355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Елена Арсеньева » Преступления страсти. Коварство (новеллы) » Текст книги (страница 13)
Преступления страсти. Коварство (новеллы)
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 20:54

Текст книги "Преступления страсти. Коварство (новеллы)"


Автор книги: Елена Арсеньева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

А упорно ходившие меж боярами слухи: Скопин-де Шуйский втайне доброжелательствует польскому королю, и если войско Сигизмунда поспешит к столице, оно найдет в князе Михайле верного союзника…

Царю никак не давало покоя имя Скопина-Шуйского: Михаил. Когда Василий Иванович только повенчался на царство, он встретился со знаменитой пророчицей Оленой, которая изрекла: «На смену тебе придет царь Михаил». Так вот же он, грядущий Михаил!

Говорят, против судьбы не попрешь. Но у Василия Ивановича возникло неодолимое желание обмануть свою судьбу.

Делагарди, человек непростой и прозорливый, чуял недоброе и пытался уговорить Скопина-Шуйского уйти из Москвы. Однако не успел.

23 апреля Михайлу Васильевича Скопина-Шуйского позвали крестить ко князю Ивану Воротынскому. Кумой была Катерина Григорьевна, жена Димитрия Шуйского, и она поднесла князю Михайле чарку вина. Посреди пира Скопину-Шуйскому сделалось дурно, открылось кровотечение из носа, которое никак не могли унять.

Князя Михайлу отвезли домой. Немедля извещенный о болезни друга Делагарди отправил к нему своего медика, не доверяя царскому архиятеру, которого прислал Шуйский. Но ничто не помогло. К носовому прибавилось и внутреннее кровотечение. Через несколько дней изнемогший от потери крови князь Михаил скончался.

Говорили, перед смертью, уже в полузабытьи, он настойчиво просил у кого-то прощения, клялся, что не мог поступить иначе, что не со зла содеял такое, а во имя родимой страны…

Перед кем клялся? В чем каялся?

Сие осталось неведомо: исповедовавший его священник не открыл последней тайны умирающего. Только все видели, каким угрюмым, почерневшим вышел он с исповеди. А впрочем, немудрено почернеть, видя смерть народного героя и великого полководца!

Когда тело Михаила Васильевича лежало приготовленное к погребению, в дом прибыл Делагарди. Пытались не дозволить ему приблизиться ко гробу, поскольку он-де не православный, однако Яков-Понтус заявил, что имеет на то право, как друг покойного и боевой его товарищ, не раз глядевший плечо к плечу с ним в глаза смерти.

Подойдя ко гробу, Делагарди не смог сдержать слез, пока стоял, преклонив пред мертвым колено. Потом поднялся, говоря:

– Московские люди! Не только на вашей Руси, но и в королевских землях государя моего не видать мне больше такого человека!

Толпа народа провожала гроб Скопина-Шуйского. Его несли сослуживцы князя и пели ему надгробные песни. Их окружала толпа женщин. Это были дочери и вдовы убитых в бою служилых – и начальных, и рядовых воинов. Жену и мать усопшего то вели под руки, то несли, ибо они лишались чувств от слез и горя.

Царь Василий Иванович слезами разливался и вопил, чуть не волосы на себе последние рвал, но никто не верил искренности его горя. И даже в том, что гроб Скопина-Шуйского поставили в Архангельском соборе меж гробами великих князей Московского государства, многие увидели не знак почтения, а злую усмешку судьбы.

Делагарди верил в виновность Катерины Шуйской, но, по его мнению, истинной погубительницей князя Михаила была другая женщина… Яков-Понтус готов был душу дьяволу прозакладывать, только бы сойтись когда-нибудь с ней на узенькой дорожке. Небось не поглядел бы, что пред ним дама!

Впрочем, нетрудно угадать, что сказала бы ему Марина. Например: каждому воздастся по делам его. И если кто предал, тот и сам предан будет.

И она оказалась бы права.

* * *

А предсказание пророчицы Олены сбылось-таки! На смену царю Шуйскому действительно пришел царь с именем Михаил.

Михаил Романов.


Тот самый граф, та самая графиня
(Луи-Клермон Бюсси д’Амбуаз. Франция)

Как-то раз, году этак в 1575-м, в мае, если мне не изменяет память, месяце, к молодому Генриху Наваррскому (будущему Генриху IV, а в то время – пока еще зятю французского короля Генриха III) подбежал этот самый король и воскликнул:

– Тебя предали! Тебе изменили! Твоя жена совокупляется с любовником! Прямо сейчас, в своей собственной комнате! Стоя, даже не сняв одежды! И это видят все, кому не лень подняться по лестницам и поглядеть!

Анрио (так частенько называли Наварру обожавшие его парижане, будем так его называть и мы) посмотрел на своего венценосного шурина не без интереса. Повадки короля были сейчас совсем не королевские, далекие от той неторопливости и чувства собственного достоинства, которые подобали повелителю великой Франции. Генрих пребывал в неописуемой ярости! Он просто-таки брызгал слюной и метал молнии, словно разъяренный дракон, которому святой Жорж уже успел изрядно прищемить хвост.

«Значит, это правда, – мысленно вздохнул Анрио. – Вся та болтовня, которую я слышал еще до свадьбы, мол, Генрих Анжуйский[8]8
  Прежде чем стать королем Франции, Генрих III носил титул герцога Анжуйского, который потом перешел к его младшему брату Франсуа, до того именовавшемуся герцогом Алансонским. (Прим. автора.)


[Закрыть]
питал вовсе не братские чувства к моей дорогой Марго. И не только питал, но и осуществлял их… Причем он до сих пор к ней неравнодушен. Уж не этим ли объясняется его неприязнь ко мне? И не только ко мне, а к тому счастливчику… вернее, к тому несчастному, кого моя прелестница удостоила своей любовью тоже… Клянусь мощами святого Иакова, я не дал бы за его жизнь и того пистоля, который позавчера выпал из моего дырявого кармана и пропал бесследно… Кто же он, бедняга, за упокой души которого скоро будут служить мессу? Честно говоря, мне на него совершенно наплевать, как и на всех прошлых, настоящих и будущих любовников Марго. Да и на нее саму, если уж на то пошло! Измена! Предательство! Да разве супружеская измена – это предательство? Тьфу – и больше ничего. Однако хотя бы для приличия надо изобразить что-нибудь подобное ревности…»

Он старательно напыжился (а поскольку Анрио уродился мужчиной изрядной корпуленции, то стал выглядеть еще более авантажно), сверкнул глазами (а поскольку у Анрио были большие черные глаза, то он стал выглядеть не только авантажнее, но даже в какой-то степени пугающе – ну просто классическое воплощение оскорбленного супруга!) и рокочущим голосом вопросил:

– Кто же этот негодяй?!!

– Этот негодяй, – негодующе взвизгнул Генрих III, – не кто иной, как Бюсси д’Амбуаз!

«Воплощение негодующего супруга» лопнуло, как мыльный пузырь… Анрио ухмыльнулся и пробормотал:

– А, красавчик Бюсси… Ну, тогда бесноваться бессмысленно. Разве вы не знаете, брат мой, что перед ним не может устоять ни одна женщина? Так что предлагаю отпустить бедняжке Марго ее грех и смириться.

У Генриха III от возмущения чуть глаза не вылезли из орбит!

«Жалкий провинциал, распутник! – хотел крикнуть он. – Тебе неведомы высокие чувства! Ты даже на ревность не способен!»

Но он ни слова не вымолвил – так был переполнен негодованием. Пыхтя и булькая, словно выкипающий кофейник, король кинулся по галереям Лувра к покоям матушки-королевы и, только увидев ее черные флорентийские глаза, которые всегда были устремлены на него с горячей любовью, вновь обрел дар речи и воскликнул:

– Матушка, с этим надо что-то делать! Поведение вашей дочери и моей сестры шокирует весь Париж! Вообразите, она даже не дает себе труд запереть двери, когда принимает своего любовника, красавчика Бюсси!

Если Генрих ожидал, что матушка немедленно подберет юбки и кинется колотить блудливую дочку, то он жестоко ошибался. Екатерина Медичи поджала свои и без того тонкие губы и выдавила из себя укоризненно:

– Не знаю, сын мой, какие клеветники доводят до вашего сведения подобные фантазии! Беда моей дочери состоит в том, что она живет в наше несчастное время. В пору моей молодости мы свободно разговаривали с кем угодно и где угодно, и никто не находил в том ничего странного. Вот и я не нахожу ничего странного и предосудительного, что ваша сестра видится с Бюсси. Вы сами говорите, что это происходит не тайком, не в запертой комнате, а на глазах всех желающих! Бюсси знатный человек и первый при вашем брате Франсуа. К тому же… – Тут по губам королевы-матери скользнула мечтательная улыбка: – К тому же он такой красавчик!

И Генрих понял, что и в матушке не найти ему союзницы.

И правильно понял! Вообще не родилась еще на свет женщина, которая могла бы противиться очарованию элегантного, красивого, изящного, черноглазого (разумеется!) Луи-Клермона д’Амбуаза, барона де Бюсси. Говорили, что он проводит все свое время или на дуэлях, или в объятиях красавиц. О да, это был отъявленный, неисправимый дуэлянт! Ходили слухи, будто ему нужен самый незначительный повод, чтобы бросить противнику перчатку или послать картель: повод может «уместиться на лапке мухи», как выражались в те времена. Однажды Бюсси дрался, поспорив о форме узора на шторах! И вообще, он вполне мог сказать, подобно Портосу: «Я дерусь потому, что дерусь!» А уж его любовным дуэлям и числа не было – так же, как и любовным приключениям. Рассказывали, что у него был часослов, в котором он записывал свои истории соблазнения замужних дам, посвящая каждому обманутому им мужу прочувствованный хвалебный гимн.

У Бюсси при дворе было два прозвища – Красавчик и Смельчак.

Ходила даже песенка:

 
– Кто всех храбрее у нас?
– Конечно, Бюсси д’Амбуаз!
– Кто всех красивей, спроси?
– Конечно, д’Амбуаз де Бюсси!
 

А королева Маргарита Наваррская писала о нем в своих записках: «Господин д’Амбуаз потрясающий скандалист, но храбрый Бюсси нежен и предан».

По сути своей, он был совершеннейшим двойником королевы Марго (другого пола, понятное дело) и так же, как она, постоянно искал приключений – или любовных, или каких-то иных, желательно поопасней. Эти двое были созданы друг для друга… Просто невозможно удержаться, чтобы не посвятить хотя бы несколько строк истории их любви, которая доставила им обоим столько обворожительных минут и которая стала той, с позволения сказать, лопатой, которая вырыла первую ямку на пути красавчика Бюсси… ямку, со временем превратившуюся в его могилу.

Ко времени их встречи Марго, которая, по слухам, нарочно пришила изнутри к своей любимой юбке вместительный карман, куда она прятала засушенные сердца своих бывших любовников, умерших своей смертью, погибших на дуэлях и павших в сражениях (честное слово! Тальман де Рео, историк и мемуарист, не даст соврать. Вот что он пишет: «Она носила юбки со многими фижмами, в которых было много карманов и кармашков по всей окружности, и в каждый она клала коробочку с сердцем одного из ее почивших любовников; по мере того как они умирали, она заботилась о том, чтобы сердца бальзамировались…»), так вот завела Марго себе новую некрофильскую игрушку – отрубленную голову бедняги Бонифаса де Ла Моля, казненного вскоре после Варфоломеевской ночи. Он был участником заговора, затеянного Анрио Наваррским и герцогом Франсуа Алансонским. Правда, когда дело вскрылось, оба главаря ото всего отперлись, подставив взамен де Ла Моля и его приятеля Коконаса, любовника темпераментной герцогини Неверской, подруги Марго.

Марго было двадцать, ее возлюбленному шел сорок четвертый год (да-да, что бы там ни писал великий враль Александр Дюма-отец… а он вообще здорово наврал и в других своих романах, что мы вскорости и обнаружим!), и он, как выражались в тот галантный век, «более умел побеждать на полях Венеры, нежели Марса». С другой стороны, Маргарита и была истинная Венера, жемчужина красоты, что вполне подтверждалось ее именем – ведь «маргаритос» по-гречески означает «жемчуг».

Великий французский поэт того времени Ронсар восторгался ею в стихах:

 
Ее чело, мирозданья венец,
В божественном нимбе волнистых волос,
Вьющихся, льющихся вместе и врозь,
С дымным оттенком прекрасных колец.
 

А историк Брантом восторгался красавицей Марго в прозе: «Никакая другая женщина не умела так изящно подчеркнуть свои прелести. Несколько раз я видел, как она подбирала туалеты, обходясь совершенно без париков, при этом умея так взбить, завить и уложить свои жгуче-черные волосы, что любая прическа ей шла… Я видел ее в белом атласном платье, усыпанном множеством блесток… прозрачная вуаль из крепа, с римской небрежностью наброшенная на голову, создавала ощущение чего-то неповторимо прекрасного… Я видел ее в платье бледно-розового испанского бархата и в колпаке того же бархата, столь искусно отделанном драгоценными камнями и перьями, что трудно представить себе что-то более восхитительное».

Она была создана для того, чтобы кружить головы мужчинам, которые, как принято выражаться сейчас, «заводились» от каждого ее движения, в том числе от трепетания крыльев ее носика – трепетания «живого и подвижного, как ртуть». Словом, беднягу Ла Моля можно понять – голову он потерял, сначала в переносном, а потом и в прямом смысле.

После того как Ла Моль и Коконас были казнены на Гревской площади майским днем 1574 года, Марго и ее подруга герцогиня де Невер послали одного из своих друзей, Жака д’Орадура, выкупить у палача головы казненных. Поцеловав охладелые уста погибших любовников, они затем уложили головы в ящики и на другой день приказали старательно их набальзамировать.

Потом, по прошествии некоторого времени, подруги, как свидетельствуют хроники, «наполнили рот каждого убиенного драгоценными камнями, которые те дарили своим дамам при жизни, и обернули головы в свои самые роскошные юбки; потом все было залито свинцом и помещено в деревянные ящики. Наконец, с помощью самодельных орудий женщины выкопали две ямы на Монмартре, ведь погибшие были мучениками».[9]9
  Название «Монмартр» переводится с французского как «гора мучеников». (Прим. автора.)


[Закрыть]

Чуть отвлекшись от темы нашего повествования, упомянем (просто к сведению, к слову, так сказать!) о прелюбопытнейшей судьбе, которая была уготована останкам этих двух заговорщиков и любовников распутниц (ибо если мадам де Невер и не могла дать сто очков вперед Марго, то шла с ней голова в голову в любовном гандикапе). Об этом писал в своих «Мемуарах» маршал Франции, современник Людовика XIV, Франсуа Бассомпьер:

«В последнее время мадам де Монмартр,[10]10
  Имя аббатисы монастыря Сен-Дени на Монмартре. (Прим. автора.)


[Закрыть]
осуществлявшая серьезные преобразования в своем аббатстве и запретившая монахиням покидать монастырь, приказала обнести аббатство оградой; когда при строительстве ограды копали землю, были найдены два ящика, а в них две головы с набитыми драгоценностями ртами; к находке отнеслись с большим благоговением и решили, что головы принадлежали мученикам за веру, которые, усердием христиан, были захоронены в этом месте вместе с драгоценностями; так их обнаружили, и была построена часовня мучеников веры, а головы поместили в оправу и превратили в почитаемую реликвию».

Да, как сказал бы великий сказочник Ганс Христиан Андерсен, вот какие дела бывают на свете…

Впрочем, вернемся к Марго и ее новому любовнику, Бюсси. Эти двое встретились в Реймсе, на коронации Генриха III, и моментально влюбились друг в друга. Бюсси был силен в постели, но не в изящной словесности, поэтому Марго сама воспевала его в пылких стихах:

 
Моя жизнь – как темная ночь,
Если в ней нет света Вашей любви!
 

«Свет любви» они зажигали где охота взбредет, не стесняясь никого, но Генрих III мучился от ревности, не зная, кого он вообще больше ревнует: Марго к Бюсси или Бюсси к Марго. Ну да… будучи герцогом Анжуйским, он грешил инцестом, а сделавшись королем Франции, «переориентировался» в пидермоны, как изящно выражаются французы, вообще большие любители всего изящного и непревзойденные умельцы давать красивенькие названия самым пошлым явлениям. Не гомик, заметьте себе, а пидермон… пижон, купидон, миньон, батальон, миллион… имя им легион… ряд рифм, сами понимаете, можно продолжать долго. Впрочем, хоть гомо– и бисексуальные отношения были тогда в большой моде (к примеру, один из миньонов (или, проще, «милашек») Генриха, Сен-Люк, не миновал постели той же Марго!), Бюсси ими никак не грешил. Он был, как мы бы теперь сказали, типичный гетеросексуал, а когда не лазил под юбки дамам с целью досконально выяснить, чем одна из них отличается от другой, обожал совать свой нос в различные государственные секреты. В общем, он был известен не только как потаскун (или галантный кавалер, что одно и то же) и дуэлянт, но и как шпион короля, и уж тут-то Генриху III было на него грех жаловаться. Самые красивые жены иностранных амбассадоров охотно открывали ему секреты своих мужей. Однако мужчины не всегда столь легко «велись». Так, по поручению своего патрона, его высочества Франсуа, брата короля Генриха, Бюсси «работал» среди голландцев, пытаясь добиться согласия на то, чтобы Фландрия, которую еще предстояло отвоевать у испанцев, перешла под власть герцога Анжуйского, титул которого, как уже упоминалось, получил теперь, после восхождения на престол брата Генриха, Франсуа. Английское правительство внешне поддерживало это начинание, однако сумело добиться, чтобы голландские Генеральные штаты решительно отвергли честолюбивые планы герцога. Бюсси после этого на некоторое время впал в немилость у д’Анжу, который, в свою очередь, впал в немидлость у брата-короля и затаил лютую злобу на Бюсси, ну а Генрих III уже давно ненавидел его. Отныне король вполне мог дать волю своей ревности и разочарованию государственного деятеля, которого подвел его подданный. На попавшего в опалу Бюсси было устроено два покушения подряд.

В те дни, после легкого ранения на дуэли, он носил руку на перевязи из голубого шелка. Это должно было послужить отличительной приметой для наемных убийц, руководил которыми некий дю Гаст – отъявленный головорез, который был скор и на руку, и на язык: так, божественную Марго он называл королевой шлюх. То есть головорез был еще и весьма проницателен! Поскольку правда глаза колет, Марго ненавидела дю Гаста лютой ненавистью. То есть даже королева шлюх не обладала способностью любить всех встречных подряд… Лгут иные хронисты!

Впрочем, мы снова отвлеклись.

Ближайшим вечером дю Гаст отправил три сотни воинов из своего отряда караулить Бюсси на дороге, по которой Смельчак (или Красавчик, это уж кому что больше нравится) должен был ехать во дворец. Люди разделились на группы, чтобы не упустить Бюсси. А тот находился в компании нескольких друзей, когда на него напали солдаты. Бюсси, как известно, был одним из лучших фехтовальщиков Парижа, даже с рукой на перевязи он умудрился положить немало воинов. Место схватки освещалось лишь факелами, и поскольку один из сторонников Бюсси также незадолго до того повредил себе руку и держал ее на перевязи из голубого шелка (хотя и не столь искусно расшитой чьими-то нежными любящими ручками!), наемники, конечно, перепутали двух мужчин. Когда пронзенный шпагой человек Бюсси упал замертво на мостовую, солдаты решили, что задание выполнено, и отступили.

Тем временем Лувр был взбудоражен появлением одного из сторонников Бюсси, ускользнувшего от воинов в начале схватки и заявившего, что на его господина напали. Друзья Смельчака уже готовы были ринуться ему на выручку, но тут легко раненный Бюсси вбежал во дворец. Марго чрезвычайно обрадовалась и кинулась ему на шею прилюдно, что одни из присутствующих встретили аплодисментами, другие – скрежетом зубовным.

Вслед за этим, очень скоро, на Бюсси по приказу короля на набережной Лувра напали двенадцать всадников. В то время набережная сия весьма отличилась от le quai de Louvre, которую мы имеем возможность наблюдать теперь. Она была застроена множеством домов и освещалась очень плохо, если не сказать – никак. Бюсси соскользнул с коня, в темноте добежал до одного из домов и прильнул к двери, пытаясь укрыться в дверной нише. Почему-то дверь оказалась не запертой… Бюсси вошел внутрь, заложил за собой засов, и убийцы промчались мимо, его не заметив.

Истории доподлинно неизвестно, был ли тот дом пуст, или, как уверяют некоторые, Бюсси обнаружил там некую обворожительную красотку, которая крепко спала в своей постели, сняв по случаю летней жары все покровы. Те же досужие болтуны уверяют, будто Бюсси воспользовался ситуацией… Красотка не возражала, вот уж нет, и вскоре из открытых окон начали разноситься сладострастные стоны, слыша которые завистливо вздыхали наемные убийцы, потерявшие след графа и даже не подозревавшие, что именно их несостоявшаяся жертва имеет самое прямое и непосредственное отношение к этим дивным звукам.

Впрочем, коли сама история о том умалчивает, приложим палец к губам и мы…

Бюсси был, конечно, задира и сладострастник, но вот дураком он отнюдь не был. После двух столь откровенных намеков он понял: пора скрыться из Парижа. Хотя бы на время.

Случай подвернулся весьма кстати: д’Анжу, в очередной раз поссорившись с братом, решил поездить по Франции и убедиться в преданности своих вассалов. Во время поездки он щедрой рукой раздавал звания и земли. Так, например, чтобы укрепить преданность, в частности, Бюсси, Франсуа назначил его губернатором д’Анжу, то есть собственного герцогства! Он рассудил: хоть я и зол на Бюсси, а такими сторонниками бросаться нельзя. И презентовал теплое местечко. Под покровительством новой должности Бюсси мог бы в полном почете и довольстве прожить оставшуюся жизнь, однако ему была суждена совершенно иная доля.

Во время поездки брат короля и его верный друг оказались в замке Монсоро…

Стоял замок на берегу Луары, имел весьма строгие очертания (говорили, что он немного похож на часовню), но зато великолепные, роскошные окрестности. Долгое время Луара служила для него естественной защитой и в то же время единственной дорогой, туда ведущей (дорогу наземную построили к замку куда позже). От веку принадлежал Монсоро семейству де Шамб. Между прочим, одна из них, Колетт, еще в 1440 году была замужем за неким Луи д’Амбуазом… ну не ирония ли это судьбы?! В описываемое нами время владели замком братья де Шамб де Монсоро: Жан и Карл. Они были близнецы, и даже в любви выпала им сходная участь: оба они были без памяти влюблены в одну и ту же женщину, Франсуазу де Меридор.

Правда, в ту пору, когда братья в нее влюбились, она звалась баронессой де Люсе и приехала к своей матушке Анне де Матиньон, обитавшей в замке Лафресноньер. «Обитавшей» – слово более подходящее, чем «жившей», поскольку жизнью те правила, которые установила в своей замке суровая гугенотка де Матиньон, назвать очень нелегко. Особенно тяжело эти правила воспринимала такая веселая и бойкая особа, какой была Франсуаза де Меридор.

Дюма-пэр назовет ее в своем романе «Графиня де Монсоро» Дианой и даст ей такое описание: «Прелестное создание, одетое в длинное шерстяное белое платье, с белокурыми, как у ангелочка, волосами, спадающими на плечи». Это правда – волосы у Франсуазы были светлые, однако ангельской в ней была только внешность. Еще в юные годы за красоту, ум и бойкость нрава она была избрана Екатериной Медичи в свои помощницы. Та, как известно, незадолго до Варфоломеевской ночи создала знаменитый «летучий эскадрон» красоток, которые сражались исключительно в постелях государственных деятелей, тайнами коих хотела обладать «королева-змея», как иногда называли королеву-мать.

Вообще этот эскадрон красавиц заслуживает еще одного небольшого отступления от непрямого курса нашего повествования.

После случайной и трагической гибели на турнире своего мужа, короля Генриха II, Екатерина Медичи потребовала у сына-короля, Карла IX, увеличить число ее фрейлин. Раньше их было восемьдесят, теперь стало двести. Кто-то думал, что все это – суета сует и томление духа, забота о внешней пышности, однако Екатерина, дама очень дальновидная, во фрейлинах своих видела некое секретное оружие, которое должно было позволить ей, пардон, дергать королей, министров и послов за кончик хвоста. То были отборные красавицы – с внешностью богинь и манерами проституток высшего класса, которые старались превзойти друг дружку красотой, бесстыдством и кокетством. Недаром эскадрон называли «небольшим борделем королевства». Как выражался известный нам уже историк Брантом (тот самый, который был влюблен в королеву Марго), «эти фрейлины способны были зажечь любого; не потому ли удалось испепелить не только нас, дворян, служивших при дворе, но и тех, кто осмеливался прилететь на огонек…» Конечно, были и не столь восторженные отзывы: так, отцы церкви ворчали в письмах Екатерине: «Вам следовало бы обходиться прежним, малым составом ваших девиц, чтобы они без конца не ходили по рукам мужчин и чтобы были поцеломудренней одеты!»

Поскольку барышни «без конца ходили по рукам мужчин», а радикальных средств защиты в ту пору еще не знали, они порою, конечно, что называется, «залетали» и в таком случае незамедлительно вылетали из «летучего эскадрона». Поэтому дамы изо всех сил старались исповедовать главное правило, установленное королевой: «У вас должно хватать ума, ловкости и навыков, чтобы не допустить вспухания живота».

Те, кому сие удавалось, вошли в историю Франции своими, с позволения сказать, деяниями. Скажем, Луиза де Беродьер де Руэ (которая чаще звалась «прекрасная Руэ») известна тем, что соблазнила убежденного гугенота, короля Антуана Наваррского (отца Анрио), и обратила его в католичество. Изабель де Линей совратила другого неумолимого протестанта, принца Конде… правда, сама в него влюбилась.

Et cetera.

Франсуаза де Меридор никакими такими государственными подвигами не прославилась. Она проштрафилась на первом же задании! Получив приказ завлечь барона де Люсе, которого королева подозревала в изменнических отношениях с испанцами, Франсуаза сама им увлеклась и ответила тайным согласием на его предложение бросить распутничать, пусть даже в интересах государства, и сделаться приличной женщиной, выйдя за него замуж. Поскольку де Люсе оказался совсем даже не изменником, королева дала свое согласие на брак, тем более что Франсуаза больше не казалась ей перспективной шпионкой. Таким образом, Франсуаза де Меридор стала баронессой де Люсе и начала демонстрировать свои бордельные навыки только восхищенному супругу. Это привело его в непомерное восхищение… даже, скажем прямо, в чрезмерное – в результате он превысил свои силы и возможности и покинул свою молодую жену в самый разгар ласк. Покинул навеки…

Вот тут-то Франсуаза перебралась к матушке (дети де Люсе от первого брака живо оттягали у нее наследство) и уже почти рехнулась было от тоски, как однажды в Лафресноньер заехали братья Шамб из Монсоро и моментально – хором, чохом – влюбились в Франсуазу. И сделали ей предложение! Оба вместе и каждый по отдельности.

Франсуаза до такой степени измучилась в Лафресноньере и так мечтала его покинуть, что чуть было не ответила согласием и Карлу, и Жану. Тоже разом. Просто случай, что Жан слегка опередил Карла. И счастливец получил сразу два «подарка» судьбы: руку Франсуазы и ненависть брата.

Нежность и любовь, которые Карл всю жизнь испытывал к своему близнецу, мигом обратились своими полными противоположностями. Любовь к Франсуазе свела его с ума! Эта женщина должна была, по мнению Карла, принадлежать только ему. Окружающие не узнавали Карла! Раньше он был милым слабовольным мальчиком, любителем книг и охоты, полной противоположностью своему пылкому, полному жизни и страстей близнецу. А теперь сделался одержим одной мыслью, одной страстью… «Счастливый» ли случай или чьи-то происки послужили причиной того, что совсем скоро после свадьбы Жан во время охоты свалился с коня, да так неудачно, что угодил в ловчую яму, утыканную кольями, на одном из которых он и испустил дух? Так вот, случайностью это было или нет, ведомо одному лишь Карлу. Видимо, Франсуаза не верила, что ее деверь способен на такую подлость, потому что, едва минул приличный срок траура, она отдала руку последнему из Монсоро, что было очень удобно – не пришлось менять ни фамилию, ни место жительства…

Как раз в то время, когда граф Карл де Монсоро и его графиня наслаждались первыми месяцами супружеского счастья, в Анжу прибыл принц Франсуа в сопровождении Бюсси. Все владетельные сеньоры были приглашены в замок Анжу. Между прочим, туда приехала на некоторое время и сама королева Екатерина (она вообще любила Анжу, а воздух Парижа порою становился ей тягостен). Она с радостью оказала самый любезный прием одной из своих бывших «летучих красоток» и сама представила ей нового губернатора – сеньора Луи-Клермона д’Амбуаза де Бюсси…

Уже заскучавший было в провинции кавалер несколько оживился при виде хорошенькой блондинки. Что касается Франсуазы, то она, как боевая лошадка при звуках войсковой трубы, вспомнила прошлое, тряхнула гривой, сверкнула глазками и забила копытцем в землю. Результатом этих ее телодвижений было то, что Бюсси снова влюбился… да и Франсуаза на какие-то мгновения очень сильно пожалела, что так поспешила с третьим браком.

Теперь они мечтали только об одном: принадлежать друг другу.

Правда, Бюсси к тому времени заделался сибаритом и уже не хотел отмерять ночами версты верхом, чтобы уделить несколько мгновений торопливым любовным содроганиям, а потом часами мчаться обратно. Он пожелал удобств. Узнав, что Карл де Монсоро – непревзойденный знаток охоты, как современной, так и старинной, Бюсси предложил герцогу Франсуа сделать графа де Монсоро обер-егермейстером, то есть главным ловчим Анжуйского герцогства.

Франсуа согласился.

Чтобы быть поближе к герцогской резиденции, супруги Монсоро переехали в замок Кутансьер, находившийся совсем рядом с родовым поместьем Бюсси – Пон-де-Се. Карл был весьма увлечен обязанностями обер-егермейстера. Франсуаза слишком часто оставалась одна. А тут этот Бюсси…

Неведомо, что толкнуло Франсуазу в его объятия. Может быть, даже тщеславие: ведь Луи-Клермон был любовником самой Маргариты Наваррской! Так или иначе, прелюбодеяние свершилось, и снова в одной постели сошлись два достойных бойца, потому что если королева Марго была «королевой шлюх», то и Франсуаза сохранила навыки шлюхи «летучего эскадрона». Впрочем, ничего плохого нет в том, чтобы женщина была раскованной в постели, – хотя бы для того, чтобы ее муж или любовник не искали разнообразия у другой. Так что Франсуаза с упоением вспомнила былое! Словом, эти двое нашли друг друга и потеряли головы.

Карлу, честно сказать, измена жены не могла примерещиться и в страшном сне. Он вообще был весьма самонадеян, а уж после того, как сделался обер-егермейстером, и вовсе задохнулся тем фимиамом, который сам же себе и воскурял. Конечно, он любил жену, конечно… однако в данный период жизни чувство долга превалировало над любовью.

Короче говоря, внезапная связь любовников могла длиться долго, долго, даже очень долго… Однако Бюсси, который всегда был известен своей скромностью и никогда не хвастал победой над женщиной (если только ей самой не взбредало в голову похвалиться, например, как той же Марго), – так вот Бюсси вдруг взял да и возгордился связью с Франсуазой де Монсоро. И написал одному из своих парижских друзей, маркизу Кутенану, письмецо следующего содержания: «Я долго пытался обложить самку главного ловчего, но наконец расставил сети и поймал ее. Сейчас я держу ее в своей власти и наслаждаюсь ею когда хочу, сколько хочу и как хочу». Далее следовали менее завуалированные подробности, а порою в описании наслаждений Бюсси вообще уходил от эвфемизмов и шпарил открытым текстом.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю