Текст книги "Танец марионетки (СИ)"

Автор книги: Елена Кравченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Глава 1

ПРИГЛАШЕНИЕ НА ТАНЕЦ

Анжелика сидела на краю дивана, расположенного на балконе, и смотрела на блестящие воды Гаронны, бесконечные поля кукурузы и виноградники, простирающиеся вокруг, и которые уже начинали укутываться, как одеялом, ночными тенями. Страх, который праздничная суета и разговоры гостей на время усыпили, теперь пробудился вновь.

– Я продана! Меня купили! Цена мне – рудник Аржантьер!

– Нет, – неуверенно возразила она самой себе, – твоя цена это спасенный замок Монтелу и владения де Сансе, достойное образование для братьев и сестер.

И перед ее взором промелькнули эти маленькие братья и сестры, спящие на соломе в обветшалом и продуваемом ветром замке… и отец, в очередной раз выводящий прошение королю, на которое он, как и всегда, не получит ответа.

Итак, ловушка захлопнулась и пути назад нет.

Ей суждено прожить жизнь без любви, рядом со старым, уродливым и хромым мужем, для которого она будет лишь… А кем она будет для него? Женой из знатной дворянской семьи? Так он и сам знатен, ему не нужен титул жены, чтобы чувствовать себя сюзереном в своих землях. Вся Тулуза приветствовала его сегодня чуть ли не как короля.

Сама же она была красивой куклой. Марионеткой. Можно выставлять для обозрения, можно похвастаться и, в то же время, дергать за ниточки и заставлять танцевать так, как ему хочется.

– Ну что же, господин де Пейрак, Вы увидите достойное представление, я очень люблю танцевать… танцевать так как хочется МНЕ.

Анжелика вспомнила своего мужа, беседующего с архиепископом. Тогда, за столом, когда он нагнулся и локоны парика задели её руку, Анжелика вдруг с удивлением поняла, что это не парик, а его собственные густые черные волосы. И, хотя она старательно отводила взгляд от лица мужа, обезображенного шрамами, все же отметила, что он не стар. Да, намного старше её, но не стар.

– Может быть, я бы смогла примириться с этим браком… если бы… если бы выбирала сама…

Анжелика широко распахнула глаза, их зрачки окрасились в цвет бушующего моря; весь её вид – и прямая спина, и приподнятый подбородок – со стороны казались высокомерием. Но это были гнев и готовность к действию. И только бледное лицо и крепко сжатые губы выдавали её напряжение и страх. Она вся была как натянутая струна, которая может лопнуть в любой момент.

– Вот оно! Вот то, что меня возмущает: я не могу сама решать, как мне поступать. За меня все решили. И хотя Молин предоставил мне право выбора, на самом деле этого права у меня не было. Или я, – или семья. Он прекрасно знал, что я выберу.

И сегодня тоже за меня все решили, когда увезли в этот дом на Гаронне, а мне хотелось послушать Золотой голос королевства, о котором так восторженно говорили. Даже дома… Монтелу отверг меня… Ненормальная, выжившая из ума тетка Жанна, злобная старая дура решила все за меня, когда я хотела отдать право первой ночи Николя, а не навязанному мужу, которому меня просто продали, как вещь…

– Ну что же, вы получите моё тело, граф де Пейрак, раз уж это подразумевается заключенным договором, но не мою любовь и привязанность, и не послушную вам куклу. Я сама буду решать как и когда мне «танцевать»! Как вам понравится такая марионетка? – с гневом подумала Анжелика и тут же обернулась на услышанный за спиной шорох.

Сзади, прислонившись к дверному проему балкона, стоял и смотрел на нее хромой граф.

Анжелика снова повернулась к расстилающемуся перед ней ландшафту, с трудом стараясь придать себе бесстрастный вид.

Муж подошел к ней неровной походкой и низко поклонился.

– Вы позволите мне сесть рядом с вами, мадам?

Анжелика молча кивнула.

– Восхитительный пейзаж, не так ли? – продолжал граф. – Несколько веков назад здесь правили трубадуры. Приходилось ли вам слышать о трубадурах Лангедока?

Она была совершенно неготова к такому разговору, но отвечая, постаралась, чтобы её голос звучал спокойно:

– Кажется, так называли поэтов в Средние века.

– Не просто поэтов, а поэтов любви. «Любовь – искусство, которому можно научиться. И в котором можно совершенствоваться, познавая его законы», сказал Овидий. А вы, мадам, уже интересовались этим искусством?

Анжелика услышала иронию в его голосе, совершенно растерялась и не знала что ответить, ведь и «нет» и «да» прозвучали бы одинаково глупо.

– Вы видите, – продолжал граф, – там, в саду, маленький зеленый пруд, в котором утонула луна, словно жабий камень в бокале аниса… Так вот, у его воды цвет ваших глаз, моя милая. Нигде в целом мире я не встречал таких необыкновенных, таких пленительных глаз. Взгляните на розы, гирляндами оплетающие наш балкон.

Анжелика почувствовала, как муж придвинулся к ней и осторожно, двумя пальцами, повернул её лицо к себе.

– У этих роз тот же оттенок, что и у ваших губ. Нет, в самом деле, я никогда не встречал таких прекрасных губ… и так плотно сжатых. И мне очень хочется почувствовать их вкус.

Анжелике показалось, что её тело окаменело от страха, она видела, как граф наклоняется к ней, приподнимая её голову. Ей хотелось отвернуться, но его сильные пальцы крепко удерживали её. Она только смогла крепко зажмуриться, сама не понимая отчего: от ужаса или от отвращения.

И в тот же миг она почувствовала его губы на своих, она только собралась отстраниться, закричать, вырваться из его рук, когда вдруг ощутила свежесть лепестков фиалки и их сладостную нежность на своих устах. Ей захотелось полностью раствориться в этой нежности. И в то же время убежать от этого колдовства как можно дальше. Потому что это не могли быть губы её ужасного мужа. Но все же она знала, что это его губы. И она с облегчением, как ей показалось, вздохнула, когда он отпустил её.

Анжелика открыла глаза и с испугом посмотрела на графа. Его взгляд был полон иронии и в то же время настолько жарким, что её сердце бешено заколотилось. Она поспешно отвернулась.

Ей хотелось привести в порядок свои мысли и чувства. Но только она начала приходить в себя от этого неожиданного поцелуя, как опять услышала тихий голос мужа:

– Вы юная дикарка, но мне это нравится. Ваши губы полны очарования, они сладки, как мед и опьяняют, как вино.

Лучше бы он этого не говорил! Потому что ей вспомнились рассказы кормилицы Фантины о том, как Жиль де Рец успокаивал детей, перед тем как вонзить в них нож. Она ощутила на плечах свои волосы, которые граф, оказывается, все это время освобождал от придерживающих их заколок. А она этого даже не заметила! Дрожь пробежала по её телу, Анжелика снова крепко закрыла глаза и стиснула зубы, чтобы только ничего не видеть, ничего не слышать и не чувствовать. «Он опьяняет их любовным напитком и завораживает их голосом». От кого она это слышала? Кажется, от Николя, когда он рассказывал про графа де Пейрака, её будущего мужа.

Анжелика продолжала слышать голос графа, но уже не понимала его слов. «Он околдовывает меня, как и всех других», – с ужасом подумала она. Она чувствовала его руки и губы на своих плечах, шее, талии, и все её тело начинало гореть, как будто его окунули в кипящее масло. Она ощущала, что постепенно освобождается от юбок и корсета, но не могла пошевелиться, издать хоть какой-нибудь звук. Ей показалось что она падает и инстинктивно ухватилась за что-то, чтобы только не упасть в огненную бездну.

И она действительно больше ничего не видела, не слышала и не ощущала вокруг себя. Только чьи-то горячие, требовательные, но нежные и ласковые руки, чьи-то губы, которые легко прикасались к её коже и обжигали её. Анжелика даже не поняла, как оказалась на постели, так и продолжая держать мужа за плечи.

Она так и не открывала глаза, только каждая клеточка её тела отзывалась дрожью на прикосновения и поцелуи. Это было пыткой, но пыткой почему-то желанной и мучительно-сладостной, и в какой-то момент, когда, как ей показалось, эти руки и губы бросили её на произвол судьбы, она чуть не заплакала и подалась к ним навстречу.

Её пронзила боль, она не закричала, но всхлипнула как-то совсем по-детски и широко открыла глаза, но ничего не увидела, а кто-то рядом прошептал «прости».

Глава 2

Соло дуэтом или кто марионетка?

Жоффрей де Пейрак смотрел на Анжелику и молча одевался, почти машинально. Она лежала такая спокойная, беззащитная и… безмятежная. Сейчас она казалась ему совсем юной, почти ребенком, девочкой, и ослепительно красивой, как маленький зеленоглазый эльф.

Гнев и злость охватили его. Только он еще не понял на кого: на нее, на себя, на весь мир? На тех, кто продал ему её? На того, кто купил её? Он закрыл глаза, ему захотелось, чтобы этой ночи не было, чтобы все можно было повернуть вспять, изменить, переиграть. Он, так кичившийся своим знанием женщин, знанием любви… он оказался ничего не понимающим, незнающим мальчишкой… Самоуверенным, эгоистичным кривлякой. Граф вышел из комнаты, почти хлопнув дверью, но вовремя придержал её и аккуратно закрыл, чтобы только не видеть её – свою личную ведьмочку.

Он стоял и какое-то время ничего не чувствовал, как будто находился в пустоте.

Затем с тоской оглянулся, посмотрел на закрытую им же самим дверь и со стоном прислонился к ней лбом.

– Там, за дверью, на брачном ложе, лежат осколки твоего счастья, которое ты собственноручно разбил, уничтожил.

Граф развернулся и пошел к себе в комнату. Со вновь поднявшейся злостью, теперь он уже знал, что эта злость направлена на самого себя, стал срывать с себя только что надетую одежду.

– Ты должен был понять все еще тогда, когда встречал её на пыльной дороге, – с явным сарказмом проговорила его то ли совесть, то ли душа. А может это был его личный дьявол.

– Я понял. Я понял, что почти влюбился в нее, в её зеленые глаза, в её очаровательное лицо и волнующие губы. Она казалась ангелом, случайно забытым на дороге.

– Глупец. Ты должен был понять, что она смертельно боится тебя. Что её выдали замуж насильно и она не сможет полюбить тебя. Или полюбит. Но только… если ты приложишь для этого усилия… и терпение. Разве ты не видел, как она отшатнулась, когда твои волосы случайно задели её руку?

– Но она была так спокойна, когда разговаривала и отвечала на мои вопросы. И даже взволновано посмотрела на меня, когда я явно заигрался с архиепископом.

– О, да! – язвительно ответил личный дьявол. – А ты не бываешь спокоен, когда не хочешь показать свои истинные чувства? Ты должен был понять по её подчеркнуто высокомерной осанке, что она горда и имеет характер. Что она не из тех, кто будет бросаться на шею, чтобы привлечь твоё внимание или оскорбительно отвечать, если ты ей не нравишься или отвратителен.

Жоффрей де Пейрак отрешенно посмотрел на себя в зеркало, увидел в нем то же, что и всегда – спокойное, обезображенное шрамами лицо. Разве только в глазах проскальзывали искорки гнева. Ему страстно захотелось вызвать того, кого он видел в зеркале, на дуэль, чтобы он ответил за свои притязания к его жене, за нанесенное оскорбление. Затем бросился на постель и уставился в потолок. Под потолком парил то ли маленький эльф, то ли юная ведьма, а может и оба сразу, но и у того и у другой были одинаковые глаза, глаза цвета безмятежной зелени, цвета ягеля.

– Вспомни, когда ты увидел её сидящей на диване с гордо выпрямленной спиной, отрешенной от всех и всего… И она повернулась, услышав тебя… что ты увидел?

– Бушующий океан, который сразу сменился спокойствием луговых трав.

– И ты не понял? Не понял, что с ней не будет все так просто? Ты не увидел, что она слишком молода и неопытна, почти девочка, когда ты спрашивал её о трубадурах и говорил об Овидии.? Что она ничего не знает о любви, никогда не была так близка с мужчиной, не умеет кокетничать и играть в любовные игры?

– Но её тело… Когда я её поцеловал… даже не по-настоящему страстным поцелуем, а нежным и ласкающим, почти мимолетным… её губы затрепетали, как будто ждали продолжения.

– Глупец! Она была до ужаса напугана… еще только, когда ты склонился к ней. И глаза закрыла не потому, что возжелала тебя так внезапно и страстно, а потому что не хотела ничего видеть. Как маленький ребенок, который испугался. Да, потом проснулось её тело и уже оно ею управляло. Можешь быть доволен. Ты разбудил её тело, получил его… и даже доставил ему удовольствие. Тебе этого достаточно?

Де Пейрак промолчал. Он знал, что после сегодняшней ночи (брачной ночи, с сарказмом подумал он) ему этого недостаточно. Он хотел всего – и её тела, и её души, и её любви.

– Что ты чувствовал, когда сжимал её в объятиях, ласкал и целовал?

И граф с болью вспомнил, что держал в своих руках бездушную, тряпичную куклу, или марионетку, которая только трепетала в его руках, тело её отзывалось на каждый поцелуй и прикосновение, но сама… сама она была почти безучастна. Она к нему не прикасалась со страстью, не обнимала, желая удержать, и не отвечала на его ласки. Её жесты и прикосновения были мимолетны и почти неосязаемы, не имели цели доставить удовольствие, ответить или проявить свое желание. Кроме единственного раза, когда она положила руки ему на плечи. Но этот жест скорее напоминал схватившегося за скалу, чтобы не упасть в пропасть. А он принял это объятие за желание.

Он, глупец, очарованный красотой её глаз, обликом, телом, которое, как ему казалось, проявляло покорность и желание. И охваченный жаждой обладать, потому что он как муж имел на это право, принял все это за приглашение к следующему действию пьесы, принял за неумелую любовную игру застенчивой и неискусной в таких делах молодой жены.

И свою ошибку понял только тогда, когда было уже слишком поздно. Когда он уже причинил ей боль, лишив девственности самоуверенно и эгоистично, не слишком вдумываясь в чувства и не заглядывая в глаза, желая получить удовольствие, а не доставить его… и увидел их… глаза… которые широко распахнулись, но не обещали абсолютно ничего. Глаза куклы, марионетки, с которой играют и она выполняет все желания. Желания её хозяина.

Но зло уже свершилось… Даже то, что она подалась навстречу, когда он на мгновение отстранился, все это было зовом её тела, а не души и сердца. Её сердечко молчало. Он открыл ей мир чувств, но не мир любви.

Да, она обладала телом жаждущим любви, чутким и отзывчивым, еще не оформившимся, но обещающим со временем стать прекрасным и обольстительным. Хотя оно уже и сейчас обольстительно и прекрасно, и трогательно, – отметил он. Это его и обмануло. Он принял ангела с пробуждающимися желаниями за Еву-соблазнительницу. И то, с какой непосредственностью, невинностью она почти сразу заснула… отрешенно и безмятежно… только подтвердило это. За все время она произнесла лишь несколько слов, уже в полусне и полном довольстве… «Я – это звезды».

И додумав до этого момента, Жоффрей де Пейрак расхохотался, весело и искренне, без свойственной ему иронии и без той злости, которая им овладела ранее.

– А ведь меня обвели вокруг пальца. Меня использовали в полном смысле этого слова. Предоставили «хозяину» возможность доставить удовольствие своей «марионетке», и при этом оставили его с чувством вины за то, что он воспользовался этой возможностью. Пожалуй, такого со мной еще не проделывал никто. Никто… кроме моей маленькой колдуньи Мелюзины.

– И все же… Я сам себе усложнил жизнь… Я получил жену, не добившись её любви, и даже не попытавшись это сделать. Но может быть еще не все потеряно? Может быть зеленоглазый болотный эльф сжалится надо мной и отдаст мне свое сердечко? Подарит мне свою любовь? Потому что… потому что я и сам готов отдать ей свою любовь… и сердце.

Он снова посмотрел на потолок, но там уже никто не витал, и ответа на свои вопросы он не получил. Правда, ему показалось, что промелькнула искорка или звездочка… но скорее всего это просто был отсвет звездного неба за окном.

Глава 3

Мышеловка для марионетки

Когда на следующий день Анжелика проснулась, было еще очень рано, Небо только начало озаряться предрассветными лучами солнца. Первое, что она увидела, была роза. Прекрасный цветок на длинном стебле в хрустальной вазе стоял совсем рядом и лепестками почти касался ее лица. Утренний свет усиливал их удивительный нежно-розовый цвет.

Цветок смотрел прямо на нее и стоял так близко, что Анжелике казалось, будто за ней наблюдают. Все еще пребывая во власти сна, Анжелика постепенно просыпалась, но рядом с розой пробуждение не казалось ей таким мучительным. Она потянулась, чтобы вдохнуть её аромат и вздрогнула, осознав, что обнажена, и ее тело прикрывают лишь тонкие кружевные простыни. Мышцы побаливали, как после тяжелой работы. Почему она оказалась раздетой? Почему так ломит всё тело? Юная девушка пыталась воскресить в памяти все, что ей довелось пережить за минувший шумный день и молчаливую ночь. И со стоном откинулась обратно на постель.

Она вспомнила. Она вспомнила все. Ну или почти все, потому что в её памяти всплывали только какие-то затуманенные образы и обрывки того, что происходило. Почему-то чётче всего она помнила, как держала своего мужа за плечи и боялась упасть. Куда упасть?! Потом, когда он её наконец-то выпустил из своих рук она сама… Сама потянулась к нему, чтобы он вновь обнял её! Этого не может быть! Это неправда! Это просто наваждение! Значит, он в самом деле колдун и может заставить других делать то, чего он хочет!

Она попыталась припомнить, что происходило дальше. Но все остальное было размыто. Отчетливо она освежила в памяти только пронзившую её боль, которая почти сразу исчезла. Или может это тоже было наваждением? Потому что она не закричала, не вскрикнула, не возмутилась… А потом… Что же было потом? Потом она плыла куда-то по волнам, точнее не плыла, а лежала на волнах и вроде бы они её укачивали… Затем почему-то разразилась буря и она взметнулась к звездам. Все её тело устремилось ввысь, содрогаясь и рассыпаясь на мириады таких же звезд. Это дало ей умиротворение и чувство неги. Кажется, она подумала: «Я – это звёзды», а кто-то печально прошептал – «спите спокойно, мой потерявшийся ангел». Но она была не совсем уверена в том, что это действительно было, как и в своих ощущениях.

Ей показалось, что она стала другой, и это впечатление было мучительным. Мучительным из-за того, что она еще не решила: хорошо или плохо то, что она стала другой.

Нет, это точно колдовство и наваждение. Анжелика вскочила и, путаясь в кружевах, метнулась к зеркалу. С облегчением увидела свое отражение – она не изменилась, она прежняя! И тут же закрыла лицо руками. Она все поняла. Все вспомнила! Только не могла осознать. Граф выполнил условия договора… сделал её своей женой. Но почему она не чувствовала отвращения? И даже… даже… Ей хотелось, чтобы к ней прикасались, чтобы её целовали.

Анжелика стояла около зеркала, как во сне… Отчего-то она сама себе казалась безнравственной. Она недостойно себя вела. Анжелика вспомнила сеновал в Монтелу в день свадьбы, вспомнила Николя… Значит и тогда она недостойно себя вела? Да, недостойно, но не безнравственно, сказала она себе. Тогда все было по-другому, единственным её стремлением являлось, чтобы все побыстрей закончилось. Она даже порывалась оттолкнуть Николя, объятого безумной страстью. Её единственной мыслью было… не достаться графу де Пейраку. Кому угодно, пусть Николя, но только не графу. А этой ночью… Она отдавалась ему.

Анжелика совсем запуталась в своих рассуждениях, в своих мыслях. Почему отдаться своему слуге Николя, пусть он и был её другом детства – это плохо, но не безнравственно? Почему, если она желала побыстрей покончить со своей девственностью, ей хотелось оттолкнуть Николя? А провести первую брачную ночь со своим законным супругом – это непристойно? Она пыталась ответить сама себе на эти вопросы, но у нее ничего не получалось.

Но ведь она сама вчера решила, что выполнит условия договора! – вспомнила вдруг Анжелика.

Да, но она не собиралась осуществлять это так… так… Она никак не могла подобрать слово… С исступлением. Она просто хотела, чтобы граф выполнил свой супружеский долг. И все. А она… она…

Теперь Анжелика испугалась еще больше. Как она об этом не подумала раньше! Ведь граф имеет право приходить к ней хоть каждый день, вернее, каждую ночь. Потому что он её муж. И потому что она уже один раз позволила ему это. И она теперь каждый раз будет… так… отдаваться ему? Но она совсем не этого хотела! Нет! Он ей отвратителен. Ей омерзителен его вид! Его шрамы! Его походка! То, что он говорит всегда так, будто насмехается над ней! То, что он стар!

Она бросилась на постель и свернулась в комочек, как когда-то в детстве, когда ей было страшно и хотелось сделаться незаметной. Но почему? Почему? Что с ней не так? Вернее, что не так с её телом? Она помнила, как однажды поняла какое желание вызывает её красота у мужчин, как смотрел на нее Николя. И если бы в его взгляде не проглядывала какая-то нетерпимость, пожалуй ей было бы приятно, когда он прикасался к ней тогда… в сарае… Анжелика почувствовала, как волна стыда залила румянцем её лицо, потому что… Её телу все-таки нравились его объятия. Да, нравились, хотя они и казались ей грубыми. Но она не теряла из-за них головы. Она думала о его ласках и о том, что ей они приятны, как-то отстранено, просто хотела досадить графу.

Выходит, её тело всегда будет так реагировать на прикосновения к ней? Она вновь, уже который раз за утро, испытала потрясение от очередного открытия и стыда за свое поведение.

И еще Анжелика поняла, что оказалась мышкой, попавшей в мышеловку. А самое ужасное это то, что она сама же эту мышеловку поставила и даже собственноручно положила в нее кусочек сыра для приманивания. Теперь она боялась и мужа… и себя! К тому же, на данный момент, не совсем ясно представляла, как ей себя вести, когда она увидится с графом.

Анжелика некоторое время обдумывала свое положение. Она вновь вспомнила все, что произошло. Все о чем она думала… И внезапно поняла, что все мысли, выводы, которые она делала… Так могла думать только маленькая девочка, а никак не взрослая девушка. Все её прошлые рассуждения – это только эмоции, а не оценка того, что произошло с ней, и не поиск возможного решения проблем. И все её поведение до сих пор: желание мести, досады кому-либо, чьего-то унижения – это тоже ребячество. Страх: боязнь мужа, неприятие насильственного брака, нежелание отдать ему право первой ночи… отвращение к его внешности – не решат проблемы. А её поведение в Монтелу – было действительно непристойным, отвратительным, недостойным. Неожиданно для самой себя она почувствовала благодарность к тетке Жанне, и осознала гнев и презрение к ней Гийома. И её в очередной раз за это утро, она уже устала считать – который, охватило чувство стыда, и её лицо, и шея и даже руки покрылись румянцем. И на этот раз это чувство было на самом деле обоснованным.

Теперь Анжелика готова была поверить в то, что за эту ночь, а вернее за утро, она изменилась. И не надо даже бежать к зеркалу, чтобы проверить это. Но признавать в себе, измененной, женщину, она по-прежнему не хотела. Вопреки всем доводам рассудка и фактам. А её тело, его реакция сегодня ночью, и что делать в последующие ночи… это надо еще обдумать.

– Сейчас я к этому не готова. Я не чувствую себя женщиной, потому что не люблю и никогда еще никого не любила. И мне страшно думать о том, что будет, когда я полюблю, ведь я теперь замужняя… дама. – закончила она свою мысль. Слово «дама», а не «женщина», показалось ей более подходящим, хотя она и понимала абсурдность этого вывода.

– Теперь осталось решить только две проблемы. Как выбраться из мышеловки и… Я не хочу и не буду марионеткой! Я хочу сама решать, что мне делать и какой мне быть! Ну, а сегодня, я буду держаться с достоинством положенным графине. Анжелика вздохнула, потому что не была до конца уверена в своем благоразумии. И постараюсь находиться от моего мужа на расстоянии, ведь Отель такой большой. А дальше… Я буду решать и действовать по обстоятельствам. И с этой мыслью она снова заснула.