней самой беда: «Знать не знаю, как ей там жилось. Я с ней в церкви рядом не стоял», «Да у нее мужиков этих было, как лебеды в огороде. Мож, кого лишнего и до этого прибрала», – «А? Чаво? Да я – не тутошний, так что, отступитесь».

– Да-а. Поработали на славу.

– Ага, – поправив шапку, и я обозрела разобранную наполовину крышу когда-то красивого светлого дома, черные дыры вместо оконных рам и одинокие поперечины вместо забора палисадника. – Попользовали Стэнку до самого конца. Хотя, нет – крыльцо уцелело.

– Еще бы, – зло хмыкнул Спас, сползая с седла. – Под ним же ведьмин оберег зарыт, охрана дома. Вдруг, чиреи на носах повыскакивают? – я с удивлением глянула на Божьего воина. Потом тоже ухнула со своего прямиком в снег, утонув в нем до колен. – Руку давай, Агата. Тфу ты, Пашута.

– Даю!

Через две минуты мы уже были внутри дома. В отличие от фасада, на удивленье, не тронутого. Толи причуды воспитания не позволили и сюда влезть, толи (если верить Спасу) инстинкт самосохраненья, но здесь даже половики на полу уцелели. А вялый ветер качал потемневшие вышитые занавески, щедро пуская хлопья вовнутрь. На рассохшемся комоде – глиняный горшок с букетом из высоких сухих стеблей. Что там было? Пижма. Ею тогда густо несло. На лавке у стены – детская деревянная люлька, теперь занесенная снегом. Готовилась к появлению дочки. Для нее и недошитая распашонка, торчащая из корзины с клубками… Моя ж ты мать…

– Ты чего?

– Уф-ф, – громко выдохнула, сглотнув. Загоняя обратно подступивший ком злости. – Ничего… Та-ак. Надо работать, – и сдернула с рук перчатки, сунув их за край тулупа. – Надо работать… Где он тогда лежал со своим колом в груди?.. Ага, точно, здесь.

Спас, вздохнув, вышел из дома в сени. И чем-то там брякал потом, ругаясь, тоже, невесть на кого. Я была занята, чтоб уточнять, сосредоточенно изучая пространство. А через час, наконец, застыла. Полностью ошарашенная результатом. Но, осознать его мне помешал вернувшийся Спас. Потому что вернулся не один:

– Пашута, тут к тебе… пришли. Хе-х, гости.

Щуплый мужичок, сдернув ушанку с седой лохматой головы, сначала огляделся по сторонам. И лишь после, мимо Спаса, переступил высокий порог:

– Здравствуй, дЕвица. А я тута мимо проходил, гляжу… – и для наглядности сосредоточился на мне, видно, на предмет ведьминского чирея.

– Ну, здрасьте, – в ответ прищурилась я.

Мужичок оживился:

– Ага. А вы по делу в этой избе или тоже – по пути?

– По делу, – гаркнул Спас так, что любознат вздрогнул. – Это – племянница вашей бывшей травницы. Зовут Пашута. Наводила в Крылатой башне справки про родню, ей и поведали о случившемся. А я ее сопровождаю от монастыря.

– Кхе-кхе. Да неужто? – и скосился на два «опознавательных» меча башенника. Ну, теперь дело пойдет. – О-о, – в подтвержденье, уважительно протянул мужик. – Раз так, то… А чего вы, миллюди, хотели? Сгребли да увели Стэнку. Уж семь годочков, как. А травница хорошая была. Мне зубы лечила и бабке моей ноги… Или наоборот?.. Да не помню. Говорю ж, хорошая была – все излечила.

– Зовут– то вас как? – решила и я пойти на сближение.

– Зовут? – расплылись мне во всю физиономию. – Прохор. Прохор Гуревич. Живем с бабкой наискось отсюда, вот я вас и заприметил.

– Ага. А староста ваш где? Мне бы в книгу глянуть с записью о тетке, чтоб точно удостовериться в родстве.

– Так вы, миллюди, сегодня его не найдете.

– Это еще почему? – вздернул брови Спас.

Селянин на всякий случай отступил от него к косяку:

– Тверёзым не найдете. Праздник ведь. Вся деревня – в корчме Гргура или возле, на площади, гуляет. И вы бы туда пошли? Праздник ведь, Новый год.

– Значит, и староста там? – строго уточнила я.

– Ага. Я ж говорю.

– Про то мы слышали, – Спас, напоследок пугнув мужика бровями, подошел вплотную ко мне. – Что будем делать?

– А что будем делать? – в задумчивости протянула я. – Надо идти к…

– Гргуру! – спешно встряли из-за широкой Спасовой спины. – Я и провожу вас. Там и заночевать можно. А то тут-то? Околеть разве что, – и так прочувствованно вздохнул, что мы с башенником переглянулись: точно, чего-нибудь вынес.

– Ладно, Прохор Гуревич, – развернулся к нему Спас. – Веди к этому…

– Гргуру.

– К нему. Хе-х. Корчмарь и с таким именем?

– Это – не имя. Это проверка целая! – радостно огласились нам уже из сеней. – Бабы наши стожковые так мужиков своих проверяют: если затрудняешься внятно сказать, у кого весь вечер проторчал, значит, нетверёзый. И тогда… Проверка еще та!

– По-шли, – в последний раз окинув глазами дом, качнулась к порогу и я. Вслед за Спасом…

Деревенское гулянье мы застали уже в полной красе. И вдоль и поперек. И вширь и в глубину. Вот «в глубину» вначале и занырнули. Оставив у корчмового входа лошадей подскочившему шустрому пареньку. Вроде, пока «тверёзому». И сразу попали в Новый год. Здесь он выражался во многом: во-первых, сам факт непотребной пьянки с утра – селяне даже зимой в обычный день себе такого позволить не могут. Во-вторых, щедро натыканными по щелям между бревен еловыми ветками с кое-где уже объеденными на них кренделями. И в третьих:

– С праздником, милгости! Бог – на небе, Новый год – на земле! – вот этим приветствием сразу от входа.

– Гыгур, тащи нам сюда еще своего этого!

– Да погоди ж ты! Проходите. У меня как раз два места освободились. Прохор, и ты здесь? Тож проходи! – длинный корчмарь с залихватски подкрученными черными усами, радостно раскинул нам руки. – О, Божий воин, у меня для вас квас шиповниковый найдется.

Спас в ответ воздел глаза к потолочным расписным балкам. Я хмыкнула:

– Так Новый год же? Он для всех на земле. Спас?

– Так а мы…

– Все нормально. Можно.

– Ладно, – кивнул мне башенник, пытаясь спрятать в щетину улыбку. – Куда нам?..

И мы, все трое, считая местного Прохора, гармонично влились в стожковый Новый год.

Сначала время тянулось на удивление медленно. Мы со Спасом, слушая краеведческую лекцию от втиснувшегося рядом Прохора, просто с удовольствием поглощали еду. Иногда, правда, кивали и задавали лектору наводящие вопросы. В основном, сворачивая от местной флоры и фауны в мою «родственную» тему. И я еще четко помнила, что сегодня надо много успеть… Потом Прохор в порыве энтузиазма, начал знакомить нас с местным населением. Их мы тоже «опрашивали». И чем дольше, тем больше узнавали подробностей о моей родной «тетке»:

– Она вообще добрая была. Отзывчивая. И брала недорого: двух кур за настой. Настой хороший. Да и куры у меня – тож… Зачем ей столько кур? – и задумчивым взором в рюмку перед своим курносым носом. – Ну, будем! С Новым годом, миллюди!

Потом – следующая с откровениями:

– А и жилось Стэнке трудно. Все время – одна. А что с этих мужиков-то? Мы ведь с ней подруги были. Да. Лучшие. Бывало, придет ко мне, и сядем с ней на завалинке семечки грызть. Она мне про все рассказывала. И про мужиков своих. Трех или четырех. Только про последнего всегда молчала… О-ох. Ну, за упокой ее души, прости Господи. Да, и с Новым годом, – смахнув кончиком косы скупую подружью слезу.

Но, больше всего «порадовала» меня лично третья. Самая, пожалуй, осведомленная и непредвзятая. Как и положено хозяйке деревенской лавки:

– А что о ней, о Стэнке, говорить? Тетка у тебя была – простая баба. И налюбилась всласть и натерпелась. Но, молчала всегда. Не то что некоторые – на пол деревни орут. Я один раз лишь видала следы от этой ее «любви». Роковой. И, знаешь что? Все ж, ведьма она была. Хоть и баба… Почему? А, пришла тогда ко мне в лавку за солью и руку с деньгами через прилавок протянула. У нее выше ладошки – след от мужской пятерни. Смачный такой. И вдруг… – сглотнула лавочница слюну. – исчез. Прям у меня на глазах. Стэнка тогда рукав одернула, на меня зыркнула и вон бежать… Долго после не приходила… Вот так вот… Ну что, Пашута, давай, за наше с тобой бабье счастье. Не чокаясь…

Уф-ф… А вот старосту мы со Спасом так и не дождались. А, не надо уже. И без него больно «весело».

– Ты чего это загрустила невзначай?

– Не знаю, Спас.

– А я вот знаю, А… Пашута. Думаешь, слепой?

– Сколько пальцев? – растопырила я перед мужским носом пятерню.

Спас сосредоточенно скосился в самый ее центр:

– Много.

– Значит, не слепой, а просто… как это, «нетверёзый».

– А даже и так, – мотнул башенник головой. – И поэтому тебе скажу, девица: что-то тебя гнетет.

– О-о, только вот исповеди сейчас недостает. Хватит с меня и одного Святого.

– Не богохульствуй.

– А ты не лезь в душу.

– А ты… – смолкнув, прищурился Спас. – Что, так и не скажешь? По старой-то дружбе?

– А-а… А ты ведь мне и вправду, друг.

– А то?

– И как я раньше не догадалась?

– И-и? – склонился ко мне через стол Спас.

– И-и… гнетусь, друг.

– Во-от!

– Еще как гнетусь. Понимаешь… Я ведь люблю его.

– Кого?

– Ника, – недоуменно уточнила я. – Я его люблю. И все у нас замечательно. Даже слишком.

– А такое бывает? – выгнул башенник бровь.

– Ага. Бывает, – вздохнула в ответ я. – Только, он замуж меня хочет взять.

– А ты?

– А я?.. Спас, ну какая из меня «жена»? Это ж – обязанности. Одни сплошные обязанности.

– А ты их боишься?

– Ага. Боюсь. Я вообще жизни боюсь. Настоящей. Цивили… цивилизован-ной.

– Все с тобой ясно.

– И что? – подняла я от стопки глаза.

– А то, что пора тебе.

– Куда?

Мужчина насмешливо хмыкнул:

– Замуж. Иначе так и будешь бегать от жизни. Настоящей. С настоящими радостями и обязанностями. Их никакая служба не заменит. Ни здесь, ни у тебя в твоей канцелярии. Потому, как это – не жизнь. Это – служба.

– И где-то я уже подобное слышала, – скривилась я, глядя в разрисованное мелом окно. – Точно. Лекарь мой прежний тоже самое вещал. Господин Дучи… Все, Спас.

– Что, терпение лопнуло? – ехидно уточнили у меня.

– Нет. Просто, уже пора.

– Куда?

– Дело еще есть, – сказала и, как можно тверже поднялась из-за стола.

Спас мою попытку повторил:

– Что за дело?

– На местном погосте. Осталось последнее уточнить… кое-что.

– Милгости! Куда ж вы? Скоро все на площадь – костер жечь.

– Господин Гр-р-гу-р, мы – ненадолго. Туда-обратно…