Текст книги "Глоток лета со вкусом смерти (СИ)"

Автор книги: Екатерина Анашкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава восемнадцатая

В помещении бара было тихо, все собравшиеся по молчаливому согласию расселись так же, как и накануне. Алиса взглянула на Проскурина. На этот раз он вел себя как-то по-новому. В развороте плеч появилась осанистость, взгляд из угрюмого стал жестким и торжествующим, крылья носа трепетали, а на губах играла странная улыбка. Так выглядят победители.

Алиса мельком обвела глазами всех присутствующих. Среди прочих опять обращал на себя внимание Эрнест Фридрихович, который беспрестанно кашлял и сморкался, отчего его нос распух и покраснел. Кристина сегодня была молчалива, хотя взгляды, которые она время от времени бросала в пространство, были полны какого-то затаенного страха и даже паники. Интересно, что именно ее так напугало? На лицах Артема и Ренаты читалась откровенная скука, а Виктория Алексеевна была, напротив, чересчур взвинчена, о чем недвусмысленно говорил нездоровый румянец и неестественно бледные, крепко сжатые губы. Сегодня на ней был надет тонкий кашемировый свитер с высоким горлом и джинсы. Эта простая на вид одежда, по мнению Алисы, шла ей гораздо больше, чем платье.

– Что ж, если все здесь, то давайте начнем, – сухим пронзительным голосом заговорил Проскурин, на секунду заглянув в свои бумаги.

– А что все-таки случилось с Эллой Эдуардовной? – нервным жестом поправив очки, задал вопрос Пахомов. – Мне сказали, что она скончалась сегодня ночью. Это что, чья-то глупая шутка?

– Давайте не будем торопиться, господа, – отвечал Проскурин.

Сейчас он больше всего напоминал актера, наслаждающегося своим триумфом. Судя по его раздувающимся ноздрям, пахло головокружительным разоблачением и стремительным продвижением по карьерной лестнице.

– Я человек прямой, а потому не стану долго ходить вокруг да около. Всем вам известно, что за последние сутки в «Сосновом» произошел ряд преступлений. Вчера вечером я пообещал господину Касаткину, что вполне в силах раскрыть эти убийства без помощи московских коллег. Егор Николаевич дал мне на все про все три дня, – он едва заметно усмехнулся и скромно присовокупил: – Что ж, я выполнил свое обещание!

«Знайте, господа столичные жители, мы здесь тоже не лаптем щи хлебаем!» – отчетливо читалось в его искрящихся глазах.

– Дело оказалось не таким уж сложным, – продолжал Проскурин свой монолог победителя. – Сегодня мной было обнаружено тело Эллы Эдуардовны Крутицкой. В бутылке с виски, которая стояла на прикроватной тумбочке, оказалось сильнодействующее снотворное, которое в сочетании с алкоголем в девяноста девяти процентах случаев провоцирует летальный исход. Судя по всему, она покончила с собой, не в силах нести тяжкий грех на своей душе.

По залу прокатилось шуршащее «Ах!»

– Да-да, у следствия есть вполне веские причины считать, что это именно она задушила любовницу своего мужа, а потом рассчиталась и с ним.

– Господи помилуй, – тихо воскликнула Анна Витальевна и обхватила щеки ладонями так, что из-за оттянутых вниз век глаза ее стали напоминать глаза старого бульдога.

– Подождите, какую такую любовницу? – с сомнением переспросила Алиса. – Вы сейчас имеете в виду ту самую задушенную в лесу девушку?

– Так точно, – ответил Проскурин, явно недовольный тем, что его перебили.

– И что же это за веские причины, разрешите полюбопытствовать? – спросил Шатров.

– Ну, во-первых, на бутылке присутствуют отпечатки пальцев только покойной. А главное – в комнате была обнаружена посмертная записка, где она открыто призналась во всех этих преступлениях, а также ручка, которая судя по дарственной гравировке, принадлежала Элле Эдуардовне.

– И что же было в этой записке? – спросил Шатров.

– Сергей Евгеньевич, в данный момент я по ряду обстоятельств не имею права разглашать содержание этого документа. Скажу лишь одно: сомнений в том, что она совершила все эти убийства, быть не может. Ни в первом, ни во втором случаях у Эллы Эдуардовны нет алиби, это раз, – Проскурин начал зажимать толстые, пожелтевшие от сигаретного дыма, пальцы, – Как нет у нее алиби и на случай обыска в вашем, господин Шатров, доме. Женщина она высокая, сильная, так что вполне могла и задушить, и зарезать. Это два. И наконец – самое главное! – в отличие от всех остальных здесь присутствующих, у нее был веский мотив. Ее муж, Крутицкий Антон Владимирович, регулярно изменял ей. А ревность, господа, это одно из самых мощных оснований для подобного рода преступлений.

– Все равно, это странно, – медленно проговорила Добрынина. – А вы уверены, что записка была написана именно Эллой?

– Судя по предварительному заключению экспертизы, это ее почерк. И думаю, что уже к вечеру я смогу сказать об этом со стопроцентной уверенностью, – присовокупил он.

– Значит, уже завтра мы сможем отсюда уехать? – встрепенулась молчавшая до сих пор Кристина.

– Надеюсь, что да. Как видите, господа, – сдержанно сказал Проскурин, обращаясь главным образом к Касаткину, – расследование и в самом деле не заняло много времени. Конечно, прискорбно, что все это испортило ваш отдых, но тут уж нет моей вины. Надеюсь, что моя работа будет оценена вами по достоинству. Не смею вас больше задерживать.

Эти слова были произнесены с подобающей случаю величавостью.

Участники собрания медленно потянулись к выходу и вскоре за столом остались сидеть только Шатров и Проскурин.

– Что-то еще? Я же сказал, молодой человек, следствие завершено, – недовольно произнес капитан, складывая бумаги в портфель.

– Мне кажется, что вы должны знать, что сегодня утром мне удалось обнаружить кое-что любопытное.

С этими словами Сергей выложил перед Проскуриным паспорт в прозрачной обложке.

– Что это?

– Это документ, который принадлежал убитой девушке. Если позволите, я вкратце расскажу о том, как и откуда он попал ко мне в руки.

И Сергей коротко поведал о своем утреннем расследовании. По мере того, как он говорил, лицо Проскурина наливалось пунцовой краской.

– Значит, вы, все-таки, решили взяться за дело сами? – мрачно поинтересовался он, когда тот закончил. – Не доверяете нам, значит?

– Дело не в этом, капитан. Просто так совпало. Уверяю вас, что я встретился с этой женщиной совершенно случайно.

– И случайно затеяли обыск в ее доме? Вы хоть понимаете, что это незаконно?

– Но я же ничего от вас не утаиваю, наоборот, стараюсь помочь. Очень скоро мне позвонит мой хороший приятель, который работает в МУРе, и мы будем знать все о погибшей.

– И что это изменит? – голос капитана вибрировал от негодования.

Черт возьми! Только все наладилось! Убийца найден, начальство довольно, а тут этот, со своими гипотезами! И надо же было ему позвонить-таки в Москву! Вот только МУРа нам здесь и не хватало! И кто его просил?!

– Как – что? Разве это не важно?

– Уверяю вас, что мы справились бы и без вашей помощи! И без помощи этого вашего МУРа. Крутицкая отравилась снотворным. Она оставила предсмертную записку, в которой созналась в содеянном. Там же, в спальне под тумбочкой, мы нашли ручку, которой она была написана. Напомню, что ручка не простая – с памятной гравировкой. Так что сомнений в том, что она принадлежала именно Элле Эдуардовне, у меня лично никаких нет. Чего вам еще не хватает-то?!

– Так значит, Элла Эдуардовна приняла снотворное? – еще раз переспросил Шатров.

Что-то в этой фразе царапнуло его.

– Да, именно. А в сочетании с алкоголем это гремучая смесь. И все, молодой человек, дискуссия закончена. Я тороплюсь.

– Последний вопрос. Я могу взглянуть на записку?

– Это еще зачем?

– Простое любопытство.

– У меня ее с собой нет. Есть только копия, – поколебавшись, проговорил Проскурин.

– Так я могу взглянуть?

– Только для того, чтобы прекратить этот пустой разговор.

Проскурин вытащил из портфеля тонкий листок, засунутый в прозрачный файл. Крупным, размашистым почерком там было написано следующее:

«…моя вина. Бедная девочка! Она виновата лишь в том, что очутилась не в том месте и не в то время. Никогда не думала, что он способен на такое! Я больше не могу терпеть такую жизнь: обман, измены, а теперь еще и это. Все кончено…»

– Вы удовлетворены? – с сарказмом спросил Проскурин, забирая листок из рук Сергея. – Засим позвольте откланяться.

Он вышел, оставив Шатрова в недоумении и глубокой задумчивости.

* * *

Алиса вышла из здания и направилась в сторону своего коттеджа. К вечеру дождь прекратился, но поднялся сильный ветер. Он непрерывно клонил деревья к земле и заунывно стонал в верхушках сосен. За весь день солнце ни разу не блеснуло сквозь серую скатерть низких дождевых туч, но сейчас его туманный, багровый диск время от времени проглядывал сквозь разорванные клочья облаков. Алиса поневоле ускорила шаг.

Все закончилось. Бедная Элла. Странно, но почему-то несмотря ни на что, сейчас Алиса чувствовала еще большее беспокойство. Наверное, это просто расшатанные нервы. А может еще и погода. Как странно, в разгар лета такой холод и дождь. Не иначе, как в небесной канцелярии новая секретарша, которая явно что-то напутала. Алиса улыбнулась своим мыслям.

Подойдя к дому, она нащупала в сумке ключ. За дверью слышалось потявкивание и нетерпеливое шебуршание. Она улыбнулась и громко сказала:

– Погоди, собака! Я уже здесь. Ты только стены не царапай, а то мы не расплатимся.

– Алиса!

От неожиданности она вздрогнула так, что ключ выпал из рук, а Мурка за дверью залаяла громко и воинственно.

– Простите, не хотела вас напугать, – Алиса обернулась и увидела Касаткину.

– Добрый вечер, Виктория Алексеевна. Извините, просто устала что-то.

– А почему вы одна? Где ваш молодой человек?

– Сергей? Он слегка задержался, ему надо было кое-что обсудить с суперинтендантом, – согнувшись и нашаривая на крыльце ключ, отвечала Алиса.

– С кем? – слегка оторопела Вика.

Алиса негромко рассмеялась.

– Это мы так в шутку называем капитана Проскурина.

– А что это за звуки из-за двери?

– Это наша собака. Ее Мурка зовут.

– Не знала, что вы привезли с собой собаку, – с легкой долей не то осуждения, не то недовольства проговорила Вика.

– Нет, вы не так поняли. Мы ее не привозили! – отмахнулась Алиса, – Ее Сережка купил только сегодня, у одной местной злой тетки. Она хотела ее усыпить, а Шатров не позволил.

– Очень трогательная история, – саркастически прокомментировала Касаткина. – Честно говоря, у меня к вам есть небольшой разговор. Не уделите мне пару минут?

– Конечно, Виктория Алексеевна! Только не могу сейчас предложить вам чая, потому что мне просто необходимо вывести Мурку на прогулку, – виновато улыбнулась Алиса.

– Мы вполне можем пообщаться и на улице, тем более, что дождь кончился. Я подожду вас здесь.

– Хорошо, я быстро!

С этими словами Алиса распахнула дверь, и ей в ноги моментально сунулась серая улыбающаяся морда.

– Привет, моя хорошая! Как ты тут без нас? – Алиса потрепала собаку по голове, а та в ответ облизала ее ладонь. – Сейчас пойдем гулять.

Она ловко прицепила к блестящему ошейнику длинный поводок. Мурка рванула к двери, издав торжествующий лай.

– Тихо, собака! Да не тяни ты так! Мне еще дверь закрыть надо, – рассердилась Алиса. – Ну, вот, теперь можем идти. Все, Виктория Алексеевна, мы готовы!

Вдвоем они медленно пошли по тропинке. Мурка с удовольствием обследовала каждое дерево и каждую, встреченную по пути, лужу.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить, Виктория Алексеевна? – спросила, наконец, Алиса, прервав затянувшуюся паузу.

– Скажите, Алиса, чего пытается добиться Шатров?

– Что вы имеете в виду?

– Я поясню. Эта грязная история, в которую мы здесь все оказались втянутыми, слава Богу, закончена, – веско проговорила она, – Такого страшного и трагического поворота событий никто предугадать не мог. Но, честно говоря, я совершенно не удивлена тому, что произошло.

– Почему?

Вика вздохнула и, немного помолчав, продолжала.

– Я немного знала Эллу Эдуардовну, а также слышала кое-что о ней от общих знакомых. Когда был жив ее отец, она чувствовала свою власть над мужем, так как именно благодаря Ремизову Антон смог почти с нуля начать свой проект. Кстати говоря, весьма успешный. То, что я вам все это говорю, не является секретом, а поэтому я не совершаю никакой подлости. Крутицкий никогда не любил свою жену. С самого начала этот союз был обречен. Печально, но Антон не пропускал мимо себя ни одной юбки, – Касаткина гадливо поморщилась. – Элла, я уверена, знала обо всем и дико ревновала. Еще в молодости ей поставили диагноз «бесплодие», а значит все, что у нее было – это муж. Кроме того, последнее время она стала крепко выпивать.

– Но вы же сами говорили, что найденная в лесу девушка на любовницу Крутицкого совершенно не похожа, – возразила Алиса.

– В том-то и дело! Я думаю, что именно этот факт подтолкнул Эллу к убийству. Поймите, когда женщине ее типа предпочитают дворняжку, – Виктория недобро усмехнулась, – это может привести к непредсказуемым последствиям. Именно это и произошло.

– Скажите, Виктория Алексеевна, а почему вы все это говорите мне?

– Вообще-то, я хотела поговорить с Шатровым. Но раз уж так случилось, что я его не застала, то, надеюсь, вы передадите ему наш сегодняшний разговор. Кроме того, у меня сложилось о нем определенное мнение. Он – чересчур упрямый и самоуверенный человек. Я бы даже сказала – самонадеянный. Вряд ли он стал бы прислушиваться к моим словам. Думаю, что вы, Алиса, сможете сделать это лучше.

– Не уверена, – усмехнулась Алиса, – Вы правы, Сергей очень упрямый человек. И именно это качество очень часто помогает ему в его работе.

Разговор становился каким-то неприятным, колючим и очень странным. В обществе этой женщины Алисе было не по себе, а характеристика, данная Касаткиной Сергею, попросту разозлила ее.

– Согласна, упрямство может быть полезным, но только в том случае, если человек умеет вовремя остановиться. Кроме его мнения, существуют и более компетентные. В том числе – мнение полиции, – в голосе Касаткиной стали проскальзывать стальные нотки.

Алиса некоторое время молчала.

– Что вы предлагаете, Виктория Алексеевна?

– Не надо больше ворошить эту историю. Не лезьте в это дело, это ни к чему хорошему не приведет. Оставьте все, как есть. Уже завтра мы все уедем отсюда и забудем все, как страшный сон.

– Значит, если я правильно вас понимаю, вы полностью удовлетворены выводами полиции?

– Именно. У меня, впрочем, как и у моего мужа, – подчеркнула она, – нет оснований не доверять Проскурину. Он вполне достойно выполнил свою работу, и оспаривать его заключение я считаю глупой тратой времени и нервов.

– Я вас поняла, Виктория Алексеевна, – медленно проговорила Алиса.

– Очень надеюсь, что вы поняли меня правильно, – не добавив больше ни слова, она стала быстро удаляться, и уже через минуту ее силуэт растаял в серой мглистой дымке.

Глава девятнадцатая

– Сидишь? – услышал Шатров за спиной рокочущий бас Добрыниной.

– Сижу, – согласился он.

– Я вижу, что тебя не слишком впечатлило сегодняшнее выступление нашего констебля. Или как вы его там называете?

– Суперинтендант, – поправил ее Сергей, слегка улыбнувшись и выныривая из своих мыслей, – Что вы, Марина Вячеславовна, напротив. Я до сих пор под властью чувств-c!

Добрынина хохотнула и, не спрашивая его согласия, плюхнулась напротив.

– Театр одного актера! Но, согласись, сыграно талантливо. Какой пафос, какая патетика, какое вдохновение!

Она жестом подозвала официанта и заказала пирожное и капучино.

– Ты будешь чего-нибудь? – обратилась она к Шатрову.

Он отрицательно покачал головой.

– А я вот когда нервничаю, всегда жую, ничего не могу с собой поделать. Сереж, ты ведь тоже не думаешь, что это Элка? – спросила она безо всякого перехода, слегка понизив голос.

Сергей внимательно посмотрел на нее. В этот момент даже ее крючковатый нос выражал неподдельное беспокойство. Короткие седоватые волосы были растрепаны, а пухлые сильные пальцы правой руки без конца барабанили по столу.

– Не знаю, как и сказать, – усмехнулся он.

– Говори, как есть. Ты ведь не веришь ни единому слову этого Проскурина! Впрочем, как и я. Элла всегда была порядочным человеком. Несмотря на то, что мы почти не общались в последние годы, я не верю в то, что она была способна на убийство. А вся эта история с запиской – вообще бред от начала и до конца, – фыркнула она. – Ты, кстати, не в курсе, что там было написано?

– Проскурин показал мне копию. Дословно я ее воспроизвести не могу, но то, что там присутствовало выражение «я виновата» – это точно.

– Но оно могло означать все, что угодно! И еще. Я знаю, что Элка всегда вела дневник. Может быть такое, что этот листок просто вырвали из него, специально, чтобы уж ни у кого не осталось никаких сомнений?

– Вполне, – согласился Шатров, немного подумав.

– Не могла Элка убить Антона, – с жаром продолжала настаивать Добрынина, – Она любила этого козла, прости, Господи! Любила по-настоящему.

– Но где любовь, там и ревность, а ревность порой бывает страшной, – нерешительно возразил Сергей.

– Чушь! Ты ведь и сам так не думаешь! – настойчиво и требовательно заглядывая ему в глаза, пророкотала Добрынина.

– Не думаю, – медленно, словно обдумывая что-то, проговорил Шатров. – Но доказать обратное будет нелегко. Чтобы опровергнуть выводы следствия, надо предъявить полиции настоящего убийцу. А для того, чтобы его вычислить, необходимо время, а вот его-то как раз у меня и нет.

В этот момент к столику подошел официант и поставил перед Мариной чашку с белоснежной шапкой взбитых сливок и большой кусок шоколадного торта. Пожелав приятного аппетита, он деликатно удалился за стойку.

– А что там с паспортом этой девочки? Беловой, кажется? Тебе уже позвонил твой приятель? – спросила Добрынина, отломив вилкой большой кусок лакомства.

Шатров отрицательно покачал головой.

– Так чего ты ждешь? – возмутилась она, – Звони сам! Сереж, если ничего не предпринять сейчас, то настоящего преступника никогда не найдут! Так случилось, что по разным причинам всем здесь выгодно считать убийцей несчастную Элку. Был бы жив Ремизов, он бы точно нашел способ доказать, что она не виновата! А теперь, черт возьми, за нее, кроме нас, даже заступиться некому! Она-то уже этого сделать никогда не сможет! – От горечи и негодования, переполнявших ее, Марина Вячеславовна дышала громко и с каким-то забавным присвистом, – Ты ведь не хуже меня знаешь, что она не случайно умерла. Кому-то было очень выгодно свалить на нее эти убийства. И вот, пожалуйста вам, господа хорошие: и предсмертное письмо, и мотив, и снотворное в бутылке со спиртным. Подставили бедную Эллу, а все и проглотили!

И снова что-то царапнуло Сергея в словах Добрыниной. Что-то было не так. Что-то неправильное, нелогичное. Но что?! Додумать он не успел, потому что в этот момент его, молчавший до сих пор телефон, взорвался трелями. На ярко-синем дисплее высветилось имя: «Березин».

– Алло! – отозвался Сергей, проворно выныривая из-за стола и быстро направляясь к выходу, – Привет, Леха! Ну, наконец-то! Погоди, я выйду на улицу, здесь связь паршивая!

Добрынина проводила его глазами, с трудом подавив желание броситься следом. Разговор затянулся на добрых полчаса, за которые она успела не только доесть пирожное, впрочем, почти не ощутив вкуса, но и заказать новое.

Когда Шатров вернулся в бар, терпение Добрыниной было на исходе. Она буквально подпрыгивала на стуле, который под ее весом жалобно постанывал и поскрипывал.

– Ну, что там? Рассказывай быстрее!

– Марина Вячеславовна, а давайте не здесь. Пойдемте-ка к нам.

– Договорились, – с готовностью отозвалась она и вскочила, готовая бежать куда угодно.

– Молодой человек! – зычно крикнула она растерявшемуся официанту, который уже нес новый кусок торта, на этот раз – нежного суфле, – Отмените заказ. Мы уходим.

И она потянула Шатрова на выход.

За всю дорогу до коттеджа Шатров не проронил ни слова, а Добрынина лишь изредка косилась на него, пытаясь поймать его взгляд.

Алиса встретила их на пороге, а Мурка, как и ожидалось, с радостным лаем бросилась Сергею на грудь. В конце концов, они снова, как и некоторое время назад, расположились в гостиной.

– Давай, Шатров, не томи! Сам же говоришь, что времени у нас в обрез, – начала Марина Вячеславовна.

– Короче так. Семья Кати Беловой до недавнего времени была совершенно непримечательной. Обычная счастливая, не особенно состоятельная, проще говоря – среднестатистическая ячейка общества: мама, папа и две дочки – Катя и Наташа. Пару лет назад родители девочек попали в жуткую автокатастрофу и погибли на месте. Родных у них больше не осталось. На тот момент девочке Кате было девятнадцать, а ее сестре соответственно шестнадцать лет. После смерти родителей им, конечно, пришлось туговато, но Катя худо-бедно подрабатывала, и на еду им вполне хватало. Все бы шло хорошо, но тут младшая Наташа забеременела. По всей видимости, отец ребенка не пожелал создавать с ней семью, однако девочка все же решила оставить ребенка. Не знаю, что и как, но мальчик родился мертвым, о чем есть соответствующая запись в роддоме. Однако Наташа была на все сто процентов уверена в том, что ее сын был жив, и его у нее просто отобрали. Якобы она слышала, что ее малыш громко закричал, и слышала разговоры врачей, о том, что все его жизненные показатели были в норме. Роды были довольно тяжелыми и затяжными, и на тот момент девушка была почти без сознания. Вполне возможно, что все это ей просто показалось. Но, несмотря на уверения врачей, Наташа твердо стояла на своем и все-таки подала заявление в полицию. Однако там ее слова никто не принял всерьез.

Добрынина возмущенно фыркнула.

– Подожди, Сереж, – спросила Алиса, – ведь если мальчик умер, то матери должны отдать тело.

– Не должны, – покачал головой Шатров, – Там какие-то свои правила на этот счет.

– Хорошенькие правила! Не дать матери даже похоронить ребенка! Врагу такого не пожелаешь, – возмутилась Марина Вячеславовна. – Продолжай.

– После смерти мальчика, девушка явно была не в себе. Она бросила школу, постоянно плакала, качала пустую коляску, разговаривала с умершим сыном, так, будто бы он живой. Проще говоря – начала сходить с ума. Однажды, вернувшись с работы, Катя застала сестру в кухне с петлей на шее. Рядом лежала записка. Что-то вроде того: «Не могу больше так жить. Если мой малыш умер, то и мне здесь делать нечего, я ему нужна, ухожу к сыну».

– Господи помилуй, – пробормотала, потрясенная услышанным, Алиса.

– Катя, сразу же после смерти любимой сестры, уволилась с работы. Поговаривали, что все свое время она тратила на то, чтобы найти виновных в смерти племянника и Наташи. Она, кстати, единственная верила Наташе. Нередко она заговаривала о мести, но ее слова мало кто принимал всерьез. Считали, что она тоже немного тронулась, – Сергей повертел у виска пальцем. – Да и не удивительно, за такой маленький срок потерять всю семью – кто такое может выдержать!

– Ты тоже думаешь, что Белова была сумасшедшей? – недоверчиво спросила Добрынина.

Шатров покачал головой.

– Нет, лично я так не думаю. Напротив, мне почему-то кажется, что Наташа была права, и ребенок появился на свет живым и вполне здоровым. А вся эта сказка о мертворождении – ложь от начала и до конца. Вот только кому и зачем понадобилось отбирать мальчика у матери?

– Напрашивается очевидный ответ, – после некоторой паузы проговорила Алиса. – Ты же сам мне говорил, что Крутицкий занимался подобного рода грязными делишками. А тут – такая удача. Одна – несовершеннолетняя мать-одиночка, другая – ее сестра, больна астмой. Заступиться за них некому – делай, что хочешь!

– Да, но почему именно они?

– В смысле? – не поняла Алиса.

– Видишь ли, когда я работал по делу фонда, мне удалось выяснить, что сотрудничал Крутицкий только с несколькими роддомами. Я так понимаю, что там у него были, так сказать, хорошо прикормленные эскулапы. А вот Наташа Белова рожала в совершенно другом месте. И вот еще что интересно. Главврач и акушерка, которые принимали те самые роды, очень поспешно уволились.

– И о чем это говорит?

Сергей пожал плечами.

– Может и ни о чем, но мне кажется, что это был совершенно определенный заказ, за который Крутицкому, да и врачам нехило заплатили.

– То есть, ты хочешь сказать, что кому-то было выгодно, чтобы ребенка Беловой официально признали умершим? – догадалась Алиса.

– Именно, Лисенок. Но на самом деле, мальчика просто продали в другую семью. Считай, что Крутицкий на этом деле заработал дважды.

– Дикость какая-то! Но кому это могло быть нужно?!

Повисло тягостное молчание.

– Послушай, Сереж, а ты случайно не знаешь имени отца ребенка Наташи Беловой? – осторожно поинтересовалась Добрынина. – Потому что если разобраться, то кроме него, заинтересованных людей больше нет.

Сергей слегка улыбнулся и кивнул.

– Я тоже так считаю, – произнес он. – Вот только кто он, никто не знает. Сама Наташа никому ничего не говорила, да и то, что удалось накопать ее старшей сестре, нам тоже пока неизвестно. Думаю, что именно этой информацией она и шантажировала покойного Антона Владимировича. Я, конечно, могу только предполагать, но мне кажется, что Катя просто хотела вернуть своего племянника. Она поняла, что официально сделать этого не получится, и затеяла собственное расследование. Судя по всему, узнала она много такого, что очень не понравилось Крутицкому, и даже напугало его.

– Так значит, это все-таки он убил Катю Белову? – спросила Алиса.

– Бред! – категорически возразила Марина Вячеславовна, – Антон был ужасным трусом. У него кишка была тонка для такого. Вот тихая подлость – это его! Но убить своими руками – нет!

– Мне тоже так кажется. Кроме того, ведь и он тоже умер не своей смертью, – согласился Шатров.

– А как же Элла? – спохватилась Алиса, – Она действительно сама отравилась снотворным?

Шатров вдруг резко встал и начал быстро ходить по комнате. Алиса и Добрынина сидели молча, глядя на него, как завороженные.

– Вот оно! Ну, конечно же! Как же я раньше не сообразил! – воскликнул он наконец и звонко хлопнул себя по лбу, – Элла никогда не могла бы этого сделать! Помните, Марина Вячеславовна, что именно она сказала вчера за обедом, когда Эрнест Фридрихович предложил ей таблетки от головной боли? Она тогда ответила, что никогда не принимает никаких лекарств!

– Точно, Элка упомянула, что у нее аллергия на многие препараты, – возбужденно подтвердила Добрынина. – Ай да Шатров! Получается, это были не ее таблетки! Это еще раз доказывает, что ее убили…

– И убили очень вовремя, – подхватила Алиса. – Ты прав, Сережка, есть кто-то третий.

– Замечательно! – саркастически усмехнулась Марина Вячеславовна, – В этом случае у нас выбор богатый! Чисто теоретически, отцом ребенка мог быть любой представитель мужского пола. Например, тот же Дима Костров, или Пахомов, или Кравчук…

– Марина Вячеславовна, мы действительно, можем гадать до бесконечности, – прервал ее разбушевавшуюся фантазию Сергей. – Единственное, что нам может помочь – это те самые бумаги, собранные Катей, о которых шла речь. Что-то в них было такое, отчего этот человек начал убивать. Причем, заметьте, – Сергей поднял вверх указательный палец, – он не опасался того, что мог рассказать Касаткину лично я. Ему было все равно, захочет ли Егор Николаевич вести дела с Крутицким или нет. Ему было важно заставить замолчать тех, кто, так или иначе, оказался в курсе истории с ребенком Наташи Беловой.

– Ты считаешь, что Элла Эдуардовна знала о том, чем на самом деле занимался ее муж?

Шатров развел руками.

– Этого мы пока тоже не знаем наверняка. Думаю, вряд ли. Мне кажется, что ее просто-напросто сочли идеальной кандидатурой, на которую можно свалить вину за все произошедшее. А прийти к этой гениально мысли нашему мистеру «X» помог сам капитан Проскурин. Слишком уж он уцепился за версию о ревнивой супруге и напирал на нее изо всех сил.

– Это точно, – снова поддакнула Марина Вячеславовна. – Причем, все остальные возможности он даже и не рассматривал, хотя я лично, очень непрозрачно намекнула ему, что, скорее всего, дело в том, что под прикрытием фонда Крутицкого проворачивались некие махинации. И, кстати, настоятельно посоветовала ему поговорить с тобой.

– Быть может, дело и не закрыли бы так быстро, если бы не внезапная кончина главной подозреваемой, – продолжил свою мысль Шатров, – В конце концов, Элла Эдуардовна, как женщина вполне обеспеченная, вполне могла нанять грамотного адвоката, который бы мигом развалил обвинение, но тут, очень кстати, Крутицкая умирает, да еще, якобы, сама признается во всех смертных грехах.

– Да, ребята, профессионально сработано, нечего сказать! – вздохнула Добрынина. – И что мы теперь будем делать?

– Пока не знаю. Мне надо подумать.

– И сколько ты будешь думать? – нетерпеливо спросила Марина Вячеславовна.

– Пока не систематизирую все факты. Кстати, надо бы собаку нашу вывести погулять, – рассеяно добавил он.

– Я уже. Между прочим, у меня сегодня тоже состоялся весьма необычный разговор, – сообщила Алиса.

– С кем это?

– С Викторией Алексеевной Касаткиной. Она изо всех сил пыталась меня убедить повлиять на тебя.

– Не понял? В каком это смысле? – искренне удивился Шатров.

Добрынина тоже изумленно уставилась на Алису.

– Просто ей кажется, что ты лезешь не в свое дело. Она, якобы, хорошо знала Эллу. По ее словам, она была очень ревнивой и неуравновешенной женщиной, крайне озлобленной на своего мужа за постоянные измены. И то, что произошло – очень печально, но вполне логично. Виктория Алексеевна дала мне понять, что ни она, ни ее муж не желают больше копаться в этой истории. Их вполне удовлетворяет официальная версия полиции.

– Вот значит как! – присвистнула Марина Вячеславовна. – Интересный поворот! Ах, Вика, Вика! Что ж ты так нервничаешь-то?

Сергей машинально вытащил из кармана слегка смятую пачку и вытянул оттуда сигарету. Он начал ее крутить между пальцев, отчего вскоре на полу образовалась целая горка табака. Спохватившись, он нагнулся, кое-как собрал мусор, выбросил в урну, и, не говоря больше ни слова, ушел на балкон.

– И что это значит? – недоуменно подняла косматые брови Добрынина.

«Точь-в-точь – сова из мультика про Винни Пуха!» – подумала про себя Алиса.

– Он же сказал – ему надо подумать, – улыбнувшись, сказала она вслух, – Сережка всегда так делает, когда чем-то сильно озадачен. Не обижайтесь на него, Марина Вячеславовна.

– Да у меня и в мыслях не было обижаться. Ладно, тогда и я, пожалуй, пойду. Тоже поразмышляю, может чего-нибудь и надумаю.

Марина Вячеславовна поднялась и накинула плащ. Мурка сонно завиляла хвостом и проводила гостью ленивым «Гав!».

Алиса закрыла дверь на ключ и, не выключая свет и не раздеваясь, прилегла на кровать. Сон подкрался незаметно, и уже через пару минут глаза ее слиплись сами собой.