Текст книги "Сомнамбула"

Автор книги: Екатерина Завершнева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

«Представь, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю ее длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнем и узниками проходит верхняя дорога, огражденная, представь, невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол.

Представь также себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.

Когда же с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх – в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это, он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. Не считаешь ли ты, что это крайне его затруднит, и он подумает, будто гораздо больше правды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не смог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят.

Тут нужна привычка, раз уж ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем – на отражения в воде людей и различных предметов, а уж потом – на самые вещи; при этом то, что на небе, и самое небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.

И, наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самое Солнце, находящееся в его собственной области…»

Платон.

Государство (514а – 516Ь)

ЗНАКИ ЗЕМЛИ

Условные обозначения

(легенда карты)

Курган

– Многие думают, что там ничего нет. Ваш профессор Мельников, наверное, до сих пор рассказывает о природных образованиях-обманках, напоминающих по форме курганы кочевников. Я тоже когда-то слушал его. Признаюсь, он произвел на меня сильное впечатление. Мельников, первым обнаруживший в Северном Причерноморье могильники тавров, был нашим кумиром. И тем не менее его версия относительно происхождения акбулатских курганов не показалась мне убедительной. Надо ли говорить о том, что у меня имелась своя теория на этот счет.

Да, двадцать лет назад я был мальчишкой и рассчитывал перевернуть историю вверх дном. Приехал на место, начал собирать доказательства, и все они были не в мою пользу. Копаешь, копаешь – а там только земля, до самой сердцевины. Идеальная нерукотворная форма. Я нашел десятки подтверждений для гипотезы Мельникова, и ни одного – для своей собственной.

Так продолжалось месяцев пять. Постепенно я стал черным, диким и злым, как сармат. Местные ребятишки бегали за мной с криками «Археолог-рыболов, обожрался червяков» и далее по тексту. В конце лета деньги закончились, пришлось подрабатывать в совхозе. Помню, недели две я ел только арбузы и хлеб. Между прочим, довольно вкусно, рекомендую. Помыкавшись еще немного, я собрался возвращаться назад, но пришло известие о том, что меня отчислили за какую-то очередную неявку Пока я ковырялся в земле, мои однокурсники, оказывается, сдавали сессию. Пришлось остаться и копать дальше из чистого упрямства. И я не пожалел об этом. Я заметил одну простую вещь: большинство курганов были голые или покрытые травой, но на некоторых росли кусты и даже деревья. Потом пошли находки одна другой чуднее… Ладно, так и быть, покажу, хотя вы ровным счетом ничего не поймете, – сказал он и полез в ящик под спальным местом.

Пока странный попутчик доставал что-то из рюкзака, мальчик и девочка недоуменно переглянулись. Девочка покрутила пальцем у виска, мальчик согласно кивнул. Они возвращались домой после летней практики, быстро промелькнувшей за разглядыванием одинаковых черепков, бусинок и монеток со стертыми изображениями. Оба многому успели научиться за лето, например, плавать на спине и пить пиво, отлично разбирались в находках и даже кое-что везли с собой. Конечно, о научной революции говорить было рановато, но старшие вполне могли заинтересоваться их медяшками, которые они откопали прямо перед отъездом.

Девочка была настроена скептически. Она считала, что у чуда есть простое объяснение: культурный слой был нарушен еще до того, как они начали раскопки. Медяшки принадлежат более позднему слою. Обычное дело – кто-то все переворошил, выбрал самое ценное, а мелочь оставил. Почему только медь – где серебро, золото? Это раз. Следы вскрытия были – это два. Кроме того, надо идентифицировать надписи, что невозможно сделать в походных условиях. Здесь кого только не было – и греки, и персы, и скифы, поди разберись.

Мальчику не хотелось прозаических объяснений, а хотелось чуда. Слои слоями, но медяшки никак не могли оказаться ни в раннем, ни в позднем, потому что они вообще из другой оперы. Неужели ты не видишь, что они очень старые и очень нездешние. Девочка не видела. Им от силы лет пятьсот-шестьсот, что по историческим меркам несерьезно. Нет, конечно, это все равно удача, но, увы, не сенсация.

Внезапно в дискуссию вмешался сомнительного вида гражданин из тех, кто две трети жизни спит, а еще треть спит с удочкой в руках (ему бы панамку из газеты, банку с червями и сачок, подумала девочка). Пассажир с нижней полки заявил, что греки сюда не совались. К тому времени они уже были ученые, т. е. битые, и давно сделали нужные выводы из предыдущих вылазок в степь, а персы вообще так далеко никогда не заходили, исключено. Потом он подбросил их драгоценную монетку, на лету определив датировку и место, где она была отчеканена, с точностью до трехсот километров, добавил он, явно довольный собой. Девочка, кажется, была права. Восхищенный мальчик, позабыв о революции, побежал за пивом в вагон-ресторан, а девочка принялась с интересом разглядывать незнакомца. Его речь прогрессировала, сглаживалась, он чем-то стал похож на профессора Мельникова, появились узнаваемые речевые обороты и, наконец, он заговорил о курганах.

Мальчик хмыкнул: «Вас послушать, так это открытие мирового масштаба. Новая Троя или золото киммерийцев. Однако исходная гипотеза, если говорить начистоту, не выдерживает критики. Проще предположить, что это скифы. Вы же не станете отрицать, что они здесь были. И по описанию похоже». Археолог аккуратно разматывал тряпочки. «Предлагаю вам взглянуть на образцы, – сказал он, – и вы убедитесь, что я прав». Безымянная станция отметилась за окном шеренгой фонарей, первый образец блеснул и замер.

Ошарашенный, мальчик присвистнул, однако дотронуться до предмета не посмел. От его иронии не осталось и следа. Попутчик как ни в чем не бывало продолжал раскладывать свои находки на синем байковом одеяле. Все это выглядело неуместной шуткой. Если учесть, что во всем поезде не нашлось бы никого, кто мог оценить эту шутку по достоинству, она становилась неуместной вдвойне. Археолог, выдержав эффектную паузу, добавил:

– Эту серию я везу в Центр на экспертизу, но если они снова откажут, я буду вынужден раскрыть местонахождение, призвать добровольцев и так далее. А не хотелось бы по ряду причин. Во-первых, разграбят. Лично я всегда отбираю только один предмет для своей коллекции. А во-вторых… Впрочем, достаточно и первого. Печенкой чую, откажут. А там есть чем поживиться, одни таблички чего стоят.

К слову сказать, я их прочел, хотя и не сразу. Впервые в жизни я пожалел о том, что не слишком прилежно посещал лекции – это значительно ускорило бы процесс расшифровки. А потом меня озарило: таблички из Ольвии и Феникса, ну конечно! Если быть до конца честным, сравнение лежало на поверхности. Мне просто повезло. Короче говоря, если мой скромный перевод вас устроит… К примеру, вот здесь написано… Да, местами текст поврежден, начало утрачено, однако по имеющемуся фрагменту вполне можно восстановить смысл записи. Мне кажется, он вполне прозрачен.

«… храбрый воин… забываю имя лицо… нам узнать друг друга… слуги змеи золотые жуки ящерицы… научилась различать день и ночь… красный цвет в темноте яркий как… заплетаю волосы корни травы из подземной реки растут мои руки цепляясь за… увидеть дерево в цвету и тогда среди холмов… найти в земле… прячется и вдруг блеснет… твой прощальный подарок когда меня засыпали… окаменелая птица… крылья как мои… обручи… трудно дышать… раскачивает цепи сна и поет моя мать поет над курганом остановись… сердце замри в ожидании пока не… касания губ обещавших молчать о тебе… всему побежденному миру».

Пока археолог читал, водя пальцем по табличке, к мальчику понемногу возвращался былой сарказм. Никаких сомнений в том, что перед ними чокнутый или мошенник. Не мешало бы, действительно, провести экспертизу – даю голову на отсечение, это муляж, подделка… Хорошо, пускай подлинник, но еще надо доказать… Девочка, напротив, была потрясена до глубины души. Она не сводила глаз с другого предмета, напоминающего зеркальце. «Боже мой, столько лет в земле… И вот вы нашли… Скажите, как они добивались такого эффекта? Дыхательные упражнения? Окуривание? Фармакология?» – «С чего вы взяли, какой еще эффект, – коллекционер поскучнел. – Что касается фармакологии, то ваш вопрос не по адресу. У меня другая специальность». Девочка не сдавалась: «Ну хорошо, расскажите подробнее. Может быть, она что-то держала в руках… Как была одета… Все это лежало рядом с ней?» Археолог нехотя ответил: «Мне кажется, я вас не вполне понимаю… Ничего особенного в могильнике не было. Полагаю, вам уже случалось находить между черепками самые разные предметы культурного слоя. Кости, зубы, а если повезет, то и волосы». Девочка схватила его за руку: «А вот теперь врете. Ведь вы ее видели и она почти не отличалась от нас. Я знаю, раньше умели такое делать, а на востоке умеют и сейчас». Археолог повернулся к ней и спокойно спросил: «Кого я видел? О чем вы говорите?» Девочка понимала, что она выглядит глупо, но ей очень хотелось получить ответ: «Ну как же… Он погиб на войне, а она ждала… Его или кого-то другого…»

Мальчику надоело и он вмешался: «Ты слишком впечатлительна. Все сказки – от начала и до конца. Проснись, спящая красавица, он тебя прямо-таки загипнотизировал. А я-то хорош, тоже уши развесил! Ведь это полная белиберда. Вам надо книжки писать, научно-фантастические – мумия возвращается, проклятие фараона, жуки-убийцы и все такое прочее, а наука здесь ни при чем.

Позволю себе напомнить некоторые факты. Даже если это не скифы, а те самые, из Феникса, о которых вы говорили… Возьмите любой справочник. От них не осталось ничего, кроме каменных глыб, золотых пластин и двух десятков закорючек, напоминающих буквы. Напоминающих – не более того! Крайне бедная культура, археологический статус которой до сих пор не прояснен. Скорее всего, никакой письменности у них не было и в помине, одна бухгалтерия. Но сугубые энтузиасты вроде вас способы прочитать даже орнамент. Вы случайно не поклонник Хоменко и иже с ним? Я бы не удивился.

Теперь что касается текста. Полагаю, вы его сами придумали. Так не говорят и не пишут, тем более на табличках. Если они настоящие, то там должны быть мешки зерна, сырные головы, козы, овцы и так далее. Приход-расход. В лучшем случае – рабы, пленники и золотые слитки. Финансы, а не романсы.

Странно, что я сразу вас не раскусил… Вот уж действительно гипноз… И пожалуйста, уберите это. Не хочу загреметь за сокрытие и вам не советую. А объяснение найдется, дайте срок».

Мальчик захлебнулся от возмущения, замолчал и отвернулся к окну.

Девочка не унималась: «Почему вы не хотите рассказать о том, что видели?!»

Коллекционер, заворачивая образец в тряпочки, еле слышно ответил: «Потому что я обещал».

Асфальтированное шоссе

Когда это случилось? Думаю, мы оба не ответим, хотя подобные истории принято начинать с упоминания о том, что все произошло гораздо раньше.Окружающие интересовалисьи мы придумали несколько версий, одна другой романтичней. Наши выдумки имели успех. Люди ждут чудес, а у нас их не было. Или почти не было.

Мы знакомы так давно, что на любовь с первого взгляда это не тянет. Со второго тоже. Никаких предчувствий или знаков судьбы, буквально на ровном месте. Осторожные диалоги во время ее отъездов, когда он учил меня водить машину и волей-неволей перехватывал руль поверх моей руки. Ночи в одной комнате, когда невозможно лечь в разных, потому что комната всего одна, а на кухне тарахтит холодильник. Тайное покуривание на летнем подоконнике с радиоголосами улицы и пунктирами телефонных звонков. Солнце, ощупью путешествуя по комнате, превращает крестовину рамы в X, тени удлиняются и исчезают, большой треугольник начинается с Веги, а мы сидим в неизвестности, в двух наиболее отстоящих друг от друга точках. Так проходили дни и ночи, когда мы все больше молчали, иногда слушали музыку, изредка ходили в кино, пожалуй, это все.

Когда жара в городе стала невыносимой, мы поехали в отпуск. Я, конечно, сопротивлялась, поскольку идея отправиться втроем в свадебное путешествие показалась мне, мягко говоря, странной, однако Бэмби настаивала, даже упрашивала, что с ней бывает крайне редко. Три тысячи километров за рулем – не шутка, а она водить не умеет. Ему придется сидеть за баранкой день и ночь, какой там медовый месяц. И потом, добавляла она, я – такая же жена, как ты – сестра, не надо серьезничать; когда мы официально поженимся, устроим себе настоящее путешествие и, будь уверена, никого с собой не возьмем.

Почему сестра? Тогда это было весьма распространенное обращение, в моде были дети цветов. Мы носили драные джинсы, плетеные украшения и длинные волосы. Это давало нам ощущение свободы. К тому же я вполне годилась на роль сестры. Я была «своим парнем», который никому не мешает, исправно моет посуду, гладит белье, предпочитает тихую музыку и спокойно переносит семейные ссоры. Мы притерпелись друг к другу и стали одной семьей, где каждому было хорошо по-своему. Разве что я каждый день уходила ночевать к себе домой, а они оставались.

Перед отъездом мы устроили вечеринку. Складывали лодочки из бумаги, пускали по воде огоньки, прятали их в траве, купались, пили белое вино, дремали под открытым небом. Конечно, это была ее идея, вернее, ее профессия – праздники для взрослых. Бэмби специализировалась на свадьбах и романтических свиданиях. В ее рабочие обязанности также входило умение профессионально отвечать на шуточки и на прямые вопросы о том, почему она не замужем. Он тоже поначалу не реагировал на тонкие намеки и делал вид, что его это не касается, но потом лето, любовь и хорошее настроение победили. У детей цветов было не принято жениться по любому поводу, но если дело доходило до свадьбы, то ее праздновали именно так: со светлячками в волосах, в венках из травы и, конечно, в драных джинсах.

Ночь прошла, не начавшись. В ожидании рассвета мы бродили по полям, пересекая полосы тумана, парочка за парочкой исчезали из поля зрения, пока я не осталась наедине со скучным юношей из хорошей семьи, который даже в пять утра обращался ко мне на вы. Впрочем, мне не привыкать. Я вообще не расцениваю себя как объект для ухаживаний, тем более – со стороны малолеток. Я оставила юношу на берегу озера глядеться в собственное отражение и пошла спать.

Наутро нас провожали, находчиво предлагая ударить автопробегом по разгильдяйству Было немного грустно, потому что мы рассчитывали провести в путешествии все лето и вернуться в город в конце сентября. Но уже час спустя от грусти не осталось и следа. У Бэмби был легкий характер, и дорога тоже была легкой.

В солнечные дни мы поднимали верх и сажали ее к себе, в первый ряд. Он выписывал петли по степи, нас бросало на бок, мы обнимались и пели про калифорнийские сны и земляничные поля. В плохую погоду она укладывалась на заднем сиденье, спала, читала журналы, записывала смешные стишки про нас на обертках от конфет и все время спрашивала, где мы находимся.

В тот день мы заметили, что растительность изменилась. Горы, покрытые травой и мелким кустарником, напоминали декорации, сделанные на скорую руку. За очередным поворотом стоял дорожный знак, который, судя по всему, недавно перекрасили. На белом фоне черным прямоугольником был обозначен тупик, однако дорога вела только вперед и мы поехали дальше. Следующую пару знаков вообще не удалось опознать, и Бэмби начала дразниться – товарищ водитель, а как вы учились в школе, – но замолчала, когда мы остановились у третьего знака и прочитали под перечеркнутым квадратом: «Осторожно, кислота!». По столбу поднималась ржавчина. Мелкие лужи, конечно, объяснялись утренним дождем, но она испуганно сказала: «Здесь чем-то пахнет, давайте вернемся». Он вышел из машины, земля зачавкала под ногами. Я отказалась пускать его назад с грязной обувью и, пока он чистил ботинки, пыталась отделаться от впечатления, что еще вчера видела рифленый след, а сейчас подошва совершенно гладкая. Я подумала, что это неудобно, ноги должны скользить. Посовещавшись, мы решили не возвращаться, поскольку объездных путей все равно не было. Через некоторое время появился указатель, обещающий обед и две-три сотни жителей.

В этом крошечном городе ограничение скорости до 10 км/ч было вполне разумным, иначе можно запросто проскочить и обед и достопримечательности. «Похоже на старую Прагу времен оккупации», заметил он, припарковывая машину на центральной площади. За открытыми городскими воротами гуляли автоматчики. Они никого не останавливали, но я бы не рискнула продеть цветочек в петлицу кому-нибудь из них.

Площадь была забита туристами. Они слонялись без дела, фотографировались, пили кофе. Разве что их было слишком много для такого скромного туристического объекта. Некоторое время мы молча смотрели по сторонам. «Плевать, – Бэмби толкнула дверцу машины, – я хочу есть, как-нибудь успеем до начала местного военного переворота». «Действительно, не мешало бы перекусить», – сказал он; мы вышли из машины и направились к ближайшему ресторану, затылками чувствуя зачерненные взгляды трех мотоциклистов в шлемах и с рациями.

В ресторане ее настроение быстро испортилось, она отправила заказ обратно на кухню, жаловалась, что ее укачивает, что ей надоели извилистые дороги и вообще. Рассеянно слушая ее, он подал знак официанту и сказал нам: «Идите в машину, я сейчас расплачусь и узнаю, как отсюда выбраться. Здесь никто не живет, – продолжала она, – разве вы не видите, одни туристы, а для кого все эти дома, кругом асфальт, ни одной травинки». Вообще-то она была права, но я старалась не обращать внимания на ее причитания, чтобы самой не расклеиться.

Прихватив со стола горсть конфет, мы спустились вниз. Я села за руль, даже не обратив внимания на то, что он справа, и попыталась найти свои очки. Да, я ко всему прочему еще и подслеповата, и без очков гожусь только на то, чтобы лежать бревном на заднем сиденье, шуршать фантиками и ныть, что ничего не видно. Я попросила ее посмотреть очки в сумке, а заодно достать карту. «Не знаю, сама ищи», – Бэмби заводилась быстрее, чем наш старенький пикап. – «Ну тебе же ближе». – «Мало ли что мне ближе», и тут мы увидели, как он, отчаянно жестикулируя, выбегает из переулка. Я рванула вперед, вслепую, но было поздно. Мы еще успели увидеть просвет между половинками ворот.

Мы не считали дни, потому что были уверены, что это ненадолго; кроме того, наши паспорта гарантировали неприкосновенность. «Хорошо, что у нас достаточно денег, – заметил он, – обед теперь единственное развлечение, а кормят здесь отлично». Бэмби промолчала. «Вот только спать в машине неудобно. Если в домах действительно никто не живет, то почему бы нам…», – я была от скуки готова на любую авантюру. «Это опасно. Думаю, их выселили из-за кислоты. Помнишь, нам отсоветовали ходить там, где нет асфальта». Он заказал кофе. «Но надо же что-то делать… Я как-то не верю в их карантин». – «Я тоже не верю, но, похоже, у нас нет другого выхода. Будем сидеть и ждать, чем все это закончится». – «Ты готов подождать еще годик-другой?» – «А что ты предлагаешь? Перелезть через колючую проволоку и пойти пешком по заболоченной местности?». Бэмби сосредоточенно глядела в чашку кофе, как будто пыталась увидеть в ней наше ближайшее будущее. Не знаю, кто раздражал ее больше всего – оккупанты, официанты или я.

К нашему столику подошел мужчина средних лет и сказал: «Вас зовут. Спуститесь, пожалуйста, вниз».

На площади было по-прежнему многолюдно, но мы не сразу поняли, почему обычная толпа производила столь гнетущее впечатление. Люди молчали или разговаривали шепотом. В центре площади, за большим деревянным столом сидело несколько человек в камуфляже, один из них что-то писал. Возле стола, взявшись за руки, стояли мужчина и женщина, они отвечали на вопросы, но ничего не было слышно.

Вокруг нас сразу же образовалась пустота, с нами никто не хотел разговаривать. Мужчина, который вывел нас из кафе, прошептал: «Пожалуйста, никакого героизма. Примите это как должное. Вы не Тристан и Изольда, не надо драматизировать. Они обещали отпустить заложников, если мы найдем всех влюбленных. По последним данным, в городе их оказалось всего две пары. Вон те уже признались, хотя мы подозреваем, что это чистой воды симуляция. Их показания не сходятся. Впрочем, если суд найдет основания для вынесения приговора, это не будет иметь значения. С ними, можно сказать, все ясно. Теперь ваша очередь». Бэмби перебила, недоумевая: «Бред какой-то! Причем здесь пары?» Мужчина прищурился: «Я понимаю, почему вы разыгрываете удивление, но это не поможет. Мы вас вычислили. Между прочим, надо отдать должное властям, они могли бы потребовать большего. Кроме того, у нас дети. Да-да, вы слышали, дети. И попробуйте только отказаться. Если уж вам суждено расстаться, сделайте это добровольно. Я не могу взять на себя ответственность за ваше решение и не собираюсь вас выдавать, но учтите, что осталось всего три часа, а дальше никто не поручится за то, что другие члены общины будут столь же терпеливы». Он вежливо приподнял шляпу, откланялся и исчез в толпе.

Первым делом мы убрались восвояси, сели в машину и заперлись изнутри. Судя по тому, что мы перестали замечать очевидный абсурд ситуации, ультиматум подействовал. Каждый прокручивал в голове варианты спасения, но все они были из области научной фантастики. Через некоторое время меня осенило: «Слушайте, вы кому-нибудь говорили о ваших отношениях? Вспоминайте! Ты висла на нем при свидетелях?» – «Что за вопросы и почему это ты…» – «Я спрашиваю, да или нет? Ведь если нет, то вряд ли они точно знают, на ком он собирается жениться. Мы везде втроем, в машине спим вместе, попробуй разберись, кто есть кто в такой подозрительной компании». – «Ну, знаешь…» Бэмби, пожалуй, была готова обидеться. Это же очевидно – моя стриженая голова и ее золотые локоны. Как будто здесь можно было выбирать. «Ты гений! – он наконец-то сообразил. – Мы с тобой выйдем на лобное место и покаемся перед всем миром, а ты, – он поцеловал ее в затылок, – будешь сидеть в первом ряду и поддакивать, я все видела, я свидетель». «Тогда перестань меня обнимать, – промурлыкала она, – я должна войти в образ, а так ничего не выйдет». «Подумаешь, разве я не могу быть аморальным типом и приставать к тебе, а свистеть про будущее твоей подружке». Бэмби немного нервничала. «Я лучше подожду вас в кафе на площади. Не люблю мелодраматических сцен. Встретимся наверху». Она ушла, хлопнув дверью чуть громче, чем обычно.

Мы выбрались из машины и пошли по одной из узеньких улочек, ведущих на окраину города. Интересно, что стало с другой парой? И как они собираются контролировать выполнение судебного решения? Оборудуют нас радиомаячками? Возьмут с него расписку о том, что он никогда на мне не женится? Копию такой расписки не мешало бы вручить его невесте, чтобы она наконец успокоилась. Вот они, последствия жизни втроем. На пустом месте возникает интрига, обрастает намеками и догадками, которые превращаются в уверенность в том, чего нет. Я произнесла эту сентенцию про себя и только потом заметила, сколько в ней было злорадства. Оказывается, я способна на самые разные чувства. А что если это не злорадство, а хорошо замаскированная ревность? Нет уж, выясняйте сами ваши отношения. А я пока подумаю, как бы мне сыграть свою маленькую эпизодическую роль.

Он предложил пройтись к воротам, пока есть время, и все отрепетировать. Представь себе, на нас будут смотреть сотни людей, мы должны быть более чем убедительны. «Тогда тебе придется меня обнять». Его это не смущало. «И ты отречешься от меня, сестренка?» – «Легко. Но предварительно я прокляну ненавистный режим. И все сожмут кулаки и закричат „Но пасаран!“, а охрана скажет: „Прощайтесь“». – «А я скажу: прощай, любимая, не могу обещать тебе, что умру холостым». – «И тогда тебе придется меня поцеловать».

Мы стояли, как и полагается, у фонарного столба. К нему был прибит дорожный знак – десятка, обведенная в кружок.

Он сказал: «С удовольствием».

Дальше я плохо помню. Помню только, что мы оказались у городских ворот. Они были приоткрыты. Взявшись за руки, мы быстро вышли из города.

«Боже мой! – он повернулся ко мне, – неужели нас пропустили!..»

Бежать, пока нас не заметили, но куда

по дороге нельзя, она хорошо просматривается с вышки

мы в зоне прямой видимости

лучше под откос, в белесые заросли кустарника

кто-то положил доски через канаву

главное не упасть, не коснуться воды, иначе конец

перебраться на ту сторону

не думать о том, что нас все равно поймают и приведут

на центральную площадь

и будут допрашивать с пристрастием

о ревности, верности и любви.

И тут мы оба вспомнили о Бэмби. Она сидит в кафе и ждет. И тот мужчина, который говорил о детях. И остальные три сотни жителей города, но главное – она.

Надо вернуться, это даже не обсуждается. Надо вернуться за ней, она совсем одна и не умеет водить машину… И тут я вспомнила, что тоже не умею, ведь я не училась в автошколе, и у меня нет прав. Те несколько уроков, которые он дал мне перед отъездом… Конечно, я умею трогаться с места и ехать по прямой…

И вдруг я поняла, чего именно нам следует бояться.

А если они закроют ворота?

Он остановился: «Неужели ты еще не поняла? Они не закроют.

Все позади».

Не знаю, что стало с другой парой, но когда мы вернулись, на площади не было ни души. Единственным нашим желанием было поскорее уехать из города. Да, я могу показать на карте, но какое это имеет значение. Живительно, что мы не догадались раньше, и понадобились отравленные дороги, угрозы, розыгрыши, весь этот абсурд, когда в ту ночь он что-то рассказывал, лежа в другом углу комнаты, за окном проревел мотоцикл, и я переспросила: «Что?». Он засмеялся: «Нет, ничего. Спи. Это даже хорошо, что ты не слышала». Я ждала продолжения, но он молчал и пора было спать, спать.