Текст книги "Шаг в четвертое измерение"

Автор книги: Элен Макклой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава седьмая

На следующее утро сплошь покрытое облаками небо низко висело над голой землей. Морось, которую и дождем не назовешь, этот скорее невидимый туман, просачивалась через пористый потолок и придавала воздуху в комнате перламутровый оттенок. Но когда я заглянул в сад, то увидел, что миссис Грэм стоит на грязном дворе, и на ней нет ни шляпки, ни плаща. Последовав ее примеру, я отказался от плаща и зонта.

– Далеко ли до озера? – поинтересовался я.

– Около шести миль, – сказала она, с недоумением взглянув в мою сторону. – Но там нет ничего интересного – большой резервуар воды да горный хребет Бен Тор.

– Где проходит туда прямая дорога?

Она махнула рукой через пастбище, указав на окружавший его сосновый бор.

– Там, в чаще, вы найдете тропинку. Затем выйдете на болото. Пойдете по берегу реки Тор и, миновав долину, дойдете до озера. Не положить ли вам в сумку завтрак?

– Нет, благодарю вас. Еще рано. Думаю, что вернусь Домой около часа дня.

Она проводила меня скептическим взглядом. Я зашлепал по болотистым зеленым пригоркам пастбища.

«Тропинкой» оказалась оленья тропа. Я сильно подозревал, что ею стали пользоваться люди, после того как ее проложил бойкий олень. Вскоре я на самом деле увидел его следы. Других признаков животного мира там не было. Чем дальше я уходил в лесную чащу, тем слабее доносились с фермы привычные домашние звуки, мычание коров и блеяние овец, – и вскоре со всех сторон подступила тишина, словно в пустом соборе. Слабое пошаркивание подошв о скользкий ковер из опавших сосновых иголок было единственным звуком, и даже он казался грубым нарушением тишины, – неслыханное вторжение туриста, который бесцеремонно и напористо продвигается в проходе между скамьями в храме без всяких коленопреклонений. Смолистые колоннады стройных деревьев бесконечными рядами высились передо мной, они росли среди толстого слоя слежавшихся иголок, стремительному вытягиванию кверху не мог препятствовать густой подлесок. Над головой зеленые ветки переплелись и образовали толстую и надежную крышу, которая не пропускала и капли дождя, и я таким образом все это время оставался сухим.

Ни птица, ни порыв ветра не тревожили эту благоговейную тишину. У меня складывалось впечатление, что я вступил в вакуум, в котором движение отличается быстротой и бесшумностью, так как ему не препятствует воздух, в вакуум, в котором жизнь приостанавливается, как и смерть. От этой сказочной иллюзии не осталось и следа, когда я вдруг наткнулся на следы человека, ясно отпечатанные на влажной сырой земле. Две – три пары следов человеческих ног, отличавшиеся друг от друга по форме и по размерам. Их оставили здесь совсем недавно. Вначале, вероятно, шел ребенок, а за ним мужчина с женщиной. Я ускорил шаг.

Полоска опалового неба, просквозившая между колоннами стройных деревьев, подсказала, что я нахожусь на лесной опушке. С левой стороны до самого горизонта простиралось болото, застывшее словно ледяная штормовая волна. Справа оно постепенно уходило ко дну долины, где стремительные воды реки облизывали валуны, сжимавшие русло. Там, где долина сужалась, через реку был переброшен на большой высоте узенький мостик, и я увидел противоположный берег, скрытый за густой завесой листвы растущих на склоне берез. Прямо впереди меня была величественная, похожая на палатку, гора, возвышавшаяся над другими, меньшими вершинами, – это и был горный хребет Бен Тор.

Мое внимание вдруг привлек мост. Вероятно, это и есть «верхний мост», а посему эта местность была тем открытым болотом, где Джонни Стоктон исчез перед изумленным взором Мориса Шарпантье. Я обвел медленно взглядом голый склон, протянувшийся от линии горизонта к реке, – и задержался где-то посередине. Там, на расстоянии около мили, за рекой, что-то двигалось.

Это, конечно, не пастух, решил я, так как поблизости не было видно ни собак, ни овец. Может, это егерь. Или самка оленя, отбившаяся от стада. Или… в голове против воли промелькнуло воспоминание о человеческих следах, оставленных на тропинке позади. Я пошел вперед прямо по болоту.

Я находился приблизительно на расстоянии около полумили от движущейся фигуры, когда вдруг увидел то, что принял за пригорок, – что-то вроде бородавки на гладкой поверхности болота, образованной, несомненно, либо кучей сросшихся под землей корней, либо скрытым под почвой валуном. Этот предмет был такого же цвета, что и окружающий его вереск, и, подойдя поближе, я увидел, что на нем растут сорняки и кустарники. Только приблизившись вплотную, я понял, что это – творение рук человеческих, – тут возвышались стены определенной высоты, и все сооружение занимало около пяти квадратных футов. Оно было круглым, грубой формы, без крыши и с отверстием в одной из стен. Прильнув к отверстию, я услыхал чей-то ленивый голос, который насмешливо меня поприветствовал.

– Доброе утро! Вы рано встаете. Я же говорил, что мы скоро встретимся.

Это был Шарпантье. Он стоял в этом загоне, небрежно опираясь на дальнюю от меня стенку. Я не удостоил его взглядом. Все внимание я сосредоточил на высокой, хрупкой фигурке женщины, стоявшей рядом с ним в куртке и охотничьей юбке домашнего вязания. На голове у нее не было шляпки, и эта миленькая, правильной формы головка с венцом блестящих заплетенных лентами волос, привлекла бы к себе мой взор в любой точке земли.

Она резко повернулась.

– Ах мистер Данбар, как я рада, что вы оказались здесь. Нам как раз необходима помощь.

– Что случилось? – спросил я, ступив на круг утоптанной земли.

– Вон, посмотрите!

Встав между ними, я последовал за ее взором, брошенным через крутой склон к реке. С этой командной высоты я хорошо видел маленькую фигурку, двигавшуюся по колено в вереске. Как я и думал, она была слишком невелика для егеря. И на ней была куртка того же сливово-коричневого цвета, что и вереск, и я вообще мог бы ее не заметить, Даже в движении, если бы не непокрытая голова, золотимые волосы, сиявшие даже в пепельной мгле перегруженного облаками неба.

– Это Джонни, – мягко выдохнула Алиса.

Я взглянул на Шарпантье, и наши глаза встретились. У него на губах блуждала слабая улыбка.

– Почему вы были настолько уверены, что мы скоро встретимся?

Он пожал своими грациозными плечами.

– Вы живете в настоящее время в Ардриге, а Ардриг находится на пути к тому месту, где Джонни исчез в последний раз. Было вполне логично предположить, что он вернется к этому месту по этой дороге, если ему взбредет в голову… снова убежать, что вполне вероятно, так как он был доставлен домой против своей воли. А так как мы намеревались следить за ним во время следующей авантюры, возникала вероятность встречи с вами по соседству с Ардригом. Трудно себе представить, что вы несколько дней будете сидеть взаперти в своем коттедже. По правде сказать, меня вообще удивляет ваше решение провести отпуск в этой дыре.

Я снова повернулся к Алисе.

– Это то самое место?

Она кивнула.

– Вот перед вами внизу берег реки под верхним мостом, где дядя Эрик и Морис удили в тот день рыбу. А вот – болото, где гулял Джонни. Поэтому меня и охватило беспокойство. Морис хочет отправиться на то самое место на болоте, где он исчез в прошлый раз. Но мы не можем подойти к нему ближе, иначе он либо заметит нас, либо услышит. Что нам делать, как вы думаете?

– Если бы рядом был Ангус Макхет! – воскликнул Шарпантье. – Только он, этот добряк Ангус, мог бы незаметно подползти поближе к Джонни, и сделать это так, чтобы тот даже не догадался, что за ним шпионят.

– Знает Джонни, что вы следите за ним?

– Нет, не знает. Я встала сегодня утром очень рано. Все в доме еще спали. Я даже не думала о Джонни, так как дядя Эрик запер на ключ дверь в его комнату после того как мальчик заснул. До завтрака еще было далеко и я, одевшись, спустилась по лестнице в кабинет, где оставила накануне одну книгу.

– Чтение перед завтраком! – пробормотал сквозь зубы Шарпантье. – Это куда вреднее, чем курение перед приемом пищи!

– Я хотела как-то отвлечься. С помощью книги. Вдруг я услыхала шум за окном. Я взглянула и увидела Джонни, который спускался по балкону своей комнаты. Я затаила дыхание, опасаясь, как бы он, заметив меня, не упал, но он проявил незаурядную ловкость и действовал уверенно, словно акробат или обезьяна. На высоте приблизительно десяти футов от земли он разжал руки и спрыгнул. Он мягко приземлился, лишь слегка согнув колени, и, вероятно, не причинил себе никакого вреда.

– В это время я спустился с лестницы, – вставил Шарпантье. – К счастью, должен сказать. В противном случае Алиса отправилась бы за ним в одиночку.

– Почему бы и нет? – воскликнула Алиса. – Какая могла мне грозить опасность?

– Думаете, никакой?

Одна из трудностей при беседе с французами заключается в изрядной доле иронии, которой они без всякой меры нагружают обычные слова: «Вы так думаете?» При этом их тон ясно говорит приблизительно следующее: «Вы, конечно, можете об этом думать, дорогая, но все ваши мысли ничтожны и, скорее всего, ошибочны».

Шарпантье, конечно, сглаживал смысл, когда говорил по-английски.

Алиса его проигнорировала.

– Морис подошел к окну кабинета, в котором я стояла. Мы оба видели, как Джонни немного помедлил, а затем бросил долгий взгляд на дом. Он, наверное, думал, что все еще спят.

– Он как-то странно оглядывался вокруг себя, – продолжал Шарпантье. – Думаю, слово «вороватый» в данном случае подходит как нельзя лучше. Даже если бы он был сбежавшим из тюрьмы преступником, он не мог бы вести себя более беспокойно и подозрительно.

– Мы стояли тихо, едва дыша, – добавила Алиса. – На окнах висят плотные шторы, поэтому он вряд ли нас заметил. Оглядевшись, он, видимо, решил, что путь открыт, и быстро зашагал по направлению к Ардригу.

– И вы пошли за ним?

– А что нам оставалось делать?

– Ведь это было ваше предложение, – следовать за ним, выслеживать, но не перехватывать, не так ли? Дядя Эрик считает, что это – превосходная идея. У нас не было времени, чтобы оставить ему записку, даже пару строк. Джонни очень быстро удалялся. Нам повезло, что в кабинете не простое, а французское окно. Мы его просто растворили и вышли из дома.

– Не позавтракав? – спросил я.

Я был ужасно расстроен, что моя идея заставила ее совершить такое длительное, утомительное путешествие на голодный желудок.

– Это неважно, – бодро ответила она. – Самое главное теперь – это Джонни.

– Я просил Алису остаться, чтобы рассказать обо всем дяде, – торопливо добавил Шарпантье. – Я ведь мог и один выследить Джонни. Но она настояла на своем. Может быть, она мне не доверяла, считала, что я не смогу преследовать ее родственника до конца, не проглотив предварительно тост и не выпив чашку кофе!

– Довольно глупо! – сказала она, улыбнувшись. – Конечно, я вам доверяю. Только я считала, что выслеживать кого-то всегда легче вдвоем.

– Значит, никто в Крэддохе не знает, что вы с Джонни ушли из дома и находитесь здесь, на болоте? – уточнил я.

– Когда они увидят открытое французское окно и не досчитаются нас троих, то, конечно, поймут, что мы с Морисом выслеживаем Джонни. Но в таком случае они не будут так сильно беспокоиться, как тогда, когда пропал только один Джонни.

– Должен признать, я был ужасно рад компании мадемуазель, ну а кто не был бы рад на моем месте? – балагурил Шарпантье, не спуская с меня глаз. Тон его явно смягчился, когда он обратился к Алисе.

В его взгляде читалась не только галантность, но и что-то иное, скорее всего, нежность. И это обстоятельство разрушило все мои тщательно выстроенные теории о треугольнике, включающем старого Стоктона и Шарпантье, превратив их в груду камней. Каким я был глупцом! Да захочет ли любой молодой человек взглянуть второй раз на Франсес Стоктон в доме, в котором жила Алиса? Разве я сам не почувствовал гипнотическое притяжение к ней в первую же минуту, когда ее увидел? Шарпантье не назовешь непривлекательным мужчиной, к тому же он, как мне сказали, был внуком старого друга семьи. Несомненно, старик Стоктон с супругой вряд ли будут возражать против такого брака для Алисы. Насколько я понимал теперь, он был ее официальным поклонником.

Если размышлять логично, то у меня не было оснований для ревности. У меня самого не было никаких притязаний на Алису, и я не располагал свидетельствами о том, что он ее любит, за исключением, пожалуй, вот этого случайного единственного взгляда. Но, судя по всему, логика покидала мой рассудок.

Подогреваемый абсолютно безосновательной ревностью, я в своем воображении довольно быстро разработал возможную ситуацию, хотя все ее подробности оставались догадками чистой воды. Можно ли совместить все это с ноткой личного интереса, прозвучавшей в голосе Шарпантье, когда он говорил о своем «сожалении» в отношении Франсес Стоктон? Может, Шарпантье встретил Франсес на несколько недель или месяцев раньше, чем Алису? В таком случае он мог просто флиртовать с Франсес, чувствуя, как ею пренебрегает, явно недооценивая, ее супруг, а когда встретил Алису, то без памяти влюбился в более молодую и красивую женщину. Это – достаточно опасная ситуация, и она вполне может объяснить царящую в доме напряженность: треугольник, включающий двух женщин и Шарпантье, а старый Стоктон обретается где-то вдали, как дополнительный загадочный фактор. Фактически получается не треугольник, а четырехугольник. Но такое в жизни случается. Я знал об одном отвратительном случае, когда мужчина женился на дочери замужней женщины средних лет, которая была его любовницей все те годы, когда ее дочь подрастала.

Нужно ли говорить, что такая идея казалась мне тошнотворной, если только ее ассоциировать с Алисой Стоктон. Мне никогда бы и в голову не пришло связывать что-либо недостойное с ней или членами ее семьи – даже с Шарпантье, который все же, против моей воли, мне нравился. А необычное поведение Джонни и признаки подспудного зла в этом доме я ощущал столь же остро, как и лорд Несс.

Все это пронеслось у меня в мозгу за несколько секунд, цепочка, сбиваемых, словно масло, невольных спекуляций, словно нагретый до высокой температуры пар, вырвавшийся из грубых подсознательных его слоев. Но, вероятно, им все же удалось раствориться в сознательном, так как я мыслил вполне рационально: давала ли моя новая теория ответ на загадку Джонни? Алиса сама признала, что она следующая наследница состояния Стоктонов, – она таким образом единственный человек, способный получить какую-то выгоду, случись с Джонни что-то непредвиденное. Но если Шарпантье имеет на нее виды, то, вероятно, и он мог что-то получить в результате устранения Джонни? В таком случае У него появился бы неплохой шанс жениться на наследнице или, по крайней мере, на девушке, располагающей вполне реальной перспективой на получение солидного наследства, а такое никогда не было слишком чуждым для французов.

Я готов был поставить на карту собственную жизнь, так как, по моему искреннему убеждению, Алиса не способна Преследовать этого мальчика ради получения наследства. Но что мне известно о самом Шарпантье, о его истинном характере? Впрочем, я сам знал о себе очень мало, так как всегда предполагал, что не способен к ревности… Чтобы устранить, вовсе не обязательно брать Джонни в заложники или убить его. Достаточно заставить его стать чужим в собственной семье. Достаточно представить его неисправимым невротиком, неспособным вступить в наследство. А это, по сути дела, уже достигнуто. Стоктон, несомненно, начинал думать о Джонни как о человеке неуравновешенном, тем более что мальчик не был его сыном, а лишь племянником, и по степени родства никак не был ближе самой Алисы. Шарпантье утверждал, что большая часть состояния Стоктонов складывалась из гонораров Франсес за книги, написанные ею под псевдонимом Марджори Блисс, – но у меня, кроме слов самого Шарпантье, никаких доказательств тому не было. Может быть, он намеренно вводил меня в заблуждение. Являясь учителем и воспитателем мальчика, Шарпантье имел немало возможностей воздействовать на его сознание, оказывать влияние на его чувства. И ведь Шарпантье сам привез в дом книгу по особой философии Уго Блейна, книгу, которая, несомненно, оказала сильное воздействие на Джонни и стала источником, питающим его цинизм и нигилизм.

Я решил получше присмотреться к личности Шарпантье.

– Приходилось ли вам встречаться с Уго Блейном еще, кроме той встречи в Риме?

– Одной вполне достаточно, – ответил он, немало удивившись резкой смене темы беседы. Но отвечал с прежней любезностью: – Все это дело было похоже на сон. Мне посчастливилось войти в Рим одному из первых. В то время я был офицером связи при американской армии. Была ночь, и я ухитрился заблудиться. Я очутился на одной из узеньких улочек в Трастевере, где, как утверждают, еще сохранились несколько капель старинной римской крови. Помню стены, ступени на улице, какую-то арку. Вдруг я услыхал шум и испугался, думая, что может подвернуться партизан-фашист. Я включил фонарик, и вдруг из темноты проступило тонкое, впалое лицо с циничным, презрительным выражением. Мне почудилось, что прошли многие годы. Это было равносильно встрече с тем, кого вы знали с детства, тогда, когда вы уже пожилой человек. Блейн был заметной фигурой во Франции в конце двадцатых – начале тридцатых годов. Хотя я никогда особенно им не восхищался, но все же воспринимал его довольно серьезно.

– Вы хорошо его знали, Морис? – поинтересовалась Алиса.

– Нет. Я до этого встречался с ним только раз. Несмотря на свой признанный авторитет ученого, он никогда не выражал никакого желания встречаться с коллегами, так как они обычно были менее кредитоспособными, чем он. Он не бывал со своими причудами ни на Монпарнасе, ни на Монмартре, не было видно его и в Сорбонском квартале, где мы занимались изучением философии в кафе со стаканчиком мороженого на столике. Но появлялся он со своими соотечественниками в баре отеля Ритц. По словам моего отца, Блейн постоянно посещал посольства на улице Сент-Доминик и частные отели на авеню Фош. Впервые я встретился с ним в Монте-Карло, на обеде, на который были приглашены несколько таких бедолаг, как я, чтобы придать застольной атмосфере какой-то литературный колорит. Большинство гостей составляли представители биржи и сената, а также нескольких наполеоновских герцогств – этой наиболее отвратительной части Франции, – что-то от Пруста вперемешку с Бальзаком. Но Блейну это нравилось. Он на самом деле верил, что это и есть элита, сливки цивилизованного общества. Но их ничто не отличало от банды головорезов или шайки проституток, кроме значительных денежных средств. Там бывал Стависки[4]4
  Стависки А. – крупный аферист, спровоцировавший фашистский путч во Франции в 1934 году.


[Закрыть]. И Чиаппе [5]5
  Чиаппе С. – итальянский фашист.


[Закрыть]. Уже одно это говорит о многом. В какой-то степени все это такое же вырождение, как и нацизм.

Все это мгновенно пришло мне на память, когда я смотрел на это слабое, злое лицо, освещенное лучом электрического фонарика. И я неожиданно выпалил:

– Вы – Уго Блейн!

Он был страшно доволен тем, что его узнали. Я долго с ним беседовал. Он не изменился. Он был настроен ревниво, в скандальной манере по отношению к войне, он считал, что она лишила его огней рампы. У меня не хватило духа сказать ему, что мир начал утрачивать интерес к его личности еще в 1929 году. Его идеи забыты во времена депрессии, не говоря уже о войне. Он этого никак не мог понять. Он на самом деле верил, что его идеи обладают вечной ценностью. Он надеялся издать новую книгу в Америке. Он признавался в великом своем восхищении личностью Муссолини. Но старика не поняли. Я осознал это вскоре после вторжения итальянцев на Лазурный берег, поэтому я не предложил ему плитку шоколада, лежавшую у меня в кармане, как намеревался сделать перед этим, когда увидал его. Он дал мне свой адрес – убогое пристанище неподалеку, – и попросил меня помочь ему связаться с его издателем в Америке. Я честно проинформировал американские власти о его существовании, так как он все еще оставался американским гражданином, но мне очень хотелось, чтобы он узнал о том интересе, который они к нему проявили. Американский майор из администрации, к которому я обратился, просто сказал: «Кто, черт возьми, этот Уго Блейн? В настоящий момент меня больше волнует проблема водоснабжения!» Однажды, когда мне нечего было делать, я снова отправился к его убогому жилищу, но его уже там не было. Он уехал. Никто из соседей не знал, что с ним сталось, а я не испытывал особого интереса к дальнейшим расследованиям. Но теперь мне хотелось бы знать, что с ним произошло…

Я внимательно выслушал эту любопытную историю, у меня на то было несколько причин, но Алиса в это время не спускала глаз с далекой фигурки Джонни. Вдруг она нетерпеливо воскликнула: «Да наблюдайте же за Джонни, Морис! Что он там делает?»

– Кажется, он что-то там ищет, – ответил Шарпантье.

Мальчик теперь находился на расстоянии более полумили, за рекой. Опустив голову, он передвигался взад и вперед, словно ищейка, пытающаяся взять след.

– Если бы подойти к нему поближе! – вырвалось у Алисы.

– Вам повезло, вы нашли чудный пост наблюдения, – сказал я. – Для чего нужно это сооружение?

– Укрытие для отстрела тетеревов, – объяснил Шарпантье. – Его стены снаружи покрыты торфом, поэтому птицы и не подозревают, что это убежище построено человеком. Правда, здесь со времен войны не организовывалась охота, но, насколько мне известно, Ангус Макхет дополняет скудные пайки в Инвенторе любой живностью, которую здесь подстрелит.

– Но что же ищет там Джонни? – чуть слышно пробормотала Алиса.

– Если то место, с которого он исчез в прошлый раз, – уточнил Шарпантье, – то напрасно старается. Это произошло гораздо восточнее.

Шарпантье не спускал глаз с Алисы. Такое подчеркнутое к ней внимание казалось мне излишним.

– Я могу точно показать ему это место.

– Каким образом? – строго спросил я.

– Видите вон то высохшее дерево на этой стороне реки? Прямо от него проведите прямую и вы упретесь в большой, похожий на яйцо, валун. Видите? Теперь представьте, что камень – это циферблат, минутная стрелка второго указывает на двадцать минут второго. Следуйте за воображаемой стрелкой на расстоянии приблизительно пятидесяти метров, и вы попадете точно на это место. Я его отыскал. На нем ничего особенного не было.

– Значит, ту картину, которую вы видели при исчезновении Джонни, профессиональный фотограф назвал бы «перевернутым изображением»?

– Да. Тогда я находился ниже его, на берегу реки.

– Не замечаете ли вы чего-нибудь нового с этого угла, чего не заметили, когда находились внизу?

– Н-е-е-т.

Он как-то странно растянул это слово. Может быть, он все же что-то заметил? Если это так, то значит, он не хотел мне об этом говорить. Достаточно было одного взгляда на его плотно стиснутые губы и непроницаемые глаза, чтобы в этом убедиться.

– Нужно что-то предпринять! – закричала Алиса. – Джонни подходит все ближе к этому месту!.. А если что-нибудь произойдет?

– Ну, Данбар? – обратился ко мне Шарпантье. В то глазах заплясали озорные искорки. – Ведь вы автор этой стратегии – выследить Джонни, наблюдать за ним издалека. Не принадлежите ли вы к когорте тех полководцев, которые слепо цепляются за свой план военных действий независимо от того, что предпринимает противник?

– Я дала обещание дяде Эрику, что буду следовать за Джонни и не мешать ему, – сказала Алиса. – Вы, кстати, тоже, Морис. Теперь нельзя идти на попятный.

Шарпантье пожал плечами.

– Как вам будет угодно.

– Но что-то все же следует предпринять, – вмешался я. – Один из нас может незаметно подкрасться к Джонни, а двое других в это время будут продолжать наблюдение с этой точки. Вряд ли он сможет «провалиться», когда за ним ведется наблюдение с двух разных точек.

– Один из нас? – переспросил Шарпантье. Его глаза с пляшущими искорками приобрели особенное выражение. – О ком речь? Само собой разумеется, не об Алисе. Я сам в охотники, выслеживающего зверя, не гожусь. Значит, один из нас – это вы, мистер Данбар.

Мне вовсе не нравилась эта идея – оставить Шарпантье наедине с Алисой. Но мне не нравилась и другая – позволить ему преследовать Джонни в одиночку.

– Я ведь меньше вас обоих, – сказала Алиса. – Если я притаюсь и начну медленно двигаться вперед…

Но мы с Шарпантье бурно отвергли ее предложение, единодушно наложив на него вето.

– Особой опасности здесь, конечно, нет, – добавил Шарпантье, – но идти туда должен либо Данбар, либо я, – на всякий случай, если вскроется что-то более важное в этом «деле Джонни», чем мы подозреваем.

– Что, черт возьми, вы имеете в виду? – с негодованием уставилась на него Алиса.

Он притворился, что не слышит ее.

– Бросим жребий, – сказал он, вытаскивая из кармана полукрону. – Если решка, иду я.

– А не поручить ли бросить жребий мисс Стоктон? – предложил я.

Шарпантье рассмеялся.

– Однако, мой друг, вы суеверны!

С чисто галльским поклоном он передал монету Алисе.

Она приступила к выполнению обязанностей сибиллы весьма серьезно. Перед тем как испросить совета у богини, она сняла перчатки. Монета, величиной с наш пятидесяти-центовик, взлетела в воздух и упала ей на ладонь, и она мгновенно сжала ее в кулаке. Затем, разжав пальцы, она протянула ее мне. Решка!

Шарпантье не на шутку огорчился.

– Везет вам, Данбар. Вы только генерируете идеи, а осуществлять их должен кто-то другой. Если Джонни разоблачит меня, то, надеюсь, вы объясните мистеру Стоктону, что именно вы настояли на перехвате мальчика.

– Беру всю ответственность на себя, – решительно сказала Алиса. – Я бы не пошла на это, если бы Джонни не оказался в опасной близости от того места, где он исчез в прошлый раз. Все это мне очень не нравится.

– Отлично. Ну тогда «Au revoir!»

Шарпантье отдал рукой воинский салют. Выскользнув через брешь в земляной стене, он, низко наклонившись, начал продираться через кусты. Ничего не было видно, даже его головы. Вероятно, Шарпантье, говоря о своих качествах охотника, выслеживающего зверя, сильно поскромничал. Он легко нес вперед свое тело, бесшумно ступая по земле. Почти совсем не слышался треск ломаемых веток. Любой порыв ветра наделал бы гораздо больше шума. Очень искусно, вдумчиво, выбирал он самые густые делянки среди вересковых зарослей, самые густые поросли. Он либо брал уроки по выслеживанию зверя у Ангуса Макхета, либо прошел курс тренировок «коммандос» во французской армии, где его научили бесшумно подкрадываться к вражескому часовому. Вскоре мы уже не видели никаких признаков его продвижения с того места, где остались вдвоем с Алисой.

– Нужно было пойти вместе с ним, – сказала она, с тревогой всматриваясь туда, где скрылся Шарпантье.

– Нам лучше следить отсюда за передвижениями Джонни, – возразил я.

Мальчик, по-прежнему низко опустив голову, что-то выискивал на земле.

– Что он там ищет? Стал бы он выбираться из запертой комнаты до завтрака, чтобы отыскать то, что потерял там накануне?

– Только в том случае, если это – нечто весьма для него важное, – ответил я. – А то, что важно для ребенка, для нас может не иметь никакого значения.

– Вы считаете Джонни ребенком? – Ее глаза посерьезнели. – Ему четырнадцать. А в таком возрасте мальчик уже не совсем ребенок.

Хотя я убеждал ее не спускать глаз с Джонни, сам не мог оторваться от ее лица. Мягкая зелень домотканого платья так шла к ее нежной коже и яркому, почти бронзовому цвету каштановых волос. Стоя рядом с ней в этом чистом, лишенном теней сером пространстве, я четко видел текстуру ее кожи, нежную, словно самый изысканный и тонкий китайский шелк. Я краснел, чувствуя, как неровно бьется у меня сердце. Боже, и это всего вторая наша встреча!

Вдруг моя память унеслась на десятилетие назад, к лекции в одной аудитории, в которой угрюмый профессор новейшей психологии нудно вбивал нам в головы одну из своих любимых догм:

«Не существует такого понятия, как любовь с первого взгляда. Грубое половое влечение может возникнуть с первого взгляда, но оно не имеет ничего общего с любовью, о чем вам может убедительно рассказать любой зоолог. Комплекс человеческих чувств, вульгарно называемый "любовью", – это, по сути, конечный продукт многолетнего совместного опыта и общих воспоминаний. У любви нет других более вразумительных определений. Если говорить с научной точки зрения, то невозможно любить кого-то в точном смысле этого глагола, если только вы не общались на постоянной основе с этим человеком по крайней мере лет пять, хотя десять или даже двадцать приводят к лучшему результату».

К несчастью для науки, у меня не было ничего грубого в чувствах к Алисе Стоктон. Они не могли бы стать более сложными, более нежными или тревожащими, знай я ее пятьдесят или даже сто лет. Она вдруг пробудила все мои пять чувств, и они получили легкие стимулы от почти болезненной ее яркости, что бывает с человеком в момент физической опасности. В то же время ее присутствие рядом затуманивало, смущало мое сознание, словно я выпил на один коктейль больше, чем требовалось.

И нужно сказать, что она лишь осложнила ситуацию – в тот момент, когда сжала мою руку в своей. Я не ношу перчатки, а свои она сняла, когда подбрасывала монету. Пронзивший меня электрошок от ее теплых пальцев лишил меня на несколько секунд дара речи и способности двигаться.

– Ах! – она сильно сжимала мою руку, но я понял, что этот жест не свидетельствовал о ее нежных чувствах ко мне. Лицо ее побледнело. Она напряженно всматривалась в болото, и глаза ее расширились от ужаса. Ее рука могла бы сжать любой предмет, оказавшийся в этот момент рядом.

Я с трудом приходил в себя.

– Что случилось?

– Разве вы не видели? – резко сказала она, убрав свою руку. – Где Джонни?

Ее слова, произнесенные с укором, тут же разрушили все очарование, которому я бессознательно поддался. Я начал напряженно всматриваться в предгорный скат под нами. Там не было никаких признаков фигуры со склоненной головой, которая шныряла между кустов несколько секунд назад. Я повернулся к ней.

– Где вы в последний раз видели его?

Она дала тот ответ, который я ожидал и которого очень боялся.

– На том самом месте, где он, по словам Мориса, исчез в предыдущий раз.

В дальнейшем укрытии не было смысла. Мы побежали вниз по склону. Я все увеличивал шаг, и она с трудом поспевала за мной.

– Все произошло так, как описывал Морис, – доносился ее голос из-за спины. – Только что он был там, и вдруг – исчез!

Я сбавил шаг, чтобы она меня догнала.

– На нем была куртка верескового цвета, и она сливалась с этим болотом, – сказал я. – Если бы он не двигался, то мы наверняка бы его потеряли раньше. Может, он сейчас просто остановился, может, притаился, притворился, что спит.

– Но и в этом случае я бы увидела его волосы, – тяжело вздохнула она. – Они у него такие яркие, блестящие…