Текст книги "Жестокий путь"
Автор книги: Екатерина Андреева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Объединяйтесь же, народы!
Маленькая сельская церковь в Шампани была переполнена. Женщины в черных платьях и платках прижимали к груди худые, загрубевшие от работы руки, и их губы шептали молитвы. Мужчины в праздничных блузах с загорелыми лицами хмуро глядели перед собой, стараясь сосредоточиться. Мерцали огни свечей, бросая отсветы на позолоту икон и подсвечников.
В церкви не было ни одного свободного места на скамьях для прихожан. Слова их молитв и вздохи, их дыхание и надежды, казалось, медленно плыли вверх с дымком свечей и ароматом ладана, и все это равнодушно вбирал в себя круглый купол церкви.
После обедни прихожане с напряжением ждали проповеди своего кюре Жана Мелье, но кафедра была еще пуста, а против нее, на двух темного дуба резных креслах с балдахином, сидели сеньор де Клери с супругой. Крестьяне не смотрели в его сторону, но все заметили его напряженную позу, хмурый профиль и бледность лица. На его высоком лбу даже выступили крупные капли пота, и лицо вдруг напряглось, когда из ризницы вышел Жан Мелье и поднялся на кафедру.
Это был сын ткача, родился он в Шампани в 1664 году. Мелье кончил духовную семинарию и 28 лет сделался сельским священником. Его с виду такая спокойная и однообразная жизнь была нарушена только один раз ссорой с сеньором де Клери. Этот сеньор однажды избил нескольких крестьян. Мелье, который всю свою жизнь посвятил служению этим несчастным и притесняемым людям, возмутился и на воскресной службе в церкви не пожелал произнести обычной молитвы о здравии благородного сеньора де Клери. Тогда сеньор пожаловался на священника архиепископу реймскому. Архиепископ потребовал, чтобы Мелье публично извинился перед де Клери и помянул в молитве сеньора.
Все знали, что архиепископ сердит на Мелье, и все с напряжением ждали, что он теперь скажет. Некоторое время священник стоял на кафедре молча, с опущенными глазами. Он всем сердцем жалел крестьян за то, что они всю жизнь смиренно трудились и затем, склонив головы, усердно молились с надеждой, что бог облегчит им жизнь. На мгновенье перед его мысленным взором возникли фигуры избитых крестьян, жалкие, спотыкающиеся, еле ползущие после наказания во дворе замка, где сеньор жестоко покарал их за какую-то ничтожную провинность. Он также вспомнил разгневанное лицо епископа, который не хотел его выслушать и грозил отлучением от церкви за то, что он в прошлое воскресенье не помянул сеньора де Клери в своих молитвах.
Не отлученье было страшно, ведь Мелье не верил в бога, страшно было оставить без помощи своих прихожан.
Мгновенье кюре колебался, – ему так хотелось громко высказать все, что наболело у него на сердце. Но из его груди вырвался только тихий стон, и наконец взяв себя в-руки, он заговорил прерывающимся голосом:
– Мы все знаем, что епископы очень важные господа! Что они презирают бедных сельских священников и даже не хотят их выслушать. Их уши открыты только для богатых и знатных… Так попросим же у бога, чтобы он обратил нашего сеньора, чтобы впредь он не грабил и не обижал бедных!
Де Клери вскочил с места и схватился за рукоятку меча. Дерзость священника была неслыханной. Крестьяне в испуге склонили головы еще ниже и быстро зашептали молитвы, многие женщины стали всхлипывать. Всем казалось, что рухнут стены и своды, что сейчас наступит конец мира. Но сеньор ничего не сказал и ничего не сделал. Громко звеня шпорами, он в гневе вышел из церкви, сопровождаемый своими рыцарями. Священник неподвижно стоял на кафедре с побледневшим лицом. Пламя свечей вдруг заколыхалось, будто кто-то хотел их погасить, – это пронеслась волна тихих вздохов облегчения сотни людей, потом раздалось шарканье ног по плитам пола, и церковь опустела.
На священника последовала новая жалоба сеньора. На этот раз архиепископ вызвал Мелье к себе и обошелся с ним очень грубо, но священник не сдавался.
Его ссора с сеньором затянулась, и они жили как два врага. Архиепископ стал плохо относиться к Мелье, сеньор постоянно оскорблял и преследовал. Целый ряд унижений и обид, с которыми он не мог бороться, и сознание своего полного бессилия заставили наконец Жана Мелье покончить с собой. В деревне рассказывали, что он уморил себя голодом (1729 г.).
Для Мелье были характерны твердость и решимость, с которыми он выступил против сеньора, его неспособность идти на уступки и приспособляться к обстоятельствам, и это стоило ему жизни. Но чтобы спокойно умереть, ему нужно было сознание, что и после смерти он будет продолжать борьбу со своими врагами, – и он решил сказать открыто все, что думал о религии, о государстве и об общественном строе в своем предсмертном завещании.
Жизнь Мелье, хоть и казалась прихожанам тихой и спокойной, на самом деле была мучительной. Мелье – священник – не верил в бога, был атеистом, но его долгом и обязанностью было проповедовать религию и величие божие. Мелье был коммунистом по своим убеждениям. Он ненавидел весь строй французского государства, ненавидел короля, дворянство и духовенство, но должен был каждое воскресенье молиться за них и призывать прихожан к подчинению власти, которая мучила и превращала их в рабов. Этот сельский священник был достаточно смел, чтобы в своем уме разрушить все, что другими почиталось, но у него не хватало храбрости объявить всему миру истину и перенести за это гонения. Но то, что он не сказал при жизни, он написал в «Завещании», которое оставил для людей всего мира. Это завещанье написано кровью его сердца. Остро и смело критикует он религию и государство, не оставляет камня на камне от этих твердынь и затем на очищенной уже почве создает для человека новое царство счастья. Мелье доказывал, что всякая религия противоречит разуму, и объяснял ее широкое распространение невежеством людей, самообманом и страхом перед непонятными явлениями. Все религии мира являются лишь измышлением людей, а то, чему они учат, есть ложь и шарлатанство, придуманное лицемерными плутами для обмана людей, чтобы держать их в страхе и повиновении. Понимая назначение всякой религии, Мелье писал: «Религия поддерживает даже самое дурное правительство, а правительство, в свою очередь, поддерживает даже самую нелепую, самую глупую религию».
Величайшие блага для людей – мир и справедливость. Это источники человеческого счастья. Самое ужасное в жизни – раздоры, злоба, ложь, несправедливость, лицемерие и тирания. Весь жизненный опыт показывает, что в мире царят ложь и несправедливость, а те, кто как будто поставлены для осуществления справедливости, – как раз и насаждают беззаконие и сами наиболее преступны.
Главной мыслью «Завещания» была ложность религии вообще и христианства в частности. В христианстве Мелье находил три роковых ошибки: во-первых, полное отрицание тела; во-вторых, то, что главной добродетелью человечества считается наслаждение страданиями и мученичеством, и, в-третьих, запрещение отвечать насилием на насилие и повеление любить своих врагов.
Мелье стремился подорвать веру в справедливость бога, в его любовь к людям. Он разбирал библейские рассказы, в которых восхвалялась неуместная жестокость бога, в которых проявлялось его пристрастие к одним народам в ущерб другим, которые им же созданы.
Мелье считал, что религиозные правила и предписания были роковыми для судьбы народов. Религия освящала тиранию королей и сильных мира в ущерб народам, которые влачат жалкое существование под игом рабства. Всюду, куда ни взглянешь, писал Мелье, видишь чудовищную несправедливость: одни как будто родились для того, чтобы господствовать над другими и получать от жизни все наслаждения, другие же родятся только для того, чтобы быть всю жизнь жалкими, приниженными рабами и страдать от нищеты.
Первое зло в мире – это частная собственность и неправильное распределение благ между сословиями. Подобно тому как паразиты непрестанно беспокоят, пожирают и грызут тело тех, на ком они живут, так и короли, дворянство, духовенство, монахи, банкиры и откупщики только беспокоят, мучают, грызут и пожирают бедный народ.
«Я хотел бы, чтобы голос мой прозвучал с одного конца королевства до другого, с одного конца земли до другого! Я кричал бы изо всех сил: «Вы глупцы, о люди, вы глупцы, ибо позволяете вести себя на помочах и слепо верите такой бездне глупости!» Я показал бы людям их заблуждения и разоблачил бы их руководителей, которые являются обманщиками и кровопийцами! Я поставил бы людям в упрек их трусость за то, что они так долго позволяют жить тиранам и не сбрасывают ненавистного ига их тиранического правления!»
Мелье призывает все народы к объединению и к борьбе Против их угнетателей: «Объединяйтесь же, народы! Соединяйтесь, если у вас хватит мужества освободиться от вашей общей нищеты. Ободряйте друг друга в этом важном и благородном деле! Сообщайте друг другу тайно свои мысли и желанья, распространяйте всюду как можно искуснее летучие листки, выясняющие всему свету пустоту заблуждений и суеверий религии и возбуждающие повсюду ненависть против королей и правителей мира!» «Когда народы будут освобождены, а все порабощающий общественный строй будет уничтожен, тогда надо будет приступить к созданию нового общества».
Мелье сделал только набросок того, каким он представляет себе лучший строй общества: общность имущества, равная для всех обязанность трудиться, общественное воспитание детей. Мелье писал, что люди от природы совершенно равны и каждый человек имеет право жить и пользоваться своей свободой, своей долей в благах жизни, но для этого он должен выполнять полезный для общества труд. Частной собственности не должно быть. Все жители города или деревни объединятся в одну большую семью и будут спокойно вести совместную жизнь, одинаково питаться, одеваться и трудиться.
Религии в этом обществе не будет; вера в богов сделает людей снова несчастными, и без общности имущества религия опять привела бы к старому рабству. Только справедливость и братство научат людей трудиться для общественного блага и свободы. Только разум и научные знания, а не ханжество могут привести людей к нравственности. Невежество же делает людей порочными и злыми.
Жан Мелье, священник, считал, что христианская мораль служит только одной цели – порабощению добрых злыми. Своим прославлением страданий и признанием, что страдания – это добродетель, религия советует терпеливо сносить голод, холод, всякое угнетение и унижение. Религия внушает, что стремиться к благам жизни и бороться за них – это грех; а покоряться своей несчастной участи – добродетель. Но нет ничего хуже, как повеление любить своих врагов и делать им добро. Это религиозное правило противоречит здравому смыслу и рассудку. Только освободившись от религии, угнетенные поймут, что они имеют право не только желать, но и бороться за свое счастье на земле. Только борьба может освободить их. А первое условие успешной борьбы – это единодушие и солидарность. «Объединяйтесь же, народы!» – восклицает Мелье.
Всю свою жизнь он был священником не веря в бога и всю жизнь жалел, что не находится убийц для тиранов. Он терпеливо переносил жизнь, которая была сплошным издевательством над всеми его мыслями и чувствами. Он не понимал, как бог любви, «всевидящий и всемилостивый», мог сделать большинство людей такими несчастными. Священническая ряса всю жизнь жгла его огнем и превратила природную доброту и мягкость в жгучую горечь и ненависть. Единственный раз в жизни Мелье вступил в спор с сеньором, который избил крестьян, и уморил себя голодом, не найдя сил для открытой борьбы. Но сострадание к обездоленным внушило ему гневные слова против угнетателей и сокрушающую критику духовенства, короля и дворянства, а знание жизни привело к полному отрицанию религии.
Таким был Жан Мелье – первый утопист-коммунист из народа. Для него борьба была единственным возможным путем к свободе. Он не осуждал борьбы, как многие социалисты XVIII и XIX веков, – наоборот, он призывал к ней. Но время для борьбы, для революционного социализма тогда еще не настало, и борьба была невозможна.
Во время французской буржуазной революции 1789 года, в эпоху Конвента, один из демократов предложил поставить памятник Жану Мелье. Конвент принял это предложение, но Конвент ценил Мелье только как первого священника, отказавшегося от религиозного заблуждения. Мы же его ценим как врага тирании, как смелого обличителя частной собственности, господства церкви и угнетателей народа – короля, помещиков, чиновников.
Вольтер. Здание обмана
Воинствующими противниками церкви и религии во Франции была группа философов-энциклопедистов, объединенная вокруг издания «Энциклопедии наук, искусств и ремесел», которую называли тогда «осадной машиной против церкви и монархии».
Вольтер, живший в XVIII веке (1694–1778 гг.) ставил себе целью уничтожение старого, основанного в первые годы христианства «здания обмана», ту религию, которая своими когтями растерзала Францию, своими зубами пожирала людей, более десяти миллионов предала мучительной смерти.
Он считал, что глупость людей – это и есть источник религии. Поэтому церковь так усердно поддерживает невежество и борется против науки. Пользуясь легковерием и глупостью, плуты говорят с людьми от имени богов. Они это делают для того, чтобы установить свое господство над людьми, чтобы придать своим честолюбивым замыслам вид божественной воли, которую человек должен исполнять.
Религия, по мнению Вольтера, возникает, когда обманщик найдет достаточно глупого человека, который поверит, что он говорит от имени бога. Вольтер писал, что в основе христианской религии нет ничего, кроме сплетения самых пошлых обманов, «сочиненных подлейшей сзолочью, которая одна лишь и исповедовала христианство в течение первой сотни лет». «Отцы церкви фабрикуют фальшивые письма Иисуса Христа, письма Пилата, письма Сенеки, апостольские уставы, изречения сивилл, евангелия числом более сорока, деяния Варнавы, литургии Петра, Иакова, Матфея, Марка и т. д., и т. д.»
Вольтер подчеркивал, что церковь вредна для общества, потому что духовенство, само не работая, проповедует презрение к труду. А все благополучие и счастье человечества, говорил Вольтер, может быть основано только на труде. Церковники же требуют, чтобы люди молились, вместо того чтобы трудиться.
Самой вредной и опасной религией Вольтер считал христианство. Зло было не в искажении первоначального истинного учения Христа, а в том, что заложено в самой основе христианства. Ведь вся история церкви – это длинный ряд ссор, обманов, преступлений, мошенничеств, грабительства и убийств. Следовательно, все зло лежит в самой сущности христианства. Волк ведь тоже хищник по своей природе и вовсе не случайно набрасывается на овец.
Мы уже видели, что в продолжение многих веков римских пап избирали с оружием в руках, что эти «земные боги» то сами отравляли и убивали, то их убивали и отравляли. А целые народы и государи были так тупы, что считали римского папу наместником бога на земле.
Пожалуй, одним из самых больших злодеяний католической церкви была «Варфоломеевская ночь» – ночь на 24 августа 1572 года, в канун праздника святого Варфоломея. В эту ночь в Париже банды убийц-католиков бросились к домам, в которых жили протестанты-гугеноты, не признававшие власти римского папы. Улицы Парижа и других городов были усеяны трупами, вода в Сене и многих реках окрасилась кровью. Истреблены были десятки тысяч невинных людей.
Когда папа получил известие о событиях той ночи, он приказал осветить Рим иллюминацией, выбить в честь этого события медаль и отправил в Париж кардинала с поздравлением «христианнейшего» короля Франции и его матери Екатерины Медичи. В Риме с крепости Святого Ангела стреляли пушки в честь доблестной победы над гугенотами. Папа приказал также устроить праздник для народа и сам торжественно посетил три храма, в которых благодарил бога за радостную весть о «великолепном всесожжении, устроенном французским королем во славу католической церкви».
Достаточно подсчитать всех тех, кого уничтожила христианская церковь во имя религии, чтобы уже не сомневаться в том, что религиозные идеи не всегда будут владеть миром. Сколько напрасно погибло людей во время кровавого безумия крестовых походов на Восток и во время крестовых походов рыцарей, опустошивших Балтийское побережье! А сколько было ненужных жертв во время резни альбигойцев и истребления других еретиков, всех этих десятков тысяч неповинных людей, которые были зарезаны или сожжены заживо во имя «всемилостивого» бога! А во время реформатских войн, когда «святые» папы, «святые» епископы, «святые» аббаты в течение двух столетий шагали по трупам! Если сосчитать все убийства, все головы священников и мирян, отрубленных палачом, тела сожженных на множестве костров во всех странах, кровь, пролитую от края и до края Европы, палачей, уставших от своих трудов во имя веры, жертвы Варфоломеевской ночи и тридцать гражданских войн из-за разногласий в правилах веры, то окажутся десятки миллионов человек, которые были зарезаны, утоплены, сожжены, колесованы, повешены во имя любви к христианскому богу! И в то время как эта страшная цепь убийств происходила в Европе, а в Америке были убиты, как дикие звери в охотничьем парке, несчастные индейцы, под предлогом, что они не хотели стать христианами, – в то самое время римские папы наслаждались жизнью.
Римские папы затопили кровью невинных весь мир. Вольтер прекрасно видел, что вся история католической церкви состоит из войн, резни и пыток, и он не мог молчать. Духовенство постоянно следило за ним. Два раза Вольтер был заключен в Бастилию, а потом выезжал из Франции в Англию, Голландию или Швейцарию, подальше от французской полиции. Только в конце его жизнь стала спокойнее, когда он купил два поместья по обе стороны французско-швейцарской границы. От французской полиции он скрывался в Швейцарии, от преследований швейцарской полиции – в своем французском поместье.
Сочинения Вольтера имели большой успех в России, где появлялись в переводах на русский язык. Но во время французской буржуазной революции 1789 года они были запрещены Екатериной II, как «вредные и наполненные развращением». С тех пор всякий безбожник, свободомыслящий человек и «бунтовщик» назывался в России «вольтерьянцем».
Бог-то бог, да сам не будь плох!
Православная церковь в России была менее кровожадной, но давила народ и высасывала из него жизнь, как и католическая. Она всегда была беспощадной и неумолимой, как часть царевой машины, и не без помощи «святых» отцов над необъятной русской землей веками нависали нищета, произвол и холопство.
Запоротый помещиком и запуганный попом, мужик с трудом ковырял сохой постылую землю. Посадские люди, придавленные непосильными поборами, напрасно разбивали лбы в земных поклонах перед алтарями. Мелкое купечество, творя молитвы, разорялось. Именитые купцы и бояре делали богатые вклады в монастыри и в храмы, но кряхтели от непосильных поборов, а мелкопоместное дворянство худело и плакалось.
А царская казна пощады не знала. Каждый год объявлялись все новые пошлины и поборы – дорожные, мостовые, подушные, кормовые… назначались все новые дани да оброки. И все должен был платить помещик, а он с мужика больше одной шкуры не мог содрать. Уже по-волчьи стал скалить зубы крестьянин. Бог никому не помогал, и от тягот жизни бежал народ в леса, в степи, на Дон.
А оттуда ни грамотой, ни силой, ни страхом божьим никого не добудешь. И жили бояре да дворяне по-медвежьи, за крепкими воротами и высоким тыном.
Только царской власти служили «святые» отцы, они приносили присягу на верность, доносили обо всем крамольном, что узнавали на исповеди, внушали, что царская власть от бога, служили торжественные молебны о здравии царя в «царские» дни и проповедовали, ссылаясь на «священное писание», что рабство народное и нужда установлены богом и поэтому их надо терпеть и покоряться.
А царь за неподчинение церкви наказывал вплоть до смертной казни. Он был главой государства, патриарх – главой церкви, и в Кремле царские и патриаршие палаты помещались рядом. Царь был помазанником божьим, патриарх – наместником бога на земле. Но на самом деле все митрополиты (и с XVI века патриархи) получали свои пастырские жезлы из рук царя, и волей царя смещались все не угодные ему духовные пастыри. Поэтому духовенство беспрекословно подчинялось царской воле.
Иван IV (Грозный) говорил митрополиту Филиппу Колычеву, осмелившемуся заступаться за опальных и просить помилования осужденных на смертную казнь:
– Одно только говорю тебе, отче святой: молчи! Не прекословь державе нашей… или сан свой остави!
В конце концов по приказу царя Малюта Скуратов задушил непокорного митрополита в келье монастыря. Зато следующие за ним митрополиты уже совсем не возражали царю и были прозваны «молчальниками».
При царе Алексее Михайловиче началась распря между патриархом Никоном и царем. Гордый и властный патриарх окружил себя почетом, присвоил себе различные титулы и проповедовал, что «не священство от царства приемлется, но от священства на царство помазуются», то есть что власть патриарха выше царской.
Никон внедрял в России взгляды римских пап, что глава церкви и царь на земле подобны Солнцу и Луне на небе. Патриарх – это Солнце, а государь, как Луна, светит только его отраженным светом. Властолюбивый, жадный и тщеславный Никон владел двадцатью пятью тысячами крепостных дворов, с крестьян драл три шкуры и народ его ненавидел.
Кончилось тем, что и царь невзлюбил Никона и дело дошло до суда. Был созван церковный собор. Духовные отцы не могли оправдать Никона, – они боялись царской опалы да и не хотели заступаться за патриарха, которого не любили за высокомерие. Никон был осужден и лишен патриаршества.
Петр I, чтобы раз и навсегда предотвратить такие столкновения, упразднил патриаршество и создал святейший синод – высшее церковное руководство. Синод состоял из 10 человек, и все они назначались и смещались царем. Члены синода обязывались быть послушными царю и царице «и доносить обо всем, что в ущерб его величества интересов». Чтобы следить за действиями синода, был назначен обер-прокурор – «око государя». Он и стал фактическим хозяином церковных дел. Часть огромных доходов духовенства стала поступать в казну, архиереям назначили жалованье, монахам ограничили содержание; часть монастырей Петр I закрыл. С презрением он называл монашество «гангреной», а монахов «тунеядцами». Сурово карались Петром I изготовления всяких «чудес», вроде плачущих икон, «мощей» и «святых реликвий».
Однажды из Иерусалима монахи привезли в дар царице Екатерине Алексеевне будто бы сорочку божьей матери, которая не горела в огне. Петр приказал ее исследовать, и оказалось, что сорочка соткана из асбестовых волокон. Затем появились мощи какой-то «святой» из Лифляндии. Один из современников писал, что кожа этих мощей была подобна натянутой свиной коже. Были и другие поддельные мощи, из слоновой кости, которые Петр велел поместить в основанной им Кунсткамере. Потом в одной бедной церкви в Петербурге объявилась икона божьей матери, которая плакала настоящими слезами, предрекая великие бедствия и разорение новому городу, Санкт-Петербургу. Услышав об этом, Петр поехал в ту церковь, осмотрел икону и обнаружил наглый обман. Он снял серебряную, усыпанную драгоценными камнями ризу, потом отвинтил винтики, прикреплявшие к задней стороне иконы новую липовую дощечку. В середине этой дощечки была вставлена еще другая, меньшая дощечка. Она свободно ходила на пружинке и вдавливалась при самом легком нажиме. Сняв дощечки, царь обнаружил две лунки, или ямки, выдолбленные в дереве против глаз божьей матери. Маленькие губочки, напитанные водой, клались в эти лунки, и вода просачивалась сквозь едва заметные, просверленные в глазах дырочки, образуя капли. Петр надавил дощечку, и слезы потекли по щекам богоматери. Икона была отправлена в Кунсткамеру, а хитрых попов отправили на каторгу в Сибирь, предварительно вырвав им языки и ноздри. Так поступал Петр I и с другими священниками, которые обманывали народ.
Но все эти меры и реформы не затрагивали церкви как организации. Петр I сохранил за ней всю силу ее духовного воздействия, потому что не мог отказаться, как правитель, от услуг религии, чтобы держать в повиновении народ. Тесная связь между церковью и государством существовала с первых дней возникновения христианства в России на протяжении всей истории и еще более была укреплена Петром I. Церковь стала совершенно покорной светской власти. Духовенство боялось царя, трепетало перед ним и служило ему так же усердно, как и «царю небесному», хотя сам Петр не отличался набожностью и даже часто глумился над христианством, устраивая во время пиров пародии на религиозные церемонии.
Народ отлично понимал, что «бог далеко», а духовные отцы – царские слуги, и поэтому помощи от них ждать не приходится. Это трезвое отношение к религии и «отцам церкви» отразилось в пословицах и старинных русских былинах.
Когда русский богатырь Илья Муромец поссорился с киевским князем Владимиром, он обратил свой гнев против церкви, которая всегда поддерживала князя и была ему нужна:
«Он начал по Киеву похаживать.
На божьи церкви постреливать,
А с церквей-то он кресты повыломал,
Золоты он маковки повыстрелял,
С колоколов-то он языки повыдергал!»
Свое ироническое отношение к божьей помощи и к «святым отцам» народ выразил в пословицах:
«На бога надейся, а сам не плошай»
«Бог-то бог, да сам не будь плох!»
«И молебны петы, да пользы нету!»
«Молился, молился, а все гол, как родился!»
«Не кропилом маши, а землю паши!»
«Где люди завыли, попы тут как тут были»
«Богу слава, а попу – каравай и сало»
«Поп любит блин, да чтоб не один»
«У попов глаза завидущие, руки загребущие».
«Родись, крестись, женись, умирай – за все попу деньги давай!»
«Мужик с сошкой, а поп с ложкой».
«Бога молить – лбом пол колотить».
«У бога для барина – телятина жарена, для мужика – хлеба краюха, да – в ухо!.»
