Текст книги "Планета мёртвого песка (СИ)"

Автор книги: Екатерина Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

  Пролог

  Солнце жарило так, словно поставило себе задачей переплюнуть пресловутых чертей Дантова ада, что не сулило человеку, лежащему лицом вниз на мелком белом песке каменистого плоскогорья, ничего хорошего.

  Жарко... Черт побери, где его выкинули, что здесь такое пекло?..

  Джим поморщился и с трудом открыл залипшие от крови глаза. Открыл – и тут же поспешно зажмурился, спасая зрение от яростного, раскалено-белого света. Впрочем, увидеть место, где он находился, он все-таки успел. И, похоже, его первая ассоциация насчет ада была не так уж неверна.

  Он лежал, распластавшись, как лягушка, на каменистой горячей поверхности, прямо под безжалостным белым солнцем неизвестной планеты. И жесткий белый песок, в который он утыкался щекой, был намного более горячий, чем нужен был, чтобы вызывать ассоциации с теплым пляжем и приятным отдыхом. Яркий свет, бьющий, казалось, прямо в глаза, почти ослеплял, а солнечные лучи ощущались как раскаленные волны, пронизывающие тело насквозь. И медленно прожаривающие его на манер бифштекса.

  Последняя мысль была явно лишней, и Джим, досадливо поморщившись, с трудом приподнялся на локтях и осторожно, стараясь не размыкать сильно век, приоткрыл глаза. Ладони обожгло, и он, тихо чертыхнувшись, поспешно встал на ноги. Голова, естественно, тут же закружилась, но не настолько, чтобы вновь упасть. А значит, на это не стоит обращать внимание. Сейчас есть задачи поважнее.

  Он осторожно огляделся, стараясь не обращать внимания на то, как в желудке образуется холодный, явно неуместный в этом пекле ком. Пустыня. В самом натуральном смысле этого. Никаких тебе оазисов, пальм или хотя бы пожухлой на солнце травы – только ровное, покрытое белесым песком пространство насколько хватает взгляда. И еще – солнце. Чертово солнце, которое буквально выжигает глаза – а ведь оно, если верить мельком брошенному вверх взгляду, еще даже не в зените. Страшно подумать, что будет с ним, когда оно доберется до верхней точки небосклона.

  В том, что испытать это ему придется на собственном опыте, Джим не сомневался.

  Он поспешно проверил собственное снаряжение, тщательно ощупывая потайные карманы и пояс – только для того, чтобы убедиться в том, о чем уже догадался. Ничего. Коммуникатор бесследно исчез – так же, как фазер, аптечка и трикодер, от подкожного маячка осталась только неглубокая ранка на правом запястье. При нем осталась только одежда, которую он обычно носил на корабле. Если подумать, это можно уже считать удачей – по крайней мере, плотная водолазка и брюки на какое-то время спасут его от солнечных ожогов, да и без сапог на этой сковородке ему пришлось бы туго.

  Что ж, не так плохо, как могло бы быть.

  А в том, что плохо быть может, и более того – бывает, причем с неким Джеймсом Ти Кирком как-то даже чаще, чем с другими – он убедился на собственном опыте.

  Собственно, все, что с ним случилось, даже не слишком удивляло его. Вполне закономерный итог того, что по какому-то недоразумению называлось его жизнью. Последние полгода были слишком удачными, чтобы так могло продолжаться долго. А ведь он почти поверил, что сумел вырваться из этого замкнутого круга, хоть чего-то добиться... Завоевать уважение собственного экипажа, доказать, что он не совсем законченный неудачник...

  Что ж... Теперь у его корабля был новый капитан, и если у его бывшего первого офицера хватит ума отправить вслед за бывшим капитаном главного инженера и навигатора – то таковым он останется надолго... Если повезет.

  Кирк вздохнул, ощупал, морщась, огромную шишку на затылке и равнодушно посмотрел на выпачканные в собственной крови пальцы. В самом деле, единственное, что удивляет – это то, что его просто выкинули в этой пустыне, не позаботившись предварительно добить. Неужели у кого-то сантименты взыграли?

  Джеймс Кирк мрачно хмыкнул неуместной мысли и, стянув рубашку, обмотал ее вокруг головы на манер импровизированного тюрбана. И зашагал, стараясь беречь дыхание, в сторону едва заметной дымки на горизонте – которая, если повезет, может оказаться горами. А в горах – если, опять же, повезет – может быть вода. Или хотя бы какая-никакая тень. А если не повезет...

  Если не повезет – то он об этом уже не узнает. В этой чертовой пустыне, похоже, даже стервятников нет – и еще не факт, что этому стоит радоваться.

  Закономерный итог, – билось в голове невеселое, – закономерный итог...

  ***

  А начиналось ведь все более чем радужно. Учеба в академии Звездного флота. Одни из самых высоких баллов на курсе, головоломный тест, пройденный благодаря сообразительности и нелюбви к напрашивающимся решениям, множество друзей и еще больше подружек. Отец мог бы им гордиться – если бы дожил до этого срока. Но даже и так – именно Джордж Кирк был тем, кто стал эталоном и указателем направления для младшего из его мальчишек, и единственное, о чем Джим жалел – что так и не успел ему этого сказать.

  Потом – диплом с отличием, назначение на один из лучших звездолетов Федерации, несколько героических – идиотских, как он понимал сейчас – операций, эйфория от собственных головокружительных успехов, тяжелая медаль «за отвагу» и как итог – досрочное присвоение звания лейтенанта. Множество друзей в экипаже «Фаррагута», среди которых он слыл отчаянным храбрецом, и отеческое отношение лучшего в Звездном Флоте капитана – Стивена Гарровика. О чем еще можно мечтать?

  Сейчас, оглядываясь на то время, Кирк был вынужден признать – ему отчаянно, до неприличия везло.

  И это не могло продолжаться бесконечно.

  Все закончилось в одночасье. Рутинная геологическая миссия на Тикосе-4, странное, чудовищное существо, в буквальном смысле выпивающая из человека всю кровь... Сладкий запах меда, чужой голос в сознании, предсмертные крики людей, которые были для него семьей, непонимание, оцепенение, паника, поднимающаяся откуда-то из глубин его существа...

  И, закономерным итогом – ошибка. Одна-единственная ошибка молодого лейтенанта, промедлившего всего на секунду.

  Ошибка, которая стоила жизни половине экипажа «Фаррагута».

  То, что было дальше, вспоминалось как кошмарный, бредовый сон – покалеченный корабль на орбите, страшная статистика, бесконечные, бесполезные поиски выживших среди двух сотен холодных, неестественно-белых тел, мертвые глаза человека, который практически заменил ему отца...

  ...Только вот от этого кошмара невозможно было проснуться.

  Трибунал был больше похож на фарс – похоже, командование уже заранее все решило, и разбирательство имело чисто формальное значение. Впрочем... Кто станет в чем-либо разбираться, если подсудимый сам признал за собой вину и подтвердил, что мог выстрелить раньше, но промедлил, потому что испугался? Возможно, не стоило с такой готовностью признавать за собой вину? В конце-то концов, это было его первое по-настоящему серьезное сражение, не он первый и не он последний, кто превратился в соляной столп перед лицом неожиданной опасности.

  Бессмысленно сейчас жалеть.

  Как бы там ни было, а решение трибунала было однозначным и единогласным: исключение из Звездного Флота с лишением всех регалий и наград. К черту бы эти награды, он отдал бы их все за один-единственный шанс вернуться в прошлое и нажать на гашетку в тот самый миг, когда голос капитана Гарровика в наушниках скомандовал «огонь».

  И всего через несколько дней после глупого судилища он стоял на пассажирской платформе космопорта, и все его вещи умещались в не слишком туго набитый туристический рюкзак за спиной. Его карьера в Звездном Флоте оказалась до смешного короткой. Только вот Джеймсу Тиберию Кирку, двадцатисемилетнему лейтенанту – бывшему лейтенанту! – было совсем не смешно. Космос... Это была не профессия. Это была жизнь. А теперь она закончилась.

   Мать с Сэмом так и не узнали о его судьбе. Когда до Денеба добрался, наконец, корабль Федерации, обеспокоенный внезапным молчанием планеты, там их ждала только смерть и запустение. И недописанное письмо с оборванной на середине фразой, которое, никак по злой иронии судьбы, передали «ближайшему родственнику» ровнехонько в день его рождения.

  Словом, ничего удивительного, что свою двадцать седьмую годовщину Джеймс Кирк встретил, глуша дешевое виски в одном из самых дрянных подпольных баров на Ригеле-6. Денег было мало, воспоминаний – много, а самопальной выпивки явно не хватало, чтобы качественно перевести душевную боль в головную. Зато рискованная игра со странным названием russkaya ruletka, как ни странно, действительно на время отвлекла от тупой боли в груди, которой было, пожалуй, слишком много для настолько непривыкшего к потерям человека.

  На пятом круге его руку перехватила чья-то жесткая пятерня. И обладатель оной, не заморачиваясь долгими разговорами и философией, сделал ему предложение, от которого он – то ли по пьяни, то ли от обиды на всех и вся – не смог отказаться. Кажется, среди предложения фигурировали слова «риск», «приключения» и «космос». Хотя он не смог бы поручиться за это.

  И на следующее утро Джеймс Тиберий Кирк проснулся в тесной каюте, с дикой головной болью и в должности навигатора пиратского корабля.

  ***

  Крупный булыжник, попавшийся под ноги, заставил Кирка зло выругаться и растянуться лицом в горячей пыли. Шел уже третий час его похоронного шествия по чертовой «сахаре», и к этому времени гравитация, не слишком отличавшаяся от земной, увеличилась, по его ощущениям, как минимум втрое. Солнце стояло в самом зените, и Джим с равнодушным интересом отметил, что пик жары он, пожалуй, пережил. Или почти пережил. Обнаженные плечи покраснели и покрылись волдырями, горло высохло так, что он вряд ли смог бы что-нибудь сказать, даже встреться ему гипотетические «аборигены», накаленный белым карликом воздух был сухим даже на ощупь, дышать этой горячей смесью было настоящей пыткой. Однако он все еще был жив – и это уже была победа. Маленькая победа капитана Джеймса Кирка, который так не любил проигрывать.

  Джим тихо застонал и, с трудом заставляя себя двигаться, медленно встал на колени. Сил подняться на ноги просто не было, даже мысль о неизбежном превращении в хорошо прожаренный стейк не могла заставить сделать еще одно усилие и сдвинуться с места. Что ж.. Вот и закончился этот глупый фарс. Он мог бы закончиться раньше, и далеко не так мучительно – благо, чертова пустыня изобиловала как корявыми, прорывающимися сквозь поверхность каменными зубцами, так и широкими трещинами в дряни, по ошибке называемой здесь «землей». С острыми, что характерно, каменными зубцами на дне.

  Вот только он никогда в жизни не умел сдаваться. И никогда не любил простые решения. Иначе он никогда не смог бы за какие-то три года из навигатора и всеобщего мальчика на побегушках стать капитаном. Пусть – капитаном на суденышке, не превышающем двадцать метров в длину, и промышляющем в основном контрабандой и налетом на торговые суда, но – капитаном.

  ...Знать бы тогда, в Академии, где для него сбудется мечта о капитанстве... Знать бы, да придушить заранее штабных крыс, никогда не видевших реального боя и с такой легкостью выносящих приговоры людям, которые смерть видели, что называется, на расстоянии вдоха.

  А вот теперь он больше – не капитан. И вообще никто. Падаль, которая даже стервятникам и прочей летающей пакости не нужна – по той простой причине, что никакой летающей пакости здесь, похоже, вообще не водится. И сидит он здесь, Джеймс Тиберий Кирк, сын легендарного адмирала, пялясь почти ослепшими глазами на белое солнце проклятой планетки. И не знает, то ли ему смеяться, то ли плакать... Хотя нет, плакать точно не стоит. Даже если в груди опять толкается тупая, давящая боль, смешанная с обидой. Он привык к предательству. Сам предавал не раз, и давно перестал воспринимать такой род отношений как что-то противоестественное.

  Только вот оказалось, что получить удар в спину от человека, которому доверял, все еще так же больно, как и в далекой, почти забытой, юности.

  Джим зло стиснул зубы, загоняя глубоко внутрь никому не нужные эмоции и с трудом, шатаясь, как после пятой рюмки саурианского бренди, встал на ноги. Постоял, качаясь и пытаясь унять дурноту и головокружение. Открыл глаза.

  Закрыл. Снова открыл. И...

  Ничего не изменилось. Вместо бело-желтого пейзажа пустыни и серой дымки все еще далеких гор на горизонте – лишь яркие ало-желтые круги перед глазами.

  Кажется, средневековые покорители северного полюса называли это «снежной слепотой».

  Кирк запрокинул голову к белесому, накаленному до предела небу, и тишину безжизненной планеты разорвал злой, хриплый смех. Какая ирония... Кобаяши-Мару, Джим. Он самый, точь-в-точь. Как жаль, что здесь нет компьютера, чтобы изменить для него программу...

  Он покачнулся, чуть было не упав, и сделал несколько неуверенных шагов вперед. И еще. И еще. Шатаясь и оступаясь, с трудом удерживая равновесие на острых камнях. Сквозь боль в обожженных плечах и распухшем рту. Сквозь раскаленную темноту перед глазами и никуда не ушедший, непобедимый человеком страх падения. Он уже проиграл, не нужно быть предсказателем, чтобы понять это. Но проигрывать – проигрывать тоже можно было по-разному.

  Это было единственное, что еще оставалось бывшего лейтенанту Звездного Флота Федерации от его первой, но страстной и безнадежной любви.

  Он наконец вспомнил, что сказал капитан Рейнер в тот вечер на Ригеле-6.

  «Ты любишь космос, парень?..»

  Когда под ногой провернулся очередной крупный булыжник, Кирк споткнулся, неловко взмахивая руками, и рухнул лицом вниз на мелкую песчаную крошку.

  И больше уже не пошевелился.

  Глава 1. Неудача

  Спок неловко распрямился и открыл глаза. В глазах вулканца медленно проявлялось осмысленное выражение. Маккой, давно уже с отчаянием смотрящий на него, встрепенулся и с надеждой уставился на первого помощника.

  Спок поймал отчаянный, умоляющий взгляд доктора, и медленно, устало покачал головой. Убрал руку от лица неподвижно лежащего на диагностической кровати капитана и поднялся на ноги.

  – Я сожалею, доктор, боюсь, методика принудительного выхода из транса здесь бессильна. Капитан слишком далеко. Я не готов рисковать полным слиянием ради того, чтобы заставить его проснуться. Для этого мне придется сломать мысленный заслон в его сознании, а подобное вмешательство способно причинить ему не меньший вред, чем нынешняя искусственная кома.

  Доктор молча смотрел на собеседника, пытаясь осмыслить, осознать, что то, что казалось волшебным ключиком, выходом – в очередной раз оказалось пустышкой.

  – Далеко?.. – наконец хрипло пробормотал он, с трудом выталкивая из себя слова.

  – Я сожалею, – безучастным тоном повторил вулканец.

  Сожалеет...

  Да кому нужны его сожаления?!

  Это было ошибкой. Последней каплей, которой не хватало Маккою, чтобы сорваться. Все это время... Когда он ждал этого зеленокрового ублюдка, вместо того чтобы отправиться с десантом вниз и разобрать эту проклятую планету по камешку в поисках спасения для Джима! Когда он трясся над двумя почти бездыханными тушками, не зная, вернет ли Спок Джима или сам останется там же. Когда...

  А теперь он просто говорит, что он – сожалеет.

  – Сожалеете? – взбешенно прошипел он, подскакивая к вулканцу и хватая его за плечи. Тот едва заметно вздрогнул, почти оглушенный бьющими через край чужими противоречивыми эмоциями, и с трудом удержался, чтобы не оттолкнуть человека. Если бы Леонард в тот момент дал себе труд приглядеться к «равнодушному» лицу старшего помощника, он бы серьезно задумался над мифом, что вулканцы не испытывают эмоций. Увы, он был сейчас не в том состоянии. А спустя секунду прежняя каменная маска вернулась на свое место, скрыв то, что никогда не будет озвучено.

  А Маккой продолжал бушевать:

  – Черт бы тебя побрал, Спок, это же Джим! Это не какая-то там подопытная мышка или каменная носорожка с лапками – это наш капитан! Неужели тебе все равно?!

  Он задохнулся собственными словами и, выпустив свою жертву, без сил опустился в кресло. Спок молча стоял над ним – то ли разглядывая человека, то ли думая о чем-то своем – не понять.

  – Доктор, – тихо заговорил он наконец, дождавшись, когда измученный медик окончательно успокоится и обретет способность слушать. – Поверьте мне, я не меньше вашего хочу спасти капитана. Однако сейчас не лучшее время, чтобы пытаться вызвать у меня эмоциональную реакцию. Сейчас только разум может помочь найти способ спасти капитана, и я надеюсь, что вы мне поможете в этих поисках – вместо того, чтобы мешать. Обещаю вам, доктор – если не будет другого выхода, я предприму полное слияние наших разумов, чем бы это не грозило ему... И мне. Только если не будет другого выхода – не раньше.

  В лазарете наступила напряженная тишина, нарушаемая только тихим жужжанием включенного в режиме ожидания аппарата жизнеобеспечения.

  – Я... – виновато пробормотал наконец Маккой, – Боже, Спок, прости... Не знаю, что на меня нашло. Я слишком боюсь за Джима. Я даже не представляю, как вывести его из этой комы. Знаешь, я иногда завидую тебе, тебе с твоей вулканской... А, ладно. Забудь.

  Спок на секунду прикрыл глаза.

  – В извинениях нет нужды. И, доктор... Чисто технически, состояние капитана нельзя назвать комой. Его мозг работает, более того, мозговая активность намного выше нормы, и по своей структуре больше всего напоминает состояние, называемое землянами «фазой быстрого сна». Однако это и не сон – он не реагирует на внешние раздражители, и, как я уже говорил, мне не удалось пробиться к его сознанию.

  – Сон... Естественно, это не сон, Спок, я бы это тебе мог и так сказать! Это что-то совершенно неизвестное земной науке, – Маккой опять вспыхнул и раздраженно взмахнул руками, заставив первого помощника отступить на полшага, и закончил упавшим голосом, – Я не знаю, чем помочь Джиму, Спок. По медицинским показателям, он совершенно здоров. Просто он... Не реагирует ни на какие раздражители и не желает просыпаться.

  – Не желает просыпаться? – Спок вскинул бровь, выражая свое недоумение, – Вы хотите сказать, что предполагаете сознательное сопротивление капитана Кирка нашим попыткам привести его в сознание?

  – О, Пресвятая Дева! Спок, это была метафора! Ме-та-фо-ра! Вы когда-нибудь прекратите придираться к словам? Шли бы лучше, поискали способ разбудить капитана! И не мешали мне работать!

  – К вашему сведению, доктор, именно этим я...

  Договорить ему не дали.

  – Вот и занимайтесь «именно этим» где-нибудь в другом месте! Давайте-давайте, выметайтесь отсюда! Что, у вас нет дел на мостике? Или еще где-то?! Идите, треплите нервы своему научному отделу!

  Раздраженный Маккой мотнул головой в каком-то неопределенном направлении, сложив руки на груди и стараясь не смотреть вулканцу в глаза. Все-таки, ему было стыдно.

  Спок укоризненно вздохнул, собираясь что-то ответить – и... Промолчал. Коротко кивнул, признавая логичность требований доктора, и повернулся к двери.

  – Вы правы, доктор, нам лучше не терять времени. Если я получу какие-то новые данные, я сразу свяжусь с вами. Вас я, в свою очередь, прошу сообщать мне о любых изменениях в состоянии капитана.

  – Не учи ученого, – буркнул доктор. – Давай, Спок, выясни хоть что-нибудь об этом чертовом поле! Пока еще не поздно.

  Вулканец согласно кивнул и, не прощаясь, вышел из лазарета.

  А начальник медслужбы, оставшись один, вернулся в свой кабинет и в который уже раз за день бессильно рухнул на кресло, с тоской глядя на показатели медицинского обследования. Все было идеально, никаких отклонений, никаких ран, враждебных микроорганизмов или лишних веществ в крови. Нет следов радиационного облучения, так же, как и каких-либо свидетельств повреждений мозга. И, несмотря на это, здоровый молодой мужчина вот уже два часа лежит, практически не подавая признаков жизни, не реагируя ни на какие внешние раздражители, и жизненные показатели свидетельствуют о состоянии, близком к каталепсии.

  Леонард Маккой раздраженно стукнул ладонью по кнопке, выключая терминал, так и не сумев ни сосредоточиться, ни отдохнуть, и пошел обратно в лазарет. Иррациональный страх, что Джиму станет хуже, пока его не будет рядом, не поддавался никакому объяснению – так на то он и иррациональный...

  В диагностическом отделении, естественно, ничего не изменилось. Так же колебались на нижней отметке данные дыхания, так же, медленно, неохотно, мигал огонек на панели, отмечая каждый удар еще живого сердца. Леонард задержался взглядом на панели состояния, привычно считывая физиологические показатели, и беспомощно покачал головой. Ничего... Никаких причин, которые могли бы объяснить состояния Кирка. Ни-че-го.

  Он с тоской перевел взгляд на спокойное лицо друга, освещаемое недобрым красноватым отблеском реанимационных ламп. Споку он бы никогда в этом не признался, но перед собой не было никакого смысла кривить душой – ему было страшно. Что, если они ничего не смогут сделать? Что, если способа вывести Джима из этого состояния просто не существует, и он не спит – а умирает? Медицина не всесильна – начальник медицинской службы одного из крупнейших звездолетов Федерации знал это лучше, чем кто-либо другой... А ведь так хорошо все начиналось! Кто бы мог подумать еще сегодня утром, что очередное простое и почти скучное задание может обернуться трагедией?!

  – Черт бы тебя побрал, Джим... – беспомощно прошептал он, – Почему тебе обязательно нужно быть героем?!.

  Глава 2. Взгляд назад

  9 часов назад

  Энтерпрайз медленно выходил на орбиту Калса-4, планеты класса М, вращающейся вокруг древнего красного карлика.

  Миссия была совершенно рутинной. Звездолет должен был доставить на недавно открытую планету, на которой были обнаружены следы давно исчезнувшей цивилизации, археологическую экспедицию, и обеспечить безопасность ученых во время исследований. Кирк задумчиво рассматривал планету на экране. Сверху она была похожа на тусклый серо-коричневый шар, кое-где подкрашенный голубоватыми нитями редких речушек и крошечных, из космоса больше похожих на лужи, озер. Морей на Калсе не было вовсе.

  Словом, ничего примечательного. Обычная древняя, уже заканчивающая свой жизненный путь планета, вращающаяся вокруг такого же древнего, почти погасшего солнца. Кислородно-азотная атмосфера, гравитация восемь десятых земной, скудная растительность и слабые признаки углеродной жизни – и ни одного хищника крупнее мыши в радиусе двадцати парсеков. Рай, да и только. Правда, слегка пустынный и несколько заброшенный рай – но полдюжины археологов, с воодушевлением носящихся по коридорам звездолета в ожидании высадки, это место явно предпочли бы любому Эдему.

  Нельзя сказать, что старший офицерский состав был с ними согласен... Но на вкус и цвет, как говорится. Тем более, приказ есть приказ, а наука есть наука. Пожалуй, лишь один Спок был искренне рад новой миссии. Ну, в каком смысле рад?..

  «Позвольте напомнить, капитан, что радость – это эмоциональная реакция, а вулканцы»...

  Вот-вот. Поэтому Кирк не стал указывать на то, что аксиома о безэмоциональности вулканцев в мучениях умирает при посильной помощи единственного на весь Энтерпрайз представителя этой расы, и только тихо ухмылялся про себя, когда был уверен, что Спок его не видит. Сам он за Спока был именно что рад – последние миссии выпали сложными и опасными, но очень скудными на новые знания. Первый офицер Энтерпрайз получил с десяток отравленных игл в то место, где у людей обычно располагалось сердце и пулю почти туда же; чуть было не пошел на обед гигантской амебе; а совсем недавно, вдобавок ко всем этим радостям, доказал на себе расхожую легенду, что вулканцы могут обходиться почти без сна несколько месяцев. Что характерно, исследовать в это время было либо нечего, либо некогда. Так что, Кирк, хотя и скривился при известии о необходимости плясать вокруг пятерых археологов, мечтающих сделать открытие и разграбить пару могил, не мог не отметить, что для первого офицера Энтерпрайз, да и вообще для ребят из научного отдела, такое задание будет настоящим праздником. Боунс, кстати, тоже отдохнет – раненых и покалеченных в экспедиции не предвиделось, разве что кто-нибудь исхитрится подхватить какую-нибудь местную простуду... Словом, он промолчал, так ничего и не сказав мрачно глядящему с экрана адмиралу Картрайту – который, кажется, был немало удивлен этим фактом.

  А теперь вот он сидел с кислым видом в своем кресле, к огромной радости Леонарда Маккоя, который считал это выдающееся событие своим личным достижением, и остро завидовал счастливчикам из десанта. И старался не смотреть на Боунса, который, с его вечными медосмотрами и набившей оскомину придирчивостью, и был, на самом деле, главным виновником временного безделья капитана.

  Странные постройки на поверхности древней планеты, похожие то ли на храм, то ли на лабиринт, обнаружил пять лет назад экипаж исследовательского корабля «Новик». Он же сделал первичное обследование планеты и картографировал эту планетарную систему. С тех пор археологи со всех концов Федерации чуть ли не воевали за возможность быть в составе первой экспедиции, которая должна была заняться исследованиями исчезнувшей цивилизации. Сам Кирк не видел в этой планете ничего необычного – одна из десятков, на которых пришлось побывать экипажу Энтерпрайз за последние несколько лет. Пожалуй, единственное, что его удивляло: отсутствие каких-либо построек на планете, кроме этого странного здания, сверху, с высоты двухсот километров, действительно выглядевшего, как гигантский лабиринт. Пожалуй, в таком мог бы заблудиться не только Тесей, но все население Древней Греции...

  – Поднимаем первую партию экспонатов, – отвлек Кирка от размышлений ровный голос Ухуры. Девушка повернулась к капитанскому креслу, придерживая наушник, и коротко улыбнулась, – Кажется, мистер Аль-Мари в полном восторге.

  – Не сомневаюсь, – хмыкнул Кирк в ответ. – Почти целая планета с кучей артефактов... Как там данные геологического сканирования?

  – Ничего, капитан, – Спок на секунду отвлекся от приборов, чтобы посмотреть на начальника. – Планета, без сомнения, имела несколько кризисов тектонической природы, но все они случились достаточно давно и никак не могли служить причиной гибели цивилизации. Более того, город, в котором находится сейчас наш десант, расположен поверх тектонического разлома, что позволяет заключить, что...

  – Да-да, я понял, спасибо, мистер Спок. Итак, город целехонек, как я понимаю. Да уж, ученым действительно настоящий праздник... Да, кстати... Спок, я ценю, что вы решили остаться на посту, но думаю, что вам лучше будет спуститься со следующей партией. Мне не нужно ваше самопожертвование – тем более, не сейчас. Заодно и поможете нашим «землекопам».

  Тот на секунду задержался взглядом на лице командира и едва заметно наклонил голову.

  – Хорошо, капитан.

  Энтерпрайз слегка тряхнуло – лейтенант Сулу менял орбиту, выполняя задачу оставаться на геостационарной орбите над местом высадки. И на мостике снова наступила тишина. В приказах не было никакой нужды – отлично вышколенный и сработавшийся экипаж прекрасно знал свои обязанности и не нуждался в командах.

  Кирк услышал за спиной движение и вопросительно оглянулся на своего медика, который подошел поближе и оперся на спинку его кресла, разглядывая на главном экране буро-коричневый шар планеты.

  – Не понимаю... – пробормотал тот, отвечая на невысказанный вопрос друга. – Никаких следов войны, ядерных взрывов, геологических катастроф или прочей гадости. Что у них там произошло – тотальная эпидемия, что ли?

  Спок распрямился, оторвавшись от окуляров и бросив короткий взгляд на недовольного медика.

  – Доктор, возможно, вас это огорчит, но болезнетворные бактерии – не единственная причина, которая может вызвать вымирание населенной планеты.

  – Единственное, что меня огорчает, – огрызнулся тот, – Что какая-нибудь злобная бактерия не вымерла вас, Спок!

  Спок недоуменно вскинул бровь:

  – Доктор Маккой, термин «вымерла» является глагольной формой, выражающей действие, совершенное субъектом, поэтому я не понимаю, как какая-либо бактерия могла бы меня «вымереть».

  Со стороны навигаторского пульта послышались тихие смешки.

  – Вот только не надо читать мне нотации, как пользоваться моим родным языком! – раздраженно огрызнулся доктор, бросив на собеседника сердитый взгляд. К ухмыляющемуся Чехову присоединился Сулу, старательно прячущий улыбку в уголках своих узких глаз. Джим неслышно вздохнул. Опять...

   Его все еще не покидала надежда, что Боунсу наскучит трепать нервы мостику и он уйдет в лазарет, или в столовую, или еще куда. Там тоже полно народа, почему бы не поиздеваться над ним?.. Настроение у главы медицинской службы с утра было отвратительное благодаря новому лаборанту, ухитрившемуся испортить какие-то там важные образцы – как результат, градус ехидства дорогого доктора зашкаливал за любые разумные пределы. Перепалка со Споком продолжалась с того же самого утра, с редкими перерывами на издевательства над капитаном, и успела надоесть не только первому офицеру, но и всей смене «альфа».

  В голосе вулканца отчетливо слышалась усталость.

  – Именно, доктор, поскольку английский – родной язык вам, а не мне, было бы логично вам лучше разбираться в его аспектах.

  – Аспектах?! К вашему сведению, людям свойственно говорить, не продумывая свою речь на полчаса вперед! Хотя тебе, конечно, это не понять, ты, компьютер с ушками!

  Спок удивленно вскинул бровь – то ли удивленный сравнением, то ли усмотревший в словах доктора оскорбительный намек. Кирк вновь всерьез задумался над идеей отослать обоих с мостика под каким-нибудь благовидным предлогом, и к черту археологов с их исследованиями...

  А потом Спок внезапно напрягся, мгновенно напомнив Джеймсу охотничью собаку, взявшую след, и резко повернулся к сенсорам, приникнув к окуляру и замер в напряженной позе.

  – Спок? – встревоженно окликнул он своего помощника – и удивленно замолчал, наблюдая жест, у сдержанного вулканца больше всего приближенный к тревожной просьбе молчать. Несколько минут на мостике стояла недоуменная тишина, нарушаемая только шелестом клавиш, с огромной скоростью переключаемых начальником научного отделения. Наконец, Спок выпрямился и повернулся к капитанскому креслу.

  – Итак? – поторопил его Кирк.

  – Излучение, капитан. Неопределенной природы. Появилось внезапно, без каких либо внешних причин – в том районе, где действует наша группа высадки.

  – Опасность для десанта? – тут же напрягся Джеймс.