Текст книги "Злодейка чужого мира (СИ)"
Автор книги: Екатерина Белова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Вместе с номером Шесть они смотрелись почти комично. Быковатый, крупный, с шерстяными завитками темно-русых волос, сбегавших по колоннообразной шее до границы походного платья, номер Шесть и Слуга – втрое тоньше, бледный и изящный, рождавший в голове слабое сходство с фантазиями о принце Датском.
Ее собственное платье отливало приятным оттенком «электрик», но чуть глуше, чуть тише по яркости, чем оригинал. Простой крой, простые линии, трапеция, воссозданная в шелке немыслимого цвета и схваченная чёрным корсетом. Короткая стойка ворота, закрывающая ключицы. Ясмин любовалась им с минуты пробуждения, но теперь оно было на ней и не было возможности оценить его со стороны. В гнезде не было зеркал. Но одежда этого мира – многослойность, многоцветие, простота и закрытость – ей импонировала. Она подходила под ее исходные данные.
Ясмин окинула взглядом прозрачные стебли Чаровниц и шагнула в сторону от их поляны, после двинулась вперёд. Ей хотелось увидеть, что будет за ними.
Слуга остался на месте, а номер Шесть двинулся следом.
Ясмин прибавила шаг, но тот без труда нагнал ее.
– Ты что-то хотел? – спросила она холодно.
Номер Шесть развернул ее к себе легко и без усилий, как бумажный лист.
– Мастер хотела найти светового вьюна, не так ли?
Она хотела найти светового вьюна?
Да ладно. Она даже не знает, как тот выглядят.
– Последним образцом не обязательно должен быть вьюн, – возразила Ясмин.
И тут же испугалась. Что если, она действительно хотела поймать в качестве образца эти самые световые вьюны?
Ей вдруг пришло в голову, что память, доверенная ей Ясмин, имеет существенные пробелы. Имея доступ к самым редким и ценным сведениям, она по-прежнему ничего не знала о своих спутниках и истинной цели этой операции. Что есть Чернотайя? По какой причине Ясмин бродила здесь полтора месяца, отказываясь активировать метку и вернуться домой? Неужели ее путники настолько бесправны, что не были в силах принудить ее к этому?
В Варде не было рабства. Варда – государство ненасилия, презирающее открытую и бессмысленную силу. Мастер внутри Квадры не может иметь столь высокое влияние, позволяющее нарушить закон.
– Световые вьюны не популярны в нашей лаборатории, – сказала Ясмин.
Номер Шесть молчал и смотрел нечитаемым взглядом, похожий на не до конца прирученного медведя. Не то кинется, не то начнёт кувыркаться и просить велосипед. Это рождало в груди странный трепет, сродни чувству между нежностью и ужасом.
Она не сразу поняла, что это не ее чувства. Это чувства истинной и, скорее всего, безнадежно мертвой Ясмин.
– Надо б сделать этот нынче, Мина, – сказал номер Шесть. – Дар слабеет, покуда мы в Чернотайе.
Она запоздало удивилась – он запросто называет ее Миной, и все эти дурацкие чувства. Они были знакомы с Ясмин ближе, чем просто мастер и подчиненный на одну миссию? Или что-то большее. Любовники?
Она критично осмотрела номер Шесть и решила, что ни за что. Мастер и подчиненный.
– Да, – она отвернулась и двинулась обратно к кокону на скале. – Мы получим образец.
В присутствии номера Шесть ей было не по себе. Уж лучше Слуга.
Смерть должна быть красивой.
Когда они вернулись, Ясмин была вынуждена признать, что они пропустили что-то важное. Номер Два был зол и бледен, только губы подергивались, а Слуга, как и обычно, щурил свои инопланетные тёмные глаза куда-то сквозь них всех.
Он стоял на расстоянии в пару метров и словно в нетерпении постукивал по мягкому даже на взгляд голенищу сапога тонким стальным прутом.
Его оружие.
В голове открылась доступная любому даже несовершеннолетнему Цветку классификация видов, форм и модификаций оружий боевого ведомства. Ясмин любовно огладила взглядом стальную поблескивающую плоть прута. В глубине души она (да не она, черт все возьми, не она!) немного завидовала дару, способному дать оружие высшего порядка. Их от силы три. Ну, может, пять.
Ее кнут был оружием второго порядка, но на пике формы. Ее гордость и разочарование. Она постигла его до предела развития. В ее карьере не осталось непокоренных вершин. Не то что у него.
Голова мгновенно отозвалась нудной болью, словно эти думы набили оскомину и измучили, выпили ее до дна. Сколько ночей она лежала, мучаясь от этой ненависти-любви к этому мужчине…
– Нам нужно…
Найти образец, хотела сказать Ясмин. А вместо этого тяжело качнулась вперёд, утыкаясь к живую и дышащую стену. На неё с немым укором смотрел номер Шесть.
– Отключилась наша родненькая, – сказал он куда-то вбок. – Хорошо бы и кокнуть ее туточки, захоронили бы под Чаровницами, вовек не сыщут. Прожуют ее, мученицу, с косточками…
Слуга, кажется, засмеялся. Его смех– небрежный и легкий – вспорхнул стайкой светляков, чтобы тут же истаять в ее памяти.
– Нельзя забрать метку силой, – мягко сказал он, отсмеявшись. – Но мысль приятная.
Ясмин с трудом распрямилась. Она, что, потеряла сознание на пару секунд?
Она просто обязана была испугаться, но вместо этого вдруг разозлилась. Какое у неё было положение, если они, не стесняясь обсуждают ее смерть прямо перед ней?
– Я все слышу, – заметила она с легким раздражением. – Вы можете помечтать о моей смерти после окончания операции.
Все трое уставились на неё с откровенным недоумением, как если бы она встала на четвереньки или замяукала по-кошачьи. Она понимала, что ведёт себя иначе, чем оригинал, но что она могла поделать?
Кидаться с проклятиями на каждого, кто ее не любит? Можно подумать, что ей пять лет и она колотит каждого, кто с ней не согласен.
Номер Два – она видела его из-за горы живой пугающей плоти номера Шесть – стоял поодаль в любимой позе. Привалившись к основанию горы, служившему защитой их временному гнезду. Взгляд у него был изучающий.
– Это из-за паястра, – наконец, сказал Слуга. – Из-за походных условий, невозможен синтез антибиотика без побочки, так что какое-то время будет так.
– Как так? – тут же уточнила Ясмин. – Я буду терять сознание?
– Возможно, – легкомысленно отреагировал Слуга, что контрастировало с совершенно чёрным настороженным взглядом.
Судя по физиономии, сочувствия он не испытывал. Судя по физиономии, он ждал от неё буквально чего угодно. Ясмин почти физически чувствовала его напряжение.
– Другого лекарства нет, – пассивно согласился номер Шесть перевёл взгляд на неё: – Я даю тебе семипроцентую выжимку болотницы и паястра после того случая, иначе замучают боли. Или воспаление начнётся… Уж не серчайте на глупые шутки.
Ясмин, конечно, кивнула. Даже снисходительно улыбнулась. Знает она такие шутки, размывающие границы между доступным и недозволенным. Говори слово «убить» ежедневно и однажды ударишь. Старая истина.
Волосатая лапа номера Шесть ещё лежала у неё на загривке, как тяжелый горячий блин, придавливающий ее к земле своим весом. Она аккуратно отстранилась.
Память Ясмин разворачивалась в ее голове, как свиток, доверху набитый нужными сведениями.
– Можно дойти до Крушениц, – сказала она. – Там целая поляна, а на их территории часто селятся световые вьюны.
После своего мимолётного обморокам, она, странным образом, знала чуть больше.
– Никогда такого не слышал, – буркнул номер Два.
Ясмин внимательно взглянула на него. Номер Два отличался от них. Он не носил ни дорожного мужеского платья, ни собирал волосы в косу. Солнце окатывало его от белой простой рубахи до сапог, закрывающих колени. Она бы сказал, что он близок к английской простоте, если бы в этом мире существовали англичане.
– В инструктарии это не упоминается, новейшая информация. Возможно, ее включат в поправки в следующем году.
Ясмин очень надеялась, что говорит правду, а не несёт светлую ересь, будучи под веществами доброго доктора номер Шесть. Не хотелось бы, чтобы эти перевозбужденные сотрудники закопали ее в Крушеницах. Те никого не жрут, но мигрируют каждые полгода, перепахивая Темнолесье на двадцать метров в глубину. Учитывая, научный анамнез, она уже через минуту станет компостом.
– Пойдёшь первым, – сказала она Слуге, обернулась к номеру Шесть. – Ты за мной и номер Два замыкающим. След в след, без резких движений. Какой прогноз?
Слуга поморщился.
– Солнце в зените на два часовых оборота, после вернётся дождь, и мы должны его опередить.
Во второй половине дня начнётся водяной ад, с тоской подумала Ясмин.
Два мира соединились в ее голове воедино. Огромные виргии, похожие на гигантские кедры, стояли чёрными ребристыми колоннами, в три обхват каждая, глянцевое облако листвы лежало над головой ещё продолжая затерявшийся в ней дождь.
Они почти сразу вымокли.
Вдоль колонны виргий, осторожным неслышным шагом мимо Чаровниц, вяло ворочающихся вслед за ними и с опоздание, слабо касаясь их тел. Одна из них, нацелилась на Ясмин, но промахнулась и легла на белое зачарованно-прекрасное лицо Слуги, удерживая его рогатым отростком, как капризная старуха, ухватившая юного племянника за нежные щёки. Сонно повернула его из стороны в сторону, и Ясмин увидела его пустые чёрные глаза, неотрывно глядящие на неё саму.
– Осторожнее, – сказала она, и отвела бессильную ветку.
– Идите за мной, мастер, – сказал Слуга.
Его голос звучал мягко и хрипло. Волосы были мокрыми от дождя, которым их одарили виргии.
Сзади ей в затылок сопел Медведь, которого становилось все труднее назвать номером Шесть.
Мягкая земля охватывала ступни по щиколотку, но также легко выпускала, прогибалась и пружинила, как батут. Сначала шёл мох, который, как знала откуда-то Ясмин всегда сопровождал виргии, после голая каменистая твердь, которую предпочитали Чаровницы, а потом перед глазами развернулся пушистый травяной ковёр, расшитый лиловыми и желтыми цветами. Оттенки лилового – от тёмной синевы до блеклой лаванды, яркий электрик сердцевин и узких, острых, как хирургический скальпель, тычинок. Так нежная английская барышня прячет в складках весеннего платья стилет. Ты сильнее и не боишься, но… Вооруженная барышня вводит в диссонанс.
Номер Два – теперь она знала, что он боец – предложил обогнуть ловушку, поскольку сциллы любят кучковаться на болоте, а он чует легкую гниль.
Поляна оказалась зарослями на полтора километра, и как они не старались, через час их легкие, но прочные сапоги, отяжелели от набранной влаги. Ясмин тяжело шагала, но мысленно была готова вернуться – ее, черт бы все побрал, к этому не готовили! Она кризисный аналитик, а не Артемида, скачущая по лесам в компании трёх нимф мужского пола.
Хотелось домой. Горячая ванна, постель, похрустывающая свежим одеялом, тосты по утрам, кофе, распахнутое в холодное утро окно. Одежда по сезону. Благословенное такси. Кто вообще ходит пешком в двадцать первом веке? Только спортсмены и зожники. А она не спортсмен, она кризис…
– Госпожа, осторожнее, – шепнул Слуга.
Он вдруг оказался очень близко и ловко, как-то незаметно поднял ее на руки. Левый сапожок, отяжелевший от воды, соскользнул с правой ступни. Медведь застыл, как вкопанный, а номер Два, невольно обогнавший его, уставился на ее голую ступню, как заколдованный. Наконец, отвернулся. Ясмин могла бы поклясться, что это было смущение. Первое человеческое чувство за последние тридцать шесть часов.
– Прикажи, и я понесу тебя до самых Крушениц, – шепнул Слуга.
Он был так близко, что она видела веер ресниц, вызолоченный солнцем и тёмные завившиеся от влаги прядки, облепившие лоб и скулы. Если она наклонится чуть ближе, то сможет поймать его дыхание. Губами. Ясмин обеспокоено дернулась.
– Опусти, – строго сказала она.
Слуга усмехнулся ей в лицо и медленно разжал руки, разрешая скользить вдоль собственного тела. Она покачнулась на одной ноге и тут же скользнула ступней с потерянный сапожок.
Ей это не нравилось. В присутствии фееобразного служки она впадала в полуобморочный состояние и едва могла связно мыслить. Это было опасно. И странно. Она всегда прекрасно контролировала эмоции, а к концу той, оставшейся в воспоминаниях жизни и вовсе их лишилась.
Пока они обошли сциллы, солнце разгорелось ярче. Тело шагало, как механическое. Взгляд впился в блестящий хвост, вылившийся блестящим шёлком на правое плечо слуги. Позади слышался двойной осторожный шаг номеров. Без номера Семнадцать было не по себе, ей бы понравилось иметь ее поблизости – ее часы, ее компас, ее хорошее настроение…
Мысль, одновременно ощущаемая, как своя и как чужая, оборвалась.
Крушеницы – тихие от девяти утра и до полудня – вяло тыкались в землю тонкими лапами-корешками, узловатыми и гадкого гнилостного цвета. Тело ствола, делённое на гибкие, покрытые чувствительными усиками сегменты, напоминало гигантскую личинку, вставшую вертикально. Поющие растения, выведенные путём бесконечного скрещивания всего со всем. Им нравилась каменистая почва, которую так приятно буравить ножками-отростками, слившись в общем хоре. Растения милейшие и безобидные. Ну или почти безобидные.
Ясмин осмотрелась. Световых вьюнов не было.
Но…
Но они должны были быть. Она – тело, по самые уши упакованное информацией о флоре и фауне Чернотайи, не могла ошибиться. Вспышка памяти привела ее сюда.
Номер Два устало осмотрелся. Его штаны от колена и до бедра были покрыты брызгами болотной грязи, а сапоги напоминали ком из полусгнивших смилл, ила и неизвестно чьей слизи. Слуга, впрочем, будучи первопроходцем, выглядел ещё хуже.
– Ну и что ты хочешь на этот раз? устало спросил номер Два.
В его голосе не было утреннего запала. Он потоптался на каменистой тверди, счищая грязь с сапог, на его лице одновременно застыло выражение брезгливости, депрессии и смирения.
К ней обернулся Слуга. Медведь тоже смотрел в упор. Ясмин растерялась. Ее сильное место – информация, ее слабое место – отсутствие информации. И проклятая память привела ее сюда. Где. Чертовы. Световые. Вьюны.
Она думала, что они здесь, что они нарвут (выкопают, поймают, заманят в ловушку) доверчивых кудрявых малышей, а после она поймёт, как быть дальше. Для неё это было что-то вроде квеста, где следующее задание получаешь только по прохождении предыдущего.
– Согласно моим источникам, – с достоинством заметила она. – Световые вьюны действительно вступают в союз с Крушеницами. За счёт звуковых вибраций почва становится более рыхлой и насыщенной минеральными веществами, а вьюны слишком тонкие, чтобы приживиться в Чернотайе самостоятельно.
Ясмин вещала несусветную чушь. Голова была пуста, как кошелёк перед Рождеством, а перед глазами стояла страница из учебника биологии за седьмой класс.
Что-то там про грибницу.
– Перестань, мастер, – посоветовал Слуга. – До дождя осталось меньше двоечасия, так что не трать время попусту. Ты хочешь спеть с Крушеницами? Поиграть в догонялки со смиллами? Выступить с патриотичной речью, чтобы мы поняли, почему ты мастер?
– Вьюны здесь, – уперлась Ясмин, в основном из-за отчаяния. – Ты же не думал, что они вылезут тебя встречать? Ищите.
Номер Два и номер Шесть посмотрели на Слугу. Тот философски кивнул – копайте, мол.
Это было странно. Словно она говорила на другом языке, и Слуга переводил ее для широких масс. Она действительно мастер?
Или здесь и сейчас происходит что-то другое. Что-то очень-очень другое, и тот дорожный дневник – ложь от первого и до последнего слова.
Она тупо смотрела, как номер Два стряхивает невидимый взрыв с руки, и земля под ногами встаёт каменно-серым туманом, оставляя глубокие лунки. Стайка коротких толстеньких Крушениц со стонами и лепетом семенила прочь на длинных неуклюжих лапках, и, сбившись в обиженную стайку, завыла на одной непрерывной тихой ноте, от который противно гудело в голове.
Вьюнов, разумеется, не было.
Номер Шесть с усмешкой, перехватывал невидимый взрыв номера Два и словно вдавливал его в землю ладонью, и каменное крошево оседало меловой пылью на его платье.
Правая рука заныла. Ясмин даже решила, что ее задело камнем, но нет. Просто судорога, сложившая пальцы в сложное плетение. На периферии сознания мелькнуло, что нужно просто подгадать момент.
В какой-то момент она собралась их остановить, когда взрывов-лунок-каменного тумана стало слишком много, но не успела. Серия взрывов шла без пауз, и она слышала только глухое бряцание камней о землю. И скоро один из них лёг в метре от неё, следующий у кромки сапог, третий…
– Ну же, – шепнул номер Шесть.
Он смотрел прямо на неё и, конечно, даже не догадывался, что она слышит его, словно он шепчет ей на ухо.
Руку почти выворачивало из суставов.
Взрыв летел ей в лицо.
Вызвать кнут, пройти накопленной волной по всем троим, выворачивая из суставов кости, разрывая сухожилия…
Ясмин явственно представила мертвого Слугу, с раскинутыми крестом руками, навзничь. Весь в красном, как язычник. Картинка была такой жуткой, что она зажмурилась. Господи, соцветие, божественные Лилии, она простой конфликтолог, она не умеет плести интриги! Она умеет их только решать. Особенно, если это чужие интриги. Она просто хочет домой, в тёплую ванну, в город, полный огней и голосов.
– Осторожнее, мастер.
Слуга подхватил ее на руки и словно переместился во времени. Вот они были в эпицентре взрыва, и вот уже на другом конце дурацкой полянки среди резко замолчавших Крушениц. Взрывы прекратились. Лес наполнила тишина.
Ясмин медленно подняла глаза.
– Спасибо?
– Это звучит, как вопрос, – Слуга подтрунивал.
Наверное, забавно спасти жизнь человеку, которого ненавидишь. Видимо, метка – единственная возможность выбраться из Чернотайи.
– Спасибо, – тут же исправилась Ясмин и улыбнулась.
Слуга отшатнулся, что было очень глупо, поскольку он все ещё держал ее на руках. После неловко опустил и отступил на шаг, после ещё на один.
Она отвернулась. Похоже, с улыбками в их маленькой компании все было сложно. Нужно быть осторожнее, иначе они заметят, что она не настоящая Ясмин.
– Прости, мастер, – повинился Медведь. – Увлёкся вьюнами-то.
На темном от загара лице виновато поблескивали глаза неопределённого болотного цвета – неясный сплав зелёного, желтого и коричневого цветов.
– Извинятся не буду, не я перенаправлял и усиливал взрыв, номер Два пожал плечами, но выглядел напряжённо.
Должно быть, ещё помнил кнут своего жестокого мастера.
Но Ясмин больше не верила их словам и взглядам. Не верила дорожному дневнику, и даже собственной памяти не доверяла.
Она вновь была в начале пути. Одинокая и беззащитная посреди Чернотайи.
Глава 6
Они вернулись за миг до Дождя, и Ясмин, выключив из головы немые упреки, уединилась в своей клетушке.
– Не беспокоить, – строго сказала она.
Все трое подняли на неё изумленные глаза.
Судя по лицам, ее поведение все больше разнилось с оригинальной Ясмин, но она не могла ничего с этим поделать. Та, похоже, в свободное время изводила своих подчиненных разговорами и насмешками, и плохо переносила одиночество. Ей же все больше требовалось времени на адаптацию. Она любила уединение и книги.
Она ненавидела причинять боль.
– А трава? – слабо уточнил Слуга. – Поменять и помочь разоблачишься ко сну…
Надо заметить, он прекрасно контролировал своё недоумение. Ещё там, на поляне, он словно одел маску в ответ на ее улыбку. В «Щепке» его бы с руками оторвали. Мол, сделайте пустое лицо…
– Нет, – отрезала Ясмин. – Мне нужно подумать.
– Массаж, снятие напряжения через девять точек…
– Нет.
У проема она помедлила.
– Не беспокоить меня до утра.
Собрала букет потрясённых взглядов и ушла.
Ее больше не волновало, насколько достоверно она отыгрывает роль настоящего мастера Белого Цветка. У неё больше не было времени беспокоиться о добром здравии этой компании. Ей о своём здравии надо беспокоиться.
Теперь она понимала то «нет», услышанное в голове перед выходом в Чернотайю. Ясмин – мертвая или живая – ещё имела влияние на ее действия.
Она села на ложе и закрыла глаза.
В ней нет ничего от истинной Ясмин. Та, настоящая Мина – музыкальна, с развитой слуховой чувствительностью вплоть до возможности слышать чужой разговор на расстоянии нескольких метров и через преграду. Жестока, капризна, неглупа. Совсем не глупа. Дуры не становятся мастерами Белого цветка. Возможно некрасива, но гибкая, ловкая, склонная к верной оценке своих физических параметров и умеющая пользоваться ими сполна. Влюблена в Слугу. Безответно.
Откровенно жестока к номеру Два, косвенно повинна в смерти номер Семнадцать. Явно состоит в сложных отношениях с номером Шесть.
В общем, душа компании.
Ясмин тронула запястье, которое часом раньше выворачивало от боли, и посмотрела на вязь татуировки. Потёрла, пытаясь представить кнут, но вязь молчала, как мертвая, и Ясмин ничего не почувствовала. Единственный правдоподобный кнут она видела в вестерне с Клинтом Иствудом, когда ей было пятнадцать.
Что нужно, чтобы вызвать эту плеть?
– Расслабиться, – шепнул голос. – Выйти за пределы своего жалкого воображения.
Ясмин даже не успела испугаться. Да и что толку пугаться. Голос – ее единственная надежда выбраться из этого мира живой.
– Не могу, – тихо предупредила она. – Я, знаешь, так редко выхожу в другой мир. Все дела, дела…
Голосу было все равно. Он был лишён чувства юмора и эмпатии. Он вытачивал в ее голове мягкие поблескивающие волны приглушенно-синего цвета, обхватывающие руку и ощущаемые живыми и думающими. Послушными воле. Плеть. Голос рисовал плеть и умение ей пользоваться. И та была способна убивать, пеленать, течь, жечь и душить, способна ласкать. Последним умением Ясмин не пользовалась.
– Расскажи о моих подчиненных, – попросила она. Голос промолчал, и Ясмин дополнила: – Сегодня я едва не погибла. Если хочешь, чтобы я помогла тебе, ты должна помочь мне.
Голос долго молчал. Она думала, что не ответит, когда поймала тихое:
– Ты не погибнешь. Слуга не даст тебе умереть, и не даст убить себя, не о чем беспокоиться.
– Из-за метки? – уточнила Ясмин.
– Да, но ты должна слушать, когда я говорю «нет», ты должна слушать внимательно и понимать каждое мое слово.
Ясмин настороженно вслушивалась в тихий голос.
– Я не люблю, когда меня используют вслепую, – холодно сказала она. – Твоё «нет» прозвучало слишком поздно и слишком без объяснений. Номер Шесть говорил о световом вьюне, я не могла его проигнорировать. В каких вы отношениях? В каких вы отношениях с номером Два? В каких…
– Это не важно, – шёпот, наполненный тихим скрипом и неясными помехами, давил на барабанные перепонки. – Больше не выкидывай меня из головы. Я – твои руки, я – твой ум, я – твои глаза, не смей перехватывать контроль.
Вот как. Вот откуда пробелы в памяти. Милая и настоящая Ясмин и не думала рассказывать ей правду.
– Планируешь использовать меня, как марионетку? – с удивлением спросила она.
– Таковы были условия, – прошипел голос.
– Хотелось бы взглянуть на контракт, – парировала Ясмин. – У меня что-то с памятью сталось, не припомню, что мы наобещали друг другу.
Она вскочила, не в силах удержать напряжение. Все, о чем толкует голос, начинало смахивать на ментальную проституцию. Кто-то лишает тебя памяти, берет в заложники твой ум и использует, как наемного работника. А после отключает за ненадобностью. Убирает в сундук, как Мальвину.
– Я отыграла все свои детские травмы ещё до двадцатилетия, – зло продолжила Ясмин. – Я могу потерять память, но не могу потерять себя. Я бы не позволила использовать себя, как сосуд. Поэтому будет разумно, если я получу полный объём твоей памяти, а ты перестанешь мне препятствовать. Либо так, либо никак.
Ясмин остановилась посреди комнатки, тяжело дыша. Должно быть, так чувствует себя охотник, ставший дичью.
Голос молчал. Но не уходил. Слух ещё ловил страшные глухие вибрации, от которых выворачивало грудную клетку.
– Когда вернётся моя память? – спросила она снова. – Почему я ничего не помню?
Ответом снова было молчание.
Ясмин села обратно на ложе, тщательно контролируя эмоции. Уставилась в плетёный кокон. Ее собственная личность рассыпалась, как детский пазл. Мир, который она вспоминала усилием воли, спал в ее голове, а мир Ясмин – становился ярким и настоящим. Ясмин становилась настоящей. А она сама была лишь временным жильцом в чужой голове. Зачем она здесь? Кто она такая?
– Если пройду эти испытания, – поколебавшись, спросила она, – то вернусь домой?
– Вы пройдёте квадрат диких камнеломок, – безмятежно ответил голос, в котором ловились помехи и скрипы, как в испорченном телевизоре. – Валлову вереницу, после на юг, в самую чащу Чернотайи, туда, где тихо, куда не добираются одичавшие образцы, через цветные топи, вдоль солнечной рванины, в которой никогда не наступает ночь, так далеко, так глубоко, там уже ждут тебя.
Кто ждёт? Как идти? Она никогда не видела Валлову вереницу.
Ясмин закрыла глаза. Скрипящий шёпот, обещавший ей прекрасный сон-освобождение, рисовал под закрытыми веками долину, полную золотого солнца и полуденного тепла. Кусты роз, идущих семицветным ярусом вдоль границ уютной башни, в которой такие же цветные веселые стекла, как в башне невесты номера Два.
Дубы, которые никуда не уйдут, не запоют и не запляшут, растут вдоль аллеи, но не дисциплинированно, а свободно, где пожелают. Полевые, не броские цветы забегают на территорию поместья, но никнут, отступают перед высокомерием гиацинтов и роз. Дожди здесь частые, но короткие и тёплые, и после них стоит радуга, дробясь и отражаясь в стёклах. Там есть зеркала, библиотека и большие кресла. В стеклянные двери смотрится солнечный свет. Ее спальня на последнем этаже, под самой крышей, такая маленькая, что в ней умещаются только тяжелый письменный стол (ее гордость, ее любовь) и кровать, в которой можно уложить трёх девчонок и останется место для четвертой. Они стоят вплотную, чтобы освободить квадрат пола для прохода. Как долго она жила там, как была несчастна и как счастлива в своём детском одиночестве… Она хочет. Жаждет вернуться.
О да. Жаждет.
В ее сне начался дождь. Крупные частые капли мягко касались кожи, некоторые надавливали на мышцы до приятной боли, после вдруг сместились и стали точечными.
Ясмин открыла глаза.
Слуга в нижнем одеянии фамильярно разместился на ее ложе и совершенно бесстыдно ее лапал. В темноте не было видно его лица, только смутно белеющий овал, очертания и рельеф. Как фото, недодержанное в проявителе. Она так возмутилась его поведению, что не смогла найти слов, а когда нашла, наконец, сообразила.
– Прежде чем делать массаж, нужно было разбудить меня, – сказала она.
Слуга покачал головой. Она не была уверена, что верно поняла его движение.
– А перед тем, как разбудить меня, – уже ядовито уколола она. – Надо было постучать в дверь.
– Неужели? – шепнул Слуга.
– Да, – отрезала Ясмин. – Ты бы спросил «можно войти», а я бы ответила, что нельзя.
Спать ей уже не хотелось. Тело плавилось под умелыми сильными руками, горела кожа. Ей казалось, что Слуга жадно вглядывается в ее лицо, ждёт, ищет. Ждёт чего? Что ищет? Она не знала ответов.
Этот странный, этот страшный мир был куда большим сном, чем все ее смутные воспоминания.
– Я просто слуга, – тихо сказала ночь голосом ее Слуги. – Я должен служить своей госпоже, заботиться о ее теле, писать ее отчеты и создавать комфорт, а если я не сделаю этого, то буду низложен.
Его голос звучал бесстрастно, поэтому Ясмин не рискнула засмеяться. Неужели в ее ведомстве есть позиция ниже служки при исследовательской операции?
***
Он смотрел на неё и не понимал. Тот случай, который они договорились называть несчастным, что-то сделал с Ясмин. Ее лицо, ее глаза, ее чертова родинка на ключице, похожая на крошечную кнопку. Чужие жесты, чужой взгляд. Улыбка.
Неуловимая, инопланетная инакость шла от неё метр, как след цветочной воды от его матери. Глаза, одаривавшие жадной тоской и желанием, теперь смотрели строго и смело, как у невинного цветка, едва окончившего первую ступень образования.
Ясмин никогда не улыбалась. Раньше. А вчера улыбнулась. Взгляд ещё оставался строгим, но улыбка была очень хорошей.
«Останови меня», – подумал он и положил руки ей на плечи. Смял атлас кожи, разглаживая напряженные мышцы.
Она не остановила. Выгнулась, как кошка, и застонала от простого и примитивного удовольствия от расслабления. Он едва не отдернул руки.
– Нужно делать это ежедневно, – шепнул, потому что голос охрип и перестал слушаться.
– Да, – протяжно согласилась Ясмин. – Делай это ежедневно, пожалуйста.
Она не перевернулась и не сделала ни единой попытки перехватить его руки, даже не взглянула. И, что гораздо смешнее, стала засыпать.
«Разлюбила», – мелькнуло в голове.
И вместо радости вдруг почувствовал темноту, в которой никого не осталось.
***
Новый день она встретила в пять утра.
Ночью до неё добрались те самые разрекламированные дорожным дневником люфтоцветы, засели в ее каморке и светили своими мерзкими чашелистиками в самое лицо. И это была плохая новость. Но была и хорошая.
Память Ясмин бесконтрольно восстанавливалась во снах, и сегодня она получила немного новых данных.
Например, метку нельзя отнять силой, взять в честном бою, выиграть на спор или дать подержать. Метка, завязанная на жизнь временного владельца, скромно выполняла сразу две функции – охраняла жизнь владельца и одновременно гарантировала его верность ведомству.
Она даже помнила клятву, которую Примул накладывает на владельца метки.
В случае смерти владельца метка автоматически гаснет, в случае насилия – гаснет, если метку изъяли случайно, владелец снял ее добровольно или вроде как обронил – гаснет. И вообще, метка гаснет в любом случае, едва оказывается вне тела владельца. Метка снимается автоматически в случае ее полного использования, а техническая функция у неё одна – вернуть группу в ведомство со всем заполученным скарбом.
Благодаря этому сну, Ясмин сумела обнаружить и саму метку. Та лежала круглым камнем в самой груди и не откликалась на зов, как мертвая. Она попыталась взять ее насильно, но метка словно выскальзывала из рук. Спустя час мучений, Ясмин сменила тактику. Попросила ее выйти из тела добровольно и как-нибудь уже начать отрабатывать паразитическое существованием. В ответ метка сбавила свечение и, как показалось Ясмин, забралась поглубже. На физические (очень скромные) манипуляции метка также не реагировала. Возможно, для контакта требовался ритуал, вроде трёх поклонов на запад или танца Северного лепестка… Она даже попробовала поговорить с меткой, но та, наверное, сочла ее сумасшедшей. Метка просто тихо сидела в груди и жрала энергии, как ядерный реактор.
Хорошо было только одно. Ее никто не убьёт. Метка умрет вместе с ней, и вместе с ней же в Чернотайе останется группа исследовательского ведомства, за которой никто не вернется. Чернотайя так не работает. Одна метка – одна группа.
Это правило.
В тот же день она попыталась отправиться в южную сторону, даже не имея точного ориентира, но Слуга ее высмеял.
