Текст книги "Шаг в четвертое измерение"

Автор книги: Элен Макклой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Глава девятая

Подойдя поближе, я заметил, что какой-то относительно современный архитектор приложил свою руку к замку эпохи средневековья. Стоявший у реки замок всегда окружал ров с водой – для защиты от врагов. Теперь рва не было, как не было и устрашающих сторожек для воинов, а также бастионов, которые превращали такое здание в настоящую крепость. Вполне современная, посыпанная гравием дорожка вела к массивной двери из резного дерева, усеянной крупными шляпками гвоздей. Широкие, легко доступные окна могли бы привести в ужас средневекового тактика. Над входом стершиеся и потемневшие от эрозии каменные образы напоминали что-то вроде фигур старинного герба. Я начал искать какие-нибудь признаки звонка или дверного молотка, когда вдруг услыхал у себя за спиной девичий голос.

– Зря ищете. Здесь ничего такого нет. Нужно просто постучать кулаком. Но коли я оказалась здесь, то сообщу вам один секрет, – дверь никогда не закрывается ни на засов, ни на ключ. Любой может войти в замок.

Я обернулся. Передо мной стояла только что вышедшая из-за угла башни Маргарет Торкхилл в грубых спортивных башмаках на толстой довоенной подошве из натурального каучука. На ней был тот же зеленый жакет и тартановая юбка, что при нашей встрече на днях, но теперь у нее на голове не было шляпки, и ее короткие темные кудрявые волосы рассыпались по всей голове, словно у мальчишки. За ней шла большая собака для охоты на оленей, которая угрюмо рассматривала меня из-под сборок своих кустистых бровей.

– Я пришел навестить вашего отца, леди Маргарет, – объяснил я. – Дело не терпит отлагательства.

– Он вернется через несколько минут. Можете его подождать. Он разговаривает по телефону с полицейским участком в Далриаде. У нас есть телефонный аппарат, – это удобство предоставлено нам в качестве любезности. Ведь мой отец – главный констебль. Дом находится в ужасном состоянии, – продолжала она, когда вошли в холл с каменным полом. – До этого года мы никогда не собирались жить здесь. Это даже не назовешь домом, – так, развалины. Иногда по ночам, когда задувает сильный ветер, он весь отчаянно скрипит. Все время опасаешься, как бы он не рухнул. В таком случае он будет интересовать лишь туристов, которые любят глазеть на кучи руин.

– В любом случае он весьма живописен.

Каменные ступени, проходящие под аркой, вели наверх, в длинную галерею, которая еще сохраняла немало своих средневековых особенностей. Сводчатая ее крыша раза в два превосходила высоту любого современного потолка. Она была покрыта штукатуркой, которая была разделена на восьмиугольники и украшена выцветшим от времени дизайном, потерявшим давно первоначальную свежесть. Стены и пол были выложены из голого камня, как и фасад замка. На каменном полу были разложены оленьи шкуры. Одна служила ковриком перед большим камином. Вторая заменяла скатерть на столе. Они были без подкладки, с головами, их миндалевидные глаза были похожи на дыры в сморщенных масках.

Вскоре я выяснил, что они ко всему еще и линяют, и их длинная шерсть валяется повсюду. Головы оленей-самцов с восемью-десятью ветвями рогов висели на стенах вместе со старинными, потускневшими шпагами и ножами. В дальнем конце вилась тяжелая красивая винтовая лестница из резного дерева, ведущая на огражденный балкон. Может быть, это была галерея для менестрелей? Теперь она предназначалась для книжных полок. У одной из стен стоял дубовый сундук с изображением весенних птиц, кроликов и цветков левкоя, относившихся к английской елизаветинской эпохе.

Крепко сбитые кресла из викторианского орехового дерева выстроились перед камином. На них мы и сели.

– Живописный. По-моему, я неверно выразился.

Она вскинула свои черные брови, и в ее пугливых газельих глазах появилось сардоническое выражение.

– Если бы вам удалось убедить Стоктонов в том, что это – весьма живописное место, то мы смогли бы вновь жить в Крэддохе! Так все первоначально и обстояло. Мы должны были сдать в аренду Инвентор, а жить, как и прежде, в Крэддохе. Но мистера Стоктона не так легко обвести вокруг пальца. Когда около года назад он приехал сюда, мой отец попытался убедить его, насколько здесь живописное и романтическое место, как ему будет приятно жить в настоящем замке без электрического освещения и водопровода. Мы показали ему портрет Марии Стюарт работы Клуэ, продемонстрировали комнату, в которой спал Клеверхауз, а также предполагаемые капли крови в банкетном зале, где шестеро из рода Макнейлов Барров были предательски убиты во время перемирия, даже дыру в полу склепа, где трое из Ловат Фрейзеров были заживо погребены, а их скелеты откопаны только около шестидесяти лет назад. Но он все время задавал сбивающие с толку вопросы о канализации и центральном отоплении. Наконец он сказал, что это место ему совсем не подходит. Само собой разумеется, мы отлично понимали, что оно не подходит и нам, но мы все же надеялись, что оно ему понравится. К сожалению, у него не оказалось никакого чувства истории. Когда отец вез его на машине на вокзал, то он, увидев через кроны деревьев Крэддох, заявил: «Вот прелестный домик. Вы его сдаете?» Ну, сами понимаете, мы его не сдавали, так как сами в нем жили, но отец показал ему дом, и он пришел просто в восторг от канализации, проявив полное безразличие к тому, что там никогда никто не был ни убит, ни подвергнут пыткам. Отец распорядился, чтобы его агент по недвижимости запросил с него двойную цену по сравнению с Инвентором, надеясь, что это отобьет у Стоктона охоту жить в нашем доме. Но они слишком англичане, чтобы знать истинную цену деньгам… Итак… – она вздохнула. – Мы выехали из своего дома, а Стоктоны въехали в него, и вот в результате мы живем здесь, в этом холодном, в самом неудобном замке, в котором гуляют все сквозняки, в самом центре Шотландии. Снаружи он не производит впечатление громадности. Но стоит войти в него, как он тут же расползается. Мне приходится шагать чуть ли не полмили от спальни до столовой. В этом замке почти нет мебели, так как в нем никто не жил на протяжении последних двухсот лет.

– Многие люди могут позавидовать вам, – ведь вы живете в настоящем замке. Или в четырехугольной башне, как вы изволили выразиться?

– Вероятно, первоначально этот замок и был четырехугольной башней, стоявшей на границе между Англией и Шотландией, – чем-то вроде форта. Эта старая башня впервые упоминается в хронике за 1382 год, но и тогда она не была только что построенной. Ее стены на первом этаже достигают пяти футов толщины, а на верхних – всего полфута. Само собой разумеется, здесь было кое-что добавлено впоследствии – на башнях, на сигнальной вышке, – исторические записи у нас не сохранились.

Потом через некоторое время, около семнадцатого столетия, была предпринята попытка превратить замок в жилой дом. Но она, к сожалению, не увенчалась успехом, – было бы наивно пытаться превратить субмарину в комфортабельную яхту. Они на самом деле соорудили в старом корпусе приличные окна, но это все, что было сделано. После этого, в восемнадцатом веке, пришлось отказаться от имения в Инвенторе, списать его как негодное сооружение и построить Крэддох, который я и считаю своим истинным родным домом.

На любого американца может произвести впечатление такая почтенная дата – 1382 год. Я с почтением рассматривал голые стены.

– Обитают ли здесь призраки?

– Громадное количество! Весь замок просто кишит ими. Здесь обитает Белая леди, которая ходит, заламывая руки, по берегу реки после захода солнца, – может быть, она создана из тумана, но, как считают, она однажды вышла замуж и убила кого-то, чтобы завладеть наследством. Существует Невидимка-волынщик, который наигрывает «Лесные цветы» в башне зимними вечерами, – или это просто северный ветер, но этот волынщик – член клана Фрейзеров, который был погребен заживо вместе со своими родственниками в склепе. Ангус Макхет видел и леди, и волынщика, но мне это никогда не удавалось, я никого не видела за исключением Чернявой.

Трудно было понять, шутит она или говорит серьезно.

– Это – черная собака, низенькая, маленькая, похожая на спаниеля, только у нее больше пятен, и она всегда появляется либо при лунном свете, либо в сумерках. Вы не увидите ее при свете фонаря. Увидев луч от фонаря, она тут же исчезает. Она появляется нечасто. Ангус, который обладает визионерскими способностями и видит почти все на свете, особенно, после того как немного примет внутрь, никогда не видел Чернявую. Но я ее однажды видела. А отец даже два раза.

– Объясняется ли это какой-то особой причиной? – спросил я, чувствуя, что она говорит абсолютно серьезно.

– Она выходит, когда неминуемо должно произойти что-нибудь ужасное – либо с нами, либо с другими людьми, живущими в долине.

Ее холодные глаза газели смотрели на меня с вызовом.

– Вы в это не верите, не так ли?

– Верю. Но мне, вероятно, не удастся объяснить этого так, как вы. Видите ли, в мирное время я – простой врач-психиатр, и неплохо знаком с классическим трудом Бриера де Буамонта о галлюцинациях.

Она нахмурилась. Глаза ее заблестели.

– Значит, вы считаете, что Чернявая – это просто мираж?

– Никто точно не знает, что такое мираж, – ответил я. – Некоторые из них можно объяснить рефракцией, другие – нельзя. Существует один любопытный случай – достоверная история – о паруснике, который направлялся в бухту Нью-Йорка в семнадцатом или восемнадцатом веке, но так и не доплыл до порта. Почти все городское население видело его на небе в перевернутом виде. Такое перевернутое положение свидетельствует о каком-то зеркальном отображении, но оно не объясняет в полной мере, почему это затерявшееся судно было видно на небе, хотя ни один корабль никогда не приближался по небу к Нью-Йорку. Но более знаком для нас мираж. Мучимый жаждой человек видит в пустыне воду, вернее, изображение воды. И это, само собой разумеется, не рефракция, а экстернализация исполнения желания, известная задолго до того, как само выражение «исполнение желания» было придумано. Если исполнение страстного желания можно экстернализировать, загнать внутрь, в душу, и сделать это в состоянии полного бодрствования, то почему нельзя поступать подобным образом с иным психологическим опытом типа ожидания опасности? Почему опасность появляется перед вами в образе черной собаки – сказать трудно. Но в реальных снах полно произвольных символов, – почему же их не должно быть в снах наяву?

– Вы значительно более чувствительны по сравнению с теми людьми, которые отрицают такие вещи априори, – ворчливо согласилась она. – Образ черной собаки – это очень распространенный образ в горной Шотландии и даже на острове Мэн. Шотландцы использовали его в «Веверлее», чтобы предсказать ужасную смерть Вих Иан Вора.

– Является ли ваша Черная собака всегда символом смерти?

Она кивнула.

– Насильственной смерти. Я увидела ее в тот вечер, когда был убит мой брат в Дюнкерке… Как же здесь холодно. Давайте разведем огонь в камине.

– Позвольте это сделать мне.

Я взял у нее из рук щепу для разжигания.

– Американцы ничего не понимают в каминном огне, – запротестовала было она.

Я стал ей возражать, и в эту минуту в комнату вошел Несс.

– Добро пожаловать в Инвентор!

Стоя на оленьей шкуре-коврике перед зажженным огнем и пожимая мне руку, он был похож – абсолютно без всякого умысла, я уверен, – на традиционного вождя из горной Шотландии, который приветствует гостя в доме своего клана. Сразу же я забыл о его невероятной щуплости, о потрепанном современном твидовом наряде. Все внимание я сосредоточил на его темных внимательных глазах, галантной посадке седой головы, а также архаичном оттенке острой серой бородки. Когда я увидел его впервые в салоне самолета, то подумал, что он похож на Дон-Кихота, но теперь усматривал все признаки запоздавшей романтики в его фигуре, которые особо подчеркивались средневековой атмосферой Инвентора. Сейчас я ни за что бы не спутал его с кем-то другим, не принял бы его за автора плохих романов; а человек вроде того носильщика в Кройдоне без всяких колебаний наверняка вручил бы ему телеграмму, адресованную графу Нессу и Инверу. Но совсем иначе я воспринимал его дочь. Она была дитя двадцатого века. Хотя она могла на самом деле увидеть Черную собаку, у нее, как и у Стоктонов, больший интерес вызывала канализация, чем привидения. Когда умрет Несс и представители его поколения, то вместе с ними смолкнет и эхо старого мира. Маргарет Торкхилл была уже частью нового мира, как и ее умерший брат, который сражался с танковыми немецкими дивизиями в Бельгии. Трудно было представить

Несса, сражающегося с кем-нибудь более современным, чем шотландские горцы давних времен.

– Вы, конечно, выпьете с нами чаю? – предложил Несс.

Неужели уже так поздно? Мой шестимильный поход к озеру и скитания в лесах убили немало времени.

– Благодарю за предложение, но мне нужно как можно скорее вернуться домой, в Ардриг. Вы слышали эту историю с Джонни Стоктоном?

– Да, слышал, – сказал он, и лицо его сразу посерьезнело. – С утра не обнаружено никаких следов ни Джонни, ни Шарпантье. Мы все еще прочесываем долину. Надеюсь, вам удалось найти хоть что-нибудь?

– Я обнаружил доказательства того, что Джонни был на озере, причем совсем недавно. Затем я оказался настолько глуп, что умудрился заблудиться в лесу. Пришлось поблуждать несколько часов.

– В таком случае вам нужно что-нибудь выпить, что-нибудь покрепче. Маргарет, дорогая, попроси Ангуса. Пусть принесет виски с содовой.

Маргарет Торкхилл одарила меня улыбкой.

– Это удобное современное убежище не предусматривает наличия исправных звонков.

Как только она вышла из комнаты, я повернулся к Нессу.

– Должен сообщить вам кое-что весьма важное об истинной причине моего приезда в долину Тор.

Он все еще стоял спиной к камину и понимающе улыбался.

– Я был уверен, что вы мне обо всем расскажете в свое время. Само собой разумеется, я знал, что должна быть какая-то причина.

– В самом деле? – спросил я, несколько смущенный таким признанием.

– Конечно, вы ни о чем не проговорились! Но мне показалось несколько странным, что американский морской офицер, который находился в течение длительного времени на действительной службе, проводит первую неделю своего отпуска в полном одиночестве при довольно странных обстоятельствах на какой-то заброшенной ферме в горной Шотландии, где у него нет ни друзей, ни возможности пострелять или поиграть в гольф. А ведь он мог запросто развлечься в более достойном его внимания месте, – например, в Париже или Лондоне. Я навел справки у американцев, служащих на военно-морской базе в Далриаде, – могут ли они за вас поручиться? Когда они мне сообщили, что вы работаете в разведке, то я догадался, что здесь что-то не то. Мне очень хотелось узнать, что же на самом деле происходит.

– Ничего особенного, – ответил я. – Просто кораблекрушение времен войны, в котором следует разобраться. Но когда я оказался здесь, то начал задавать себе вопрос, не связано ли все это с довольно необычной атмосферой, царящей в семье Стоктонов.

– Вы вызываете у меня еще больший, чем прежде, интерес, но…

Он осекся, и в эту минуту дверь отворилась, в комнату вошел высокий сухопарый старик, с большим выступающим вперед носом и плотно стиснутым ртом, с прищуренными глазками, которые от этого казались меньше, чем были на самом деле. У него в руках был серебряный поднос, на котором стояли графин, сифон и стаканы.

– Это Ангус Макхет, – сказал Несс. – До войны он был нашим главным помощником при выслеживании оленей. Он до сих пор это делает лучше всех в долине. Ангус, это мистер Данбар, он остановился в Ардриге.

Ангус воспринял взаимное представление столь же серьезно, как, вероятно, это сделал бы и Рэбби Грэм, окажись он на его месте, хотя последний проявил бы более вышколенную куртуазность.

После того как он вышел, Несс добавил:

– Теперь вы познакомились с половиной всей нашей прислуги. Вторая половина – это жена Ангуса, наша кухарка. Они прожили с нами почти всю жизнь, занимая разные должности.

Отхлебнув немного виски, я с удивлением посмотрел на хозяина:

– Неужели довоенное?

– Да, у меня немного осталось с тех пор, но теперь о его сохранении, по сути дела, никто не заботится.

– Оно на самом деле такое же, как старая кельтская настойка?

– Не совсем. Та была абсолютно прозрачной, как водка. Янтарный цвет ей придали ради того, чтобы завоевать британский рынок, – напиток делался более похожим на черри. Пикты [8]8
  Пикты – древнейшее кельтское население Шотландии.


[Закрыть] обычно пили вино, которое гнали из колокольчиков вереска, но секрет его приготовления умер с ними.

– Вероятно, оно отличалось приятным жемчужным цветом, – сказал я, неожиданно вспомнив, что до того как стать лордом Нессом, он был историком. – А что в конечном итоге произошло с пиктами?

– По традиционным представлениям все они давно вымерли. Но более правдоподобная версия состоит в том, что они заключали смешанные браки, как и представители их династий, и смешались с шотландцами, наподобие англов и саксов. Но они оставили здесь, в этой местности, после себя кое-какие реликвии и исторические развалины. Я когда-нибудь расскажу вам о «домах пиктов», но сейчас мне очень хочется услышать вашу историю.

– Она совсем не похожа на историю пиктов, – начал я, хлебнув еще прозрачного крепкого незамутненного «инородными примесями» напитка, который никогда не вызывал похмельной тяжести на следующий день после основательной попойки. – Это произошло несколько дней спустя после Дня Победы, когда бои в Нормандии еще продолжались. Как вы наверняка помните, в это время шли два грузовых потока – один из Франции с ранеными и немецкими военнопленными, а второй со свежими воинскими подразделениями, боеприпасами и прочим снаряжением – в обратном направлении. Однажды вечером в Далриаду прибыл транспорт с немецкими военнопленными на борту, которых предполагалось разместить на окраине города. Американская береговая полиция следила за разгрузкой. Один из полицейских по имени Уолтер Герагти охранял небольшую группу немцев, человек пять-шесть. В тот день погода была не такой, как сегодня, – мелкий дождь с туманом. Все было закрыто плотным туманом, – и море, и сам город. Это – из показаний молодого Герагти, изложенных им перед смертью.

– Значит, он умер? – тихо спросил Несс.

– Нет, его убили, – ответил я. – Он сообщил, что густой туман сильно его беспокоит; У него к тому же вызывало подозрение поведение военнопленных, которые как-то странно следили за ним. Но они были безоружными, а У него была винтовка. Поэтому, как он считал, все его Опасения безосновательны. Он был уверен, что они не пойдут на отчаянный шаг, так как в противном случае они все Равно не могли бы далеко уйти в этой пустынной местности. Он судил о них по себе самому и думал, что они рады наконец выбраться из окопов и отдохнуть от боев в относительно безопасном лагере. Но он ошибался.

Они продолжали внимательно наблюдать за ним, стараясь не торопиться в своих действиях, и ждали момента, когда поблизости не будет другого охранника или часового. Они набросились на него впятером. Он выстрелил из ружья в них в упор и ранил двух из нападавших, но третий выхватил у него ружье и выстрелил в него. Вероятно, эти немцы прошли подготовку «коммандос».

Звуки выстрелов привлекли внимание других полицейских береговой охраны. Когда они подбежали поближе, то увидели двух раненых немцев, лежащих на земле, а Герагти продолжал вести борьбу с третьим. Они задержали еще двух, которые попытались бежать. Когда они арестовали пятерых, то сочли, что у них в руках все злоумышленники. Сами немцы в один голос подтверждали, что их было пятеро. Никого больше поблизости не было. Но когда Герагти пришел в сознание и написал предсмертное донесение командиру, то в нем фигурировали шестеро военнопленных. Он с трудом пробормотал свои последние слова: «Там был еще один. Он убежал».

– Разве не сохранились никакие документы, свидетельствующие о том, сколько немцев было на самом деле – пять или шесть? – спросил Несс.

– Все документы были уничтожены во время воздушного налета в ту же ночь, до того как Герагти устно доложил по начальству об этом событии, до того, как с его донесением ознакомился кто-либо из американцев.

– И вы считаете, что тот, что убежал, скрылся в долине Тор?

– Нельзя исключать такой возможности.

– Изложите тогда ваши соображения. Собравшись с мыслями, я продолжил свой рассказ:

– Были организованы интенсивные, тщательные поиски беглеца. Но никаких его следов так и не обнаружили. Официально было сделано заключение, что умирающий Герагти ошибся в числе военнопленных. Все считали, что перед смертью человек теряет нить трезвых размышлений и что осуществившего побег немца легко обнаружили бы и задержали через несколько часов. Само собой, городская и сельская полиция были предупреждены о том, что где-то поблизости может скрываться беглый военнопленный, но им также сообщили, что он может быть и игрой затуманенного воображения умирающего человека.

– Я что-то с большим трудом припоминаю это, – сказал Несс.

– Официально через несколько недель дело было закрыто. Но неофициально мой командир отказался согласиться с более высоким начальством. Он слышал рассказ Герагти из его собственных уст. Он был отличный психолог и был уверен, что Герагти говорил правду. Когда я оформлял отпуск, он вызвал меня и сказал: «Я, конечно, понимаю, что вам не очень понравится идея провести отпуск в горной Шотландии за Далриадой и поискать там пропавшего на глазах у Герагти немецкого военнопленного?» Я кисло улыбнулся. Конечно, особого желания у меня не было, но и не хотелось ему отказывать. Не только потому, что он был моим командиром. Мы с ним были друзьями еще до войны, и лишь благодаря его стараниям мне удалось поступить на секретную службу. Он предложил мне отправиться в долину Тор, так как думал, что немецкий военнопленный, если только он существовал на самом деле, – «скрылся в вересковой пустоши», как это обычно делали приверженцы Якова II. В то время в Далриаде было полно людей в военной форме. Там беглец мог слоняться в полной безопасности. Для него было не столь безопасно отправиться на юг, в более плотно населенные сельские места Англии. Но мой командир был уверен, что он отправился либо на запад страны, либо на север, где «ляжет на дно» в какой-нибудь отдаленной шотландской долине до окончания войны, а затем, если пожелает, вернется на родину, в Германию. Как предполагают, это был немец, который говорил по-английски без всякого акцента, – в те времена было немало таких немцев с безупречным английским, которых специально обучали с целью проникновения на территорию противника. Такой немец, конечно, ничем себя не выдаст, тем более что Герагти утверждал, что именно шестой немец в него выстрелил.

Я напомнил своему командиру, что все это произошло больше года назад, и что даже самый выносливый нацист вряд ли смог бы пережить суровую зиму в горной Шотландии без надежного укрытия. Но он мне возражал, ссылаясь на то, что «яковиты» выносили такие зимы.

– У яковитов были верные соплеменники, которые доставляли им пищу и строили надежные убежища, – вставил Несс.

– Именно это я ему сказал. На что он выдвинул новую идею: кто-то оказывал помощь этому беглому военнопленному или же он так хорошо говорил по-английски, что мог выдавать себя за шотландца, американца или англичанина, а это позволяло бы ему жить, не скрываясь, среди местного населения в приличном доме со всеми удобствами.

– Ведь он чужак, иностранец в этой местности, – сказал Несс. – Но в долине Тор нет ни одного иностранца!

– Прошу прощения, – резко возразил я. – Есть, даже два: Морис Шарпантье и Уго Блейн.

– Блейн?

– Тот человек, который живет возле озера.

– Да, теперь я вспоминаю. Однажды, около года назад мой агент сообщил об аренде коттеджа в этом районе каким-то американским писателем. Но это, конечно, не Шарпантье, старый друг Стоктонов!

– Это – внук их старого приятеля, тогда они еще жили в Париже. Сам Шарпантье рассказывал мне, что он никогда прежде не видел Стоктонов до своего приезда в Англию – чуть больше года назад. А это означает, что Стоктоны никогда в глаза не видели человека, называющего себя Шарпантье, и их встреча произошла только после побега немецкого военнопленного.

Я заметил, что мои слова почти убедили Несса. Я предоставил ему несколько минут, чтобы переварить всю информацию.

Наконец, он произнес:

– Значит, вы считаете, что паспорт или другие документы этого человека либо подделаны, либо похищены?

– Такое случалось прежде не раз…

– Да, конечно, – вздохнул он. – С того времени как я занимаю пост главного констебля, на меня всегда производил неизгладимое впечатление тот факт, что самые надежные бумаги, причем в идеальном порядке, всегда находятся на руках у шпионов и различного рода мошенников, – какой прекрасный урок для всех нас! Дело дошло до того, что когда я вижу у человека безупречные документы, у меня тут же возникает к нему недоверие. Но можете ли вы предположить, который из них двух обманщик? Можете ли вы выявить личность того, что убежал?

– Только умершему американскому моряку Герагти удалось хорошенько рассмотреть лицо шестого военнопленного, если такой на самом деле существовал. Никто больше толком его не видел. Нам известна еще одна деталь, которую вспомнил офицер из военного архива: все военнопленные, прибывшие на этом транспорте, служили в немецких войсках связи – установка полевых телефонов, обеспечение радиосвязи и т. д.

– Не знаю, поможет ли эта информация нам, – сказал Несс.

– Я тоже, но это – единственный «ключ», которым мы располагаем… Из всех долин, лежащих за Далриадой, мы выбрали долину Тор, из-за того, что она самая протяженная, и в устье реки Тор, откуда, собственно, и начинается, очень похожа на раструб. Любой человек, совершающий побег из Далриады в горы, несомненно повернет в эту долину. Это ему гораздо легче сделать, – не нужно будет преодолевать высокие горы на севере или юге в поисках другой долины.

– Достаточно ли осмотрительно вы действовали, выполняя столь деликатную миссию в военной форме?

– Мне казалось, что в моей форме я сойду за офицера, находящегося в отпуске во время войны, и у этого человека не появится подозрений, что мы ищем именно его. Короче говоря, – двойной блеф. С другой стороны, появление гражданского американца, достаточно молодого и еще вполне пригодного для воинской службы, в горной Шотландии в военное время могло, естественно, сразу его встревожить. Нам, конечно, следовало бы организовать игру в гольф или охоту, чтобы объяснить пристрастия молодого офицера, – невесело добавил я. – Но, к сожалению, здесь нет полей Для гольфа, а лицензия на охоту на тетеревов стоит дорого.

– Могли бы заняться рыбной ловлей, – предложил практичный Несс. – Это развлечение подешевле.

– Вся сложность в том, что моя миссия неофициальная, – объяснил я ему. – У меня действительно недельный отпуск. Она станет официальной в том случае, если мне удастся предоставить достаточно веские свидетельства, требующие возобновить расследование по этому делу. Меня Просили, чтобы я не тревожил вас по этому поводу ни в коем случае.

– Ну а теперь вы располагаете свидетельскими показаниями?

– Никаких свидетельств пока у меня нет. Одни подозрения. Но они довольно весомы, так что я считаю своим Долгом сообщить вам о них. Прежде всего, это человек, Называющий себя Уго Блейном.

– Вы считаете, что он – не американец? Вы его видели?

– Сегодня днем. Он ужасно самодоволен и не вызывает Никакой симпатии, как и большинство отшельников. Я не знаю, кто он такой, и тот ли, за кого себя выдает. Настоящий Блейн – американский экспатриант, живущий в Европе и пишущий претенциозные книжки, в которых излагает свои личные предрассудки. Его взгляды считаются «философией» только потому, что он представляет их на жаргоне академических философов. К тому же он наскреб в немецкой и греческой философии немало цитат для своего оправдания. Он пользовался довольно широкой популярностью в двадцатые и тридцатые годы. Теперь, правда, утратил былую славу, так как все его сочинения пронизаны псевдофашистским духом – в той же степени, что у Шпенглера или Парето. Блейн слишком осторожен, для того чтобы открыто связывать свою личность с кровавыми чистками и концентрационными лагерями. Он подстрекает к этому других, менее осмотрительных, а сам тем временем мечтает о таком мире, в котором немногие будут властвовать над многими, которые он обычно называет «безмозглым большинством».

– Само собой, себя он относит к числу немногих мозговитых, – с иронией сказал Несс. – Такие люди, как он, поступают так всегда.

– Да, – согласился я. – Он даже разработал теорию, которая объявляет северные и западные расы биологически высшими по отношению к восточным и южным. Хотя это – не совсем еще «нордическая» теория, она весьма к ней близка. Все современное, на его взгляд, отличается вульгарностью, и это объясняется растущим влиянием женщин и детей в современной жизни. Особую неприязнь у него вызывают дети, но мальчиков, по его убеждению, еще можно перевоспитать, если разлучить их с родителями, особенно с матерями, и сделать это следует как можно раньше, сразу после рождения. Его взгляды на воспитание юношей – это смесь спартанских представлений и принципов нацистского молодежного движения.

– Подумать только! И он живет в принадлежащем мне коттедже! – воскликнул Несс.

– Но настоящий ли он Блейн? Здесь и зарыта собака. Тот человек, которого я видел у озера сегодня днем, с трудом разворачивал передо мной свою теорию. Может, он только пытался выдать себя за Блейна? Несомненно, его взгляды похожи на то, о чем пишет Блейн, но так может вести себя любой человек, ознакомившийся с его «трудами». Это совсем не трудно. Нужно лишь усвоить главную идею, – зоологическая ненависть ко всем «неполноценным людям». Потом ее можно развивать бесконечно. Любому это по силам.

– А что вы скажете еще о Блейне?

– В коридоре его дома я нашел вот этот обрывок страницы из тетрадки по математике, которая, кажется, принадлежит Джонни Стоктону. Но никаких признаков самого Джонни я там не обнаружил.

Несс внимательно изучил бумажку.

– Вы уверены, что она принадлежит Джонни?

– Вчера я видел ее у него в руках. Я отлично помню, как он поставил точку после десятичного ряда и начертил вот эти круги с буквой Т внутри, а также буквы Е, I, R.

– Но что означают эти буквы? Это – не его инициалы. И что означает этот круг, разделенный наполовину, а затем внизу еще на две части? Это что, геометрическая задачка?

– Я не знаю, что означает этот символ, но, когда я разговаривал с ним, он нарисовал его несколько раз.