Текст книги "Вторая попытка"

Автор книги: Екатерина Тильман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 47 страниц)

Евгений вспылил, чего с ним давно не бывало. "Ну и что я должен был делать? – возмутился он. – Если ваша медсестра тупа, как калоша, и помощи от нее никакой?" К его удивлению, Никлас спокойно ответил, что после неудачи с осведомителем требовалось объявить задачу "отложенной во времени". Другими словами, скинуть ее на кого-нибудь другого! И это после того, как он настойчиво подчеркнул особую важность задания! В общем, Никлас резко упал в глазах Евгения – просто поразительной оказалась столь неожиданная косность, нетребовательность к агентуре и просто откровенная лень.

А второе задание еще более укрепило его презрение к куратору: требовалось установить, является ли эспером один сент-меллонский астролог, по поводу которого у Евгения еще год назад возникали серьезные сомнения. "Как, неужели вы это до сих пор не выяснили?!" – не сдержался Евгений, на что Ананич не очень убедительно отговорился занятостью...

Навестив астролога под видом клиента (таинственная эффектная обстановка, среднего качества компьютер, мрачный помощник-вышибала и несколько псевдомистических приемов), Евгений окончательно убедился: вранье, никакого чутья к будущему нет и не было! Но заверения, основанные на одной только интуиции, Ананича не удовлетворили: ситуация этически сложная, требуются доказательства... "Вы же проверяли Марину Ким? напомнил он. – Вот и повторите то же самое... Только на этот раз, пожалуйста, через агентов! В конце концов, это одно из основных требований к вашей работе: вы должны уметь работать с людьми, а не соваться сами во все дырки..."

Работать с осведомителями оказалось более чем неприятно. В институте Евгения учили как раз наоборот – не очень доверять вольнонаемным агентам. Обычно ими становились либо романтические личности, недоигравшие в детстве в шпионов – от этих еще мог быть какой-то толк, – либо неудачники, для которых плата за осведомительство была хорошим приработком, а само осведомительство – неплохим и нетрудоемким развлечением. Предоставленная Никласом троица была явно из последних. Евгению стоило изрядного труда заставить их отнестись к задаче серьезно: привыкшие к легкой и непыльной работе люди очень не хотели репетировать "компрометирующие ситуации", запоминать необходимые вопросы, а тем более изучать незнакомую аппаратуру.

Ананич внимательно следил за работой Евгения, иногда вмешивался: в отличие от "студента" он хорошо знал, как обращаться со своей агентурой бесцеремонным напоминанием о деньгах, а иногда даже простым окриком. Евгений вынужден был признать, что это неплохо действует! Через несколько дней дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и он с нетерпением ждал, когда наконец разоблачительный эксперимент (совершенно бессмысленный с его точки зрения, но раз начальство так настаивает...) будет проведен.

Увы, эксперимент провести не удалось. Доказательства не пришлось искать, они сами нашли Евгения – как-то поздно вечером, подходя к дому, он увидел расположившуюся на скамейке весьма агрессивно настроенную компанию парней, одного из которых узнал: помощник астролога...

Евгений отделался битой физиономией, но практику пришлось прервать. Ананич посочувствовал ему, однако был непреклонен: "Нельзя допускать такие промахи. Откуда лже-астролог узнал о готовящейся проверке? От агентов? Несерьезно, молодой человек! Неужели люди, чей доход прямо зависит от СБ будут провоцировать нападение на ее сотрудников? При том, вы завтра уедете, а им здесь жить... И тем хуже, что вы даже не поняли, когда именно выдали себя. Подозреваю, что с вашей склонностью к самодеятельности вы слишком часто бывали у этого шарлатана... Нет? Ну, значит просто были слишком настойчивы в расспросах, и это насторожило его, натолкнуло его на определенные выводы..."

Евгений вяло оправдывался, говорил, что был у астролога только раз и вел себя вполне стандартно, а в голове снова и снова вертелся проклятый вопрос: "Ну в самом деле, где? Когда?! Как он узнал?!" Ответа не было, да он уже и не мог помочь – практика была безнадежно сорвана. "Беспрецедентная неосторожность, – написал в отзыве Ананич. – Плюс полное неумение работать с людьми."

Возвращение в столицу запомнилось тогда Евгению как один сплошной кошмар. Всю дорогу он безуспешно пытался разобраться в случившемся. После такого провала вполне могло последовать отчисление из института и тогда прощай СБ! А Евгений уже не мог представить себе другой жизни – без напряженной исследовательской работы, с ежедневными маленькими открытиями и разочарованиями, с постоянным движением вперед...

Кто мог ему помочь? После некоторых размышлений Евгений решил встретиться с заместителем директора СБ Яном Веренковым. Веренков преподавал в институте психологию восприятия, был весьма незаурядным и признанным исследователем, но при этом отличался редкой открытостью и доступностью в общении. У него всегда можно было получить квалифицированную консультацию или просто совет, а в совете старшего Евгений сейчас нуждался, как никогда!

Оказалось, что Веренков уже знал о случившемся в Сент-Меллоне. Впрочем, он внимательно, ни разу не прервав, выслушал самоуничижительный и чересчур эмоциональный рассказ. Потом откинулся на спинку кресла и спокойно, словно на семинаре, начал разъяснять потрясенному Евгению, что же с ним произошло на самом деле...

Лекция продолжалась минут десять. За это время Евгений с изумлением уяснил скрытые мотивации всех участников конфликта, реконструировал недостающие звенья в цепи событий, едва не уполз под стол от стыда, буквально взлетел к потолку от возмущения, а потом снова захотел под стол. При этом он незаметно для себя проглотил две чашки своего любимого цветочного чая и уничтожил весь запас печенья. К концу разговора он выглядел так, что Веренков невольно сменил тон и поспешил его успокоить.

Ну кто мог подумать, что Ананич целый год будет помнить об одном-единственном проступке приезжего практиканта! Помнить, обдумывать разные варианты мести – и все это с доброжелательной улыбкой на лице! "Ты обязан был учесть самолюбие Никласа, – спокойно объяснял Веренков. – И если не подыгрывать, то по крайней мере, уловить, где и как ты его задел, нарушив субординацию..."

Дальнейшие разъяснения Веренкова ошеломили Евгения: получалось, что задела Ананича история с Сэмом-Семеном, именно за нее он мстил... да как такое может быть?!

"Ты зря возмущаешься, – слегка одернул его Веренков. – Не забывай, что вы с Никласом принадлежите к разным поколениям, хотя разница в возрасте и невелика. Разный уровень подготовки, разный жизненный опыт... Тебе было интересно в Сент-Меллоне, а ему там смертельно скучно! По сути, его там удерживает только долг, а это не очень-то крепкая привязь..."

"Но тогда зачем его привязывать? – возмутился Евгений. – Пусть едет, куда хочет, а на его месте будет работать тот, кто любит свое дело!"

"Обязательно, – кивнул Ян. – Постепенно мы вернем всех таких кураторов сюда в институт, в более подходящую для них обстановку. Просто пока у нас недостаточно специалистов, обученных по полному циклу.

Кстати, вот тебе маленький тест по психологии: поставь себя на место Никласа. Во время твоей первой практики... Как он должен был отнестись к студенту, который за неделю с помощью компьютера переработал материал, который тот собирал несколько лет! Причем легко, играючи, в рамках курсовой работы?"

Евгений ответил, не задумываясь: позавидует. То есть отнесется плохо... Но Веренков покачал головой:

"Мимо. Не подгоняй факты под восприятие. Вспомни, что поначалу твои отношения с Никласом складывались очень даже неплохо. Потому что ты для него – со всеми твоими теоретическими умениями! – всего лишь неопытный студент, направленный под его начало. Никлас все равно уверен: окажись ты вдруг на его месте и без поддержки – обязательно растеряешься и наделаешь глупостей, никакой компьютер не поможет!.."

"Я понял, – перебил Евгений. – В истории с Сэмом я как раз оказался в каком-то смысле на его месте... И вопреки ожиданиям, не растерялся..."

"Именно, – подтвердил Веренков, слегка усмехнувшись. – Ты действовал вполне грамотно и "с профессиональным везением", и вот это его уже не могло не задеть. К тому же, ты даже не известил его о происшествии! Случись это не в самом конце практики, Никлас еще тогда нашел бы способ поставить тебя на место! Но к твоему счастью, у него просто не оставалось на это времени..."

Евгений сразу поверил Веренкову – его построения действительно объясняли все, даже последний безобразный инцидент... Теперь было совершенно очевидно, что никакой "неосторожности" Евгения не было и не могло быть: лже-астролога действительно предупредили агенты – специально, или просто проговорились, и слухи достигли цели... Ананичу достаточно было всего-навсего дать им понять, что Евгений вовсе не представитель СБ, а просто нахальный студент, который делает обычную курсовую за счет чужого позора, и к которому вовсе не обязательно относиться всерьез, что бы он там из себя не изображал...

Но неужели куратору района делать больше нечего, кроме как хладнокровно мстить студенту-практиканту?! До какого же маразма можно дойти! Однако он и сам хорош: не то что не понял происходящего – вообще не заметил, что что-то происходит... А еще исследователь!..

"В общем, так, – подытожил Веренков, пока Евгений, мучаясь стыдом за собственную глупость, окончательно осознавал услышанное. – То, что с тобой случилось... в каком-то смысле это оказалось испытанием! Весьма неожиданным и интересным даже для меня, – Ян улыбнулся и продолжил: – Ты можешь быть очень хорошим исследователем, Женя. И забудь про эту историю. Ты в ней не виноват, так же, впрочем, как и Никлас. Вы действовали в рамках заданной психологической программы, а ей мало кто может противостоять. Так что твоя участь была предрешена еще когда ты собирался ехать в Сент-Меллон во второй раз. И оценка за практику никакого значения не имеет – подозреваю, что твой второй отчет ничуть не хуже первого. Интуиция, аккуратность, математические способности – все это у тебя есть. Для работы в лаборатории этого вполне хватит, но если ты хочешь чего-то большего – а ты понимаешь, что парапсихология очень некабинетная наука, не так ли? – Евгений, несколько успокоившись насчет своего будущего, молча кивнул, ожидая продолжения. – В общем, с этого года милости прошу в мою группу. Специалистом ты не станешь, и головную боль плюс комплекс неполноценности на первых порах я тебе обещаю, но надеюсь, что ты сумеешь наработать полезные стереотипы и развить этическую интуицию, которая тебе весьма пригодится..."

Так закончилась для Евгения эта история. Про злосчастную практику он старался не вспоминать, тем более, что дело не получило широкой огласки. С началом учебного года он действительно перешел к Веренкову и от развития "этической интуиции" поначалу изрядно ошалел, но потом привык и оценил новый для него взгляд на жизнь.

Одновременно он стал чаще задумываться о будущем. Несмотря ни на что, он с удовольствием вспоминал о самостоятельных исследованиях в Сент-Меллоне, когда был полностью предоставлен самому себе. У него не шли из головы слова Веренкова о новом поколении кураторов, которые должны заменить нынешних, и чем дальше, тем чаще он задумывался о третьем возвращении в Сент-Меллон. А когда он наконец изучил материалы о короткой деятельности Сэма в институте и узнал что тот "различил" свое будущее в "Лотосе", ничего заранее о нем не зная – выбор определился окончательно. Выходит, интуиция не подвела Евгения, и "Лотос" действительно был чем-то особенным...

Отговаривали его дружно – даже сам Веренков. К тому времени Евгений уже утвердился среди "веренковских любимчиков" – элитной группы студентов, которые делали особые успехи, и которым прочили блестящее будущее. Ян провел с ним долгую беседу, сомневаясь, не давняя ли обида движет Евгением, но тот убедил его, что дело не в обиде, и что он хочет начать работу с самостоятельных исследований в перспективном и уже знакомом ему районе. К этому времени он уже увлекся математической ауристикой и напомнил Яну, что этого занятия вполне достаточно, чтобы уберечь его от скуки на ближайшие несколько лет, особенно при наличии постоянной компьютерной связи с институтом. В конце концов Веренков согласился и пообещал помочь с назначением.

Обещание он не нарушил – впрочем, Веренков никогда не нарушал обещаний. Весь последний год стал для Евгений подготовкой к будущей самостоятельной работе. Перспективы возможных исследований, изучение имеющихся материалов, сравнительный анализ – чтобы разумно выбрать свою тему, плюс боевая спецподготовка ("разборка" с астрологом убедила в ее необходимости) плюс летная школа – без вертолета в горном районе не обойтись... в общем, спать было некогда! Зато последняя студенческая работа доставила Евгению немалое удовольствие – требовалось оценить итоги деятельности Ананича в районе за все пять лет, а точнее, подтвердить его некомпетентность. Поводов было более чем достаточно, но Евгений не стал отвечать местью на месть и не усердствовал в поисках компромата, ограничившись необходимым минимумом. Однако даже этого минимума вполне хватило, чтобы презрение, которое он испытывал к бывшему руководителю, утвердилось окончательно. Почти ничего из наработок Ананича не могло пригодиться – стало ясно, что начинать работу в районе придется практически с нуля...

Став наконец куратором, Евгений и начал с нуля. Сменил почти всю агентуру, усилил внимание к "Лотосу" (не пытаясь, однако, туда соваться), довольно быстро уточнил специализации и уровень способностей других эсперов, живущих в районе, наладил постоянный контакт с иммиграционной службой...

Дел хватало, и Евгений редко вспоминал о своем предшественнике, просто не до того было. О прошлом напоминало только одно: окончательно перебравшись в Сент-Меллон, Евгений выбрал тот же дом, который снимал в прошлый раз – и не только из-за почти материнской заботливости хозяйки, госпожи Василевской... Он очень хотел доказать самому себе свое право поступать, как хочется – и вскоре, разумеется, перестал испытывать какие-либо эмоции, проходя мимо злосчастной скамейки...

...Но теперь, при виде Ананича, Евгений почувствовал, что давно забытые синяки и ссадины вдруг заболели снова. Оказывается, он ничего не забыл! А Никлас улыбался как ни в чем не бывало, пересказывал институтские сплетни, расспрашивал Евгения о работе, о здоровье – как будто они были приятелями!

Глядя на его сияющую физиономию, Евгений не знал, что ответить. "Неужели он до сих пор не понял, что я знаю все про ту историю? – подумал он. – Неужели не боится? Особенно здесь, на том же месте?.. Нет, так нельзя, надо взять себя в руки! Надо хотя бы узнать, что ему нужно! Хотя приглашать его в дом ну очень не хочется... Может, обойдется?.."

Евгений осторожно присел на край скамейки и как можно более нейтрально произнес:

– Привет! Тебя как сюда занесло?

Ответил – и немного успокоился: что ни говори, а приятно называть бывшего руководителя на "ты", говорить с ним на равных и иметь право послать подальше с любой просьбой – а что Ананич появился не просто так и будет о чем-то просить, было ясно...

– Да так, ничего особенного! – отозвался тот. – В общем, надо твоему подопечному одну вещицу вернуть – брал на исследование... Ну а без твоего согласия никак, ты же теперь тут старший...

Ананич по-прежнему улыбался, но было слышно, как изменилась его интонация на последней фразе. "И он ничего не забыл! – с невольным раздражением подумал Евгений. – До сих пор..."

– Ты о чем? Какому подопечному? И что за вещицу?

– Перстень, из "Лотоса"... – махнул рукой Ананич, словно говоря о чем-то малозначимом. – Года два назад брал у Сэма...

– Что значит "брал"? – перебил Евгений. – Он что, так просто взял и отдал? Для них же это... И почему про это ничего нет в отчетах?

– Ну... так уж получилось! Забыл записать... – уклончиво ответил Никлас. – Тем более, что ничего интересного я из него так и не узнал. А получить перстень было совсем несложно, ты зря... Он ведь тогда еще всего боялся, а нашей службы в особенности! И с большой готовностью откликнулся на мою просьбу...

Евгений сжал кулаки и начал мысленно считать до десяти, чтобы успокоить нервы: слишком уж сильным было желание съездить по этой ухмыляющейся физиономии! Однако он сдержался и только спросил с сердитым упреком:

– Ты что же, не мог раньше его вернуть? Два года ведь прошло!

– Ну... – смутился Ананич. – Здесь я не успел закончить исследование, а в институте поначалу было не до того. Да неужели это так важно! перешел он в наступление. – Какая проблема найти еще один такой камень? Я могу заплатить ему за огранку...

– Можешь? – Евгений быстро протянул руку. – Давай... Я передам! Лучше наличными, но можно и чеком...

Ананич растерялся, не сразу уловив издевку, потом с натугой рассмеялся:

– Ну, знаешь... Жизнь в провинции не идет тебе на пользу! Впрочем, прошу прощения, если хочешь, я узнаю, сколько стоит обработка таких камней...

– Не хочу, – холодно прервал его Евгений. – Я хочу, чтобы ты объяснил, чего тебе надо, и убрался отсюда наконец! Я устал за день, честное слово...

– В общем-то, мне надо было не столько вернуть перстень, сколько поговорить с твоим Сэмом, – признался Ананич. – В основном, по материалам его работы в институте, еще перед "Лотосом". Можно? Завтра-послезавтра?

– Нет! – мгновенно и решительно ответил Евгений. Потом задумался: формально причин для запрета не было. Но с другой стороны... почему он должен что-то объяснять или аргументировать?! Нельзя – и все тут! Зачем лишний раз тревожить Сэма? Какая, в самом-то деле, польза от перстня, взятого два года назад?..

– Ну, если ты возражаешь, – вздохнул Ананич, – то не имею права настаивать! А... ты действительно возражаешь? – недоверчиво переспросил он, и не дождавшись ответа, с досадой продолжил: – Не думал я, что ты станешь таким самодуром! Что твой Сэм – рассыплется от моего взгляда? Подумаешь, пара вопросов...

– Обойдешься, – непреклонно отозвался Евгений. – Пока что я за него отвечаю!

– Тогда и безделушку эту сам передавай! – сердито сказал Ананич. С этими словами он полез в "дипломат" и, не раскрывая его полностью, долго шуршал какой-то бумагой... но наконец извлек оттуда стандартный для "Лотоса", хотя и уже почти выцветший (еще бы, за два-то года!) перстень. На!

Евгений протянул было руку, но остановился. Ведь он только сегодня заново познакомился с Юлей! Наверняка она расскажет обо всем друзьям, наверняка этот рассказ вызовет разные чувства у эсперов, прежде всего, у Сэма...

– Нет, в "Лотос" сейчас нельзя! – резко ответил Евгений, убрав руку. – Мало ты туда совался со своими идиотами-агентами? А перстень пошли по почте, раз уж тебе так приспичило его вернуть!

Казалось, Ананич только и ждал этой фразы. Он, не споря больше, быстро убрал перстень, защелкнул дипломат... и сухо сказал:

– Ну, и на том спасибо! До свидания... В институт ничего не надо передать?

– Нет, – коротко ответил Евгений, поднимаясь со скамейки.

Глядя вслед удаляющемуся Никласу, Евгений вдруг ощутил некоторую неловкость. Вот уж точно как с цепи сорвался, сам от себя не ожидал такой грубости! Конечно, Ананичу незачем встречаться с Сэмом – но даже самый суровый отказ можно выразить вежливо, без оскорблений и насмешек. В концов концов, их обиды – дело прошлое, а сейчас Никлас пришел к нему, подчиняясь тем же неумолимым для него законам субординации. И нарвался на такой прием...

Но сквозь раскаяние упрямо пробивалось беспокойство, ощущение какой-то неправильности... Неужели Никлас настолько щепетилен в вопросах профессиональной этики? Или просто опасается Веренкова, зная, что тот покровительствует Евгению? Может быть, и даже весьма вероятно... Но что он станет делать получив отказ? Подчинится? Или пойдет на хитрость? Вряд ли, но на всякий случай проследить стоит: соваться в "Лотос" сейчас никак нельзя...

Почтальоны отказывались ходить в "Лиловый лотос": далеко и, честно говоря, страшновато. По взаимной договоренности почту оставляли "у госпожи Марии", хозяйки единственного в Шотшанах кафетерия. Эсперы сами заходили за почтой – обычно раз в неделю. Эти визиты были удачным поводом напомнить о себе жителям поселка, с которыми "Лотос" старался поддерживать хорошие отношения. Все понимали: их таинственные умения не могут не вызывать у дремучих провинциалов почтительного уважения пополам с суеверным страхом, и следили, чтобы первое брало верх над вторым. Это было нетрудно – помочь местному врачу, поболтать с кем-нибудь у крыльца или заглянуть в гости...

Дэн появлялся в поселке чаще других – он легко приспосабливался к любому уровню общения, чужая тупость его почти не раздражала. Вот и на этот раз он с удовольствием поболтал со стариками, коротавшими время на лавочке возле кафетерия, порадовавшись вместе с ними необычно теплой осени, за которой (надо же, какое откровение!) все же наступит зима...

Пройдя мимо запыленных собеседников, постучал в дверь и приветливо поздоровался с хозяйкой, которая тут же принесла из дальней комнаты стопку газет и письмо – ну, конечно, опять Роману! У него просто потрясающее количество родственников, и всем он симпатичен... Дэн быстро просмотрел газеты: все ли в порядке, ничего не забыли, не перепутали? И вдруг...

– Тут вам еще бандероль, Дэнни, – сказала Мария, протягивая небольшой плоский сверток в плотной бумаге. – Вчера принесли...

...Еще не взяв пакет в руки, Дэн почувствовал исходящую от него волну какой-то жесткой "растрепанной" тревоги – и ничего больше, как будто отправители не умели испытывать более тонкие эмоции! Странно... Прочитав адрес на пакете, он забеспокоился еще больше: Сэму никто и никогда не писал! Но перевернув бандероль, Дэн увидел на обороте стандартный штамп СБ и немного успокоился: в свое время Сэм сотрудничал с ними, наверное, это связано с теми исследованиями... Однако беспокойство не проходило, и, уже нигде не задерживаясь, Дэн поспешил обратно в общину.

Сэм, вопреки ожиданием, не встревожился.

– Интересно, – сказал он беззаботно, – что им могло понадобиться через три года?

Дэн рискнул поделиться с ним кое-какими подозрениями.

– Понимаешь, – помявшись сказал он, – такое ощущение, что на этом пакете был очень сильный эмоциональный налет. Но похоже, что он "смыт"...

– Как смыт?

– Скорее всего, нестабильным бета-излучением!

Последние слова он произнес с сердитой досадой: сильное ясновидение пробьется сквозь любые попытки маскировки, но его дар пока еще не был достаточно развит, и из-за этого Дэн чувствовал себя виноватым. Инга ласково коснулась его плеча.

– Я думаю, в этих эмоциях не было ничего интересного, – сказала она. – Не исключено, что они обрабатывают бета-излучением всю свою почту, посылаемую эсперам – стандартная предосторожность...

– Может и так... – с сомнением начал было Юрген, но Роман перебил его:

– И что ты предлагаешь? Умереть от подозрений, так и не открыв пакет? Гадать до умопомрачения, что хотели утаить от нас какие-то...

– Прекрати! – строго одернула его Инга. – Никто не собирается терзаться подозрениями... и вообще, – она кинула быстрый взгляд на Сэма, не кажется ли вам, господа, что мы излишне навязчивы с нашими советами?

Ее короткая реплика сразу прекратила разгорающийся спор. Сэм благодарно взглянул на Ингу, и скрылся у себя в комнате. Ему не хотелось, как бы не намекали на это Дэн и Роман, открывать пакет при всех: он еще немного стыдился своего двухмесячного существования в роли "подопытного кролика"...

Закрыв за собой дверь, он торопливо разорвал пакет – и не поверил своим глазам... Перед ним лежали перстень Тонечки и ее дневник!

Что это? Откуда? Сэм потряс остатки пакета, на пол спланировал белый листок. Он поспешно поднял его: обычный бланк СБ. "Нам стало известно, что вы являетесь самым близким человеком Антонины Завилейски. Возвращаем Вам ее личные вещи. Примите искренние соболезнования по поводу ее смерти..."

Ну да, конечно, они же должны были расследовать ее самоубийство... Но черт возьми – с тех пор прошло больше года! Хотя, если подумать, какие могут быть претензии: завещания Тонечка не оставила, и никто не обязан был разыскивать ее приятелей. И тем не менее нашли...

Помедлив, словно преодолевая какое-то внутренне сопротивление, Сэм взял со стола перстень. За год кристалл почти потерял цвет и на ощупь казался очень холодным. Сжав его в руке, Сэм попытался ощутить эманацию Тонечки – но нет, излучение уже рассеялось, остались только воспоминания! И он вспоминал – не в силах оторвать взгляд от лежащего перед ним дневника, но не решаясь прикоснуться к нему. Надо было привыкнуть, что самые дорогие для Тонечки вещи могут существовать отдельно от нее...

...Сэм хорошо знал этот толстый ежедневник в картонной обложке: изредка Тонечка позволяла ему заглядывать в него. Особенно в самом начале, когда он только-только появился в "Лотосе", и непривычная чужая холодновато-корректная этика буквально ошеломила его. Тонечка тогда сама взялась опекать новичка, знакомить его с традициями общины, с принятым в ней сленгом. ("Хватит расспросов, Сэм, – ворчала она иногда. – Что, как, откуда... Вот возьми и почитай!")

Он впадал в бешенство от ее стремительно-метафоричного стиля, но Тонечка всегда охотно переводила непонятные выражения – черт возьми, невозможно было определить, какой из двух языков родной для нее! Не была ли она и в самом деле эмигранткой? Неизвестно: дневник был начат одновременно с ее появлением в "Лотосе" ("первая страница новой жизни..."), что было раньше, никто не знал...

Он покривил душой, говоря Юле, что не спрашивал Тонечку о прошлом. Спрашивал, и не раз! Поначалу она пыталась молча избегать вопросов, потом, устав от настойчивости Сэма, отвечала всегда одно и то же: "Любопытному на днях прищемили нос в дверях! Отцепись, Семка, я же сказала тебе: я марсианский лазутчик!" (Части тела и планеты варьировались в зависимости от настроения, прочее оставалось неизменным...) Впрочем, скоро Сэм перестал быть назойливым: обстановка "Лотоса" исподволь отучала от плебейских привычек. Высший пилотаж доверия – не лезть друг другу в душу, оставаясь при этом друзьями...

Тонечка стала для него больше, чем другом, больше даже, чем любовницей. Иногда Сэм поражался: что она нашла в нем? Почему не обижалась, не раздражалась, не стала презирать, а терпеливо поднимала до своего уровня? Буквально заставляла тренировать дар предсказания, учила логике, теории вероятности... К сожалению, Сэму так и не удалось стать примерным учеником!

Может быть, поэтому Тонечка и оставила его? Не позвала с собой, когда собралась уйти из общины, почти не писала – так, приветы-поздравления...

...Он помнил, как Тонечка решила уйти – хотя поначалу казалось, что она шутит, он даже не сразу встревожился... ("Тебе не казалось неправильным, Сэм, одно обстоятельство, – спросила она, как-то в совершенно неподходящей для серьезных бесед обстановке, впрочем, к такому он уже привык, – а именно: чем сильнее касается предсказателя какая-то ситуация, тем менее точны предсказания? Если подходить с точки зрения классического здравого смысла, это совершенно нелогично!" Сэму вопрос казался раздражающе простым, и он ответил не задумываясь: "Ты же сама говорила о рефлексии! Вечные "а если", на которые не хватает энергии..." Ему показалось, что взгляд подруги стал разочарованным, она отвернулась от него, но все же объяснила: "Предположим, у нас имеется бесконечный источник энергии – может быть, так оно и есть, мы же ничего толком о себе не знаем! Или более печальный вариант: перерасход энергии вызовет коллапс, сжатие времени – то есть узнавший о себе слишком много погибнет сразу..." "Что?! – подскочил Сэм, уловивший наконец суть разговора. – Ты что такое говоришь?" "Я говорю, – со вздохом пояснила Тонечка, – что истина, как водится, лежит где-то между этими крайностями. И мне очень хочется узнать, где именно!")

Лишь тогда он понял, что разговоры о развитии дара предсказания вовсе не были теоретическими. Но когда Тонечка заявила, что ей для этого нужно остаться одной... ("Что за глупые фантазии! – кричал он ей тогда. – Чем тебя не устраивает "Лотос"? Почему надо ехать неизвестно куда... где ты будешь работать, как ты будешь жить?!" "Ну-ну, – отмахнулась Тонечка. Хватит шума! Сказано: для серьезного труда требуется удалиться от женщин. То есть, в моем случае, от мужчин! И не паникуй: я не навеки уезжаю, и не за тридевять земель..." "Но ты говорила что-то о возможной быстрой смерти? – вспомнил Сэм. – А если..." "Ты предупредишь меня, – парировала Тонечка, – если увидишь в будущем мою гибель! Кстати, будет тебе, лентяю, лишняя тренировка...")

...Да, это действительно была тренировка! Поначалу он разглядывал десятки вероятностей, и каждую неделю посылал ей такой "календарь". В письмах она благодарила его, но на все просьбы приехать отвечала отказом. Потом переписка затихла, но "смотреть" в будущее Тонечки Сэм продолжал все равно...

Незадолго до ее смерти он почувствовал опасность: автокатастрофа на Северном шоссе. Он тут же кинулся в поселок – позвонить, предупредить! Тонечка посмеялась, однако обещала весь день сидеть дома, и после ее слов он буквально ощутил, как отпускает страшное напряжение трагической вероятности...

Нет, она не должна была умирать!!! Мелькни в будущем хоть малейшая возможность несчастья, он почувствовал бы это и нашел способ изменить предопределенность!

Но в том-то и дело, что не было никакой предопределенности... А что было? Игра случая, роковое смещение вероятностей, излишнее усилие воли? Кто знает, да и какое это теперь имеет значение! Сэм почувствовал, что не может больше сдерживать слез – слишком больно было вспоминать то, что никогда уже не повторится...

...Тогда, придя в себя после известия о ее смерти, он не подумал о дневнике. Впрочем, вряд ли его отдали бы сразу: СБ не упустила бы случая удовлетворить свое любопытство, хотя сейчас он не держал на них зла: все же нашли, вернули... А может, зря вернули?! Сэм вдруг почувствовал: не надо ему открывать эту тетрадь! Ощущение было неожиданно острым, как во время предсказаний... но оно мелькнуло слишком быстро, и осознать его не удалось. А потом, пытаясь отличить чувства от предчувствий, а предвидение от мнительности, он окончательно запутался – так всегда бывает, когда пытаешься рассматривать собственное будущее. Нет, к черту! Все равно он прочитает дневник, просто не сможет не прочитать! И Сэм, уже не раздумывая больше, решительно откинул картонную обложку...