Текст книги "Чудовище для красавца (СИ)"
Автор книги: Елена Троицкая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Хатиор задумался, сопоставил факты с отчётом молодых коллег. Больно много было тех, кто говорил о большой птице, которую видели рядом с поместьем Фаилхаит. Но виконтесса уверяет, что не держали никаких магических зверей. А значит, птица принадлежала графине Сеа Хичтон.
Сей факт наличия диковинного зверя не удивил много повидавшего Хатиора. Люди, не ограниченные в средствах, могли себе позволить чудеса. Он больше удивлялся вероятным причинам возврата отосланной невесты:
– Боюсь, у нас двойное похищение.
Вариант с убийством сыскарь придержал: хотели бы убить – убили бы давно. Хатиор строил предположения о причинах похищения и отослал нескольких доверенных лиц в отделение, проверять догадки. А сам продолжил поиски.
Псы вывели на заснеженный путь. Поутру здесь уже успели проехать несколько карет и множество телег – у земледельцев имелось пять крупных селений, а люди в них не могли работать без гужевого транспорта. К тому же начинали работу спозаранку. Хорошо, была зима и лишь торговцы проехали этим трактом.
Голуби с письмами разлетелись по ближайшим деревням и постам. К вечеру Хатиор Браса знал точное число торговцев – пять. Один торговал тёплой одеждой и прибыл в город, где собирался остаться на три дня. Второй вёз поросят в соседнее селение. Третий – просто в гости. Четвёртый был обменщиком монет, а пятый – торговцем рыбой. Он-то и вызвал сильное подозрение. Пришлось потратить большую часть ночи и утра, опрашивая свидетелей пути телеги с бочками.
Что стало причиной подозрений? Всё просто. Во-первых, людей на телеге было слишком много для обычной торговой вылазки, и все хорошо вооружены, но на наемников не похожи. И даже если предположить, что к торговцу просто подсели путники, то почему он не повез свой дорогой товар – живую рыбу – в город Арль, что дальше от морской границы? Напротив, торговая телега шла в город Руан, где рыба не ценилась из-за близости моря. И не было ни одной торговой остановки. К тому же, не мог Хатиор не заподозрить бочки как удачные вместилища пленных людей.
До Руана шла гонка со временем, а в портовом городке время поисков закончилось. Сыскарь нашёл телегу, на ней бочки. В одной вместо рыбы нашелся убитый злоумышленниками настоящий торговец, другая была пуста, в остальных – тухлятина. Собаки привели к старому сараю на отшибе, и в нём Хатиор Браса нашёл подтверждения возможной гибели пленённой знати.
Леонар очнулся в темноте в тёплых объятиях невесты. Ужасно пахло рыбой, но этот смрад перебивал аромат моря и соли. Кляп не давал ему спросить, а немота графини ответить. Почему она здесь, с ним, разделяет тягость плена? Всё, что оставалось Леонару, это думы о случившемся.
Похитители не соизволили ни разу их проверить. И без свежего глотка воздуха, пищи и воды пленники ослабли. От пут едва ощущались руки-ноги, а от неудобных поз зудело вымотанное тело. Однако конца пути ждали с ужасом. Понимали: ничего хорошего в том конце не будет. Даже оптимистичная Химемия не держала слезы, не видя благополучного исхода.
Пришёл момент узнать, что будет дальше. И тяжеловоза, к его великой радости, осадили. Бедолага устал тянуть без отдыха. С телеги сошли на снег три брата и сестра. Похитители тоже устали, но виду не подавали. На их лицах царили злорадные улыбки, ведь вскоре они свершат долгожданную месть. Мысли эти придавали сил.
– Селедочка, надеюсь, ещё не стухла, – хохмил Дафне, открывая бочку.
Химемия и Леонар зажмурились – их ослепила белизна неба и снега. С трудом накопленное дыханием тепло вырвалось наружу и обдало склонившегося мужчину. Связанные по рукам и ногам пленники заворочались, не желая вылезать из тесноты, но их грубо извлекли из бочки и бросили на снег.
– И даже не протухли! – поддержал шутку Чикут, играя метательным ножом: намёк на участь желающих побегать.
Леонар смог посмотреть на свет без слёз и увидал Онёр. В мехах и коже, эта дева более служанку не напоминала, скорее походила на волчицу, в глазах которой плясало пламя торжества победы. Глава разбойничьей шайки, вот кем Леонар её увидел. Он пожирал её взглядом, желая задать лишь один вопрос: за что?
Вскоре лорд должен получить на него ответ.
– Тащите внутрь! – приказала атаманша, и братья поволокли пленников в сарай. В нём был спуск в подвал, в котором стоял неприятный химический запах с примесью тлена.
Химемия заартачилась, попыталась шагнуть назад и тут же была отправлена вперёд сильным толчком. Невольно толкнула Леонара, и тот в меру связанных рук придержал её, за что сам получил толчок. Несчастных с лестницы просто сбросили. Заставили пересчитать ступеньки и растянуться на земляном полу, поскуливая от синяков и ссадин.
Графиня поступила хитро. Она как будто бы ударилась головой и будто потеряла чувства: не шевелилась и дышала тихо. На самом деле Сеа Хичтон просто притворилась, выискивая шанс на спасение.
Леонар тяжело дышал и выл бы от боли в ушибленном ударом плече, но боль душевная перекрывала любые боли тела. Он всё никак не мог поверить в происходящее: его любимая Онёр выжила в пожаре и предала его любовь. Как такое может быть?
Братья поставили юного лорда на колени перед сестрой. Мешать диалогу любовников не стали. Лишь между собой перекидывались скабрёзными шутками, да и то всё шепотом.
– Какой взгляд, – смеялась бывшая служанка, – как у побитого на рынке пса. Неужто нет ни одной догадки, за что я так с тобой?
Кляп не дал вымолвить ни слова и Леонар по-простому замотал головой.
– Тогда я расскажу.
Барон Конвалария Папавер не являлся выдающимся человеком, но и никто не мог назвать его в числе ублюдков. Он жил довольно скромно в отличие от прочей знати, имел всего один надел земли и одно поместье, больше походившее на загородный сельский дом. То была земля его покойных родителей, и по бумагам земля, как и дом, не принадлежали ему.
Предприятие барона – маленький цех по изготовлению деревянных шкатулок. Всего несколько рабочих, ручной кропотливый труд и налог, который едва удавалось оплатить. Его жена была из Кеа. И он не узнавал причин позора, за который бедняжку лишили содержания и права наследовать привилегии короля – барон Папавер просто её любил. Он сам был из Ут и никогда не говорил о причинах, по которым одному из братьев досталось всё, а ему ничего.
Баронесса родила ему три сына и дочь. И, не смотря на тяготы жизни на грани бедности, семье удавалось держаться на плаву и быть счастливою четой. Пока не случилось неожиданное.
Манс Фаилхаит получил дарственную на земли барона Папавер по причине смерти единственного Сей Папавер – брата барона Конваларии. По законам королевства Эстар, если в семье больше не состоит людей Сеа, то земли отходят королевству. А оно уже само решает, кому их пожаловать.
Барон немедля отправился с поклоном к новому землевладельцу – виконту Мансу Фаилхаиту, но был изгнан со двора. Он слал письма с курьерами и голубями и ни на одно не получил ответа. Всё, чего он просил, это позволения и дальше жить на небольшом наделе. Но был этого лишен. Вскоре пришли бумаги на выселение и штрафной лист. Расплатиться Конвалария не смог, как и не смог докричаться до виконта.
Неуловимый лорд Манс был так обеспокоен делами фабрик, что упустил из виду творящееся на его земле. Он подписал бумаги, не взглянув. В то время он был излишне тороплив, да и смерть матери сказалась: пришлось уехать и готовиться к похоронам. Точно так же, не вникая в суть, он подписал требование, которое канцелярия короля рассылает, если не получила оплаты штрафов – ссылка на рудники.
Депеша пришла со стражей, и барона увели. Он не выдержал тяжелой работы и умер, а через год умерла и баронесса. Говорили, не вынесла бедняжка страданий. Дети не стали тратить деньги и драгоценности на оплату дома и ушли. Они хотели отомстить за отнятое счастье.
И сейчас они к исполнению мечты уже близки.
Кляп вынули и дали слово.
– Ты ненавидишь меня? – не веря в произнесенные слова, Леонар смотрел с надеждой. Ведь могло стать – любовь превозможёт ненависть на его отца. И юный лорд простит её.
– Я ненавижу всю твою семью, – вот как ответила Онёр. Она смотрела сверху вниз на мужчину у её ног и торжественно улыбалась: – И месть за мою семью вскоре свершится. Твой отец отнял у нас отца и мать, а мы отнимем у него единственного сына.
– Неужели ты не любишь меня? – Леонар не желал терять надежду. – А те ночи…
– Люблю? За что? – прошипела бывшая служанка. И притворно захохотала: – Ты просто избалованный мальчишка! Симпатичный, не спорю, ночи с тобой были мне не отвратны, но за что мне тебя любить? Того, чья семья виновна в смерти дорогих мне людей? За что?
Сын виконта молчал, он и сам не знал ответа. Он полюбил Онёр за её нежность и сладкие ночи, а она его… за что его можно было любить? Он не дарил ей дорогих подарков, но она сама их не принимала. Он не разделял с ней боль потери, потому что не знал об этом горе. Он не мог даже взять её в жены, потому что она бесприданница Пай. Он ничего не мог для неё сделать, находясь в неведении, он ничего не мог ей дать, кроме страсти и коротких встреч.
Взгляд сам собой упал на алхимические книги и стол, заваленный бутылками реактивов. Привороты дороги, но если научиться их готовить, найти поставщиков редких порошков и трав, то денег хватило бы и у крестьянки, не то что у разоренного семейства Ут.
– Значит, это ты подливала мне любовные зелья?
– А то! – Онёр гордо задрала голову и самодовольно усмехнулась. Братья её загоготали. – Из своих рук поила, а ты, дурак, послушно пил.
– Я тебя любил!
– Ты любил вкушать со мною зелья и веселиться по ночам, Леонар, – девушка пропела имя не с придыханием, как делала обычно, а с хорошей долей яда. – Ты не любил меня, а я тебя – тем более.
Леонар повис на руках похитителей как преступник на цепях, он потерял надежду.
– Так что же ждет меня и мою семью, Онёр? – слабым голосом спросил плененный лорд.
– Тебя ждет смерть, Леонар, – бывшая служанка вынула из голенища кинжал: – А твою семью – бесславная кончина бездетной пары. О! – она закатила глаза, – им будет больно, как было нам!
– Сестра, – окликнул её Чикут и кивнул на продолжающую притворяться графиню.
– Ах, да, – улыбнулась Онёр, – её, конечно, мы тоже не помилуем.
Сын виконта вскинул голову и побелел лицом.
– Она же вам не сделала ничего плохого! – возмутился он. – Я признаю вину своей семьи, но её вины в гибели вашей родни не вижу! Отпусти её, Онёр!
Бывшая служанка засмеялась:
– Как он запел, – захлопала в ладоши. – Уже готов умолять за эту девку? А клялся, что привез её отцу в устрашение, надеясь убедить его на нашу свадьбу. Лжец!
– Я не лгал! Онёр, я любил тебя. И раз ты не веришь в мое чувство, то я готов погибнуть от твоей руки. Но я молю: не губи невинную! Ты же… не такая…
А какая?.. Иллюзия ласковой девы разбилась вдребезги хорошо поставленным ударом. Мужчина задохнулся. Ещё удар – и он согнулся.
– Глупец, – сплюнула Пай и задумалась: – А впрочем, убивать её просто так не интересно. Братки, – обратилась она к братьям, – отпустите-ка его.
Кинжал упал к ногам тяжело дышавшего мужчины.
– Если ты действительно меня любил и сохранил сие прекрасное чувство, если ты не хочешь лишить своих родителей единственного сына, то убей её, – Онёр указала перстом на графиню и повторила: – Своими руками убей.
Глава 11
Из дневника графини Химемии Сеа Хичтон.
«Мир так устроен, нам не выжить без борьбы. Жизнь так устроена, нам не выжить без любви.
За короткое время, что я прожила, мне пришлось многое преодолеть и потерять любимых. Я помню, как это больно и тяжело. Так страшно вдруг оказаться одной с осознаньем, что могла помочь, но оказалась недостаточно сильна, умна, умела. В этот раз я справлюсь. И буду бороться до последней капли крови… Я буду сильной не только для себя…»
Порой прожитая жизнь становится беспечной песнью острого клинка перед ударом о закаленную сталь проблем. Как капля воска перед давлением на неё печати, готовая сорваться в шипящий крик и принять окончательную форму.
Перед сражениями мужчины гордо надевали военные мундиры, вооружались и брали на себя ответственность за судьбы: кому жить, а кому уйти из жизни. Выносили ежедневно хладнокровный приговор, а затем в пропитых барах заливали боль этих решений крепким пойлом. И, казалось, их мундиры старились вместе с ними и выглядели всё тяжелей.
За готовность нести тяжёлые мундиры Леонар их уважал, за гуляния в барах – презирал. Как будто двух разных людей видел – они как оборотни. Оказалось, такие есть не только среди военных, но и среди обычного люда. Одна вот, оборотниха, стояла и смотрела, как он растерянно берёт в руки нож, ещё без окончательного решения: что делать?
Было время, юный лорд даже не помышлял о возможности убить. Сама идея претила лицемерной человечности. Но вот недавно его арбалетный болт пронзил человека, и с тех пор Леонар пытался выкинуть из головы скелет, обглоданный волками. А тот всё щерился уцелевшими зубами и прокусывал ткань снов, впуская в них кошмары.
Может статься, всё с ним происходящее всего лишь новый сон, очередной кошмар? Он бредит после падения с лошади, или он всё ещё малыш и мать отпаивает его горькими лекарствами. И не было в его жизни ни любви, ни предательства.
Порез на пальце доказал – он бодрствует. И всё, что произошло и произойдёт – это его реальные решения. Ноги ему развязали и позволили подняться.
Онёр, Чикут, Дафне и Парис наслаждались зрелищем того, как знатный юный господин будет пятнать свою честь. Щерились в улыбках, кривили губы ухмылками и толкали к делу грязными подробностями. Замысел их в том, что убей он леди – и сын виконта запятнает имя благородного семейства. Впрочем, факт крови на руках юного лорда не помешал бы после убить и его, но значительно ускоряет дело крушения семьи Фаилхаит.
Юный лорд это понимал.
Леонар шёл неуверенной походкой к графине, ступни жгло, будто на них раскалённые башмаки, а в голове гудела пустота: он потерял любовь и сейчас мог потерять дорогого друга.
Склонился, занёс кинжал и… перерезал путы.
– Беги! – крикнул Леонар, и нож очертил полосу удара перед носом старшего из братьев.
Младший вскинул арбалет. Химемия вскочила, но не побежала к выходу. Она бросилась на Чикута, не дала прицелиться и повалила его наземь, хотя казалась графиня лёгкой, как пёрышко. Шипя как кошка, она неслабой хваткой вцепилась в мужчину и так сдавила, что тот аж захрипел. Спасать брата бросился Парис: девушку откинули на землю и придавили грязным сапогом.
– Что с ней делать? – Чикут спросил Онёр, которая в стороне наблюдала, как Дафне играючи уходит от неловких атак юного лорда.
– Подержи пока, – отмахнулась сестра и продолжила смотреть на избиение щенка с ножом.
Дафне играл, как волк с собакой. В отличие от лорда брат пренебрёг оружием и бил кулаками. Удары его накачанных рук легко достигали цели, и от их силы Леонара кидало из стороны в сторону. Бывший конюх хохотал, нанося очередной удар, и не был готов получить в ответ острием кинжала. Даже сам юный лорд не думал, что попадёт, но извернулся и сумел.
В этот миг из-под ног похитителей извернулась Химемия и вновь оказалась на свободе. Если бы не ворох длинных юбок, ударить ногой удалось бы посильнее. Пока Чикут поднимался, Парис наседал и всё пытался взять графиню, а та в руки не давалась, со звериной прытью успешно уклоняясь. Но даже зверь в итоге устает: её схватили в кольцо рук.
Дикий крик, казалось, смёл с ближайших полок пыль. Стеклянная посуда в шкафчиках полопалась, а та, что в отдалении – жалобно затряслась, маска графини треснула, а Чикут и Парис упали, зажимая уши.
Больше никто не мог помешать Леонару подойти к Онёр. Юный лорд, хоть и сильно удивился магическому крику, должен был закончить дело с предавшей его любовь женщиной.
Онёр отступала к химическим столам и гадала – поднимется ли у любовника на неё рука. Взгляд мужчины говорил: да. С каждым мужским шагом служанка делала шажок назад, не сводя глаз с зажатого в руках Леонара острого кинжала. Упёршись спиною в деревянную основу, подумала «Неужто нет спасенья, и месть наша не произойдет?», как нащупала рукой флакон. И бросила. Флакон был не закрыт, и из широкого горлышка на глаза Леонару выплеснулось прозрачное проклятье.
Крик боли оглушил всех в подвале. Мужчина бросил нож и принялся тереть глаза, но яд уже проник глубоко под кожу и выжигал смертоносные узоры. То была кислота.
Графиня оглянулась и увидела, как лорд упал. Как его тело затряслось и замерло. Враги перестали иметь значение, и она бросилась к нему. Молясь, чтобы не было слишком поздно.
Не добежала. Метательный нож вонзился под лопатку.
Свет померк.
Похитители не ожидали и были неприятно удивлены отпором жертв и такой внезапной развязкой подобного бедлама. Онёр продолжала стоять у алхимических столов, улыбалась скорее растерянно, чем победоносно, и едва не падала от навалившейся усталости. Дафне перевязывал раненую руку, Парис сплёвывал густую кровь, Чикут чесал ушибы.
Братья поторопили её с приходом в себя вопросом, требуя быть сильной и принять решение:
– Что будем делать дальше, сестра?
Онёр окинула взглядом почти уже мертвых: один с изуродованным лицом, вторая с кинжалом в спине. Месть почти свершилась, остался последний шаг.
– Заметать следы, братки. И у меня идея есть, как затеряться. Чикут, найми второй корабль. Поплоше. Их, – кивок на тела на земляном полу, – коли живы, не убивайте... Пока. А я займусь письмом проклятому семейству. Пусть знают, кому обязаны слезами.
Портовый город встал на уши. И хоть Хатиор Браса понимал, что проиграл, но не мог не попытать удачу и не обыскать все близстоящие халупы.
Найденный сарай осматривали тщательно. Хотя отыскать хоть что-то в обгорелых деревяшках трудно: когда прибыли сыскари, тот ещё полыхал. Пришлось потратить время на тушение огня, затем исследовать, что осталось, и довольствоваться следами запёкшейся крови на земле подвала.
– Здесь пленников пытали. Или, может, пленники пытались совершить побег, – говорил Хатиор Браса не столько для сыскарей, сколько для себя. – Крови не много. Возможно, Химемия Сеа Хичтон и Леонар Сей Фаилхаит ещё живы. Что со следами злоумышленников?
– Господин, мы нашли следы в отдалении, – отчитывался один из подчиненных, – там полозья ещё видны. Они покинули это место совсем недавно, часа не прошло.
Хатиор поднялся с колен, поспешил к коням. Он не терял надежды вернуть обоих благородных домой живыми. Но путь оборвался у морского берега. И можно было бы предположить: пора брать крюки и искать трупы на дне морском, как нашелся рыбак-свидетель.
– Там был корабль, господин, – рассказывал старик, в приливе чувств жестикулируя удочкой: – Знаете, быстроходный, узенький такой – бригантина. Всего каких-то полчаса назад. Флага не заметил. Да темно же было, а флаг мог быть чёрным. Я уж думал: «Пираты!», вот и побросал снасти да спрятался за скалы. Тут – гляжу, от берега в лодках люди плывут. Сколько? Четыре человека, если не больше. С берега плохо видать, темно же, господин. Но я видел: как забрались те с лодок на корабль, так судно пошло быстрее ветра. Неужто, и вправду были пираты, господин?
– Пираты, – отмахнулся от свидетеля Хатиор и запустил в небо голубка. Он ещё успевал нанять корабль, но не предотвратить того, что происходило за горизонтом в море…
Когда кричит чайка, её звонкий голос оповещает корабли о приближении берега – хороший знак. Но, бывает, чаек собирается не одна и не две, а больше десяти, и они вороньей стаей кружат у всплывшей брюхом кормушки. Их крик сливается в протяжный вой. Птицы голосят, как будто плачут. Слёзы им заменяют морские брызги. А волны шепчутся, дополняя картину панихиды нестройным хором. Труп дельфина исчез за огнями из бело-черных перьев не утерпевших плакальщиков, и их накрыло одеялом солёных вод, бегущих от быстроходной бригантины.
Химемию разбудили птичий плач и боль, стреляющая в спину. Воспоминания лавиной налетели и потопили в осознании случившейся беды. Её любимый мог быть мёртв, а она, вероятно, сильно ранена.
Осторожно приоткрыв глаза, юная графиня различила людские ноги: две женские и три пары мужских – похитители. Бок холодили доски лодки. В ушах продолжали плакать чайки. Ей было жутко до обморока, но то, что заставило её реально похолодеть – тело Леонара. Он лежал к ней спиной и не понятно, дышал ли. Весь в грязи, крови и в подранных одеждах, недвижимый, с потемневшими от влаги волосами.
«Леонар?»
Невзирая на боль в сердце и теле, Химемия не позволила себе издать ни звука. Ни единого движения похитители не должны были заметить. Она продолжала притворяться, даже когда на корабле увидела раны Леонара. Пересилила себя и, сжав зубы, благодарила всех богов, что похитители не сняли с неё маску и не увидели перекошенного от слёз лица. Они хотели – графиня слышала – но времени им не давала всех поторапливающая сестра.
Похитители бегали по кораблю, высматривали кого-то в морской дали. О пленниках будто бы забыли. Графиня даже сумела придвинуться к любимому и согреть его бок своим теплом, как услышала:
– А вот и наш бриг, – Чикут первым заметил точку приближающегося судна.
Впереди шёл корабль военного образца. Как и бригантина двухмачтовый, но не со смешанными парусами. Он всё приближался, пока не оказался почти вплотную. Казалось, доски судов вот-вот соприкоснутся и заскрипят боками, сдирая друг с дружки налипших в море гадов.
Ударилась об их борта доска, соединяя два корабля. По ней прошлись Чикут, Дафне, Парис и Онёр. Бывшая служанка шла последней и была непривычно задумчива, она оглянулась на юного лорда в последний раз – и в женском взгляде не было сожаления, лишь торжество победы. Отвернулась, продолжила путь.
Бриг шумно отплывал, и его пиратской команде было наплевать на двух оставшихся людей на борту бригантины. Их участь считали решённой.
Далее притворяться не имело смысла, и нож упал на доски пола. Хоть крови пролилось в достатке, графиня поднялась без особого труда. Нож попал ей вовсе не в спину, хоть боль стреляла именно туда.
Химемия склонилась над Леонаром и не сдержала слез.
«Прости, я не сумела предотвратить беду...»
Она не знала, может ли излечить настолько жуткие ранения, но обещала себе попытаться. Леонар не реагировал на попытки разбудить и был холоден как лёд. Продолжая настойчиво его трясти, графиня краем глаза наблюдала за удаляющимся бригом. Нет, поворачивающимся к ним боком бригом.
Свет озарил лоснящийся от влаги борт отплывшего судна, лучами заиграл в выгнувшихся парусах и бликами отразился на металле пушек.
«О, Боги!..»
Даже сильной девушке не так просто перетащить взрослого мужчину. Сеа Хичтон как могла, волокла раненного жениха к лестнице, ведущей в трюм. С её ранами она не могла уплыть, к тому же забрать в море Леонара. Разве что на дно. На шлюпку так просто не взобраться, а в одиночку опускать её на воду времени нет. Вот и вышло, что трюм – единственное место с призрачного спасения.
Память подкинула фразу отца на тему судостроения: нос – самая крепкая часть корабля. Туда девушка и стремилась. Ей всё казалось – не успеет, но успела и забиться, и укрыть Леонара, и приготовиться морально к предстоящему кошмару. Корабль мог разворачиваться к ним с единственной целью – атаковать.
Так и было.
На момент прибытия трёхмачтового клипера сыскарей на месте боя остались плавать лишь обломки: мачта, паруса, часть борта, доски шлюпок. Хатиор Браса удручённо помогал шарить в воде крюками-якорями и понимал, что он просто тянет время перед признанием очевидного: упустил злоумышленников, не спас юные жизни.
Малые парусники вернулись ни с чем, и вскоре операцию свернули. Море – не лес, корабль – не волк. Хатиор опустил руки.
Тут и голубь с письмом Онёр подоспел. Убитые горем родители получили его и едва не лишились чувств. Оно объявляло, за что убили их единственного сына, и какую семью за это обвинять.
– Барон Конвалария Папавер, – повторил вдруг постаревший виконт, – не знаю такого. И греха за собой не признаю. Но посмотрю в документах на северной вилле.
После этого обещания старый лорд упал в кресло и долго в нём сидел, скрестив ладони на лице. А Левизия после прочтения письма не произнесла ни слова. Едва не умерла под гнётом горя.
Залп. Свист ударил по чутким ушам. О ребра болезненно громко забилось сердце. Казалось, Химемия видела воочию полёт ядра, и перед глазами оживали рассказы отца о пиратах, одним разрывным снарядом из мортиры сжигающих корабли. Никто тогда не думал, что сказки Коллума Хичтона станут былью, и одной ночью пираты подожгут неприметное торговое судно. Крик матери звенел в ушах по сию пору, огонь жёг через пройденное время.
Картины прошлого поблекли, и стоявшую перед глазами картину сменило пламя недавнего пожара. Девушка вся сжалась в ожидании гибели, прижалась к телу ослепленного лорда и взмолилась родной стихии о спасении. И та услышала.
Ядро ударило в бок корабля и пропало в его утробе, увязнув в нагромождении бочек. Взрыва не последовало. Тяжело дыша и дрожа осенним листом на ветке, графиня вжималась в лорда, ощущая, как приходит болезненный жар. Каждый миг ждала удара, жаркой волны и боли.
Еще пару залпов раздробили бок судна, но добротная бригантина, с виду неказистая развалюха, на деле оказалась крепкой старушкой: не потонула и пассажиров сохранила.
Новый залп запустил в полет книппель – ядра на цепочке – они впились в нити такелажа17: порвали паруса, оборвали канаты, разбили мачту. Её падение ознаменовали грохот и всплеск. Паруса, словно бумажные, разлетались обрывками по ветру, а шум выстрелов всё не стихал.
Корабль опасно накренился, набрал воды, но вновь упрямо выпрямился. Не шёл ко дну, стойко выстоял обстрел.
Слова молитвы, которыми призывала спасение графиня, перестали звенеть в её голове как струны лютни, на каждый выстрел звеня траурными нотами колоколов. Сменились гулом тишины.
Так странно. Только что она молилась о прекращении обстрела, а тут испугалась, почему враги не атакуют. На трясущихся ногах встала, оставила раненого лежать в безопасном месте и поднялась по остаткам лестницы. Бригантина предстала перед глазами в бедственном положении.
Доски палубы встали на дыбы и рогами обломков грозили небу, покоясь мертвым деревянным лесом, с поникшими кронами обрывков парусов и тросов. Штурвал оставил свой постамент и лежал погибшим воином: разломленным и непригодным. Бакштов для шлюпок, как и сами шлюпки, качались на волнах по частям. Часть крюков для подъема лодок висели, словно в ожидании мяса с бойни. Вал для якоря утонул вместе с перебитой цепью и куском борта. В той части судна вообще почти кормы и не осталось – огрызок страшной пасти с обломками зубов.
Труп корабля – вот, что увидела Химемия. И с него им не уйти, поняла она. Но одно порадовало – враждебный бриг исчез вдали, он свою задачу выполнил. Похищенным и брошенным людям предстояло умереть без пищи и воды, а Леонару ещё от жара и раны.
Маска упала к доскам и обломкам. Её фарфоровое тело прорезали трещины. Туда же пошло ненужное тяжёлое платье: из него вышла приличная подстилка. Тянуть раненого вверх очень сложно для хрупкой девушки, к тому же её собственная рана изрядно болела. Но графиня выстояла и дотащила Леонара до палубы, где уложила его сначала просто на доски. Осмотрела страшные ранения при свете дня и печально всхлипнула. Раздела, обмыла раны морской водой, затем уложила на своё платье.
«Не страшно. Главное, он жив!»
Сжечь перья без огня не вышло, потому Химемия их просто разжевала. Вздрагивала каждый раз, когда острие кололо нёбо и щеки. Сделала компресс на раны лорда, сняла с себя ненужные теперь бинты и обмотала ему очи.
Большего для него она сделать не могла.
Ей предстояло многое. Нужно было подумать о пище и воде. Допустим, пищу добыть не стоило труда. Кусок металла, проволока и размозжённая ядром крыса в качестве приманки, а дерева вокруг хватает – удочка готова. Есть рыбу сырой не слишком вкусно, но выбор не велик. Сложнее оказалось найти воды.
Облазив весь корабль, изучив все ящики и бочки, Химемия мысленно вскричала «спасибо, Боже!»: в одной из бочек плескалась не морская, немного зеленая-живая, но пресная вода – питьевая. По правилам её следовало кипятить, но огня добыть было решительно не откуда. Пришлось по-простому кидать в неё всё найденное серебро (нашла в одном из ящиков) и немного перьев. Поить очищенной таким образом водой больного и слушать его горячий бред. Продолжать без жалости сбивать жар влажными тряпками, компрессами и криками к богам!
Леонар то звал Онёр, то обещал её простить, то бесновался и зло кричал. Химемию он тоже поминал, как заботливого друга. Звал отца и мать, и обещал им всё рассказать о причинах свалившихся горестей. Иногда говорил с Тённером о его женщинах и пытался покупать обивку. Он даже порывался встать и заполнить какие-то бумаги для завода.
Графиня едва с ним справлялась. Сын виконта не мог сам есть, и она разжевывала для него пойманную рыбу, поила тем же способом. Краснела каждый раз и убеждала себя, что не целует. Носила воду, обтирала и ждала победы над болезнью.
О своих ранениях девушка не думала, на ней всё заживало быстро. Через неделю она забыла о боли и мечтала о родных просторах вокруг, но не могла уйти далеко от Леонара, который всё никак не шёл на поправку. Раны перестали пугать, но ещё бугрились шрамы на лице, и их следовало продолжать лечить. Химемия без устали делала компрессы, ухаживала, как привыкла ухаживать за больным отцом, считала дни, недели, пока однажды юный лорд не пришёл в себя…
Темнота. Обволакивающая, живая и вечная. Темнота поглотила свет, тени и саму себя. Обратилась в пугающее ничто. Леонар Сей Фаилхаит успел познакомиться с ней, когда его и Химемию везли в бочке. Тогда он точно также мог нащупать вокруг себя крохотный мирок деревянного узилища, услышать приглушенный звук извне, но не мог увидеть ни кто их издавал, ни саму темницу. Ничто взирало на него из-под открытых век.
Закрыв глаза, мужчина понял правду: что открыты очи, что нет, тёмное ничто не уходит. Оно угнездилось в голове и перекрыло вид своим массивным телом.
Может, ещё ночь? Или он всё ещё в той бочке? Нет. С тех пор прошло немало времени. Леонар это понимал, как и правду о предательстве любимой женщины. Но дальше воспоминания тонули в глухой дымке забытья. Юный лорд пришёл в себя и начал осознавать, как тяжко его нынешнее положение.
Прислушался.
Он слышал море: шум набегающей волны, плеск разбивающейся о корабль воды, гул ветра, качающего обрывки такелажа. Их скрип, подобный песне на ржавых струнах, порождал в душе тревогу. Запахи, знакомые всем морякам, наполняли лёгкие и постоянно напоминали о невесте. Юный лорд ничего не помнил после получения страшных ран, не знал, успела ли сбежать Химемия из подвала, и не мог понять, что с ним случилось. Почему тьма не желает отступать, ведь он проснулся.
