Текст книги "Сумерки памяти"

Автор книги: Елена Хотулева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

* 23 *

– Странную я тебе рассказала жизнь, – задумчиво произнесла я, вставая с кресла. – С одной стороны, она была так давно, а с другой…

– Что с другой?

– Из нее многое передалось сюда. Даже нет, не так. Она потянула за собой целый шлейф воспоминаний. Готические соборы, манускрипты старинных рукописей, платья в зарослях папоротника, боязнь отравлений… Эти сюжеты возникают в моих мыслях, как только что-то, едва ощутимое, напоминает мне то прошлое.

Он подошел ко мне и встал рядом:

– И в том прошлом мы тоже были вместе…

– Да, – сказала я, обняв его, – как видишь, нас не смогли разлучить ни интриги твоей сестры, ни разница в положении, ни болезни… Удивительно, какую все-таки силу имела наша любовь, что она от раза к разу пробивалась сквозь преграды, подобно росткам бамбука, прорезающим себе путь к солнцу. Это ли не настоящее чувство?

– Это ли не то, что переходит из жизни в жизнь?

– Ты снова о том же, – грустно вздохнула я. – Ничто не должно оставаться неизменным и переходить из жизни в жизнь? Да?

– Да…

– Пусть так. Думай, что это верно. Но я все же еще немного попытаюсь понаблюдать сама. Что-то смущает меня в твоей аксиоме, но мои мысли столь спутаны, что разобраться в них я пока еще не в силах.

Мы постояли некоторое время молча, разглядывая красные сполохи заката, осветившие половину неба. «Красота моих видений соревнуется с великолепием реального мира, – подумала я. – Как странно все же, и как удивительно жить в этих двух мирах одновременно. Мне мало обычной жизни, потому что в ней нет его, но мне не хватает общения с ним, потому что он нереален… Если однажды мне позволят объединить это, буду ли я счастлива? Или от полноты этих чувств мое сердце просто перестанет биться?».

– О чем ты думаешь? – спросил он, остановив поток моих мыслей.

– О нас двоих.

– Расскажи мне ту вторую жизнь.

– Какую?

– Ту, в которой я любил тебя сильнее, чем ты меня.

– Хорошо. Только прежде скажи мне, что будет, когда эти истории закончатся?

– Начнутся новые.

Я засмеялась:

– Отчего я ни разу не увидела тебя буддийским монахом? Или ты успел побывать им без меня?

Он поцеловал меня:

– Пойдем в дом. Подул ветер, стало холодно. Сядь, как раньше, завернувшись в теплый плед, и приоткрой завесу над прошлыми днями.

Мы прошли в комнату и, закрыв за собой балконную дверь, зажгли свечи.

– Итак, слушай еще одну историю, в которой все будут говорить простыми современными словами, хотя там, они объяснялись на языке древних славянских летописей.

Я вижу нас с тобой, сидящих на берегу широкой реки. Мы смотрим на неторопливые волны, плещущие на песке, и разговариваем. Кажется, нам совсем немного лет, примерно столько, чтобы задумываться о женитьбе. За нашей спиной виднеются деревянные стены города, в котором мы живем. Не знаю, как именно он называется, но вижу, что это Русь в раннехристианские времена.

Мой отец какой-то довольно-таки влиятельный человек в нашем городе, а ты сын обычного купца, который привозит по этой большой реке из южных городов всевозможные товары. Я вижу, что мы с тобой знакомы уже несколько лет, и все это время ты мечтаешь на мне жениться. Однако я отношусь к тебе довольно спокойно, не испытывая никакой особенно сильной привязанности.

– Выходи за меня замуж, – говоришь ты, глядя мне в глаза. – Ни в чем ты не будешь знать отказа. Шелка, бархат, жемчуга – все, что пожелаешь я привезу тебе из дальних стран. Только согласись.

Я откидываю назад косу и, усмехаясь, говорю:

– Нет. Отец не захочет. Он меня сватает за сына одного важного человека.

– А ты сама? Ты хочешь за него?

– Я родилась для больших дел. И не могу стать женой купца, – говорю я и отворачиваюсь.

Ты срываешь в траве ромашку и задумчиво говоришь:

– Ты будешь моей. Увидишь.

– Нет, – качая головой, говорю я, – меня ждет другое.

Теперь я вижу себя в своем доме. Он деревянный, с низкими потолками, но двухэтажный. Отец зовет меня к себе для разговора и, насупившись, высказывает мне свою волю. Он хочет, чтобы я вышла замуж за сына какого-то городского старосты, или что-то в этом роде, но при этом он очень боится, что я проявлю свой крутой нрав и откажусь. Однако вопреки его опасениям я низко кланяюсь и без пререканий соглашаюсь сделать все так, как он велит. По моему мнению, эта свадьба откроет мне путь для каких-то моих «великих» дел, которые я должна совершить.

Поздно ночью я сижу в очень тесной комнатке со своей нянькой. В этой старушке – единственном человеке, которого я по-настоящему люблю – я узнаю свою нынешнюю мать. Там она воспитывала меня с пеленок и любила, как свою родную дочь. И вот, этой ночью я пришла к ней за советом и поддержкой. Вижу, как она достает небольшой узелок и, что-то шепча, вытряхивает из него на стол то ли косточки, то ли какие-то резные деревяшки. Мы гадаем, и она рассказывает мне мою судьбу. Я вижу, что после ее слов я хмурюсь и, недовольно качая головой, тереблю косу. «Нет, – думаю я, – меня не это ждет. Все будет иначе».

Проходит какой-то отрезок времени. Я вижу себя уже после свадьбы. Теперь я живу в каменном доме, в котором вокруг меня постоянно вьется множество разных женщин. Я вижу своего мужа – коренастого молодого человека, который, так же как и я, вступил в этот брак не по своей воле, а по желанию родителей. Я не могу сказать, что он мне неприятен. Нет, скорее он мне просто безразличен.

В этот дом я забрала с собой няньку. Теперь она живет в более просторной комнате и я, как прежде, прибегаю к ней, чтобы поговорить и погадать. Однако ее костяшки-руны продолжают мне предсказывать что-то странное, в чем я по-прежнему сомневаюсь.

Другое видение. Мы тайно встречаемся с тобой на заднем дворе у стены чьего-то деревянного дома. Ты стоишь очень близко от меня и, преграждая мне рукой путь, говоришь:

– Вершишь великие дела?

– Отойди, – говорю я, но не пытаюсь ни оттолкнуть тебя, ни убежать.

– Ты будешь моей, – снова говоришь ты. – Не сейчас, но будешь.

Я смотрю на тебя исподлобья и, закусывая губы, молчу.

– Я отплываю завтра, – говоришь ты. – Вернусь – приду за тобой. Ты согласишься. Я знаю.

После этого ты уходишь, а я, взглянув тебе вслед, поворачиваюсь и бегу домой.

Проходит довольно много времени. Ничего не изменяется. Вокруг меня все те же люди, тот же дом. Но мое мироощущение уже совсем иное. «Разве этой жизни я хотела? – думаю я, – Разве для таких дел я была рождена? Сидеть в этих стенах? Это мое занятие?». Я смотрю в узкое окно на реку и вижу, что к пристани причаливают корабли. Мое сердце начинает учащенно биться, и я с горечью захлопываю окно. «Он был прав! – думаю я и, присев на скамью, плачу. – Лучше бы я согласилась. Он меня так любил, и оказывается я его тоже. Но теперь конечно он уже забыл меня».

Вижу, как на следующий день ко мне подходит моя нянька и украдкой что-то шепчет мне на ухо. Я вспыхиваю и прижимаю руки к груди. «Он ждет меня в условленном месте! – думаю я. – Он меня любит, как и прежде!».

Я бегу в какой-то двор и останавливаюсь в нескольких шагах от тебя. Я поражена. Ты стал совсем другим. Теперь я вижу в тебе мужчину, а не парня, как это было раньше. Не думая ни о чем, мы обнимаемся.

Видимо проходит еще сколько-то времени, за которое мы успеваем увидеться еще несколько раз. Теперь я уже понимаю, что полюбила тебя, но осознаю, что менять что-либо уже поздно. В слезах я просиживаю ночи напролет у няньки, а она по-прежнему гадает мне то, во что я никак не могу поверить.

Однажды мы снова встречаемся с тобой. Очень холодно, идет снег и на улице темнеет. Ты крепко прижимаешь меня к себе и говоришь:

– Сегодня ночью мы отправляемся из города. Если ты согласна, то беги со мной. Я все для тебя сделаю. Только будь моей. Некоторое время поживем притаясь, а потом, когда наступит весна, уплывем вниз по реке, и будем жить там. А сюда больше никогда не вернемся.

Я закрываю глаза и, прижимаясь к тебе, опускаю голову. «Если бы я поняла это раньше», – думаю я. А потом, еще раз взглянув тебе в глаза, говорю:

– А ты никогда не упрекнешь меня в том, что я – мужняя жена – живу с тобой во грехе?

– Я твой муж, и всегда им буду, – говоришь ты, а потом снова спрашиваешь: – Так побежишь со мной?

– Да! – говорю я, – только попрощаюсь с нянькой.

И снова, теперь уже в последний раз, я вижу себя в ее комнате. Я обнимаю ее, и говорю:

– Ухожу я. С ним… Гадание сбылось. Что-то меня ждет впереди…

– Иди с Богом! – говорит нянька и крестит меня. – Все у тебя теперь будет ладно.

Итак, я ухожу из дома. Но там я никогда и не узнаю о том, что спустя совсем мало времени на наш город нападут полчища врагов и сожгут его дотла. От огня или от меча погибнет и мой муж, и моя нянька, и еще множество людей. Но я не узнаю всего этого, потому что буду уже слишком далеко.

А потом я вижу, как некоторое время мы с тобой жили в какой-то лесной сторожке. Мне вспоминается, как я в полушубке выхожу во двор с топором в руках и смотрю на заснеженные ели.

– Думаю, что я был вполне счастлив, – произнес он задумчиво.

– Да, ты в той жизни всегда добивался того, чего желал.

– И, как видно, не только в той. Это вообще было со мной довольно часто.

– Интересно, произойдет ли так сейчас? – сказала я и посильнее завернулась в плед. – Что-то холодно мне сегодня. Холодно и немного грустно.

– Просто твои истории подходят к концу, – сказал он, закуривая сигарету.

– Да, их действительно осталось совсем немного…

– Так что было дальше? Мы уплыли с тобой на юг?

– Да, мы поселились там в каком-то городе на берегу моря. Я родила сына…

– Снова того, которого ты родила здесь?

– Да, – рассмеялась я, – совсем редко мне удавалось рожать кого-то другого.

– А была ли ты там со мной счастлива? – спросил он, пододвинув к себе пепельницу.

Я задумалась:

– Была бы, если бы меня постоянно не мучили разные мысли.

– Например?

– Ну, то, что я бросила мужа. Ведь я не знала, что давно уже стала вдовой. И потом, эти мечты о подвигах… Как они отравляли мне там жизнь.

– А ты делилась со мной своими переживаниями?

– Конечно.

Я вижу, как я печальная сижу возле окна. Ты подходишь ко мне и спрашиваешь:

– Какие мысли тебя тревожат?

– Жизнь проходит, а я так ничего и не сделала, – отвечаю я.

– Но как хорошо она проходит! – восклицаешь ты, и улыбаешься. – Дела наши идут как надо, сын подрастает. Что же в этом плохого?

Я вздыхаю в ответ и молчу.

Другое видение. В нашем собственном доме на нас нападают какие-то люди. Они хотят нас убить, и мы с ними боремся. Думаю, что именно эти люди будут спустя несколько столетий находиться среди тех, кто лишил нас жизни в разбойничьем лесу.

И вот во время этого покушения как-то так получается, что я убиваю одного из нападающих. Двое других убегают и мы остаемся с тобой вдвоем возле мертвого тела. Я бросаюсь к тебе в слезах и говорю:

– Как теперь ты будешь жить с женщиной, которая убила человека? Ты должен прогнать меня из дома!

В ответ ты обнимаешь меня и пытаешься утешить. Ты снова не разделяешь моих переживаний и хочешь объяснить мне, что я ни в чем не виновата.

А потом я вижу, что прошло уже очень много лет. Мы с тобой состарились, наш сын вырос и стал совсем взрослым. Теперь он, так же как и ты, стал купцом и его корабль плавает в дальние города.

Я сижу совсем седая на берегу моря и грустно разглядываю волны. Ты стоишь рядом и, положив мне руку на плечо, говоришь:

– А славную мы прожили с тобой жизнь.

Я вздыхаю и молчу, а ты смотришь на меня и улыбнувшись спрашиваешь?

– А ты по-прежнему думаешь о своих великих делах?

– Да, – отвечаю я, – годы пролетели, а я осталась все та же. Прожила с тобой в грехе, ничего не совершила… Умру, и никто обо мне и не вспомнит.

Ты смеешься над моими словами и махнув рукой говоришь:

– Сына какого вырастили, дом построили, любили друг друга… Хорошо-то как!

– А потом я умерла и больше из этой жизни я ничего не видела, – сказала я потянувшись.

– И я действительно любил там тебя сильнее, чем ты меня, – рассмеялся он.

– Да. А я действительно не совершила никаких славных дел. Ни в одной жизни.

– И что с того?

– Знаешь, этот вопрос – о том, что я рождена для великих дел – не дает мне покоя и сейчас, – произнесла я задумчиво. – Как ты думаешь, как можно спокойно жить, имея в душе это ощущение своей причастности к чему-то высшему и знать, что никогда не сможешь его реализовать?

Он усмехнулся:

– Ты снова просто путаешь сама себя и страдаешь от своей же ошибки.

– Почему?

– Потому что на самом деле твое «великое дело» – это следовать по твоему пути и выполнять свое предназначение.

– Какое предназначение? Какое? Сидеть так, будучи не в силах совершить ничего значительного и просто смотреть на то, как время утекает сквозь пальцы?

– Ты не понимаешь. Предназначение может быть любым. Возможно, что в этой жизни твое предназначение заключается именно в этой душевной борьбе и стремлении преодолеть эту инерцию окружающего мира. И ты должна, не добившись ничего, все-таки осознать, что настоящее величие твоих поступков состояло в твоем духовном росте и попытках понять законы мирозданья.

– Ты думаешь? – грустно сказала я.

– Я это знаю.

– Но откуда эта уверенность в избранности?

– Откуда? Да из самой этой избранности. Ведь помнишь, я говорил тебе о людях, которые ищут ответы? Разве каждый из них, идя по своему сложному запутанному пути, не является особенным? Разве не совершает он поистине «великих дел», когда мучается вопросами и находит на них ответы?

– Я не знаю… – сказала я расстроено.

– Не знаешь, но чувствуешь. И неосознанно делаешь то, к чему стремится твоя душа.

– Возможно, что ты прав, и однажды я действительно смогу «отделиться» от своих сегодняшних переживаний и, взглянув на них с более «высокой» точки, понять, насколько сильно я заблуждалась…

* 24 *

– Прочитай мне что-нибудь из своей синей книги, – попросила я его, наливая кофе в чашки с обнимающимися розмаринами. – Я так давно не слышала твоих притч.

– Нет, я пока еще не нашел там рассказа, который бы подходил к тому, что я на самом деле хочу тебе объяснить, – сказал он, беря свою чашку.

– А что это такое, что ты никак не можешь объяснить мне? Какая-то истина или теория перерождений?

– Отчасти это и то, и другое, хотя на самом деле я просто хочу, чтобы ты наконец смогла вспомнить одну нашу жизнь… Ту, в которой…

– В которой что? – спросила я и взяла его за руку. – Может быть, это как раз то время, в котором было ожерелье из бархатного футляра?

– Да. Но почему-то ты никак не можешь этого увидеть.

Я замолчала и стала смотреть на закатное солнце, которое, просвечивая сквозь редкие облака, было похоже на кипящее червонное золото. «Как мне вспомнить то, что так его волнует? – думала я. – Возможно, что для этого мне нужен какой-то импульс, подсказка, которая поможет мне проникнуть за этот занавес из плотной ткани лет?».

– А ты? Ты хоть что-нибудь помнишь, из той жизни? – спросила я, посмотрев на него. – Быть может, какое-нибудь твое, хотя бы мельчайшее воспоминание сможет что-то прояснить для нас обоих?

Он закурил и, немного помолчав, ответил:

– Да, конечно, я помню. Но это, как всегда, только самая суть, которую ты должна увидеть сама…

– А мелочи? Какие-нибудь пустячные детали, которые порой как ключ могут открывать для нас огромные двери в полный неожиданностей мир? Их ты помнишь?

– Пожалуй, нет. Хотя… Да, конечно… Это стихотворение, точнее одно четверостишье. Оно возникает в моей памяти, когда я думаю о тех годах. Но никаких подробностей о том, кто его написал и когда именно я его от тебя услышал, я не знаю.

– Так прочитай его мне, – сказала я и приготовилась слушать.

– Оно было написано на французском, так что не обессудь, если мой перевод окажется не достаточно хорошим, чтобы в полной мере отразить те чувства, которые ты вкладывала в этот отрывок, – сказал он и стал читать:

Моя любовь сквозь тысячи преград

Пойдет разыскивать в веках твой слабый след.

И ужасов земных увидит ад,

И райских радостей с тобой познает свет…

Я слушала эти стихи и смотрела на него, и в тот момент, когда он читал последнюю строчку, солнце вышло из-за облаков и, вспыхнув, на долю секунды осветило его лицо. И тогда я все вспомнила. Вся та жизнь, которая была столь важна для нас обоих, промелькнула перед моими глазами, за один миг.

– Я вспомнила! – воскликнула я. – Теперь я все вспомнила!

Я сжала его руку и, волнуясь от только что увиденного, стала рассказывать.

Сначала я очень коротко поведаю тебе небольшую предысторию. Это для меня важно, так как в ней снова участвуют мои родители. Представь себе Россию во второй половине ХIХ века, как раз в те времена, когда я, еще живя в другой своей жизни, занималась делами о доходных домах и ждала из заграницы своего блудного сына. Вот на это-то время и приходится молодость моей мамы – дочки состоятельных родителей, светской столичной барышни, будущее которой всем видится, как некий светлый путь сплошь усеянный лепестками роз.

Еще в совсем ранней юности она влюбляется в моего нынешнего отца – молодого подающего надежды военного, который, не имея ни гроша за душой, не может предложить ей ничего более серьезного, чем пламенные признания в любви и разговоры о побеге из дома. Они изредка тайно видятся, ведут оживленную страстную переписку, и их взаимная увлеченность друг другом становится столь сильна, что ее родители решают избежать назревающего скандала и, спасая себя и ее от излишних сплетен, все вместе уезжают в Париж, где и обосновываются на всю оставшуюся жизнь.

Постепенно ветер, дующий с Сены, высушивает потоки слез, льющиеся из ее глаз, письма в Россию отправляются все реже и реже, и, наконец, по прошествии всего трех лет благотворный воздух Франции вкупе с разнообразными светскими развлечениями заставляет мою мать полностью забыть о когда-то желанном молодом офицере. Ее мечты о побеге из дома кажутся ей теперь детским сном и глупым капризом, а юношеская увлеченность сменяется любовью к богатому парижанину, который незамедлительно делает ей предложение.

Итак, она удачно выходит замуж и рожает двоих детей, старший из которых сын, образ которого я отчего-то никак не могу разглядеть, а младшая, особенно любимая дочка – это я.

Вот с этого-то, собственно и начинаются мои воспоминания, которые я уже вижу гораздо более четко и детально.

Мне вспоминается, что в детстве я много болела. Это были времена зарождения медицины в современном понимании этого слова, и с моей болезнью люди еще не научились бороться …

– Что ты имеешь в виду? – прервал он мой рассказ вопросом. – О какой болезни ты говоришь?

– Знаешь, – сказала я закрыв глаза, и, пытаясь получше разобраться в своих видениях, – кажется, у меня был какой-то редкий порок сердца, при котором не живут дольше двадцати пяти лет. Все мои родные это знали и, будучи готовыми к моей ранней смерти, воспитывали меня соответствующим образом.

– Каким? Говорили тебе, что ты однажды умрешь?

– Наверно, да. Я знала, что не должна много бегать, играть так, как играют другие дети. Потом готовилась к тому, что никогда не выйду замуж, и не буду иметь детей. Так было до тех пор, пока примерно лет в восемнадцать я не встретила тебя.

– И это все изменило?

– Да, для меня началась совсем другая жизнь.

– А как ты там выглядела? Какое у тебя было лицо?

– Знаешь, – улыбнулась я, – когда ты был средневековым священником, то предсказал мне, что я всегда буду красивая. Кажется, с тех пор это предначертание действительно сбывалось. В какую бы жизнь, прошедшую с тех пор, я ни заглянула, везде я была очень интересная внешне.

– А какие у тебя были глаза, волосы, фигура? – нетерпеливо спросил он.

Я рассмеялась:

– Тебя так интересует эта жизнь? Отчего? Что там может быть такого, кроме нашей любви, которая случалась с нами уже далеко не один раз? Ну, хорошо… Раз тебя так это волнует, то я постараюсь описать свою внешность. Черные слегка вьющиеся волосы, уложенные в модную по тем временам, пышную прическу. Карие, сияющие ожиданием какого-то счастья глаза. Немного бледное лицо и несколько более стройная, чем у моих ровесниц фигура. Вот, кажется, и весь портрет, который мне удается рассмотреть сквозь толщу столетия.

– А время, в которое это происходило? Ведь это примерно рубеж веков?

– Да, я если судить по моде, то мое последнее видение датируется примерно 1905-ым годом…

– А как мы познакомились?

– Совсем неоригинально. На званом вечере, – ответила я и снова продолжила свой рассказ.

Нам предстоит бал. Мы с мамой долго выбираем платья, играя как дети со всевозможными кружевами и брошками. Отец смеется над нами и говорит, что это далеко не последний бал в нашей жизни и не стоит готовится к нему, как к королевскому приему. Но отчего-то мы обе думаем, что предстоящий вечер что-то изменит в нашей жизни, и поэтому столь тщательно выбираем все наряды и украшения.

Затем я вижу сам бал. Много красиво одетых людей. Я стою в воздушном белом платье и разговариваю с какими-то женщинами. Внезапно я вижу тебя. Какой-то человек подходит и знакомит нас, после чего он и эти женщины уходят, а мы с тобой продолжаем начатый разговор…

– Ты знаешь, – отвлеклась я, – тебя там было очень легко узнать. У меня даже не возникло никаких сомнений, как в случае со средневековым священником. И знаешь почему?

– Почему?

– Потому что там ты был точно такой же, как здесь. И дело не только в лице и фигуре. Твой взгляд, походка, манера поведения – все это как будто срисовано оттуда. Такое впечатление, что с тех пор ты совершенно не изменился… Как это может быть?

– Рассказывай дальше, – сказал он, вновь закуривая сигарету, – мне очень интересно, о чем мы говорили в нашу первую встречу.

Итак, мы продолжаем начатую тему, а потом как-то незаметно переходим к разговору обо мне.

– А как вы представляете себе вашу жизнь? – спрашиваешь ты.

– Я? Я все про себя знаю! – непосредственно, как ребенок улыбаюсь я. – Я никогда не выйду замуж, потому что мне осталось жить не более восьми лет. Но я все равно счастлива, потому что мне дано радоваться и видеть прекрасное.

– Выходите за меня замуж, – неожиданно говоришь ты, а потом, взяв меня за руку, продолжаешь. – Я сделаю так, что оставшиеся восемь лет вы проживете в еще большем счастье. Поверьте мне, я сделаю для вас невозможное …

Я улыбаюсь и отчего-то верю всем твоим словам, а ты приглашаешь меня танцевать, и весь вечер мы ни на минуту не расстаемся.

Потом проходит несколько дней. Ты уже поговорил официально с моими родителями, и они встали перед сложным вопросом, разрешать ли мне выходить замуж. Они в течение стольких лет жили в уверенности, что я никогда с ними не расстанусь, и вот, я так неожиданно решила их покинуть. Отец разводит руками, а мама решает поговорить со мной с глазу на глаз.

– Ты хочешь выйти за него замуж? – спрашивает она, обнимая меня.

– Да, – отвечаю я, и очень серьезно начинаю объяснять ей причины своего решения. – Понимаешь, у него высокое положение в обществе, он очень состоятельный, он меня старше и уже знает жизнь, а потом…

– Что потом? – спрашивает мама.

– Он очень красивый, – говорю я и опускаю глаза.

– Ну, раз красивый… – говорит моя мама, смеясь и разводя руками, – то, как видно, придется нам скоро играть свадьбу.

А дальше я вижу наше венчание. Оно проходит по православному обряду, потому что я наполовину русская и исповедую эту религию. На мне серебристо-белое пышное платье и прозрачная, украшенная цветами фата. Я очень счастлива и, вслушиваясь в слова священника, думаю о том, что, наверное, нет на свете человека лучше, чем мой жених, который непременно превратит мою жизнь в рай.

А потом я вижу, как поздним вечером этого праздничного дня мы вернулись домой. Я сижу в своем серебристом парчовом платье, но уже без фаты и смотрю на тебя, а ты целуешь мне руки и говоришь:

– Нам отвели так мало времени для любви и счастья. Всего каких-то восемь лет… Ты привыкла жить с мыслью, что тебя ждет ранняя смерть, и никогда не думала о том, что ты можешь прожить эти годы как-то особенно.

– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.

Ты смотришь на меня и отвечаешь:

– У меня много денег. Очень много. Я мог бы их вкладывать в какие-либо дела, и приумножать свой капитал, как это делал до сих пор. Я находил в этом смысл жизни, жил для себя, но теперь… Понимаешь, у нас с тобой никогда не будет детей, мы проживем вместе не более десяти лет, и этого никто не сможет изменить… Отныне я хочу жить только ради тебя. Я не буду тратить время на дела, а буду проводить его с тобой столько, сколько ты захочешь. Я не буду расходовать деньги на что-то, что тебе безразлично, потому что теперь меня интересуешь только ты.

– Ты меня так любишь? – спрашиваю я пораженно.

– Да. И сделаю все, чтобы моя любовь была взаимной, – говоришь ты и, обнимая меня, продолжаешь. – Скажи мне, как ты хочешь жить? Если ты желаешь покупать дорогие украшения и самые модные в Европе наряды, то делай это, не заботясь о деньгах. Если ты хочешь заняться строительством нового загородного дома, то, пожалуйста – сооружай его не раздумывая над ценой материалов. Или, может быть, ты желаешь коллекционировать живопись? Тогда в твоем распоряжении весь Париж со всеми его художниками.

Я смотрю на тебя и отвечаю:

– Нет, я хочу немного другого. Но я очень боюсь, что тебе не понравится моя идея, и ты решишь, что нам не следует этого делать.

– То, о чем ты мечтаешь, станет реальностью, я клянусь тебе! – говоришь ты. – Но расскажи мне, что это такое, чего тебе так хочется?

– Ты ведь говорил, что много путешествовал? – спрашиваю я.

– Да.

– Понимаешь, я хочу увидеть все то, что видел ты. Или даже больше. Я хочу объехать множество городов, увидеть музеи, театры, архитектуру всевозможных стран, до которых мы сможем добраться за тот короткий отрезок времени, который мне предстоит прожить.

– Но не будет ли это для тебя утомительно?

– Ну, если я устану, то мы будем возвращаться домой или останавливаться на курортах…

– Да, на лучших курортах, где будут врачи, которые, может быть, смогут продлить эти недолгие годы нашей любви, – говоришь ты и берешь меня на руки, – любви, которая переживет нас, и будет сильнее смерти…

Я прервалась и посмотрела на него. Он сидел, глядя на ночное небо, и в его взгляде я увидела сожаление.

– Ты расстроен? – спросила я.

– Да. Ты увидела все так, как было. Наши воспоминания совпали. Но тебе еще предстоит вспомнить некоторые подробности. Постарайся посмотреть эту жизнь до конца. Потому что ты должна вспомнить о ней все то, что знаю я.

– Хорошо, – сказала я и стала рассказывать дальше.

И с тех самых пор для меня начинается жизнь полная увлекательных путешествий. Я вижу множество разнообразных, мелькающих красочными слайдами картин, на которых видны те города и страны, в которых мы побывали.

Вот мы идем по туманному берегу Темзы, и я показываю тебе рукой в сторону моста, что-то увлеченно объясняя. Вот я вижу нас в Риме. Мы стоим возле крепости Сент-Анжело, и я говорю тебе о том, как она мне нравится. А вот мы в Праге. Глядя на знаменитый собор, ты рассказываешь мне какую-то старинную легенду… Лиссабон, Мадрид, Афины, Мюнхен, Цюрих, Амстердам – это только те города, которые я четко вижу в своих видениях. А сколько их было еще? Я вижу шикарные отели с кричащими названиями, дорогие номера, обставленные новомодной мебелью, картинные галереи и театры. Мы путешествуем, посещая за один раз несколько городов, а потом возвращаемся в Париж, где нас радостно встречают мои родители, у которых мы довольно часто бываем в гостях…

Я снова прервалась:

– Ты не представляешь себе, как мы там были счастливы! Это просто невозможно описать словами. Кажется, что такую любовь трудно выдержать, потому что она слишком сильна.

– Здесь, наверное, ты бы уже не смогла полюбить меня столь сильно, – сказал он задумчиво.

– Ты не можешь этого знать, потому что мы еще не встретились.

– Да, не встретились… Ладно, не стоит сейчас говорить об этом. Лучше расскажи мне в подробностях то, что тебе еще удалось увидеть в этой жизни.

– В общем-то, совсем немного, – сказала я, снова пытаясь всмотреться в прошлое. – Это некие куски видений с обрывками разговоров, о которых я обычно тебе просто не рассказываю, так как они не являются основой сюжета. Но если ты хочешь, то я расскажу тебе вообще все, что я помню. Даже нет, лучше так: я буду «смотреть» и рассказывать одновременно. Ты согласен?

– Конечно, – ответил он, улыбнувшись, – это именно то, чего я хочу.

– Прекрасно, тогда я приступаю.

Мне видится, что я сижу за роялем в гостиной нашего дома и играю какой-то полонез. Ты стоишь с газетой в руке возле окна и, улыбаясь смотришь на меня. Я смеюсь и что-то говорю…

Другое видение. Я в синем бархатном платье держу в руках футляр перевязанный лентой. Мне хочется узнать, что находится внутри, но отчего-то я медлю, и прежде чем развязать ленту, решаю прилечь на кровать. И вот футляр открыт, и передо мной вспыхивает радужными переливами бриллиантовое колье. Я провожу рукой по прекрасному украшению и, повернувшись в сторону двери, в которую ты только что вошел, что-то говорю тебе и счастливо улыбаюсь…

Еще картина. Я вижу, что однажды, побывав в каком-то городе, мы познакомились с людьми, увлеченными новыми философско-религиозными направлениями. Мы очень заинтересовались этим и с тех пор стали много времени уделять этой теме…

А вот мы едем в поезде. Мы сидим в ресторанном вагоне и разговариваем с попутчиками. За окнами виднеются заснеженные пейзажи. Может быть это Россия?..

Вижу, как мы, обнявшись, плывем в гондоле по узкому венецианскому каналу.

– Представь себе, – говорю я, – Ведь много лет назад мы могли жить в этом городе. Быть может, у нас был здесь дом, мы ездили на балы и маскарады?

– Ты это помнишь? – смеясь, спрашиваешь ты.

– Мне иногда кажется, что да, – отвечаю я и продолжаю строить гипотезы. – Я думаю, что мы были счастливы в этом странном водном городе, потому что все мне здесь кажется каким-то легким и радостным…

Снова Париж. Я собираюсь ехать в церковь. Ты остаешься дома, и что-то говоришь мне на прощание. Я выхожу из подъезда и сажусь в экипаж, в котором меня уже ждет моя мама. Дальше я уже вижу себя в храме. Я стою и молюсь, глядя на иконы. Точнее, нет. Это не молитва, скорее это какой-то мой монолог, обращенный к Богу. «Господи, – мысленно говорю я, – спасибо тебе за жизнь, которой ты меня наградил, и за эту любовь. Я так счастлива, так счастлива с ним. Мы так любим друг друга, что сильнее любви уже наверное быть не может»…

Какая-то незнакомая страна. Мы остановились в очень древнем замке. Видимо какие-то друзья пригласили нас в гости, а сами еще не успели вернуться. Мы вдвоем во всем доме. За окнами раздаются раскаты грома, сверкает молния. Стихия бушует. Мы сидим за огромным столом, склонившись над древними фолиантами и рукописями.