Текст книги "Повседневная жизнь европейских студентов от Средневековья до эпохи Просвещения"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Посвящение в студенты

«Лисы» и бурши. – Обряды посвящения. – Дедовщина. – Студенческие общества

Средневековый университет являлся, по сути, цехом, корпорацией, созданной по образу и подобию других «профессиональных союзов». У любого мастера были ученики и подмастерья; в университетах у магистров и профессоров были студенты и бакалавры. Ремесленники подчинялись правилам своего цеха; у университета был свой устав. Люди, занимающиеся одной профессией, селились на определенной улице; практически в каждом университетском городе был свой «Латинский квартал». У ремесленных цехов были свои ритуалы, праздники, даже свое арго; в университетах строго соблюдали церемонии, почитали святых покровителей и говорили на латыни. Наконец, подмастерья должны были совершить турне по Европе и создать «шедевр», чтобы быть произведенными в мастера; студенты переходили из университета в университет, попутно сдавая экзамены, прежде чем получить степень доктора.

В процессе этих странствий они образовывали сообщества, жившие в складчину и избиравшие старшего из своей среды. В Германии такое сообщество стали называть бурсой[21]21
  Burse (от др. – греч. βυρσα – кожа, бурдюк) – кошелек; здесь: деньги, используемые совместно (нем).


[Закрыть], а старшего – ректором[22]22
  Ректор – руководитель (лат.); это звание тогда присваивалось самым разным гражданским чиновникам и церковным иерархам.


[Закрыть]. Новенького именовали «лисой» (Fuchs) или «рыжиком»; его целью было стать полноправным членом ватаги – буршем. Проще всего это было сделать, прибившись к землякам. Но одного общего происхождения мало, новичок должен был пройти обряд посвящения, который становился настоящим испытанием на прочность. Зато потом он всегда мог рассчитывать на помощь и поддержку «братьев по цеху».

В «оседлых» студенческих общинах эти правила также поддерживались и культивировались. Новички непременно должны были явиться к землякам. Чтобы вступить в «братство», было недостаточно продекламировать «Отче наш» или предъявить справку о зачислении в университет с принесением присяги. Братство студентов было светским обществом, и «рыжикам» предстояло пройти через шутовской обряд посвящения, в котором присутствовала «дедовщина».

В руководстве для школяров конца XV века «Manuale Scolarium» описана церемония «очищения», имеющая целью превратить неотесанного юнца, полуживотное, чьи запах дикого зверя, бегающий взгляд, длинные уши и острые зубы, похожие на клыки, вызывают общий хохот и насмешки, в человеческое существо. Ему отрывают «рога», стачивают зубы, его отмывают от грязи. В пародии на исповедь он кается в невероятных прегрешениях. Бывший деревенщина, явившийся в город «из дикого леса», должен превратиться в «культурного человека».

На деле новичка подвергали издевательским процедурам: заставляли полоскать рот жидкостью из отхожего места, били, щипали, стригли тупыми ножницами, обрезали ногти, пихали в рот всякую дрянь и при этом задавали коварные вопросы типа «Сколько блох входит в меру?». Если растерявшийся «лис» (или «птенец») отвечал «не знаю», то получал пощечину со словами: «Дурак, они не входят туда, а выпрыгивают оттуда».

В разных общинах обряды отличались друг от друга. Например, в Монпелье новичок должен был «совершить прыжок» (с высоты или через препятствие). По их завершении посвященный целовал руку бакалавра, который только что над ним издевался, и устраивал пирушку для новых товарищей. После этого он поступал в слуги к одному из старших, должен был чистить его одежду и обувь, быть у него на посылках, прислуживать за столом. Только через год, задав новую пирушку, «птенец» становился «стариком» и мог сам тиранить новичков.

В Авиньоне новичка называли «желторотиком». В первый год учебы ему полагалось оказывать «старикам» разного рода услуги и выказывать к ним почтение. Он приглашал студентов на собрания, убирал со стола, не мог сидеть, высказываться и покрывать голову в присутствии старших, которые при нем сидели в шляпах, должен был идти по улице позади них и занимать место в задних рядах. За непослушание полагалось несколько ударов линейкой. По истечении годичного срока «желторотика» ждало последнее испытание. Если старшие высказывались за его принятие, то по рекомендации наставников его окатывали водой, чтобы смыть пятно «желторотости», после чего любой назвавший его «желторотиком» получал два удара линейкой.

В Алькале новеньких клали на колесо, выгоняли на улицу без верхней одежды, когда шел снег, били палками, отбирали диплом… Испанец Франсиско де Кеведо (1580–1645) вспоминал о своем первом дне в университете: «Я вошел во двор и не успел оглядеться, как они окружили меня, крича: „Новичок!“ Чтобы не подавать виду, что мне не по себе, я засмеялся; человек восемь или девять со смехом подошли ко мне». Находчивый неофит освоился довольно быстро, его приняли в общину со словами: «Да здравствует наш товарищ, примем его в друзья; пусть он пользуется правами старших: может получить чесотку, ходить грязным и так же страдать от голода, как мы!»

Обряд «крещения» новичков в Голландии отличался такой жестокостью, что в 1606 году Штаты своей властью запретили его проведение во Франекере.

Мартин Лютер одобрял обряды посвящения, считая их прологом к нелегкой студенческой жизни и подготовкой к грядущим испытаниям. Зато Эразма Роттердамского они возмущали. «Просто невероятно, что молодые люди, предающиеся изучению вольных искусств, могут до такой степени впадать в безумие, но еще более невероятно, что наставники молодежи одобряют это беспутство. Глупость, низость и жестокость прикрывают именем традиции, словно пагубная традиция не может быть укоренившимся заблуждением, которое следует истреблять с тем большим усердием, чем более широкое распространение оно получило».

Однако зло пустило корни слишком глубоко: бывшие «желторотики», пережившие побои и унижения, стремились отыграться на тех, кто приходил им на смену, и начиналась цепная реакция.

«Физически сильные мальчики тиранят тех, кто послабее, требуя от них выполнения самой черной и недостойной работы, вплоть до чистки обуви, – рассказывает леди Крейвен о порядках, царивших в Итоне в конце XVIII века. – Им позволяют обманывать друг друга, и самый ушлый пользуется наибольшим уважением. Да, в наших школах поощряют дружбу, но это дружба между ворами. Школьника будут бить, если у него не сыщется друга-защитника. Одним словом, там насаждается полнейший эгоизм».

Руководство университета в Кане в XV веке попробовало организовать студентов в братство наподобие монашеского ордена, чтобы положить конец этим отвратительным светским ритуалам. В Авиньоне тоже существовало братство студентов под покровительством святого Себастьяна с резиденцией в часовне Панисс; его глава назывался приором или ректором. Сначала оно состояло из студентов юридического факультета, потом к нему примкнули медики и богословы. Но всё это внешнее благочестие никак не повлияло на «светские» традиции.

В середине XVII века зародилась мода на студенческие общества, отличные от землячеств. Веком позже она захлестнула немецкие университеты. В одном лишь Гёттингене в шестидесятые годы XVIII столетия существовало около дюжины таких обществ, в названиях которых отражались проповедуемые ими идеалы: «Добродетель и Дружба», «Согласие и Искренность», «Согласие и Молчание», «За Родину и братскую любовь», «Надежда», «Невинность» и т. д. Названия часто были латинскими. Эти общества были скопированы с масонских лож со всей их иерархией, тайными ритуалами и разветвленной структурой («материнская ложа» контролировала «дочерние»). Вместе с тем студенческим объединениям были свойственны порочные черты общества в целом с его сословными предрассудками. Например, в 1747 году в Гёттингене появился орден Мопсов, высоко ценившийся аристократией, а какое-то время там же существовал орден лакеев, объединявший слуг студентов из благородного сословия, который, естественно, отличался от ассоциаций студиозусов из числа буржуазии.

Конечно, у каждого из этих объединений были свои обычаи и собственный кодекс чести, но все они одинаково подчинялись власти «старших», которые тиранили новичков, то есть «дедовщина» цвела там махровым цветом. Та же картина наблюдалась в студенческих землячествах. Даже если в уставах провозглашался принцип дружбы, эти объединения воспроизводили модель общества времен абсолютизма, подражая образу жизни аристократии. Там пили до потери пульса и при малейшем намеке на оскорбление хватались за шпагу, порой с трагическими последствиями. Прямую противоположность этим буйным обществам являло собой гёттингенское объединение поэтов – Союз Рощи (1772–1774), члены которого придерживались высоких нравственных идеалов и провозглашали культ природы. «Питомцы муз» нарочито отвергали нравы, царившие в студенческих землячествах, насаждая учтивые формы общения и дух истинной дружбы. По сословному составу этот союз из четырнадцати членов был неоднороден, но в нем впервые применялись революционные принципы равенства и братства, а личные качества ставились выше социального происхождения.

«Нации»

Сообщества иностранных студентов. – Национальный состав «наций». – Ксенофобия. – Взаимовыручка

Университеты сразу стали открытыми для иностранцев. Иноземные студенты, составлявшие солидный процент от общего количества учащихся, предпочитали не растворяться в общей массе, а держаться друг друга, образовывая землячества, основанные на принципах взаимопомощи. В Болонье, например, чтобы поступить в университет, достаточно было вступить в землячество.

Со второй половины XII века землячества стали называть «нациями»; этот термин упоминается в булле папы Гонория III от 1222 года. У каждой «нации» было свое самоуправление: во главе ее стоял избиравшийся ежегодно прокурор (прокуратор), в задачу которого входило отстаивать имущественные и финансовые интересы землячества. Чересчур многочисленные «нации» подразделялись на несколько секций. Каждая «нация» служила мессу в особой часовне.

К 1249 году на факультете искусств Парижского университета сложились четыре «нации»: «Франция», «Англия», «Нормандия» и «Пикардия», каждая со своим прокуратором и набором прав. Студенты, чтобы обозначить принадлежность к землячеству, прикалывали к одежде ленту определенного цвета, ибо между «нациями» существовало острое соперничество.

Во «Францию» входили, помимо собственно французов, студенты из Испании и Италии. К «Англии» причисляли также школяров из Германии, Шотландии, Скандинавии и славянских стран. После Столетней войны ее переименовали в «Германию». (Поляк Николай Коперник, поступив в 1496 году в Болонский университет, записался в «германскую нацию». Членство в ней, открытое для немецкоязычных студентов, считалось престижным.) «Нормандию» образовывали в основном учащиеся из Руанской епархии, то есть из герцогства Нормандия. «Пикардия» была, наверное, самой пестрой по этническому составу: в нее входили романоязычные уроженцы епархий Бове, Нойона, Амьена, Лана и Арраса; выходцы из Теруана, Камбре и Турне, где говорили как на романских, так и на германских языках; студенты из Фландрии и Голландии.

В Оксфорде «наций» было две: «Север», включая шотландцев, и «Юг», включая ирландцев и валлийцев.

В Орлеанском университете было аж десять «наций», из них самые крупные – «французская», «пикардийская» и «германская». В Лейпциге к трем основным «нациям» – «Саксония», «Бавария» и «Польша» – примыкала отдельная «нация Мейсена» для уроженцев этого города.

В Пражском университете тоже было четыре «нации»: «Богемия», «Бавария», «Польша» и «Саксония». В первую входили выходцы из Богемии, Моравии, южные славяне и венгры, во вторую – австрийцы, швабы, уроженцы Франконии и Рейнских провинций, в третью – силезцы, поляки, русские, в четвертую – жители Мейсенского маркграфства, Тюрингии, Верхней и Нижней Саксонии, Дании и Швеции. Собственно чехи составляли 16–20 процентов от всех студентов. Во время Великого западного раскола «Богемия» приняла сторону короля Вацлава IV (1363–1419) и поддержала решения Пизанского собора 1409 года, остальные «нации» были на стороне папы Григория XII. Тогда 18 января 1409 года король издал Кутногорский декрет, изменив устав университета: магистры из «Богемии» получали три голоса, а остальные «нации» – по одному (раньше у каждой «нации» был один голос). В знак протеста против королевского произвола иностранные (преимущественно германские) профессора и студенты покинули университет. До 1408 года там было примерно 200 докторов и магистров, 500 бакалавров и 30 тысяч студентов; теперь же от пяти до 20 тысяч студентов и 46 профессоров ушли в Лейпциг. Осенью 1409 года ректором университета, ставшего преимущественно чешским, избрали декана богословского факультета Яна Гуса (1371–1415), обличителя недостатков католицизма и одного из основоположников чешского литературного языка. (В 1415 году Констанцский собор приговорил его, к тому времени дважды отлученного от Церкви, к сожжению на костре.)

В немецких университетах «нации» как административная единица уже с XV века были вытеснены землячествами – общественными объединениями, но в скандинавских университетах деление на «нации» сохранялось еще довольно долго.

Не обходилось и без проявлений ксенофобии. Например, конфликты между «Севером» и «Югом» в Оксфордском университете привели к тому, что в 1274 году «нации» запретили. Французский хронист Жак де Витри (1180–1240) писал, что в Париже немцев считают ворами и сводниками, англичан – пьяницами и трусами, французов – заносчивыми и изнеженными, бретонцев – болтливыми и нерешительными, уроженцев Пуатье – изменниками и лицемерами, бургундцев – тупыми и неотесанными, ломбардцев – скупыми и лукавыми, римлян – буйными и неистовыми, сицилийцев – жестокими тиранами, нормандцев – самовлюбленными гордецами, фламандцев – мотами и обжорами, уроженцев Брабанта – вспыльчивыми и вороватыми. Англичане называли нормандцев легкомысленными хвастунами, немцев – гневливыми и похабными, бургундцев – глупыми и не умеющими держать себя в руках. Поляки плохо относились к мазурам[23]23
  Мазуры – жители Мазовии, исторической области Польши в среднем течении Вислы и нижнем течении Нарева и Буга.


[Закрыть], называя их дураками и интриганами. Чехи говорили, что немцы – «волки на арене, мухи на тарелке, змеи на груди и шлюхи в борделе». «Скорее змея нагреется на льду, чем чех пожелает добра немцу». Уроженцы Богемии заявляли, что если сами они происходят от «тела Христова», но тевтоны вышли из «зада Пилата».

Зато земляки (или люди, говорившие на одном языке) прекрасно ладили между собой, оказавшись на чужбине. Например, в Монпелье училось множество «немцев»: из Базеля, Санкт-Галлена, Лейпцига. Феликс Платтер, во время путешествия не раз пожалевший, что поехал во Францию, быстро освоился и утешился. Вновь прибывшие с родины доставляли соплеменникам письма и посылки от родных, а также «свежие» новости. Бедняки или жертвы разбойников всегда могли рассчитывать на помощь: земляки сбросятся и раздобудут им одежду, денег на первое время, а то и какой-нибудь заработок. Уезжавших провожали всем обществом и проводили ночь за дружеской пирушкой «в веселье и разных дурачествах».

Самоуправление

Университетская республика. – Выборы ректора. – Ректор и канцлер. – Прокурор. – Генеральный совет. – Устав

Средневековые юристы называли университетом (universitas) всякий организованный союз людей, всякую корпорацию (corpus), как говорили тогда, употребляя термин римского права. Университетом можно было назвать как любой ремесленный цех, так и город (univers civium).

В Италии существовала традиция городов-республик. Республиками становились и университеты.

В старейшем университете Европы, Болонском, власть в руки сначала забрали студенты, объединявшиеся в общества. Студентов было неизмеримо больше, чем профессоров, к тому же платили-то они, а, как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку. В Падуе, как и в Болонье, студенты утверждали устав университета, избирали ректора из числа своих товарищей, выбирали профессоров и учебную программу.

В Болонье существовало два главных студенческих клуба, состоявших из разных землячеств: итальянцев и неитальянцев. Каждый клуб избирал своего председателя-ректора. Для последнего существовал возрастной ценз: не моложе двадцати четырех лет. Профессора приносили ему клятву в послушании и должны были под страхом штрафа соблюдать предписания студентов, своих работодателей, касавшиеся ведения занятий. С другой стороны, преподаватели образовали свой «профсоюз», который назывался коллегией, то есть артелью. Все профессора были уроженцами Болоньи и не принимали в свои ряды чужаков. Преподаватели делились на «читающих» (титулованных) и «не читающих», то есть не выступающих с лекциями. Прочие университеты, возникшие в XII веке в Европе, взяли эту систему за образец, но универсальной она не стала. К примеру, в Париже профессора сразу захватили бразды правления. Ректора там выбирали сначала прокураторы четырех «наций» и делегаты от преподавателей, а потом одни только преподаватели. Это было неудивительно: в большинстве своем парижские школяры были еще слишком юны, чтобы их неокрепшие голоса веско звучали в общем хоре, и уж тем более им нельзя было доверить переговоры с властями, зачастую проходившие очень сложно. Зато в Шотландии, в Глазго и Абердине, ректоров вплоть до XIX века избирали исключительно студенты.

В Оксфорде глава университета с 1201 года назывался канцлером, а преподаватели образовали свою корпорацию в 1231 году.

«Мандат» ректору выдавали на непродолжительный срок изначально на месяц-полтора. Папский легат во Франции Симон де Брион (1210–1285), впоследствии избранный папой (1281) под именем Мартина IV, понял, что столь частая смена руководства ни к чему хорошему не приводит, и предложил увеличить срок полномочий ректора до трех месяцев. Это правило соблюдалось три года, а затем срок был еще увеличен: в Париже он составлял шесть месяцев, в Шотландии – три года.

В Сорбонне главным факультетом был богословский, однако ректора университету поставлял исключительно факультет искусств (в провинции такого правила не придерживались). Докторам эта должность не светила – ректора избирали из числа бакалавров или лиценциатов. К ректору обращались «монсеньёр» и называли его в разговоре и на письме «Votre Amplitude» («ваша величина»). Университет выплачивал ему пенсию, его парадный костюм был богатым и благородным. Каждые три месяца ректор возглавлял шествие по Парижу во главе четырех факультетов. Все отправлялись в указанную им церковь, и там доктор богословия, облаченный в меха, читал проповедь в присутствии ректора. Ни в одной другой церкви проповеди в это время читать не могли. На боку у ректора висел кошелек; в нем всегда находились 50 экю, которые монсеньёр был обязан отдать королю Франции, если встретится с ним на правом берегу Сены, а король должен был отсчитать ему такую же сумму, если забредет на левый берег. Рассказывают, что Генрих IV и некоторые другие короли нарочно подстерегали университетскую процессию, чтобы получить эти деньги, и ее участники всегда с трепетом вступали на мост. Для короля 50 экю были пустяком, но для университета – значительной суммой.

Ректора избирали преподаватели, но когда 16 декабря 1485 года их выбор пал на фламандского монаха Иоганна Стандонка, студенты взбунтовались. Стандонк был тогда профессором Сорбонны, но прославился как основатель Коллегии Монтегю, печально известной суровым уставом. Новый ректор намеревался применить свои методы воспитания и к студентам, чем резко настроил их против себя.

В германских университетах ректора величали «монархом», хотя он, разумеется, подчинялся королю или императору. Если ректор принадлежал к благородному сословию, обращаться к нему полагалось со словами «ваше сиятельство» (Erlaucht) или «ваша светлость» (Durchlaucht).

В эпоху соборных школ ректор собора становился директором школы, как, например, в соборе Парижской Богоматери. Такие ректоры (канцлеры) сохранились в нескольких университетах, выросших из соборных школ: в Болонье, Монпелье, Вене и Оксфорде. Долгое время канцлер являлся представителем епископа. Он председательствовал на экзаменах, присуждал ученые степени, выдавал дипломы и исполнял роль судьи при рассмотрении дел, находящихся в церковной юрисдикции. Он всегда считался чиновником, чуждым университету, и вступал с ним в конфликт. Особенно часто это происходило в первые годы существования Парижского университета. Впоследствии его роль сошла на нет, сохранившись лишь в английских университетах.

В XIII веке, когда в Париже на холме Святой Женевьевы школы росли как грибы, ректор церкви Святой Женевьевы стал соперником ректора собора Богоматери в вопросе надзора за обучением и присвоением ученых степеней. Тогда в 1245 году факультет вольных искусств избрал собственного ректора, и в дальнейшем ректором Парижского университета всегда становился представитель этого факультета.

В германских университетах были и ректор, и канцлер. Последний имел ученую степень и иногда был профессором; он подчинялся епископу и папе; первое время его назначали, но потом стали избирать. Если канцлер, в задачу которого входил церковный надзор за университетом, слишком активно вмешивался в управление, его отношения с ректором могли быть довольно напряженными.

В России для высшего управления университетом императрица Елизавета Петровна назначила двух кураторов, а для учебных и хозяйственных распоряжений – канцелярию во главе с директором. Первыми кураторами Московского университета стали И. И. Шувалов и Л. Л. Блюментрост (правда, последний скончался прежде открытия университета), первым директором – А. М. Аргамаков (до 1757 года).

В Германии выборы ректора были многоступенчатыми и довольно сложными. На общем собрании университета избирали «управляющий комитет» из профессоров, которые, бросив жребий, назначали троих выборщиков. Те, поклявшись действовать по совести и сообразно разуму, должны были принять решение прежде, чем сгорит восковая свечка длиной в указательный палец; чересчур медлительных могли лишить жалованья на полгода.

В Лейпциге каждая «нация» избирала своего выборщика; четверо выборщиков избирали семерых избирателей – по двое от трех «наций» и еще одного от четвертой; они, в свою очередь, выбирали по одному представителю от каждой «нации» и, сверх того, еще одного человека от той «нации», которая на предыдущем этапе выборов была представлена только одним избирателем; наконец, эти пятеро избирали ректора.

Церемония вступления в должность проходила в церкви. После приветственной речи в честь новоизбранного ректора его предшественник возлагал ему на голову шляпу, вручал серебряный «скипетр» и устав университета, и новый ректор приносил присягу на Евангелии.

В окружение ректора, помимо нескольких проректоров, входили нотариусы, синдики (для ведения судебных дел и деловых сношений), казначеи, коллекторы (для заведования доходами), конвенторы (надзиравшие за школьными общежитиями), квесторы («завхозы» в германских университетах) и др. Во главе каждого факультета стоял декан.

На защите диссертаций присутствовали цензоры; в Сорбонне по завершении экзамена они принимали решение тайным голосованием.

В Киево-Могилянской коллегии начальствующими лицами были ректор, префект (инспектор и эконом) и суперинтендант (надзиратель за благочинием воспитанников).

В Монпелье студенты избирали из своих рядов прокурора – официальное лицо с отличительным знаком в виде жезла, который заведовал университетскими финансами. По уставу 1534 года прокурор имел право отчитывать нерадивых преподавателей. Жалованье учителям выдавалось лишь в том случае, если у прокурора не было к ним претензий. В 1550 году должность прокурора отменили, заменив его четырьмя советниками из числа бакалавров; собирать вступительные взносы поручили сторожу университетской церкви. Однако сами студенты занимали активную позицию. Феликс Платтер вспоминал, как в ноябре 1556 года студент-земляк по фамилии Хохштеттер увел его с урока доктора Сапорты на «демонстрацию» против безалаберных наставников: выстроившись в колонну по одному, студенты при шпагах обошли коллегии всех «наций», вызывая своих товарищей. «Отправились к резиденции парламента. Избранный нами прокурор подал жалобу от нашего имени на небрежение, с каким профессора относятся к занятиям, и потребовал осуществления нашего старинного права назначить двух прокуроров, которые будут удерживать жалованье профессоров, не читающих лекций. В свою очередь, доктора подали свою жалобу через избранного ими прокурора. Нашу просьбу удовлетворили; два прокурора были назначены 25 ноября, и всё успокоилось».

Похожий случай, произошедший двумя веками позже в Петербурге, тоже завершился к всеобщему удовлетворению. Студенты университета подали высшему академическому начальству жалобу на нерадение своих наставников. Начальство, как водится, сняло стружку с профессоров, чем и ограничилось; профессора прочитали «слишком умным» студентам несколько лекций, проэкзаменовали их, выдали аттестаты и выпустили на все четыре стороны.

В те далекие времена тонкая грань между студентами и преподавателями временами становилась прозрачной, а то и вовсе растворялась. Вот лишь один пример. Жюльен Вере восемь лет преподавал в Коллегии Аркура, а потом вдруг решил сам сесть на студенческую скамью на медицинском факультете Парижского университета. Это не помешало его избранию в 1573 году прокурором французской «нации» на факультете вольных искусств, а на следующий год – ректором университета, который он представлял на похоронах короля Карла IX. Даже став в 1575 году директором Коллегии Ле-Мана, он продолжал учиться.

Ректор руководил с помощью университетского совета, члены которого избирались «нациями», подразделявшимися на более мелкие ассоциации избирателей; каждая из них делегировала одного-двух «советников». К XII веку такой административный механизм был уже как следует обкатан в ломбардских городах муниципалитетами и ремесленными цехами. В первых итальянских университетах все студенты составляли Генеральный совет, который собирался в церкви или в монастыре для принятия важных решений. Очень скоро право участвовать в этих собраниях было закреплено за учащимися, имеющими степень магистра.

В XV–XVI столетиях делами университета заправлял постоянно действующий совет, который в Англии называли «конгрегацией». В Париже в XVII веке окончательно сложилась «профессорская олигархия»; с утверждением абсолютизма во Франции такая же модель власти была принята и в университетах.

Университетские советы составляли устав, который долгое время существовал в устной форме (самые древние письменные редакции, сохранившиеся в Париже и Оксфорде, относятся к началу XIII века). Поначалу устав состоял из нескольких простых предписаний, относящихся к экзаменам, форме одежды и т. д. Все члены университета торжественно клялись соблюдать устав. Пересмотреть его могла лишь особая комиссия. Во Флоренции этим занималась та же комиссия, которая следила за исполнением и обновлением уставов ремесленных цехов.

В 1208 году папа Иннокентий III издал буллу для преподавателей Священного Писания, канонического права и вольных искусств, напоминая об уложении в отношении костюма, времени занятий и диспутов, похорон покойных учителей. Там говорилось, что каждый магистр должен соблюдать устав университета под угрозой исключения из него после троекратных замечаний со стороны других магистров.

По уставу 1215 года, составленному кардиналом Робертом Керзоном[24]24
  Роберт Керзон (около 1160–1219) – англичанин, учившийся в Оксфорде, Париже и Риме, в 1211 году был назначен канцлером Парижского университета, а в 1212-м на собрании кардиналов (консистории) избран кардиналом-священником.


[Закрыть], Парижский университет считался объединением магистров и школяров, каждый из которых обладал правами и обязанностями; акцент делался на взаимопомощи. Таким образом, университет, с одной стороны, противостоял не слишком дружелюбному населению, а с другой – местным властям. Кроме того, только взаимовыручка позволяла нормально жить и учиться. Каждый школяр должен был быть прикреплен к учителю, который властен судить его. Школяры и учителя, если у них нет возможности добиться правосудия иным способом, могли поклясться друг другу защищать свои права. По смерти студентов, не оставивших завещания, опись их имущества производил ректор университета.

Устав устанавливал правила и для преподавателей. Чтобы обучать вольным искусствам, необходимо было достичь возраста двадцати одного года, изучать эти науки не менее шести лет и заключить что-то вроде двухгодичного контракта. Чтобы получить кафедру на богословском факультете, кандидату полагалось быть не моложе тридцати лет и изучать теологию восемь лет, причем последние три года специально готовиться к преподавательской деятельности под руководством наставника. Наконец, он должен был быть настолько же высоконравственным, как и высокообразованным. О преподавателях права или медицины не говорилось ничего, вероятно, в силу слабого развития этих дисциплин.

Чтобы стать профессором, нужно было получить лицензию на преподавание, которую выдавал ректор, проэкзаменовав соискателя. Лицензия выдавалась бесплатно и не требовала принесения присяги. Если соискатель был достоин ее, ректор не имел права ему отказать.

В последующих редакциях устава были закреплены более четкие правила, относящиеся к учебе и учебным программам (в них даже вносились списки обязательных и «нежелательных» книг), методам обучения, защите диссертаций и присвоению ученых степеней, а также одежде преподавателей и церемониям похорон учителей и школяров.

В университете Монпелье изначально все доктора имели равное право читать публичные лекции, экзаменовать кандидатов и присваивать ученые степени. Но в 1498 году Людовик XII учредил четыре должности профессоров на жалованье, и постепенно те прибрали к рукам все основные полномочия, стали называться «королевскими» профессорами и удалили остальных докторов – «ординарных», или «читающих». Однако это произошло не сразу, и довольно долгое время все доктора жили вместе, читали лекции, принимали экзамены, становились канцлерами или деканами и занимали в собраниях места по старшинству, в зависимости от даты своего производства в доктора. Лишь в 1554 году «королевские» профессора добились принятия устава, по которому только восемь докторов могли читать лекции и присваивать ученые степени.

В 1636 году канцлер Оксфордского университета Уильям Лод (1573–1645), архиепископ Кентерберийский, упорядочил университетский устав, который после этого сохранялся неизменным до середины XIX века. В отдельной хартии говорилось о привилегиях университетской прессы.

У каждого университета имелась своя печать. В Париже ее хранили в особом ларчике, запиравшемся на четыре замка, и у декана каждого из четырех факультетов был ключ от одного замка, так что открыть ларчик можно было, лишь собрав их вместе. Университет получил собственную печать в начале 1221 года, но уже в апреле того же года папа Гонорий III приказал своему легату уничтожить ее. Этот акт вызвал студенческие беспорядки, два человека из свиты легата были убиты. В 1246 году папа Иннокентий IV вернул университету право пользоваться печатью, но лишь на семь лет; правда, по истечении этого срока оно было продлено еще на десять лет. Устав 1253 года с оттиском этой печати ныне является самым древним документом такого рода, дошедшим до наших дней. У некоторых факультетов (например, богословского в Париже и медицинского в Монпелье), «наций», студенческих обществ и ректората были собственные печати.