Текст книги "Иволга будет летать (СИ)"

Автор книги: Екатерина Годвер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

– А общечеловеческая потребность в Шатранге и того меньше. – Абрамцева исподлобья взглянула на Каляева. – Вы считаете проект ИАН слишком опасной альтернативой и потребуете закрыть его.

– Вполне возможно, – напряженно сказал Каляев.

– Что будет дальше? Парламент Содружества приостановит кредитование Шатранга, свернет все программы по развитию и предоставит нас самим себе?

– Возможно. – Каляев долго молчал, прежде чем продолжить. – Возможно, и нет. Сейчас никому доподлинно неизвестно, что будет. На случай, если планета не преодолеет нынешний технологический кризис, уже существуют долгосрочные планы по эвакуации и тотальному терраформированию.

Абрамцева задохнулась.

– Терраформирование?..

– Очередной проект хорошо известного вам академика Володина. – Каляев скривился. – Он сейчас разрабатывает новую методику расчета тектонического напряжения и воздействия на литосферу узконаправленными взрывами, которая, гипотетически, позволит добиться нужных изменений всей геосферы в целом.

– Но суммы, которые… которых потребует такой проект, даже в планах… И экологи… – От изумления и возмущения Абрамцева буквально потеряла дар речи.

– Думаю, до вас доходили слухи, какова цена нынешним представителям «зеленых» в парламенте, и что цена эта измеряется в галакронах. А Володин всегда может получить столько галакрон, сколько пожелает, – сказал Каляев. – С экологами разногласия уже улажены, неофициальное одобрение основных парламентских фракций получено. Вопрос в выборе экспериментального объекта и в реализации плана: вы, не сомневаюсь, о привычках Володина наслышаны. Хотя, может статься, это тот самый проект, который он доведет до конца лично; слепить из планеты пирожок – такой масштаб действия ему в самый раз. Груза урана с Х-9, который через пять лет достигнет Шатранга, должно хватить на формирование зарядов.

– Пятисот тысяч на новые буровые установки для программы по поиску собственных урановых залежей на Шатранге у парламента нет, а миллиард на терраформирование, значит, есть. – Абрамцева крепче сжала перила, пытаясь совладать с собой. – Что ж… За парламентом сила всего Содружества. И наше мнение здесь никого не интересует?

Каляев покачал головой.

– Боюсь, в данном случае, нет: только целесообразность. Насколько мне известно, парламент в этот раз не настроен проводить референдумов и выслушивать публичные протесты. Если реализация проекта Володина на Шатранге будет признана целесообразной, планету объявят опасной для жизни ввиду высокой вероятности масштабной катастрофы природного характера. Учитывая особенности местной тектоники и высокую вулканическую активность, для такого вердикта несложно будет изобразить правдоподобное наукообразное обоснование. В котором мало кто усомнится, кроме немногих узких специалистов – но среди них вряд ли кто-то захочет ссориться с Володиным. – Каляев поморщился. – Кроме Шатранга, Маброна и Джовиса рассматривается еще два десятка миров, в основном, незаселенных: отсутствие затрат на эвакуацию и связанных с ней конфликтов – весомый плюс; но в мирах вроде Маброна выше и вероятность неудачи. А Шатранг хорошо изучен; и ваши метео– и геостанции с их историей наблюдений – огромное подспорье Володину в его расчетах… Возможно, он вынашивал этот план давно, еще с тех пор, как начал здесь всю эту затею с ИАН.

– Вы хотите сказать, он с самого начала считал, что искины не смогут до конца решить проблему?! – Абрамцева потрясенно уставилась на Каляева. – И ему просто была нужна причина для постройки станций изучения геосферы?!

– Я сказал: возможно. Если так, то вы здесь намного превзошли самые смелые его ожидания. Но, к сожалению, ему это не слишком интересно. – Каляев развел руками. – В случае внесения Шатранга в список неперспективных колоний шансы на выбор его в качестве экспериментального объекта довольно велики: меньше всего Володину и его сподвижникам хочется претерпеть неудачу. Стоит ожидать, что они предпочтут свести этот риск к минимуму; кроме того, в ходе терраформирования тут, так или иначе, будет упрощена добыча джантерита: есть надежда, что это окупит проект и даже часть предыдущих вложений в Шатранг.

– Рассказывая мне все это, вы не совершаете служебного преступления?

– Нет: почти все, что мне известно, я узнал, скажем так, неофициальным путем. – Каляев нахмурился. – Возможно, мне не стоило бы вас огорчать… Тем более, что все пока под грифом «если». Но, я подумал, вы заслужили честный ответ на свой вопрос, Валя. Что будет? Что бы ни было, кредитов Шатранг больше не получит, это уже вопрос решенный. Или планета встанет на ноги, или станет для Содружества расходным материалом. Последний вариант жесток по отношению к коренному населению, однако это неизбежная жестокость эволюции… Прогресс всегда жесток. Шатранг своими вулканами обломал нам зубы; чтобы пройти дальше, нам предстоит переломить ему Хребет; простите за каламбур. Если Володинская методика покажет свою эффективность, это будет прорыв. В будущем она облегчит жизнь миллиардам…

– Шатранг и сам по себе – жестокая планета. – Абрамцева взглянула с балкона на улицу, где все еще бушевала непогода. Ливневые колодцы не справлялись: по тротуару бежали реки воды. – Особенно горный Шатранг. Но, Миша, когда у нас говорят о великих победах, то говорят: «оседлать Дракона». Не подразумевая поломанных костей.

– Валя, поймите: я приехал сюда не ломать, – тихо, почти просительным тоном сказал Каляев. – Я не охотник на драконов. Но тот, кто просто-напросто в них не верит.

– Я понимаю. – Абрамцева вздохнула. – Позволите просьбу? Не рассказывайте пока Смирнову: его удар хватит.

Публика потянулась обратно к своим местам: прозвенел третий звонок.

На переднем ряду оживленно переговаривались Мелихов и механик с Дармына; как можно было понять из их разговора, в антракте прошел слух о скорой сенсации. Группа специалистов биофизического института под руководством профессора Гварамадзе, изучавшая аномальные атмосферные явления и, в том числе, «дыхание Дракона», намеревалась сделать в ближайшие дни какое-то крупное заявление для прессы.

– Да, я тоже слышал. Как думаете, это что-то существенное? – шепотом спросил Каляев.

– Нет. – Абрамцева покачала головой. – Не думаю. Но вдруг?

Первые звуки пятой симфонии Бетховена упали в зал, как камни: весомые, мощные. Словно сама судьба стучала в дверь – перед тем, как войти без спросу.

***

Работы по восстановлению Иволги продолжались обещанные трое суток; первый запуск назначили на полдень четвертого дня. В зале вокруг кабины имитационной установки собралось полтора десятка человек: все участники рабочей группы, Абрамцева с начальником и двое помощников Белецкого, подключавших компьютер. Права Каляева присутствовать никто не оспаривал: инспектор стоял чуть в стороне от остальных и разговаривал вполголоса с Давыдовым об особенностях полетов с ИАН в горных районах. Затем подошел к Белецкому.

– Игорь Дмитриевич, а вы, человек ученый, верите в местные легенды? – спросил Каляев; как завязать разговор с инженером он не знал и выбрал первую попавшуюся тему. – Среди ваших сотрудников они довольно популярны. Про Дракона, снежных призраков, ледяных великанов и тому подобное…

– Что?.. – Белецкий уставился на него с искренним недоумением. – П-простите, господин инспектор, но внеслужебные увлечения моих подчиненных шатрангским фольклором – их дело. Я этим не интересуюсь. А работать драконы и п-призраки мне пока не мешали.

– Миша, Игорь настолько мало значения придает мистическим, как вы выражаетесь, «бредням», что даже не считает нужным их опровергать, – сказала пришедшая на выручку к инженеру Абрамцева. – Он еще больший материалист, чем вы.

– Но если однажды ко мне в кабинет явится ледяной великан, я непременно отправлюсь с ним к доктору П-печорскому, – серьезным тоном заверил Белецкий. – Надеюсь, великан п-пролезет в дверь.

Мелихов, слышавший весь разговор от начала и до конца, рассмеялся. Иванов-Печорский, психиатр дармынской медчасти, подмигнул Каляеву:

– Вы тоже не стесняйтесь, заходите, если вдруг что!

Наконец, подготовка была закончена, и Смирнов отдал команду начинать.

«Пятнадцать… десять… пять…» – обратный отчет на системном экране шел невыносимо медленно. За пять секунд до включения ожила сенсорно-кинетическая система: замигали зелеными и желтыми огоньками датчики давления и температуры, зажужжали газоанализаторы; выдвинулась вперед, на позицию готовности, рука-манипулятор и кронштейны с видеосенсорами. В «летном» режиме данные загружались напрямую в искин через лабораторный компьютер, так что Иволга даже не могла определить, что имеет дело лишь с имитацией полета, но в режиме тестирования ей необходимы были привычные органы чувств; лишить ее их было бы все равно что лишить человека или зверя осязания, обоняния и зрения, оставив лишь слух.

Ее социальное обучение на поздних этапах строилось, по большей части, на тех же принципах, что и обучение животных: за желательным поведением, будь то успешное выполнение рабочей задачи или простое подчинение приказу, следовало то или иное запрограммированное эмоциональное подкрепление. Это сняло многие теоретические и практические проблемы, существовавшие при организации взаимодействия человека с обычными искинами. Иволга осознавала себя рукотворной машиной и, в соответствии с программой, испытывала от этого осознания удовлетворение – быть машиной значило для нее быть незаменимым помощником, товарищем, а не слугой или инструментом; к человечеству она относилась уважительно и доброжелательно, без зависти или гнева, осознавая и принимая существующую взаимозависимость.

«Три... два… один… старт!»

Загорелся системный экран, над голопроектором появилась фигурка черно-золотой птицы. «Глаза» видеокамер зашарили по залу.

– Всеволод Яковлевич. – Голос у Иволги был женский, глубокий и бархатистый. – Что случилось? – спросила она очень по-человечески, с интонацией тревоги и растерянности.

– Что последнее ты помнишь? – Смирнов взглянул в объектив нависшей над ним камеры.

– Посадка по возвращении с Ахар-Занара была сложной, – без заминки откликнулась Иволга. – Потом меня отключили на техобслуживание. Но перед тем Денис сказал, что следующим утром будет вылет на Хан-Арак. А про тестирование он не предупреждал. Почему его нет?

Смирнов переглянулся с Белецким и Давыдовым и неохотно кивнул последнему.

– С тех пор прошла неделя. – Давыдов вышел вперед. – По дороге на Хан-Арак вы попали в аварию. Дэн погиб. Ты серьезно пострадала. Возможно, в модуле памяти произошел откат системы к последней точке восстановления: из-за этого ты не помнишь последних суток до аварии.

– Причина аварии уже установлена? – мгновенно отреагировала Иволга. Человеку наверняка потребовалось бы время осознать и осмыслить новости, но она была создана обрабатывать невообразимые объемы информации за миллисекунды.

– Пока нет: ведется следствие. Мы надеялись, ты поможешь нам, – сказал Смирнов, против воли, с укором.

– Я сожалею о случившемся и о невозможности помочь вам. – Искусственный голос Иволги был практически не отличим от человеческого. В нем отчетливо слышалась печаль. – Игорь, сохранились ли резервные копии данных на аварийных самописцах?

– Частично. В-ведется их в-восстановление, – сказал Белецкий; в последние дни он стал заикаться сильнее обычного. – Тебя ознакомят с ними позже. Пока я п-переведу тебя в гибернацию.

– Подожди! – вдруг требовательно попросила Иволга. Кто-то шепнул: «Во дает!»; на него тотчас зашикали. – Что еще случилось за прошедшее время?

– Ничего, о чем стоило бы сейчас упоминать, – ответил за Белецкого Смирнов, – кроме инспекции из сектора. Ты искин, Птица, но ты одна из нас – так что веди себя, как полагается дисциплинированному сотруднику.

– Перехожу в режим гибернации, – тотчас откликнулась Иволга поскучневшим голосом. – Три, два, один…

Датчики погасли; голограмма исчезла.

– Спасибо за понимание, – мрачно сказал Смирнов и обернулся к остальным. – Что ж, господа. Это совсем не то, на что я… мы с вами рассчитывали. Но что уж есть. Какие будут комментарии?

– Возможно проверить, правду ли она говорит? – спросил Каляев. – Насчет того, что ничего не помнит.

Белецкий отрицательно мотнул головой.

– В настоящий момент невозможно. Ее сознание обращается к модулю п-памяти, но мы не можем говорить о к-корректности или некорректности считывания поврежденной записи или считать ее сами, как не можем считать воспоминания из человеческого мозга: внутренняя система кодирования слишком сложная.

– Иными словами, ее слова могут быть правдой, но могут и не быть?

– Д-да. Могут и не быть, – признал Белецкий неохотно, но намного легче, чем Смирнов от него ожидал.

– А что с резервными самописцами? – спросил капитан Цибальский.. – Сильно повреждены?

– П-параметрический пострадал незначительно: первичный анализ метеоданных и данных систем вертолета будет закончен к вечеру. – Белецкий отвечал капитану, но по-прежнему смотрел на Каляева. – Однако речевой самописец, который в свете обстоятельств интересует нас более всего, п-поврежден настолько, что восстановление невозможно. Таким образом, как и почему Иволга сообщила Абрамцеву то, что сообщила, п-прояснить не получится.

– Интересное совпадение, – заметил Каляев.

Белецкий вопросительно взглянул на Смирнова; Смирнов кивнул, разрешая говорить дальше: скрывать что-либо не было смысла.

– Есть основания п-полагать, что это не совпадение, – сказал Белецкий. – Абрамцев мог сам вывести его из строя, чтобы избежать прослушивания записи и распространения слухов среди сотрудников базы.

– Все записи взаимодействия пилота с искином сохраняются и отправляются на изучение киберпсихологам, – пояснил Смирнов.

– Характер п-повреждений указывает на то, что карта памяти испорчена узконаправленным воздействием высоких температур, вероятно, выстрелом из лучемета на малой мощности, – сказал Белецкий. – Возможно, п-после того, как первый шок прошел, объяснительная за «несчастный случай» с самописцем показалась Абрамцеву п-предпочтительнее слухов об… стрессовой информации. Успокоившись, он мог усомниться в ее д-достоверности и постараться таким образом избежать публичного скандала. Или пожелал все скрыть п-перед тем, как свести счеты с жизнью. Доподлинно мы уже не узнаем, как и то, что происходило в кабине перед аварией.

– А кольцо он не успел или забыл надеть обратно. – Каляев задумчивым взглядом скользнул по коробу с искином. – Или не захотел, не важно: в штатной ситуации никто бы не стал делать из этого далеко идущих выводов… Возможно, вполне возможно. Скажите, доктор, – Каляев повернулся к психиатру, – на ваш взгляд, насколько эта отсроченная реакция ожидаема для Абрамцева? Я имею в виду уничтожение самописца.

– На мой взгляд, весьма ожидаема, – после секундного размышления ответил Иванов-Печорский. – У него не было другого способа надежно пресечь кривотолки.

– А как вы оцениваете социально-прогностические способности Иволги? На качественном уровне: количественные оценки мне известны.

– Невысоко. Но Денис Абрамцев был, в некотором роде, очень предсказуемым человеком. – Психиатр пристально взглянул на Каляева. – Из ваших вопросов следует, что вы всерьез рассматриваете возможность того, что аварию подстроил бортовой искин. Но зачем, ради чего?

– В настоящий момент я пытаюсь узнать, была ли у Иволги технически такая возможность и можем ли мы выяснить это наверняка, – сказал Каляев. – Возьму на себя смелость предположить, что анализ данных параметрического самописца покажет корректную работу всех систем. Но, как буквально только что мне объяснял уважаемый Вячеслав, в сложных ситуациях пилоты часто в большей степени ориентируются на свето-звуковые и речевые подсказки от искина, чем на табло приборов, поскольку информации слишком много, а решение нужно принимать мгновенно… Что, если Иволга, вопреки всем «эмоциональным подкреплениям», давала неверные подсказки?

– Михаил Викторович, чем практиковаться в предвидении, лучше возьмите на себя труд внятно аргументировать это безумное предположение, – раздраженно сказал Смирнов. – Мне оно видится абсурдным и оскорбительным для наших кибернетиков. И для меня лично. Зачем вдруг Иволге пытаться убить пилота?

– Даже наличие мотивации и возможности совершить преступление еще не доказывает факта его совершения, – подчеркнуто спокойно сказал Каляев. – Однако уже то, что преступление могло быть совершено и может пройти незамеченным не слишком-то обнадеживает, как думаете?

– Вы не ответили на вопрос.

– Сейчас у меня нет ответа. Но…

– Раз нет, то извольте быть корректны, выдвигая гипотезы!

– Не кипятись, Сева. Замечания господина инспектора вполне резонны, – вмешался психиатр; они со Смирновым были старыми товарищами. – Ты спрашиваешь про Иволгу – ну, а зачем Абрамцеву разбивать вертолет о скалы? Он тебе не трепетная барышня, чтоб назло всем верх с низом перепутать: кремень был мужик, настоящий ас. – Психиатр обвел взглядом присутствующих. – Вся история – сплошные вопросы, и ни одного на них убедительного ответа. Это, как ни крути, странно. Давайте не ругаться, а спокойно думать.

– Да, да. – Капитан Цибальский энергично закивал. – Давайте дождемся анализа уцелевшего самописца. И заключения медэкспертов.

– Тем не менее, я еще раз прошу всех воздержаться от необоснованных предположений, – процедил сквозь зубы Смирнов. – В семь жду всех в конференц-зале. Кровь из носу, но чтоб к семи анализ был готов, Игорь! Ты понял? В семь!

– Д-да, Всеволод Яковлевич, – сказал Белецкий. – Сделаем.

– И доложишь так, чтобы любому… чтоб каждому было понятно, что к чему! Без путаницы с цифрами. А то еще что-нибудь выдумают, – Смирнов бросил мрачный взгляд мимо Каляева на «уснувшую» Иволгу и, ни с кем не прощаясь, ушел.

– Что это он вдруг так взвился? – с недоумением спросил капитан Цибальский, ни к кому не обращаясь.

– Известно, что: нервы, – устало сказал психиатр. – Ну, до вечера, господа.

***

Дождавшись, пока большая часть рабочей группы разойдется по своим делам, Белецкий подошел к Давыдову.

– Слава, что там у вас с медиками? П-поговаривают, вы захватили старую установку в подвале и занимаетесь какой-то некромантией.

– Вообще-то это называется «следственная реконструкция». – Давыдов слабо усмехнулся. – Мы пытаемся установить позу в момент удара и узнать, таким образом, предпринималась ли попытка восстановить контроль над машиной.

– Это возможно?

– Есть старинная методика. В медчасти по записям нам подобрали пятерых мужчин того же сложения, что и Дэн: мы сажаем их в кабину и заставляем проводить разные манипуляции со штурвалом и «шаг-газом», – объяснил Давыдов. – Медики проводят измерения: взаимное расположение большого и указательного пальцев и углы сгиба фаланг при экстренном сбросе высоты, при подъеме, при выравнивании бокового сдвига, при расслабленном положении. Потом сопоставляют эти данные с сохранившимися останками пальцев, строят объемные модели. Из-за аномалии кисти Дениса применение такой методики не вполне корректно, но это лучше, чем ничего. Ну, а я командую испытуемыми, показываю им, что делать и в каком порядке.

– П-понятно. Твоя была идея?

– Все равно заняться нечем. Ты же в цифрах все равно пока не дашь копаться.

– Не дам. Что у вас получается?

– Мы еще не закончили. Промежуточных выводов мне не сообщали для чистоты эксперимента. – Давыдов помолчал. – Игорь, ты уверен, что Дэн стрелял в самописец? Это же как пожар на кухне устроить, чтобы скрыть разбитую чашку. Формальной объяснительной даже он бы не отделался.

– Но п-публичный скандал навредил бы не только его самолюбию и репутации «номера первого», но и проекту, и вам с Валей – всем сразу: лучше пожар на кухне, чем во всем доме. Состояние самописца не п-позволяет установить причину со стопроцентной точностью. Но процентов девяносто я дам. Иволга могла сама п-подсказать ему такую идею.

– Он мог бы попросить тебя стереть запись.

– Мог, но не стал бы: п-просить инженеров об одолжении он считал ниже своего достоинства. – Лицо Белецкого на миг исказила болезненная гримаса. – Ты его знаешь.

– Чем дальше, тем меньше я понимаю. – Давыдов скользнул взглядом по защитному коробу кибермозга Иволги, подсоединенному к кабине установки десятками проводов. – Чем дальше, тем меньше. А ты что скажешь, Валя?

Во время собрания Абрамцева старалась лишний раз даже не смотреть в его сторону, но теперь в зале они остались одни, не считая Белецкого.

– Чем дальше, тем больше мне кажется, что это все – дурной сон. – Абрамцева подошла и встала рядом. – И чем дальше, тем меньше мне хочется видеть его продолжение.

– Д-да уж. – Белецкий топтался у кабины, напряженный и беспокойный, взвинченный, как сторожевой пес, чуявший опасность.

Они постояли еще немного; затем Давыдов, сославшись на срочные дела, ушел. Абрамцева догнала его на лестнице в подвал.

– Слава! Подожди. Нужно поговорить.

– О чем? – спросил он с тупым недоумением.

Постоянно угрюмый и раздраженный, в последние дни он сделался непохож сам на себя, как и Смирнов.

Абрамцева подумала, что и сама она, если взглянуть со стороны, ведет себя не лучше.

– Чего ты хочешь добиться? – спросила она.

– Чего я хочу?

– Да. Погоди, не здесь же! – Она утянула его в коридор цокольного этажа, где располагался отдел снабжения.

Сотрудники сидели по кабинетам или ушли на обед. Убедившись, что никого нет рядом, Абрамцева продолжила:

– Что ты надеешься узнать этими «реконструкциями»?

– Правду, Валя: я надеюсь узнать правду. – Давыдов смотрел на нее с возрастающим недоумением.

– Разумеется, Слава. Но что ты собираешься с этой правдой делать, когда узнаешь?

Давыдов нахмурился.

– Я тебя не понимаю.

– Меньше всего все произошедшее, – сказала она, – похоже на обычный несчастный случай. Кто-то наделал глупостей: либо Дэн, либо Птица. Согласен?

– Либо они оба.

– Пока все указывает на Дэна. Но ты в это не веришь.

– А ты веришь?

– Нет, Слава, я тоже не верю. И не потому, что мы с тобой в этом замешаны, – Абрамцева взглянула ему в глаза. – Даже Игорь, по-моему, не верит. Но если будет доказана ошибка или, хуже того, причастность Птицы – как думаешь, что случится дальше?

– Очевидно, Каляев потребует заморозить проект по соображениям безопасности. Потом Игорь исправит втихую баг, модернизирует Птицу и мы опротестуем решение. Должно получиться: шатрангское правительство нас поддержит. Потеряем кучу времени и нервов, часть спонсоров, репутацию – но выплывем.

– На этот раз у Содружества на Шатранг появились планы: мы в списке кандидатов на экспериментальное тотальное терраформирование.

– Что?!.. – Давыдов ошалело уставился на нее.

Она пересказала все, что узнала в антракте концерта от Каляева. Давыдов дослушал до конца, не перебивая.

– Может быть, инспектор просто решил тебя попугать? – На минуту он стал похож на себя-обычного, уравновешенного и рассудительного. – Пытается спровоцировать нас на какие-то нарушения?

– Не думаю: он говорил серьезно. По-своему он даже сочувствует нам. Мне так кажется.

– Он нравится тебе, – спокойно сказал Давыдов. Без осуждения или ревности – просто констатировал факт.

– Да. Но в сложившихся обстоятельствах он нам враг, – сказала Абрамцева.

– Громкое слово.

– Но верное. Я до сих не выяснила, откуда он свалился на наши головы и насколько далеко простираются его реальные полномочия: он избегает рассказывать о себе. Однако мне удалось немного разобраться, что он за человек… Поэтому я верю ему; и поэтому уверена, что нам с ним не договориться.

– И что же он за человек? – спросил Давыдов

– Он верит в то, что делает. Скорее планета начнет вращаться в обратную сторону, чем он просто так оставит нас с Птицей в покое. Больше тебе скажу: он меня почти убедил, что мы тут чересчур легкомысленны. Почти. Но тотальное терраформирование переводит для меня вопрос в другую плоскость. Не уверена, что я могу хоть что-то сделать, чтобы этому помешать, но если могу, я должна, чего бы это ни стоило.

– Мы должны, – мягко поправил Давыдов. – Я землянин, но я люблю Шатранг. А Дэн от одного упоминания о терраформировании в ярость впадал. Сейчас его очень не хватает.

– Да… Мне тоже. Лучшей компании, чтобы штурмовать недостижимые цели, не пожелаешь. – Абрамцева через силу улыбнулась. – Но его больше нет. И нам придется выкручиваться самим. Если сумеем.

– Смирнову лучше пока не знать. Может, сказать Игорю?

Абрамцева покачала головой.

– Нет смысла: тут он нам не союзник. Он почти не покидает Дармын и хорошо, что помнит хотя бы, как называется планета. Для него Шатранг – одна большая лаборатория: если закроется ИАН, остальное уже не будет иметь значения. Если что, он огорчится за меня и за других знакомых шатрангцев… но, по большему счету, ему все равно.

– Да, пожалуй, ты права, – после секундного размышления сказал Давыдов. – Что ж… Результаты нашего с медиками шаманства можно всегда поставить под сомнение, поскольку реконструкция получается довольно условная. Собственно, они, в любом случае, недостаточно достоверны и имеют только вспомогательное значение.

– Не обязательно ничего скрывать или ставить под сомнения. Я лишь хотела, чтобы ты знал всю картину. Мне не верится в самоубийство: Денис не навредил бы общему делу по личным причинам; это было бы ниже его достоинства. Даже нам с тобой он вряд ли пожелал бы пропасть пропадом, как бы ни был сердит. – Абрамцева подавила вздох. – Он был гордым, сложным человеком, но никак не слабовольным честолюбцем, способным из-за уязвленной гордости озлобиться на весь белый свет. Хотя об этом уже стали забывать.

– Проклятье, нельзя же просто валить все на него! – Лицо Давыдова исказила мучительная гримаса: в ней было что-то по-детски потерянное и беспомощное. – Это просто подло! Дэн недолюбливал Шатранг, но выбирая между своей или чьей-то репутацией и целой планетой, он никогда не выбрал бы репутацию. Но я не он. Я так не могу! Нельзя человека, который десять лет отдавал ИАН-у все силы и рисковал жизнью вот так взять и обвинить бог знает в чем, из-за того, что у него не было на пальце кольца! Пусть Смирнов сколько хочет считает, что я просто пытаюсь очистить свою совесть – я не могу так… это не правильно. И доверять Птице больше не могу, пока не выясню в точности, что там на самом деле произошло. А удастся ли это выяснить, или мы так и будем довольствоваться догадками? Сам я с ней управлюсь, но мне ведь теперь обучать других. Я должен принимать решения и подавать пример, должен как-то заменить им Абрамцева. Но я не он, и я не знаю, что делать. А если, как ты говоришь, Каляев прикроет ИАН и Шатранг пойдет под терраформирование, чем нам предстоит заниматься – руководить эвакуацией? Лучеметами будем загонять местных в катера? Проклятье, не могу не думать – что было бы, сиди тогда я в кабине. Возможно, так было бы лучше для всех...

– Слава!..

– Прости, – хрипло сказал Давыдов, опомнившись. – Прости, я не должен был вываливать на тебя… Прости, – прошептал он, обнимая ее. – Слишком много всего…одновременно. Это все от нервов; забудь.

– Давно ты спал последний раз, по-человечески, дома в кровати, а не на кушетке в подвале?

– Не так уж давно.

«По меньшей мере, дня два-три назад», – подумала Абрамцева.

– Приезжай вечером ко мне, – поддавшись порыву, сказала она, не вполне уверенная, для кого просит – для себя или для него.

– У твоих соседей это может вызвать вопросы.

– Пусть соседями подавится Дракон! У меня больше сил нет смотреть на головизор и хлебать разбавленный бренди: наш дом даже для двоих был слишком большим. Я там с ума схожу. А ты сводишь себя с ума здесь, и это пугает меня еще больше… – Она сжала его плечи. – Ты не Денис, и никто не ждет, что ты его заменишь. Его никто не заменит: он был один в своем роде. Но даже Абрамцев верил в твои способности: иначе, зачем бы он звал тебя сюда? Только ты сам в себя не веришь. Это главный твой недостаток.

– Не думаю.

– Приезжай после совещания у Смирнова. И привези еще бренди. К Дракону все эти разговоры! Напьемся по-черному, побудем хоть немного нормальными людьми. – Абрамцева коснулась губами его небритой щеки и отстранилась: на лестнице послышались голоса. – А потом я прослежу, чтобы ты проспал хотя бы шесть часов кряду. Ты нужен мне и Смирнову живым и вменяемым, Давыдов. Не спорь.

– Ладно. Договорились.– Его угрюмое лицо на миг осветила улыбка. – Привезу. А еще коробку упаковочных пакетов! Если соседи придут любопытствовать, что у нас за шабаш – вылезем на крышу и будем кидаться в них пакетами с водой. Когда я подростком учился в летной школе, такое времяпрепровождение почему-то казалось нам очень смешным…

– Не забудь еще тюбик пищевого красителя: розовой или зеленой водой кидаться веселее. – Абрамцева слабо улыбнулась. – Тогда, до вечера.

Трое сотрудников отдела снабжения прошли мимо, наградив их удивленными взглядами.

Давыдов кивнул:

– До вечера.

***

На вечернем совещании Белецкий подтвердил предположение Каляева: расшифровка никак не прояснила причин аварии – сопоставление данных параметрического самописца и данных наземных метеостанций показало, что сенсорный модуль Иволги, как и все системы вертолета, работал корректно. На следующий день под руководством профессора Коробова прошло психосоциальное тестирование на скрытые мотивы, которое не выявило ничего неожиданного.

Итоговые результаты анатомической реконструкции начальник медчасти огласил еще через полтора дня – после чего этическая дилемма, терзавшая Давыдова, разрешилась сама собой: реконструкция показала, что в последние секунды Абрамцев с усилием сжал и направил ручку «шаг-газ» вниз, намеренно увеличивая скорость столкновения вертолета с землей вместо того, чтобы попытаться спасти машину.

– Ну, теперь-то версию самоубийства можно считать основной, – с плохо скрытым удовлетворением сказал капитан Цибальский, которому до смерти надоело сидеть на Дармыне. – Или будут возражения?

– Будут возражения? – эхом повторил Смирнов, глядя на каждого по очереди.

– Нет, – сказал подполковник Кречетов.

– Нет, – сухо обронил Каляев. – На данный момент.

– Нет, – после короткого колебания согласился доктор Иванов-Печорский.

– Нет, – сказал заведующий лабораторией социометрии профессор Коробов.

Давыдов был рад, что на совещании хотя бы отсутствовала Абрамцева; ему хотелось провалиться сквозь землю, но нужно было отвечать. Он почувствовал усталый, почти просительный взгляд Смирнова – и вдруг обозлился.

– Я не могу оспаривать факты, Всеволод Яковлевич, – сказал Давыдов. – Есть основания предполагать самоубийство. Но для меня имеющихся фактов недостаточно. Я не верю в самоубийство Абрамцева, потому что я достаточно хорошо его знал, чтобы не верить. Как, между прочим, и вы, и многие здесь присутствующие.