Текст книги "Оборотень (СИ)"

Автор книги: Екатерина Нечаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Перед внутренним взглядом проскальзывали то картины из прежней жизни, далекого детства, когда они с младшим братом в одну из ночей залегли у городского рва, смотреть, как из грязной жижи вылезают мертвяки. Кто их на такую глупость подбил, и с чего они решили, что там кто-то водится, Севэриан не помнил, зато отлично помнил, как с мертвенно-бледным, перекошенным лицом орал на них отец. Позже выяснилось, что мертвяков во рву не было, спасибо жадным до подопытного материала некромантам, но другой нечисти было предостаточно. Перед глазами мелькало то обучение воинскому искусству, сменяющееся бесконечной вереницей балов, то испуганное, полное отвращения лицо Лилиан… Тонкие шевелящиеся жвала, растущие прямо изо рта, глаза-зеркала, без души – слепое серебряное стекло. Мы с тобой совершенны, мой друг. Мы с тобой сссовершенны…

Он резко открыл глаза, просыпаясь. Сон оставил тяжелое, душное ощущение, снова заболела голова. Уже не только виски, будто тяжелыми ударами молота застучало в затылок, сдавило веки. Ему захотелось выйти на улицу и прижать к пылающему лицу такой желанный, благословенный холодный снег. И ему бы стало легче. Ему стало легче от одной этой мысли. Но тут снова раздался уже почти не сдерживаемый, жизнерадостный смех. Убью, с отрешенным спокойствием подумал он.

Севэриан встал, бесшумно вышел из комнаты и приоткрыл дверь в комнату Йин. Он сгреб одеяло, в котором она находилась и с наслаждением начал трясти этот сверток.

– Ну. Что?? Ты. Опять?

– Спи. – угрюмо прорычал он. Сейчас он мечтал даже не об избавлении от проклятья, а только о самой обычной, такой прекрасной тишине. Почему он раньше не замечал, как это чудесно, когда все рядом молчат. О чем он думал раньше? Его пугает одиночество? Нет, он мечтает об одиночестве. – Спи!

Севэриан прекратил трясти ее только тогда, когда обнаружил, что подобранная сиротка замолчала и как-то задумчиво на него смотрит. Он почувствовал, что злость наконец отступила, сменившись непреодолимой усталостью. И, пожалуй, сожалением. Не стоило так резко. Йин не настолько раздражала его, чтобы заставлять ее себя ненавидеть.

– Какие большие у тебя клыки, Сев. И морда такая перекошенная. – задумчивым, каким-то отстраненным голосом сказала она. А потом снова захихикала.

– Ну хоть заткнись. – с досадой попросил он, обзывая себя идиотом за то, что вообще чувствовал раскаяние. Хоть бы хны, ничем не проймешь. Риан прав. Тысячу раз прав. Наследник рода вышел из комнаты, порылся по ящикам, перебирая старые вещи отца и наконец нашел то, что искал. Ушные затычки оказались самым потрясающим изобретением человечества. Жажда убийства пропала вместе с окружающими звуками. Севэриан устало откинулся на подушки, ожидая, что вот-вот сквозь затычки пробьется проклятый смех. Но было тихо. Он посмотрел на свои когтистые мохнатые лапы и подумал, что ему плевать. Главное, тихо.

* * *

Мы танцуем маленькими шажками нашу ненависть и нашу любовь, думала герцогиня, смотря в окно. Там шел снег, он выглядел ледяным и стылым, и даже его вид, как он медленно кружится, выстужая все вокруг, немного охлаждал ее воспаленное сознание. Окно открыть ей не позволил семейный врач. Герцогиня Эверская была единственным, очень болезненным ребенком в семье, и даже сейчас все родственники опасались за ее самочувствие. Или за то, что она так и не составила завещания, прямых наследников не было, а следовательно по мудрому указу короля, майорат и все его богатства перейдут в казну. Троюродные дядюшки и тетушки, сводные сестры и племянники останутся ни с чем. Со дня отхода отца в мир иной, это все, что лучше телохранителей спасало ее от выражения любви родственников в виде наемных убийц. Теперь они ограничивались цветами и вопросами о самочувствии.

Севэриан был не таким. Его никогда не интересовало ее богатство, он вообще откровенно равнодушно относился к деньгам, он ненавидел пустые светские разговоры и сплетни. Он ловко уходил от всех глупых интрижек, которые ему навязывали светские дамы, был подтянут, напоминал грациозного ловкого хищника и все награды в боях на мечах принадлежали ему. Его род славился героическими деяниями, и он сам казался достославным рыцарем из легенд, которые так редко встречались в жизни, но были такими прекрасными и мудрыми, благонравными и мужественными на страницах книг. Возможно, это было предопределено ей влюбиться в него. Возможно, она родилась только для того, чтобы увидеть взгляд его светлых глаз.

Все наши поступки, все, что мы решаем делать или не делать, это наш путь который мы должны пройти. До конца. – думала герцогиня. – Раз выбрав, мы уже не можем отступиться, словно кто-то свыше ненавязчиво дергает за ниточки или осторожно подталкивает в спину. Судьба. Или скорее рок. Мы думаем, что сами решаем за себя, какой путь выбрать, но часто бывает так, что все наши решения уже предопределены.

Она долгие годы пыталась избавиться от этой зависимости, привязанности к Севэриану, которая как гнилое болото затягивала ее, лишала воли и рассудка. Севэриан не замечал ее, он жил только для себя, наездами появляясь в родном доме и снова исчезая. Он не желал впускать ее в свою жизнь. И был недостижим. Даже на расстоянии вытянутой руки он был не ближе для нее, чем мертвенно светящая в окно луна. Но любовь так и не смогла смениться ненавистью, хотя видят светлые боги, у нее было достаточно причин. Чувства так и оставались, вечные, несокрушимые как нетленная скала-игла южных архарров, загадка для всех ученых. Падут королевства, падут города, а она так и будет глупо стоять. Герцогиня в те времена ненавидела вечность. Вечность страданий, что ей предстоит.

И вот Севэриан вернулся. Она немало заплатила слугам в его доме, чтобы они постоянно сообщали ей все новости о нем. И они поведали ей. Он усталый, раздавленный, сломленный. Из отчаяния приютивший какую-то мелкую бродяжку, которая единственная не боится вида его лица. Это был ее шанс. Лилиан не боялась. Она готова была на все. Она любила его…

Герцогиня готова была вытерпеть что угодно. Но кот?? Великие боги, кот??? Да как он вообще умудрился??? Она могла понять шрамы, могла понять даже если бы его лицо сильно изменилось… но шерсть?? Густая шерсть, кошачий нос?? Герцогиня Эверская судорожно сжала виски, почувствовав, что сознание снова уплывает от нее. Это больше походило на сумасшествие. Кот… ее Севэриан, тот, кого она ждала и любила, – мерзкая блохастая зверюга. Как это вообще могло случиться?? К такому она была не готова. Все что угодно, только не это.

Она готова была о нем заботиться, если там уродливые шрамы. Она готова была заслужить его любовь верной поддержкой и пониманием, когда все отвернулись от него. Но кот?? Что ей теперь сказать ему?? Милый, я принесла тебе молочка?? Герцогиня нервозно хихикнула, смотря на свое отражение в окне, и сама испугалась звука своего голоса. Она почти не спала сегодня. Как только закрывала глаза, ей сразу виделась эта мерзкая кошачья харя. Она велела прогнать всех котов и кошек, которых подкармливали сердобольные кухарки. Герцогиню трясло. Даже семейный врач чувствовал беспокойство.

– Что с вами? Что могло так резко повлиять на ваше самочувствие? – озабоченно спрашивал он.

– Наверно, у меня аллергия на кошек. – Нервно сострила герцогиня, а потом снова уставилась в окно. Пусть забирает. Он не нужен ей. Она чувствовала, ее вывернет на изнанку, если она еще раз увидит героя ее девичьих грез. Даже без шерсти.

– И выкиньте все вышивки кошек! И статуэтки, изображающие кошек! – заорала она слугам.

5

"От судьбы не уйдешь".

Оракул, которому нравилось запугивать людей.

Дагмир был бледным, осунувшимся, помятым как не стираная наволочка. Ну в общем, из-за бессонницы он погано выглядел. На меня зыркнул с неприязнью, на старшего братца с надеждой. Я снова удивилась, что братья до лешего похожи. Были похожи, потому как глядя на братца, завсегда прежний облик Сева вспоминаю. То бишь удивилась не этому, а тому что Сев когда-то был человеком. Я к нему уже привыкла, в виде кота я его даже дольше знаю.

– Ты вчера сказал, что есть надежда, Севэриан. В чем она? – нетерпеливо спросил брат.

– Колдун сказал, что пока подождет. Он внял доводам. Твой сын еще слишком мал, а колдун слишком нетерпелив, чтобы возиться с младенцем и воспитывать его. У нас есть еще пара лет, пока малыш не подрастет.

– И это все?? Все, что ты узнал? – оскорбился Дагмир. Я оскорбилась за Сева.

– Мог бы и сам в логово к колдуну сходить да разузнать. – На это у противного братца ничего сказать не нашлось. Он только со злостью на меня пялился, да рот закрывал и открывал, похожий на вытащенную из воды рыбину.

– Йин, помолчи. Нет, это не все, Дагмир. Если я не выполню то, что предложил колдун в обмен на твоего сына, у нас останется лишь несколько лет, пока Севэриан младший не вырастет. А если выполню, то договор будет навсегда расторгнут.

– А что предложил-то?

– Помолчи, Йин. – и заступаться я за него больше не буду. – Сейчас это неважно. Пока же Изгнанник был настолько удивлен моим внешним видом, что… – Сев на мгновение замолчал. – что взял пробы крови, плоти, энергетической сущности, и возьмет тоже самое, после того, как я верну свой облик. Его интересуют подобные исследования.

В общем-то ничего Сев такого и не сказал, даже коротко все описал. Только я помню, с каким лицом он выходил из дома колдуна, как дрожали у него руки и как он судорожно тер снегом шерсть, словно пытаясь избавиться… худо ему пришлось. Только брат так ничего и не заметил, или ему не до того. Заботливые родственнички у Сева.

– Для начала мы съездим в столицу, думаю через несколько дней, если все обернется, как надо, вернемся. – Я даже и думать не хотела, чего будет, если все обернется не как надо.

– Мы? – спросил братец.

Сев посмотрел на меня. – Мы. А тебе Дагмир, лучше пока остаться с сыном. – И зачем он это сказал, братец с нами и не напрашивался, даже в дверь бы вцепился, только бы его с собой не потащили. Нет, все-таки редкостно омерзительные у Сева родственнички. – Вернемся, и я снова посещу дом Изгнанника, а после… после мы сделаем все, что он попросил.

– Что все?

– Помолчи, Йин.

Я вздохнула. Но при брате возражать ему не стала, вслух обзывать котом тоже. Кошак, кажется, посмотрел с удивлением.

Собрались мы быстро. Хотя вещичек по-моему набрали больше, чем десяти человекам нужно. Когда в город заезжали, у нас даже сменной одежды не было, а теперь сумка огромная и два мешка дорожных. Я предлагала выкинуть все платья, но Сев сказал, что в столице меня даже в город не пустят, коли буду выглядеть так, как обычно. У них там с бродягами строго. Я случайно наступила ему на лапу два раза.

Ельф пытался отговориться делами в лавке, но на самом деле терпеть не может проезжать через людские поселения. У него уши начинают дергаться, когда он только о людях заговаривает, а уж когда его всякие презренные младшие расы рассматривают и обсуждают, так вообще бешеная пена изо рта идет. Но Сев его все-таки уговорил, сказал, что письма может оказаться мало, лучше обсудить все при личной встрече. Этот Ллисх вер Нарран был полуоркских кровей, и с нашим ельфом вроде как был знаком на почве общих интересов и магии. Квасили, кажись, вместе, или как это еще у магов называется. То, что мы едем вместе с ельфом меня не радовало, но радовало, что чувствительный ушастый расстроился еще побольше меня.

Метель вяло валилась на окрестности, как сыпучая, непрекращающаяся лавина, закрывая весь обзор. Из местных достопримечательностей я видела только уныло опущенную голову везущей нашу повозку лошади. Хлопья снега налипали на ее черную гриву, и коняга изредка устало вспрядывала ушами, словно пыталась отмахнуться от снежных слепней. Карета двигалась неторопливо. Деревья призрачно вырастали из снегопада, как лиловые грибы утанге вырастают из кормящего их тумана.

Я вздохнула. Мне было скучно. Мы ехали уже второй день, из-за мерзкой погоды и занесенных метелью дорог, путь растянулся в два раза, если не в три. Ельф, слава всем богам, большую часть дороги помалкивал, а сейчас дремал, устав глядеть в окно. Я воровато посмотрела на Сева. Кошак тоже дрых в углу кареты, уткнувшись мордой в мягкую обивку и изредка подрагивая всем телом. Как это делают животные, когда им что-то снится. Я аж умилилась.

Карета остановилась. Мы все время то и дело останавливались, когда впереди едущим обозам надо было подправить подпругу у лошадей или что-то уладить. Ельф сопел, глуповато приоткрыв рот. Наверное, по холодной погоде великого и прекрасного перворожденного донимал насморк. Я тихо приоткрыла дверь и зачерпнула пригоршню снега, но когда повернулась, первое, что увидела это бешеный взгляд проснувшегося ушастого.

– Только попробуй! – злобно просипел он, – и я буду макать тебя головой в сугроб до тех пор, пока ты не поймешь, насколько глупы эти шуточки!

– Сев, он меня опять обижает!

– Заткнитесь оба! – рыкнул он, не открывая глаз, и снова заснул. За последние два дня это стало его любимой фразой.

– Лерэ Риэйен… могу я спросить?

– Что? – злобно отозвался ельф.

– Что это за странный звук вы издаете? Это что ельфская традиция да? Ну делать так носом, хррр, фррр… – я изобразила удушающие хрипы и похабно хохотнула.

– Ты мерзкий неблагодарный, не имеющий представления о приличиях человеческий отпрыск. – прогнусавил он.

– Зато я не соплю, как медведь-переросток. И почему говорят, что ельфы такие бесшумные, что их не услышишь, даже если рядом стоят? Ваше хрипение на другом конце леса слышно.

– Я тебя сейчас из кареты выкину, и тем самым решу все проблемы моего друга.

– Я и сама подумывала выйти из кареты, а то вы хрипите… как-то недружелюбно.

– Перестали. Оба. Немедленно.

– Но Севэриан…

– Йин, тебя это тоже касается!

– Хорошо, злобная мамочка.

– Севэриан, – серьезно предложил ельф. – А давай я наведу на нее заклятье молчания. – и кровожадно посмотрел на меня.

Кошак зыркнул оценивающе. И задумался.

– Молчу, молчу. Совсем молчу.

– Давно пора. – буркнул ельф.

Эх, жалко со снежком не вышло. Ему бы за шиворот целую глыбу снега стоило бы засунуть, чтоб охладился. Хотя, стоит признать, толк от колдуна все-таки был. Хоть снаружи стоял лютый мороз, внутри кареты сразу становилось тепло, как только ельф шептал что-то себе под нос и делал странные пассы руками. Это было настоящее волшебство. Может, и не совсем такое как у долбанутой феи, но тоже неплохое.

– Лерэ Риэйен…

– Ты опять? Севэриан! – кошак глухо заворчал и оскалился. Но глаз не открыл.

– Да нет, я спросить хотела, а можете меня научить какому-нибудь фокусу?

– Фокусу? – угрожающе просипел ельф.

– Ну да. Магии.

– МАГИЯ для тебя фокусы? – ледяным тоном осведомился он, и глаза у ушастого стали совсем дикие. Эк, его пробрало. Я как-то сразу поняла, что с виду не особенно опасный ельф, в иные моменты может завалить и увешанного оружием пехотинца.

Лерэ Риэйен успокаивал себя короткими вдохами и выдохами. – Талант должен быть. Прирожденный талант. Нельзя придти с улицы и внезапно стать великим волшебником. Тут должны быть годы, десятилетия практики, прежде чем ты сможешь создавать искру пламени из ничего, лишь пожелав этого. И еще большие годы прежде чем камень отзовется на твои прикосновения, принимая нужную тебе форму, прежде чем вода реки станет покорной твоей воле. Прежде чем ты услышишь ветер, зовущий тебя летать. Этому нельзя научить за один миг от скуки, когда ты соизволила поинтересоваться. Тут требуется терпение, выдержка и время. – отрезал ельф и отвернулся к окну.

– А у меня есть талант?

– Нет.

– Откуда знаешь?

– Если на свете есть хоть какая-то справедливость, то таланта у тебя нет!

– Да ну, ты не настоящий маг, ты наверняка даже определить не можешь. Копаешься в своих дурацких книжках, а сам…

Ельф не выдержал надругательства и хмуро просипел. – Хорошо. Будет тебе проверка. Вытяни вперед руки. Вниз ладонями.

Протянул свои сухощавые кисти ладонями вверх так, чтобы наши руки почти соприкасались. – А теперь закрой глаза.

Кожу покалывало, будто чьи-то маленькие ноготки царапали кожу. Я решила посмотреть, но ельф сухо приказал. – Держи закрытыми.

Под веками мелькали светлые, теплые пятна. А потом вдруг разгорелись, бросились в лицо, заполнили собой мир.

Зеленый.

Зеленый и синий. Только два цвета, они ослепляют меня, а потом я, прищуриваясь, различаю.

Трава… ее очень много, вокруг зеленое озеро травы, и цветы, буйно растут, тянутся вверх, задевают колени. Ярко светит жаркое летнее солнце. Чьи-то теплые мозолистые руки хватают меня подмышки и поднимают с земли. Я вижу вдали большой дом, стоящий на холме. Рядом пасутся лошади, перебирая тонкими длинными ногами.

– Кири, смотри лошадки. Но ты у нас гораздо быстрее. Всех лошадок обгонишь. – в светлых глазах отца пляшут блики солнечного света. И еще обожание, безграничное тепло, которое заливает меня, заставляет улыбаться. Странно… А в памяти отец остался просто высоким светлым пятном, чье имя я едва могу вспомнить. Он небрит, он белобрыс, у него белесые растрепанные пряди и обаятельная улыбка. Самое красивое, что есть в его лице. След от давнего шрама тянется через щеку к виску. Он такой живой и настоящий, что перехватывает дыхание. – Вся в меня, моя маленькая Йин. – смеется он и подбрасывает меня в воздух.

Я вижу все поле далеко, далеко. И лошади тихо ржут, вспрядывают копытами. Я падаю вниз, и отец ловит меня.

Зеленый…

…Темно-коричневый.

Плотные, насыщенные ночные тени.

Маленькая свеча горит в комнате. Я бреду к этому огоньку, таща за собой одеяло. Оно стеганное и тяжелое, пахнет медом, которое мама добавляет в вечернее молоко. А я пролила его. Мне нравится этот запах, здорово бы потом еще пролить. Хотя я знаю мама будет ругаться. Идти неудобно, одеяло слишком большое для меня. Что-то меня разбудило…

Родители сидят в гостиной, вдвоем, между ними горит свеча, их руки соединены, но они кажутся расстроенными чем-то.

– Смотри, кто к нам пришел, Далли. Не спится, Йин? – улыбается отец и протягивает ко мне руки.

– Не называй ее так! – громко огрызается мама. – Она человек!

– Далли, я тоже человек. И ты человек. С чего ей не быть человеком? Не волнуйся. – я подхожу ближе, волоча за собой одеяло. Ух, и достанется мне за то, что я его запачкала. – Не расстраивайся. – шепчет отец и гладит ее по голове, по черным, цвета воронова крыла прядям.

– Если бы я знала раньше…

– То конечно сказала бы, поди прочь, гнусный оборотень! – они вдвоем чему-то смеются. Мои ладоши, на которые я смотрю, совсем маленькие, с короткими пухлыми пальцами. Я протягиваю руку и касаюсь ладони отца. Живы. Здесь. Такие теплые. Услышьте меня. Услышьте меня! Я знаю, что будет! Послушайте меня! – но губы омертвели, я никак не могу сказать. Время, что лежит между нами, мне никогда не даст произнести.

Белое.

Снег, который кружится за окном кареты.

Я открыла глаза. Ельф глядел на меня с любопытством. Я посмотрела на свои ладони, такие большие, по сравнению с теми в воспоминаниях. Я все еще ощущала тепло их кожи. Я ведь чувствовала их. Они были так близко.

Все обман. Просто сон.

Они давно лишь кочки на поле мертвецов. И не спросишь у них ничего и ничего они не ответят.

"Вся в меня, моя маленькая Йин."

– Что это? – прошептала я. – Это ведь правда?

– Должно быть, ты увидела особенно яркое воспоминание. Должен сказать, это говорит о некоторых…

"Далли, я тоже человек. И ты человек…"

"Кири, никогда не превращайся, слышишь? Пообещай мне забыть об этом проклятом даре. Никогда больше. Ты человек! Ты не такая, как твой отец…"

Холод.

– Тупой ельф. Я не буду учиться твоей магии. – буркнула я. Почему… только я никогда не узнаю. Бесполезно даже думать.

***

– Что ты с ней сделал?

Риэйен иэрн Самхил'Тэне оторвал взгляд от своих рук, потер ладони друг о друга, желая растянуть это странное ощущение подольше. Провести анэтэ, обнаружение дара, с этой эшсхе было все равно что окунуть руки в теплые светлые воды Оваира, чистого и вечного, несущего свои воды под сенью высоких изумрудных деревьев заповедной рощи. Это чувство хотелось растянуть, оставить себе, повторить еще раз. К альву, видевшему две сотни весен, вернулось почти забытое и невероятное ощущение детства.

– Что ты с ней сделал? – повторил иррани.

– Дар у нее есть. – со вздохом отвлекаясь от собственных ощущений, ответил Риан. – Своеобразный, никогда не встречал подобного. Я не думаю, что кто-либо сумеет научить ее магии. В ней нет знака стихий – ни шума воды, ни жара огня, ни терпения земли, ни ветров небес. Но магия в ней определенно есть. Может это сказывается воздействие вашей… феи, но внутри твоей находки плещется волшебство. И это… – приятно, хотел сказать альв. Завораживающе. Чудесно. Это свет утра, это улыбка друга, это касающееся твоей кожи робкое весеннее солнце. Он посмотрел на склоненную светлую голову. – Странно. – сказал он.

– Тебе больно, Йин? – спросил иррани. Та не ответила.

– Для здоровья не было никакого вреда. Это скорее погружение в себя, она могла увидеть какие-то картины прошлого, а по своему опыту скажу, это не всегда приятно. И по своему опыту скажу… не трогай ее. Скоро успокоится.

Севэриан осуждающе посмотрел на него. – Риан, ты вроде бы уже взрослый опытный альв, но иногда реагируешь на выпады людей, как сопливый младенец. Кто тебя дернул проводить с ней этот ритуал? Не мог просто пропустить ее слова мимо ушей?

Риэйен устало склонил голову, признавая свою вину. Он уже раскаялся, понял, насколько ошибся. Услышать такое еще и от собственного иррани неприятно вдвойне. Жизнь его ничему не учит. Сколько лет, сколько десятилетий, а история повторяется раз за разом, он не умеет думать головой, следовать не недостойным вспышкам раздражения, а разуму, что делает их Перворожденных выше всех остальных рас. Он же наоборот и сам ушел недалеко от вспыльчивых глупых людей, не достоин славы своего клана. Не умеет сдержать даже свои собственные уши.

И раз за разом повторяется это. Он не может сдержать свою гордость, свой гнев, а после этого совершает что-то, из-за чего может навеки потерять собственную честь. А жизнь без чести это прозябание в темноте без единого огонька.

Нет. Он не позволит себе позорно тосковать о прошлом, о всем, что уничтожил. Еще только несколько мгновений, и он забудет навеки. Йин выпрямилась на сидении, грустно посмотрела в окно, и он неожиданно, даже против своей воли почувствовал к ней симпатию. Может быть стоит быть с ней терпимее. Ей тоже довелось испытать что-то, что… и тут она взглянула на него. Ее глаза удивленно расширились.

– Сев, а почему у него так уши висят? Ух ты, такие длинные! Если под подбородком завязать, выйдет шапка-ушанка.

Эшсхе, зловредное нестерпимое эшхсе, – утратив всю симпатию, подумал альв.

И все же тепло, светлые воды Оваира все еще чувствовались на его руках. Откуда, светлые боги, скажите откуда в этом вороватом чудовище столько древнего волшебства?

***

Где-то вдалеке раздавалось покрикивание охранников, степенный говор торговцев. Над кромкой леса поблескивали близкие колючие звезды и полная луна. Волчье время.

Пусть и не волкодлак я, а все равно не по себе. Хоть бы в этих пустынных местах кто-нибудь не объявился. Видывала я как-то волчьего оборотня во время превращения. Офигительский зверь, со здорового откормленного быка, сидя, человеку до плеча достанет.

В прошлом году бежала я себе мирненько в лошадином обличье по своим делам. То бишь очередного аристократа в грязь скинула и к Талсу возвращалась. Ну бежала я себе, и тут мне наперерез зверюга серая из леса выскакивает, здоровенная как лошадь. Даже больше меня. Я аж на задние копыта села. А волк уставился на меня внимательно, хотя по виду вначале сожрать хотел. Косматый такой, нечесаный, в шубе репейник застрял. Передние лапищи чуть короче задних, и взгляд пристальный, будто ощупывающий. Наверное решил, бесхозная лошадка бежит и можно ей поужинать.

Мы друг на друга в молчании долго пялились. А потом он фыркнул, будто усмехнулся, и обратно в лес убрался. В общем, везет, что мы, оборотни, друг друга не трогаем.

Со змеиным оборотнем тоже как-то знакомство сводила. Он был хитрый старикашка. Поселился в пещере на перекрестке дороги между несколькими деревнями и из себя мудрого дракона, советы дающего, за еду изображал. Хотя, по виду просто раскормленная ящерица-переросток. К тому же старая, чешуя в разные стороны сыплется. Но крестьяне вряд ли настоящего дракона видывали, поэтому он там еще долго просидит. Как нежитееборцы или драконоборцы какие-нибудь заваливаются, он сразу в человека превращается и в деревню. Кто на старика подумает.

Любил он байки порассказывать. Говорил, что был один парень, который совета пришел просить, как девушке понравиться. Ну был бы старый Хорц добрым оборотнем, он бы там цветы подарить посоветовал али безделушку какую. Но дракон только моргнул своими змеиными очами, а потом послал его голышом на перекресток всю ночь стоять. Вроде после этого на него благословение богов опустится, и он сразу привлекательным для всех станет. А кретин этот взял и пошел. Но ночью на проезжающий мимо разъезд стражи наткнулся, а те объяснения на счет совета дракона не поняли. Решили его в тюрягу отправить, чтоб он проспался да пришел в себя немного. Нормальный бы человек в таком виде уже бы сдался да пошел со стражей, но этот идиот ломанулся в кусты, кружил по лесу полночи, а потом за каким-то лешим задремал под ульем с дикими пчелами. Утром ему долго спать не пришлось. Да и лекарь долго дивился, как он получил укусы в таких недоступных местах.

Хотя, после свои злоключения он конечно здоровски приукрашивал, пчелы стали жуткими чудовищами, стражники злыми чародеями, и парочку девиц все-таки историями очаровал. Благодарил даже Хорца потом. Не очень-то я в эту байку верю, наверняка Хорц для красного словца рассказал. Таких идиотов не бывает.

Раздалось какое-то странное шуршание и, повернувшись, я обнаружила, что Сев, не просыпаясь, умудрился свернуться на узком сидении клубком, серый пушистый хвост сбоку свесился. Котище. Раскормленный такой. У меня аж руки зачесались.

На ощупь у него шерсть была точно кошачья. Серая, с полосками и торчащими короткими белесыми волосками. Длинный хвостище, как моя нога. И тут Сев зашипел. Клыки выставил, шерсть на хвосте распушилась, дыбом встала. От испуга я на ельфа прыгнула, а тот со сна башкой о стенку ударился и заругался по-ельфски.

– Йин, эшсхе, дамалан вере эшсхе!!

– С-с-сд-дурел??

– Волосы отпусти! – хрипел ельф, башкой дергая. С перепугу я в плечи его вцепилась, заодно и косу его случайно схватила. Я внимательно его оглядела и поняла, что на коленях у него сижу, как сердечного дружка обнимая.

– Ух ты, – восхитилась я. Марфа точно будет завидовать. – Я ельфа полапала!

У него уши мелко задергались, и он меня на пол скинул, что-то под нос по-ельфски забормотал и стал одежду отряхивать.

– Какого лешего, Йин? – хрипло со сна или после шипения поинтересовался кот, приподнимаясь на локте, а потом и садясь. Глаза привычно горели слегка багровым. – Скажи мне, Йин, какого лешего тебе вздумалось подергать спящего зверя за хвост? – он медленно и спокойно убрал выступившие когти на лапах. У меня по спине холодок пробежал. Когти у него, как ножи острые. – Я, конечно, считаю себя человеком. Но кошачьи привычки мне передались, и я ничего не могу с ними поделать. Поэтому лучше относись ко мне, как к… опасному зверю. Знаешь, что делает кот, которого дернут во сне за хвост?

– Кот? Опасный зверь? Сев, ты с лавки упал и башкой стукнулся?

Наследник рода пристально смотрел на меня и ответил сам себе. – Любой кот выпустит когти и располосует того, кто его тревожит. Это рефлекс, и я еле сдержался. Но когти у меня, как ты заметила, немаленькие.

Я усмехнулась и покровительственно похлопала его по башке. Оборотень-несмышленыш.

– Сев, ты не зверь, а человек. И если ты не хочешь кого-то прикончить, то и не сделаешь этого. – Помню, мне папаня это когда-то давно объяснял, когда я в жеребенка только-только начала превращаться. У меня поначалу тоже лошадиные привычки были, на траву тянуло временами, собак побаивалась. Но тут главное, своей второй звериной сущности воли не давать, а то в человека так обратно и не превратишься. – Тебе просто привыкнуть надо, что у тебя чувства звериные. Ну в общем, просто будь уверен, Сев, что все будет в порядке. А если ты зверюгу внутри себя бояться начнешь, то она точно победит. Котом навечно останешься.

Жаль, что я паршиво объяснять умею и не хватает мне слов сказать, что под шерстью, под чешуей, в любой шкуре и обличьях, как бы снаружи ни выглядел, внутри все равно человек, который и не даст сделать что-то плохое. В последний момент все равно остановится.

– Чем дольше я тебя знаю, тем больше удивляюсь. – Он наконец отвернулся. – Все равно будь осторожней.

– Угу, Сев. Я б собачку завела. Но тебя испугается даже волкодав.

Ельф продолжал отряхиваться и злобно коситься в мою сторону. Я посмотрела на руку. – Ой, тут часть твоих черных волос. Риан, тебе вернуть?

Ельф опять что-то по-своему залопотал и отвернулся. Клок его волос я осторожно положила ему на колени. Ушастый, резко дернувшись, обернулся ко мне. Рожа у него была перекошенная. Нет, совсем некрасивые эти ельфы.

***

Верхест был небольшим городком, в котором значительную часть занимала пристань и припортовые гостиницы, кабаки, трактиры, и всякие сомнительные увеселительные заведения. Риан отправился узнавать насчет ближайшего парома к столице, а Севэриан, остался присматривать за нанятым извозчиком, вещами и Йин. Ждать от той, как он убедился, можно было чего угодно. За дни путешествия в одной карете она до белого каления сумела довести обычно невозмутимого альва. Самой неудачной ее задумкой была игра в снежки на одной из остановок. Риан не любил холода и выходить наружу наотрез отказывался. Поэтому снег она затащила внутрь и высыпала целую пригоршню на задремавшего альва, который чуть не перевернул карету, вертясь и пытаясь вытащить его из-за шиворота. Севэриан, считавший, что знает все ругательства на иолерэ, услышал много новых. Потом альв, открывая неведомую до того злопамятность, не поленился, вышел из кареты, когда заснула она, и притащил огромный смерзшийся комок снега. Благим матом орали оба. Йин от холода, а Риан, потому что она мертвой хваткой вцепилась в его волосы. Севэриан вначале пытался их разнимать, но потом махнул рукой. Пусть развлекаются.

– Смотри, Сев!

Он отвлекся от мыслей и, посмотрев в указанную сторону, вздрогнул. Сколько себя помнил, он всегда старался избегать оракулов. У них была дурная привычка выдавать предсказания, неважно, просят их об этом или нет. А ему предсказывали даже чаще других, словно сказать какую-нибудь гадость наследнику старого рода доставляет им особое удовольствие. Севэриан привык не вслушиваться в слова, с отсутствующим видом кивая говорящему что-то оракулу. И никогда не жалел об этом.