Текст книги "За Северным Ветром (СИ)"

Автор книги: Екатерина Мекачима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

– У твоего корабля есть кочеды? – восхищению и удивлению Витенега не было предела. Он слышал о легендарных, почти живых кораблях, служащих самому батюшке-царю, обладающих своим, корабельным, волхвом, и до смерти преданным судну поморам, давшим обет не ступать на землю – морским кочедам. Слышал, знал, но не верил. Как можно добровольно заточить себя, пусть даже и на корабле?

Ставер молча кивнул и поднялся по спущенной сходне[5] на борт.

Палуба «Верилада» была, в отличие от измазанных птичьим пометом пирсов, вымыта, и дерево блестело на солнце. Ставер повел Витенега в сторону полубака[6]. На палубе, прислонившись спиной к грот-мачте[7], неподвижно сидели двое помор. В белых рубахах, перетянутых широкими алыми поясами, они сидели с закрытыми глазами, положив свои массивные руки на колени. Когда кормчий поравнялся с кочедами, они, не поднимаясь и не открывая глаз, поклонились легким наклоном головы, но в этом наклоне чувствовалось самое настоящее уважение. Ставер ответил им тем же, чем еще больше удивил Витенега.

– Они сейчас разговаривают с «Вериладом», – шепотом обратился Ставер к Витенегу. – рассказывают кораблю о празднике. Не будем им мешать. Тебя потом представлю им, ночью, когда Хорса чествовать все вместе будем.

Витенег хотел было возразить Ставеру, что, быть может, он в город к ночи вернется, но не стал. Откуда знал старый кормчий, что в глубине души Витенег хотел остаться на корабле?

Они поднялись на полубак. У борта, повернувшись лицом к солнцу, стоял высокий человек в белом платье волхва. Его черные, с проседью, перехваченные медным обручем, волосы развевал ветер.

– Приветствую тебя, помор по призванию, и тебя, дорогой моему сердцу кормчий, – мягко проговорил черноволосый волхв, продолжая смотреть на раскинувшийся пейзаж.

Пейзаж действительно был великолепен, подумал Витенег. Сквозь паутину мачт и сизого дыма праздничных огней, сверкали многочисленные огни Идры. Дальние, бывшие у самых стен Солнцеграда, строения надводного города-порта растворялись в тумане. Сама столица вырастала из призрачного марева огня и дыма грандиозным монументом, скалой с изящными очертаниями теремов и Свагоборов. Силуэты гигантских мостов, связывающих между собой стольные острова, дрожали в вечернем воздухе. В небе парили чайки и альбатросы.

– Гой Еси, волхв Мирин, – легким кивком головы кормчий поприветствовал стоявшего человека. Волхв обернулся. Мирин, хоть был и намного старше Витенега, но так же крепко сложен. Черные волосы волхва лишь немного подернула седина, карие глаза смотрели зорко – начинающий стареть царственный красавец. На мощной груди покоилось множество оберегов.

– Волхв? – переспросил Витенег. Его взгляды на естественное положение вещей, в котором кормчий судна должен быть сильным моряком, а волхв – дряхлым стариком, рушились.

Мирин, переглянувшись с улыбкой со Ставером, кивнул.

– Волхв, которого спас корабль, – голос Мирина оказался на удивление сильным.

– Тебя спас корабль, а не люди на нем? – недоверчиво переспросил Витенег.

– Корабль спас и их, – пространно ответил Мирин. Он помолчал, внимательно вглядываясь в лицо Витенега. От взгляда глубоких, карих глаз стражу стало не по себе. – Корабль спасет и тебя, – наконец, заключил волхв.

Происходящее все больше было Витенегу не по душе. Витенег непроизвольно отошел к фок-мачте[8]. Этот волхв, Мирин, и его кормчий, Ставер, казались бывшему стражнику ненастоящими. Уж больно просто Ставер предложил Витенегу работу, и уж больно богатым, по-царски богатым оказалось его судно. Витенег хотел было уйти и оставить затею стать помором, но ноги будто приросли к палубе, а спина – к мачте. Хотел заговорить – не вышло. Тело сковал ледяной страх. Не в силах пошевелиться, полными ужаса глазами, Витенег наблюдал, как покидают палубу высокий мужчина и сухой старик с ящерицей на плече. Что-то в их движениях было такое, чего нельзя описать словами. Двигались они, будто во сне: парили, а не ступали по палубе. Что это? Морок? Медовуха? Кто эти двое? Витенег попробовал двинуться, чтобы посмотреть на тех кочед, что сидели у мачты, но не вышло. Тело не слушалось его.

Страх сменился ужасом. Витенег кричал. Без голоса, не открывая уст. Он бежал, оставаясь на месте. Он звал Богов, но Боги не слышали. Сковавший тело ужас превратился в панику, паника – в злость, которая сменилась, наконец, безразличием. Витенег потерял счет времени: мужчина не знал, сколько он простоял прикованным к кораблю. Вот так, наверное, и становятся кочедами, подумал страж. Сначала приковывают к кораблю тело, потом – дух. Вместе с духом отдается судну воля. И такой человек действительно становиться душой корабля. Наверное, душа корабля соткана из множества повязанных странной ворожбой человеческих душ. Ох, хитер оказался этот Ставер. Сам-то он, интересно, кто? Точно уж не кормчий. Надо было сразу распознать подвох, еще в пивной, что морской волк не может быть таким тщедушным и добрым. На суда просто так не попадают, поморов готовят не один год. А он поверил ему, поверил как неразумное дитя.

Понурив голову в размышления, Витенег не заметил, как настала долгожданная ясная ночь. Стража вывело из задумчивости странное движение половиц. Витенег смотрел под ноги и видел, как наклоняется пол. Сначала это было даже забавно. Поверхность палубы то и дело меняла свое положение, как огромные детские качели. Но вдруг воин почувствовал, что происходит нечто еще более ужасное, чем его пленение. С трудом подняв взгляд, Витенег снова испытал ужас. Море дыбилось, надувалось, пенилось под накалом сильного ветра. Огни Идры неистово плясали, пламя вздымалось от ветра, разгоралось и переходило с одного строения на другое. Пожар. Огонь охватывал Идру – порт горел, а внук Стрибога отчаянно пытался разнести по миру облака дыма. «Верилад» более не был пришвартован к пирсу. Корабль несло в открытое, взбесившееся море. Если бы мужчина мог двигаться, им овладела бы паника. Но Витенег был обездвижен, нем и совершенно один. Он мог лишь наблюдать за развернувшимся действием.

Вода то и дело окатывала с ног до головы: только огромные размеры корабля не давали ему захлебнуться в море. Море шипело, будто ядовитая змея, ветер свистел и выл. Но небо… Небо оставалось предательски чистым. Две луны, будто два божественных глаза безучастно взирали на происходящее. Вместе с ними наблюдало и солнце. Что же Боги себе позволяют?

Когда накал стихии достиг своего апогея, вдалеке, среди волн, мелькнуло нечто. Нечто, что отозвалось в глубине души настоящим ужасом и страхом. Нечто такое, что смертным видеть нельзя. Витенег чувствовал пронзающий, ледяной, животный ужас, но, будто наперекор ему, продолжал вглядываться в пучину. Страж даже подумал, что быть прикованным к полу и мачте корабля в такую минуту очень хорошо и безопасно. Неужели его пленили для того, чтобы он выжил? Ведь, судя по тому, какой огонь охватил Идру, выживших в этом пожарище мало.

Мужчина всматривался в бурлящую воду, стараясь разглядеть хоть что-то сквозь облепившую лицо паутину мокрых волос. Сначала показался плавник. Морской хищник? Крупный. Даже очень. Показался еще плавник, острый, будто лезвие ножа и такой же блестящий. За ним – еще, и еще. Стая? Слишком ровно, друг за другом, плывут. Огромная волна на мгновение скрыла торчащие плавники. Когда же она спала, то обнажила вытянутый глянцевый камень, верх которого был украшен заостренными, чуть покачивающимися, плавниками-пластинами. Странный камень то исчезал, то появлялся вновь, двигаясь по направлению к Солнцеграду. Такое Витенег видел впервые.

Когда нечто почти достигло Идры, оно совсем ушло под воду. Разыгравшийся шторм мешал смотреть, но страж старался изо всех сил. Он видел, как тонут пришвартованные суда, ведомые на дно таинственной силой; видел, как словно щепки разлетаются деревянные постройки и пирсы. Сквозь шум стихии, казалось, слышал полные ужаса и боли крики людей. Витенег видел, как вздымался среди огней и волн тот самый, похожий на хребет, камень.… Нет, не камень. Теперь Витенег был уверен в том, что это нечто живое, и оно обладает ужасной силой.

Витенег видел огни на высоких стенах Солнцеграда: сварогины в спешке собирали силы. Витенег знал, что сейчас они бегут наверх, на башни, подгоняемые страхом и ужасом. Он слышал звон их кольчуг. Топот их ног. Их возбужденные крики. Он слышал скрип гигантских шестерней воротов, закрывающих Врата. Витенегу чудилось, будто он видит панику тех несчастных, которые пытались убежать с пылающей Идры, и перед чьим лицом закрылись Врата. Пленнику корабля казалось, будто он слышит их срывающиеся на хриплый визг истошные крики, слышит гулкое эхо Врат от бессмысленных ударов пытающихся спастись людей. Витенег будто воочию видел, как они умирали: в мучениях, горя заживо, или тоня в безудержной, пульсирующей воде…

Витенег видел, как бушующее море изогнуло спину, будто кошка, подхватило на своем стальном, уродливом гребне последние останки мертвого порта и швырнуло на каменную пристань, под взгляды Соколов – Рарогов.

Когда от Идры ничего не осталось, море затихло. Тишина сделалась неестественной, невыносимой: казалось, даже вода бьётся о корабль бесшумно. Ярко и сочно горели плывущие осколки только что благоухающего жизнью города. Морской воздух пах пожаром и горевшей плотью. По-прежнему светило солнце. И луны по-прежнему смотрели вниз.

Корабль стал заваливаться. Если бы не ворожба, Витенег свалился бы в море. Полными отчаянья глазами он видел, как небывалых размеров волна, в белых пульсирующих венах, пузырясь, покатила к городу. Волна была настолько высокой, что на какое-то время закрыла от взора Солнцеград. Земля будто перевернулась. Где-то в глубине сознания промелькнула мысль о том, что корабль тоже бережет сила ворожбы черноволосого волхва. Иначе как же еще судно держится на почти вертикальной стене воды? Нет, ворожба, скорее, старика. Мирин слишком красив для волхва. Силен слишком. Слишком царственен. Порой, странные мысли рождаются от страха. Чтобы не обдумывать весь творящийся вокруг ужас, мысль сосредотачивается на чем-то простом и незатейливом.

Из невольного забытья Витенега вывел резкий полет вниз: корабль падал в море, а волна катилась дальше, набирая свою мощь, чтобы обрушиться на неприступные стены столицы. Страж смотрел на это словно со стороны, подобно солнцу и лунам. Страх покинул его, уступив место сумасшедшему, бесстрастному интересу к представшим взору событиям.

Витенег видел себя, прикованного к мачте невозможным образом. Видел, как благополучно осел «Верилад» на воду, совершив невероятный прыжок. Видел невозможных размеров, выше Солнцеграда, волну. Все происходящее было невозможным, но он это видел.

Волна, собрав на своем пути то, что осталось от Идры, яростно обрушилась на Солнцеград, укрыв своим телом город. Истошный, нечеловеческий, леденящий душу рев пронзил пространство. Его клокочущие, перекатывающиеся звуки были настолько низки и утробны, что, вибрируя, отзывались в грудной клетке.

Когда вода водопадами, с грохотом унося за собой части городской стены и монументальных зданий, опала в море, на стене, держась мощными лапами, сидел он. Чешуйчатый, черный, блестящий, с бугрящимися мышцами. Три головы украшены костяными коронами. Хребет, составленный из острых глянцевых пластин, переходил в длинный, увенчанный колючими плавниками, хвост. Этот хвост двигался с удивительной для таких размеров скоростью, выбивая из воды фонтаны брызг. Между лапами и туловом натянуты жилистые перепонки, напоминающие крылья летучих мышей. Ящер подтянулся на верхних конечностях, от чего часть стены под ним рухнула, но трехглавый удержался. Он с невероятной проворностью запрыгнул на разваливающуюся под его весом стену.

Тут же последовали яркие вспышки – кто-то еще пытался стрелять огненными стрелами. Удивительно. Разъяренный зверь заревел и перебрался за стену, вызвав облако дыма и новые обрушения. Вспышки прекратились: стрелять, по-видимому, стало не кому. Некоторое время был виден конец его хвоста, виляющего за стеной, будто огромный поплавок. Затем слышался грохот рушащихся зданий и рев ящера. Из бреши в стене водопадом текла вода.

Витенег упал на колени. Его трясло. Мысли путались, отчаянно пытаясь ухватиться за то, что было не тронуто творящимся безумием. Витенег увидел свои руки. Он смотрел на них, как на свое спасение: на узоры ладоней, на их плавные линии, и казалось ему, будто видит их впервые. Вот тут узор похож на маленькую снежинку, а тут – словно блики воды на морском дне, здесь – сплел свою ловушку паук. Есть же люди, которые в паутине морщинок кожи видят пряжу Макоши. Было бы интересно с кем-нибудь из таких пообщаться: записано ли все произошедшее и на его судьбе?

– Не знаешь где спасение найти? – спросил женский голос.

Витенег нехотя оторвал взгляд от своих ладоней. Он боялся, что если перестанет на них смотреть, то и с ними обязательно что-нибудь случится.

Перед мужчиной, облокотившись на мокрый борт корабля, стояла дева неземной красоты. Длинные русые, с золотыми прядями, волосы, синие, как небо, глаза. Зеленый шелковый сарафан обнимал серебряный пояс. На груди лежал мощный серебряный ворот, украшенный пустыми лунницами. И ни одного оберега. Красавица улыбалась. У Витенега даже не было сил спросить кто она.

– Ты еще хочешь быть моим помором? – спросила дева сиплым голосом старика. Это слишком. Витенег вновь перевел взгляд на свои ладони и завыл. Страж закрыл руками лицо, чтобы она не видела его слез. Витенег слышал много легенд о волхвах, которые могут принимать образы зверей или других людей, но это были лишь детские сказки. В корчме не поверили даже рассказу о заговоренной воде, в которой он видел пожар. Знакомая, родная, привычная всем волхвовская ворожба была похожа, скорее, на внутреннюю силу, чем на сказочное колдовство.

– Вы даже забыли о настоящей волхвовской силе, – снова заговорила дева, но уже своим, мягким голосом, – забыли о Морском Царе, трехглавом Горыче. Мне было бы интересно посмотреть на то, как изумился бы твой предок, коли сейчас увидел бы тебя, сломленного одним лишь видом Ящера и подлинной ворожбой.

– Этого не может быть, – скулил Витенег, продолжая закрывать лицо руками, – это сон, сон, сон…

Женщина рассмеялась. Неужели они все так слабы духом?

– Как он? – услышал Витенег голос Мирина.

– Увиденное его сломало.

Витенег, не отрывая ладоней от лица, слышал, как двое покинули палубу. Когда шаги стихли, страж набрался смелости и открыл лицо. На ватных ногах поднялся.

Корабль плыл к разрушенному, окутанному дымом и смертью, Солнцеграду. Плыл без ветра, со спущенными парусами по гладкому, как зеркало, морю. Плыл в окружении других, невесть откуда взявшихся кораблей. Целую армаду вел за собой «Верилад». Все суда, словно на подбор, были сделаны из необычного, серебристого дерева, с тремя мачтами, чешуйчатыми огненными парусами, отблескивающими золотом в свете солнца. Когда, и, главное, откуда появилось это несметное войско?

Корабли окружили город, закрыв все возможные для побега пути. Но было ли кому бежать? Успели ли жители понять, что произошло? Выжил ли в бедствии хоть кто-то? За что прогневались Боги? Витенег чувствовал, как меркнет здравый ум.

Когда «Верилад» подошел к столице, Витенег заметил, что Врата остались целы. Стена, мощное и грозное укрепление, башни были разрушены. Рароги грудой камней лежали на покалеченной пристани, и их каменные глаза смотрели в небо. Но Краколист по-прежнему цвел. Его алмазы все так же сияли в сете ночного солнца. И подумалось Витенегу, что они будут сиять вечно. Придет новый век, новые Боги, но, как и звезды на небе, так и звезды на этих вратах будут светить живущим своим холодным светом. Есть в мире вещи, которые не зависят от бега времени и не подвластны судьбе. И это почему-то вселяет надежду.

___

[1] Кормчий /кормщик – специалист в навигации, выборе пути, лоцманской проводке, ветрах и течениях, глубинах, местных условиях – морской практике. Капитан отвечал за корабль в целом и руководил боем (он мог и не разбираться в судовождении), а кормщик за морскую практику.

[2] Помор – так в Сваргорее называли матросов судна

[3] Внук Стрибога – ветер

[4] Бушприт – горизонтальное или наклонное рангоутное дерево, выступающее вперед с носа корабля и служащее для выноса штагов и галсовых углов кливеров – наклонных мачт на носу судна.

[5] Сходня – нестационарная судовая лестница.

[6] Палуба полубака – надстройка над верхней палубой в носовой части корабля

[7] Грот-мачта – вторая мачта, считая от носа судна.

[8] Фок-мачта – первая мачта, считая от носа суда (располагается на полубаке)

Глава 4. Душа корабля

Было раннее весеннее утро. Волны лениво накатывались на каменный берег. Солоноватый запах моря, смешиваясь с сосновым ароматом, пьянил весенней свежестью и чистотой. Холодный утренний бриз доносил резкие крики чаек. Высокое безоблачное небо розовело на востоке, предвещая скорый восход.

Он сидел на берегу и смотрел на море. Он любил застывшее утреннее время с детства. Ему казалось, что в эти предрассветные часы, когда сон еще не совсем покинул тело, и мысли вязкие, как патока, из мира Богов приходят самые верные ответы. Став старше он думал, что верные решения приходят ранним вечером, когда голова, закаленная дневными думами и еще не отягощенная усталостью, становится ясной. Но сейчас…. Спустя много лет он сомневался, что верные решения вообще существуют.

Он размышлял, глядя на море не оттого, что искал ответа в утреннем часу, а оттого, что не мог уснуть. С тех пор, как он вернулся из тайги и услышал Слово, сон оставил его. Вместе со сном покинула его и воля. Он чувствовал, как дух слабеет под натиском волхвовской ворожбы, как мысли путаются, подобно мошкам в паутине. Собственные помыслы стали неясны и темны. Его мучили странные видения, в которых он – и не он вовсе, а древний, сильный волхв. Видения сливались с жизнью, приходили во снах, путали. От этого становилось страшно.

Драгослав смотрел, как поднимается солнце. На востоке из-за моря показался его краешек, медный, с красным кантом, и погасли последние звезды. По воде побежала искрящаяся дорожка. Небо засияло алым у самого горизонта, и этот свет, превращаясь в золото, к самой вершине небосвода делался фиолетово-голубым. Князь смотрел, как Хорс, круглея, все больше выглядывает из-за моря, наполняя мир своим благодатным светом.

– Ты не спишь совсем, – то ли вопросительно, то ли утвердительно прошептали за спиной. Она теперь тоже смотрела на восход, и Драгославу это не нравилось. Ее присутствие разрушало священность весеннего утра. По шуршанию песка Драгослав понял, что она расположилась рядом. Агния наверняка чувствовала его настроение, но не обращала на него внимания.

– Ты обращалась к Полозу три дня назад, – не оборачиваясь, с трудом проговорил Драгослав. Ожидание неизбежного становилось все невыносимее. – Думается мне, что твое Слово лишь меня заворожило.

Она звонко засмеялась.

– Такая ворожба скоро не делается.

Долго молчал Драгослав и, наконец, проговорил:

– Я не задумывался о том, что все это может стать явью. И меня эта явь пугает.

– А меня – печалит. Это твое желание было единственно возможной для меня дорогой обратно в Свет, – в голосе Агнии послышалась такая искренняя грусть, что Драгослав посмотрел на нее. Ящерица была печальна и смотрела куда-то вдаль. Агния так и не сказала, за что и почему несет тяжелое наказание.

За три дня князь более-менее привык к странному обществу ящерицы-волхвы. В первый же вечер Агния взяла князя в ученики и передала Слово для волхвования Огня. На удивление у Драгослава получилось развести костер без помощи огнива. Затем Агния обратилась к лесу, и молодая зайчиха сама вышла к ним. Только нельзя волхвовать больше, чем тебе надобно, сказала ящерица Драгославу, когда он принялся за ужин.

На второй день Агния познакомила его с мавками. Зеленые, будто сотканные из хвои, с желтыми глазами, сущности, обратившись по воле ее Слова в волколаков, понесли князя и волхву, сидящую у него на плече, через непроходимый лес. Волхва говорила, что людям мавки являются в образе прекрасных дев и сбивают с пути.

Скорость лесного полета была головокружительной. Едва касаясь земли еловыми лапами, новообращенные волки бесшумно несли своих всадников. К вечеру они вернулись к берегу, и мавки тут же приняли свой обычный диковатый вид неясной кучи веток.

На третий день Драгослав почувствовал себя немного спокойнее. Сон к нему еще не вернулся, но чудеса уже казались не такими страшными, а томительное ожидание становилось легче во время рассказов волхвы о силе Бога-мудреца Велеса.

Агния многое поведала князю: о могуществе пращуров, о том, какие были волхвы Эры Долгой Весны, какая сила сохранилась у них в начале эры Перуна, и о том, что, скорее всего, многое забыли сварогины сейчас. Но, когда Драгослав спросил волхву об ее пленении, Агния замолчала и более в тот день не говорила.

Сейчас она вместе с ним встречала утро, но была неестественно печальна.

– Я слышу твой корабль. Он скоро будет, – тихо проговорила ящерица.

Корабль появился на горизонте, когда солнце полностью встало. По небу гуляли пушистые облака. Дул прохладный, весенний ветер.

Парусник подходил величественный, трехмачтовый, с раздувающимися парусами. Но чем ближе подплывало судно, тем отчетливее проявлялась его истинная природа. Белые паруса, издали казавшиеся вполне обычными, по мере приближения все более походили на дым. Они, будто призраки, волновались на ветру, струились вдоль мачт и по такелажу, то набирая силу, то растворяясь в воздухе. Само судно было из черного, почти полностью истлевшего дерева, облепленное вековыми наростами; с реев свисали длинные водоросли. Драгославу стало нехорошо. Теперь волки-мавки виделись ему не такими уж страшными созданиями.

Корабль встал на якорь в саженях ста от берега, и дымчатые паруса исчезли. Ветер тут же принес прогоркло-соленый запах морской тины. Драгослав видел, как с корабля спускают шлюпку. Вернее, шлюпка спускалась сама. Поморов на судне не было.

– Вот и корабль, – игриво сказала Агния, и Драгослав вздрогнул.

– Мертвый корабль? – с ужасом переспросил князь.

– Не совсем, – ответила ящерица. – Те, кто попал в царство Мора или Ирий, уже не возвращаются.

К берегу причалила пустая лодка. Агния сказала, чтобы Драгослав не боялся и смело садился в лодку. Драгослав, не без страха, но послушался. Аккуратно посадил ящерицу себе на плечо и сел в дряхлую посудину. Агния тут же сбежала на борт лодчонки, и та приняла вид только что выструганной лодки. Золотистое дерево чуть блестело на солнце. Борта украшал морской орнамент.

Драгослав уже не стал удивляться, когда лодка сама поплыла к кораблю. Князь подумал лишь о том, каким же удивительным был мир тогда, когда среди сварогинов жили Боги. Какой же силой обладали волхвы, какие чудеса, нынче забытые, творили пращуры.

Когда шлюпка подошла к кораблю, ветер непостижимым образом стих, и вода превратилась в гладкое зеркало. К запаху тины добавился сладковатый дух гниения. Влажное дерево корпуса неприятно блестело, из многочисленных пробоин свисали высохшие на солнце водоросли. Невидимые поморы спустили трухлявую сходню и бечевы, чтобы путник закрепил шлюпку. Драгослав ждал, что, когда волхва взбежит по сходне, то и лестница, и корабль тут же станут как новые. Но чуда не произошло. Не произошло его и тогда, когда они поднялись на борт.

Палуба была пуста. Прогнивший пол украшали зияющие дыры, из которых тянуло зловонием. Драгослав, невольно ухватившись за липкий борт корабля, не мог сделать и шагу. Он смотрел, как Агния юрко побежала по палубе. Зеленая ящерка поднялась на полуют, остановилась и развернулась так, чтобы все судно было перед ее взором. Царевич боялся оторвать взгляд от маленького зеленого тельца. Драгославу казалось, что если он потеряет ящерку из виду, то сойдет с ума от накатившего страха. Волхва застыла на четырех лапках и зашептала. Несмотря на то, что Агния была далеко от князя, он слышал ее голос так, будто она шептала ему на ухо. Только слов Драгослав не понимал: он никогда прежде не слышал такого шелестящего, словно осенняя листва, наречия.

Шелест продолжал гулять по кораблю, даже когда волхва замолкла. Слова, отражаясь от бортов и такелажа, становились осязаемыми. Воздух вокруг них дрожал и вибрировал, как марево вокруг костра. И в этом дрожании рождались неясные фигуры. Тут вспомнилось Драгославу его видение, насланное Агнией при встрече. Как от ее шепота он то чувствовал себя в воде, то видел призраков. Какова же сила Слова этого существа? И кто она, его маленькая помощница? И вдруг Драгослав ощутил странное, непонятное чувство: ему показалось, будто он знал Агнию и раньше, когда-то давным-давно. Он не помнил откуда. Только чудилось князю, что этот морок, что видел он в лесном тереме, что видит он здесь, до боли ему знаком. Он понял Слово Агнии три дня назад, на берегу, и почти понял его сейчас. Неужели он и вправду – древний волхв? Тогда поступок отца, который, видимо, чувствовал натуру сына, становится ясен: Градимир не хотел передавать правление тому, кто имеет столь древнюю и темную душу. И в это мгновение Драгослав ощутил, что его покойный батюшка был прав. Он знал, что то сильное, таящееся в глубине сыновней натуры, нечто, рано или поздно возьмет над ним вверх.

Фигуры постепенно обретали человеческие очертания, становясь осязаемее, телеснее, пока не сделались людьми из плоти и крови. На палубе стояла дюжина помор. Крепкие, сильные, молодые. Все в белых подпоясанных рубахах, в широких, убранных в онучи, штанах. На ногах красовались кожаные сапоги. Молодые люди взялись за руки, и запев, медленно двинулись по кругу. От их шагов дерево на палубе задышало: светясь солнечной охрой, срастались дыры и бреши, водоросли и ракушки рассыпались в прах и пылью улетали в небо. В центре хоровода появился из воздуха тщедушный старичок, сухонький и маленький. По кораблю пробежала дрожь, и почудилось Драгославу, что судно, пробудившись от многовекового сна, вздохнуло. Оно слишком долго ждало этого часа.

Могучий корабль купался в солнечных лучах: медового цвета благородное дерево будто светилось изнутри, три высокие мачты гордо устремились ввысь, белоснежные паруса раздувал ветер. От увиденного у Драгослава перехватило дыхание. Корабль был поистине королевским.

Поморы поклонились Агнии, затем и Драгославу. Князь посмотрел на волхву и ахнул: на палубе стояла прекрасная дева в зеленом сарафане и улыбалась. Он невольно улыбнулся в ответ. Агния поманила Драгослава рукой. Когда он поднялся к ней, один помор, молодой человек с кучерявыми волосами, вышел немного вперед и, еще раз поклонившись Агнии и Драгославу, заговорил:

– Корабль «Верилад» и его команда благодарит вас за спасение нашей общей Души. Мы будем служить вам вечно.

– Я с благодарностью принимаю ваше служение, – отозвалась Агния и многозначительно посмотрела на Драгослава. Князь понял, что должен повторить сказанное волхвой, и принял клятву корабля.

Поморы поклонились, и кучерявый юноша заговорил вновь:

– Меня зовут Витигост, я капитан «Верилада», – сказал он, положа руку на сердце. – Кормщик-волхв Ставер, – представил Витигост подошедшего к нему тоненького старичка. – Команда и Душа Корабля, – капитан обернулся к поморам и, вновь посмотрев на Агнию и Драгослава, спросил. – Какой курс брать кораблю?

– Плывем на Солнцеград, – ответил Драгослав.

Поморы поклонились и принялись за дело.

Агния, взяв Драгослава за руку, прошептала:

– Я не могу быть человеком только на земле. Пока не могу. Но на воде, как и в своем тереме, я могу быть прекрасной девой.

Драгослав внимательно посмотрел в глубокие, как небо, печальные глаза. Странное нахлынуло чувство: он и боялся ее и жалел. Тайна волхвы отчего-то виделась князю бесконечно грустной и несправедливой. Драгославу казалось, что если ему удастся разговорить Агнию, то он сможет ей помочь.

– Что же случилось с тобой?– наконец решился спросить князь.

Агния нахмурилась, отпустила Драгослава и спустилась в трюм. Князь не стал следовать за ней. Он встал у борта корабля, глубоко вдохнул и закрыл глаза. От нахлынувших неясных чувств мутился разум. Думать о происходящем было страшно и жутко. От одной мысли, где и с кем он находится, хотелось прыгнуть за борт. Но Драгослав знал, что никогда не сможет решиться на такое. Даже самые страшные угрозы не смогли победить его страх перед смертью. Он ненавидел себя за трусость и слабость. Он вверил собственную судьбу в руки неведомого существа, к которому стал питать странное сочувствие, хотя должен был бояться его.

Драгослав не знал, сколько прошло времени с тех пор, как он покинул Борей. Он не передал Горице не одной весточки. И князь вспомнил о своей жене только сейчас. Хуже было только то, что он не испытывал никаких чувств по этому поводу. Почему? Ведь он так любил Горицу. А сейчас душа пуста. Неужели Слово, сказанное Агнией, имеет такою силу? Спрашивать волхву об этом он боялся. Услышать ответ было страшно. Князь надеялся, что со временем страдания растают, и он привыкнет к своей новой, непонятной жизни, которая теперь связана клятвой с прислужницей самого строптивого и коварного из Богов – Полоза.

Но со временем терзания не проходили. Тяжелые мысли и угрызения совести стали спутниками Драгослава. Хотя, князю иногда удавалось их отогнать. Драгослав общался с кочедами «Верилада», и морок отступал за их интересными речами. Витигост, капитан «Верилада», еще при жизни принес священную клятву судну. Он рассказал Драгославу, что в те времена, когда «Верилад» только спустили на воду, а было это около пятисот лет назад, поморы часто становились кочедами своего судна. Клятва, данная судну и богу морей Полозу, считалась даром настоящей свободы, ведь принесший ее муж более не подчинялся законам сухопутов, как кочеды называли между собой весь остальной мир. Драгослав слушал призрака внимательно, но спорить о природе свободы не решался. С обычным человеком князь вступил бы в спор даже с удовольствием, но с только что воскресшим… кем? Драгослав не назвал бы воскресших навьями[1]. Тенями – и подавно: молодые люди были живыми. Неужели у кочед есть свой собственный Ирий, где их души на своих небесных кораблях отправляются в Иное? Но как же тогда их можно возвратить? Князь никак не мог определить, как ему относится к поморам «Верилада». Спрашивать у Агнии ему вновь не хотелось. Драгослав боялся того, что и эта правда окажется, по меньшей мере, неприятной.