Текст книги "Красный цветок (СИ)"

Автор книги: Екатерина Оленева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Оленева Екатерина Александровна

  Красный цветок

   Содержание

  Часть I

  Монстр из Бэртон-Рив

  Глава 1 Пламя для ведьмы

  Глава 2 Улочки Бэртон-Рив

  Глава 3 Красный цветок

  Глава 4 Ученица зверя

  Глава 5 Браслет

  Глава 6 Начало охоты

  Глава 7 Дей*рек

  Глава 8 Поединок со зверем

  Часть II

  Бедная родственница

  Глава 1 Те*и Чеар*ре

  Глава 2 Тени Фейра

  Глава 3 Воспитанница Светлого Храма

  Глава 4 Из грязи в князи или предложение руки и сердца

  Глава 5 Чеарэт

  Глава 6 Склеп, вода и пламя

  Глава 7 Эллос*сент

  Глава 8 Бал

  Глава 9 Взрослые игры

  Глава 10 Откровение

  Глава 11 В путь

  Часть III

  Врата Инферно

  Глава 1 В море

  Глава 2 Солёный город

  Глава 3 Пески

  Глава 4 Кошмары

  Глава 5 Дорога к Бездне

  Глава 6 Надежда Тьмы

  Глава 7 Пекло

  Глава 8 Проклятое спасение

  Глава 9 Врата Инферно

  Глава 10 Осень в Чеарэте

  Часть I

  Монстр из Бэртон-Рив

  Глава 1

  Пламя для ведьмы

  Жизнь начинается внезапно, да и смерть, в большинстве случаев, оказывается неожиданностью. Некоторые события четко разделяют жизнь на 'до' и 'после'; после них уже ничто не бывает 'как прежде'.

  Туманное серое утро, пропитавшееся влагой, выглядело смурым и скучным, но никак не представлялось трагическим. Ну и что, что старый сундук, служивший мне кроватью, в последнее время укоротился настолько, что ноги отказывались помещаться под куцее скомкивавшееся детское одеяльце? С посторонней точки зрения это вряд ли бы потянуло даже на драму.

  Темный, продуваемый всеми залётными сквозняками, закуток, служившей мне комнатой столько, сколько я себя помню, от спальни, где ночевали мать с любовником, отделяла тонкая фанерная дверь, за которой сейчас царила подозрительная тишина.

  – Мама? – нерешительно подала я голос, всерьёз опасаясь, как бы за проявленное беспокойство не огрести по шее.

  Толкнув дверь, осторожно просунула голову в образовавшуюся щель.

  Открывшаяся взгляду картина откровенно удручала.

  Мать, скорчившись на кровати, выглядела не лучше испуганного тушканчика, пересидевшего в норке нападение хищника. Рядом, на животе, широко раскидав длинные руки и ноги, возлежал полюбовник. Из-под левой лопатки его дерзко торчала рукоятка ножа. Крови на постели почти не было. Лишь несколько багряных маслянистых капель окрасили сомнительную белизну простыни.

  Когда мать подняла глаза, они были полны того дикого ужаса, что таится в глазах потерявшегося ребёнка.

   – Он мертв, – выдохнула она.

  Прежде, чем я успела ответить, раскатистым басом ударило по стенам, вдребезги разбивая тишину:

  – Кло*йс! Эй, Кло*йс? Хватит ужмо развлекаться! Слышь? Хоть девка и отменная, нам все равно пора двигать отседава. Слышь, чё гуторю-то? Али нет?

  Сначала я увидела ноги, огромные, не по погоде обутые в меховые унты. Потом, подняв голову, встретилась взглядом с разъяренным троллем. Нет, то, что тролли, в отличие от дроу, есть не более чем выдумка суеверных горцев, я знаю. Но мужик с широченными плечами, по которым вольготно раскидалась окладистая неухоженная борода, с толстой бычьей шеей и выпученными, навыкате, глазами, походил на тролля до невероятности.

  Тролль замер, исподлобья оглядывая открывшуюся панораму.

   – Кло*йс?! – в низком трубном голосе проскользнули неуверенные нотки. – Ты – это ...ты чего?

  Шагнув к кровати, мужик коротким, заскорузлым пальцем надавил на сонную артерию покойника, переставшую трепыхаться несколько часов назад.

   – Он чьёй-то не дышит, – обвиняющим тоном протянул мужик. – Эй, ты! – повернулся он к матери. – Почему мой спутник мертв, а?! Чё молчишь-то?! Отвечай, когда с тобой гуторят!

  Мужик, схватив мать за плечи, сорвал её с кровати. Силища в нем была богатырская. По мелочам не растраченная.

   – Ты убила его? Не отпирайся! Хотела, сволочь, чужим добром поживиться? Сейчас ты у меня узнаешь, как честного человека обирать!

  – Ты с ума сошел! – пыталась урезонить его мать. – К чему мне его смерть?

  Но возражения только распаляли 'благородного мстителя' Ухватив за волосы, он приложил мать головой о стену. Коротко охнув, та повалилась на пол. Из носа у неё тоненькой алой струйкой потекла кровь.

  Продолжая пылать праведным гневом, 'пострадавший' пару раз пнул женщину, мелькая толстыми ляжками.

  Когда на пороге возникли две довольно упитанные рожи, я, по наивности, подумала, что они вступятся за нас. Но 'рожи' предпочли присоединиться к троллю. Держать сторону слабого редко выгодно, а частенько – и не безопасно.

  – А ну-ка, ребята, держите-ка шлюху покрепче! – скомандовал 'медведь'. – Я её сейчас проучу. Задам перца! А ну, отвечай, красавица, да без утайки, какого демона ты укокошила своего мужика?

  Продолжая гоготать, подлец задирал подол ночной рубашки на женщине, не обращая внимания на её отчаянные попытки освободиться.

   – Да кто ты такой, чтобы меня допрашивать? – никогда не отличавшаяся кротким нравом, запальчиво выкрикнула мать. – Отвечу Дознавателю. А ты – ступай к Слепому Ткачу!

  – Дерзить надумала?!

   'Тролль' ухватив родимую за шею, свёл толстые пальцы вместе.

   – Ты что о себе возомнила, маговская подстилка? – злобно встряхнул он её, продолжая душить.

  Мать хрипела, повиснув в его руках, тщетно пытаясь разжать безжалостную хватку.

  Напуганная и возмущенная, я, наплевав на запреты, применила Силу. Ту самую, что строго-настрого наказывалось таить и прятать. Рой оранжевых искр полетел в мучителей. Магические угольки опалили косматые бороды, кустистые брови, оголяя шишковатые затылки, негуманно лишая вшей законного местожительства.

  Распространяя вокруг запах жженой пакли, мужики понеслись по коридору, грузно шлепая ножищами в уродливых сапогах, сопровождая бег диким завыванием:

   – Люди!!! Ведьма!!! Ведьма!!! Пламя для ведьмы!!!

  Мать, жадно хватая ром воздух, держалась обеими руками за распухающее на глазах горло.

  Я испуганно к ней припала.

  – Ничего, Оди. Ничего, – пыталась успокоить она меня. – Что же ты натворила, девочка моя? Я же тебя столько раз предупреждала...!

   – Но что мне было делать?! – заломила я руки.

   – Ведьма!!! Ведьма!!! Пламя для ведьмы!!! – ревела собирающаяся под окнами толпа.

  Взгляд матери сделался затравленным, почти безумным:

  – Оди, вставай! Вставай же! Мы должны бежать.

  Бежать было не куда.

  Разъяренная, разгоряченная свора ворвалась в комнату. В считанные секунды нас скрутили в два свертка, и с гиканьем вытащили на улицу. Не обращая внимания на мольбы и просьбы, привязали к столбу.

  'Ведьме – пламя! Ведьме – пламя! Ведьме – пламя!' – неслось со всех сторон.

  Жутко расширялись рты, щелкали зубы.

  – Ведьме – пламя!

  – Нет!!! – завизжала я, забившись в истерике, пытаясь выскользнуть из-под удерживающих меня пут. – Не хочу умирать!!! Не хочу!!!

  В щеку ударило тухлое яйцо. Разбившись, противной кашей поползло по коже. Потом ещё одно. И ещё.

  В ушах звенел смех.

  – Не надо! Не надо, пожалуйста, – стонала я, не в силах увернуться от метких ударов.

  Сквозь слезы, размывающие очертания предметов, я видела, как чьи-то руки разбрасывают вязанки хвороста у наших с матерью ног.

  – Смочи, – советовали безымянные голоса. – А то проклятые прислужницы Слепого Ткача не помучаются, как следует! Быстро сдохнут. Никакой потехи.

   – Пощадите хоть ребенка! – кричала мать.

  – Она – ведьма! – прошамкала в ответ старуха, куда больше нас смахивающая на упомянутое создание. – Ведьма!

  Я до сих пор помню, как открывался её беззубый черный рот. Он возвращается ко мне в кошмарах снова и снова:

   – Гори огнем!

  К раскиданному хворосту полетели факелы.

  Я не могла поверить, что это конец. Сердце билось, душа – надеялась. Тело, молодое, полное сил, не желало сдаваться. Оно хотело жить. Безумно хотело.

  Но когда дым накрыл нас едким, ядовитым, густым облаком, я поняла: никто не пощадит; никто не спасет. Мы умрем. Лютой, жуткой, мучительной смертью. Животный ужас вытеснил все: любовь, чувство собственного достоинства, милосердие, веру в богов и в посмертье. Крик смертельно раненого зверя устремился в небо.

  Огонь взлетел, обретая полную силу. Мир скрутился, съежился, словно конфетный фантик, многоцветный и пустой.

  Осталась боль.

  Огненные ручьи текли и плясали, прорываясь в легкие, сплавляя кожу, мышцы, сухожилия. Меня разрывало на части, в каждую разорванную клеточку впивались тысячи жадных плотоядных зубов.

  Я больше не боялась смерти. Из пучины страданий она виделась единственным спасением. Я звала смерть, как избавительницу.

  ***

  Первым, что я увидела, придя в себя, было обугленное тело моей несчастной матери. На лоснящемся, совершенно лысом, будто наполированном черепе лишь кое-где пружинками топорщились редкие волоски – жалкие останки прекрасных, густых кос, – предмет зависти многочисленных соперниц. Почерневшие глазницы сочились сукровицей.

  В воздухе медленно оседали сажа и пепел.

  Пока я поднималась на ноги, люди в немом ужасе наблюдали за этим простым действием. 'Ведьм' жгли часто. Куда реже им удавалось пережить смерть.

  Ярость, – белая и праведная, всепожирающая, – обернулась огнем. Он послушно пошел к рукам, словно выдрессированный пес к хозяину. Обращенное в бичи пламя, полетело, врезалось в тела недавних палачей, заставляя их обугливаться, скукоживаться и таять под воздействием немыслимо высоких температур.

  Один за другим люди исчезали, рассыпались черным пеплом, кружащимся в воздухе.

  Струи-бичи взлетали и били до тех пор, пока не осталось ничего, кроме выжженной земли да высокого равнодушного неба.

  Глава 2

  Улочки Бэртон-Рив

  Из небытия меня выдернуло знание о том, что кто-то находится рядом.

  Я села, с недоумением оглядываясь вокруг. Тяжелое небо, готовое разродиться дождем, ни о чем не говорило. Как я оказалась на черном обожженном пустыре; кто я – не удавалось вспомнить. Ветер тоскливо гремел цепями на столбе. Большая черная ворона, прогуливающаяся на тонких ножках, заметив подозрительные, с её точки зрения, движения, вспомнила, что она, как-никак, птица, возмущенно махнула косыми крыльями и улетела, оставляя меня в одиночестве.

   Кое-как доплетясь до кирпичной коробки дома, я толкнула дверь. Взгляд выхватил из липкой темноты шаткую лестницу, убегающую вверх, скалящуюся многочисленными острыми ступеньками.

  Навстречу поднялся ужасный смрад. Стараясь не обращать на него внимания, преодолевая подкатывающую к горлу тошноту, я поднялась по лестнице с облезлыми перилами на второй этаж, на верхних ступенях столкнулась с худеньким щуплым подростком.

  Парень, выхватив нож, направил его в мою сторону и замер, как гончая перед прыжком, приготовившись отразить возможное нападение. Острие лезвия слегка вздрагивало, скорее пугливо, чем кровожадно.

  – Девочка, ты кто? – напряженным шепотом спросил он.

  Я молчала, не зная, что ответить.

  – Хоть голос подала бы, – проворчал паренек, – а то не знаешь, взаправду ли живая? Или мертвяк?

  – Живая, – сорвалось с моих губ

  Впрочем, не очень уверенно.

  Мальчишка медленно опустил руку, не отводя настороженного взгляда:

   – А почему ты в таком виде? Прикройся, – бросил он через плечо, отворачиваясь.

  Пока я пыталась найти одежду, парень болтал и болтал, не умолкая:

  – Ты как сюда попала-то? Я тут добрый час околачиваюсь. Пока вот не встретил ни одной живой души. Все словно повымерли. Ерунда бесовская! Точно говорю – бесовщина! Посуди сама: всего один труп, в комнате напротив. А спиной чувствуешь целый легион духов. А уж смердит!– мальчишка наморщил нос. – Нужно поскорее отсюда тикать. В таких местах, как это, нельзя оставаться после захода солнца...

  Сгущающиеся сумерки обостряли предчувствие опасности, заставляли ускорять шаг.

  Мы довольно быстро прошли через поле. Обогнув чахлый, грозивший превратиться в сухостойник, перелесок, миновали черту отделяющую пригород от городской окраины.

  На улице не светилось ни огонька. Насупившиеся двух-трех этажные здания, налепленные одно на другое, с окнами, наглухо закрытыми ставнями, напоминали ратное воинство в полных доспехах с опущенным забралом.

  Свернув с прямой, как стрела, улицы, мы подошли к задыхающейся речушке, походившей на сточную канаву. В воздухе держались тяжелые миазмы прорванной канализации. Мосток, перекинутый с берега на берег, когда-то тонкий и ажурный, состарился и истончился.

  – Зачем нам сюда? – осведомилась я, недовольно рассматривая кожуру с какого-то экзотического фрукта, плывущую по гнилостным стоячим водам.

  – Хочу утопить в нечистотах одну надоедливую девчонку, – огрызнулся паренек.

  – Хоть накормил бы, что ли, перед смертью, – буркнула я, усаживаясь на каменную ступеньку лестницы, спускающейся к затхлой, грязновато-зелёной воде.

  Мальчишка присел рядом, достал откуда-то из кармана корку хлеба и великодушно протянул мне. Я её быстренько проглотила, игнорируя неаппетитные канализационные запахи.

   – Кого же ты всё-таки ждешь? – не то, чтобы мне было особенно интересно, но я хотела поддержать беседу.

   – Одного парня. Он работает на страшно крутого мэйра.

   – И что в нём такого особенно крутого, чего нет у других?

   – Не с малявками это обсуждать! – моё молчание чем-то его не устроило, и парень продолжал. – Те, кто работает на него, тоже жутко крутые. И денежки у них всегда водятся не маленькие. Вот я и хочу стать одним из них. Только иногда мне кажется, – понизил голос мой случайный спутник, – что напрасно я во все это влез.

  От усталости сильно клонило в сон. Мне казалось, я всего на мгновение прикрыла глаза.

  Последнее, за что пытался зацепиться ускользающий в сновидение разум, было журчание воды, весело струящейся по камешкам.

  Вода журчала по-прежнему, когда я проснулась.

  Ночь успела опуститься на город. Она обещала быть безлунной. Тучи покрыли небо, не давая возможности ни одной из трех лун пробиться сквозь толстое одеяло низких облаков. Полыхали далекие зарницы. Ветер набирал мощь и скорость.

  Придерживаясь рукой за каменную кладку стены, я по инерции сделала несколько шагов вниз.

  Ступени за долгие годы существования успели сильно осклизнуть, не удержав равновесия на влажной плесневой шубе я, пролетев несколько ступенек, с головой ушла в черную, ледяную, затхлую воду.

  Благодарение Двуликим, канава оказалась не глубокой. Немного побарахтавшись, мне удалось нащупать дно. Отплевываясь, я пошарила руками, в надежде отыскать опору, но вместо твердого камня, руки наткнулись на мягкое тело утопленника. Перевернув его, я узнала в трупе моего недавнего словоохотливого щедрого спутника.

  Кажется, одному 'жутко крутому мэйру' он пришелся не по вкусу.

  Больше ни о чем подумать я не успела. Стальные пальцы сомкнулись на горле и принялись беспощадно душить. Тело сделалось непослушным, будто сотканным из ваты; перед глазами поплыли алые круги. Не давая прийти в себя, невидимый душегуб начал утягивать меня под воду. Липкая жижа хлынула в глаза, ноздри, в горло.

  Как я теперь понимаю, выброс магии был спонтанным, но смертоносным. Я выжгла этой твари мозги.

  Но тогда я не смогла понять, почему вдруг убийцы разжал пальцы, просто жадно пользовалась возможностью дышать. Несостоявшийся убийца медленно-медленно, словно мы стояли в забытой топи, погружался в жижу.

  Ветер крепчал, насквозь пронизывая промокшее тело острыми иголками. Занятая борьбой за жизнь, я пропустила тот момент, когда небеса начали щедро изливать сверху вниз настоящий водопад.

  Трясясь от холода, достигающего последней косточки в коченеющем теле, не сохранившем ни капельки тепла, я пыталась укрыться от низвергающихся потоков. Раздумывать долго не оставалось сил, да и освобожденный от воспоминаний мозг плохо ориентировался в понятиях 'правильно – неправильно'. Решив проникнуть в первый же попавшийся дом, я пробила в двери брешь, в которую худенькое тело просочилось без труда.

  На своё счастье, хозяев в доме не оказалось, иначе у них могли быть большие неприятности в связи с моей маленькой персоной. Но дома без хозяев имеют один маленький недостаток – они холодные и неуютные. По коридорам гуляли сквозняки, зато в комнатах, благодаря толстым стенам, маленьким окнам, а также сравнительно небольшим размерам, было намного теплее.

  Забравшись под одеяло, удалось согреться и неплохо выспаться, несмотря на мучившие кошмары.

  Мне снились птицы, большие и черные, их черно-сизое оперенье отливало холодной сталью. То, как безмолвно они летали, – совсем низко над землей, – вызывало отвращение. Взмах рукой, и стая полыхнула большим костром, закрывшим небеса. Зрелище скукоживающегося, как прогорающая бумага, неба, ужасало.

  Холодная комната враждебно прислушивалась к сдавленным рыданиям. Неужели это плакала я?

  Гроза прошла.

  Поднявшись, я пустилась гулять по насупившему, недовольному присутствием чужака, дому. Голод безошибочно вывел меня на кухню. Отыскав в кладовой парочку головок лука, сыр и затвердевшую булку, кое-как затравила червячка. Пройдя черед коридор в другую часть помещения, я зачарованно замерла на пороге.

  Потому что оказалась в магазине с одеждой. Перед большим, сверкающим в рассветных сумерках, стеклом, манерничал красавец-манекен, в темном костюме, блестящем черном плаще и шляпе с высокой тульей, с элегантной тросточкой в руках. За манекеном-мужчиной жеманно пряталась тоненькая девичья фигурка, запакованная в платье на кринолине, окружившим искусственную талию фестонами белой ткани, натянутой на обруча. Повсюду в комнате красовались наряды различных цветов, фасонов, на любой случай жизни, для любого времени года и суток. Платья домашние, платья для прогулок, платья бальные, костюмы для верховой езды, пальто, плащи, подбитые дорогими мехами, а так же мехами попроще и подешевле. Пеньюары, юбки, сорочки, манто, боа – целые горы прелестных тряпок.

  Со всех сторон комнату охраняли высокие зеркала. Гладкая поверхность отражала стройные аккуратные ряды с вешалками, манекены, тени светильников, столы, лавки, стулья.

  Сойдясь с двойником поближе, я с любопытством рассмотрела саму себя. При росте в пять футов, судя по всему, вес мой никак не мог превышать девяноста девяти фунтов. Округлые ягодицы мягко перетекали в тонкую талию. Не пышная, но упругая грудь выглядела аккуратной. Округлые плечи удерживали длинную гибкую шею. Силуэт фигуры очертанием напоминал маленькую скрипку.

  Лицо с первого взгляда производило впечатление кукольной приторности: прямой носик, мягкие губки, белая гладкая кожа, округлый подбородок в ямочках. Из образа жеманной красавицы выбивались глаза: черные, матовые, без блеска, они напоминали два омута, в которых пряталось нечто злое и сильное, в любой момент готовое вырваться на свободу.

  Пройдясь пару раз туда и сюда, я остановилась у платья из набивного ситца, с рукавчиками-фонариками и рюшами на груди, с юбкой в пол. Такое вполне под стать дочке горожанина, не слишком богатого, не слишком бедного. Обыкновенного. Поверх платья пришлось набросить плащ с широким капюшоном, отороченным мехом неизвестного пушистого четвероногого зверька.

  Переодевшись, я вновь подошла к зеркалу. Из его глубины на меня смотрело сразу два облика: ребёнок и женщина. Обе маленькие и хрупкие, с точенными мелкими чертами лица, с белой мраморной кожей, как у всех рыжих, но без единой веснушки. С темно-огненной массой мелких длинных кудряшек, что словно рамка подчеркивали белизну кожи, с неожиданно черными, изогнутыми, как у куклы, ресницами.

  Звук приближающихся шагов заставил вздрогнуть.

  – Кто здесь? – донесся раздраженный голос.

  В неровном утреннем свете выплывшая из сумерек женщина выглядела бледной и сердитой.

  – Что ты здесь делаешь? – сдвинула она брови.

  Что, интересно, следовало ответить: 'Ворую ваши платья?'.

  Я пожала плечами:

  – Ходить нагой не принято. Извините, решила у вас позаимствовать кое-что из одежды. У вас её так много.

  – Да что ты говоришь? Подумать только! Откуда взялась такая милая непосредственность в наш довольно посредственный век? А ну, снимай с себя одежду, нахалка. Немедленно снимай!

  – Не стану, – отодвинулась я от неё на всякий случай.

  – Просто слов нет! – всплеснула женщина руками. – Да я сейчас Дознавателей позову! Нет, ну виданное ли дело? Я тебя застукала за воровством, готова по доброте душевной отпустить, – понимаешь? Так что пошевеливайся, пока я добрая.

  – Маэра, если я сниму одежду, то все равно попаду к Дознавателям. Предпочитаю сделать это одетой.

   Игнорируя её намерения задохнуться от возмущения, я направилась к выходу.

   – Всего доброго.

  Мне не препятствовали, – возможно, у хозяйки дома оказалась хорошо развита интуиция.

  С рассветом улицы наполнились множеством звенящих голосов. По мощеным улочкам стучали деревянные обода колес, острые женские каблучки, тяжелые мужские трости. Пищали многочисленные детские голоса; хрипло лаяли собаки.

  Даже деревья, явственнее шуршали едва тронутыми осенней кистью золотыми кронами.

  Кое-где ещё продолжали клубиться клочки разошедшегося к полудню тумана. Впрочем, они ни сколько не мешали наслаждаться видом. На высокой набережной реки Рив удобные скамейки, украшенные резными поручнями, приглашали присесть, отдохнуть, понаблюдать за неспешным, размеренным течением вод. Часть города виднелась отсюда, как на ладони: умытая яростной ночной грозой, окутанная не до конца ушедшими снами.

  Ещё немного поплутав, удалось выйти на торговые ряды, где бойкие торговки вывешивали товар в надежде завлечь привередливого покупателя. Толстые кровяные, копченные, сыроваренные колбасы, душистые головки сыра, ароматные крендельки, толстые сладкие пирожки с золотистой корочкой! Чувство голода, вызванное отрадной для взора картиной, пересиливало и гордость, и застенчивость.

  Потоптавшись немного у порога булочной, я вошла. Пожелав доброго утра толстухе за стойкой, спросила, не будет ли та так любезна? Не окажет ли милости? Не угостит ли булочкой?

  – Если я стану угощать бесплатно, то разорюсь, – бездушно отрезала торговка.

   Окинув беглым взглядом, добавила:

  – Здесь не подают милостыни.

  Отвернувшись, поставила точку в разговоре.

  Много позже, приходилось тихонько раскаиваться в той, самой первой, расправе, свершенной в голодной горячке. Но угрызениям совести, следует признать, всегда не хватало глубины.

  Собрав булочки в подвернувшийся под руку пакет, я покинула место преступления, вернулась на Набережную и с удовольствием подкрепилась. Недоеденные кондитерские трофеи, превратив в крошки, оставила в кормушках птицам. Благодарные пичуги, совсем не похожие на монстров из страшных снов, радостно чирикали.

  Почти против воли ноги сами повлекли назад, к булочной. Оказалось, что у распахнутых дверей уже стояли люди. Судя по форме, Дознаватели.

  Всеобщее внимание привлекал красивый светловолосый мужчина в пижонских кожаных штанах и черной рубахе, застегнутой совершенно непонятным образом (ни пуговиц, ни крючков, ни шнуровок на неё не было: какие-то непонятные металлические штыри да шарики). Глаза, яркие до неприятного, – до дрожи в коленках, до мурашек на руках, – выдавали в мужчине аристократа-мага. У простых людей такой синевы во взоре не встретишь.

  Как и многие другие, я, не отрываясь, смотрела на него, пока из булочной не вынырнул лысый коротышка с пухлым подбородком, маленькими ручками и проницательными глазками-буравчиками, старательно прячущимися за толстыми, как у ребенка, щеками и толстым мясистым носом:

   – Комсор, они не ошиблись, дерьмо как раз по нашей части, – громогласно оповестил коротышка улицу. – Магия! – вырви мне упырь селезенки, плюнь ядовитая грыза в глаза.

   Хрустнув упаковкой, он отработанным движением забросил в рот жевательную пастилку.

   – И чё теперь делать? Носиться с этой мелюзгой?

   – Раз по нашей части, значит, будем носиться, – пожал его начальник широкими плечами. – Здесь ничего не поделаешь.

   – И кого посетила мысль применять Синее Пламя, чтобы пришить какую-то невзрачную простолюдинку, а? Это ж магия такого уровня, что ого-го! А тут Синем Пламенем – простую бабищу! Нет, ну это как по муравью бомбой фигарить. На хрена, – спрашиваю?

  Блондин, видимо почувствовав мой пристальный взгляд, повернулся и подмигнул мне. Довольно игриво, кстати.

  Отвернувшись, я поспешила уйти.

  Осенью дни прекрасны, но коротки. Вскоре бегущие по небу облака, поначалу лишь прикрывающие солнечное сияние, сгруппировались в тучу, и погасили его. Поднимающийся ветер лениво играл успевшей высохнуть под полуденными лучами солнца, листвой.

  Улицы быстро пустели.

  Очередное место, куда занесли меня ноги, выглядело не презентабельно, хотя назвать его некрасивым не поворачивался язык. Элегантные фронтоны домов венчали либо остроконечные шпили, либо объемные, выпуклые купола, щедро покрытые сусальным золотом и ляпис-лазурью. Сверкающие разноцветные стекла отбрасывали на плиты, покрывшие землю, радужные блики.

  Ещё не до конца стемнело, но фонари и рекламные щиты переливаясь огнями. Изображения девиц с высоко поднятой грудью, смазливых юнцов с раскрашенными лицами и в мокрых рубахах, липнущих к телу, призывно глядели со всех сторон. На улицах царила особая красота. Красота утонченного, болезненно-рафинированного разврата. Красота извращенная, в равных пропорциях вызывающая любопытство и омерзение: огни, мрамор, тела в шёлке одежд, нагота в блеске драгоценностей. Каскад волос, искусно заплетенных и причудливо распущенных; магия округлых грудей и широких плеч; музыка, смех, стоны наслаждения, крики экстаза. Настежь распахнутые, зовущие двери.

  На другом конце узкой улицы появился экипаж. Прогромыхал и остановился прямо напротив меня, плавно покачиваясь на новых рессорах. Дверца распахнулась бесшумно.

   – Вы свободны, маэра? – проворковал слишком высокий для мужчины, голос. – Могу я предложить вам составить мне компанию?

  Идти мне всё равно было некуда, поэтому я без колебаний нырнула в нутро лакированной черной кареты, усаживаясь напротив любезного господина.

  Дверца так же беззвучно закрылась, стоило оказаться внутри деревянного передвигающегося ларчика, приятно пахнущего свежим лаком.

  Мужчина кончиком трости бесцеремонно отбросил с моего лица капюшон.

   – Ты мне нравишься, – довольно мурлыкнул он. – И возраст вполне подходящий. Не часто встретишь на улочках такой юный лакомый кусочек. На кого работаешь?

  Боясь ляпнуть что-нибудь не то, я предпочла хранить молчание.

   – Сколько?

  Недоумение, крупными буквами написанное на моем лице, видимо, его допекло:

  – Сколько берёшь за свои услуги? – рявкнул он.

  – Мне нравится перстень, – кивнула я на длинные, гибкие пальцы, украшенные массивным перстнем с изором.

   – Не смеши! Ты и четверти его цены не стоишь...

  Я приподняла брови, не зная, что делать дальше. Честно говоря, кататься мне уже надоело, и собеседник попался суетливый и неприятный.

  – Ты крайне утомительна, – манерно вздохнул мужчина.

  Прекратив разглядывать ногти, он посмотрел в упор так, словно иголку в бабочку вгонял. Лицо до сего момента почти полностью скрывал высокий воротник, так что я только теперь увидела на глазах 'клиента' стеклышки очков, заключенные в тонкую сверкающую оправу.

  – Как тебя зовут? – спросил он.

  В ответ получил молчание.

   – Я спросил, – с нажимом повторим 'клиент', – как твое имя?

  Он мог бы кричать и громче, это ничего бы не изменило. Я не могла бы назвать ему собственное имя, даже если бы захотела – я его попросту не помнила.

   – Я предпочту выйти. Остановите карету, – проговорила я.

  – Сядь!

  Карета остановилась.

   Мужчина не пытался выказать хорошее воспитание, достойное его высокого положения, спрыгнув на земле, даже руки мне не протянул. Выбираться из экипажа пришлось самостоятельно.

  Грубо схватив за руку, меня без церемоний перетащили через порог какого-то дома.

  Щелкнув огнивом, мужчина зажег свечи в канделябре. Свет храбро попытался побороть темноту, но был обречен на поражение, лишь умножая количество теней. Звуки шагов гулко отзывались эхом от холодных стен и высоких потолков.

  – Выпьем? – предложили мне с улыбкой, показавшейся мне гаденькой.

  Я отказалась.

   – Что ж, – ухмыльнулся он, пожимая плечами, – если прелюдию ты считаешь излишней, я не прочь перейти к главному...

   – Пустите! – попробовала я отбиться, но не преуспела.

  Пока магия во мне дремала, шансов против здоровенного мужика у четырнадцатилетнего подростка было не много.

  Язык, скользким угрем устремился в рот, мокрые холодные губы напомнили отощавших за зиму жаб. Я никуда не могла укрыться от рук, костлявых и липких, жадно шаривших по ногам. Ничего, кроме отвращения, не испытывая, я вырывалась изо всех сил. Упиралась руками в плечи, широкие и твердые; брыкалась, как взбесившийся жеребёнок; изворачивалась, кусалась. Когда все оказалось бесполезным, использовала классический женский прием: ударила коленом в пах. Возможно, будь я женщиной, оно и сработало бы. Но, учитывая разницу веса и роста, противнику удар был, как слону – комариный укус.

  Встав надо мной на четвереньки, мужик спустил штаны. Дыбящийся, бледно-розовый, влажный, покрытый вздутыми венами, член, показался мерзким и уродливым.

   – Хватит таращиться, – глумливо улыбнулся он мне в лицо. – Давай, отрабатывай заказанный перстень.

   Я замотала головой:

   – Нет.

  – Хватит последнюю девственницу корчить! Бери в рот...

  Я поняла, что сейчас умру. Скончаюсь от гадливости:

  – Лучше засунь его себе в задницу!

  Мужик с силой прижал мое лицо к восставшему 'жезлу', разом отсекая ненужные ему прения. По щеке скользнула влага, липкая, горячая. У меня не оставалось выбора. Я поняла, что должна это сделать. И – сделала.

  Сжала зубы на единственном достоинстве, бывшем у этого человека.

  Крик боли вперемешку с возмущением резанул по ушам.

  Воспользовавшись тем, что меня больше не удерживают, я бросилась в ближайшую дверь. На мою беду, она оказалась внутренней. В маленьком коридорчике пряталась тонкая винтовая лестница. Не раздумывая дважды, подхватив разорванные, волочившиеся по полу, юбки, я начала подниматься. Улыбнулось миновать несколько пролетов, до того, пока руки преследователя кольцом не сомкнулись на талии.

  – Сука!!! – задышал он над ухом.

  Резко откинув голову, затылком ударила гаду по зубам. Он отпрянул. Дужка очков треснула, по стеклам потянулась тонкая паутинка трещин.

  Уж не знаю, как сама, но противник выглядел жутко и смешно: без штанов, с волосатыми ногами, весь в кровоподтеках, с безумно вытаращенными глазами, со свалившимися очками... прозвеневший в тишине смех для меня самой стал неожиданностью.