Текст книги "Шаг в четвертое измерение"

Автор книги: Элен Макклой

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава одиннадцатая

Кто-то тряс меня за плечо. После тяжелого сна я очнулся в темной комнате, слабо освещенной горевшей свечой. Рядом с кроватью стоял Уиллинг, побритый, умытый, причесанный, уже одетый. У него было бледное сосредоточенное лицо.

С трудом мне удалось сесть в кровати.

– Нужно ли обязательно вставать посередине ночи?

– Солнце взойдет через час, – спокойно ответил: – Миссис Грэм поднимается в это время каждое утро.

Она нагрела для вас воды и приготовила чай.

– У вас такой вид, словно вы вообще не ложились.

– Вы правы. Я съездил на машине в Далриаду и вернулся обратно. Не мог заснуть.

– Почему?

– По разным причинам. – Он был немногословен. – Во-первых, ночью после того как обнаружили Джонни, нужно было его допросить.

– Ну вы же видели, в каком он был состоянии. С ним случилась истерика.

– Знаю. Как врач, я вполне одобряю то, что мы ради него сделали – уложили в постель и дали успокоительное. Но как криминалист, считаю, что мы упустили шанс, чтобы добиться от него правды.

– Вы думаете, он на самом деле что-то знает?

– Мне кажется… он знает… всё. И когда он встретится с нами сегодня утром, пройдет достаточно времени, чтобы подготовить на досуге устраивающую его версию, сгладить по необходимости острые углы всей этой истории. В конце концов он всегда избегал расспросов после каждого своего побега. Ни Стоктону, ни Нессу не удалось ничего из него выудить.

– Вы думаете, нам повезет больше?

– Ночью он на самом деле находился на грани припадка. Будь он взрослым человеком, я бы все равно настоял на Допросе. Может, и нужно было так поступить. Ведь, как мы выяснили, ему никто не причинил никакого вреда.

Я неодобрительно покачал головой.

– Своими действиями вы бы только навлекли на себя гнев Стоктона, и все равно не добились бы ничего существенного от Джонни. К тому же вы знаете не хуже меня, что такое «сверхпризнание». Преступник, подвергающийся слишком долгим допросам, начинает сознаваться во всем под воздействием обычной истерии.

Уиллинг задумался.

– Вы считаете, что у Джонни психология преступника?

– Конечно, нет. Но ни в чем не повинный человек, даже мальчик, может реагировать точно так же.

– Может, вы и правы.

В его голосе я все равно уловил нотку сомнения.

– Спускайтесь вниз, как только оденетесь. Мы отправляемся на озеро.

– В гости к Блейну?

– Это – вторая причина, помешавшая мне заснуть. Хотя вчера уже было поздно, все же нам следовало пойти к нему.

– Если бы вы видели ту тропинку, которая ведет к его коттеджу, то не стали бы рисковать ночью, даже до полного восхода солнца.

– Солнце взойдет, когда мы уже будем там.

Быстро одевшись, я спустился вниз. Голова у меня болела из-за недосыпа. После того как мы вернулись в Ардриг, Уиллинг не дал мне сразу лечь в постель и около часа расспрашивал о впечатлениях, сложившихся у меня о долине Тор. Он меня сильно утомил.

В гостиной он внимательно изучал мое лицо, а затем, достав из заднего кармана фляжку, протянул мне:

– Налейте немного в чай.

У меня не было аппетита, и я оставил нетронутым хлеб с маслом. Горячий чай с алкоголем вызвал у меня прилив энергии, притупивший головную боль.

Мы вышли в сад. Серый ровный свет был скорее похож на ранние сумерки, чем на зарю, если бы только не возбуждающая утренняя свежесть, провозвестница дня, которую, казалось, гнала перед собой солнечная колесница. Уиллинг уже знал дорогу от Ардрига через олений лес к болоту, так как дважды прошел по ней накануне, но я пошел впереди него.

– Сегодня опять будет сумрачный день, – заметил он, посмотрев на бледное небо, которое с каждой минутой все больше озарялось жемчужным светом.

– Скорее всего, будет яркий солнечный день, – возразил я. – В этой стране серая утренняя мгла означает, что будет солнечный день, а солнечное утро – это верный признак скорого дождя.

Слава Богу, узкий проход в горах не был затянут туманом. Я с ужасом взирал на отвесную скалистую стену на северной стороне, где я чуть не попал в скверное положение. Если б она не была скрыта туманом день назад, я наверняка бы не рискнул продвигаться дальше вперед.

Мы ступили на мягкий ковер луга в тот момент, когда сумрачная физиономия пика Бен Тор вдруг осветилась ярким розовым светом, а солнце выскользнуло из-за горизонта у нас за спиной. Острые золотые лучи, словно пики, пронзили узкую горловину, отражаясь от гранитной груди почти вертикального ската. Внизу, за границей света, где лежали озеро и луг, было по-прежнему холодно. Там еще царил сумрак.

– Значит, Уго Блейн живет здесь! – воскликнул Уиллинг, пораженный несказанной красотой и великолепием этого уголка. – Я был бы счастлив жить здесь, – добавил он. – Но Блейн – дитя больших городов. В таком месте ему должно быть так же одиноко, как было мне среди его друзей на авеню Фош в Париже.

– Да, это его дом, – подтвердил я. – К тому же, кажется, он из него не выходил, так как я вижу констебля Мактавиша, которому поручено охранять коттедж.

– Изнутри, начиная с двенадцати ночи, не доносится ни звука, – доложил нам, отчаянно зевая, Мактавиш. – Я обходил дом через каждый час, и все окна и двери оставались плотно закрытыми. Вероятно, этот парень прекрасно спит по ночам. Как мне хотелось бы оказаться на его месте!

– Тем более благодаря этому факту он мог бы сегодня подняться спозаранку, – заметил Уиллинг. – Вместо дверного молотка он использует изваяние любимого чертенка Линкольна!

Уиллинг постучал. Никто не ответил.

– Он спит, как мертвый, сэр, – сказал Мактавиш. – Ну-ка дайте, я попробую.

Констебль, не обращая внимания на миниатюрный бронзовый молоток, так забарабанил по двери кулаком, что, казалось, затряслись гранитные стены. Внутри все было тихо.

Вдруг на его лоб набежали морщины. До этого он был таким гладким, что, казалось, его редко бороздила мысль.

– Весьма нерешительный человек, – сказал Мактавиш, бросив пытливый взгляд на Уиллинга. – Но у меня нет приказа взламывать дверь.

– Вы, констебль, не спускайте глаз с этой двери, а мы пойдем и осмотрим дом с другой стороны.

Уиллинг, судя по всему, тоже был обеспокоен, но об этом свидетельствовал только блеск его глаз. Он медленным шагом обходил дом, а глаза его так и шныряли. От его цепкого взгляда ничто не могло ускользнуть.

– Все окна закрыты. Что это, ностальгия Блейна по прошлому, включая распространенный в восемнадцатом веке страх перед «ночным воздухом»? Самый лучший воздух – это ночной воздух, лучше ничего нет… Приятные фронтоны, пристанище для ворон… однако окна следовало бы и помыть.

– Здесь во всем доме требуется тщательная уборка, – подтвердил я. – Как в физическом, так и в психологическом смысле.

– Через стекло ни черта не видно, – Уиллинг заглядывал в одно из окон с той стороны дома, где располагалась кухня. Вытащив носовой платок, он принялся протирать стекло, но, кажется, вся грязь находилась изнутри. Он постучал по окну. Никакого ответа. Глубокая складка в форме буквы V появилась между бровей, – этот единственный видимый признак, что он либо терял терпение, либо был зол, либо приходил в отчаяние.

– Ну, сэр? – спросил Мактавиш с той точки, где он мог одновременно наблюдать за порученной ему дверью и смотреть на нас. – Могу ли я оставить пост?

– Да, – удрученно ответил Уиллинг. – Теперь уже нет смысла нести здесь вахту.

Мактавиш, подойдя к нам, заглянул в окно.

– Там что-то лежит на стуле, сэр. Старый халат?

– Думаю, что это Блейн. Он лежит вот уже несколько минут без движения, все это время, пока я барабанил по окну… Может, он и спит, но, учитывая нынешние обстоятельства…

Мактавиш понимающе кивнул и, сузив один глаз, мысленно измерил размеры окна, что произвело комический эффект, так как нам показалось, что он подмигивает.

– Нет, лучше ломать дверь… Окно слишком маленькое.

Мы вернулись к двери. Она была срублена на совесть, но мы вдвоем с Мактавишем дружно на нее навалились.

Доски и петли уцелели, но запор оказался более податливым, тем более что мы напирали против дверной рамы, вырубленной из твердого гранита. Его металлический язычок сломался после нашей четвертой попытки. Дверь растворилась лишь на шесть дюймов, дальше ее удерживала цепочка. Просунув руку в щель, Уиллинг снял цепочку. В дом я входил последним. Машинально я закрыл за собой дверь, но запереть ее уже, конечно, не мог.

В нос нам ударил спертый воздух. Тлеющий в камине торф лишь усиливал зловоние.

Сделав три или четыре крупных шага, Уиллинг оказался возле плетеного кресла в дальнем углу комнаты.

– Боже спаси! – пробормотал Мактавиш. – Ночью я не слыхал ни звука!

– Эти гранитные стены около фута толщиной, – объяснил Уиллинг, – все окна и двери были плотно закрыты, а когда крушат кости человека или кромсают его плоть, обычно большого шума не бывает.

Даже если смотреть на Блейна с того места в коридоре, где я стоял, мертвый он не являл особо приятной картины, как, впрочем, и при жизни. Он сидел в кресле, укрыв одеялом колени. Одна рука сжимала книгу, указательный палец был зажат между страницами, словно он хотел запомнить это место. Теперь ему больше читать не придется. Кто-то нанес ему страшные удары по лицу и по черепу. Вероятно, уже первый удар отправил его на тот свет, но убийца продолжал расправу, изливая свой яростный гнев на уже безжизненное тело. Этот труп был похож на труп Ореста, которого изуродовали фурии. Убийца никак не мог успокоиться, пока Блейн был не только мертв, но еще и чудовищно обезображен.

Мне пришли на память слова одного трагического поэта, которые он вложил в уста богини, судившей фурий: отныне фурии будут терзать людей изнутри, не будут их преследовать, подобно гончим, снаружи – как это случилось с Орестом. Несомненно, фурии гнездились в душе преступника, орудовали рукой, наносящей эти страшные удары, делая его недоступным для пощады.

Но кто же до такой степени ненавидел и Блейна, и Шарпантье?

– А вот и орудие убийства! – Уиллинг носком ботинка указал на брошенную на золу кочергу. Ее острый конец потемнел, был весь в застывшей крови. Он внимательно осмотрел разбитый череп, мясистый нос, тонкую струйку крови, которая сочилась, прерываясь, по покрытому синяками, распухшему лицу. – Глаза и рот – те же самые, – сказал он. – Это был настоящий Уго Блейн.

– Но… – заикаясь, начал Мактавиш, – …дверь была закрыта на замок и цепочку, все окна закрыты на щеколды. Как же убийца смог проникнуть в дом? Как он сумел выйти из него?

Я был в полном смятении. Выходящая в коридор дверь спальни была закрыта. Я резким движением ее растворил. Она была пуста, ее единственное окно закрыто на задвижку. В коттедже больше комнат не было. Я отправился по коридору к задней двери. Она также была заперта на замок и на цепочку. Убийца не мог проскользнуть мимо нас, когда мы сюда входили, так как я все это время стоял в коридоре.

Когда я вошел в гостиную-кухню, буква V все еще ясно проступала на переносице Уиллинга.

– Никакого просвета?

– Нет. Дом пуст и закрыт, словно порожний кувшин. Все окна, как я в этом убедился, закрыты на щеколды изнутри. Задняя дверь заперта на замок и на цепочку тоже изнутри, как и входная. Каким же образом убийца мог накинуть цепочку на запертую дверь изнутри, когда он отсюда вышел?

– Он этого никак не мог сделать, – сказал Уиллинг. Мактавиш, сняв фуражку, принялся платком вытирать пот. Мне захотелось последовать его примеру.

– Окна, – продолжал он, – не разбиты. Все они заперты изнутри.

Мактавиш пробормотал что-то об одном взломщике в Далриаде, который пользовался короткой струной, чтобы открыть закрытые на щеколду окна.

– Но эти окна, – добавил он в полном расстройстве, – слишком малы. Через них не пролезет взрослый человек.

Уиллинг внимательно следил за полетом через комнату какого-то насекомого, которое жужжало и гудело, словно миниатюрный бомбардировщик.

– Как вы считаете, сэр, могла бы нанести такие удары женщина?

– Конечно, нет, – тут же заверил я констебля. – Ни одна женщина не может нанести удары такой силы.

– Тяжелой кочергой? – бросил на меня пытливый взгляд Уиллинг, на секунду оторвав взор от летающего насекомого. – Вполне могла. Вес орудия значительно важнее силы руки. Достаточно мускулистая женщина, способная поднять такую кочергу, может нанести страшные удары. Тем более, если она в такой ярости… Послушайте, я не знал, что у вас здесь водятся пчелы.

– Эта, вероятно, прилетела сюда с маленькой фермы в Друмтилохе, – пояснил Мактавиш. – Они там занимаются сбором верескового меда.

– Вы не видели эту пчелу в спальне? Я покачал головой.

– Тело Блейна нужно передать местной полиции, – продолжал он. – Если вы намерены продолжать охранять коттедж, констебль, то я сообщу об этом лорду Нессу.

В коридоре Уиллинг, заметив закрытую входную дверь, улыбнулся:

– Значит, вы всегда закрываете дверь конюшни, после того как украдут лошадь?

– Я сделал это инстинктивно, когда мы вошли, – ответил я. – Язычок замка отбит, и дверь отлично входит в раму.

Когда мы пошли с ним в восточном направлении, ярко-розовый цвет исчез с сероватого пика Бен Тор. Свежий морской ветерок подгонял несколько сбившихся в кучу облаков, увлекая их на юго-запад, освобождая от них прополосканное до слабой голубизны небо, словно нерадивая прачка забыла подбросить в лохань немного синьки. Бриз рябил поверхность озера, и каждая мелкая волна отражала позолоту утреннего солнца. Берега реки Тор никогда еще не были такими зелеными. Словно духи, обитающие в этих местах, говорили: как видите, наше настроение далеко от осеннего. Оно может быть по-прежнему летним и беззаботным, стоит нам только этого захотеть…

Хотя день выдался ярким, веселым, у меня на сердце было значительно тяжелее, чем при плохой, серой, слякотной погоде.

– Почему вы рассматриваете даже возможность убийства Блейна женщиной? – спросил я Уиллинга, когда мы подошли с ним к узкой горловине.

– Мы должны обращать внимание на любую возможность.

– Но в этом деле фигурируют только две женщины: Франсес Стоктон и ее племянница Алиса. Вы видели обеих. Неужели вы считаете, что они как с физической, так и психологической точки зрения способны на такое преступление?

– Физически женщина могла нанести такие удары, – ответил Уиллинг. – Блейна застали врасплох. Скорее всего, он не ожидал физического нападения в этот момент. Он даже не встал, чтобы оказать сопротивление. Он просто отвлекся от книги, которую в этот момент читал. Между прочим, это был томик Ницше, вы не заметили? Можете себе представить? Получить удар такой силы во время чтения апостола, проповедовавшего торжество грубой силы и безжалостности… А психологически я всегда считал, что женщина способна абсолютно на все, на что способен мужчина. Не забывайте, что каждый индивидуум имеет бисексуальную наследственность, которая корнями уходит в далекое прошлое, отстоящее от нас на расстоянии нескольких миллионов лет. Например, существует веская причина, что глаз первоначально был вторичным мужским признаком; и все же сегодня он также является совершеннейшим инструментом как у мужчин, так и у женщин, причем у последних, вероятно, в большей степени, так как среди женщин значительно меньше дальтоников; клетки мозга являются катаболическими, значит, по существу, женскими.

Все общества стремятся усилить половые различия ради собственных, главным образом экономических целей. Но природа всегда действует в противоположном направлении, пытаясь отменять вторичные половые признаки в каждом поколении. Именно такой обмен между полами превращает организм человека в сложный комплекс и не превращает их в слепой биологический тупик, подобно несчастным полипам или тлям, которые размножаются без половых органов и поэтому обладают лишь одной линией наследственности, а не двумя. Но мания нацистов, раздувающих различия между полами, противоречит самой природе и, вероятно, является одной из причин болезненного психологического состояния, которое находит свое выражение в фантастических жестокостях эротического характера, проявляемых в концентрационных лагерях.

– Все это весьма правдоподобно, – ответил я. – Но я все же остаюсь при своем мнении. Миссис Стоктон и Алиса не способны на убийство. И не потому, что они женщины, а потому, что они, как индивидуумы, на такое не способны.

– Даже если их жертвой становится Уго Блейн?

Я замолчал, помня о страстной привязанности Франсес Стоктон к Джонни и о собственном расплывчатом предположении, что Блейн мог проводить какие-то эксперименты над мозгом мальчика и его характером с целью практической разработки своих чудовищных теорий. Неохотно, против воли, я был вынужден признать, что, испытав сильнейший шок после такого открытия, такая сверхэмоциональная женщина, как Франсес Стоктон, могла совершить безумное непреднамеренное убийство. Но только не Алиса! И если кто-то из них убил Блейна, чтобы защитить Джонни, то как объяснить убийство Шарпантье, если только он каким-то образом не был связан с Блейном?

– Мне очень жаль, Данбар, – улыбнулся Уиллинг, словно прочитав мои мысли. – Вам, конечно, трудно сохранить объективность по отношению к Стоктонам? Особенно к Алисе.

– Но кому нужна моя «объективность» по отношению к Алисе? – пробормотал я сквозь зубы.

– Тут ничего не поделаешь. Нужно смотреть правде в глаза. Убийство Блейна вновь заставляет нас обратиться к Стоктонам для поиска решения этой загадки. Когда был убит Шарпантье, Блейн нам казался наиболее вероятным подозреваемым. Но теперь убит и Блейн. Значит, нам нужно искать в другом направлении.

– Не мог ли стать убийцей тот человек, «который убежал»? Что касается мотива преступления, то он налицо. Шарпантье наверняка бы выдал властям беглого немецкого военнопленного, а Блейн сразу же заявил, что он непременно это сделает, руководствуясь собственными корыстными интересами.

– Но мы потеряли ваших двух самых перспективных кандидатов на роль человека, «который убежал», – напомнил мне Уиллинг. – Теперь мы должны вести его поиск тоже в ином направлении. Блейн и Шарпантье были единственными иностранцами в долине, личность которых до конца не была установлена. Вероятно, как мы считали, они и являются обманщиками и самозванцами. Но теперь оба они убиты.

– В таком случае либо Герагти ошибся, и среди военнопленных не было шестого, того, «который убежал». Или же он на самом деле был, и в настоящее время скрывается где-то в горах, как вы вначале и предполагали.

– Если бы их тела были обнаружены в какой-нибудь отдаленной долине или возле озера за долиной Тор, я мог бы с вами согласиться, – ответил Уиллинг. – Но для чего шестому военнопленному, которому удалось около года успешно скрываться в горах, с них спускаться, тем самым привлекая к себе внимание, чтобы совершить убийство Блейна в его коттедже и Шарпантье возле верхнего моста?

Когда Уиллинг приводил эти доводы, я понял – и по его голосу, и по выражению лица, – что он все еще скрывает на этот счет свои тайные мысли. Он был бесстрастным, – слишком бесстрастным. Может, он уже что-то знал или подозревал нечто гораздо большее, не сообщая мне об этом? Более того, он мог скрывать все от меня, так как это касалось семьи Стоктонов. Если член их семьи оказался бы втянутым в это дело или даже виновным, то это, несомненно, стало бы настоящей трагедией для Алисы. Уиллинг знал, что мне, скажем, небезразлична Алиса. Он мог опасаться, что если я узнаю всю правду, то не смогу скрыть от нее своей осведомленности. Что же он утаивал от меня?

Вдруг я вспомнил об одном обстоятельстве, которому не придал вначале особого внимания. Сегодня ранним утром он разбудил меня, а я, пребывая в полусонном состоянии, так и не спросил его о причинах его поездки в Далриаду.

– Почему сегодня ночью вы отправились на машине в Далриаду?

Мы уже дошли до болота. Уиллинг бросил взгляд на вершину холма.

– А вот и лорд Несс, – сказал он.

На свой вопрос я так и не получил ответа.

Когда мы взбирались на холм, я мысленно вернулся к тому дню, когда впервые увидел Эрика Стоктона. Я вспомнил его чуть вздернутую верхнюю губу, и как я не мог решить – истолковать ли ее, как признак «гордыни», либо «жестокости». Но никаких мыслей о его беспримерной жестокости, которая могла проявиться в нападении на Блейна, тогда у меня и в голове не было. Я думал только о жестокости психологического порядка, этом цивилизованном заменителе насилия, которую можно искупить определенными элементами искусства, разума и даже благосклонности. Все это имеет такое же отношение к убийству, как фехтование или бокс к войне.

Мерзкий колючий куст был вырван с корнем. Ангус расширял, орудуя лопатой, лаз под ним. Рядом стоял Несс, наблюдая за каждым взмахом лопаты. Ангус бросал грунт на большое решето, которое используют строители для отделения земли от камней при проведении земляных работ.

– Как рано вы сегодня встали, – сказал Несс. – Вы побывали на озере?

– Да, мы там были, и у нас есть новости, – ответил Уиллинг.

– Плохие?

– Этот человек оказался настоящим Уго Блейном. Но он убит.

Коротко Уиллинг изложил то, что мы увидели. Несс не был, как я предполагал, сильно поражен этим известием.

– Ну вот и Блейн тоже…

В его голосе чувствовалось безразличие. Мне показалось: он уже знает то, что стало известно Уиллингу.

Ангуса тут же откомандировали в Инвентор, чтобы позвонить инспектору Россу и сообщить ему о случившемся, а Несс стоял, словно в трансе, и вертел в руках какой-то предмет. Потом он передал его нам, аккуратно зажав между большим и указательным пальцами: маленький металлический диск, покрытый ржавчиной и грязью.

– Мы нашли это сегодня утром. Эта вещица вряд ли заинтересует инспектора Росса. Для него – это лишь вещественное доказательство, подобранное на месте преступления. Для меня это кое-что гораздо поважнее. Может, спустимся в эту дыру?

Теперь, после того как Ангус расширил лаз, было легко спускаться в подземную камеру. Дневной свет, свободно проникавший через широкое отверстие, рассеял царившую там накануне темноту. Теперь я уже видел весьма отчетливо – стены, выложенные из плоских камней разной формы, плотно подогнанных друг к другу, без швов, заполняемых обычно известковым раствором; земляной утрамбованный пол, покрытый довольно скользкой твердой глазурью, выложенный большими каменными плитами, низкий потолок, который удерживал на себе слой земли толщиной в несколько футов. На нем росли кусты, вереск и сорняки. Как это ни странно, это сооружение напоминало допотопное бомбоубежище. Правда, если бы не искусная мозаика из камней, в которую было вложено столько человеческого труда, оно больше походило бы на заячью или лисью нору.

Как и ночью, здесь было тепло и остро пахло землей, и вновь у меня появилось беспричинное ощущение гнета, загнанности, – и мне было неприятно долго находиться там. Это место было создано самим страхом. Я был в этом уверен. Мне казалось, что страх цепко удерживает его в своих когтях.

– Что это за сооружение? – поинтересовался Уиллинг.

– Дом пиктов.

– Вы хотите сказать, что пикты на самом деле жили в таких подземных домах?

Несс улыбнулся.

– Все, что невозможно объяснить в шотландской истории, обычно относят на счет пиктов. Некоторые люди считают, что завоеватели – шотландцы – жили наверху, на земле, а завоеванные пикты – внизу, под землей, – какое-то подпольное движение в буквальном смысле слова. Такая теория объясняет легенды об эльфах или «карликовом народце», живущем в полых холмах и в горах, так как пиктов традиционно представляют смуглыми людьми небольшого роста, – вы сами видите, какой здесь низкий потолок. Но я не верю ни единому слову этих россказней. Я считаю, что шотландцы и пикты – это два племени одной и той же расы – расы кельтов, говорившие на одном и том же кельтском языке, у которых были одинаковые обычаи и обряды. Наследование по материнской линии, распространенное у пиктов, не может быть решающим опровержением этого факта, так как оно было общим для всех примитивных народов, и обычно ассоциируется с клановой системой. Нет никаких сомнений в том, что наши предки как шотландцы, так и пикты, жили первоначально в так называемых «пиктовых домах». Они разбросаны по всей территории этой части Шотландии. У моего соседа Макхета в Друмтилохе один из них находится прямо посередине его лужайки перед домом, и он старательно его оберегает. Если вы попросите таксиста в Далриаде привезти вас к ближайшему «пиктовому дому», что я однажды проделал, то он обязательно привезет вас в ближайшую галерею с портретами разукрашенных красоток, – он воспринимает слово «пиктовый» в его древнем значении – «разукрашенный».

– Вы до этого не знали, что один из них расположен на ваших угодьях? – спросил Уиллинг.

– Понятия не имел. «Пиктовые дома» обычно обнаруживают при распашке полей, а на болотах, как известно, никто не пашет. У этого дома – первозданный вид, он точно такой, каким был тысячелетие назад. Земля почти целиком забила вход, а оставшееся маленькое отверстие заняли корни растущего сверху куста. Только весьма любопытный мальчик мог споткнуться здесь, на этом месте. После этого Джонни старательно замаскировал лаз с помощью каменной плиты и колючего куста, который воткнул в почву так искусно, как будто он рос здесь целые столетия. Вероятно, сам Джонни или кто-нибудь другой, нечаянно сдвинул привальный камень, когда входил в дом либо выходил из него. Вот как вы сюда угодили.

Уиллинг бросил вопросительный взгляд на металлический кружок в руках Несса.

– Но древние кельты были настолько примитивным народом, что у них не было чеканки монет.

– Я еще не понял, что это за штука. Может, мне удастся доказать, что это – римская монета.

– Но ведь римляне никогда не бывали в здешних местах!

– Да, их здесь не было. Но они были в Англии. Вы, вероятно, помните «черную дыру» в английской истории, образовавшуюся после ухода римлян? Почти сотня лет прошла в совершенной мгле. И вот, когда христианские миссионеры из Средиземноморья начали возвращаться в Британию, они увидели, что она завоевана язычниками – саксами, которые стерли с лица земли всякие следы римских обычаев и христианства. Существует предание, что некоторые из таких обращенных в христианство романизированных бриттов бежали от саксов к своим соплеменникам кельтам в Шотландию. Картина напоминала ту, когда немецкие беженцы, выступавшие против нацизма, были вынуждены бежать в Австралию, чтобы не подвергнуться гонениям. Ибо эти романизированные бриты были настолько нецивилизованными людьми, как, скажем, сегодня англизированные богатые индусы. Они исповедовали христианство, у них были общественные бани, лужайки для забав, виллы с украшенными мозаикой полами, они знали Ливия, Тацита и Горация. Можете себе представить – вдруг отказаться от всего этого и отправиться жить вот в такой подземной норе!

Несс, сделав паузу, обвел взглядом мрачную низкую нору, эти не связанные известкой плоские камни, которые свидетельствовали о технологическом младенчестве человека.

– Им это казалось концом цивилизации, окончательным расставанием с мечтой о будущем. Но для нас этот исторический период – заря цивилизации, а не закат, только подумайте о том, что появилось потом: современная литература и музыка, наука и промышленность, изобретение книгопечатания, распространение христианства, открытие Америки, итальянский Ренессанс, – короче говоря, новый, современный мир. Мы должны постоянно помнить о том, как они заблуждались, приходя в отчаяние в отношении перспектив своего будущего.

– Что бы ни думали романизированные бриты о таких сооружениях, они, судя по всему, являются идеальным местом, где может укрыться убежавший из дома мальчик, скажем, такой, как Джонни Стоктон, – заметил Уиллинг.

– Всем детям нравится строить секретные хижины или норы в полях или лесах, – сказал Несс. – Но найти уже готовое убежище – это громадная удача. Это позволяло Джонни скрыться, даже если за ним наблюдали. Он, несомненно, скрывался здесь, пока не уйдут все наблюдатели, а затем спокойно приступал к исполнению своего замысла. Дом пиктов – лишь первая остановка на его пути, причем весьма удобная, так как предоставлял ему возможность исчезнуть, провалиться сквозь землю.

– Вряд ли он мог хранить здесь провизию продолжительное время, – вставил я. – Вот, вероятно, почему он позавчера отправился в Ардриг и подкупил Рэбби Грэма, – ему нужна была его помощь, он нуждался в пище. Потом, по-видимому, он не отважился вернуться в свое укрытие, так как в долине было полно людей, вышедших на его поиски, – поэтому он попросил Рэбби спрятать его в коттедже. Но каким образом Шарпантье обнаружил этот пиктовый дом?

Несс с Уиллингом переглянулись. Уиллинг, наконец, ответил:

– По-видимому, когда он обшаривал это место вчера утром, то заметил кое-какие изменения на поверхности болота, может быть, изменившееся положение куста. Поэтому он мог подумать, что под ним есть дыра, ведущая в подземелье. Логически мыслящий ум француза подсказывал ему, что Джонни мог отправиться куда угодно – на север, юг, запад, восток, но он не мог раствориться в воздухе. Он пришел к выводу, что тот мог оказаться под землей, его глагол «исчезать» обладал каким-то рациональным значением.

– Почему же он ничего не сказал Алисе Стоктон о своих подозрениях?

Снова ответил Уиллинг.

– Возможно потому, что он чувствовал опасность, скрывающуюся за побегами Джонни из дома. Он не хотел сообщать об этом секрете мисс Стоктон, но он не мог сказать об этом и вам в ее присутствии. И вот, когда Шарпантье оставил вас, он либо намеренно направился к колючему кусту над пиктовым домом, либо случайно провалился туда, как это произошло и с вами вчера. Вероятно, они оба находились в этом подземном доме, когда вы с Алисой Стоктон прочесывали болото, пытаясь их отыскать. Она отправилась домой в Крэддох, а вы к озеру, в гости к Блейну.

– Ну и что же произошло дальше? Тут вмешался Несс.

– Это все, что нам известно о Джонни или Шарпантье до сих пор. Может, нам обо всем расскажет сам Джонни. Нам нужно пойти в Крэддох-хауз и поговорить с ним, если он уже проснулся.

Во время нашего перехода через густой лес я попытался мысленно восстановить действия Джонни и Шарпантье. Был ли в доме пиктов какой-то третий человек, когда там вчера появились Джонни и Шарпантье? Если и тот, и другой, независимо друг от друга, обнаружили это подземелье, то это мог сделать и еще кто-нибудь. Вероятно, крики или рыдания, которые мы слышали с Алисой, издавал Джонни, который в это время находился в этом убежище. Был ли мальчик свидетелем убийства Шарпантье? Почему убийца не покончил с таким опасным для себя свидетелем?

Потом я вспомнил кромешную тьму, царившую внутри, до того как лаз был расширен. В камере было темно, особенно если камень сверху привален. Могло ли произойти убийство в такой темноте? В результате Джонни мог ничего не увидеть. Даже если у убийцы был электрический фонарик, он мог направить его луч в глаза Джонни или Шарпантье, ослепить их на несколько мгновений. Они в таком случае не могли различить его черты. Но мог ли Джонни узнать убийцу по голосу? Мог ли тот поступить столь опрометчиво? Либо по его запаху, либо по одежде?