Текст книги "Художник. История первая. Рубиновое сердце (СИ)"

Автор книги: Екатерина Бердичева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Иржи засмеялся:

– Вот как раз нам это местечко и подойдет. Не хотим светиться, знаете ли.

Метр пригласил их следовать за собой. И, снимая со стола табличку "Забронировано", он немного наклонился к молодому человеку и шепнул:

– Вы не смогли бы мне оставить свой автограф? Моя жена так любит ваши работы! У нас Вашими портретами и репродукциями вся стена увешана!

Иржи засмеялся:

– Ну, раз так, тогда, конечно. – Взяв протянутую ручку, он спросил: – Жену зовут как?

– Агнета, с Вашего позволения!

И тогда, закусив губу, Иржи написал на протянутом листке:

"Милой Агнете – с безграничным уважением к Вашему бесконечному терпению... – Иржи Измирский"

– Так пойдет? – пряча в глазах шальные искорки, спросил он.

– О, да! – начал кланяться мужчина. – Она действительно, с бесконечным терпением ищет и скупает репродукции... Вы же понимаете, что Ваши работы мне не по карману...

– Ничего страшного. Будете директором ресторана, купите ей эскиз. Они гораздо дешевле!

И, пригласив охранника присесть, сам уселся спиной к залу. Пробежав глазами меню и карту подаваемых вин, Иржи сделал заказ для обоих. Блюда были выше всяческих похвал, и они вдвоем отдали им должное, запивая терпким красным вином.

Тем временем на эстраду, после какой-то, стилизованной под народную, музыки, вышел конферансье и промурлыкал в микрофон:

– А теперь встречайте! Мадемуазель Эстер!

Народ в зале радостно зааплодировал.

– Она споет чудесную балладу, написанную по мотивам легенд, окутывающих своими мистическими тайнами это место!

– Просим! – раздавались отдельные пьяные выкрики. Иржи удобно откинулся на спинку стула и покатал на языке сладко-вяжущую жидкость. Мысли, под влиянием хорошего ужина, поплыли, обращаясь в зрительные образы, куда начал вклиниваться нежный и грустный голосок певицы:

Ты увидел меня в ночь сирени,

Сладко пахли деревья в цвету.

И, упав предо мной на колени,

Обещал подарить мне мечту.

Закружились мы в сладости сада,

Взяв нас за руки, ночь повела

Прочь от глупых, завистливых взглядов.

Где дорожка луною бела,

На поляне в лесу танцевали.

Феи сшили нам туфли из роз.

Но с болот мрачных тени восстали,

И пронзил твое сердце мороз.

Бессердечная злобная ведьма

Сердца жар превратила в рубин

Заплутал в чарах юноша бледный,

В тьме волшебной предвечных глубин.

А у ведьмы похитили камень.

Вы найдите его для меня,

Чтоб отдать снова милому пламень,

Свет любви от земного огня!

– Какой потрясающий сюжет! – пробормотал себе под нос Иржи, кода песня закончилась. Он даже обернулся и немного похлопал певице, и был весьма удивлен, когда метр подвел ее к их столику. Но, как вежливый человек, привстал и пригласил даму присесть.

Тут же за их спинами потянулся дурным ветерком шепот. Тем более, некоторые сидящие в этом зале знали модного художника в лицо. Его похождения и репутация тоже секретом для столичного бомонда не были.

– Я польщен, – начал Иржи, – что такая чудесная певица и прекрасная женщина решила составить нам компанию. Вам что-то заказать?

– Если можно, – скромно улыбнулась она, – клюквенный морс и гуляш с овощами. Мне еще сегодня выступать!

Пока ждали заказ, Иржи разговор продолжил:

– Какая красивая баллада! Я раньше ее не слышал. Признаться, она задела меня за живое! Перед моим взором так и стоит бледный молодой человек с потухшим взглядом и сверкающим рубином вместо сердца... И старуха, скрюченными пальцами тянущаяся к его обжигающему жару! Кто, если не секрет, придумал эту песню?

– Не секрет, – улыбнулась женщина. – Ее придумала я.

– О-о! Это необыкновенно! В вашей прелестной голове возникают такие самобытные образы! Так и хочется взять карандаш!

Молодая женщина покраснела. Кажется, она действительно была польщена.

– Я написала цикл баллад о здешних местах. – Наконец, справившись со смущением, сказала она. – Когда меня пригласили сюда выступать, я ни о чем таком не думала вообще! Но, когда переехала, то стала видеть очень яркие и живые сны. То мне улыбалась среброволосая девушка в цветастом платье, то, прямо живым, к стене замка приковывают юношу, пробивают ему сердце... А девушка – она мертва и ничем не может помочь своему другу. А тот еще дышит. Понимаете?

Певица шоколадными глазами посмотрела на художника.

– Он теперь не может умереть. Обреченный на вечные муки, он висит на стене, а вместо живого человеческого сердца – огромный пульсирующий рубин! И старая, сморщенная старуха греет о его жар свои руки, постепенно превращаясь в молодую девушку...

– Ужас какой! – не выдержал охранник Игнац. – Когда на войне стреляют, то течет кровь, и человек умирает. Но то война!

Он потер большой рукой лоб и щеку, на которых были едва заметные следы от осколочного ранения.

– А кровавые сказки...– Он передернул плечами.

– Каждому свое. – Мило улыбнулся сразу обоим собеседникам Измирский и задумался. Что-то такое ему сегодня днем снилось... Но он не придал этому большого значения, списав на ночные алкогольные пары.

– Спасибо! – Женщина сложила салфетку. – Мне пора на сцену.

Иржи вежливо встал и отодвинул ее стул.

– Мы же увидимся, не правда ли? – Она, чуть ли не умоляя, заглянула художнику в глаза.

– Обязательно. – Показал он ровные зубки. – Мы с другом, – Иржи кивнул в сторону охранника, – обязательно завтра придем на Ваше выступление, госпожа Эстер! Мы здесь, в отеле, на какое-то время непременно задержимся!

Певица с досадой посмотрела на все слышавшего и, покрасневшего от двусмысленности сказанного, амбала.

А Иржи, провожая даму, дружески пожал ей ручку.

"На какие жертвы ради брата приходится идти". – подумал он и добавил: "Несомненно, девушка и мила, и талантлива, но – не в моем вкусе. Надо хотя бы дней десять прожить паинькой. Скандал уляжется, и Бернат сам прилетит за мной, не вынеся долгой разлуки".

Бросив салфетку на стол, он спросил у охранника:

– Что, Игнац, наелся? Напился?

И когда тот утвердительно кивнул, ехидно продолжил:

– Тогда пойдем спать. Время позднее и нам пора баиньки.

Произнесенная фраза была достаточно громкой для того, чтобы ее услышали за двумя-тремя столиками рядом. Игнац снова покраснел, а новая сплетня понеслась по залу и беспроводной связи. "Через час, наверняка, достигнет ушей брата. Ох, влетит мне опять!" – пряча улыбку, думал Иржи, пробираясь между столиками на выход.

Пока художник доставал карту и открывал ею дверь, охранник с невозмутимым и неподкупным видом опустился на стул.

– Брось! – Иржи стало жалко серьезного и, в-общем, побитого жизнью парня. И он распахнул дверь. – Заходи. В гостиной есть удобный диванчик, поспишь на нем.

А потом нагнулся, чтобы стены с ушами ничего случайно не подслушали, и сказал:

– Торжественно клянусь не посягать на твою честь!

У Игнаца стало малиновым не только лицо, но и кончики ушей.

– Иди, дуралей, тебе завтра работать. А брату я ничего не скажу.

Охранник сгорбился, стрельнул по сторонам глазами и быстро зашел в номер Иржи. Закрытая дверь щелкнула замком, а стул на всю ночь остался сиротливо стоять в гордом одиночестве, неся за двоих бессонную вахту.

Глава вторая. Непонятные странности .

Проснулся Иржи на рассвете. В незашторенное окно робко заглядывал нежно-розовый рассвет. Вчерашний тоскливый дождь, наконец, перестал лить безнадежные слезы, и природа с облегчением потянулась навстречу животворным солнечным лучам.

Художник легко встал с кровати, чувствуя необыкновенный прилив сил. Подойдя к окну, он распахнул створки, и холодный весенний воздух сразу обжег его обнаженные плечи. Закутавшись в одеяло, он засмотрелся на рассвет. Сколько необычайно чистых тонов меняется за доли секунды! Небо, темно-синее по краю, стало зеленеть, тут же окрашивая края уходящих туч в желто-салатовые оттенки. А там, за деревьями, пробивая розоватую пелену, уже рвались вверх яркие оранжевые лучи, выделяя черные верхушки спящих деревьев и серый туман между ними. Чем выше встает солнце, тем чаще и настойчивей пронырливый свет трогает горячими пальцами ватную пелену, и она отступает в испуге, утягивая свои мутные щупальца между стволами в дальние и пока не осушенные болота, оставляя на сине-зеленой траве искристые капельки росы.

Иржи поставил локти на подоконник и опустил голову вниз. Там, по сумеречной тропе, причудливо извивающейся в цветущем кустарнике вдоль дома, уходила прочь худенькая фигурка девушки с серебряными волосами и в цветном платье.

– Эй! – тихонько окликнул он. – Подожди!

Девушка на миг оглянулась, помахала ему рукой и скрылась в полосе тумана.

Молодой человек отклеился от окна и посмотрел на часы. Было пять утра. В комнате стало очень холодно. Он закрыл рамы и посмотрел на настенный термометр. Там было всего плюс восемь.

Иржи помотал головой. "Не может быть, чтобы она мне просто привиделась, словно оптическая иллюзия. Но молодая девушка, гуляющая по сырой земле в легких туфлях и тонком шелковом платье при почти нулевой температуре – это полнейшая чушь. Надо походить среди постояльцев. Может, ее тоже, кроме меня, кто-то видел? И неплохо бы еще раз поговорить с певицей". Молодой человек сел на кровать и зевнул. Все-таки еще очень рано. Обычно в городе в эти часы он только ложится спать. Но раз проснулся, надо пользоваться моментом. И художественная сторона натуры все-таки пересилила в нем гуляку и раздолбая.

Достав акварель и листы, положив мягкие кисти и налив воды, Иржи распахнул на лоджии шторы, быстро оделся и встал к мольберту писать небо. Охранник поднял было голову, ибо услышал легкие шаги и шуршание штор, но взглянув на махнувшего ему рукой господина Измирского, державшего во рту сразу два длинных кончика кистей, он снова повалился на диван.

Когда охранник отоспался и открыл глаза, часы показывали около десяти утра. Гостиная была завалена акварельными набросками. На подоконнике лежали и сохли мытые орудия труда. Самого господина художника нигде не было видно, а во входную дверь кто-то отчаянно стучал.

Игнац с колотящимся сердцем подорвался с дивана, видя себя уволенным без выходного пособия и с волчьим билетом в кармане. Боже! Его милая Петра такого не перенесет и уйдет от бестолкового служаки к более успешному продавцу женского белья, сватавшегося к ней позапрошлым летом.

Кое-как оправив рубаху и пытаясь разгладить складку на щеке, оставленную чересчур мягкой подушкой, охранник трясущимися руками открыл дверь. За ней стояла милая барышня в униформе отеля вместе с тележкой, на которой стояли блюда.

– Доставка в номер. – Пропела она, пытаясь заглянуть ему через плечо.

Игнац состроил каменное лицо и нахмурил лоб. Но девушка, приподняв брови и окинув изучающим взглядом беспорядок в его гардеробе, снова пропела:

– Господин Измирский заказали...

– Сколько? – сумрачно спросил охранник, не зная, из каких средств с ней рассчитываться. Денег у него практически не было.

– О, все включается в счет! – девушка ослепительно улыбнулась, поскольку за спиной этого заспанного мужчины она узрела великого и прекрасного маэстро художника. Со вчерашнего дня обслуживающий персонал только о нем и говорит, добавляя к своим наблюдениям светские сплетни, почерпнутые из слухов и бульварных газет.

– Проходите, милая леди! – Измирский слегка дотронулся до плеча крупного мужчины, стоящего в дверях. Тот вздрогнул и сразу освободил проход.

Девушка вкатила тележку, с жадным вниманием озираясь по сторонам. В гостиной всюду валялись листы бумаги с какими-то рисунками. А на сборном паркетном полу виднелись красочные пятна. Но человек, создавший весь этот беспорядок, стоял сейчас перед ней. И, пожирая глазами его прекрасный облик, очарованная девушка проехала колесом тележки по эскизу, стоящему несколько тысяч флоринов. Ах, эта снежно-белая рубаха и обтягивающие ягодицы брюки... В этот миг жених Янош просто испарился из ее головы. А парфюм...

– Прошу, поставьте блюда на стол. Вот сюда. – Донеслись до нее издалека слова художника.

Тая от страстного желания упасть к нему в объятья, девушка выгрузила посуду и, заикаясь, промолвила:

– Хотите, я Вам клеенку принесу? Чтобы полы не пачкать?

– О, если это Вас не затруднит! – приложил руку к сердцу граф.

– Нет-нет! – она с обожанием посмотрела ему в лицо. – Я быстро! А то полы-то жалко! Красивые!

Как только за ней закрылась дверь, Иржи весело фыркнул:

– Haec sunt mulieres! (Таковы женщины – лат.) Полы! Обои! Мебель! Прекрасный восход их ничуточки не интересует. Но вот если картина подходит под цвет штор...

Художник быстро собрал наброски и изящным движением кисти показал на стол:

– Присаживайся!

Бедняга Игнац невольно засмотрелся на младшего графа. Теплый свет темных глаз ласкал и успокаивал, обещая, что все будет хорошо. Губы приветливо улыбались. И бойцу захотелось вдруг упасть перед ним на колени и поцеловать этому божественному созданию руку. Глаза затуманились слезами, а ноги стали подгибаться, когда совсем не ангельская рука изо всех сил треснула его по предплечью.

– Эй! Проснись! – голос звучал достаточно сурово, и охранник очнулся, потирая наливавшийся на руке синяк.

– Извините, я не хотел... – покаялся несчастный Игнац.

Иржи сел, улыбнулся и постелил на колени салфетку.

– Ладно, не парься. Кажется, я перестарался? – он кивнул на плечо.

– Порядок. Просто Ваша внешность...

– Понимаю. – Кивнул художник, накладывая себе в тарелку вареные овощи. – Ты не стесняйся, кушай. А то когда теперь придется.

Игнац сел и начал поедать воздушный омлет с грибами.

Через какое-то время, запивая чаем безе со взбитыми сливками, Иржи продолжил начатый разговор:

– Ты считаешь, это сущее удовольствие, когда в тебя постоянно тычут пальцами, выдумывая одну небылицу круче другой? Когда ты не можешь с девушкой спокойно встретить закат на террасе открытого кафе? Когда твой любимый брат не в состоянии жениться только из-за того, что его невесты бросаются тебе на шею, предлагая все, и даже своих собачек? Ты для себя хотел бы такой жизни?

Охранник оторопело посмотрел на Иржи.

– Я не думал об этом. Простите, если вызвал у Вас негативные эмоции...

– Ничего. – Художник крепко хлопнул его по другому плечу. – Сейчас тебя сменят, отдохнешь.

– Но я готов...

– Но не готов я... – улыбаясь, закончил разговор Иржи, снова хватая свои рисунки. – Будь добр, пока ты здесь, застели в гостиной клеенку в тот угол, где мольберт. И узнай местную программу развлечений. Я пока посижу в комнате.

И художник, унося за собой мысли и чувства бойца, скрылся в спальне, прихватив бумагу и упаковку карандашей.

Когда приехала машина со сменой, охранник Игнац Ковач был подтянут, молчалив и суров. В гостиной под мольбертом лежал толстый слой клеенки, а на обеденном столе – список развлечений. В нем были не только гламурные посиделки в чайной комнате для дам, но и ознакомительный маршрут по местным озерам на лодках к охотничьим домикам. А также дивной красоты водопад, льющий воды с утеса и названный «Слезы дриады». И это не считая музыкальных вечеров и конных прогулок по близлежащим рощам.

Ковач уехал, так и не увидев закрывшегося в своей комнате господина Измирского. Но его место на стуле у двери занял Йожеф Фаркаш. Тоже мужчина высокого роста, с крепкими ногами и руками, а также наблюдательными серыми глазами.

Женщины, живущие в отеле и не занятые никакими делами, обременяющими рассудок, обязательно выкраивали свободную минутку, чтобы пройти по этажу, где жил всемирно известный эпатажный художник. Но, увидев у заветной двери охрану, они тяжело вздыхали, все же надеясь поглазеть на знаменитость хотя бы за обедом или ужином.

Фаркаш уже прочитал по десятому разу газету, сетуя, что не взял с собой детектив, когда дверь номера распахнулась, и из нее вышел граф Измирский – младший. Черными глазами с длинными ресницами, бросающими тень на светлую кожу лица, Измирский внимательно оглядел нового охранника. Потом посмотрел по сторонам. На его счастье, в коридоре никого не было. Дверь открылась пошире.

– Заходи. – Не терпящим возражений тоном приказал Иржи.

Охранник вздохнул, но подчинился.

– Садись. – Граф показал рукой на диван в гостиной.

Тот молча сел.

– Итак, тебя зовут?

– Фаркаш Йожеф, господин.

Иржи прошел мимо него раз, другой, а на третий сделал в его сторону молниеносный выпад, метя в шею. Не ожидавший ничего подобного охранник все-таки выпад отбил.

– Хорошо. – Кивнул граф. – Холодным оружием владеешь?

– Да, господин. – С удивлением подтвердил молодой человек.

– Нож с собой?

Тот кивнул, показывая в рукаве кончик лезвия.

– Очень хорошо. Раздевайся.

У охранника открылся рот, и поднялись брови.

Иржи, тем временем, распахнул окно, снял с тела рубаху, скинул ботинки и вытащил откуда-то узкий и длинный нож.

– Ну же... – прекрасные черные глаза нетерпеливо смотрели на Фаркаша. – Ты заставляешь меня ждать.

И столько в этом упреке было печали и нежности, что охранник Йожеф в одно мгновение стянул рубаху, сбросил обувь и встал перед Иржи, словно всей своей позой говоря: все что хочешь, дорогой!

Иржи фыркнул и, нырнув тому под руку, приставил к его горлу нож. И только тогда Йожеф очнулся. Невысокий граф отскочил от Фаркаша:

– Давай, мальчик, нападай!

– Я – охранник... – промямлил тот.

– И что? Разомнемся!

Граф снова крутанулся, словно в балетном пируэте, и стукнул пальцем ноги по руке, в которой охранник держал холодное оружие. Рука на мгновение онемела, и нож упал на пол. А потом, не давая сосредоточиться, ударил локтем по печени и, зайдя за спину, кольнул того ножом пониже поясницы. Рослый Йожеф этого перенести не смог и, выкрутившись, пытался длинной рукой достать верткого графа. Но тот все время уходил, прыгая, ныряя и уворачиваясь. Скоро охранник начал задыхаться. На спине Иржи выступил пот. Они кружились по гостиной уже полчаса, не сумев друг друга задеть. Но вот за спиной графа что-то упало, и он на долю секунды отвлекся. И этого хватило охраннику, чтобы дотянуться до его руки и несильно полоснуть ножом. Тут же крупные красные капли упали на драгоценный паркет. А охранник в растерянности упал перед графом на колени:

– Простите, хозяин, ради Бога! Я увлекся...

Иржи поморщился:

– Вставай. Пойдем в ванную, поможешь наложить повязку. Я виноват сам. Сноровку потерял.

И изящно пожал белыми обнаженными плечами.

"Господи, на что мужику такая красота!" – думал охранник, помогая перевязывать господину руку.

– Иди. – кивнул на дверь Иржи. – Спасибо. Завтра продолжим.

Потом обернулся к большому зеркалу и, собрав с локтя пролившуюся кровь, легко мазнул ей по стеклу. И включил воду.

Когда он умылся и отнял от глаз полотенце, то на секунду не поверил своим глазам: на месте зеркальной стены зиял темный и пахнущий плесенью проход. Помотав головой, протер лицо еще раз. Проход никуда не исчез. Ему вдруг стало жутко. Но молодость, легкомыслие и любопытство сделали свое черное дело. Одев резиновые шлепанцы, стоящие в ванной комнате и набросив на плечи банное полотенце, Иржи ступил за черту, отделяющую небытие и современность. Вниз и вверх вели сырые и закапанные чем-то коричневым ступени. Пыль всех прошедших времен на колышащейся черной паутине грязной ветошью висела вдоль стен. Граф осторожно пошел вверх, оглядываясь на белую дыру прохода. Лестница узкой спиралью закручивалась все выше. И вот, наконец, над головой засветилось отверстие выхода. Он взлетел по последним ступеням и оказался на площадке одной из башен. Осторожно подошел к выложенным по ее периметру зубцам и глянул вниз. Кругом, сколько хватало взгляда, качал в такт ветру макушками елей и сосен вековечный лес. Домов элитной застройки не было и в помине, а над головой, полнейшей неожиданностью, висела луна.

– Где я? – удивленно спросил он.

– Здесь. – Прозвенел ответом тонкий голосок.

Граф медленно обернулся. На противоположном от него краю, между зубцами, стояла полупрозрачная женская фигурка. Волосы цвета платины легонько раздувались ветерком. Цветастое, до щиколоток, старинное платье струилось по ногам и бедрам. Бледные и худые руки легко опирались на старый камень. А на юном прекрасном лице ласково светились голубые глаза. Пухлые губки чуть дрогнули, силясь улыбнуться.

– Вы упадете! Умоляю, слезьте оттуда! – Иржи медленно подошел и протянул к ней руку.

Девушка рассмеялась и ударила своей ручкой по его руке. Его плоть даже не ощутила ее пальцев.

– Вы кто? – спросил он.

Девушка спрыгнула с зубцов и остановилась рядом.

– Привидение. Боишься, красавчик?

– Нет! – Спокойно ответил Иржи. – Вы бесконечно красивы даже в этой ипостаси. Если бы у Вас была плоть, я бы не удержался от того, чтобы Вас поцеловать!

Он склонил голову и взмахнул ресницами. Обычно у всех женщин в этот момент перехватывает дыхание.

Но девушка лишь насмешливо на него посмотрела.

– Как ты сюда попал? Видишь, это не твой мир!

– Но ты же ходишь по миру моему!

– Это все потому, что Она там, в твоем мире. А мы все связаны. Она ходит за ним. Я хожу за ней. Когда она его найдет, я отберу его! – выдала она непонятную Иржи фразу.

– Подожди. Кто ходит за кем и, собственно говоря, зачем?

– Нет, нет. – Она помахала ручкой. – Сейчас ничего страшного нет! Не бойся! Но когда она найдет его, то понадобятся живые люди с горячими сердцами. Ей снова нужно будет разжечь огонь...

Девушка прошла мимо Иржи, и на него повеяло стылым кладбищенским холодом.

Она легко прыгнула в проем между зубцов и замерла, всматриваясь в темную небесную даль.

– Она нас потому и поймала, что мы безумно любили друг друга.

– Как тебя зовут, прекрасное создание?

Девушка повернула к нему свою головку:

– Все, что было создано, давно истлело. Остались лишь воспоминания... и долг.

– Кому ты должна?

– Я не смогла уберечь любимого... А ты иди, тебе в нашем мире делать нечего! Это мир мертвых, мир нашей памяти.

Она вдруг развернулась и, выбросив по направлению к нему руку, крикнула:

– Вон!

И словно тяжелый кулак ударил художника в грудь. Он согнулся, хватая ртом воздух. В глазах потемнело.

Когда он продышался, то увидел себя в ванной. Зеркало было на месте. Полотенце, висевшее секунду назад у него на плечах, как прежде, сохло на трубе. Резиновые шлепанцы стояли на коврике.

– Вот чертовщина! – выругался граф и встал под душ.

Выйдя оттуда, он обнаружил, что повязки на руке нет, да и ножевого пореза, в-общем, тоже.

Проходя из ванной в гардеробную, он взглянул на часы. Было всего лишь одиннадцать утра. Чистая белая рубаха дожидалась его на вешалке. А у охраны только произошел пересменок. Значит, сегодня он ни с кем не дрался?!

Выйдя уже одетым в гостиную, он подошел к столу. На нем лежал белый лист бумаги, где среди гербов, вензелей и амуров, были расписаны все развлечения и события отеля на неделю вперед.

– Итак, – граф провел длинным пальцем по списку. – Теннисный клуб – это хорошо. Значит, вместо поножовщины этим и займемся. Экскурсия по окрестностям – это замечательно. Вечерний коктейль – клуб... А вот туда мы сходим за сплетнями, заодно и о себе пустим. И ужин с живой музыкой каждый вечер. Ну, просто прелесть! Здесь не только завянешь от тоски, но и плесенью покроешься! Но что же скрывает это очаровательное приведение?

Иржи схватил карандаш и быстро по памяти набросал лицо и фигуру призрачной девушки. "Настоящих натурщиц ко мне не пускают, будем писать эфирных!" – засмеялся художник и, сложив листок, сунул его в карман куртки.

В коридоре, ожидаемо, сидел Фаркаш Йожеф и читал газету.

– Заходи! – пригласил его Иржи. – Садись. Как тебя зовут?

Теннисный клуб встретил их улыбающимся менеджером, который, рассыпаясь в любезностях, предложил занять любой понравившийся свободный корт.

Переодевшись во взятые с собой из номера светлые костюмы, они подхватили любезно предоставленные клубом ракетки с новенькими мячами и встали по разные стороны сетки. Надо отдать должное охраннику Фаркашу, играл он хорошо, и Иржи получал большое удовольствие от его неожиданных пасов и крученых мячей. Сыграв вничью первый сет, они обнаружили, что вокруг площадки стоят плотной стеной зрители и зрительницы. Причем, болельщики делятся на два лагеря. Дяденьки с лысинкой и животиками переживали, в-основном, за охранника и орали:

– Давай, дылда! Сделай красавчика! – И раздосадовано охали, когда Иржи удавалось вытянуть мяч.

Другая половина, куда, большей частью, входили женщины, прикладывала в эти моменты к губкам надушенные носовые платочки и прыгала, если художнику удавалось пробить защиту противника.

Фаркаш, как и в случае с ножом, несколько увлекся. Ему безумно льстило человеческое внимание, поэтому он старался изо всех сил. Более техничный Иржи, практически стоя на месте, гонял охранника по площадке из угла в угол. Тот размахивал руками и делал огромные прыжки. В конце концов, его белая безрукавка потемнела от пота, что с точки зрения дам перестало быть эстетичным, но позволило им сосредоточить ранее рассеивающееся внимание лишь на одном графе Измирском.

Когда охранник продул второй сет, Иржи подошел к сетке и подозвал Йожефа.

– На сегодня хватит. Ты меня загонял. – Громко и утомленно произнес модный художник.

Толпа разочарованно загудела, а Иржи, наклонясь к тому через сеть, тихо сказал: – Не огорчайся. Это не тренировка, а показательное выступление. Здесь должны быть блестки, а не стекающий по спине пот. Идем в душ.

Охранник взял у господина Измирского ракетку и проследовал за ним. Дамы и "животики" своих героев провожали аплодисментами.

После замечательно вкусного обеда в ресторане с панорамными окнами, молодые люди вернулись в номер. Перед тем, как зайти в спальню, Иржи внимательно посмотрел на охранника и, заметив на лице того некоторое утомление, предложил ему лечь и вздремнуть.

– А Вы? – поинтересовался Йожеф.

– А мне хочется побыть на пленэре. Именно за этим меня сюда и отправили. – Очаровательно улыбнулся художник.

Одевшись попроще и потеплее, он повесил на плечо этюдник.

– Не бойся, никто не узнает, что ты отдыхаешь. А я – вон в ту рощицу. – Измирский протянул руку в направлении нескольких деревьев, раскачивающихся под ветром в окне. – Только запри дверь.

Йожеф пробормотал слова благодарности. И действительно, этой ночью поспать удалось совсем немного. Бернат, пользуясь отсутствием в городе младшенького, пригласил в ресторан ту самую балерину. Но это случилось только после спектакля, который старший Измирский отсидел на мягком кресле в ложе, а Йожеф отстоял у двери. И потом – полночи рядом со столом любезничающей парочки изображал манекен. За весь день бедолаге даже не предложили поесть! Поэтому он был очень благодарен Иржи за обед и за возможность горизонтально вытянуть гудящие ноги. Да и потом, от кого младшего тут охранять? VIP – территория, по периметру – служба безопасности. Хлопнула дверь, и Фаркаш с облегчением закрыл глаза.

Подвязав длинные волосы резинкой и нахлобучив на голову капюшон от длинного пальто, Иржи вместе с этюдником двигался к замеченной из окна роще. Сильный ветер гнал по небу белые облака. Распустившаяся зелень радовалась Солнцу, размахивая распушившимися ветвями. Все, что захотело расцвести, уже цвело белыми и розовыми душистыми цветами. Невысокая трава мягко пружинила под ногами. Людей вокруг не было. Иржи шел и радовался, замечая извечную игру света и тени, дополняющих и борющихся друг с другом.

Когда он вошел под сень старинных и длиннокосых плакучих ив, то был поражен увиденным пейзажем. Тут же, поставив этюдник на землю, он закрепил маленький грунтованный холст и выдавил на палитру краски. Схватил широкую кисть и стал стремительно заполнять белое пространство холста.

То, что так поразило его взор, оказалось небольшим, чуть заболоченным озером со старыми распушившимися камышами. Оно лежало в низинке и было круглым, как блюдечко. Белые облака и голубое небо словно опрокинули вниз и положили к ногам художника. Не тронутый человеческой рукой берег, словно дорогая рама, радовал изумрудной ровной травой. А чуть ближе к противоположной стороне, у самой кромки крохотного зеленого островка, поднимал подземные воды вверх чистейший родник. Небольшой, около пятидесяти сантиметров в высоту, фонтанчик падал вниз, поднимая тучи радужных брызг, которые, разлетаясь окрест, оседали на траве, покрывая ее алмазными искрами, постоянно меняющими свои яркость и цвет.

Иржи написал этюд, но, вдохновленный необычайностью места, подхватил вещи и решил пройти по берегу. Остановившись настолько близко к роднику, насколько имелась возможность, он поставил еще холст. Отсюда фонтан выглядел просто сказочным. Иржи рассмотрел, что струи у него не просто белые и прозрачные, но каждая имеет свой цвет. Тут переплетались желтые и зеленоватые, голубые и малиновые оттенки. Струи имели не только присущий им окрас, но и определенный размер. Зеленые и голубые были самыми полноводными. Малиновые и желтые – уже раза в два. А восхитительный фиолетовый, вплетавший свой локон в общий узор, имел самое тонкое сечение.

Закончив, художник подошел к воде и присел на корточки: там, постепенно перемешиваясь между собой, плавали разноцветные прозрачные разводы. И маленькие серебристые пузырьки газа, поднимавшиеся со дна, делали эту воду поистине драгоценной. Иржи не выдержал и коснулся ладонью ее поверхности.

От пальцев по воде тут же побежали круги, расходясь все дальше и дальше. Краски в том месте, где была рука, исчезли, а вода стремительно темнела, утрачивая свою глубину и делаясь плоской и непрозрачной. Иржи нагнулся сильнее: ему вдруг показалось, что там, в ее матовой черноте, промелькнули какие-то силуэты. И точно. Чем сильнее он вглядывался, тем больше видел. Но эти видения были какими-то отрывочными, незаконченными. Иногда он даже не улавливал сути, как картинка менялась на следующую. Вот его брат Бернат идет под руку с женщиной в белом платье. Иржи видит его счастливое лицо. Какая-то девушка с неистовой страстью целует молодого человека, а он крепко ее обнимает. На них обоих – старинные одежды. Потом их сменяет молодая женщина с ножом в руках, на котором играют красные отблески ... чего? А дальше – старая каменная стена. На ней – извивающиеся в нечеловеческих муках распятые люди: мужчины, женщины... Вот бежит его охранник Фаркаш. В его глазах – слезы. А на руках – бездыханное и окровавленное человеческое тело. Голова так и норовит соскользнуть с локтя и завалиться назад. Черные длинные волосы безжизненно подметают пыль. А потом – огонь и пепел, кружащийся в вышине, словно седой, умирающий снег.

Иржи очнулся. Ощутил себя стоящим на четвереньках у самого края воды. Брюки на коленях промокли. Капюшон слетел, и волосы тоже были мокрыми. Он глянул на воду. Она была абсолютно нормального прозрачного цвета, а фонтан просто исчез. Измирский встал, медленно отряхнул брюки от налипшей на них травы, подхватил этюдник и зашагал к отелю, давя в себе желание обернуться.