Текст книги "Для тебя я восстану из пепла (СИ)"

Автор книги: Екатерина Дибривская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

13. Лада

– Всё готово, – оповещаю я Аркадия Степановича и Марину.

– Хорошо, – коротко кивает мужчина. – Чай? Кофе?

– Не стоит беспокойства, я сама заварю, – вежливо отвечаю ему. Марина как-то незаметно подхватывает кружку и исчезает, плотно прикрывая дверь.

Я вздыхаю. Что ж, полагаю, разборок не избежать? Иначе зачем начальник попросил оставить нас наедине, правильно? В то, что Марина Сергеевна удалилась по собственной инициативе, верится с трудом.

Усиленно соображая, чего стоит говорить, а чего нет, и памятуя о том, сколько сделал для меня Минский, я наливаю чай и сажусь рядом с ним. Бимо ложится у моих ног, не позволяя впасть в панику: ни по поводу предстоящих признаний, ни по поводу туманных перспектив будущего.

– Кто вы такая? – прямо спрашивает начальник отряда. – Как давно к вам вернулась память, или…

– Или, – вздыхаю я. – Меня зовут Лада. Я прилетела в отпуск со своим мужем, и мы отправились гулять по туристической тропе, откуда я и сорвалась.

– Вас столкнул муж?

– Да. Мы… словом, начали выяснять отношения, и в какой-то момент он толкнул меня. Я полетела вниз. Я думала, что умерла, пока не пришла в себя в больнице и не узнала, что чудом отделалась легкими травмами.

– Почему вы сразу никому не рассказали, что с вами произошло? – мягко, по-отечески интересуется Минский.

“Потому что боялась снова потерять Глеба”, – проносится мысленно, но вслух я говорю совсем другое:

– Думаю, мне нужно было всё осмыслить, разобраться… Мне было страшно возвращаться в прежнюю жизнь и заниматься разборками с мужем. Тогда идея стать другим человеком показалась мне более удачной. Я была слаба, буквально, разбита, муж просто бросил меня умирать. Даже родная мать по каким-то причинам не искала меня. Это сложно объяснить, правда, но у меня не было никакого злого умысла.

– Мне очень жаль, что с вами такое произошло, – говорит Минский. – Я окажу вам всяческую поддержку и помощь, когда вы будете готовы к общению со следствием. Давыдов знает?

Я качаю головой. Признаваться в том, что мы были знакомы раньше, я не спешу. Очевидно, Глеб тоже скрыл этот факт от начальника, значит, мне не стоит подставлять его.

– Если бы не сегодняшнее происшествие, не думаю, что была бы готова раскрывать свою личность, – говорю тихо. – Но я не могу стоять в стороне, когда Глеб и другие парни в серьёзной опасности.

– Вам придётся рассказать ему всю правду. Глеб Денисович имеет право знать, коли уж у вас вспыхнули отношения… И мне бы хотелось, чтобы это сделали вы, в противном случае, боюсь, у меня не останется другого выхода, кроме как поведать ему о нашем разговоре.

– Я понимаю, – быстро говорю ему.

Слёзы облегчения срываются и торопливо сбегают по щекам. Начальник отряда не прогоняет меня из посёлка, не заставляет немедленно каяться правоохранительным органам, а даёт время прийти в себя и набраться решимости. Но разговора с Глебом избежать не удастся.

Не представляю, как он воспримет новость, что всё это время я прикидывалась обеспамятевшей. И ради чего? Ради того, чтобы остаться с ним рядом, ради того, чтобы попытаться наладить наши отношения, ради того, чтобы понять, что произошло в прошлом, понять причины, по которым он бросил меня тогда, ведь этот вопрос мучил и терзал меня все эти долгие десять лет.

Тогда

Меня трясло. Слёзы никак не желали останавливаться. Я всё плакала, плакала и плакала, сидя у палатки Глеба, судорожно сжимая пальцами подол сарафана, я ни на секунду не прекращала рыдать. К моменту, когда толпа во главе с Виктором появилась со стороны деревьев, мне казалось, я уже выплакала все слёзы.

Вглядываясь с усталые, серьёзные лица ребят, я пыталась понять, насколько всё ужасно. Увидев Веронику, я бросилась бежать к ней.

– Господи, я так испугалась! – причитала я, крепко прижимая её к себе.

– Ромашка идиот! Весь отдых обломал! Сам чуть не убился и других чуть не покалечил. Вместо сплава пришлось ждать помощи. Пока всех потом собрали – кто первый шёл, на несколько километров успели отплыть! Пока дотащили байдарки назад… Жуть, одним словом. Ты как знаешь, а я иду спать, сил совсем нет.

Я сочувственно погладила подругу по голове, и она побрела в сторону палатки.

В числе последних из-за деревьев появился Глеб, и моё сердце забилось так, словно останавливалось на время его отсутствия.

Мужчина двигался по прямой. Прямо ко мне. Покачал головой, недовольно поджав губы, при виде моего зарёванного лица, но мгновением позже притянул к себе, кутая в свои объятия от всего мира и любых невзгод. Я уткнулась лицом в центр широкой груди. Сердце мужчины билось глухо и часто, постепенно сердечный ритм успокаивался рядом со мной.

Мне хотелось навсегда остаться в таком положении, забраться к нему под кожу, полностью раствориться в нём. Эта ситуация, страх за него, до ужаса пугающая возможность реальной потери показали мне очень важную вещь: никогда не знаешь, что случится завтра или даже через несколько минут, поэтому нужно торопиться. Нельзя откладывать на потом самые важные вещи. Нельзя жизнь откладывать на потом.

Я посмотрела в его глаза и прошептала:

– Я готова. Я хочу разделить удовольствие с тобой.

***

После заката Глеб взял из палатки кое-какие вещи, и мы вернулись на поляну, на которой успели побывать с утра. Остаток дня он уговаривал меня не торопиться, мол, у нас впереди вся жизнь, но я не собиралась терять ни секунды из этой жизни.

Всю дорогу я жалась к мужчине, боясь оступиться и сорваться вниз. Тусклого света фонарика мне было слишком мало, и я надеялась, что сам Глеб гораздо лучше различает дорогу и окружающую нас местность.

Когда деревья расступились и мы вышли на полянку, Глеб сразу начал обустраивать любовное ложе: расстелил спальные мешки, накрыл их пледом, простынёй, бросил небольшую подушку и тёплое одеяло.

Я старалась не смотреть на его приготовления. Испытывая переживания о том, как всё пройдёт, я блуждала взглядом по темноте тёплой летней ночи.

Бесконечное звёздное небо над самой головой. Угадывались тёмные вершины гор. Остывающий воздух пах травами, тонкие цветочные нотки растворялись в густом тумане, который стелился по земле как взбитые сливки. Глеб взял меня на руки и аккуратно опустил в центр импровизированной постели. В прозрачных банках, расположенных по бокам, горели свечи, добавляя романтические штрихи к обстановке.

Горячие губы жалили, дурманили поцелуями, буквально сводили с ума, вызывали порочные желания, наполняли напряжением, возбуждением. Крепкие ладони скользнули под сарафан, обхватили ягодицы, несильно сжали, отчего низ живота свело судорогой.

Избавив меня от трусиков, Глеб помог стянуть через голову сарафанчик, и я осталась абсолютно обнаженной. Сидя под звёздным небом где-то на алтайских вершинах я больше совсем смущалась восхищенного, горящего от страсти мужского взгляда. И совсем не боялась первого раза.

А потому смело взялась за низ мужской футболки и начала стягивать её. Жадно касалась кубиков пресса, крепкой груди. Горячая, чуть влажноватая кожа скрипела под пальцами. Я взялась за пряжку ремня, и Глеб спросил, накрывая мои руки ладонями:

– Ты уверена? Точно хочешь этого?

– Точно, – улыбнулась я ему.

Мужчина быстро избавился от одежды. Разглядывая впервые так близко огромную напряжённую плоть, я чуть было не запаниковала: вот это должно каким-то образом поместиться во мне?! Но поцелуи и ласки Глеба быстро смели все сомнения. Оторвавшись от моих губ, он целовал мои шею, грудь, уделяя повышенное внимание соскам, пока вдруг не опустился ниже, широко разводя мои ноги в стороны.

От его взгляда, направленного прямо туда, я ощутила прилив жара. Он стремительно накрыл своим ртом изнывающую плоть, и я застонала, громко и несдержанно, смущаясь и стыдясь этих откровенных звуков, слетающих с моих губ откуда-то из самых потаённых уголков души. Но они заставляли Глеба целовать меня быстрее, жарче, нырять языком в тугой девственный вход, скользнуть туда пальцем, касаясь какой-то неведомой точки внутри, отчего удушливыми приливами волн ослепляющего удовольствия накатил оргазм.

Разомлевшая от пережитых ярких и волнующих эмоций, я почти не почувствовала ни страха, ни боли от медленного и осторожного проникновения. Боясь навредить мне, Глеб был предельно аккуратен и внимателен, считывал малейшие перемены в настроении, а не найдя признаков того, что я передумала продолжать, одним резким толчком завершил начатое, навсегда связывая нас вместе этим удивительным моментом.

Я была счастлива, любима, влюблена. Слёзы счастья торопливо сбегали по щекам, эмоции переполняли и захлестывали, сердце трепыхалось в груди, но всё это не могло перебить нежности во взгляде Глеба, когда он снова и снова скользил внутрь и наружу.

– Мы всегда будем вместе, – сказал он мне. – Такая любовь случается только однажды, и нам нельзя упускать её.

Мы лежали на поляне до самого рассвета. То молча разглядывали звёздное небо, то утопали в нежности объятий и сладости поцелуев, то перебрасывались тихими фразами и строили планы. И мне безумно хотелось остаться в этом месте навсегда.

Через пять дней мы сошли с поезда на перрон Казанского вокзала в Москве. Глеб крепко держал мою руку и тащил все наши вещи. Заприметив издалека водителя отца, я затормозила.

– Что такое? – непонимающе спросил Глеб.

– Дальше мне лучше пойти одной, – смущённо пробормотала я. – Наверное, всем будет спокойнее, если я сама расскажу родителям о нас, нежели водитель доложит об увиденном папе…

– Если тебе так будет спокойнее, – согласно кивнул Глеб. Я видела, что ему не нравится моё решение, но он не спорил.

Я быстро привстала на цыпочки и поцеловала его.

– Увидимся на днях?

– Будь моя воля – мы бы и не расставались, – усмехнулся он.

Я потянула за ручку сумки, и Глеб нехотя её отпустил. Сердце разрывалось от тоски, хотя мы стояли в полуметре друг от друга.

– Я люблю тебя, – шепнула, чувствуя, как глаза обжигает от слёз.

– А я тебя. Всё будет хорошо, Мармеладка, вот увидишь. – ответил Глеб. – У нас обязательно всё будет хорошо.

Я позвала Нику, и мы поспешили к водителю. И я даже не догадывалась, что больше никогда не увижу своего любимого.

***

Сейчас

В течение часа вертолёт снабжают необходимым оборудованием, и пара спасателей отправляется с пилотом на поиски.

Время застывает. В ожидании новостей я боюсь даже пошевелиться, прислушиваясь к редким сообщениям по радиосвязи. Обрывки фраз едва долетают из каморки связистов до комнаты, где сидим мы с Бимо и Аркадием Степановичем.

Несколько часов подряд круг за кругом безрезультатных полётов, когда им не удаётся обнаружить ни намёка на человеческое тепло. С каждым сообщением об отсутствии результатов очередного полёта над очередной зоной поисков во мне умирает вера и затухает надежда. От горя я не могу даже плакать, не могу дышать.

Глубокая ночь. Резкое падение температуры за окном, благодаря чему метель, наконец, успокаивается. Я поднимаюсь со стула и иду к выходу. Не могу, просто не могу больше слышать глухое подтверждение, что моя жизнь разбита. Снова. С одной лишь поправкой: больше у меня точно не будет второго шанса.

– Лада, вы куда? – спрашивает Минский в спину, но я не отвечаю. Выхожу в коридор, дохожу до двери, даже не заботясь о том, пошёл ли со мной Бимо. Я умираю. Чувствую, как всё внутри звенит от боли. Я становлюсь пустой. Нет больше ничего, только опустошающая боль, которую невозможно вынести.

Берусь за ручку и слышу треск рации в радиорубке.

– Нашли! – хрипит потрескивающий голос. – Судя по тепловому излучению, человек десять. Скорее всего, тут какой-то вход в пещеру, они укрылись, но его завалило при сходе лавины. Сейчас скину координаты. Мы начинаем спасательные работы, а вертолёт вылетает за подмогой.

Я обрушиваюсь на колени, начиная плакать от облегчения. Снова и снова повторяю нехитрую молитву, чтобы там, среди этих людей, за которых я, конечно, тоже очень рада, находился Глеб, целый и невредимый, но главное, безусловно, живой.

Бимка жалобно жмётся ко мне, и я обнимаю пса. Не знаю, кто из нас кого утешает, но мы сидим так, пока я не успокаиваюсь.

Наконец понимаю, что нужно сходить до дома, как минимум, накормить пса. Это у меня кусок в горло не лезет, а он, уверена, давно оголодал. Поэтому я зову его на улицу, и мы пересекаем посёлок.

Накормив Бимо, я беру запас корма с собой, и мы возвращаемся в штаб. Ещё несколько часов, практически до самого рассвета, я сижу и не могу сомкнуть глаз, хотя Бимо посапывает в соседнем кресле. Периодические отчёты спасателей теперь воспринимаются иначе: я жду, когда они доберутся до людей, чтобы узнать, что с Глебом всё в порядке.

– База, это Меркулов, как слышно? Приём. – разносится по коридору, и голос Марины торопливо отвечает:

– Меркулов, это база. Что у вас? Приём.

– Мы внутри. – отвечает спасатель. Я поднимаюсь и быстро иду до кабинета связистов. – Один тяжелый, предположительно, перелом позвоночника плюс обморожение конечностей. Накрыло лавиной, долго доставали изнутри. Остальные пострадали незначительно.

– Спасатели второй смены там? – с тревогой спрашивает Марина.

– А где же им быть, – усмехается Глеб, очевидно, перехватывая у коллеги рацию. – Марин, у вас там всё нормально?

Женщина манит меня пальцем, кивая на микрофон, и нажимает на кнопку.

– Думается, ты сейчас, Давыдов, хочешь вовсе не со мной поговорить! – по-доброму усмехается она.

Чувствуя, как слёзы струятся по лицу, я быстро произношу:

– Глеб, слава Богу, ты жив! Я так боялась за тебя…

– Со мной всё в порядке, честно. – быстро заверяет он. – И я всё ещё собираюсь сводить тебя на свидание. Ты в норме?

Я смеюсь и плачу:

– Да со мной-то что будет? Просто перепугалась до ужаса! – судорожно выдыхаю. Весь ужас ожидания в прошлом! Он в порядке! – Я очень жду тебя, Глеб. Вернись ко мне, пожалуйста.

– Скоро буду, – обещает он, и связь обрывается.

Я обессиленно сажусь на корточки, упираясь руками в стол. Утыкаюсь в них лицом и плачу. От пережитого стресса, от облегчения, что Глеб не пострадал, от страха перед грядущим откровенным разговором.

Марина сочувственно вздыхает, приносит стакан воды и пузырёк маленьких таблеток. Ободряюще сжимает моё плечо:

– На вот, выпей. Это пустырник, поможет немного успокоиться. – Она кладёт на мою ладонь две таблетки, и я тут же заглатываю их, запивая большим глотком воды. – Нелегко жить со спасателем, я прекрасно это знаю. У меня муж здесь погиб, никто из них, к огромному сожалению, не застрахован от происшествий во время поисково-спасательных операций. Нам остаётся либо просто принять это, либо бежать из таких отношений, как от огня.

– Так разве ж сбежишь, если любишь? – горько всхлипываю я. Вопрос ненадолго повисает в воздухе, пока Марина тихо не отвечает:

– Нет, конечно. Я не сбежала, и ты не сбежишь. Молись и верь, что твой мужчина после каждой вылазки будет возвращаться живой.

– Хорошо. Буду, – киваю я.

– Вот и умница, – улыбается она. – Давыдову повезло встретить тебя. Ты не держи на меня зла, ладно? Боязно мне за мужика было: что память к тебе вернётся и ты бросишь его тут одного страдать. Он и так семью потерял, и я просто не хотела, чтобы ты окончательно добила его.

– Я бы никогда не смогла поступить так с Глебом. Я… Я правда его люблю.

– Вот и чудно! – заключает она. – Пойдём тогда чай пить?

Я с улыбкой киваю этой женщине. Лучшими подругами мы, конечно, не станем, но почему-то я уверена, что больше Марина не станет сыпать в мою сторону едкими замечаниями. Отряд спасателей словно единая семья, а родственников, как известно, не выбирают. Общее горе и страх за близких сближает. И сегодняшняя ночь, прошедшая в нервном ожидании, в какой-то степени сблизила нас.

На рассвете я зову Бимо домой и растапливаю печь. Готовлю сытный завтрак, чтобы встретить Глеба горячей едой в тёплом доме.

Мужчина заваливается в коридор, и я бросаюсь к нему. Мгновенно подхватив меня в объятия, он с лёгкостью отрывает меня от пола. Отыскивает губами мои губы. Целует так, словно ему это жизненно необходимо.

Я даже не сразу замечаю, насколько он продрог в сырой от снега одежде.

А заметив, хмурюсь и велю:

– Давай помогу раздеться.

Глеб с усмешкой принимает мою заботу. Я стягиваю слой за слоем пропитанной влагой одежды, пока полностью не обнажаю его. Бросаюсь к шкафу, беру стопку чистых пушистых полотенец, насухо растираю кожу до лёгкой красноты, всячески игнорируя восставшую мужскую плоть.

Но делать это совсем не просто, когда я, стремительно опускаясь на корточки, начинаю растирать ноги. Эрегированный на всю мощь член прямо перед моими глазами. Даже не покачивается, а стоит по стойке смирно.

Глеб столько раз ублажал меня своим ртом, что и не счесть. Я же никогда не делала для него ничего подобного.

Но сейчас мне хочется показать ему свои чувства, свою любовь, свою способность дарить и приумножать. Подобно тому, как он щедро одаривает меня ласками, мне хочется ответить ему взаимностью.

Поэтому я придвигаюсь ближе, обхватываю ладонью крепкий ствол, касаюсь горячей головки губами.

Глеб шумно выдыхает. Его ладонь ложится на мою макушку, пальцы утопают в волосах.

Вбирая в рот миллиметр за миллиметром его плоти, я испытываю небольшие опасения. Вдруг меня оттолкнёт его запах или вкус? Вдруг мне не понравится?

Но я не чувствую ни брезгливости, ни даже дискомфорта. Это Глеб. Я его люблю. Это самое правильное и естественное, что только может быть. От терпкого вкуса его кожи рот обильно наполняется слюной, и я ускоряюсь, шумно сглатывая. Член входит до самого горла, прежде чем я, втягивая щёки, словно создаю вакуум, плавно выпускаю его.

Глеб задаёт ритм, ненавязчиво, но всё же надавливая на мою голову, пыхтит и гортанно стонет от удовольствия, пока не предупреждает глухо, немного охрипшим голосом:

– Лада, я сейчас…

Я лишь успеваю коротко кивнуть, и рот наполняется горячим вязким семенем. Крупное тело мужчины дрожит и сотрясается от оргазма. Я выпускаю опадающий после разрядки орган, а в следующее мгновенье Глеб хватает меня за руки и быстро ставит перед собой, столь стремительно поднимая, что у меня кружится голова.

Не испытывая никакого смущения или брезгливости, он накрывает мои губы поцелуем.

“Он поймёт, – убеждаю я себя. – Не может не понять. Мы же любим друг друга!.. Мы обязательно со всем разберёмся.”

14. Лада

После завтрака я уговариваю Глеба пойти поспать, и он соглашается с одним лишь условием: если я лягу с ним. Чуть позже, когда Глеб засыпает крепким богатырским сном, а я начинаю дремать, на постель забирается Бимо и ложится между нашими ногами.

Я чувствую спокойствие, умиротворение, гармонию в тихом сопении мужчины и пса. Кажется, так и засыпаю с улыбкой на губах.

Проснувшись, несколько минут таращусь в потолок. Мне снился кошмар, но что именно – я не помню. Только сердце заходится от ужаса.

Постепенно страхи рассеиваются. Бимка дрыгает лапами во сне, Глеб переворачивается, сгребая меня в охапку, смазанно целует скулу и снова проваливается в сон.

Я на своём месте. Здесь, рядом с ними, я чувствую себя живой. В конце долгого пути, длиною в десять лет, я наконец нашла свой дом.

Тихонько выбираюсь из кровати и потягиваюсь, боясь побеспокоить Глеба. Однако минут через пять на кухню прибегает Бимо, а ещё через несколько – появляется и его хозяин.

Он прижимается ко мне, отвлекая от мытья посуды.

– Опять сбежала от меня, – усмехается мужчина, украдкой целуя меня за ухом.

– Тебе нужно было выспаться.

– Я выспался, – подтверждает он. – А теперь хочу вернуться к нашим планам и отвезти тебя на свидание.

– Скоро стемнеет, Глеб, не думаю, что нам стоит куда-то ехать. Тем более после происшествия тебе лучше отдохнуть…

– Во-первых, я уже давно заказал столик и всё организовал, во-вторых, это место находится совсем недалеко, всего в часе езды. В-третьих, я уже и так отдохнул, а после таких моментов, как вчера, очень хочется жить… Я не хочу ждать следующего раза, чтобы сводить тебя на настоящее свидание, ведь он может даже не наступить.

– Хорошо, – киваю я, резко разворачиваясь в его руках.

Я разделяю его чувства, мысли, эмоции. Они слишком хорошо мне знакомы. Когда-то давно он стал моим первым мужчиной, потому что я побоялась ждать более подходящего случая. Стоило ли торопиться? Сейчас у меня нет однозначного ответа на данный вопрос, но я не стану отговаривать Глеба, а сделаю так же, как поступил он: превращу наш особенный момент в по настоящему волшебный, волнующий. Я не знаю, чем обернётся наш признательный разговор, и на всякий случай хочу иметь в копилке памяти ещё одно потрясающее воспоминание, связанное с Глебом.

– Формат нашего свидания подразумевает платье или штаны? – спрашиваю у него со смешком.

– Ммм, дай-ка подумать… – усмехается он. – Платье! А я, так и быть, надену брюки и свежую рубашку, чтобы не смотреться рядом с тобой как обычный работяга-спасатель!

Я закатываю глаза. Скажет тоже!

Время близится к закату, когда мы приезжаем в небольшой посёлок. Я смотрю в окно, но Глеб проезжает мимо территории единственной гостиницы, минует все дома. Дорога тянется вдоль озера с редкими ответвлениями куда-то в стороны, пока вдруг не заканчивается небольшой парковкой у административного здания.

Информационная табличка гласит, что мы находимся на территории лебединого заказника. От восторга я начинаю визжать и бросаюсь на шею Глеба, а он со смешком сгребает меня в охапку и кружит.

Об этом месте мне рассказал он. В мой первый приезд на Алтай, во время одной из наших прогулок в самом начале нашего знакомства. Я мечтала вернуться сюда зимой, чтобы увидеть лебединое озеро своими глазами, а Глеб обещал, что обязательно покажет его мне. И вот, спустя десять лет он исполняет это обещание. Как и то, что подарит мне корги, когда я перееду к нему… Ведь это что-то да должно значить?..

Мужчина покупает билеты на мостки и корм, галантно подставляет локоть, за который я тут же берусь.

– Готова?

– Конечно! Спрашиваешь! – широко улыбаюсь ему.

– Тогда идём!

Солнце садится за деревья на горизонте, окрашивая низкие облака в золотой и розовый. По тёмной глади воды плавают сотни прекрасных птиц. Мы – единственные сегодняшние посетители, поэтому занимаем лучшие места и кидаем практически синхронно птичий корм из пакетиков. Делаем несколько кадров: я снимаю Глеба, он говорит мне, куда встать для лучшего кадра, мужчина вытягивает руку и делает селфи, быстро прижимаясь ко мне. А когда корм заканчивается, Глеб обнимает меня и мы молча наблюдаем за лебедями, пока в небе окончательно не сгущаются сумерки.

– Это прекрасное место, – шепчу я. Хочется добавить, что он был прав и я не зря ждала столько лет, когда он привезёт меня сюда, но я, конечно, не решаюсь.

– Мы сюда ещё вернёмся, – обещает Глеб так же тихо, словно, как и я, боится спугнуть этот момент. – А теперь нам пора, думаю, столик уже накрыт.

Я не особо удивляюсь, когда мы останавливаемся у гостиницы. В конце концов, поблизости это единственное место, где имеется ресторан, на многие километры пути до сюда.

Помогая мне устроиться за столиком у панорамного окна с видом на то же лебединое озеро, где в темноте, словно тусклые звёздочки, виднеются вдалеке птицы, мужчина галантно целует мою руку и тут же лихо ухмыляется.

– Ты не рассердишься, если я признаюсь, что это свидание запланировано на всю ночь?

– А как же Бимо? – вырывается у меня.

– Марина покормит его вечером и с утра. – Только я открываю рот для следующего вопроса, как Глеб на него отвечает: – Аркадий Степанович дал добро на твой прогул по семейным обстоятельствам. Не волнуйся, всё под контролем. Проведём ночь в лучшем номере, завтра ещё что-нибудь посмотрим, а потом вернёмся домой.

– Звучит романтично! – говорю ему, не испытывая особого энтузиазма. Разрешение Минского прогулять работу кажется мне весьма ощутимым намёком. У меня есть меньше суток, чтобы признаться Глебу во всём, иначе ему всё расскажет начальник отряда.

Смогу ли я, хватит ли у меня духу? Хороший вопрос!

***

Вечер проходит довольно мило. В небольшом зале ресторана мы одни, не считая официантов и хостес. Они ненавязчиво скрываются из виду, поэтому мы с Глебом позволяем себе много нежностей, выходящих за рамки приличия.

Пылкие поцелуи и прикосновения отвлекают от еды, и в конце концов я не выдерживаю.

– Глеб Денисович, не хотите ли вы сопроводить меня в номер?

– Уже устала, Лада? – деланно удивляется он и усмехается. – Ну пойдём отдыхать!

Едва мы входим в номер, Глеб прижимает меня к стене, целует несдержанно, шепчет всякие милые глупости.

– Совсем забыл рассказать тебе главную новость: тут есть настоящий душ! – заговорщицки говорит мне он, начиная тянуть за руку дальше от закрытой двери. На ощупь отыскивает выключатель и ручку двери и заводит меня в чистенькую ванную. От белого глянцевого кафеля с непривычки начинает резать глаза.

Глеб быстро избавляется от одежды и медленно раздевает меня. После каждой снятой вещи его губы случайным образом попадают на оголённые участки кожи; словно током прошибает от этих быстрых крошечных поцелуев.

Мужчина включает воду и втягивает меня в душевую кабинку, чтобы тут же слиться со мной в дурманящем поцелуе. Его губы алчно терзают мои. Его пальцы порхают по телу, разжигая точечными касаниями огонь желания.

Резко развернув меня спиной к себе, Глеб вжимает меня в прозрачную стенку кабины и резко входит до самого основания, прикусывая тонкую кожу на шее. Сейчас между нами нет нежности. Это не исключительно акт любви, но однозначно акт жизни. Импульсивные толчки сопровождаются громкими шлепками: его живот врезается в мои ягодицы, отчего я каждый раз ударяюсь о жёсткий пластик. Глеб кусает, лижет, посасывает мою кожу, наверняка оставляя после себя отметки. Засосы. Следы зубов. Возможно, царапины. Я не торможу его. На самом деле он не груб. Не причиняет мне боль.

На самом деле то, что происходит между нами, это как некий переход на новый уровень близости. Более откровенно. Более пошло. Более эротично.

Глеб словно торопится. Словно боится упустить хоть секунду своей жизни. Торопится урвать все подарки судьбы. И от понимания, почему это происходит, от понимания, что он действительно чуть не погиб, мне хочется взвыть от горя, даже при условии, что он рядом, со мной, во мне.

Позже мы лежим обнявшись.

– Больше всего я боялся, что не вернусь к тебе, – глухо говорит Глеб, и обжигающие дорожки слёз торопливо сбегают из моих глаз.

– Ты вернулся… – шепчу я в ответ, глотая слёзы.

– Нам повезло. Если бы не вертолёт… Вряд ли мы протянули бы до утра, не говоря уже о том, что поиски могли затянуться на несколько дней. Ты не представляешь, чего стоят минуты и часы промедления в таких условиях… Да тебе лучше и не нужно это представлять… Просто поверь на слово: нам очень повезло, что волонтёры организовали вертолётные поиски…

Я тяжело сглатываю. Вот оно, идеальное время для моего признания. Мысленно повторяю заготовленную фразу, но она кажется мне наигранной, нелепой.

И, в итоге, я просто тихо говорю:

– Глеб, это я оплатила вертолёт.

Мужчина ничего не отвечает. Тогда я поворачиваюсь к нему и вижу, что он спит.

Со вздохом укладываюсь удобнее. Придётся отложить признание на завтра.

Утром мы долго нежимся в кровати, вместе принимаем душ – теперь неторопливо, тщательно намыливая друг друга и смывая пушистую пену. Спускаемся на завтрак и снова занимаем тот же столик, за которым сидели вчера. Я разглядываю лебединое озеро при свете дня, и Глеб предлагает заехать туда ещё раз. Я рассеянно киваю.

Как назло разговор никак не клеится в нужном направлении, а говорить на столь важную тему с бухты барахты кажется мне неправильным.

После завтрака мы отправляемся на прогулку, и я всё жду удобного момента. Это нервирует меня, выжимает практически все соки. И Глеб всё больше хмурится, трактуя моё состояние по-своему.

– Тебе наскучило моё общество? – с присущей ему прямотой спрашивает он.

– Не говори глупостей! – отмахиваюсь я. – Наше свидание проходит великолепно. Просто столько всего… Столько эмоций за прошедшие пару суток…

– Понимаю, – мягко улыбается мужчина. – Скоро мы вернёмся домой и будем отдыхать. Только заедем в одно место, если ты не против.

Я улыбаюсь ему, пытаясь скрыть нервную дрожь и волнение. Время на признание, выделенное начальником спасательного отряда, на исходе, а я всё ещё не призналась Глебу!..

Без особого труда узнаю место, когда мы останавливаемся снова после довольно продолжительной поездки.

Мы на территории лагеря, где останавливались на кемпинг во времена нашего первого знакомства.

Теперь здесь какое-то модное местечко, глэмпинг, как принято это называть. Я лишь мажу взглядом по деревянным домикам в скандинавском стиле, на огромную расчищенную стоянку под дома на колёсах и палатки, но мы не задерживаемся надолго. Минуя территорию, Глеб ведёт меня на тропу. На нашу поляну.

– Не опасно ли нам идти в горы? Вдруг будут новые сходы снега? – спрашиваю я, испытывая чувство тревоги.

– Нет, на этой высоте сейчас уже не опасно, – отвечает мужчина.

Зимой здесь всё совсем иначе. Не так, как было тогда, меньше всего похоже на картинки, сохранившиеся в памяти.

Я смотрю на завораживающий вид: белоснежные горы, сосны под пушистыми шапками снега, река, бурлящая шумным течением.

– Это очень особенное место для меня, – говорит Глеб, и у меня перехватывает дыхание. – Я часто возвращался сюда, словно оно могло поведать мне о том, что я больше всего желал понять: как и когда всё пошло не так, почему всё так запуталось…

– Ты нашёл ответы? – тихо спрашиваю я. Облизываю непослушные пересохшие губы, собираясь произнести своё признание.

– Нет. И сейчас я думаю, может, мне и вовсе ни к чему возвращаться к проблемам прошлого? Можно жить без оглядки на них, начать всё сначала, теперь я знаю, что это реально.

– Можно делать вид, что тебя не волнует прошлое. До поры до времени можно закрывать глаза на отсутствие ответов. Когда ты ослеплён счастьем, легко делать вид, что всё нормально… Я прекрасно тебя понимаю, Глеб. Но я думаю, что рано или поздно вопросы из прошлого неминуемо снова дадут о себе знать. Как минимум, отголоском страха снова совершить те же ошибки, потому что так и не понял, как и когда всё пошло не так… И мне страшно, Глеб… Мне так страшно, Глеб…

Сквозь слёзы смотрю прямо в лицо мужчины. Он морщится, словно съел что-то кислое, и я вижу: он всё понял. Теперь он знает, что я всё помню.

***

Тогда

Я переживала, как мама с папой воспримут новость, что я влюбилась, что буду встречаться с мужчиной, взрослым, самодостаточным, с серьёзной работой и не менее серьёзными планами на меня, на наши отношения. Я волновалась, как родители отреагируют на то, что, возможно, уже к осени, а если и не к осени, то к новому году точно я перееду в квартиру Глеба. Но дома родители и сами огорошили меня новостью, что папа неизлечимо болен: четвёртая стадия рака поджелудочной железы. Это сообщение выбило почву из-под моих ног. Я моментально позабыла о своём счастье, о том, что планировала рассказать им о Глебе сразу. На некоторое время я и о Глебе старалась не думать, не вспоминать: на фоне семейного горя, сидя рядом со страдающей матерью и стремительно угасающим отцом, мне было стыдно испытывать такие диаметрально противоположные чувства, как любовь и счастье.