Текст книги "Повседневная жизнь королевских мушкетеров"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц)

МУШКЕТЕРЫ В УЧЕНЬЕ

Уроки фехтования. – Академия Плювинеля. – «Школа кавалерии» Ла Гериньера. – Военные училища. – Рота королевских мушкетеров – школа офицеров

Вам следует усовершенствоваться в искусстве владеть оружием – это необходимо дворянину Я сегодня же напишу письмо начальнику Королевской академии, и с завтрашнего дня он примет вас, не требуя никакой платы. Наши молодые дворяне, даже самые знатные и богатые, часто тщетно добиваются приема туда. Вы научитесь верховой езде, фехтованию, танцам.

Вы завяжете полезные знакомства…

А. Дюма. Три мушкетера

Как мы помним, изначально в мушкетеры принимали только тех, кто уже отличился в деле и прослужил несколько лет в гвардии, то есть опытных воинов, закаленных в сражениях. Со временем мушкетерские роты стали пополняться знатными юнцами, которые постигали азы воинской науки, уже находясь на службе. Но каким бы высоким ни было их происхождение и какими бы они ни обладали связями при дворе, совершенного неуча в роту бы не зачислили: не сегодня завтра – на фронт, а там – шпаги наголо и вперед…

Шпага была неразлучной и необходимой спутницей каждого дворянина, самим указанием на его принадлежность к благородному сословию. Даже в XVIII веке какой-нибудь разорившийся захудалый дворянчик, отправляясь пешком на рынок, чтобы продать там кошелку яиц, гордо бренчал длинной шпагой, волочившейся по земле.

Разумеется, шпагой надо было научиться владеть. Возможностей для этого открывалось много: от частных уроков до посещения школ фехтования и обучения в академиях. В небогатых семьях навыки фехтования передавались в буквальном смысле от отца к сыну те же, кто познатнее и побогаче, могли себе позволить брать уроки у профессионалов.

Учитель фехтования был одним из «парижских типов», о чем свидетельствует гравюра из соответствующей серии Никола и Жана Батиста Боннаров (1676). На ней изображен мужчина с рапирой в руке, в первой оборонительной позиции. На нем штаны до колен, башмаки, перчатки с раструбами, кожаный нагрудник, элегантная шляпа, из-под которой торчит косица парика, на щеке – кокетливая мушка. Учителя фехтования были дворянами, но при этом занимались ремеслом – примечательное нарушение сословного кодекса. Оно возникло в XVII веке благодаря эдикту Людовика XIV от 1656 года, возводившему в дворянство шестерых самых заслуженных мастеров цеха фехтовальщиков.

Официально обучать фехтованию могли лишь немногие титулованные мастера. В Париже их количество за два века не изменилось, несмотря на прирост населения; таким образом, в XVII веке в столице был один мастер-фехтовальщик на двадцать тысяч жителей, а к концу XVIII – уже один на тридцать тысяч. Примерно такое же соотношение существовало в Бордо и Дижоне, но в пограничных городах, где владение оружием являлось жизненной необходимостью, практиковало больше мастеров, официально допущенных к преподаванию. Разумеется, тех, кто занимался этой деятельностью без разрешения, было несоизмеримо больше. Это естественно: ведь каждый из двадцати парижских мастеров на протяжении своей карьеры (примерно тридцать лет) мог подготовить пять учеников (период обучения продолжался шесть лет). К этому числу следует добавить сыновей мастера, обладавших привилегиями. Если ученику не удавалось пробиться в мастера, ему оставалось только открыть свою школу без разрешения или попытать счастья в провинции. Впрочем, и учителей-самозванцев, пользующихся людской доверчивостью и всеобщим стремлением обучиться навыкам фехтования, было множество, а потому в XVIII веке против них велась решительная борьба.

Вывеска школ фехтования представляла собой изображение руки, держащей шпагу. Такие школы помещались на первом этаже жилого дома и являли собой более-менее просторное помещение с земляным полом и с парой окошек, сквозь которые проникал свет. Мебели в нем не было, только стул для учителя и деревянный «козел» для обучения фехтованию верхом, да еще подставка для рапир. Бывало, что в том же зале обучали танцам.

В очень редких случаях школы фехтования устраивали в специально отведенных для этого местах. Например, Бернар Тейягори выстроил специальный павильон в Тюильри, обошедшийся ему в 2400 ливров. Преподаватели фехтования старались открывать свои школы в аристократических кварталах: в Париже это были Сен-Жермен, Марэ, окрестности Лувра и Пале-Кардиналь (впоследствии Пале-Рояль), остров Сен-Луи, в Бордо – приходы Святой Евлалии и Святого Элоя.

На уроки допускались зрители, для которых это было развлечением. Плата за обучение в XVII веке составляла три ливра в месяц помимо вступительного взноса (жалованье рядового мушкетера составляло 300 ливров в год). Серьезные люди, обладающие достатком, предпочитали брать уроки на дому. Считалось, что дворянин должен скрывать, каких усилий и затрат ему стоило обучиться фехтованию. И те и другие были велики. Тот же Бернар Тейягори давал частные уроки маркизу де Крюссолю и его друзьям – по два урока в день – и брал с них по три луидора (то есть 72 ливра) за первый месяц занятий и по два луидора (48 ливров) за второй. Таким образом, один урок обходился в два ливра и восемь су – почти столько же, сколько месяц обучения в обычной школе фехтования; цена на отдельные занятия была еще выше – четыре ливра. Но учитель добросовестно отрабатывал эти деньги, обучая знатных клиентов не только обычным приемам нападения и защиты, но и особой технике, «секретам», гарантирующим победу в стычке.

Впрочем, учителя, обучавшие кадетов в военных академиях (за казенный счет), втолковывали своим ученикам, что для хорошего фехтовальщика не существует неотразимых ударов: в крайнем случае от удара можно увернуться. Никаких «тайных приемов» не существует: это сказки шарлатанов, предназначенные для ленивых и невежественных школяров, не желающих постоянно работать над собой и мнящих, будто за несколько занятий можно усвоить пару приемчиков и стать неуязвимыми. Эту мысль отражает Т. Готье в «Капитане Фракассе»: главный герой, молодой барон де Сигоньяк, учился фехтованию у своего слуги, бывшего солдата Пьера, однако оказался достойным соперником богатому и заносчивому герцогу де Валломбрезу:

«Валломбрез в глубине души все еще не мог вполне отрешиться от презрения к Сигоньяку, ожидая встретить слабого фехтовальщика, и был крайне удивлен, когда, небрежно прощупав его умение, вдруг встретил ловкую, твердую руку, с необычайной легкостью парирующую удары противника. Он стал внимательнее, затем несколько раз попытал ложный выпад, тотчас же разгаданный. Стоило ему открыть малейший просвет, как туда проникала шпага Сигоньяка, и нужно было немедля отбить атаку. Он попробовал наступать; его шпага была умело отстранена, оставив его самого без прикрытия, и, не отшатнись он назад, клинок противника попал бы ему прямо в грудь. Для герцога картина боя явно менялась. Он думал направлять его по своему усмотрению и, после нескольких выпадов, ранить Сигоньяка, куда ему заблагорассудится, с помощью приема, до сих пор безотказного. А сейчас он совсем не был господином положения и нуждался во всей своей сноровке, чтобы защищаться. Как ни старался он быть хладнокровным, злоба обуревала его, он терял над собою власть, давал волю нервам, меж тем как Сигоньяк оставался невозмутим и, казалось, дразнил его своей безупречной позитурой».

Единственное «тайное оружие» – это неожиданность, нестандартность, действие вразрез с академическими правилами. Например, в школах фехтования не обучали рубящему удару шпагой, и при определенных условиях такой удар мог стать «секретным приемом».

В обучении шли от простого к сложному Начинали с упражнений у стены, разрабатывали кисть, тренировали руки, ноги; отрабатывали повороты шеи и всего тела; учились делать выпады. Затем следовали кварты, терции, полукруги, выпады, парады, приемы нападения и защиты: простые и двойные финты, полувольты, удары по шпаге, уход в сторону, перехват шпаги, обезоруживание противника. В конце занятия был «спарринг»: учитель нападал, а ученик должен был обороняться.

Механистической теории фехтования посвящали свои работы лучшие умы той эпохи. Основатель научного кружка отец Мерсенн (между прочим, лицо духовное) консультировался с Рене Декартом (бывшим офицером и известным дуэлянтом) о том, на какую часть шпаги движение оказывает наибольшее воздействие, и обсуждал с ним трактат Гоббса под названием «Как сравнить силу двух шпаг, пришедших в соприкосновение». Сам Декарт написал небольшой трактат «Искусство фехтования», пополнивший собой многочисленные теоретические труды, которые с XVI века пользовались большой популярностью у читателей. Господин де Лианкур, «звезда» королевских балетов и признанный мастер-фехтовальщик, в 1686 году опубликовал трактат, включавший пособие для учителей фехтования «на пользу всему благородному сословию и в особенности дворянам, именуемым кадетами». По Лианкуру, настоящее искусство учителей состоит в том, чтобы исправить просчеты природы и «придать новую форму неуклюжему телу».

Помимо фехтования дворянин был обязан уметь ездить верхом. В Париже первая академия верховой езды была основана в 1594 году Антуаном де Плювинелем. О том, какое значение придавалось этому учебному заведению, свидетельствует тот факт, что королевская казна выделяла на каждого ее студента от 800 до тысячи экю в год. Прежде французское дворянство было вынуждено ездить для обучения в Италию, подвергая свои семьи серьезным расходам. Сам Плювинель отправился туда в десятилетнем возрасте и обучался у знаменитого наездника Пиньятелли. Тот дал своему ученику блестящие рекомендации, благодаря которым молодой человек стал оруженосцем Генриха III, верно ему служил, а по восшествии на престол Генриха IV сохранил и приумножил свои должности: камергер, помощник гувернера дофина Людовика, наставник герцога де Вандома и т. д.

Академия была его мечтой. Плювинель творчески переработал методы итальянской школы, отказавшись от грубого обращения с лошадьми и стараясь сформировать у своих учеников навыки дрессуры, которые, как в случае его выдающегося ученика Людовика XIII, пригодились бы и для «укрощения людей». Выпускники академии на всю жизнь приобрели настоящую кавалерийскую посадку: грудь вперед, ноги вытянуты, пятки вывернуты наружу При этом в академии обучали также танцам и другим искусствам и, разумеется, фехтованию. Плювинель занимался и «воспитательной работой», формируя личность своих учеников, среди которых были герцог Девонширский Уильям Кавендиш и маркиз де Шиллу (будущий кардинал де Ришелье), согласно канону «благородного человека». В обществе вырисовывался новый аристократический идеал, в котором прирожденные качества дворянина соединялись с добродетелями образованности и культуры. Воспитанников академии учили также выдержке и самообладанию – главному оружию фехтовальщика. В провинции первое учебное заведение такого типа открылось в Тулузе в 1598 году.

Академии должны были приобщить дворянство шпаги к культуре и подготовить их к службе королю. Наставник Людовика XIII Давид Римо де Флеранс набросал портрет дворянина, обучающегося в академии: «Недостаточно обладать мужеством, надлежит владеть искусством его применять и использовать таким образом, чтобы даже враги его оценили: обмениваясь ударами, нужно уметь разговаривать как мужчина с мужчиной, причем как мужчина образованный, ловкий, учтивый и утонченный». Ришелье старался повсюду учреждать такие учебные заведения. В грамоте об основании академии в предместье Тампль кардинал-министр напоминает о том, что военная наука и образованность неразделимы и в равной степени необходимы, чтобы управлять делами внутри государства и защищать его за его пределами. Следовательно, после двухлетнего обучения «оные дворяне будут обязаны прослужить королю еще два года в гвардейском полку, на кораблях или иначе, по его соизволению». Выпускником Военной академии на улице Тампль был знаменитый принц Конде, победитель в битве при Рокруа, принятый на обучение пятнадцати лет.

Апогей учреждения академий пришелся на 70-80-е годы XVII века: в Париже только в одном аристократическом квартале Сен-Жермен действовало семь академий, восьмая находилась на правом берегу Сены, на престижной улице Сент-Антуан; в провинции (Лилле, Анже, Блуа, Безансоне, Риоме, Страсбурге, Бордо, Эксе) их было полтора десятка. Во время войны Аугсбургской лиги (1688-1697) число учеников академий резко сократилось: молодые дворяне отправлялись сразу на фронт, чтобы уже на месте приобрести необходимые навыки. В столице к 1691 году остались только две академии, зато слава их в XVIII веке стала поистине мировой. Одна располагалась на левом берегу Сены, на нынешней улице Медичи, неподалеку от Люксембургского сада. Ее руководитель Франсуа де Ла Гериньер, прибывший в Париж из Нормандии, где он заведовал Канской академией верховой езды, снискал репутацию несравненного наездника и преподавателя, благодаря чему в 1730 году получил назначение в Королевский манеж при Тюильри. Ученики приезжали туда со всей Европы, а произведение Ла Гериньера «Школа кавалерии» считалось «Библией верховой езды».

Между учителями и их благородными учениками возникали дружеские и доверительные отношения. Ученикам академий даже советовали заручиться дружбой наставника, чтобы через него завязать связи с его клиентами. Преподаватели академий влились в аристократическое общество и были способны составить протекцию молодому дворянину.

Общей программы преподавания не было. В Кане (Нормандия) в академии обучали только верховой езде, в Экс-ан-Провансе – фехтованию, вольтижировке и обращению с пикой, полупикой, ружьем и знаменем (в атаку шли с развернутыми знаменами и штандартами, в каждой мушкетерской роте были свои знаменосцы). Но в большинстве учебных заведений следовали программе Плювинеля: верховая езда, танцы, фехтование, математика (основы фортификации, которые пригодятся при осаде и штурме крепостей), гимнастика, рисование. Таков, например, был курс Военной академии на улице Бонзанфан в Париже, которую окончил будущий маршал Тюренн. В некоторых случаях к этим дисциплинам добавлялись еще музыка, история или иностранные языки. Гуманитарные науки не приветствовались: Ришелье был уверен, что «увлечение науками… в короткий срок опустошило бы армию, которой благотворно скорее суровое невежество, нежели мягкость книжного чтения». В 1691 году в обеих парижских академиях утро посвящали верховой езде, а вторую половину дня – остальным предметам. В XVIII веке в академии Дюгара утром преподавали фехтование, а также теорию и практику верховой езды (большую пользу приносило упражнение с кольцами, которые надо было снять пикой на всем скаку). Курс обучения был рассчитан на два года. Пансионеры вносили вступительный взнос в размере десяти ливров помимо платы за обучение. Экстерны ежегодно выплачивали преподавателям от двух до пяти ливров каждому.

Когда в 1666 году в Париж приехал из Гаскони Жозеф де Монтескью, он был пятнадцатилетним недорослем, не получившим практически никакого образован™. Его кузен д'Артаньян, командовавший ротой «серых мушкетеров», определил его в академию господина де Форестье – и не ошибся. Уже через несколько месяцев Жозеф стал отличным наездником и фехтовальщиком, умел обращаться с пикой и стрелять из мушкета. Помимо этого, он усвоил начала математики и картографии (умел снимать план местности), научился танцевать и рисовать. Через два года его приняли в роту мушкетеров, а к концу XVII века он стал капитан-лейтенантом «серых мушкетеров», губернатором Нима, генерал-лейтенантом и кавалером королевских орденов.

Заметим справедливости ради, что в теории все было задумано великолепно, но на практике идеала удавалось достичь не всегда. Молодые дворяне зачастую посещали занятия в академиях по принуждению и без всякого желания, далеко не все их наставники обладали педагогическими талантами Плювинеля и могли подсказать своим воспитанникам, на что можно с пользой употребить свое время. В результате дворянские недоросли шатались без толку по городу, затевая драки и пропивая отцовские денежки. Доходило до трагикомических ситуаций: кадету из знатного рода Ла Колони грозил суд за дуэль. За него заступились учителя математики, ибо Ла Колони защищал честь этой науки перед другими кадетами, пренебрегавшими ею и презиравшими ее.

Будущей военной элите, обучавшейся в академиях, конечно же преподавали правила чести, которые следует соблюдать во время поединков; главным из них было – никогда не нападать первым. Но, разумеется, на поле боя об этих правилах можно было забыть. Как и еще об одном правиле: не использовать шпагу как кинжал. В реальном сражении клинок недрогнувшей рукой вонзали в грудь обезоруженного противника.

В условиях реального боя могут возникнуть самые разные ситуации, и будущих гвардейцев учили не теряться, если, например, один из соперников окажется вооружен шпагой, а другой – мушкетом. Поскольку обычный мушкет тогда был очень тяжелым и его ставили на сошку, фехтовальщику рекомендовали бежать прямо на мушкетера, петляя зайцем, чтобы тот не успевал взять его на мушку. Довольно эффективным приемом было перебросить шпагу в левую руку, чтобы сбить с толку своего врага, или схватить ее обеими руками, чтобы с удвоенной силой отбить клинок противника (это называлось «мужицким ударом»). Кстати, мушкетерам, которых посылали подавлять крестьянские восстания, приходилось иметь дело и с мужиками. На этот случай был предусмотрен вариант поединка фехтовальщика с крестьянином, вооруженным кнутом. В 173б году в Париже был издан «Новый трактат о совершенстве во владении оружием, посвященный Королю, написанный господином П. Ж. Ф. Жираром, бывшим морским офицером, и обучающий тому, как сражаться на шпагах, всем зарубежным позициям защиты, бою на эспадронах, пиках, алебардах, примкнутых штыках, кнутах и палках; с приложением описания достоинств полупики, ружья и гранат, каковые используются ныне во французском военном искусстве».

Королевские мушкетеры должны были одинаково хорошо владеть и холодным, и огнестрельным оружием (мушкетом, пистолетами, ружьем), однако представление о том, что «пуля – дура, штык – молодец», сохранялось на протяжении почти всей истории мушкетерских рот: ружья нередко давали осечку, да и скорострельность их оставляла желать лучшего. Из кавалерийских ружей в мишень за 80 шагов попадало три четверти пуль, за 160 шагов – половина. Стрельба из гладкоствольных ружей с расстояния в 400 шагов признавалась бесполезной. При стрельбе из пистолета с лошади в цель удавалось попасть лишь с тридцати шагов, да и то случайно. Кроме того, со шпагой в руке можно было нагляднее доказать свою доблесть.

При обучении верховой езде в XVII веке учитывали распространенную тогда тактику конного боя – караколирование: эскадрон, выстроившись в несколько рядов, скачет рысью; каждый ряд в упор разряжает свое оружие во врага, после чего разъезжается в стороны и вновь выстраивается сзади, на ходу перезаряжая мушкет или пистолет. Такой маневр можно осуществить только на хорошо вышколенных лошадях: если животные испугаются, ряды смешаются и враг не замедлит этим воспользоваться. Пугливая лошадь вообще могла погубить своего хозяина: Сен-Симон рассказывает, как во время сражения при Неервиндене в 1693 году лошадь его бывшего гувернера закусила удила и дважды уносила всадника в ряды врагов; тот погиб бы, если бы его коня не остановили свои. В следующем столетии, после неудач в Семилетней войне, в частности – поражения при Россбахе в 1757 году, в школе верховой езды произошли коренные реформы: в обучении с рыси перешли на галоп. При таком аллюре групповые маневры надо было выполнять быстро и слаженно, а всаднику требовались недюжинная храбрость и ловкость.

Из программы военных академий была исключена выездка, считавшаяся развлечением аристократов.

Вместо этого ученик должен был освоить три аллюра: шаг, рысь, галоп, научиться маневрировать, в том числе в группе, и владеть всеми видами оружия (мушкетом, саблей, пистолетом), сидя верхом, чтобы его лошадь тоже привыкла к такому поведению всадника, не пугалась шума выстрелов и взрывов, а также непривычных запахов.

С академиями конкурировали пажеские корпуса, школы кадетов (1682-1694) и эфемерные военные училища (например, «Школа Марса» шевалье де Люссана), дававшие такое же образование. Военный министр Людовика XIV Лувуа создал девять кадетских школ, в которых существовал строгий распорядок и надзор за учащимися. В 1729 году во всех четырех существовавших тогда в столице академиях обучалось только 44 пансионера и 38 экстернов.

В 1748 году закончилась война за Австрийское наследство. Франция вышла из нее победительницей, однако сражения показали, что королевские войска не отличаются хорошей подготовкой. Маршал Саксонский посоветовал Людовику XV основать Королевское военное училище, и тот издал соответствующий эдикт 22 января 1751 года. В училище предполагалось принять пятьсот молодых дворян, родившихся неимущими, отцы которых погибли на войне. Дело было задумано с размахом, однако на осуществление грандиозных планов не хватало денег: если котлован под фундамент Военного училища, напоминающего по размерам собор Святого Петра в Риме, вырыли уже в 1751 году, то к сооружению служебных построек приступили только в 1754-м. Чтобы не затягивать с открытием, было решено в первое время принять лишь двести кадетов, переделав служебные помещения под дортуары и классы, что и произошло в 1756 году. В 17б0-м король решил перевести часть кадетов в Королевскую коллегию Ла-Флеш в Анжу, основанную в 1603 году Генрихом IV для обучения 124 молодых дворян или детей офицеров из королевской свиты. В 1764 году Людовик XV преобразовал знаменитую коллегию (руководившие ею иезуиты были изгнаны из Франции двумя годами раньше) в Школу кадетов, или «Подготовительное военное училище при Военном училище Марсова поля». Здание Военного училища было завершено только в 1780 году, к тому времени само учреждение действовало уже более двадцати лет и подготовило множество кадетов, в числе которых был Наполеон Бонапарт.

Кроме того, при королевском дворе было три пажеских корпуса, в которых представителей знатных родов, имеющих не менее чем двухсотлетнюю историю, обучали специально отобранные учителя. Пажи входили также в свиту королевы и принцев крови. Крупные вельможи тоже набирали пажей, давая им образование по программе академии (верховая езда, фехтование, танцы, математика, рисование). Существовала традиция воспитывать в качестве пажей детей своих вассалов или клиентов. Будущий маршал Франции Клод Луи де Виллар, окончив ораторианскую коллегию в Жюйи, поступил в пажеский корпус Большой конюшни, в которой получали военное образование отпрыски аристократов. В восемнадцать лет он уже отправился служить в армию, а к двадцати одному году стал полковником кавалерии. Несколько раньше пансионером того же учебного заведения был Пьер де Монтескью, который затем поступил в пажи Малой конюшни, а оттуда – в кадеты и, наконец, после нескольких месяцев «практики», – в мушкетеры, под начало своего кузена д'Артаньяна. Впоследствии он стал маршалом Франции.

В том, что касается начального образования и общей культуры, позиции, конечно, были неравны. Богатые и знатные люди нанимали своим детям хороших учителей. Виконт де Тюренн, состоявший в родстве с домом принцев Оранских-Нассау, в четырнадцать лет читал в оригинале Квинта Курция, Юлия Цезаря и Сенеку, прекрасно говорил по-фламандски. Кроме того, выходцы из привилегированных слоев общества могли получить среднее образование в коллегиях (коллежах), которые основывали монашеские ордены иезуитов и ораторианцев, а также церковные деятели в своих епархиях. Самые знаменитые коллегии находились в Жюйи и Ла-Флеш. В коллегиях преподавали латынь, грамматику, риторику, философию, математику (механику, оптику, навигацию) и геометрию с фортификацией – ее прикладным вариантом (в XVI веке итальянцы произвели переворот в искусстве фортификации, поставив его на геометрическую основу).

Все образование Жана Армана дю Пейре (будущего графа де Тревиля) сводилось к тому, что он овладел французским языком: без этого уроженцу Беарна не имело смысла соваться в Париж. Д'Артаньяна же учил грамоте дядя Даниель, настоятель Люпиакской церкви, единственный ученый человек в этом поселке, а навыки фехтования и верховой езды ему привил отец. Восемнадцати (а может быть, двадцати трех лет) он явился в Париж и поступил в гвардейскую роту кадетов, исполнявшую роль военного училища. Затем де Тревиль определил его в гвардейскую роту Дезэссара, стоявшую в Фонтенбло. Молодой гасконец в общем-то был малограмотен, да и потом он за всю жизнь не мог написать и одной фразы, не сделав в ней пяти ошибок; его речь изобиловала диалектизмами, а на письме он руководствовался собственными представлениями об орфографии [6]6
  В 1768 г. грамматист Дегруэ опубликовал ученый труд под названием «Исправленные гасконизмы, сочинение для пользы всех лиц, желающих говорить и писать правильно, в особенности для юношей, еще не завершивших своего образования». В этой книге он с ужасом отмечает, что парижская молодежь сыплет гасконизмами и на каждом шагу делает грамматические ошибки. Автор добавляет, что вовсе не ставит себе целью научить гасконцев правильно изъясняться по-французски, а хочет лишь предостеречь от подражания им молодых дворян, рискующих осрамиться при дворе. На это сочинение Майоль ответил в 1771 г. «Письмами к гасконцам об их хороших качествах, недостатках и смешных сторонах; об их удовольствиях в сравнении с развлечениями жителей столицы». Он пишет: «У гасконцев живой ум, доброе сердце, горячая голова. Возможно, им не хватает просвещения, вкуса и любезной и непринужденной учтивости, которая, по правде говоря, встречается лишь в Париже и при дворе». И далее: «Что касается душевных качеств и познаний, гасконец перенял их в равной мере от француза и от испанца: он невежественный, беспокойный, зачастую неучтивый за недостатком образования, которому его родители не придавали цены; тщеславный, высокомерный, расхваливающий сам себя, не понимая, что это смешно… но с развитым воображением, чуткий, живой, предприимчивый, пылкий, не научившийся заглушать в себе голос природы и родной земли; наконец, всегда готовый противоречить и идти наперекор тем, кто не разделяет его страстей, его предрассудков или даже мыслей…»


[Закрыть]. Но не это главное: он был храбр, умен, превосходно владел шпагой и был предан королю. Став капитаном королевских мушкетеров, он превратил свою роту в офицерскую школу, где молодых дворян обучали военному делу. «Заботьтесь всегда о том, чтобы рота была в хорошем состоянии, и не упускайте случая заставить ее как можно чаще упражняться, дабы новые мушкетеры стали столь же искусны, как и старые», – писал д'Артаньяну Людовик XIV в октябре 1665 года. Через три-четыре года службы, включавшей в себя занятия, учения, смотры, можно было при наличии необходимых средств получить должность лейтенанта, а то и армейского капитана. Те же, кто предпочитал остаться в мушкетерах, входили в состав «стариков» – пятидесяти двух ветеранов роты, лучших из лучших.

Похоже, что после героической смерти д'Артаньяна во время осады Маастрихта в 1673 году мушкетеров уже не так муштровали и школили: Луи де Сен-Симон, принявший свое боевое крещение во время сражения при Намюре (1692), заявляет, что во время занятий в роте «учат только разбиваться по эскадронам». Но даже благодаря таким занятиям мушкетеры оказывались в привилегированном положении по сравнению с армейскими офицерами. В обычных кавалерийских полках капитан, являвшийся собственником лошадей, берег их и не позволял им перетрудиться: в редком полку лошадей седлали дважды в неделю в летнее время, а такие, где их выводили из конюшен зимой хотя бы раз в неделю, вообще были исключением из правил. Откормив лошадей и поставив их в конюшню, капитаны затем урезывали их паек, чтобы прикарманить деньги, отпущенные на фураж, и лошади выглядели упитанными лишь потому, что стояли в конюшнях без движения. Их не седлали, чтобы прежде времени не сносилась сбруя. Кавалеристы превращались в конюхов, даже офицеры утрачивали навыки верховой езды (за исключением тех, кто мог себе позволить иметь собственного коня); к 1733 году таких горе-наездников во французской армии было три четверти.

Впрочем, и элита не слишком от них отличалась: граф де Шабо в своей «Записке о кавалерии» говорит о лейб-гвардии как о «корпусе дурных кавалеристов, храбрых и обычно на хороших лошадях»: «Их кони ростом от 4 футов 9 дюймов до 5 футов и были бы очень хороши, если поддерживать их в хорошей форме, однако они простаивают три четверти года, когда гвардейцев нет на службе, а конюхи почти никогда их не седлают и не выгуливают, что губит хороших лошадей более, нежели частые упражнения». Королевские мушкетеры, которые при Людовике XIV должны были обязательно уметь ездить верхом, при Людовике XV не слишком отличались от лейб-гвардии, а конных гренадер вообще набирали из разночинцев, которых еще предстояло обучить верховой езде. Только гвардейская легкая кавалерия (эскадрон в 150 сабель) выгодно от них отличалась, превратившись в школу для молодых дворян. «Это элитный эскадрон, отменной храбрости, на хороших лошадях и прекрасно обученный», – писал Шабо.

Один король сменял другого, а войны все не кончались. На обучение оставалось мало времени, новобранцев отправляли прямо на фронт, а воевали в основном числом, а не умением. Опыт Людовика XIII, проводившего межвойсковые учения во время осады Ла-Рошели в 1627 году, оказался благополучно забыт. Преподаватели академий не могли одобрять такой подход. В одном из учебников по фехтованию, изданном в Лангедоке, сказано: «Если французские войска всегда одерживали победу со шпагой в руке, то своей славой они частично обязаны ловкости нескольких офицеров, и осмелюсь сказать, что если бы все были так умелы, как должно, то и в пешем, и в конном бою, на поле сражения и на крепостной стене они творили бы чудеса, уже не порожденные одной лишь доблестью».