Текст книги "Любовные игры по Интернету"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Какая-нибудь польза наверняка найдется, – уверенно сказала я. – Надо бы тебе почитать специальную литературу. Справочник диетолога, например.

– Прямо сейчас заеду в книжный магазин и куплю! – Подружка залпом допила кофе и привстала, но я жестом остановила ее.

– Погоди секундочку! – У меня зазвонил телефон. – Алло?

Серебристая трубка молчала, как рыба, а заливистый звон продолжался. Тут только я поняла, что трезвонит мобильник Коляна, который он забыл у Лазарчука, а я забрала, когда приезжала за Татьяной Лариной.

– Алло? – повторила я, поменяв трубку.

– Дяденька! – заныл ломкий юношеский голос. – Я по ошибке на ваш счет сто рублей положил!

– Молодой человек! – крепко рассердившись, железным голосом пробряцала я. – Это уже переходит всякие рамки! Что за шутки? Хватит нас донимать!

Я резко выключила трубку и швырнула ее в сумку. Любопытная Ирка раздумала уходить и плотно присела на стул.

– Очередной телефонный мальчик! – сердито выдохнула я и злобно укусила последний рогалик. – Хочет получить сто рублей с Коляна, это его мобильник.

– Тот же самый мальчик или уже другой? – заинтересовалась подружка.

– Третий! Первый звонил тебе, второй – мне, третий – Коляну! Хотя третий мог быть и первым, я же его голоса не слышала… Два голоса совершенно точно разные, но текст озвучивают один и тот же, похоже, это какая-то детская мафия! – рассердилась я. – Интересно, они всем подряд звонят или только нашу компанию преследуют?

– Надо поспрашивать у народа, – предложила Ирка и наконец встала со стула. – Все, мне пора. Я должна еще в книжный магазин заехать и в парикмахерскую, а потом полезных для здоровья мяса с картошкой на ужин нажарить. А ты на работу или уже домой?

На работе меня сегодня уже не ждали, так что я попросила подружку забросить меня домой. Сменила на посту няню, собрала ребенка на прогулку и выдвинулась с ним в парк. Гуляла, внимательно приглядывая за малышом, и между делом думала о звонках телефонных хулиганов-вымогателей. Можно ли на таком простом трюке построить прибыльный бизнес? С одной стороны, сто рублей – небольшие деньги, разбогатеть трудно. С другой стороны, именно потому, что деньги небольшие, нормальному человеку проще отдать плачущему попрошайке наличные, чем заморачиваться с переводом средств на счет. А если поставить сбор «стольников» на поток, можно собрать вполне приличную сумму. Нужно только иметь обширную базу данных телефонных номеров, причем не стационарных, а мобильных. Вопрос: где предприимчивые детишки разжились этой закрытой информацией? Я решила, что мы с Иркой должны опросить друзей-знакомых, чтобы выяснить, кто из них еще попал на крючок юных вымогателей, и попытаться найти закономерность. Может, все жертвы обслуживаются у одной операторской компании, а малолетние любители стольников имеют там своего человека и через него добрались до базы данных? Я, правда, слышала, что разнообразные базы данных, в том числе и телефонные номера абонентов компаний мобильной связи, можно за пару тысяч рублей купить на рынке, где продают пиратскую аудио– и видеопродукцию, нелицензионные компьютерные программы и игры. Но две-три тысячи рублей для детишек немалые деньги – это раз. Второе: если бы они заплатили пару «штук» за базу данных, то сшибали бы с доверчивых граждан не по стольнику. Побольше брали бы, чтобы окупить накладные расходы.

Когда Колян вернулся с работы, я рассказала ему о телефонном «разводе на бабки» и предупредила, что откупаться от приставучих мальчиков сторублевкой не рекомендуется.

– Нельзя потакать дурным наклонностям, мы должны попытаться перевоспитать этих испорченных деток! – торжественно заявила я, широко взмахнув дырявой ложкой, которой выуживала из кастрюли фабричные пельмени.

– В нашей маме проснулся педагог! – объяснил Колян Масяне.

– Доброе утро! – сказал проснувшемуся в маме педагогу вежливый ребенок.

– Я бы предпочел, чтобы в нашей маме проснулся повар! – добавил его папа, недвусмысленно намекая на то, что он не в восторге от полуфабрикатов.

– Продукты глубокой заморозки очень полезны для здоровья! – отбрила я. – Начинка полуфабрикатных пельменей чрезвычайно богата соевым белком!

Колян впечатлился моей эрудицией и замолк.

– Коля будет есть пельмени! – сообщил Масяня, подкрепив этим заявлением мои доводы в пользу полуфабрикатов.

– Папа тоже будет, – со вздохом согласился Колян. – Больше-то все равно ничего нет!

Придя, таким образом, к согласию, мы мирно поужинали, после чего папа с сыном отправились играть в компьютерную игру, а я нехотя переместилась к мойке и принялась за мытье посуды. От этого увлекательного занятия меня оторвал Лазарчук.

Он вломился в нашу квартиру без стука, впопыхах наступил на машинку, которую Мася оставил в прихожей, и вкатился на ней в гостиную, как на роликовом коньке. Эффектное вторжение капитана в наше мирное жилище я отследила краем глаза и не сразу присоединилась к аплодисментам, которыми наградили второго в истории – после дяди Степы – милицейского конькобежца Колян с Масяней. Я поспешно вытерла мокрые руки полотенцем, прошла в комнату и вопросительно уставилась на Лазарчука, который беспрепятственно домчал на игрушечной машине до дивана и очень удачно на него упал.

– Извиняюсь, если я не вовремя, – буркнул Серега, сообразив, что вломился и без предупреждения, и без разрешения.

– Мы тебе всегда рады! – успокоил его Колян.

Лазарчук, на лице которого особой радости не замечалось, признательно кивнул ему и перевел взгляд на меня. Взгляд был откровенно затравленный.

– Что еще? – спросила я, сообразив, что у Сереги случилась какая-то новая неприятность.

– Она отказывается возвращаться домой! – в отчаянии воскликнул Лазарчук и в сердцах бухнул кулаком по дивану, что, впрочем, не произвело на диван никакого впечатления. На меня, признаться, тоже. – Бабушка Татьяна Батьковна категорически не желает ехать в Бураховскую, не повидав хворого Сергея Петровича!

– Это еще кто такой? – спросил Колян.

– Это я! – выкрикнул Лазарчук, после чего зажмурился и рухнул в подушки.

Вид у него при этом сделался действительно весьма и весьма нездоровым.

– А чем ты болен? – забеспокоился мой муж.

Лазарчук открыл один глаз и посмотрел на меня.

– Рожей, – вынужденно призналась я.

На Серегину рожу в этот момент стоило посмотреть!

– Давай специально для бабули Лариной устроим спектакль, – быстро сказала я, чтобы превратить стремительно назревающие разборки в конструктивную беседу. – Найдем среди пациентов инфекционной больницы подходящего старичка, ангажируем его и представим Татьяне как Сергея Петровича Лазарчука. Пообщаться плотно они все равно не смогут, в инфекционке посещения запрещены, «дедушка Сережа» бабушке Тане в лучшем случае ручкой в окошко помашет и головушкой приветливо покивает. А Татьяна Батьковна успокоится и тихо-мирно уедет в свою родную Бураховскую!

– План хороший, но ничего не получится, – мрачно сказал Лазарчук, вынырнув из диванных подушек. – Поздно! К сожалению, я уже сказал Татьяне Батьковне, что Сергей Петрович Лазарчук после долгой и продолжительной болезни скончался!

Тихо ахнул Колян.

– Так это же замечательно! Отлично придумано! – похвалила я изобретательного капитана. – Теперь-то бабушка Таня не будет настаивать на визите в больницу!

– Да, в больницу она больше не просится, – желчно подтвердил Лазарчук. – Зато теперь она желает проводить покойного деда Сережу в последний путь и в высшей степени настойчиво просится на его похороны! Не хочет уезжать, не порыдав на его могилке!

Тут мы с Коляном ахнули дуэтом.

– М-да… – Я немного подумала и решила: – Значит, делать нечего. Чтобы спровадить восвояси бабушку Ларину, придется нам тебя похоронить!

– Заживо?! – ужаснулся Колян.

– Зачем заживо? Замертво! – сказала я.

– Так мы убивать Серегу будем, что ли?! – Муж смотрел на меня с ужасом.

– Честно говоря, мне нравится ход твоих мыслей, – призналась я, пристально взглянув на неприятно удивленного Лазарчука. – Убить дурака действительно очень хочется! Сам вляпался в романтическую любовную историю, сам превратил ее в трагедию… Однако по старой дружбе мы Сергея Петровича пожалеем, в могилу загонять не станем. Похороним кого-нибудь другого.

– Есть кандидатура! – нехорошо оживился Колян. – У нас в газете имеется такой Миша Брюшкин, фотограф, он вечно приносит кошмарно плохие снимки – мутные, пересвеченные, с заваленным горизонтом, а мне их обрабатывать приходится! Надоело до смерти! Давайте Мишку убьем, если у вас никого другого на примете нету?

– Убивать мы никого не будем, задействуем готового покойника, – сказала я. – Серега, ты можешь по своим милицейским каналам выяснить, не планируются ли в ближайшее время похороны какого-нибудь старичка по имени Сергей?

– Я это без всяких ментовских каналов узнаю, в муниципальном предприятии «Память» – это при городском кладбище контора такая, – взбодрился Лазарчук. – Только почему тебе обязательно Сергей нужен? Приведем бабулю Ларину на похороны первого попавшегося старца – и все дела!

Я покачала головой:

– Представь, что хоронить будут какого-нибудь Василия или Григория. Будет несколько странно, если мы притащимся с венком, на котором будет написано: «Дорогому Сергею от Татьяны!»

– Ладно, я попробую подыскать Сергея, – признав мою правоту, неохотно согласился Лазарчук.

– И постарайся, чтобы он был более или менее известной личностью! – Я поставила еще одно условие: – Крайне желательно, чтобы похороны были пышными и многолюдными, чтобы мы могли затеряться в толпе. Иначе кто-нибудь из безутешных родственников непременно поинтересуется, кем мы приходились усопшему. Представляешь, как будет скомпрометирован ни в чем не повинный покойник, если Татьяна ничтоже сумняшеся назовется его возлюбленной?

– Репутация постороннего дедушки будет погублена безвозвратно! – кивнул Колян. – Трудновато будет после этого оправдаться человеку, который уснул вечным сном!

– Спокойной ночи! – услышав про сон, громко сказал вежливый Масяня.

Лазарчук истерически захохотал и удалился из нашего гостеприимного дома, вытирая слезы и нервно икая.

– Ты думаешь, с Серегой все будет нормально? – тихо спросил меня Колян, провожая друга обеспокоенным взглядом.

– Жив будет! – пожав плечами, ответила я.

Глава 9

Лазарчук позвонил утром, в половине девятого. Я как раз тряслась в троллейбусе, направляясь на работу, когда запел мой телефон.

– Чего надо? – не узнав входящий номер, с подозрением спросила я.

Вопреки моим опасениям, звонил не очередной юный вымогатель, а Серега.

– Чего-чего! Радостью поделиться! – весело ответил он на мой вопрос. – Слышь, Ленка, похоже, кончилась моя черная полоса, началась белая-белая! Как тапки!

– Какие тапки? – не поняла я.

– Говорю же, белые! Которые в самый последний путь обувают! – непонятно ликовал Лазарчук. – Повезло мне просто сказочно, нашелся-таки дублер!

– Какой дублер?! – в переполненном транспорте было душно, моим мозгам не хватало кислорода, и я отчаянно тупила.

– Ты забыла, что ли? И. о. дедушки Сергея Петровича! – напомнил Серега. – В точности, как заказывали: вполне приличный покойник преклонных лет, да еще популярный человек, композитор, так что хоронить его будут пышно.

– Он твой тезка, тоже Сергей?

– Не совсем, он Семен, но тоже Петрович! – Лазарчук чуток умерил радость в голосе и с легким беспокойством спросил: – Сойдет ведь Семен за Сергея, да? Или нет?

– Запросто сойдет! – успокоила я приятеля. – Мы замнем ленточку на венке, чтобы «Се» осталось на виду, а «мен» в складочку спряталось, и все дела! Кстати, а как полное ФИО твоего дублера?

– Семен Петрович Скоробогатиков, – отрапортовал Лазарчук. – И представляешь, какая еще удача? Он не от старости скончался, а попал под поезд, и хоронить его будут в закрытом гробу!

– Какую же удачу ты в этом видишь? И для кого? – удивилась я.

– Ну как же! Наш-то Сергей Петрович, по твоей версии, скончался от инфекционного заболевания, которое должно было обезобразить его благородные черты! – напомнил Серега. – Так что очень удачно, что лица покойного Татьяна Батьковна не увидит!

Он довольно хмыкнул и перешел на деловитую скороговорку:

– Похороны в одиннадцать, ты будешь?

– Композитор, говоришь? – повторила я. – Постараюсь прибыть.

Закончив разговор с Лазарчуком, я позвонила Ирке, оторвала ее от утреннего кофепития с плюшками и потребовала, чтобы подружка взяла ручку, блокнот и записала телефон нашего главного редактора.

– Как только дожуешь булку, сразу же позвонишь Мамаю, – велела я азартно чавкающей обжоре. – Скажешь, что ты из Департамента культуры, и поинтересуешься, будет ли наша телекомпания освещать торжественное мероприятие – прощание граждан с выдающимся сыном Кубани, видным деятелем культуры, композитором Семеном Петровичем Скоробогатиковым.

– Ты в самом деле думаешь, что мне это интересно? – простодушно удивилась Ирка.

– Еще как интересно! – уверенно сказала я и вкратце объяснила подружке интригу.

– Класс! – выслушав меня, восхитилась она. – Выходит, мы вроде как репетируем похороны нашего дорогого Лазарчука? Да, это шоу я пропустить не хочу. Когда и где встречаемся?

– В одиннадцать часов на городском кладбище, – ответила я. – Если, конечно, ты не забудешь позвонить Мамаю.

Ирка ничего не забыла, исполнила мой наказ в точности. Наш главред чрезвычайно уважительно относится к властям предержащим, ему даже прямых приказов не надо, довольно одного деликатного пожелания. Как и следовало ожидать, после звонка «из департамента» он моментально отрядил съемочную группу на освещение общественно значимого печального мероприятия. Правда, это задание первоначально досталось не нам с Вадиком, а Женьке с Наташей, но мы с ними поменялись. Коллеги с радостной готовностью уступили нам путевку на кладбище и поехали на кондитерскую фабрику снимать открытие новой вафельной линии. Мой оператор был состоявшимся бартером ужасно недоволен.

– В кои-то веки нам с тобой досталось что-то приличное! – сердито ворчал он по дороге на погост. – Не кровавое ЧП на вокзале! Не массовый падеж бройлеров на птицефабрике! Не торжественная установка новых помойных баков, закупленных мэрией на средства добрых спонсоров! Не приобретение тубдиспансером современного флюорографического аппарата! Презентация вафельной линии, надо же, прелесть-то какая! Небось и дегустация будет, и еще с собой вафель дадут! Жуй – не хочу! И от такой приятной и полезной съемки ты отказываешься в пользу похорон?!

– Ну извини, – примирительно сказала я. – Понимаешь, мне очень надо попасть на эти похороны. А вафель я тебе сама куплю, обещаю. Хоть целый килограмм!

– Лучше целых два, и обязательно со сливочной начинкой! – вредничая, сказал мой напарник.

Он выглянул в окошко, оглядывая длинный караван автомобилей, медленно втягивающихся в ворота кладбища, присвистнул и вполне миролюбиво сказал:

– А тут серьезное мероприятие планируется, персон на двести как минимум!

Я тоже высунулась в окошко, высматривая в веренице машин «Опель» Лазарчука.

– Скажи, а мы только процесс захоронения снимаем или еще и на поминки пойдем? – невинным тоном поинтересовался Вадик. – Ты не знаешь, кстати, где ритуальный обед будет? Наверное, в каком-то хорошем ресторане…

– Уймись, желудок! – строго сказала я. – Прекрати разговоры о еде и сделай приличествующее случаю печальное лицо!

– Не получается! – пожаловался напарник.

– Ничего, сейчас получится! – пообещала я и с силой наступила ему на ногу.

В результате Вадик вылез из машины со слезами на глазах и болезненно перекошенной физиономией. Я тоже не улыбалась, потому что напарник не сильно, но обидно стукнул меня по голове микрофоном. В общем мы отлично вписались в толпу скорбящих.

– Ты снимай все подряд, а я тут кое с кем встретиться должна! – сказала я Вадику, высмотрев на фланге Ирку и Татьяну Ларину.

Обе были в черном и издали походили на пару разнопородных насекомых: высокая сухощавая Татьяна напоминала сверчка, а круглая Ирка рядом с ней смахивала на навозного жука. Я не преминула ей об этом сказать, но из деликатности употребила синонимичное название насекомого:

– Ирка, в этом платье ты похожа на скарабея!

– Мы обе скорбим, – по-своему услышала меня подружка.

Она показала пальцем на венок, который придерживала Татьяна. Плетенка из искусственных еловых веток, густо усеянных разлапистыми бумажными цветами, была перевита черным крепом с золотым тиснением. На ленте, искусно смятой по моему совету, читалось: «Дорогому Се… Петровичу от друзей. Будем помнить!»

– Точно, я этого никогда не забуду! – пробормотала я, усилием воли сдерживая усмешку.

Ирка, услышав мои слова, закивала. Физиономия у нее была кислая и надутая, как будто подружка сунула в рот лимон и еще не прожевала, а глаза искрились весельем.

– А где наш капитан? – спросила я.

– Сам не смог прийти, попросил меня, – тихо ответила Ирка. – Сказал, слишком сильное это для него испытание. Ты же понимаешь, покойник ему не чужой!

– Это большое испытание для всех нас, – скорбно сказала я, покосившись на Татьяну. – Сегодня мы провожаем в последний путь нашего доброго друга, Сергея Петровича Лазарчука!

В этот момент над холмистой равниной погоста понесся усиленный мегафоном бархатный баритон:

– Сегодня мы провожаем в последний путь замечательного человека, гражданина, патриота Кубани, видного деятеля культуры, замечательного композитора Се…

– О-о-о! – громко взвыла Ирка, заглушая тоскливым коровьим ревом настоящее ФИО усопшего.

– Крепитесь, Ирочка! – сочувственно сказала ей Татьяна.

– Человек удивительной судьбы, редкой силы духа и большого таланта, Се…

– У-у-у! – возрыдала я.

– Крепитесь, Леночка! – призвала и меня бабуля Ларина.

На нас оглядывались. Ирка незаметно дернула меня за рукав, я умерила рев и превратила его в тихий жалобный скулеж, который не мешал нам обеим чутко прислушиваться к словам оратора, которого, как на грех, точно прорвало.

– Богатое творческое наследие, множество благородных поступков и добрых деяний, вся жизнь Се…

– А-а-а! – дуэтом заголосили мы с Иркой.

– Девочки, милые, я вижу, вам никак не выдержать всю церемонию до конца! – пожалела нас добрая бабушка Татьяна. – Может быть, вы уже потихоньку пойдете, а я останусь и прощусь с Сергеем Петровичем за всех нас?

– Нет, лучше я останусь и прощусь за всех! – деловито возразила я, перестав шумно рыдать. – А вы, пожалуйста, уведите отсюда Ирочку! Я смотрю, ей совсем плохо, она уже и на ногах не держится!

Тут, чтобы дело не расходилось со словами, я незаметно пнула Ирку в каблук, подружка пошатнулась, потеряла равновесие и тяжело повисла на плече Татьяны.

– Да, конечно, я помогу! – растерянно откликнулась доверчивая старуха. – Но как же венок? И земельку бы в могилу бросить, троекратно, как положено…

– Я брошу за троих, и веночек оттарабаню, – пообещала я, подталкивая и разворачивая неповоротливую Ирку. – Идите, идите! У аптеки остановитесь, валерианочки купите и выпейте!

– На брудершафт! – откликнулась Ирка каким-то подозрительным квохчущим голосом.

Я всерьез опасалась, что несдержанная подружка разразится гулким демоническим хохотом, и надеялась только на то, что это неуместное веселье удастся выдать за истерику.

Дамы неторопливо удалились – хрупкая Татьяна трогательно поддерживала дородную Ирку, а та трясла головой и жутко гримасничала, усиленно сдерживая смех. Узкий проезд между кварталами кладбища был тесно уставлен дорогими автомобилями, и за китовьей тушей джипа я потеряла наших с Лазарчуком подруг из виду. Свою простенькую «шестерку» Ирка припарковала где-то в отдалении.

– Лен, прости меня! – виновато сказал Вадик, которого я вытащила из толпы за рукав. – Я же не знал, что у тебя тут что-то личное. Ты была хорошо знакома с усопшим, да?

Сообразив, что мой жалостливый напарник видел и слышал, как мы с Иркой рыдали, точно две белуги, над гробом чужого старичка, я уклончиво сказала:

– Кто же не знает песен на музыку Семена Скоробогатикова?

– Я не знаю, – честно признался Вадик. – Напой что-нибудь, а?

– В другой раз! – отговорилась я, не имея решительно никакого представления о творчестве уважаемого Семена Петровича.

– Сейчас! – уперся капризный оператор. Он остановился и даже топнул ногой. – Сейчас же! Я стыжусь своей неосведомленности!

Я испытующе поглядела на напарника и вздохнула, покоряясь. По Вадику было видно, что он от меня не отстанет, будет неутомимо требовать заполнить досадный пробел в его эрудиции. Я огляделась, решила, что мы достаточно удалились от толпы скорбящих, откашлялась и фальшиво напела первое, что пришло в голову:

– Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки велика-ая Ру-у-усь!

– Да здравствует созданный волей народной великий, могучий Сове-етский Союз! – с готовностью подхватил Вадик.

– Никак партайгеноссе хоронят? – мотнув в сторону толпы у открытой могилы нечесаной кудлатой головой, спросил товарища-собутыльника бомж Борик, уютно устроившийся в поросшей травушкой-муравушкой расщелине между двумя могильными плитами. И, не дожидаясь ответа, присоединил дурной голос к слаженному дуэту:

– Сла-а-авься, отечество! На-а-аше свободное!

Приятель Борика, давно и основательно не мытый бродяга Леша, поднял лохматую голову над скамейкой, окинул увлажнившимся взором просторы отечества, густо уставленные покосившимися крестами и тотально свободные от жизни, и растроганно заблажил:

– Дружбы народов надежный оплот!

С дружбой народов на кладбище и впрямь был полный порядок, на обелисках, между которыми устроился Борик, мирно соседствовали фамилии Горгипидзе и Рабинович.

От полноты чувств Леша подпрыгнул сидя, и подгнившая лавочка, являющаяся недостаточно надежным оплотом, с треском переломилась, уронив певца в могучую кладбищенскую крапиву, так что вместо прочувствованных строк про партию Ленина и торжество коммунизма из кусачей зелени понеслась жутко матерная антисоветчина.

– Странное здесь эхо! – поежился Вадик, опасливо оглядевшись.

Удалясь от последнего пристанища С.П. Скоробогатикова, мы забрели в глухой уголок старого кладбища. Здоровенная, как курица, ворона, важно восседающая на плакучей ивушке, внимательно посмотрела на нас и зловеще каркнула.

– Ой, быть беде! – нервно сглотнув, сипло сказал впечатлительный Вадик.

– Дзинь! – в тон ему придушенно пискнул мой мобильник.

– Да! – сказала я в трубку, а в ответ услышала мучительный стон и слабый голос Ирки:

– Хелп… – и гудки.

– Ну вот, накаркали! – в отчаянии я погрозила кулаком с зажатым в нем мобильником сначала вороне, а потом Вадику. – Что-то стряслось, Ирка на помощь зовет! Господи, а куда же бежать, где она?

Я завертела головой, пытаясь сориентироваться.

– Спокойно, щас я ее найду! – сказал Вадик. Он аккуратно поставил камеру на травку и полез на дерево, успокаивающе приговаривая: – Не волнуйся, не потеряется твоя Ирка, чай, не маленькая, поздоровее меня будет!

Поскольку Вадик и сам был немелким, ивушка под ним гнулась и трещала. Ворона, согнанная с ветки, летала вокруг дерева кругами, как авиамоделька на веревочке, и возмущенно каркала.

Активное шевеление ивовых ветвей и крайне взволнованную ворону углядела своими подслеповатыми очами дряхлая старушка Марфа Петровна. Она перестала тереть проволочной мочалкой замшелую могильную плиту, с трудом распрямила спину, подняла голову и крикнула своему супругу:

– Иван Лукич, ты поторопись, погода-то портится!

Глуховатый Иван Лукич слов супруги не услышал и продолжал старательно возить большой малярной кистью по высокому деревянному столбу, поддерживающему дощатый навес над парой старых могилок. В ведерке, подвешенном на гвоздик, плескался раствор извести.

– Ванечка, кажись, буря начинается! – сложив руки рупором, крикнула мужу Марфа Петровна.

Хмельной бомж Борик, которого хоровое пение советского гимна настроило на поэтический лад, с выражением продекламировал из кустов незабываемое:

– Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя!

Основательно запутавшийся в крапиве Леша продолжал почем зря крыть ум, честь и совесть советской эпохи, поэтому Борик повысил голос, заглушая ругань:

– То как зверь она завоет, то заплачет как дитя!

– Во-о-он она! – диким зверем взвыла пугающе сотрясающаяся плакучая ивушка.

Под хруст и шелест обломанных веток Вадик, увитый свежей зеленью, рухнул на землю, выругался и сказал мне:

– Ирка лежит на дороге! Там!

Он вскочил на ноги и, прихрамывая, поскакал между могилами напрямик.

– Одна лежит? – глупо спросила я, поспешая за ним. Ушли-то они вдвоем с Татьяной!

– Знаешь, по-моему, ей сейчас не до секса! – по-своему понял мой вопрос Вадик.

След в след за напарником я вычертила синусоиду в обход надгробий, выскочила на дорогу, увидела распростертую в пыли подружку и поняла, что Вадик, безусловно, прав. Сексом тут и не пахло! Ирка, вся в черном, лежала навзничь, как дохлый таракан. Вадик, подоспевший первым, тут же начал ее ворочать и нахлопывать по щекам, в результате чего Ирка открыла один глаз. Второй она открыть не могла, он заплыл и быстро наливался синевой.

– Иришка, что случилось? Кто тебя ударил? – запричитала я, рухнув на колени рядом с травмированной подружкой.

– А хрен его знает! – ответила она с такой бешеной злостью, что я малость успокоилась. Если у подружки есть силы беситься, значит, жить будет! – Мы с Татьяной тихо-мирно шли к моей машине, никого не трогали, на джип этот вообще ноль внимания, и вдруг – бац! Задняя дверца распахивается, оттуда высовывается здоровенная волосатая рука, хватает Татьяну – она ближе была – и затаскивает в машину! Дверца – бац! – закрывается! Я сначала просто оторопела, а потом за ручку дверцы схватилась и стала ее дергать, и тут снова – бац! Передняя дверца распахивается, из нее вылетает сначала матерное слово, а потом вторая волосатая ручища и кулаком меня прямо в глаз – бац! Я, естественно, падаю, а гадский джип заводится, нагло так объезжает меня по крутой дуге – и тю-тю!

– Кого украли-то, я не понял? – нахмурился Вадик.

– Бабку, – коротко ответила я.

– Бабки? – недослышав, переспросил он. – И много?

– Сколько было, столько и украли! – огрызнулась Ирка.

– Одну бабку! – объяснила я. – Старуху по имени Татьяна.

– Старуху?! Оригиналы, однако! – заметил Вадик, озадаченно посмотрев в голубую даль, куда умчались похитители на джипе.

– Ты в порядке, идти сможешь? – спросила я Ирку, помогая ей подняться.

– Идти-то я смогу, а посмотреть в глаза Лазарчуку – нет! – с надрывом произнесла моя подруга. – Что я ему скажу, когда он спросит меня, где Татьяна?

– Скажи ему… – Я рассеянно повела задумчивым взором по щетинистому от крестов и надгробий горизонту и вдруг увидела сутулую фигуру, улепетывающую по параллельной дорожке с нашей видеокамерой на плече. – Ах ты, гад!

– Думаешь, этого будет достаточно – обозвать Серегу гадом? – недоверчиво переспросила Ирка.

– Вадька, ты посмотри, там какая-то зараза наше казенное оборудование тырит! – Не ответив подруге, я толкнула локтем некстати замечтавшегося напарника.

– Ах ты, гад! – втрое громче моего взревел Вадик, гигантскими прыжками бросаясь наперерез грабителю. – А ну, брось камеру!

– Бросать не надо! – крикнула я ему в спину. – Разобьется же! Догони мерзавца и отними добро потихоньку!

– И дай ему в глаз! – злобно посоветовала Ирка, машинально потрогав свой фингал.

Бабушка Марфа Петровна, любовно полирующая мягкой тряпочкой мраморное надгробье пращуров, услышала вопли и приближающийся топот, но разогнуться не успела, и Вадик могучим прыжком перемахнул через ее согбенную спину. Бабка тихо ахнула и села на мокрый камень. Лихой скакун в воздухе сделал пируэт, уклоняясь от столкновения со столбом беседки, однако все-таки зацепил его плечом. Навес задрожал, ведерко с известью сорвалось с гвоздика и полетело вниз, окатив Вадика густой белой жижей. Сквозь известковые пузыри он выплюнул ругательство, шокировавшее кроткую Марфу Петровну, но скорости не сбавил и полетел дальше, пятная траву-мураву белыми кляксами.

– Марфинька, что это было? – кротко моргая, спросил супругу Иван Лукич, крепко вцепившийся подагрическими пальцами в край вибрирующего навеса.

– А хрен его знает! – неприлично выдохнула тихая бабушка, шокировав дедушку.

– По-моему, все прошло просто прекрасно! – довольным голосом сказала коллеге сотрудница Департамента культуры Анна Николаевна Булченко, оглядев холмик свежей земли, полностью скрывшийся под цветами и венками. – Я бы сказала, образцово-показательное мероприятие получилось! Уверена, средства массовой информации представят его в лучшем виде!

Она со значением посмотрела на проходившую мимо девушку с микрофоном, и та улыбнулась и кивнула, безоговорочно соглашаясь со сказанным. Зато какая-то тетка самого простецкого вида, поправив под подбородком узел ситцевого платка, сердито сказала:

– Ни к чему тут это ваше телевидение! Наставляют на всех свою пушку, усопшему прямо в лицо лезут, даже после смерти бедному покоя не дают! Гнать их с кладбища надо, антихристов!

Анна Николаевна округлила глаза, фыркнула и открыла рот, чтобы отчихвостить некультурную женщину как подобает, но тут в отступающей от могилы толпе раздались охи и вздохи, и все взгляды устремились в одну сторону.

По кладбищенской аллее неподобающе быстро бежал бомж Борик, приседая под тяжестью профессиональной видеокамеры. За ним большими прыжками неслась непонятная белая фигура – то ли мумия в белых пеленах, то ли зомби в саване.

Не обращая внимания на происходящее, поэт-песенник Егор Фомич Зарывайло, более известный как Георгий Кладезев, в глубокой задумчивости шествовал от места упокоения Семена Петровича Скоробогатикова и перебирал в уме все возможные синонимы к слову «могила». Похороны композитора вдохновили поэта, Егор Фомич ощущал непреодолимую потребность разродиться поэтическим реквиемом и озвучить его уже на поминках. Как образец, в голове у него крутились бессмертные лермонтовские строки, посвященные Пушкину: «Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой…»

– Погиб композитор… Нет, лучше певец! – бормотал он. – Погиб певец и лег в могилу! Он лег в могилу и лежит!

Поэт Зарывайло остановился, задумчиво оттопырил нижнюю губу, подумал немного и вынужденно признал, что размер спонтанно родившегося у него двустишия безупречен, но зато образный ряд блистает своим отсутствием.

– Смолкли струны… – забормотал Егор Фомич. – Стихли звуки… Погас светоч… Да, светоч – это хорошо!

Он откашлялся и негромко, чтобы не привлекать к себе внимания, но с чувством провозгласил:

– Потухший светоч в… Собственно, где? – снова нервно зашептал поэт. – В могиле. В земле сырой. В последнем приюте.

Зарывайло похлопал себя по брылам, словно он был запасливым хомяком, хранящим пищу за щеками, а добрая рифма – этой самой пищей.