Текст книги "Повседневная жизнь королевских мушкетеров"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Когда д'Артаньян состоял на службе у известного скряги Мазарини, денег ему часто не хватало даже на омлет, приходилось довольствоваться куском хлеба и простой водой. Нельзя сказать, чтобы такое положение не ранило самолюбия, но изменить что-либо было невозможно. Странно, но те, кто сами остро переживали нехватку денег, всегда были готовы уколоть того, кто еще беднее. Однажды бывший мушкетер Пуллен де Сен-Фуа, сидя в трактире, увидел королевского гвардейца, который заказал себе чашку кофе с молоком и хлебец. Известный задира Сен-Фуа воскликнул: «Вот так дрянной обед!» – причем повторил это несколько раз. В конце концов гвардеец разозлился и вызвал его на дуэль. Они сразились, Сен-Фуа был ранен, но не унялся. «Вы можете меня убить, – сказал он своему противнику, – но обед ваш все равно дрянной».

Возможно, бравые герои в голубых плащах ели не досыта, зато уж в выпивке себе не отказывали. Выражение «пить, как мушкетер» сейчас уже несколько подзабыто, но каких-нибудь два века назад было широко известно и всем понятно: это значит пить много и со знанием дела и только самые лучшие вина. В доме д'Артаньяна имелся погреб, а в услужении у него находился виночерпий. Почему же мушкетеры прослыли знатоками вина? Вероятно, дело в том, что самые лучшие напитки производили в Гаскони, в окрестностях Бордо, на берегах Дордони, Гаронны и Тарна, в предгорьях Пиренеев и в прибрежных Ландах, а многие знаменитые мушкетеры были родом из этих краев.

Бордоские вина не оставляют во рту винного запаха, не ударяют в голову и укрепляют желудок благодаря содержащимся в них танинам: любители говорят, что такое вино можно пить бочками. Его даже рекомендуют больным и выздоравливающим. Кроме того, подобно мушкетерам, которых судьба забрасывала далеко от родного дома и заставляла терпеть всяческие лишения, бордо не боится долгих переездов и температурных колебаний, чем выгодно отличается от бургундского. А еще французы говорят о бордо, что это вино «не слишком задирает нос», намекая на сравнительно невысокую цену при отменном качестве.

Лучшие красные вина Бордо производятся в местности, лежащей между Гаронной и побережьем Бискайского залива. На берегах Дордони получают легкие вина бержерак – мягкие, приятные, с фруктово-ягодными нотками. Бархатистые полусладкие вина с берегов Тарна (гайяк, кюссак, кезаге), отличающиеся превосходным букетом, отправляли прямиком в Париж. Бордо славится и своими знаменитыми сотернскими винами – белыми и естественно сладкими. Их получают из винограда сортов «семильон» и «совиньон», пораженного особым грибом, который вызывает «благородную гниль», или «плесень». Рассказывают, что, когда Людовику XV дали отведать такого вина, он восхищенно воскликнул: «Во Франции плесень – и та благородна!» Ягоды собирают вручную, поэтому вина с пометкой «благородные ягоды» стоят дорого. Белые вина производят также в Пюжоле, Люпиаке (на родине д'Артаньяна) и в Нижних Пиренеях. Беарнец Генрих Наваррский, ставший французским королем Генрихом IV, вырос на бархатистых винах Жюрансона, которые при всем своем отменном вкусе все же слишком крепкие и хмельные.

С начала XV века белые вина Гаскони, произведенные в Ландах, дистиллировали для изготовления арманьяка – крепкого (40 градусов) напитка янтарного цвета с приятным цветочно-ореховым букетом и карамельно-медовым вкусом. Из неперебродившего виноградного сока и молодого арманьяка делали «гасконский флок» (floe – «букет цветов») – напиток для возбуждения аппетита. Наконец, городок Кагор, расположенный неподалеку от Пиренеев, прославился своим десертным вином, который во Франции называют «вареным» (в процессе приготовления его нагревают до температуры 75-80 градусов в течение 18-24 часов). Кагор пьют подогретым, небольшими дозами, как лекарство, и в самом деле, он прекрасно помогает при простудах, желудочных болезнях и других недугах.

В Гаскони вином запивали даже густой овощной суп, служивший повседневной пищей, особенно для крестьян. Остатки супа разбавляли красным вином. К жареным каштанам на десерт подавали молодое сладкое вино, которое продавали в незакупоренных бутылках.

Французская пословица утверждает: «Бургундское – для королей, бордо – для дворян, шампанское – для герцогинь». По мнению знатоков, если бордо, попадая в организм, находит дорогу прямо к печени (символ здоровья), то бургундское стремится к сердцу. Впрочем, во времена мушкетеров бургундское не пользовалось большой популярностью в Париже: парижанам оно казалось чересчур кислым, терпким, а порой крепленым, хотя являлось совершенно натуральным. Между тем французские вина вообще были преимущественно сухими; отправляясь, например, в Италию, французы жаловались, что там нечем утолить жажду: итальянские вина слишком сладкие, в них нет кислинки, острого вкуса. Один путешественник отмечал в своих записках: «Вопреки тому, что говорят французы, итальянское вино очень вкусное. Разумеется, мне понадобился год или два, чтобы к нему привыкнуть, но привыкнув, я уже не мог пить французского вина: на мой вкус, бургундские и шампанские вина были просто кислятиной». В Провансе тоже делали терпкое вино, которое прекрасно дополняло собой местную кухню с преобладанием сладкого и соленого.

Кстати, о шампанском: во времена мушкетеров оно сильно отличалось от того напитка, к которому привыкли мы с вами. Удалять осадок из бутылки тогда не умели (до этого додумалась только вдова Клико в начале XIX века), поэтому создатель игристого напитка Дом Периньон наливал его в узкий или плоский непрозрачный фужер, в котором осадок не был заметен. Поначалу бутылки закупоривали деревянными пробками-кочерыжками, но от заезжих испанцев монах узнал о корковой пробке, не пропускающей в бутылку воздух. С тех пор французы стали ввозить пробки для шампанского из Испании и Португалии. Шампанское стоило дорого: восемь ливров за бутылку.

В XVII веке большой популярностью пользовался гипокрас – средневековый напиток, сладкое красное вино с добавлением корицы, миндаля, мускуса и амбры. Его стали делать из фруктов – яблок, апельсинов. Людовик XIII приготовлял его по собственному рецепту, и Людовик XIV тоже был до него большой охотник. Гипокрас преподносили в качестве ценного подарка и пили после еды, а вот перед едой употребляли «лечебные» настойки с добавлением ароматных трав, например шалфея.

И здесь, в области аперитивов, снова впереди оказался Бордо: в 1755 году Мари Бризар основала со своим племянником товарищество, которое стало производить анисовый ликер «анизетт» с добавлением одиннадцати трав по рецепту одного моряка с Антильских островов. Бордо был портом, куда приходили суда из французских колоний, груженные фруктами и пряностями – какао, кориандром, корицей, ванилью, которые и послужили сырьем для изготовления ликеров.

Вино пили в кабаре, которые можно уподобить современным клубам. Обычно такое заведение состояло из главного зала, окруженного отдельными «кабинетами», которые снимали группы клиентов. Там можно было спокойно поговорить, не опасаясь быть подслушанным. С учетом того, что мушкетеры нередко исполняли «особые поручения», они вполне могли назначать деловые встречи в кабаре. С другой стороны, в кабаре часто вспыхивали ссоры и драки, чему способствовало выпитое вино. В первой половине XVII века драки было не избежать, если в одно кабаре случайно заходили королевские мушкетеры и гвардейцы кардинала.

Таверны (где можно было еще и поесть) и питейные дома играли важную роль в жизни Парижа: о человеке можно было судить по тому, какое заведение он посещает. На улице Старой голубятни (Вье Коломбье), где одно время квартировал д'Артаньян, находилось кабаре «Зеленый лис». На острове Нотр-Дам (теперь Сен-Луи) – «Рекрутирующий сержант», одна из самых знаменитых таверн Парижа, вполне пристойное место. Название современных улиц Эшарп и Паради в квартале Марэ происходит от некогда находившихся там кабаре «Эшарп бланш» («Белый шарф») и «Паради о Марэ» («Рай в Марэ»). Громкой славой пользовалось кабаре «Сосновая шишка», находившееся на улице Жюиври неподалеку от собора Парижской Богоматери, напротив церкви Святой Магдалины. Его посещал еще Франсуа Вийон, а Франсуа Рабле писал там своего «Гаргантюа». В первой половине XVII века среди его завсегдатаев были поэты Теофиль де Вио и Гильом Коллете. Интересно, что Мари Грюэн, внучка владельца «Сосновой шишки» Филиппа Грюэна, в 1667 году вышла замуж за графа Франсуа де Монброна, поручика второй роты королевских мушкетеров, который позже стал капитан-лейтенантом. Надо полагать, такой брак не посчитали мезальянсом. У них было двое детей: сын Шарль Франсуа, маркиз де Монброн, и дочь, вышедшая замуж за графа де Суастра.

Граф д'Аркур, герцог де Рец, Пюилоран (фаворит Гастона Орлеанского), поэт Сент-Аман, историк Фаре, писатели Буаробер, Коллете, Вуатюр, Тальман де Рео и примкнувший к ним Мольер образовали «общество обжор» и кочевали из «Кормье» на улице Фоссе-Сен-Жермен-Осеруа в «Пти Мор», из «Львиной ямы» на улице Па-де-ла-Мюль, где торговали «безумием в бутылках», в «Королевский меч». Весной они отправлялись по берегу Сены в Сен-Клу, где имелись свои питейные заведения. В кабаках можно было встретить представителей всех сословий, – разумеется, если они были в состоянии расплатиться.

Кабаре и таверны зачастую открывали за стенами Парижа, если их владельцы не желали (или не были в состоянии) платить ввозную пошлину на продукты питания, вино и строительные материалы (эта пошлина была отменена только во время революции, а потом опять восстановлена).

В начале XVIII века на месте нынешних парижских кварталов Сен-Жорж, Шоссе-д'Антен, Монмартр и Рошешуар простирались поля, а улица Шоссе-д'Антен называлась дорогой «Большой Пинты»: она извивалась у подножия холмов между полями, болотами и садами от Монмартра до злачного квартала Птит-Полонь (Малая Польша, ныне район вокзала Сен-Лазар), а вдоль нее стояли кабаре, где подавали молодое вино. Вино с виноградников вокруг Парижа, а также из северных областей Франции плохо хранилось, его полагалось выпить в том же году, когда оно было произведено. От этого вина ноги сами пускались в пляс, поэтому кабаре за городской чертой были «дансингами»: туда приходили не только поесть и выпить, но и потанцевать. Все они строились на один манер: войдя, посетители пересекали огромную кухню, где у вулканических размеров очага жарились телячьи языки, окорока, огромные куски говядины и баранины, и попадали в большой зал. Вдоль стен стояли столы, на которых плотными рядами выстроились бутылки, винные кувшины и тарелки, опустошаемые посетителями с пугающей быстротой. За ужин на шестерых, состоявший, например, из гигантской индейки, могли запросить пятьдесят су: это считалось дорого, однако клиенты, поломавшись, все же платили. Середину зала занимали танцующие, которые отплясывали контрданс и котильон под истошные вопли скрипок, дудок и кларнетов.

На углу улиц Орейон и Сен-Мор, которые и в современном Париже считаются окраинными, в XVIII веке стояло кабаре «Под каштанами», и его название соответствовало действительности. Оно пользовалось популярностью, потому что там можно было поиграть в кольца, покачаться на качелях, узнать свою судьбу у гадалки. Это кабаре купил в 1760-х годах виноторговец Жан Рампонно и назвал свое приобретение «Королевский барабанщик». В округе было много похожих заведений с «военными» названиями, ориентированных на соответствующую публику. Поблизости находилась «конкурирующая фирма» – кабаре «Пистолет», где по вечерам устраивали танцы (в 1770 году на его месте построили казарму Куртиль). Но ловкий Рампонно продавал пинту вина (0,952 литра) на одно су дешевле, чем его конкуренты (белое вино – за три с половиной су вместо четырех с половиной), сделав своим девизом «Деньги решают все». В результате народ валил туда валом, даже снаружи стояла очередь! «Раскрутив» кабаре, Рампонно уступил его своему сыну, а сам приобрел таверну «Першерон». К 1778 году зал этого заведения вмещал 600 человек – крестьян, возчиков, рабочих, французских гвардейцев, а также знатных дам, наряженных субретками, которым нравилось кокетничать с мускулистыми рабочими и красавцами-военными. Вечером, когда было уже темно, загулявшим клиентам таверны продавали на выходе факелы, пропитанные смолой, чтобы они могли отыскать дорогу в Париж. Впрочем, полиция быстро это запретила, опасаясь пожаров. Кабаре пользовались огромной популярностью. В те времена говорили: «Приехать в Париж и не побывать в "Першероне" – все равно что приехать в Рим и не увидеть папу».

Отпрыски знатных родов, временно облаченные в голубые плащи, могли позволить себе самые разнообразные развлечения. Но и простым мушкетерам во время мирного «простоя» не приходилось скучать, поскольку они пользовались определенными льготами.

МУШКЕТЕРЫ НА ДОСУГЕ

Театр. – Парижские улицы. – Праздники. – Карусели. – Торжества в Версале. – Танцы. – Ярмарки. – Казни. – Игорные дома. – Игра в мяч, кегли, бильярд. – Салоны. – Пале-Рояль. – Средства передвижения. – Табак. – Газеты и журналы

Небрежно одетые, подвыпившие, исцарапанные, мушкетеры короля… шатались по кабакам, по увеселительным местам и гульбищам, орали, покручивая усы, бряцая шпагами…

А. Дюма. Три мушкетера

В начале своей истории рота королевских мушкетеров состояла из людей отчаянных и храбрых, опытных военных, закаленных в боях, но при этом по большей части малограмотных и некультурных. Их образование сводилось к необходимому минимуму: навыкам чтения, письма и счета. В дальнейшем, после создания второй роты, вобравшей в себя весь цвет французского дворянства, общий культурный уровень королевских мушкетеров значительно возрос: из их рядов выходили писатели, мемуаристы, дипломаты. Соответственно, и культурные запросы мушкетеров разных эпох сильно различались.

Одним из доступных развлечений был театр. На протяжении XVII века французский театр заметно эволюционировал: от низкопробных фарсов, разыгрываемых бродячими комедиантами на ярмарках, площадях и в залах для игры в мяч, он возвысился до классической трагедии и оперы. К моменту создания роты королевских мушкетеров любимцами парижской публики были итальянские актеры комедии дель арте, часто игравшие и для короля Людовика XIII. В 1629 году в «Бургундском отеле» обосновалась первая постоянная французская труппа, впоследствии прославившаяся постановками трагедий Пьера Корнеля и Жана Расина. В 1634 году у нее появились конкуренты – труппа театра Марэ, перешедшая от комедий и трагедий к зрелищным спектаклям-феериям с использованием хитроумных театральных машин. В 1658 году в Париж прибыла из провинции труппа Мольера, получившая в свое распоряжение от Людовика XIV зал Пале-Рояля и представлявшая там комедии на злобу дня. В 1680 году труппы «Бургундского отеля» и Пале-Рояля объединились, образовав «Комеди Франсез»; этот театр получил от короля монополию на театральные представления в Париже. Другой такой же монополией, но уже на музыкальные спектакли, пользовалась Опера, созданная в 1669 году королевским любимцем Жаном Батистом Люлли. В XVIII веке этим монополиям пришел конец: уже в 1732 году в Париже и его окрестностях существовало более пятидесяти театров, многие из которых были выстроены для частных лиц, а наряду с Оперой, создавшей жанр музыкальной трагедии, действовала «Комическая опера».

О спектакле возвещали афиши на перекрестках. Они были небольшими, примерно сорок на пятьдесят сантиметров, у «Бургундского отеля» – красными, у театра с улицы Генего (бывшего театра Марэ) – зелеными, у Оперы – желтыми; на них значились только название пьесы и имя автора, исполнители ролей не указывались.

Обычными днями работы театров были вторник, пятница и воскресенье, премьеры, как правило, давали по пятницам. Бывали и исключения: чтобы максимально использовать успех новой пьесы, играли во внеочередной день, часто удваивая цену за билеты; итальянская труппа, делившая зал Пале-Рояля с Мольером, всегда давала спектакли в понедельник, среду, четверг и субботу. Начиная с 1680 года «Комеди Франсез», обладавшая исключительной привилегией в Париже, давала представления ежедневно. Разумеется, в Великий пост, в дни траура и по некоторым церковным праздникам театры были закрыты. Тем не менее было подсчитано, что за год парижская публика могла увидеть восемьсот драматических и оперных представлений.

Полицейским приказом от 1609 года начало спектаклей было назначено на два часа дня, чтобы в любое время года представление заканчивалось до ночи, столь щедрой на неприятные сюрпризы. Но на деле спектакли всегда начинались с большим опозданием, поскольку замешкавшихся зрителей было принято терпеливо ждать. Во второй половине века начало спектаклей перенесли на четверть шестого. Как правило, представляли две пьесы: основную – трагедию или комедию и дополнительную – одноактную комедию или фарс.

До 1673 года члены королевской свиты, включая мушкетеров, имели право посещать театры бесплатно. Вот довольно верная с исторической точки зрения картина, воспроизведенная Э. Ростаном в «Сирано де Бержераке»:

«В Бургундском отеле.

Привратник. А деньги за билет? Не то прошу обратно.

Кавалерист. Без рассуждений, ты! Я прохожу бесплатно.

Привратник. Позвольте, почему?

Кавалерист. Молчи, негодный плут!

Служу я у его величества в конвое.

Привратник (другому кавалеру). Билет пожалуйте?

К а в а л е р. Ну ты! Какие тут

Билеты? У меня здесь место даровое.

Когда же я плачу?

Привратник. Но как?…

Кавалер. Я мушкетер!

Привратник. Вот вам и денежки!… Хоть не пускай в партер!» [13]13
  Перевод Т. Щепкиной-Куперник.


[Закрыть]

В партере зрители стояли; сюда пускали слуг, пажей, мушкетеров, рейтар, ремесленников, студентов, рассыльных из лавки, многие из которых, пользуясь толкотней у входа, проскальзывали в зал, не платя. Тут же шныряли воры, мошенники, гулящие девки. Эта публика перекликалась, осыпала других зрителей насмешками и порой затевала настоящие драки, требовавшие вмешательства караула. Часто прямо в театральном зале принимались играть в карты или кости. Как только поднимался занавес, именно из партера доносился «бругага» – гул голосов, аплодисменты или свистки; зрители, сидевшие в глубине зала, плохо видели происходящее на сцене и едва могли расслышать актеров. Зал наполнялся шумом, и зрители с верхних рядов амфитеатра тоже вносили свою лепту в этот гомон. С течением времени буйная публика слегка пообтесалась, но ее так и не удалось заставить соблюдать тишину. Даже на исходе века в театре вспыхивали скандалы и драки.

Литератор Шарль Сорель в 1642 году писал: «Партер весьма неудобен из-за давки, которую устраивают там тысяча негодяев и даже порядочные люди, которым они порой наносят оскорбления, а затеяв ссору из-за пустяка, хватаются за шпагу и прерывают весь спектакль». В том же году поэт Гильом Коллете говорил о «скандальных вызовах», которые устраивают в партере, «не считаясь со стыдливостью дам», а также о происходящих там «ссорах и драках» и даже убийствах.

Вероятно, тогда же в речь вошло выражение «мушкетерские манеры», применимое к хвастливому, грубому и наглому поведению.

В XVII веке в военную свиту короля входило множество гасконцев. Когда они не сражались на поле битвы, то наводняли собой Париж, шумели, балагурили, дрались на дуэлях, пировали в тавернах. Столичное общество коробило от их своеобразного акцента, грубых шуток и бахвальства. Не смея открыто выступать против любимцев короля, литераторы выводили гасконцев в карикатурном виде в пьесах. С конца XVII века гасконец стал традиционным персонажем комедий-фарсов, а в XVIII веке его литературный облик сложился окончательно: это ложный дворянин, ревниво относящийся к вопросам чести, жадный до денег, ловкий и хитрый, болтун, лгущий от избытка воображения и из любви к искусству старающийся преподнести правду как можно неправдоподобнее. Сами же гасконцы говорили: «Быть гасконцем значит счастливо сочетать в себе добродетели и приятные недостатки. В нас нравится все, вплоть до несовершенства». Что касается гасконского акцента, с которым так и не расстались ни Генрих IV, ни капитаны королевских мушкетеров де Тревиль и д'Артаньян, его высмеивали, возможно, лишь потому, что боялись перенять. И только в конце XVIII века гасконцы постепенно сошли со сцены политической и общественной жизни – а заодно и с театральной.

Театр был местом встреч – деловых и романтических; по свидетельству одного современника, в зрительном зале закручивались любовные интриги, которые ни в чем не уступали тем, что разыгрывали актеры на сцене. Мушкетеры без стеснения пялились из партера на красивых и богато одетых женщин в ложах; впрочем, ложи запирались и были снабжены занавесями, чтобы знатные господа могли в них уединиться.

Места на сцене, в плетеных креслах, занимали разряженные маркизы в шелках и лентах. Появляясь в театре с опозданием, они порой вносили путаницу в ход действия, поскольку актеры, изображавшие античных и мифологических героев, в те времена одевались так же, как придворные. Только в XVIII веке зрителей со сцены удалили.

После реорганизации парижских театров во второй половине XVII века бесплатные билеты стали выдавать только драматургам, актерам и некоторым привилегированным особам; члены военной королевской свиты не входили в их число. Королевские мушкетеры вызывали серьезные беспорядки, отказываясь платить за вход. Королю пришлось принять в 1673 году особый ордонанс, оглашенный под звуки труб на всех перекрестках, чтобы заставить воинственных мушкетеров платить за билет, подобно мещанам.

Пришлось искать другие бесплатные развлечения, благо их было предостаточно.

По словам госпожи де Севинье, Париж сам являл собой нескончаемый спектакль. На узких мощеных (и не мощеных) улочках, пестрящих яркими вывесками (таблички с названиями ввели только в конце XVII столетия), можно было встретить носилки со знатными дамами, хорошеньких служанок, спешащих по делам, разносчиков и разносчиц, расхваливающих свой товар зычными голосами, господ и слуг, чиновников и военных, богатых буржуа и нищих [14]14
  В отличие от России, где позволялось просить милостыню только на паперти или у ворот церкви, во Франции нищие побирались везде. Тальман де Рео рассказывает, как Нинон Ланкло (в будущем известная куртизанка) выбежала на улицу, чтобы объясниться со своим возлюбленным; к ним прицепился нищий, который так донимал их просьбами о подаянии, что Нинон бросила ему свой платок с кружевами – лишь бы отвязался.


[Закрыть]; здесь порой происходили стычки, которые могли окончиться убийством, если прохожим не удавалось разнять драчунов, и встречи, служившие завязкой или развязкой романов. По вечерам из темных переулков порой доносились крики «караул!», и туда устремлялся полицейский патруль. Шеф полиции Никола Ла Рейни хорошо знал свое дело – «обеспечивать покой жителей Парижа, очищать город от всех источников беспорядков, споспешествовать изобилию и тому, чтобы каждый жил согласно своему званию». Людовик XIV, учредивший его должность эдиктом от 1667 года, сформулировал его задачу кратко и четко: «Чистота, ясность, безопасность».

Находясь при особе короля, мушкетеры могли присутствовать на самых разнообразных праздниках с участием его величества, а только церковных праздников католики отмечали пятьдесят. 1 января служили мессу кавалеров ордена Святого Духа. 3 января парижане чествовали свою святую покровительницу – святую Женевьеву: по городу возили ковчег с ее мощами, а король следовал за ним с непокрытой головой. В первый четверг после Троицы праздновали день Тела Господня: устраивали пышную процессию, и король смиренно шествовал за Святыми Дарами. 23 июня, в Иванов день, на Гревской площади было не протолкнуться: король лично зажигал «Иваново дерево», народ веселился, танцевал, пел и пил. 15 августа отмечали день Успения Богородицы; 25-го чествовали святого Людовика: с лодок на Сене и с берегов запускали шутихи.

Помимо постоянных праздников были еще королевские свадьбы, рождение наследников, победы в сражениях и т. д. В такие дни служили молебны, на всех перекрестках зажигали потешные огни, на Гревской площади в Париже палили из пушек, а народ танцевал и пил.

В сентябре 1638 года, когда у Людовика XIII наконец родился долгожданный наследник, во всех городах палили пушки. Губернатор Парижа и купеческий старшина приказали закрыть все лавки и зажечь праздничные огни. В богатых домах устраивали фонтаны из вина, из которых могли пить все желающие. В соборе Парижской Богоматери отслужили молебен, на Гревской площади 6 сентября устроили фейерверк, во всех церквях была иллюминация, повсюду салютовали из пушек и ружей. Менее пяти лет спустя король скончался, и парижане высыпали смотреть на переезд двора из Сен-Жермена в Лувр (15 мая 1643 года): впереди маршировали французские и швейцарские гвардейцы, трусили верхом королевские мушкетеры де Тревиля и легкая кавалерия, печатали шаг оруженосцы королевы, привратная стража, французские солдаты и рота Ста швейцарцев. Позади выступали жандармы короля, фрейлины, шотландские гвардейцы и снова французы и швейцарцы, окружавшие пустую карету покойного короля, которую везли его любимые лошади.

Знатные военные могли быть не только зрителями, но и прямыми участниками некоторых увеселений, например каруселей, пришедших на смену турнирам. На каруселях всадники, поделенные на отряды, выполняли различные упражнения, в перерывах между которыми давали аллегорические балеты и театральные представления. Во Францию карусель принесли итальянцы: само слово «карусель» происходит от итальянского carosello vumgarosello – «шум». Это были «военно-спортивные» праздники, участники которых состязались в ловкости, снимая пикой подвешенные кольца, попадая копьем в «дупло» и т. д. Важной частью таких забав были «конные балеты» со сложными перестроениями, где можно было проявить чудеса дрессуры, и театрализованные штурмы крепостей.

По примеру турниров карусели сначала устраивали в честь дам или радостных событий и памятных происшествий – свадеб, рождения наследников, побед. «Взятие Кипра», «Суд Флоры», «Триумф Солнца» – вот лишь некоторые из их сюжетов. Если карусель должна была изображать сражение, открывающий его заявлял о своем намерении, бросая вызов и зачитывая картели, в которых указывал имена своих противников, место и способ сражения и свой девиз. Картели были составлены в «прециозном», то есть выспреннем стиле. Участники карусели делились на кадрили – группы по четыре-двенадцать человек, во главе которых стоял король или принц. Каждая группа отличалась одеждой. В игре участвовали пажи, герольды и прочие, разодетые в яркие и богатые костюмы. На хитроумных машинах выезжали нимфы, амуры и другие аллегорические фигуры, и это было самым неожиданным и роскошным моментом каруселей.

Людовик XIV был большим любителем развлечений такого рода, которые использовал не только для собственного удовольствия, но и для укрепления своей власти. Во время карусели 1656 года двадцативосьмилетний монарх появился в греко-римском наряде, изображая Аполлона, бога Солнца. Он сделал своим девизом итальянское Ne ptt пе par («Нет ничего более великого и подобного ему»), давая таким образом понять, что воплощает собой божественное право. Самая знаменитая карусель состоялась с 3 по 5 июня 1662 года в садах Великой Мадемуазель (Анна Мария Луиза Орлеанская, герцогиня де Монпансье; 1627-1693), напротив Тюильри, – в первый и единственный раз в присутствии публики. Праздник устроили в честь рождения дофина. На площади соорудили деревянный амфитеатр на пятнадцать тысяч мест. В конном спектакле участвовали пять кадрилей, каждая в своих костюмах. Король возглавлял римскую кадриль, красуясь в костюме из серебряной парчи, расшитой золотом и драгоценными камнями. Его брат Филипп возглавлял персидский отряд, принц Конде – турецкий. Сын принца Конде, герцог Энгиенский, был главой индийцев, а герцог де Гиз – американских дикарей. После этих грандиозных торжеств площадь перед Тюильри назвали площадью Карусель. Однако очень скоро карусели вышли из моды: последняя состоялась в Гренобле 26 мая 1667 года.

Людовик XV тоже привлекал свою военную свиту к участию в разного рода торжествах; так, две гравюры XIX века изображают благотворительный праздник в Клермон-Ферране с участием Людовика Возлюбленного, сопровождавшийся «комической кавалькадой».

Конные состязания входили в программу и другого знаменитого празднества эпохи Короля-Солнце – «Увеселения Зачарованного острова», которое он устроил в Версале в 1664 году в честь своей фаворитки Луизы де Лавальер. Кроме этого, присутствующие на празднике услаждали свой слух и взор стихами, выступлениями актеров, музыкантов, танцоров (совместное творчество Мольера и Люлли), а также фейерверком. Пьер д'Артаньян участвовал в этом действе, еще будучи пажом: в ливрее огненного цвета он выступал впереди других пажей, неся копье и щит, на котором блистало солнце, выложенное из самоцветов, и королевский девиз Nec cesso, пес erro («Не медлю и не ошибаюсь»).

Французский историограф Андре Фелибьен так описывал празднества в Версале в Великую эпоху: «На огромном пространстве более чем в триста аршин мы видели то, что уже не было ни огнем, ни воздухом, ни водою. Сии стихии настолько перемешались, что их нельзя было распознать, из них родилась новая, совершенно необычайной природы. Казалось, она состоит из тысячи огненных искр, которые, точно густая пыль или, вернее, бесконечное множество атомов золота, блистали на ярком свету».

Летом 1674 года был устроен грандиозный праздник в честь завоевания Франш-Конте, он длился шесть дней. Люлли превзошел самого себя; актеры сыграли «Мнимого больного» Мольера (великий драматург скончался годом раньше). На этом празднике король в последний раз танцевал на публике.

В XVII веке танцами увлекались все сословия, причем народные танцы разных французских провинций танцевали и на королевских балах. Людовик XIII, например, отплясывал бергамаску. Когда аристократы посещали сельские праздники, они не оставались сторонними наблюдателями. Госпожа де Севинье писала своей дочери госпоже де Гриньян о своей поездке в Бретань: «После ужина были танцы: мы протанцевали все паспье, все менуэты, все куранты, не пропустив ни одной игры. Наконец, пробило полночь: наступил Великий пост».

Людовик XIV писал в своих мемуарах: «Все наши подданные рады видеть, что мы любим то, что любят они… Таким образом мы можем завладеть их умом и их сердцем, и порой гораздо крепче, чем наградами и милостями». Король-Солнце не ограничивался простыми танцами на балах, как его отец, он участвовал в театральных представлениях, соперничая с лучшими танцовщиками королевства. В 1654 году он танцевал в балете «Свадьба Пелея и Фетиды» в зале дворца Малый Бурбон, перед тридцатью тысячами парижан.

Благородный человек просто обязан был уметь танцевать: дворян обучали танцам наряду с фехтованием и верховой ездой, эта дисциплина входила в программу преподавания в военных академиях. Следовательно, все королевские мушкетеры владели этим искусством.