Текст книги "Цвета счастья (СИ)"

Автор книги: Екатерина Каверина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Потом вновь раздались звуки, весьма недвусмысленно намекавшие на то, что происходило между Катей и… она не могла сказать кем, она не верила самой себе. На негнущихся ногах Катя добрела до дивана и упала на него, закрылась подушкой, но все продолжала слышать свой голос, смех, слышать, как послушно соглашалась с кем-то раздавить Дорофеева – как будто его можно раздавить!

Ей казалось, она сходит с ума – все признаки были налицо: оказалось, что существует какая-то иная реальность, в которой Катя сама принимала участие, но ничего не знала о ней. Страшные мысли прервал приход Сергея – он был надежным мостиком в реальность.

Катя сжалась в комочек, слезы текли из ее глаз ручьями, Сергей никогда не видел ничего подобного, его мать никогда не плакала при сыне, бывшая жена кокетливо вытирала глаза платочком, проверяя не размазалась ли французская тушь, а Лиза тихо хныкала, как все счастливые маленькие девочки. Катя же плакала так, что казалось каждое ее рыдание вырывает крошечный кусочек его сердца, сжигает душу и забирает воздух из легких. Умереть было проще, чем жить. Она не осуждала, не оправдывалась, она отчаялась и принимала все, как данность – ужасные кадры, злые слова, а, самое главное и самое страшное – отсутствие веры, его в нее. Забытые слова, сказанные когда-то на Сардинии, после разговора о ненавистном Докучаеве: «Я никогда, никогда не поступлю так с тобой! Я всегда буду защищать и оберегать тебя». Обманул, поступил еще хуже, не защитил, не поверил.

– Помоги мне дойти до комнаты, – еле прошелестела Катя, встала, покачнулась и опять опустилась на диван. – Я уеду завтра, домой, надо домой, – Сергей смотрел на нее и понимал, что нет той силы, что заставила бы его отпустить Катю домой. Ему нужно счастье, а не копи царя Соломона, и пусть он не заслуживает этого счастья, что ж он всегда был эгоистом. – Голова кружится, – тихо продолжила Катя, – Сергей в испуге смотрел на нее: колдовские кошачьи глаза на бескровном лице, большой живот на хрупкой фигурке – его самая главная женщина в мире!

Она с трудом открыла глаза, небо за окном было черным-черным, ни одной звезды, может быть, это плохая примета, ведь их с Сергеем встречи всегда сопровождали россыпи звезд, с самой первой ночи в Мехико. «Как будто Гера разлила молоко» – мечтательно тогда сказала она.

Вновь набежали слезы, хотелось мужского тепла, заботы, увы, этого уже не будет…

Кате показалось, что в темной спальне она не одна, вновь нахлынули старые страхи – задушенный аистенок, змея в корзине цветов, зловещие часы в Дашиной клинике в последнюю ночь перед уходом, ужас от возможной потери. Она повернула голову – на маленьком изящном стульчике, вплотную придвинувшись к кровати, спал Сергей – Катя не видела его: только темный силуэт и тихое дыхание. Точно так же он сидел всю ночь возле ее постели в больнице, когда она так боялась потерять детей, держал за руку, переодевал в ночную рубашку, касался заботливо и нежно. Катя вздохнула, вздох перешел во всхлип, всхлип – в рыдание – оказывается, счастье было так возможно, так близко, но кто-то перечеркнул его. Версий мог быть миллион – и Катя, и Сергей шли по жизни, не считаясь с другими, шли по трупам, как говорили недоброжелатели, видимо, наконец, круг замкнулся, дьявольский круг.

Сергей зашевелился, открыл глаза, улыбнулся, даже в темноте Катя слышала, как он улыбается – набегают тонкие морщинки вокруг рта, ярче сияют глаза и еще заметней становится ямочка на подбородке.

– Проснулась, Катюша? – мягко произнес он и протянул ей руку, Катя вложила в его большую ладонь свою маленькую и почувствовала, как тепло изгоняет холод и страх ночи.

– Я не знаю, как смотреть тебе в глаза и поэтому хорошо, что сейчас ничего не видно! – она прижала его ладонь к своей щеке и тихо вздохнула, как же хотелось вновь забраться в раковину надежды и слепоты.

– Не говори ничего, тут нельзя что-то изменить. – Сергей встал со стула и лег рядом с Катей, поверх одеяла, – Я могу простить, смогу, постараюсь, но вот отпустить тебя не смогу.

– Сергей, ты что веришь в то, что напечатано на этих снимках, в те слова, что записаны на флэшке? – Катя готова была снова расплакаться или раздраженно взорваться, но заставила себя сдержаться, в конце концов, этот разговор должен быть завершен.

– Я так хочу не верить, мечтаю об этом, схожу с ума, – Сергей зарылся лицом в Катины волосы и теперь его голос доносился словно откуда-то издалека. – Но знаешь мне проще смириться со всем этим, чем верить. Ты тут ни при чем, просто предательство со стороны женщин въелось мне в душу: мать, жена, любовницы, подружки – верить нельзя никому. И вдруг эти жуткие снимки, ты, вся моя, с мерзавцем Докучаевым и это после всего того, что ты рассказывала о нем, с предателем Алексеем, смеешься надо мной. – Алексей будто пронзило Катю – на записи был именно его голос! Но это же невозможно, они за все время друг другу и нескольких десятков слов не сказали – только вежливые кивки издалека. – Я хотел повезти тебя в Швейцарию на Новый год, в то шале высоко-высоко в горах, целовать под снегом и надеть кольцо на палец, я даже представлял, как ты будешь мечтательно смотреть на кольцо и примеряться к роли миссис Дорофеев, – Сергей невесело засмеялся, замолчал, сжал ее в объятиях и осыпал легкими поцелуями. – И вдруг среди всех этих моих планов – снимки, запись, твои фото в газете с Докучаевым под ручку, что я должен был делать? Слабак, я решил, что проще рвать все связи, чем пытаться что-то прояснить. Нет, я, конечно, требовал от Панкова доказательств, что снимки – гнусный монтаж, показывал ему фотографии и сходил с ума от стыда, неловкости и злости, но Панков заявил, что женщина на фотографиях – это ты.

Катино сердце сжималось от горя, обиды и совсем слабой надежды. Он хотел ей верить и не мог, но, даже не веря, все равно желал остаться с ней – может, это и есть любовь, та самая, когда любят не за что-то, а вопреки?.. Надежда становилась все сильнее, она, как хрупкий цветок, уже почти сломленный бурей, при нежной заботе поднимала свои лепестки к лучистому солнцу.

Сергей затих, обнимая ее, ровно стучало его сердце, сердце, которое так хотело любить ее. Катя легко коснулась губами его лица и замерла от счастья, а еще от почти первобытного собственнического инстинкта – он принадлежит именно ей, со всеми своими сомнениями, болью из прошлого, вечной занятостью, со всеми миллионами, детскими мечтами и взрослыми разочарованиями, с безумной ответственностью, домами в разных частях света и чудесными поэтическими строками, что хранит в памяти. С этой мальчишеской улыбкой, девчачьими ресницами и сильным телом, что подарило ей часы блаженства, когда нет целого мира вокруг, нет ее и его, а есть только они! И Катя ни за что не отдаст его какой-нибудь Женечке, выпускнице Гарварда или дочери всех миллиардеров вселенной! В конце концов, она всегда побеждала – победит и сейчас! Как же она раньше не понимала, что все так просто! Прошлые победы: блестящее образование, деньги, судейская должность – это были лишь шаги к самому главному призу в ее жизни, призу, который лежал рядом и даже не подозревал о принятом Катей решении.

– Катя, Катя, опять я наговорил тебе Бог весть чего! – устало вздохнул Сергей и попытался отодвинуться от нее.

– Не говори вообще ничего, – тихо ответила Катя, – просто побудь рядом, – она помолчала пару секунд. – А помнишь, как в твой первый приезд в Самару, мы шутили о том, что для интеллигентных людей говорим слишком мало, – она улыбнулась в темноту.

– Помню, – Катя почувствовала улыбку в ответ, – у тебя было совершенно неприличное, какое-то все прозрачное платье, а потом мы ели макароны на твоей кухне, меня еще поразил голый Аполлон по соседству с сахарницей.

– Так, так, так, – она засмеялась, – во-первых, это были не какие-то там банальные макароны, а спагетти а-маре и кто-то наворачивал их прямо из сковородки, а Аполлону и положено быть голым, – Сергей слушал Катин смех и упивался им, он даже не предполагал, что от глухого отчаяния до почти безудержной надежды так близко. Он обнял ее еще крепче, хотя, казалось, что крепче нельзя.

– А помнишь те дни на вилле в Эссуйре? ( курортный город в Марокко на Атлантическом побережье) – продолжил Сергей.

– Конечно, помню, мы жарили барбекю под огромной туей на самом берегу океана, ты рвался кататься на серфе, а я убеждала тебя поберечь ногу, потом мы долго качались в гамаке и считали звезды.

– А потом гамак сорвался, и мы барахтались и хохотали на песке.

– А потом на нас набреди какие-то чокнутые французы, которые во весь голос орали Марсельезу.

– Я что-то бормотал про неприкосновенность жилища, а ты просила оставить их покое. А на следующее утро Лиза не могла нас разбудить, отправилась гулять с Ариной Петровной и чуть не свела ее с ума на медине, требуя срочно купить ей абсолютно все, в том числе, несчастного верблюжонка и пустынную лисицу.

– А помнишь, как мы были в Лондоне, и лил дождь, а ты убеждал меня, что из дождя появляются самые настоящие британские призраки?

– Ты смеялась, требовала разжечь камин и почему-то жарить в нем сосиски.

– А рассвет в Порто-Черво помнишь? – казалось, воспоминаниям не будет конца: нежным, немного томным, то испепеляющее страстным, то полным трогательной заботы друг о друге. Катя и Сергей было вместе так недолго, но между ними было столько чувств, эмоций и общих переживаний, что хватило бы на несколько жизней, правда, гораздо менее ярких жизней.

Сергей в очередной, наверное, уже в тысячный раз поразился, как он мог даже представить свою жизнь без Кати – без ее прикосновений, задорного смеха, беспокойства обо всех и вся, без ее иронии и жестких волевых решений, без трогательной печали в глазах и, главное, сознания того, что именно он в силах прогнать эту печаль.

– Сергей, на тех снимках была именно я! – почти прокричала Катя, холодное отчаяние полоснуло его по сердцу – она решила признаться, ведь он обещал, что простит. Но вот сможет ли действительно простить – в этом Сергей не был уверен, уж лучше бы ничего не слышать, не знать, пусть прошлое будет прошлом, – он хотел зажать уши, спрятать голову под подушку, но это было бы слишком по-детски, а он уже столько лет взрослый мужчина.

– Помнишь нашу спальню в Эссуэйре, резные столбики, золотой балдахин с причудливыми еле заметными цветами, французское окно во всю стену? – Господи, зачем она говорит все это – Сергею хотелось кричать во весь голос, делать что угодно лишь бы она замолчала. К чему мучить его, смешивать их счастливые воспоминания и ту ее гнусную связь, которую нужно скорее забыть?!

– Впрочем, ты, наверное, не помнишь, мужчины редко помнят детали, – Катя грустно улыбнулась, – Принеси сюда фото, я тебе все объясню! – ее снова переполняла жажда деятельности, а Сергею казалось, что от душевной боли – он и не подозревал раньше, что у него есть душа, – от боли стены смыкались над ним, давили его, а злые демоны радостно кричали: «Она такая же как все! Как все! Как все!». – Сергей, с тобой все в порядке, – Катя яростно тормошила его, – Боже мой, что с тобой? – Он очнулся и даже смог вымученно улыбнуться, демоны не замолчали, но хотя бы кричали не так громко. – Сергей, все не так, как думаешь, черт, я говорю банальные фразы, – одернула себя Катя, – скажи мне, где эти снимки, и я все тебе объясню. – Она хочет заставить его смотреть на то, как кричала в объятиях другого мужчины, – зачем: смеется, проверяет его любовь?.. Больно, тяжело, но он выдержит, он поймет, потому что отпустить Катю еще хуже, чем снова пережить предательство, чем задыхаться от ревности, тонуть в ней.

Сергей медленно выбрался из постели, бросил взгляд в Катину сторону и побрел в кабинет.

Скрипнула дверца сейфа – странно она всегда открывалась беззвучно, безликий конверт лежал среди стоп цветных купюр и важных документов, бриллиантов, оставшихся от матери, и возле того самого кольца, что он купил для Кати, – символично. Сергей, нехотя, взял конверт, захлопнул сейф и заспешил к Кате – нужно скорее покончить с этим, перелистнуть страницу и идти дальше, каким бы трудным это ни казалось.

Она сидела на кровати с раскрасневшимся лицом, поджав по себя босые ноги, шапка темных волос и трогательные розовые пятки.

– Ну, давай скорее, – Катя протянула руки и почти вырвала у него конверт, злые снимки рассыпались по нежным персиковым простыням, Катя долго перебирала их, а потом взяла один и протянула Сергею, он не хотел даже касаться снимка, но вынужден был преодолеть себя. Катя включила свет и присела рядом, ее тело касалось Сергея, требуя ласки.

– Смотри, – она кивнула на фото, видишь, эта кровать с балдахином, золотое покрывало, это вилла в Эссуэйре, – О, Боже, она была с Докучаевым в той же самой постели, что и с ним, – Сергей не мог подавить нервную дрожь. – Это та самая ночь после случая с гамаком на пляже, мы с тобой не могли уснуть до рассвета, – Катя словно не замечала его метаний, – И женщина на снимке – это я, здесь нет никакого подлога, но вот мужчина, – она на секунду замолчала и сказанные тихим голосом слова проникли в голову Сергея, – единственным мужчиной, с которым я занималась любовью, и на этой кровати тоже, был ты, только ты, – Катя обняла его и услышала, как часто-часто, испуганное, бьется сердце, – Я не была с Докучаевым, не была, раньше, ненавидела его, сейчас презираю, я не говорила с Алексеем о тебе, не хотела, да и не могла. Это чья-то мерзкая шутка, подлог, называй, как хочешь, но… – Сергей не дал Кате договорить, впился губами в ее губы, жадно, нежно и страстно, он чувствовал себя, как приговоренный к повешению, с шеи которого сдернули веревку и подарили целый мир, яркий, благоухающий. – Подожди, дай договорить, Катя мягко отстранилась и снова взялась за фотографии, – А вот эта, смотри, это номер в Питере, не помню названия того отеля на Невском, мы прилетели на один день, но у тебя сорвалась встреча и пришлось остаться на ночь. Мы проснулись рано утром, смотрели на восход и скабрезно перевирали стихотворенье про Петра творенье, помнишь, – и Сергей действительно вспомнил и ту безумную ночь в Марокко, и тихие питерское утро. И женщина на фотографиях точно была Катей, но вот рядом с ней должен был быть именно он, на одном из снимков ее рука лежала на прикроватной тумбочке, и Сергей вспомнил, как она, неловко пошевелившись, разбила ночник, порезалась, он искал бинт, поливал рану йодом, потом целовал тонкую кожу вокруг, а утром, как школьник, краснея, платил на ресепшн за подпорченный интерьер. Странно другое, как он мог не видеть этого прежде, когда часами рассматривал мерзкие снимки, ища оправдание Катиным поступкам. Подлог, талантливый подлог, который стоил стольких трудных, несчастных минут, ему и ей. Не видел, как она со слезами счастья на глазах шептала, что у них будет даже не ребенок, а целых два, не держал ее за руку, когда ей было плохо по утрам, страшно и так одиноко. Ну что ж, он мерзавец и подлец, – самое время посыпать голову пеплом и отправиться умирать на гору Фудзияма.

– Сергей, ну что ты молчишь, – Катя повысила голос, – Давай только без самокопаний, думай, как могло это произойти, кто это сделал, зачем – другой вопрос, – она в очередной раз поняла, что Сергей погружается в пучину угрызений совести, самокопания и ненужных рефлексий, – типичный мужчина, но ее собственный мужчина!

– Я ведь говорил с Панковым, показывал ему, он уверил меня, что снимки подлинные, – Сергей стряхнул с себя невеселые мысли и снова почти задохнулся от счастья.

– Кто заказывал виллу в Эссуэйре? – продолжала задавать вопросы Катя, было ясно, от Сергея чего-то можно добиться только так.

– Виллу заказывала моя помощница, но помнишь, мы тогда были в жестких контрах с партнерами по руднику, опасались всего и вся, поэтому перед нашим приездом в Марокко на побережье ездили ребята Панкова, проверяли, он меня сам уверял, что так будет спокойнее и надежнее. Но, Панков, не верю, он знал отца, меня самого еще мальчишкой.

– Ладно, подожди делать выводы, – Кате было жаль Сергея, уж она-то прекрасно знала, как больно разочаровываться. – А Питер? – продолжила она.

– Питер, мы прилетели одним днем, потом собирались на Адриатику, ты загулялась по городу, я не мог тебе дозвониться. Пробыл в Смольном почти до семи, и оказалось, что придется встречаться еще и завтра, позвонил в офис, просил забронировать номер, были какие-то помехи на линии, потом перезвонил Панков, я знал, что он тоже в Питере, не помню даже, зачем он звонил, я сказал, что задерживаюсь, а он ответил, что сейчас в «Талионе» и зарезервирует нам номер, – Сергей выпалил все это на одном дыхании и устало откинулся на подушки – еще одно предательство, но уж лучше ложь надежного работника, чем любимой женщины.

– Ох, – Катя неловко пошевелилась и постаралась сдержать вздох.

– Что, что такое? – всполошился Сергей, как же страшно быть будущим отцом.

– Ничего, успокойся, – она ласково коснулась ладонью его лица, – Бывает!

– Боже мой, Катя, что?

– Да ничего страшного, – она улыбалась, нежно и немного снисходительно, как улыбаются только женщины в ожидании чуда. – Ну и что мы будем делать со всей этой информацией? – Катя мгновенно переходила от сентиментальных эмоций к жесткой собранности, и Сергей вспомнил, какой он увидел ее тогда в зале суда: холодный, властный голос разрезал тишину, и только в глубине глаз пряталось волнение и едва различимый страх.

– Что делать? Завтра же разберусь с Панковым, он уже должен вернуться из ЮАР.

– Сегодня! – одно слово сказала Катя, но ее глаза опасно сверкнули.

– Нет, Катя, тебе надо отдохнуть, – пытался настаивать Сергей.

– Мне надо посмотреть в глаза человека, который хотел перечеркнуть всю мою жизнь.

Звонок пронзительной трелью разорвал ночную тишину, Сергей рассерженно вздрогнул – у Панкова были ключи от всех дверей, от шлагбаума на въезде, от ворот, и этот звонок был лишь данью вежливости. Он нехотя отстранился от Кати и направился к двери, Сергей даже не мог сказать, сколько времени они просидели в обнимку на диване в гостиной после телефонного разговора с Панковым, не говоря ни слова, просто касаясь друг друга.

Едва войдя в дом, мужчина понял – что-то произошло, он гнал от себя мысли о том, что Сергею стало известно абсолютно все, и мечтал о том, чтобы так и было.

Не говоря ни слова, Сергей захлопнул дверь и махнул рукой в сторону гостиной, Панков сделал несколько неуклюжих скованных шагов и увидел Катю – она сидела на диване, закутавшись в клетчатый плед, но ее лицо не вязалось с уютным домашним обликом, девушка была собранна и прожигала его насквозь ледяным взглядом.

– Ну что ж, они, по крайней мере, вместе, – устало подумал Панков и сел напротив, – Нечего скрывать и ни к чему, да и не скроешь уже, – где-то глубоко в душе он был рад, что правда открылась, и можно было перестать юлить, ждать вопросов, ждать и бояться. – И разве он сам не толкнул Сергея к этому своими словами о том, что нужно срочно ехать в Самару.

– Мы вас слушаем, Вадим Викторович, – мрачно начал Сергей, а Панков некстати вспомнил, как в далекие восьмидесятые он, молодой офицер КГБ, провожал в элитную московскую школу нескладного подростка Сережу Дорофеева, который говорил по-русски с жутким акцентом и, словно невзначай, жаловался Панкову на то, что его не принимают в классе. – Вадим Викторович, – громко и с осуждением сказал Сергей и протянул Панкову злополучный конверт.

– Что тут сказать, – тихо произнес Панков и сжал в побелевших пальцах конверт.

– Ну уж скажите что-нибудь!– со злостью и укоризной бросила Катя.

– На снимках вы с Сергеем Георгиевичем, это очевидно, – Кате хотелось кричать, что очевидным это стало несколько минут назад, а месяцы до этого Сергей страдал от мысли, что его предала любимая женщина, а она сама сходила с ума в отчаянии, не понимая, как любовь и страсть в один миг могли превратиться в горстку пепла, в ничто. – Фото мы сделали в Марокко и в Питере в «Талионе». С гостиницей вообще повезло – вы решили остаться в последний момент, я один был в отеле и под видом проверки номера поставил камеры, – Панков говорил, обращаясь исключительно к Кате – так ему было легче. – Ну а потом смонтировал фото, ерунда, вставил чужое тело, лицо Докучаева, и дело с концом, – он говорил тихим, монотонным голосом и до Кати словно сквозь пелену доходил смысл слов: сфотографировал, смонтировал, положил в деловую переписку Сергея, потом подтвердил, что снимки настоящие, не монтаж. Десяток слов, несколько не слишком сложных действий – почти сломанная жизнь в результате, не жизнь – жизни, ее, Сергея, Лизы, неродившихся малышей…

– Вадим, зачем? – в наступившей тишине прогремел голос Сергея, суровый прищур, губы вытянулись в тонкую полоску, ноздри раздувались от гнева, сам того не замечая, он крошил на светлый ковер впопыхах взятую сигару. – Зачем вам это было нужно?! Вы были моим самым доверенным лицом, я знал вас почти с детства.

У Панкова был отличный повод соврать, притвориться жадным до денег рвачом, который променял такие старомодные долг, честь, совесть на быстрые и нечистые деньги. Он уже готов был назвать заоблачную сумму своего предполагаемого гонорара, но вдруг остановился и замолчал, снова повисла гнетущая тишина, Сергей отвернулся в злости и отчаянии, Катя смотрела прямо в глаза и укоряла, укоряла…

– Алексей и Жуковы, в основном Женя, – решился Панков, – Вечно второй, постоянный зам и брошенная женщина.

– Я так и знал, – яростно произнес Сергей.

– Гнусная дрянь, – пробормотала Катя.

– Идея была Женина, она нашла ту историю Борисовской и Докучаева, сбежавший жених, брошенная невеста, потом краткие встречи на местных тусовках. Женя просто бредила мыслью вышвырнуть «провинциальную мышку не первой свежести» из твоего дома, – теперь Панков обращался только к Сергею, забыл о субординации и прочей ерунде, видел, как от гнева тот скрипит зубами и невольно сочувствовал Жуковой, Алексею, себе. – Алексей желал навредить, неважно как, потом у него оказались какие-то свои счеты с Борисовской, – Катя вздрогнула, она даже не представляла, где могла перейти дорогу бывшему заму Сергея. – Взрыв на шахте, налоговые претензии, нелепые публикации в прессе о чуть ли не банкротстве компании, подтасованный контракт – тебе все было нипочем: последствия взрыва ликвидировали, с налоговой и прокуратурой уладили, ложь в прессе опровергли. Вот тут Женин план и оказался самым лучшим, уязвить побольнее, а потом ты почти пустил по миру ее отца – они решились. Я не знал ни о чем, узнал потом, по факту. – Сергей мрачно усмехнулся: спасибо за малые радости – верный Панков не хотел лишить его денег – только счастья.

Опять повисла тишина, Катя пошевелилась под пледом, в который ее так настойчиво закутал Сергей, гнев бурлил в ней, требовал выхода, хотелось броситься на Панкова, выцарапать его лживые холодные глаза, но потом она присмотрелась – мужчина был повержен, он постарел за несколько минут своего рассказа – Катя и не думала, что так бывает. Где-то в глубине серо-стальных глаз прятался стыд и страх, а еще сожаление. Она встала с дивана, босыми ногами прошлепала к Сергею и взяла его за руку, по одному разогнула сжавшиеся железной хваткой в кулак пальцы, вложила свою маленькую ладошку в его большую, прислонилась к нему. Сергей стряхнул с себя оцепенение, обнял за плечи, с укоризной посмотрел на ее голые ноги и почти силой усадил в кресло – Катя была рада, что он хоть немного отвлекся. Сергей присел на подлокотник и снова бросил взгляд на Панкова – тот казался маленьким, старым и жалким посередине огромного дивана, как на эшафоте, – некстати подумал Сергей и тоже вспомнил, как молодой Панков напутствовал его перед первым свиданием с девчонкой и возил в травмпункт после драк с одноклассниками.

– Вадим, почему? – совсем другим голосом спросил Сергей, и снова Панков заметался – сказать правду или солгать.

– Никита, – тихо и нехотя начал он.

– Причем здесь твой сын? он же в Америке, учится в Гарварде, – не понял Сергей.

– Он не был никогда в Америке, последние три года Никита кочует из одной наркологической клиники в другую. Гарвард – красивая сказка. Моего сына больше нет, есть опустившийся наркоман, который транжирит деньги и, едва выйдя за порог одной лечебницы, влипает в грязную историю, прежде чем стать пациентом другой. Он разбил Дукатти сына президента Интербанка, катаясь с ним по Тверской, заложил Светины бриллианты, те самые, что подарили твои родители на нашу свадьбу, а однажды так ударил ее, собственную мать, что Свете накладывали швы, – Сергей не мог прийти в себя от услышанного, чудесный милый мальчик и то чудовище, о поступках которого так хладнокровно говорил Панков, но какое все это имело отношение к фотографиям, Алексею и Жене. – Алексей узнал, я пытался замять каждую из Никитиных шалостей, но… – Вадим вздохнул, тяжело и обреченно, – Узнал в самом конце лета, пришел ко мне и заявил, что все расскажет тебе, что Индастриалу с грандиозными планами, биржами и проектами государственной важности не нужен такой работник, как я, что ты расстанешься со мной без лишнего слова. Ты, такой публичный и чистоплотный, и я – отец пропащего наркомана, вора и подлеца. Я не хотел верить, но поверил, последние годы Алексей был в сто крат ближе к тебе, разве можно сравнивать: стареющий офицер и молодой, злой гений от юриспруденции. Мне нужно было все тебе рассказать и уйти, но деньги, постоянно требовались деньги, чтобы хоть как-то удерживать Никиту, он же мой сын, – еле слышно закончил Панков, – спасал империю, а разрушил, не удержал семью…

– Какая банальная, глупая история! – думал Сергей, у Кати по щекам текли слезы. Панков предал, хотел растоптать его жизнь, только вот жизнь самого Панкова уже давно была растоптана.

– Сергей, я уйду, передам дела, оставлю отчеты, только должен тебе сказать: останови Алексея, сам он уже не остановится, и еще – кивок в сторону Кати – в Самаре что-то замышляется, и статьи в прессе, поджог – это только начало.

Панков неловко поднялся с дивана, сгорбившись, зашагал к двери.

– Вадим, подожди, – настойчиво сказал Сергей, – договорим завтра, не руби сгоряча.

Глава 11

Катя и Сергей еще долго лежали без сна, она плакала, не могла остановиться, он молчал, только сжимал ее в объятиях и ловил каждый вздох. Казалось, полные безысходной тоски и отчаяния слова Панкова все еще витали где-то рядом, так просто и так глупо. Как он мог подумать, что Сергей вышвырнет давнего, даже не работника, друга, в никуда, из боязни испортить какую-то мифическую репутацию. Завтра нужно решить массу проблем, что-то делать с Алексеем, разобраться, кто и что стоит за интригами вокруг Кати, завтра, но не сегодня.

– Знаешь, Катя, – начал Сергей и нежно подул на ее волосы, – Когда я увидел те фото, все перевернулось, я не верил, искал отговорки, причины, а потом поверил, это раздавило меня, – она зашевелилась, желая приласкать, ославить боль, хоть немного, – Сидел на улице у фонтана, курил одну, даже не сигарету, пачку одну за другой, вспоминал, как ты смеялась, как вскрикивала во время занятий любовью, как, раскрасневшись, правила тот контракт, потом опять возвращался к снимкам, вспоминал мать, Алину, но только из-за тебя было так больно. Потом вспомнил рассказ Бунина, не помню название – не важно, там героиня отправилась на юг с любовником, герой поехал за ней, все узнал, надел нарядный китель, выкурил сигару, выпил шампанского и застрелился, и я в какой-то момент его понял и поддержал. А еще понял отца, что он просто не смог жить без матери.

Катя должна была что-то сказать, но что? – любая фраза была бы банальной, Сергей ругал себя, ругал последними словами и, она понимала, так будет продолжаться еще долго – ее любимый мнительный мужчина! Она молчала, только легкими поцелуями касалась родного лица и роняла теплые, горькие и счастливые слезы. Катя простила его, и теперь ее занимало одно – что будет дальше? Как? Сергей затих, ей показалось, что он уснул, абсурд – она опять волнуется за него, как той ночью в Мексике, когда на ее руках лежал совсем чужой мужчина, и она мечтала, что он принадлежит только ей, что ж, изредка мечтам свойственно сбываться!

Сергей заворочался, выбрался из одеяла, включил ночник, бросил на Катю задумчивый взгляд и, не говоря ни слова, поспешно вышел из спальни.

– Опять надумал какой-то бред, – недовольно пробормотала Катя и тоже собралась вставать. Он стремительно вошел в комнату, снова забрался в кровать, зябко накинул одеяло и уставился на Катю, ее уже начинала злить вся эта ночная беготня.

– Катя, ты, – нерешительно начал он, – так много глупостей было сделано, причем мной, – очередной приступ самобичевания, – злясь, подумала Катя. – Так чудесно все было, с первой ночи здесь, потом у тебя, потом везде, ты, я, Лиза так полюбила тебя, – вот кретин, кажется, решил со мной расстаться, – в душе бушевала Катя. – Всегда тысячи слов, а сейчас ни одного, – вздохнул Сергей и начал лихорадочно шарить по собственной груди и нервно теребить шелковую пижаму, вот тут Катя испугалась не на шутку, может, ему с сердцем плохо, она читала, что в его возрасте возможен инфаркт или что-нибудь в этом роде.

– Сергей, Сергей, тебе плохо? Да? – в испуге закричала Катя, – ну скажи что-нибудь! – она трясла его холодную руку.

– Нормально все, – он жалко улыбнулся и отстранил ее, – ну точно плохо, – решила Катя и стала соображать, как звонить в частную скорую и что из вещей взять с собой в больницу. – В общем, вот, хотел сделать это в новогоднюю ночь, потом вообще забыл эту мысль, дурак, – Катя продолжала волноваться, а Сергей протягивал ей изумрудно-зеленую коробочку, в которой каждая уважающая себя женщина узнала бы обручальное кольцо, но только не вечно за всех волнующаяся беременная Катя. – Даже не взглянула, – печально подумал Сергей и откинулся на подушки.

– Что это? – пробормотала Катя и взяла коробочку из его холодных пальцев, открыла и не поверила сама себе, удивление было подобно удару. Сияя тысячами граней, одновременно холодный и пронзительно-теплый, большой голубоватый бриллиант искрился в окружении целой россыпи мелких черно-золотистых камней. Катя не верила своим глазам, а Сергей пристально смотрел на нее, силясь угадать, что? Что она думает? Согласна или нет? Или придется еще искупать свою вину? – он готов, на все готов, только не потерять ее.

Катя крутила кольцо в руках, радуясь его тяжести и блеску.

– Ну так что? – нетерпеливо, не справившись с собой, спросил Сергей.

– Что? – бессмысленно переспросила Катя.