Текст книги "Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

Привилегии

Привилегии для духовенства. – Подсудность членов университета. – Освобождение от повинностей и налогов. – Хранители привилегий. – Соблюдение привилегий. – «Члены и подданные университета». – Найти управу на начальство

В Средние века слово «клирик» означало не только церковника, но и просто грамотного человека, ведь образование давалось Церковью. Учителя и студенты обычно были клириками, и на ранних этапах, чтобы мальчик сделался школяром, ему выбривали тонзуру на макушке, благо это не было связано с принесением монашеских обетов. Многие учащиеся университета уже были церковнослужителями или принадлежали к духовенству. Однако встречались среди них и миряне. Возникла проблема равноправия: распространяются ли привилегии духовенства на однокашников студентов-клириков?

Со времен римского императора Константина Великого (323–337), сделавшего христианство признанной на государственном уровне религией, клирики могли подвергаться только церковному, а не светскому суду. Поднявший руку на церковника подвергался отлучению от Церкви, и отменить это решение мог только папа римский.

Папа Целестин III в 1194 году издал особое распоряжение, в соответствии с которым даже гражданские дела студентов-клириков должны были передаваться церковному суду тех мест, где они проходят обучение. Хорошо это или плохо? Ведь данную папскую буллу можно было истолковать и таким образом, что студентам-клирикам не избежать церковного суда, где бы они ни находились. А в Париже, например, где было хорошо развито обычное право, студентам было проще предстать перед светским судом, чем перед церковным.

На итальянских студентов и преподавателей Болонского университета распространялось уложение 1158 года императора Фридриха I Барбароссы (1155–1190): они могли выбирать между юрисдикцией епископа, магистра гражданского права и местного светского судьи. Французский король Филипп Август (1180–1223) в хартии 1200 года уточнил, что никакой представитель городских властей не может арестовать студента или посадить его в тюрьму, если тот не совершил чудовищного преступления, которое требовало немедленного заключения виновного под стражу. Но даже в этом случае преступника следовало препроводить в тюрьму, не подвергая побоям, и передать церковному суду. Если час был неурочный, злоумышленника надлежало поместить под стражу в помещении университета. То же правило распространялось на слуг-мирян, каноников и их слуг. Если же кто ударит студента (за исключением случаев законной самообороны) и использует оружие, камни, палку, то свидетели-миряне должны схватить виновных и передать королевским властям.

Преподаватели и студенты Парижского университета восторженно встретили эту хартию. Отныне клирики и студенты-миряне были уравнены в правах. Церковь брала университет под свою защиту, ведь сам папа считался его покровителем. Согласно булле 1231 года, изданной папой Григорием IX (1227–1241), только епископ имел право содержать тюрьму для студентов. В итоге члены Общества стали подсудны исключительно университету.

Несколько веков спустя тот же принцип был соблюден в России. Указ Петра I от 7 июля 1701 года «завесть в академии учения латинския» стал привилегией для Славяно-латинской школы: признание государством ее академического статуса подразумевало судебную автономию – изъятие из-под юрисдикции приказов, за исключением уголовных дел. Преподаватели и ученики были подсудны училищному начальству, а «блюститель» (ректор) – патриарху.

Московский университет находился под покровительством императрицы и подчинялся непосредственно Сенату, все его «чины» подвергались исключительно университетскому суду.

Университеты служили источником обогащения для своего города: привлекали печатников, повышали товарооборот лавок, торговавших книгами, бумагой, пергаменом, воском; поправляли дела галантерейщиков и кабатчиков; давали возможность заработать владельцам недвижимости, сдававшим квартиры школярам и учителям. Поэтому для привлечения студентов университетам предоставлялись права и привилегии.

Права были значительные: например, освобождение от службы в армии, что было особенно важно в военное время, а в те времена войны шли постоянно. Кроме того, университеты владели неотчуждаемым имуществом и не платили некоторые налоги.

В 1252 году папа Иннокентий IV объявил, что студенты и преподаватели университета Сиены не должны привлекаться к принудительным работам и выплачивать налоги на собственность, взимаемые городскими властями. Преподаватели права и латыни избавлялись от военной службы, а последние еще и от караульной – они не должны были ходить в ночной дозор. Согласно привилегии, предоставленной в 1303 году королем Иерусалима и Сицилии Карлом II университету Авиньона, студенты освобождались от всех налогов. Питомцы Сорбонны тоже освобождались от налогов и пошлины за въезд в город. В Реймсе, согласно привилегиям, предоставленным королем Генрихом II (1547–1559) и его преемниками, принесший присягу школяр освобождался от обязанности нести караульную службу, разных податей и налога на вино. Испанский король Филипп II (1556–1598), основавший университет в Дуэ, освободил от ввозной пошлины личные вещи школяров, а также товары, которые были им необходимы, а сами они были избавлены от подушной подати, их книги не подлежали конфискации. В Москве дома профессоров университета освобождались от «постоев и всяких полицейских тягостей». В Голландии преподаватели и студенты не платили налог на алкогольные напитки в пределах шести бочек пива и двухсот литров вина в год.

Выпускники Болонской юридической коллегии были приравнены к всадникам-рыцарям. Встречались и такие привилегии, которые сегодня звучат довольно экзотично: например, подданным германских университетов позволялось узаконивать внебрачных детей, восстанавливать гражданскую честь, утверждать в должности нотариусов и увенчивать лаврами поэтов.

Ради этого можно было вытерпеть некоторые ограничения: долгополые сутаны (которые к тому же со временем вышли из употребления), обязательное посещение церковных служб, использование латыни при любых обстоятельствах… Однако те, кто записывался в студенты только для получения привилегий, как правило, долго в их рядах не задерживались.

Филипп Август назначил парижского прево[25]25
  Прево – королевский чиновник, обладавший судебной, фискальной и военной властью в пределах своего административного округа.


[Закрыть], прежде немало повоевавшего со студентами, королевским хранителем привилегий Парижского университета. Он повиновался ректору, которому приносил присягу. Впоследствии эту должность исполняли епископы. В Париже хранителя привилегий выбирали из числа епископов Реймса, Mo, Санлиса и Бове; в Оксфорде за этот титул спорили епископы Лондона и Солсбери; в Саламанке им становился архиепископ Компостеллы, в Авиньоне – вигье (земский судья). Хранители привилегий выступали в роли судей и наказывали за нарушения отлучением от Церкви, епитимьей или запретом на преподавание.

Привилегии соблюдали строго. В 1304 году студент Пьер Лебарбье был схвачен за убийство. Прево Пьер Жюмель разобрал его дело, признал студента виновным и повесил. Это вызвало бурю негодования не только в университете, но и во всём парижском духовенстве. Ректор остановил чтение лекций, а председатель духовного суда созвал на Рождество Богородицы представителей Церкви, чтобы пройти с ними в торжественной процессии с крестами и хоругвями к дому прево. Там каждый из участников должен был бросить в дом камень, громко произнести грозное проклятие: «Отступи, отступи, сатана проклятый! Признай свое преступление и дай удовлетворение матери нашей, святой Церкви, которую ты, сколько тебе было по силам, поразил и оскорбил в ее привилегиях».

Король принял сторону духовенства – сместил прево и приказал ему дать университету удовлетворение. Университет довел свою месть до изощренности, потребовав, чтобы прево собственноручно снял труп Лебарбье с виселицы, поцеловал его в губы, положил в гроб и, провожая его до церкви, где должно было происходить отпевание, останавливался на каждом перекрестке и, положа руку на гроб, говорил: «Добрые люди, вот клирик, которого я без всякой с его стороны вины предал смерти; молитесь за него». Несчастный прево должен был подчиниться и затем еще ехать к папе, чтобы просить о снятии с себя отлучения от Церкви.

Правда, в период грандиозных бедствий, каким стала, например, Столетняя война, короли «забывали» о привилегиях университетов, в частности об освобождении их от налогов, потому что деньги требовалось получить любой ценой. Так, в 1411 году французский король Карл VI обратился к Парижскому университету за финансовой помощью; в 1416-м и 1418-м его обложили податью и заставили платить налог с продажи вина, а с 1437 по 1444 год уже Карл VII, отвоевывавший собственную страну у англичан, практически каждый год требовал от Сорбонны внести долю в общие усилия. В июне 1419 года, в апреле 1420-го и в феврале 1437-го членам университета даже пришлось нести караульную службу. Надо отметить, что корпоративный дух университета тогда был сильно подорван: сказались невыносимое напряжение, в котором приходилось жить многие годы, лишения, нищета, постоянная угроза жизни и здоровью… Тут, как говорится, не до жиру – оставили бы в покое. Зато потом, когда непосредственная опасность миновала, к членам университета вернулось чувство собственного достоинства.

В Монпелье в 1556 году несколько немецких студентов, возвращавшихся с крещенской пирушки с зажженными факелами, наткнулись на ночной дозор, который их разоружил. Поднялся большой шум. Школяры донесли бальи о том, что их привилегии были попраны, и капитан гвардейцев схлопотал выговор.

В 1703 году отпущенных на каникулы учеников Славяно-латинской академии Софрона Арикова и Григория Уварова чуть было не записали в драгуны, но они обратились к экзарху (местоблюстителю патриаршего престола) Стефану Яворскому, после вмешательства которого их прислали обратно в академию. В 1711-м произошел гораздо более значительный инцидент, чуть не приведший к международному скандалу: студентов академии избили на дворе польского резидента Шпрингера. Пострадавшие подали челобитную в Сенат, и по его указу Посольский приказ организовал расследование. Шпрингер пошел к ректору академии мириться и встретил у него достаточно теплый прием, но на академическом дворе на него напали «префект с другими старцами и студенты, которых было человек с двадцать», «паки били и увечили дубьем, и бив, замкнули его в особую келью, в которой он ночевал». Послу чуть не переломали ноги, подбили глаз и оцарапали лоб, однако он предпочел замять конфликт. Поляков, виновных в нападении на студентов, допросили и выслали из России. Еще один пример: 23 ноября 1743 года студент академии Иван Миронов пошел за хлебом и оказался невольно втянут в потасовку на Тверской улице. В ходе разбирательства его заподозрили в побеге из академии, однако после дознания «по резолюции Московской Полицмейстерской канцелярии велено онаго школьника Ивана Миронова отослать в вышеозначенную Московскую академию» в распоряжение ее властей.

«Членами и подданными университета» (membra et supposita universitatis) были не только преподаватели и учащиеся, но и университетские сторожа, прислуга, книготорговцы, продавцы бумаги и пергамена, переписчики, типографщики, переплетчики и орнаментщики, аптекари, содержатели бань, изготовители математических, астрономических и хирургических инструментов, банкиры, ссужавшие профессоров и студентов деньгами, посыльные, через которых шла простая и денежная корреспонденция. Даже трактирщики, привечавшие в своих заведениях учащуюся молодежь, претендовали на привилегированную подсудность. Посыльные же перед вступлением в должность приносили присягу и получали грамоту, удостоверявшую их личность и гарантировавшую неприкосновенность. Например, в грамоте, выданной Гейдельбергским университетом, говорилось: «Предоставляем такому-то нашему посыльному по разным делам учителей и учащихся пользоваться всеми правами и вольностями нашего университета при путешествиях его как на суше, так и на воде и приглашаем всех и каждого, как скоро он будет проходить чрез ваши земли, местечки, города и проч. с вещами, книгами, платьем и другим имуществом вышеупомянутых учителей и учащихся, давать ему свободный и беспошлинный пропуск и снабжать по его просьбе всем, в чем будет нуждаться».

Теоретически подсудность университету была значительным преимуществом, но на деле всё, как обычно, упиралось в «человеческий фактор». Порой студенты не могли найти управы на свое непосредственное начальство.

Выше уже упоминалось, что А. Н. Радищев и другие русские студенты, отправленные учиться в Лейпциг, были вынуждены подчиняться назначенному им в наставники майору Бокуму, который всячески обирал и обижал своих подопечных. Когда те попытались жаловаться в вышестоящие инстанции, майор решил продемонстрировать им свою власть: «…придравшись к маловажному проступку князя Трубецкого, посадил его под стражу, отлучив от обхождения с нами, и приставил у дверей комнаты, в которую он был посажен, часового с полным оружием, выпросив нарочно для того трех человек солдат». Кроме того, арестованному («а нам за ним, если не уймемся») пригрозили телесным наказанием – ударами тесака по спине. Такие меры произвели прямо противоположное действие. Студенты пришли всей гурьбой просить об освобождении Трубецкого, но встретили грубый отказ. «Сие уязвило сердца наши глубоко, и мы не столько помышлять начали о нашем учении, как о способах освободиться от толико несноснаго ига».

Насакин, сосед Трубецкого по комнате, не получал из дому ни копейки, а потому претерпевал большую нужду. Не имея денег на дрова, он простудился и попросил Бокума отдать приказание истопить его горницу. Наставник пришел в раздражение и отвесил Насакину пощечину; тот растерялся, поклонился и вышел вон. Студенты пришли в негодование, ведь на месте несчастных товарищей мог оказаться любой из них. После обсуждения ситуации постановили, что Насакин должен пойти и ударить Бокума, иначе они не будут с ним знаться. Дальнейшие события могли обернуться для студентов весьма печальными последствиями: Насакин, подчинившись требованию коллектива, вернул обидчику пощечину; но, поскольку при нем была шпага, Бокум в своем донесении «наверх» заявил, что Насакин покушался на его жизнь. (Радищев носил при себе карманные пистолеты, заряженные дробью; к счастью, это обстоятельство Бокуму осталось неизвестным, иначе он мог бы вскрыть целый «заговор».)

Студенты решили опередить события и сами заявили о своем поступке, который считали правильным, университетскому ректору.

«Возвратяся от него, души наши покойны не были. Мы чувствовали наш проступок, но чувствовали и тягость нашего положения… Мы рассуждали, что наш поступок, конечно, не одобрят, что Бокум расцветит его тусклыми красками клеветы, что если посадил под стражу за маловажный поступок, может сделать над нами еще более и мы возвращены будем в Россию для наказания, а более того, на посмеяние; и для того многие из нас намерение положили оставить тайно Лейпциг, пробраться в Голландию или Англию, а оттуда, сыскав случай, ехать в Ост-Индию или Америку». Но майор посадил каждого из них под стражу в своей комнате, отобрав все колющие и режущие предметы. Он перехватывал письма студентов, поэтому их доношение российскому послу в Дрездене не дошло до адресата. «На почту относимы письма наши были одним из наших учителей, который из единаго человеколюбия жертвовал всем своим тогдашним щастием и отправился в Россию для нашего защищения, взяв от нас на дорогу одни карманные часы, в чем состояло всё тогдашнее наше богатство, но в предприятии своем не успел».

Жестокий наставник стремился довести дело до суда:

«Не довольствуяся тем, что посадил нас под стражу, Бокум испросил от совета Университетскаго, чтобы над нами произвели суд. К допросам возили нас скрытным образом, и судопроизводство было похоже на то, какое бывало в инквизициях или в Тайной канцелярии, исключая телесныя наказания». В итоге по решению суда студенты были освобождены. «Конец сему полусмешному и полуплачевному делу был тот, что Министр (посол. – Е. Г), приехав в Лейпциг, нас с Бокумом помирил, и с того времени жили мы с ним почти как ему неподвластные; он рачил о своем кармане, а мы жили на воле и не видали его месяца по два».

Бунты

Забастовки и переселения. – Затяжные конфликты. – Власти берут верх

В раннем Средневековье университеты были настоящими общинами: разница в возрасте, социальном и материальном положении учителей и учеников была невелика, они жили в одном доме, ели за одним столом, разделяли общие интересы. Неудивительно, что магистры принимали участие даже в играх и дебошах школяров, а во время разного рода инцидентов все держались друг за друга. Университет был настолько автономным образованием, что запросто мог перемещаться из города в город. Угроза такого перемещения служила действенным аргументом в спорах с властями.

Самым ярким примером конфликта такого рода служит забастовка Парижского университета в 1229 году.

Ректор собора Парижской Богоматери перестал выдавать лицензии на преподавание магистрам с Малого моста[26]26
  Малый мост соединял остров Сите, на котором стоит собор Парижской Богоматери, и левый берег Сены, где открывались «независимые» школы. В те времена на мостах строили жилые дома, и преподаватели этих школ жили на Малом мосту со своими учениками.


[Закрыть], принимавшим слишком активное участие в богословских спорах между реалистами и номиналистами. Университет обратился за защитой к королеве Бланке Кастильской, но та отказала. Тогда занятия прекратились, а школяры и профессора разбрелись в разные стороны – в Орлеан, Анже, Реймс и Оксфорд. Папа Григорий IX издал буллу, превозносившую университет Парижа – «матерь наук», и послал вести переговоры с французским двором епископа Ле-Мана и Санлиса и архиепископа Шалона, но прошел целый год, а они так ничего и не добились. Тогда новой буллой, обращенной к магистрам и школярам, папа наделял их полномочиями принять новый, расширенный устав (1231), а главное – правом прекращать занятия, пока королевское правосудие не даст им полное удовлетворение.

Угроза прекратить лекции была очень действенной, ведь речь шла о международном престиже города, да и всей страны. В 1278 году руководство Парижского университета пригрозило прибегнуть к забастовке из-за ссоры с аббатством Сен-Жермен-де-Пре (две общины не могли поделить земли, в частности заливные луга), заявив, что прекращение лекций – единственное оружие в руках мирных пришельцев, «которым туземцы постоянно чинят несноснейшие обиды».

В 1321 году одного из студентов Болонского университета магистраты приговорили к смерти по подозрению в похищении молодой женщины. Магистр права Гульельмо Толомеи подбил студентов на выступление с протестом против нарушения городскими властями университетских привилегий. Масса студентов перебралась в соседнюю Сиену, где их приняли с распростертыми объятиями и прекрасно устроили с помощью щедрых пожертвований горожан.

Некоторые конфликты длились десятилетиями и не всегда заканчивались победой университетов. Например, в 1539 году Парижский университет захватил луг Пре-о-Клер и начал там самовольную застройку. Были размечены улицы, цирюльник поставил свою лавку на берегу реки. В свою очередь, монахи из монастыря Сен-Жермен-де-Пре совершали встречные действия. В 1548 году вооруженная толпа студентов напала на монахов, потравила виноградники и отступила в боевом порядке под нажимом полиции, унеся с собой вырванные лозы, которые потом были торжественно сожжены возле церкви Святой Женевьевы в Латинском квартале.

Столичный парламент возмутился и, несмотря на заступничество ректора, начал расследование. Границы земельных участков и права собственности на землю были четко обозначены, любые проявления насилия запрещены под страхом виселицы, а домовладельцев обязали заявлять в полицию на квартирующих у них студентов, которые могли оказаться смутьянами.

Учащиеся притихли, но не успокоились. Майским вечером 1557 года из окна одного из домов, построенных на землях, которые члены университета считали своими, раздался выстрел, сразивший школяра из Бретани. Его товарищи схватились за оружие, три дома подожгли. Вмешалась полиция; кто-то был убит, кто-то арестован.

Беспорядки разгорелись с удвоенной силой. Пришлось вмешаться королю, который направил в район противостояния войска, конфисковал Пре-о-Клер и потребовал наказать виновных. Один клирик, Батист Кокастр, был повешен, а его труп сожжен. Несколько коллегий закрыли, парламент своим постановлением приостановил занятия в Королевском коллеже. Королевским эдиктом от 23 мая всем иностранным студентам повелевалось покинуть Францию в двухнедельный срок; в университете остались только интерны. Только впоследствии, после униженных просьб и покаяния делегатов университета, Генрих II отменил свое суровое решение. Пре-о-Клер был окончательно застроен к 1652 году, лишив студентов простора для буйства.

В Голландии учащиеся также поднимали бунты, если какой-то конфликт противопоставлял их властям. В Лейдене такие вспышки были отмечены в 1594,1608,1632 и 1682 годах, во Франекере – в 1623-м, в Гронингене – в 1629 и 1652-м. Наказания варьировались от штрафа до исключения или помещения под стражу на хлеб и воду.

В Париже лейтенант полиции ла Рейни, исполнявший эту должность с 1667 года, поступал с буянами сурово: зачинщиков беспорядков ждала тюрьма. В 1749 году его преемник д’Аржансон велел за нападки на правительство арестовать студента Франсуа Бониса и посадить в Бастилию; позже его выслали на юго-запад страны, в Перигор.